Харунага кивнул:

– На время вашего пребывания, Андзин Миура. – Он, держа меч обеими руками, поднял его над головой. – Посмотрите все на меч Андзина Миуры, – крикнул он. И тут, наконец, самураи отозвались. Гулкий рёв заметался по каменным ущельям крепостных стен и переходов, и Уилл позволил себе перевести взгляд на окна башни. Там виднелись лица женщин, наблюдавших за происходящей церемонией. Боже, как он вспотел. Но там, у Токугавы, были собственные сыновья этого человека.

Харунага передал меч адъютанту.

– Ваши апартаменты ожидают вас, Андзин Миура, – сказал он. – Господин Норихаза!

Голова Уилла резко повернулась в ту сторону. Норихаза поклонился:

– Следуйте за мной, Андзин Миура.

Уилл поклонился и шагнул вслед за даймио. За ними пошли шестеро солдат. Ну вот, подумалось ему, я сдался этим людям, и теперь я их пленник. Пленник Норихазы. Это было оскорбительно. А чей ещё? В последний раз глаза его поднялись вверх, к окнам башни, к мелькающим женским кимоно: он шагнул в громадную дверь и пошёл за Норихазой по коридору из полированного дерева. Как наплывает память! И не только об этой башне. Об аде, расположившемся глубоко под двором крепости. О приёмной палате Иеясу, слева от него. О том, как он шёл за Магдалиной, поднимаясь по узеньким лестницам и проходя узенькими коридорами. Пятнадцать лет. Боже мой, пятнадцать лет!

Норихаза поднимался по главной лестнице – широкой, полированной, с головоломными резными узорами на перилах, часовые стояли через каждые четыре ступеньки. Он прошёл по холлу второго этажа – по полированному полу, мимо вооружённых часовых, мимо великолепных гобеленов на стенах, мимо комнат в двадцать, тридцать и больше татами, украшенной всё теми же замечательными картинами, которые Уилл помнил по прошлым временам. Никто не произносил ни звука. Их сандали почти не производили шума, когда они пересекали холл.

Но наконец даймио остановился перед большими дверями из резного дерева, расположенными в самом дальнем углу холла и украшенными, как и все двери в замке, золотыми тыквами – гербом Хидееси.

– Ваши апартаменты, Андзин Миура.

Он хлопнул в ладоши, и двери распахнулись. Внутри склонились в коутоу четыре молодые девушки.

– И ваши служанки, – добавил Норихаза. Он прошёл в первую комнату, миновал девушек и подошёл к окну. Уилл позволил переобуть себя в домашние тапочки, жестом поднял девушек и встал рядом с Норихазой.

– Ваша армия уходит, – заметил тот. Из этого угла башни можно было видеть лагерь Токугавы. Его уже сворачивали, и колонны солдат уходили по равнине на восток. Но другие начали свою работу на внешнем рве, подвозя на тачках и сбрасывая в воду огромные кучи земли, как и было оговорено между принцессой Дзекоин и Иеясу.

– Благодарю вас, мой господин Норихаза, – сказал Уилл. – Благодарю вас за тот комфорт, которым вы меня окружили.

Норихаза поклонился.

Уилл медленно набрал полные лёгкие воздуха.

– Между нами осталось много нерешённых вопросов, мой господин. Обстоятельства до сих пор не позволяли мне вернуть вашу кокотану. Сейчас она у меня за поясом, и когда эти государственные дела утрясутся, я буду счастлив предложить её вам.

Норихаза, выпрямившись, несколько секунд не сводил с него взгляда.

– Слова, Андзин Миура, – произнёс он. – Ты очень хорош в том, что касается слов. Скажи-ка, твой живот всё ещё болит?

– Да, мой господин Норихаза. И когда я смотрю на вас, мне становится ещё хуже. А с момента нашей последней встречи я научился владеть не только словами.

Норихаза улыбнулся:– Хотелось бы поскорее убедиться в этом, Андзин Миура. Однако сомневаюсь, что до этого дойдёт. Ты умрёшь, полностью обесчестив себя и своё имя, Андзин Миура. Будь уверен. А теперь я ухожу, оставляю тебя на попечение этих девушек. Впрочем, у меня есть ещё один слуга для тебя. – Он повернулся к двери и хлопнул в ладоши.

