— Они выглядели некрасиво. Как змеи. Я не люблю змей. А будет вкусно?

— Надеюсь, что вкусно.

Делануа, замариновав угрей, расставлял на столе тарелки. Ингрид, смотревшая стереовизор в режиме сжатого экрана, чтобы не мешать Седову, развернула экран и усилила звук.

— …Безопасности заявил, что группировки все чаще используют клонов с фиксированным жизненным циклом. При срыве задания, в расчетное время организм перестает функционировать и разлагается в минимальные сроки. По словам пресс-атташе, анализ молекулярного строения клеток клонов, останки которых удалось изучить, позволяет предположить, что технология, по которой выполнено клонирование, а также биологическая программа, отвечающая за уничтожение органики, недоступны ни одной из «свободных планет», даже с учетом утечки сведений из научно-исследовательских институтов Лиги. Необходимость использования новейшего оборудования и нанотехнологий…

— Все это известно довольно давно, — сказал Делануа, — но если решили обнародовать, значит следует ожидать серьезных действий. У меня есть кое-какие материалы по незаконному клонированию человекоподобных существ. К примеру «Биотех» легально продает в лаборатории по всему миру биологический материал для проведения опытов — я имею в виду, конечно, клонирование приматов, но что происходит в его институтах, подобных тому, в котором работали вы, доктор Мартенс, известно немногим даже в самой компании.

— Там, где работала я, ничего подобного не было.

— Или вы не знали об этом. Если производство налажено, его можно запустить хоть в пустыне, хоть на Северном полюсе, вдали от посторонних глаз. К примеру, десять месяцев назад на Илиану были поставлены пять молекулярных инкубаторов объемом два кубических метра каждый. Вы видели их в своей лаборатории?

— А вы хоть знаете, что собой представляет молекулярный инкубатор? — в свою очередь спросила Ингрид, — это целый комплекс, монтаж и отладка которого занимают от трех до пяти недель, они съедают мегаватты энергии. Столько, что хватило бы обеспечить не только мою лабораторию, но и всю эту затхлую планету в течение года.

— Я отследил их отправку с космодрома в Шри Ланке, — сказал Делануа, — а что инкубаторы направляются именно на Илиану, мне сообщил один из моих бывших информаторов, который работал на этом грузовом корабле вторым пилотом. Кстати, «Вега» потерпела катастрофу при выходе из подпространства через месяц после того, как доставила груз на Илиану, и весь экипаж погиб.

— Это ничего не доказывает, — сердито сказала Ингрид.

— Возможно. Но все-таки работу для «Биотеха» они выполнили.

— Я не знаю, какие у вас доказательства конкретно по данному случаю, но уверена, что здесь какая-то ошибка. Я даже обсуждать ничего не хочу.

— Да? — Делануа приподнял бровь, — а я как раз хотел вас просветить относительно персоны президента компании «Биотех» Спенсера Бриджеса. Не желаете послушать?

— Нет уж, увольте. Бриджес поступил со мной несправедливо, но то, в чем вы его обвиняете, — полный бред.

— Вы еще не знаете, что я предлагаю вам выслушать, а уже настроены отрицательно. Впрочем, дело ваше. Господа, прошу к столу. Маринованных угрей следует есть горячими.

Седов, молчавший во время спора, пожалел, что Ингрид не захотела выслушать аргументы Делануа, но решил расспросить бывшего агента при первом же удобном случае.

Ингрид скривилась — в меню автоматической плиты преобладали рыбные блюда, в основном, тушеные. Вчера, правда, Делануа приготовил сельдь, обжаренную в свином жире с луком и картофелем, но Ингрид предпочла бы кусок хорошей говядины. Седов был в пище непривередлив, а потому съедал все, что предлагали. Любимой же приговоркой Делануа была такая: пища должна быть питательная и вкусная, пусть даже немного и грубоватая.

