Лучшее во мне

– Странно, – проговорил он.

– Что странно?

– Не похоже это на реставрацию. Он ремонтировал в основном двигатель и связанные с ним детали: карбюратор, сцепление, еще кое-что. Наверное, он ждал, когда привезут запчасти. В случае со старыми машинами на это иногда требуется довольно много времени.

– Что это значит?

– Это значит, кроме всего прочего, что владелец автомобиля на нем из гаража не уедет.

– Я попрошу адвоката связаться с владельцем. – Аманда откинула в сторону упавшую на глаза прядь волос. – Мне все равно с ним встречаться.

– С адвокатом?

– Да, – кивнула Аманда. – Это он сообщил о смерти Така и сказал, что мое личное присутствие очень важно.

Доусон захлопнул капот.

– А его имя, случайно, не Морган Тэннер?

– Ты его знаешь? – удивилась Аманда.

– Нет, просто у меня с ним завтра тоже встреча.

– Во сколько?

– В одиннадцать. Судя по всему, как и у тебя?

Потребовалось еще несколько секунд, чтобы Аманда сообразила то, что Доусон уже понял: Так, очевидно, уже давно планировал это маленькое воссоединение. Если бы они не встретились здесь, у Така, то обязательно встретились бы завтра. Когда разработанный Таком план стал ясен Аманде, она вдруг поймала себя на мысли, что не знает, что бы она с большим удовольствием сделала, будь это возможно, – шлепнула бы Така по руке или, наоборот, расцеловала бы его за это.

Должно быть, ее чувства отразились у нее на лице, потому что Доусон сказал:

– Ты, как я вижу, не понимаешь, что затеял Так.

С дерева сорвалась стая скворцов. Аманда проследила взглядом, как они, поднявшись в небо, полетели, меняя направление, рисуя в небе какие-то абстрактные узоры. Когда Аманда вновь обратила лицо к Доусону, тот стоял, привалившись к верстаку. Его лицо наполовину скрывала тень. Как легко ей было здесь, в окружении воспоминаний, увидеть Доусона молодым. Однако она вовремя напомнила себе, что теперь у них разные судьбы, что они, по сути, чужие люди.

– Давно это было, – прервал наконец молчание Доусон.

– Давно.

– У меня тысяча вопросов.

– Всего тысяча? – приподняла бровь Аманда.

Доусон рассмеялся, и Аманда расслышала в его смехе нотку горечи.

– У меня тоже есть вопросы, – продолжила она, – но, прежде чем я начну спрашивать… тебе следует знать, что я замужем.

– Я знаю, – ответил Доусон. – Видел твое обручальное кольцо. – Он зацепился большим пальцем за карман джинсов, прислонился к верстаку и скрестил ноги. – Как давно ты замужем?

– В следующем году будет двадцать лет.

– Дети есть?

Аманда помедлила с ответом, вспоминая Бею: она никогда не знала, как отвечать на этот вопрос.

– Трое, – в конце концов сказала она.

Ее нерешительность озадачила Доусона, и он не понимал, с чем она связана.

– А твой муж? Он бы мне понравился?

– Фрэнк? – Аманда вспомнила свои тягостные разговоры с Таком о Фрэнке и задумалась, много ли уже известно Доусону. Не то чтобы она не доверяла Таку, поверяя свое самое сокровенное, просто она вдруг почувствовала, что Доусон сразу поймет, лжет она или нет. – Мы давно вместе.

Доусон задумался над ее словами, затем оттолкнулся от верстака и мимо Аманды упругой, спортивной походкой направился к дому.

– Так ведь дал тебе ключ? Я бы выпил чего-нибудь.

Аманда удивленно заморгала.

– Постой! Ты это знаешь от Така?

– Нет, – оглянулся на ходу Доусон.

– Тогда откуда?

– Знаю, потому что мне он ключа не присылал, а у кого-то из нас он должен быть.

Аманда постояла еще какое-то время на месте, размышляя и пытаясь осмыслить сказанное, и наконец двинулась за ним следом.

Доусон легко взлетел по лестнице на террасу и остановился у двери. Аманда выудила из сумки ключ и, проскользнув мимо Доусона, вставила ключ в скважину. Дверь со скрипом открылась.