Вошёл мальчик. Очень маленький, лет девяти. Но высокий для японца, со странно светлыми волосами. А какие черты лица – одновременно крупные и в чём-то орлиные. Крупные – для японца?

Норихаза продолжал улыбаться.

– Ты найдёшь его очень хорошим слугой, Андзин Миура. Его обучали с рождения только одному – приносить удовольствие мужчинам. И сейчас он почти достиг совершенства. – Он вернулся к двери, поклонился всем телом. – Нам хотелось бы, чтобы вам понравилось здесь, Андзин Миура.

В комнате было тихо. Девушки стояли на коленях, ожидая его приказов. А мальчик пересёк комнату и подошёл к нему.

О Боже, подумал Уилл, о Боже милостивый, этого не может быть. И всё же ошибки быть не могло.

Мальчик остановился перед ним и поклонился.

– Мне приказано поприветствовать вас, Андзин Миура, – произнёс он высоким, чистым голосом.

Уилл, казалось, очнулся от глубокого забытья. Он хлопнул в ладоши, и девушки застыли в поклоне.

– Я голоден, – сказал он. – Найдётся в этом замке что-нибудь съедобное?

Они хихикнули, снова поклонились и поспешили прочь из комнаты. Уилл прошёл в спальню, дверь в которую была слева, сел на циновку и взглянул на приближающегося мальчика.

– Я не нравлюсь вам, Андзин Миура? – его глаза наполнились слезами.

– Ты очень нравишься мне, – заверил его Уилл. Мальчик поспешил к нему, опустился рядом на колени.

Какая светлая у него кожа. Как очарователен этот ребёнок. О Боже, а его предостерегали от открытых действий. Знал ли Иеясу? У него свои шпионы в этой крепости, как и в любой другой крепости, как и почти в каждом доме в Японии. Знал ли он об этом?

– Как твоё имя, мальчик? – Меня зовут Филипп, мой господин. Я не знаю, что это обозначает.

– А кто твоя мать? Мальчик нахмурился:

– Не знаю, мой господин. Уилл схватил его за плечи:

– Как не знаешь? Она умерла? Магдалина умерла? Мальчик раскрыл рот от удивления:

– Магдалина, мой господин? При чём тут госпожа Магдалина?

Руки Уилла разжались и скользнули по коричневому шёлку его кимоно:

– Ты часто видишь госпожу Магдалину?

– О да, мой господин. Она всегда бывает добра ко мне. – Глаза его снова наполнились слезами.

О Боже, подумал Уилл. Теперь больше никаких сомнений быть не может. Да, действительно, Норихазе не нужен меч, чтобы убить меня.

– А другие не бывают так добры с тобой?

– Иногда меня бьют, мой господин.

– Кто именно?

– Мужчины, к которым я прихожу.

– Мужчины… Господин Норихаза?

– О да, мой господин. Мой господин Норихаза всегда бьёт меня. Я не обижаюсь, когда меня бьют ради удовольствия. Вы тоже будете бить меня, мой господин?

– Нет, – ответил Уилл. – Я не буду бить тебя, Филипп. Снова слезы на глазах:

– Потому что я не нравлюсь вам?

– Напротив, Филипп. Ты очень нравишься мне. Мне кажется, я люблю тебя.

– Мой господин! – Филипп просиял. – Это самое большое удовольствие для меня, если я нравлюсь кому-то. – Его кимоно распахнулось, схватив руки Уилла, он положил их себе на бёдра, а сам принялся поспешно развязывать его пояс. – Какой большой, – выдохнул он. – Какой большой. – Его руки были холодны, но более настойчивы, чем руки Сикибу, и Уилл ощутил, как вся кровь его тела сбегает вниз, переполняя его орудие.

– Боже милостивый! – вскричал он и машинально отмахнулся. Удар пришёлся Филиппу повыше уха, и он отлетел к стене. Дверь скользнула в сторону, пропустив двух молодых служанок, принёсших лакированный столик и красные лакированные чашки для еды. Уилл вскочил на ноги.