Маринованные угри под светлое пиво понравились всем. Десерт каждый выбирал по своему вкусу: Делануа ограничился чаем с галетами, Ингрид выбрала фруктовый коктейль, а Седов, взяв на пробу дынный мусс, тут же пожалел — блюдо оказалось для него слишком сладким.

Делануа собрал посуду, отправил ее в мойку и, набив трубку, присел к столу.

— Ваш друг, — он указал пальцем в грудь Седова, — не говорил, как он появился на свет?

— Я не интересовался, но могу спросить.

— Для чего? — Ингрид подняла голову и свысока посмотрела на Делануа, — я и сама могу объяснить, каким образом был выведен анимат.

— Сомневаюсь, — Делануа пыхнул трубкой, — когда вы пришли к О'Брайану, он уже закончил теоретическую часть и полгода работал в лаборатории.

— Я, конечно, не могу сказать, что проект «Эволют» зародился при мне — это заслуга исключительно Сайруса, но практическая работа проводилась при моем непосредственном участии.

— Так скажите, каким образом было получено это существо?

— Почему он называет меня существом?

— А как тебя называть? Человеком?

— Ты дал мне имя.

— Его знаю только я и ты, — объяснил Седов, — и пусть это останется между нами.

Ему казалось, что отношения между ним и аниматом перешли в новую фазу. Седов частенько ловил себя на мысли, что общается с Муком, как с ребенком — терпеливо и бережно. Чувство, что рядом кто-то, не приспособленный к жизни и кого надо оберегать и вести по ней, пока он твердо не встанет на ноги, постепенно овладевало Седовым. Он вспомнил, что примерно так относился к детям, когда они росли — и к Лидии, и к Лешке, и это его позабавило. Он испытывал ответственность и некоторую жалость к Муку, в то время как Ингрид относилась к анимату, как к новой породе лабораторных крыс, или к мартышкам, которым привили нечто способное вызвать у них скачок в развитии интеллекта. Кажется, Мук чувствовал это, и когда Ингрид хотела поговорить с ним, всячески увиливал, причем увиливал настолько по-детски, что Седов, видя эти неуклюжие старания избежать общения с Ингрид, сам находил для нее отговорки.

— А ты помнишь, откуда взялся?— спросил Седов.

— Очень отрывочно. Я был, как бы это объяснить… зародыш. Но я видел и слышал, только я не помню, что. Сохранились отрывочные образы, какие-то звуки, может, это был разговор, но я тогда не понимал ни слова, а теперь от него осталось только эхо. Мне кажется, что я помню доктора Мартенс. Ее голос, ее лицо, даже тело…

— Вот как?

— Да, у нее родинка на левой груди. Правильно? Я помню, что она была ласковая и я чувствовал ее любовь. Странно, да? Меня еще не было, а она меня любила.

— Да, странно…

…некоторые исследования проводил сам, — говорила Ингрид, — и ни я, ни кто-то из лаборантов, их было двое, не допускались в лабораторию. Позже я, — она замялась, явно подбирая слова, — получила право присутствовать, но к тому времени анимат уже существовал.

Седов почувствовал ее быстрый взгляд, посмотрел на нее, но Ингрид уже опустила глаза.

— Ага! — сказал Делануа, — так, стало быть, и вы не знаете…

— Поймите, что извне ничего доставить не могли. Лаборатория находилась под охраной, там была зона высокой стерильности. Мы проходили обработку в течение сорока минут, прежде чем приступить к работе. В том числе и сам О'Брайан.

— А ему и не надо было ничего приносить, — Делануа подался вперед и Седов увидел, как загорелись его глаза и сжались губы, — знаете, почему?

— Нет, — Ингрид отвернулась, — избавьте меня от ваших диких домыслов.

Делануа выбил трубку, откинулся на стуле и посмотрел на Седова. Не торопясь, он вытащил кисет, развязал его и достал щепоть табаку. Он делал все медленно и явно о чем-то думал, пока его руки действовали автоматически.