Внутри царила приятная прохлада, и создавалось ощущение, что дом является продолжением леса: кругом были дерево, земля и натуральные краски. Обшитые деревом стены и сосновый пол с годами потускнели и потрескались, а коричневые шторы не могли скрыть щелей под окнами, в которые просачивалась вода. Подлокотники и подушки на клетчатом диване протерлись почти до дыр. Ступка на камине лопнула, а кирпичная кладка камина почернела, напоминая обугленные останки тысяч бушевавших пожаров. Возле двери располагался маленький столик со стопкой фотоальбомов и магнитофоном, по возрасту, наверное, превосходивший Доусона, а также шаткий стальной вентилятор. В воздухе ощущался застаревший запах табака. Открыв окно, Доусон включил вентилятор, и тот с шумом заработал, слегка подрагивая у основания.

Аманда встала у камина, разглядывая фотографию на полке: Так с Кларой в двадцать пятую годовщину их брака.

Доусон подошел к Аманде.

– Помню, как я в первый раз увидел этот снимок, – неуверенно начал он. – Я уже жил у Така в гараже около месяца, и только тогда он впервые впустил меня к себе в дом. Я тогда спросил его об этой женщине, поскольку не знал, что он был женат.

Аманда чувствовала исходящее от Доусона тепло, но старалась не сосредотачиваться на этом.

– Как ты мог не знать, кто это?

– Я тогда был мало знаком с Таком и практически не разговаривал с ним, пока в тот вечер не переступил порог его дома.

– А почему ты пришел сюда?

– Сам не знаю, – покачал головой Доусон. – И понятия не имею, почему Так позволил мне здесь остаться.

– Наверное, он хотел, чтобы ты остался.

– Это он тебе сказал?

– Не напрямую. Но ты появился здесь вскоре после смерти Клары, и думаю, в тот момент именно ты был нужен Таку.

– Я всегда считал, что он принял меня лишь потому, что в тот вечер порядком выпил.

Аманда порылась в памяти.

– Так ведь не пил?

Доусон коснулся простой деревянной рамки фотографии, словно до сих пор не мог понять, что теперь мир существует без Така.

– Это было до того, как ты с ним познакомилась. Тогда он любил заведение «Джим Бим» и, бывало, еле доползал до гаража с полупустой бутылкой в руке. Обычно после этого он вытирал лицо банданой и предлагал мне поискать себе другое место. Первые шесть месяцев, что я жил здесь, он повторял мне это, наверное, каждый вечер. А по ночам я лежал без сна, все думая об этом и надеясь, что наутро он забудет сказанное мне накануне. В один прекрасный день он пришел трезвым и никогда больше мне этого не говорил. – Доусон повернулся к Аманде. Их лица разделяли всего какие-то несколько дюймов. – Он был очень хорошим человеком, – проговорил Доусон.

– Да, – кивнула Аманда. Доусон стоял к ней очень близко, так, что она чувствовала его запах – мыло и мускус. Слишком близко. – Мне его тоже не хватает.

Она отошла в сторону, увеличивая расстояние, и принялась теребить одну из потертых думок на диване. Солнце за окнами стремительно падало за деревья, сгущая в крошечной комнатке сумерки.

– Хочешь пить? – откашлявшись, спросил Доусон. – У Така должен быть сладкий чай в холодильнике.

– Так вроде не пил сладкий чай. Но пепси у него, наверное, есть.

– Давай посмотрим, – сказал Доусон, направляясь на кухню.

Движения его тренированного тела были чрезвычайно привлекательны, и Аманда даже тряхнула головой, чтобы не поддаться наваждению.

– Ты уверен, что мы можем это делать?

– Я почти уверен, что Так ничего не имел бы против.