– Ты, – крикнул он первой, – Ложись. Быстро. Развяжи пояс. Девушка уставилась на него. Потом медленно нагнулась и поставила столик на пол.

За её спиной плакал Филипп.

– Я хочу тебя, – сказал Уилл. – Сейчас. Ты будешь моей сейчас. Скажи своей спутнице, чтобы ушла.

Девушка повернулась, взглянув на Уилла:

– Вам не нравится мальчик, Андзин Миура?

– Нет… Не сегодня. Ты…

Она медленно выпрямилась, одновременно пятясь от него, и покачала головой:

– Я не могу, мой господин.

– Не можешь? Клянусь Богом…

Он потянулся к ней, но она отбежала к двери. Вторая девушка поспешно поставила чашки на стол и кинулась за подругой.

– Подожди, – крикнул Уилл. – Я не причиню тебе вреда. Дверь открылась, и в комнату вошли остальные девушки с подносом пищи и жаровней. Первая пара, казалось, обрадовалась их приходу. Конечно уж, он не сможет овладеть одной из них, если все четверо воспротивятся.

– Почему не можешь? – спросил он у первой.

– Это приказ моего господина Норихазы, – ответила девушка. – Вам предоставлен мальчик, Андзин Миура. Мой господин Норихаза сказал, что вы предпочитаете это, и предупредил, чтобы ничего другого мы не допускали. – Его кимоно оставалось распахнутым, и взгляд служанки упал на тело Уилла. – Мы уйдём, мой господин. Я могу разжечь жаровню позже.

– Нет, – Уилл завязал пояс. – Я буду есть сейчас. А потом приму ванну.

Девушки поклонились. Филипп медленно сел, потом поднялся на колени. До созревания ему ещё по крайней мере год. Но он уже мог реагировать. Мог и хотел.

– А я, мой господин? – прошептал он.

– Я не сержусь на тебя, Филипп, – сказал Уилл. – Я ещё хочу поговорить с тобой. Но я принял обет целомудрия. Знаешь, как священники.

Филипп не сводил с него глаз. – Поэтому я хочу, чтобы ты побыл здесь, но не давал воли своим рукам.

– Да, мой господин.

– А теперь иди сюда и сядь рядом. Я хочу, чтобы ты разделил со мной трапезу.

– Я, мой господин? – Ты.

Мальчик помедлил и уселся рядом с Уиллом. Девушки обменялись взглядами, потом положили палочки для еды и ему.

– Сакэ, – приказал Уилл.

Девушка поклонилась и поставила на стол маленькую бутылочку. Он налил чашку, осушил её и снова наполнил. Девушки не сводили с него глаз.

– Ты познал многих мужчин, Филипп? – спросил он.

– О да, мой господин, – горделиво ответил мальчик. – Даже даймио пользуются моими услугами. А когда они устраивают пиры, я представляю там.

Уилл выпил ещё чашку сакэ.

– Ты представляешь там?

– Обычно с моим другом Кокудзи. Странно, что господин Норихаза не прислал сюда Кокудзи, чтобы мы вдвоём развлекали вас.

– Да, – отозвался Уилл, – действительно странно. Девушки стояли напротив на коленях, улыбаясь. Знают ли они? Конечно. Или, во всяком случае, теперь догадались.

– Наверное, – сказал он, – господин Норихаза подумал, что тебя будет достаточно. Он, конечно, знает о моём обете.

Филипп взглянул на него, его губы дрожали.

– Он ничего не сказал мне об этом, мой господин. Он побил меня сегодня утром, чтобы я получше развлёк вас. Потому что, когда меня бьют, моя штучка становится очень твёрдой и высоко подымается. Мой господин, почему бы вам не поколотить меня? Тогда бы я был очень хорош. Даймио находят меня очень хорошим, мой господин.

Уилл обнаружил, что бутылка опустела. Он решил было хлопнуть в ладоши, да передумал. К чему пьянеть? Это даже опасно, потому что Филипп был в самом деле исключительно привлекателен, и сам воздух, казалось, был пропитан соблазном. Он взмахнул рукой:

– Унесите все это. – Но мой господин ничего не съел, – запротестовала одна из девушек.

– Я не голоден, – ответил Уилл. – Унесите это всё. И постелите постель. Я хочу спать.