— Ну, а вы, Седов, хотите послушать мои измышления? — спросил он.

— Почему бы и не послушать для разнообразия. На сон грядущий, — ответил Сергей.

— Ну что ж, — Делануа глубоко вздохнул, как бы приняв решение, — возможно и не надо этого делать, но я все-таки сделаю. Вы, как-никак, самое заинтересованное среди нас лицо. Имейте в виду, что большую часть из того, что будет сказано, я могу подтвердить документально, и лишь некоторые моменты являются предположениями.

— Я весь внимание, — сказал Седов.

— Не слушай его, — сказала Ингрид и Сергей увидел, как она побледнела, — что бы он не сказал, все это — ложь. Он неудачник и все его россказни основаны лишь на зависти к великому человеку…

Она еще продолжала говорить, но Седов вдруг ощутил ее страх, как если бы знал то, что известно ей самой, и боялся, что это откроется. Это касалось не только анимата, не только Сайруса О'Брайана, это касалось и его, Сергея Седова, лично. В какое-то мгновение ему захотелось остановить Делануа — он понял, что может потерять эту женщину, но прервав разговор, он мучился бы каждый миг своей жизни и все равно, рано или поздно, попытался бы узнать, чего она так боится.

— Я хочу знать все, — сказал он, и Ингрид осеклась.

Ладно. Ты сам захотел.

Делануа, наблюдавший за ними, кивнул и разжег трубку.

— Да, думаю, это будет правильно. Итак, Сайрус О'Брайан. Блестящий философ, основавший собственную школу. Каждая его книга становилась культовой, но в если первой, которая называлась «Дифференциация сознания и организма человека», он лишь задавал вопросы, то в последней, и самой известной «Перекресток», он ответил на них, довольно ловко интерпретировав общеизвестные факты и собственные рассуждения. Следующий этап м-м… развития личности О'Брайана — резкий поворот от философии к науке. За пять лет, позволю себе заострить ваше внимание на этом факте, за пять лет он становится одним из ведущих специалистов в области генной и психогенной инженерии и биоконструирования. Потрясающе, не правда ли?

— Есть старая поговорка, — процедила Ингрид, — гениальный человек гениален во всем.

— Это можно оспорить, но я не стану отвлекаться. Его приглашает Бостонский институт молекулярных технологий, предоставляет ему оборудование, ну а он отбирает среди своих последователей наиболее одаренных молодых людей и начинает работу по программе «Эволют». Через год у него появляется исключительно талантливая помощница, аспирантка кафедры структурной генетики Ингрид Мартенс. Всего лишь через полгода она становится его правой рукой, оттесняя учеников, которые начинали с О'Брайаном работы по проекту «Эволют», еще через полтора защищает докторскую диссертацию. Если это не классический пример сублимации…

— Я не стану это выслушивать, — Ингрид резко поднялась с места.

— Хорошо, — Делануа посипел трубкой, — я пока не буду касаться этой темы.

— Какой темы? — спросил Мук.

«Откуда я знаю».

— Но ты чувствуешь. Я вижу, что тебе тоже хочется спросить, но ты не решаешься.

«Помолчи», — оборвал его Седов.

— Примерно в это время проектом «Эволют» заинтересовался Совет Безопасности.

— С вашей подачи! — Ингрид вновь опустилась на стул, но Седов видел, как она напряжена и готова оспорить любой аргумент Делануа.

— В том числе и с моей. Я в то время работал в отделе, отслеживающем потенциально опасные для человечества научные разработки. Кто-то называл нас святой инквизицией, — Делануа взглянул на Ингрид, — но должен заметить, что наш отдел был создан после инцидента в Шэньяне. Помните?

Седов молча кивнул. Исследования по преобразованию планет с преобладанием метана в атмосфере в научном центре Шэньяна в Китае привели к неконтролируемому процессу в атмосфере, ограниченном, к счастью, пределами города. Цепную реакцию, в результате которой обычный земной воздух превратился в желеобразную органическую массу и накрыл Шэньян куполом в полтора километра высотой, удалось остановить только распылением высокотоксичных соединений. Катастрофа стоила жизни четырем миллионам горожан.