Кухня, впрочем, как и гостиная, словно бы застыли, будучи помещены в некую капсулу, где время остановилось. Все кухонные приборы были куплены в сети магазинов «Сирс-Робак» 1940-х годов, в том числе и тостер размером с микроволновку, и квадратный холодильник с защелкой. Деревянная столешница рядом с мойкой почернела от воды, а белая краска на шкафах возле ручек облупилась. На выцветших, серовато-желтых от времени шторах с цветочным рисунком, повешенных, очевидно, еще Кларой, виднелись пятна от дыма сигарет Така. Под ножку маленького круглого стола на двоих, чтобы он не шатался, были подложены салфетки. Доусон нажал на ручку холодильника и вытащил оттуда кувшин чаю. Аманда вошла как раз в тот момент, когда он устраивал кувшин с чаем на стойку.

– Как ты узнал, что у Така есть сладкий чай? – спросила она.

– Так же, как и то, что ключи у тебя, – ответил Доусон, доставая из шкафа пару стаканов.

– И все же?

Доусон разлил чай по стаканам.

– Так был уверен, что мы приедем сюда с тобой и, зная, что я люблю сладкий чай, приготовил его мне заранее.

«Конечно, все было именно так. То же с адвокатом», – подумала Аманда. Но Доусон прервал ход ее мыслей, предложив чаю. Она приняла его, и их пальцы соприкоснулись.

– За Така, – приподнял Доусон стакан в руке.

Они соединили свои стаканы, и Аманда почувствовала, как прошлое тянет ее назад. Вот он, Доусон, рядом с ней, его прикосновение взволновало ее, и кроме них двоих в доме больше никого – все это казалось невозможно вынести. Какой-то внутренний голос призывал ее быть осмотрительной, не сулил ничего хорошего и напоминал, что у нее муж и дети. Однако это смущало ее больше.

– Значит, двадцать лет? – наконец произнес Доусон.

Он имел в виду ее брак, но пребывавшая в рассеянности Аманда не сразу поняла, о чем он.

– Почти. А ты? Был женат?

– Наверное, мне не суждено.

Аманда пристально посмотрела на него поверх стакана.

– Все никак не нагуляешься?

– Пока мне хорошо одному.

Прислонившись к стойке, Аманда задумалась, как толковать его слова.

– А где твой дом?

– В Луизиане. Рядом с Новым Орлеаном.

– Тебе там нравится?

– Нормально, не жалуюсь. Когда я приехал сюда, то понял, насколько Луизиана похожа на родину. Правда, здесь больше сосен, а там сплошной мох, но в общем разница незначительная.

– Не считая аллигаторов.

– Пожалуй. – Доусон слабо улыбнулся. – Теперь твоя очередь. Где ты живешь?

– В Дареме. Вышла замуж и осталась там.

– И наезжаешь сюда по нескольку раз в год повидаться с мамой?

Аманда кивнула.

– Когда был жив папа, а дети еще не выросли, родители приезжали к нам. Но когда папа умер, все усложнилось. Мама никогда не любила водить машину, поэтому я теперь езжу сама. – Она сделала глоток чаю и кивнула на стул: – Ничего, если я присяду? Ноги болят.

– Да, как хочешь. А я, пожалуй, постою – устал весь день сидеть в самолете.

Аманда взяла стакан и, ощущая на себе взгляд Доусона, направилась к стулу.

– Чем ты занимаешься в Луизиане? – поинтересовалась она, опускаясь на стул.

– Я рабочий-нефтяник на буровой вышке, что-то вроде помощника мастера. Завожу бурильную трубу в подъемник и вывожу ее оттуда. Моя задача убедиться, что все соединения, все насосы в исправности, чтобы не было сбоев в работе. Наверное, тебе все это трудно представить – ведь ты никогда не была на нефтяной вышке. Но это не объяснить, это можно только увидеть.

– Как это мало связано с ремонтом машин.

– На самом деле моя работа с ремонтом машин имеет гораздо более тесную связь, чем ты думаешь. Я работаю в основном с двигателями и машинами. И по-прежнему ремонтирую автомобили, по крайней мере в свободное от работы время. Мой фастбэк бегает как новенький.

– Ты до сих пор на нем ездишь?

– Нравится мне эта машина, – улыбнулся Доусон.

– Нет, – покачала головой Аманда, – она тебе не нравится – ты ее любишь. Когда-то мне приходилось буквально отрывать тебя от нее. И в половине случаев мне это не удавалось. Странно, что ты не носишь ее фотографию в бумажнике.