Служанки переглянулись, посмотрели на Филиппа и снова хихикнули.

– Андзин Миура – человек огромной силы, – одобрила старшая из девушек. – Это хорошо. В январе ночи длинные.

Он стоял у окна, разглядывая лагерь Токугавы. Он стоял так каждый день, вот уже две недели, смотря на облака над горами, на то, как они, сползая в долину, проливались дождём, а порой шёл снег. Но снег тут же таял – слишком близко было море, да и февраль уже заканчивается. Не за горами и весна.

Он разглядывал и воинов Токугавы, работавших без отдыха. Внешний ров уже был засыпан, стена снесена – как и было оговорено. Но это произошло несколько дней назад, а армия сегуна оставалась по-прежнему в лагере. И продолжала работу. Над чем, он сказать не мог, из окна было не разглядеть. Но каждый день отряды, занятые на работах, шагали куда-то с кирками и лопатами, и каждый день самураи Тоетоми высыпали на стены центральной крепости, наблюдая за ними, трубя в сигнальные рожки и провожая их презрительными выкриками.

Как странно. Его должны были выпустить отсюда ещё неделю назад.

И что тогда? Исида Норихаза получил шанс отомстить, и он его не упустил. Покидая Осаку, Андзин Миура покинет и сына. И тот всю жизнь проведёт, погрязнув в содомском грехе и мужской проституции. Ничего, впрочем, постыдного – для самурая. Исида Норихаза, видно, долго думал над этим и нашёл способ отомстить. Он обращался с Андзином Миурой с изысканной вежливостью и окружил его большим комфортом и роскошью, чем даже полагалось заложнику неблагородного рождения. На взгляд японца. И этим он его уничтожил. Как теперь Андзин Миура сможет спокойно уснуть в своей постели, зная, что Филипп развлекает даймио в Осаке?

Это было тяжело. Но ещё тяжелее было думать о Магдалине. У неё ведь отобрали сына через несколько недель после рождения. И было ли это единственным её наказанием? Или она согласилась с планом Норихазы? Она, очевидно, снова пользовалась расположением принцессы Едогими, ведь она по-прежнему прислуживала ей.

Могла ли какая-нибудь женщина согласиться на нечто подобное, когда речь шла о её сыне? Кто знает? Кто знает, что за мысли в их головах. Даже в голове Сикибу.

Боже, как жарко. Ах, какая беспечная мысль. Сикибу наверняка просто убивается от тревоги за мужа, оказавшегося заложником в Осаке. Известие, конечно, уже дошло до неё.

Наверняка? Он выполняет свой долг перед Токугавой. Так зачем беспокоиться за его судьбу?

Он обернулся, заслышав звук открывающейся двери. Четырнадцать дней провёл он безвыходно в этих стенах, обслуживаемый только четырьмя девушками и Филиппом. Девушкам было ещё рано накрывать к ужину, а Филипп, как обычно, пристроился в дальнем уголке, что-то рисуя. Девушки как-то принесли бумагу и тушь, и Уилл набросал изображение парусника, потому что Филипп часто расспрашивал его о кораблях.

– Вы, Андзин Миура, – сказал тогда мальчик, – великий штурман. Мы много слышали о вас, мой господин.

– От своей матери? – вопрос вырвался у него совершенно непроизвольно.

– Всякий слыхал об Андзине Миуре, – ответил Филипп. – Человек, который умеет строить корабли получше даже голландских.

Поэтому он нарисовал Филиппу корабль. Английский корабль, гордо бегущий по волнам. Больше того – набросал внутренние планы и даже показал его в разрезе. Его работа. Он ведь корабельный плотник. Только и всего. Корабельный плотник, попавший в ад. И работавший на дьявола.

Филипп был в восторге. Он часами разглядывал чертежи, мысленно бродя вдоль и поперёк по кораблю или даже командуя им. В конце концов, море и корабли были у него в крови.

И так же, часами, Уилл рассказывал. Это было единственным развлечением. Он рассказывал о долгих месяцах, проведённых в море, рассказал Филиппу о битве с Армадой, о ледяных горах, плавающих у Северного мыса, о воинах-дикарях в Кейп-Лопес, о неоглядных просторах Южной Атлантики, о пингвинах и снегах Горна, о Великом океане. Отец, разговаривающий с сыном.