— Поскольку я курировал северо-восток США, то мне и поручили проверку проекта «Эволют». Как вы знаете, для Совета Безопасности не существует закрытых тем, и Бостонский институт предоставил мне все сведения по работам О'Брайана. Что меня поразило в первую очередь: при том, что был задействован минимум оборудования, предоставленного под проект, результаты были исключительно высокими. Более того, теоретические выкладки, зачастую состоявшие из нескольких разрозненных фраз околонаучной терминологии, в ходе практических испытаний всегда получали блестящее подтверждение. Подразумевается, что все разработки, конечный результат которых будет внедрен в медицину или иную область, касающуюся здоровья человека, должны многократно проверяться на низших формах жизни, однако это требование Комитета по медицине не выполнялось ни…

— Каким способом можно проверить единый организм? Расчленить его? Создавать по кускам? Вы не понимаете, о чем говорите! — вспылила Ингрид.

— Это ваше дело, каким способом, — резко парировал Делануа, — мое дело выявить ошибки, допущенные при разработке «Эволюта». И я их выявил и понял, что никаких теоретических изысканий не было. Были философские рассуждения, подготовившие почву, и был готовый продукт, под который нужно было подогнать теорию и создать видимость научных работ! Вот тогда я и занялся О'Брайаном вплотную.

— Вы сумасшедший, — устало сказала Ингрид.

— Нет! Я всего лишь первым увидел опасность.

— О какой опасности идет речь? — спросил Седов.

— Если я скажу это сейчас, вы тоже решите, что я сошел с ума. Давайте уж по порядку, — сердито сказал Делануа.

— Он считает, что «Эволют» — продукт иной цивилизации, — едко улыбаясь, проговорила Ингрид, — что таким образом нас, то есть человечество, хотят изменить, вывести новый вид существ.

— Ну, это вы, пожалуй, того… — пробормотал Седов, — какие-то пришельцы у вас неторопливые получаются. Это сколько же времени понадобится?

— Всего лишь два-три поколения. Но это только одна из теорий, полностью отвечающих ситуации с «Эволютом». Есть еще одно объяснение. Теологическое. Я не специалист по религиозным вопросам, но попробуйте представить, что Сатана решил переродить людей, переделав их по своему образу и подобию. Подсадить в человека собственное отродье. Вдруг Бог умер и противостоять дьяволу больше некому? Что скажете? Чем плохая теория?

— Ничем, — сказал Седов, думая, что пора заканчивать разговор, — она вполне имеет право на существование.

— Ну, раз так, то вот вам и третья: проект действительно является разработкой гения, который настолько увлечен своей идеей, что ему плевать на последствия. Вы можете сказать, в кого преобразует человека анимат, осваивающийся в его теле?

— Я это узнаю раньше всех, — напомнил ему Седов.

— Несомненно. Только вот останетесь ли вы человеком с обычной человеческой психикой, с общепринятым отношением к жизненным ценностям, к незыблемым постулатам, на которых основано наше общество? Кто может предсказать, как изменится ваше тело, наконец?! Спросите его, — Делануа ткнул пальцем в Седова, — спросите это существо! Что оно вам ответит, хотел бы я знать. Впрочем, я знаю, — он махнул рукой и принялся разжигать погасшую трубку, — оно успокоит вас. Оно скажет: все будет по-прежнему, только ты не будешь болеть, ты откроешь в себе новые таланты, ты станешь сверхчеловеком! Улавливаете? А как поведет себя сверхчеловек среди нас, грешных? Я не знаю, и вы не знаете, и доктор Мартенс не знает. Знал лишь один Сайрус О'Брайан, но его не спросишь.

— Потому, что он погиб из-за вас, — тихо сказала Ингрид.

— Вы так полагаете?