– Ношу.

– Правда?

– Я пошутил.

Аманда легко и свободно рассмеялась, напомнив Доусону былые времена.

– И как долго ты работаешь на буровых?

– Четырнадцать лет. Начинал разнорабочим, потом получил квалификацию рабочего и вот теперь рабочий буровой.

– От разнорабочего к рабочему, а потом до рабочего буровой?

– Ну что на это сказать? Такая у нас в океане терминология. – Доусон с отсутствующим видом ковырнул пальцем желобок, вырезанный на старинной стойке. – А ты? Ты, кажется, хотела стать учителем.

Аманда, сделав глоток, кивнула.

– Я преподавала один год, а потом родился старший сын Джаред, и я стала домохозяйкой. Затем родилась Линн, а позже… позже много чего случилось, в том числе умер отец – очень тяжелое было время. – Она сделала паузу, сознавая, как много недоговаривает, но при этом она понимала, что говорить о Бее не время и не место. Аманда выпрямилась и продолжила ровным голосом: – Через пару лет у нас родилась Аннет, и тогда мне уже не было смысла возвращаться на работу. Но последние десять лет я бесплатно работаю в больнице Университета Дьюка, устраиваю для них благотворительные обеды. Бывает тяжело, но мне это дает возможность почувствовать свою нужность.

– Сколько сейчас твоим детям?

Аманда посчитала, загибая пальцы.

– Джареду в августе будет девятнадцать, он окончил первый курс колледжа, Линн семнадцать, она пойдет в последний класс, Аннет девять, она отучилась в третьем классе – милая и веселая девочка. Джаред и Линн в том возрасте, когда им кажется, будто они все знают, ну а я, конечно же, ничего не понимаю.

– Иными словами, они того возраста, что и мы с тобой тогда?

Аманда погрустнела.

– Возможно.

Доусон умолк, глядя в окно. Аманда проследила за его взглядом. Вода в бухте приобрела металлический оттенок. В медленно движущихся водах отражалось темнеющее небо. Старый дуб на берегу не изменился с тех пор, как Доусон видел его последний раз, но от сгнившего дока остались лишь сваи.

– Здесь живет много воспоминаний, Аманда, – тихо проговорил Доусон.

Может, дело в том, как прозвучал его голос, но от его слов внутри у Аманды что-то щелкнуло, словно в скважине какого-то далекого замка повернулся ключ.

– Это правда, – наконец проговорила Аманда и умолкла, обхватив себя руками.

Какое-то время тишину кухни нарушал лишь шум работающего холодильника. Лампа над головой окрашивала стены в желтоватый цвет, на фоне которого профили Доусона и Аманды выглядели абстрактными изображениями.

– Как долго ты пробудешь здесь? – наконец поинтересовалась она.

– У меня самолет рано утром в понедельник. А ты?

– Я обещала Фрэнку вернуться в воскресенье. Однако мама считает, что мне можно уехать в Дарем раньше, что ехать на похороны не обязательно.

– Почему?

– Она не любила Така.

– Ты хочешь сказать – меня?

– Тебя она никогда не знала, – возразила Аманда. – И поэтому не давала тебе шанса. У нее всегда были свои соображения насчет того, как мне жить. При этом мои пожелания никогда не брались в расчет. Даже сейчас она мне, уже взрослому человеку, пытается указывать, что делать. Ни на йоту не изменилась. – Аманда протерла запотевший стакан. – Как-то несколько лет назад я совершила ошибку – призналась ей, что заезжала к Таку. И она отчитывала меня за это, будто я совершила какое-то преступление, все допытывалась, зачем я к нему ходила, о чем мы разговаривали, бранила меня как маленькую. После этого я перестала ей рассказывать о встречах с Таком – говорила, что ездила по магазинам или повидаться с подругой Мартой на пляже. Мы с Мартой были соседками по комнате, когда учились в колледже, она и сейчас живет в Солтер-Пат, правда, мы не виделись уже много лет, хотя в курсе дел друг друга. Не хочу отчитываться перед матерью, поэтому приходится лгать.

Обдумывая слова Аманды, Доусон сделал внушительный глоток чаю и уставился на жидкость в стакане.

– Пока добирался сюда, вспоминал об отце, каким он был деспотом. Никакого сравнения с твоей мамой. Она таким образом просто пытается удержать тебя от ошибки.

– Хочешь сказать, навещать Така было ошибкой?

– Не для Така, конечно, – пояснил Доусон. – Возможно, для тебя? Все зависит от того, чем ты руководствовалась, и только ты можешь ответить на этот вопрос.

Аманда почувствовала, что занимает оборонительную позицию, но это ощущение быстро прошло, напомнив ей, что подобные стычки у них с Доусоном представляли собой обычную манеру общения. Оказывается, ей так этого не хватало – нет, не ссор, а того доверительного отношения, которое подразумевал спор, и прощения, которое неизбежно следовало за размолвкой. Ведь они в конце концов всегда находили общий язык.

Где-то в глубине души Аманда подозревала, что Доусон проверяет ее, но предпочла оставить свои мысли при себе. Вместо этого она неожиданно для самой себя спросила, перегнувшись через стол:

– Где ты ужинаешь сегодня?

– Не знаю. А что?

– Тут в холодильнике есть стейки. Если хочешь, поужинаем здесь вместе.

– А как же твоя мама?

– Позвоню ей и скажу, что я задержалась.

– Ты уверена, что это хорошо?

– Не уверена, – призналась Аманда. – Я сейчас вообще ни в чем не уверена.

Потирая большим пальцем руки стекло, Доусон молча и внимательно смотрел на Аманду.

– Хорошо, – кивнул он. – Пусть будут стейки. Если только они не испортились.

– Их доставили в понедельник, – сказала Аманда, вспоминая слова Така. – Гриль за домом, если хочешь приступить к делу.

Минуту спустя Доусон вышел на улицу. Но она все равно чувствовала его присутствие в доме, даже когда достала из сумочки свой телефон.

5

Подготовив угли, Доусон вернулся в дом за стейками, которые Аманда уже полила маслом и приправила специями. Открыв дверь, он увидел, что она с банкой свинины с фасолью в руке стоит и с отсутствующим видом смотрит в шкаф.

– В чем дело?

– Ищу что-нибудь к стейку, но ничего, кроме этого, нет, – ответила Аманда, демонстрируя банку в руке. – Негусто.

– И какой у нас выбор? – спросил Доусон, моя руки под краном.

– Кроме фасоли, есть мамалыга, бутылка соуса для спагетти, блинная мука, полупустая коробка рожков и сухой завтрак. В холодильнике масло и специи. Ну и сладкий чай, конечно.

Доусон стряхнул воду с рук.

– Сухой завтрак пойдет.

– Я, пожалуй, выберу рожки, – сказала Аманда, закатывая глаза. – А ты разве не должен сейчас на улице жарить стейки?

– Должен, – ответил Доусон. Аманда подавила улыбку, наблюдая краем глаза, как он взял тарелку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

На небе, окрасившемся в густые пурпурные тона, высыпали звезды. Бухта за спиной Доусона выглядела черной лентой, а верхушки деревьев уже начинали серебриться в свете постепенно восходящей луны.

Аманда налила в кастрюлю воды, бросила туда немного соли, включила конфорку и достала из холодильника масло. Как только вода закипела, она высыпала туда рожки и, поискав дуршлаг, наконец обнаружила его в глубине шкафа у плиты.

Когда рожки сварились, она слила воду и снова положила их в кастрюлю, приправив сливочным маслом, чесночным порошком, солью и перцем, после чего быстро разогрела банку с фасолью. Как только ее приготовления были закончены, с улицы с тарелкой вернулся Доусон.

– Пахнет замечательно, – объявил он, не скрывая удивления.

– Сливочное масло и чеснок, – кивнула Аманда. – Беспроигрышный вариант. А как стейки?

– Один с кровью, другой – средней прожарки. У меня и тот и другой получаются хорошо, но я не знаю, что предпочтешь ты. В любой момент могу дожарить.

– Среднепрожаренный сойдет, – согласилась Аманда.

Доусон поставил тарелку на стол и стал шарить по шкафам и ящикам, доставая тарелки, стаканы и прочие принадлежности. В открытом буфете Аманда заметила два бокала для вина и вспомнила, что Так ей сказал во время их последней встречи.

– Хочешь бокал вина? – спросила она Доусона.

– Только если ты составишь мне компанию.

Кивнув, Аманда открыла буфет, о котором говорил Так, и увидела две бутылки. Она достала одну и откупорила, а Доусон тем временем закончил накрывать на стол. Разлив вино по бокалам, Аманда передала один из них Доусону.

– В холодильнике бутылка соуса для стейка, если хочешь, – предложила она.

Доусон нашел соус, а Аманда выложила рожки в одну миску, а фасоль в другую. Они с Доусоном подошли к столу. Разглядывая накрытый стол, Аманда заметила, как тихо поднимается и опускается грудь Доусона. Прерывая молчание, он взял бутылку вина со стойки, и Аманда, качнув головой, опустилась на свой стул.

Она пригубила вино, смакуя задержавшееся во рту послевкусие, и разложила еду по тарелкам. Доусон застыл, уставившись на свою порцию.

– Что-то не так? – нахмурилась Аманда.

Звук ее голоса вернул Доусона к действительности.

– Просто пытаюсь припомнить, когда вот так последний раз ел.

– Ты имеешь в виду стейк? – переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.

– Да, все вообще, – пожал плечами Доусон. – На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.

– А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.

– Я почти не бываю в городе.

– Даже когда встречаешься с женщинами? – спросила Аманда, продолжая есть.

– Я ни с кем не встречаюсь, – сказал Доусон.

– Совсем?

Доусон начал разрезать стейк.

– Совсем.

– Почему?

Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.

– Мне так лучше, – заявил он.

Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.

– Надеюсь, это не из-за меня?

– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – ровным голосом проговорил Доусон.

– Не хочешь же ты сказать, что… – начала она.

Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:

– Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?

Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.

– По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?

– Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.

– Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, – сощурилась Аманда.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?

– Я не имел в виду ничего такого. Просто…

– Понятно, что ты имел в виду, – огрызнулась Аманда. – И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. – Она прижала ладони к столу. – Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?

– Я не просил у тебя сочувствия.

– Тогда зачем так говорить?

– Да я, по сути, ничего не сказал, – ответил Доусон. – Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.

– Значит, я не права?

Вместо ответа Доусон взялся за нож.

– Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.

Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:

– Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь – пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?

Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.

– Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.

– Изменилась, уж поверь.

– Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.

– Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.

– Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям – и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.

– Хочешь знать, верю ли я тебе? – обдумав его слова, спросила Аманда.

– Пожалуй, не хочу.

Аманда невольно рассмеялась.

– Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.

– Спрашивай все, что хочешь, – сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.

– Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.

Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.

– Да в общем-то нечего рассказывать, – наконец проговорил он. – Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.

Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.

– Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю. Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… – Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. – Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…

Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.

– Это был несчастный случай, – прошептала она.

Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:

– Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?

Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.

– Мне жаль, – проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.

– Меня не нужно жалеть, – сказал Доусон. – В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.

– Ну, этого ты не знаешь, – возразила Аманда. – Может быть, она снова вышла замуж.

– Не вышла, – сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. – А как ты? – спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. – Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.

– Не знаю даже, с чего начать.

Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.

– Как колледж?

Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.

Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно – продолжение некогда прерванной беседы.

Позже она попыталась вспомнить, когда же они с Фрэнком последний раз разговаривали вот так или ходили куда-то вдвоем. Теперь, оставаясь с ним один на один, Аманда могла лишь слушать монолог мужа, время от времени попивающего из бутылки. И все их разговоры – исключительно деловые – касались только детей, семейных проблем и способов их решения. Фрэнк редко интересовался делами Аманды, впрочем, как и ею самой. Что ж, это обычное дело при длительном браке: все уже давно обсудили, и нет новых тем для разговоров. Но их связь с Доусоном была совершенно иной, Аманда была уверена в этом, что заставляло ее задуматься, как развивались бы их отношения. Хотелось бы надеяться, что не так, как с Фрэнком, но кто может об этом знать.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.