Возможно, эти четырнадцать дней он даже был счастлив… Но Филипп поначалу просто растерялся. Его истинкты были столь тщательно вылеплены, что он просто чувствовал себя обделённым. Но за эти последние несколько дней даже он оттаял.

Двери медленно распахнулись. За ними виднелась обычная стража. Как будто и не было этих пятнадцати лет. Но на сей раз там были не его служанки со столиками и пищей, а Ода Юраку, одетый в ярко-оранжевое кимоно. Один.

– Андзин Миура, – сказал Ода Юраку и поклонился. – Мне очень жаль, что я не смог посетить вас раньше. Вас, наверное, все позабыли.

– Мне здесь вполне уютно, – отозвался Уилл.

– Впрочем, у вас есть мальчик, – закончил Юраку. – Он вам по вкусу, Андзин Миура?

Уилл поклонился:

– Он очень умный мальчик, мой господин Юраку… Он приложил много усилий, чтобы скрасить моё пребывание здесь.

Несколько секунд Юраку не сводил с него взгляда, едва заметно нахмурившись. Затем он ещё раз поклонился и пошёл к окнам.

– Я двоюродный брат Оды Нобунаги. Пятнадцать лет я был его правой рукой.

Уилл нахмурился:

– Я знаю это, мой господин.

– Когда Нбунага умер, я встал перед выбором, Андзин Миура. А Асаи Едогими – моя племянница.

– Я знаю это, мой господин. – Но сердце его забилось чаще. Может быть, у него всё-таки есть друг в этом замке?

– Эти люди, – продолжал Юраку, – они ничтожества. Простолюдины. А я происхожу из величайшей семьи страны.

– Столь же великой, как Минамото, мой господин? – спросил Уилл.

Юраку взглянул на него и повернулся к двери.

– Я хочу поправить своё прежнее пренебрежение к вам, Андзин Миура. Вы поужинаете со мной?

– Охотно, мой господин Юраку. Если вы позволите мне принять ванну и переодеться.

Юраку поклонился, и полчаса спустя Уилл шагал за ним по широкому, отделанному деревянными панелями коридору, вверх по бесконечно изукрашенным лестницам, по затянутым гобеленами каминным залам, снова вверх по лестницам. В этом замкнутом пространстве он терял чувство направления. Но сейчас они наверняка где-то высоко, почти под крышей башни. Направляясь куда? На встречу с кем? Пот градом лил с него. И как рукоять короткого меча вонзилась ему под рёбра! Но самыми неожиданными были те слова Юраку.

Ширмы скользнули в стороны. Это уж наверняка не тюрьма. Юраку вошёл в комнату величиной татами в тридцать, где их ждали около полдюжины вельмож. Здесь были братья Оно, Санада и Исида Норихаза, но они оставались на полу. Потому что на возвышении виднелась маленькая, лёгкая фигурка юноши лет двадцати, в небесно-голубом кимоно.

– Коутоу, Андзин Миура, – шепнул Юраку и сам поспешно опустился на колени. Уилл последовал его примеру, а Хидеери положил руки на бёдра по освещённой веками традиции, прежде чем подозвать их ближе.

– Андзин Миура, мой господин принц, – объявил Юраку. Уилл опустился на колени рядом с возвышением.

– Человек с пушками, – произнёс Хидеери. – Я много слышал о тебе, Андзин Миура. Твои ядра чуть не убили мою мать.

– За это я хотел бы искренне извиниться перед самой принцессой, мой господин, – ответил Уилл.

Хидеери внимательно посмотрел на него.

– У тебя, без сомнения, будет такая возможность, – заметил он. – А теперь поедим, мой господин Харунага.

Даймио поклонился и хлопнул в ладоши. Ширмы скользнули в стороны, и служанки поспешили в комнату с маленькими лакированными столиками и пылающими жаровнями. У Уилла появилась наконец возможность осмотреться. Богато убранная комната, свежайшие циновки на полу, по углам огромные вазы, полные цветов, на стенах – драпировки. А что за драпировками? Ведь в воздухе чувствовался слабый аромат. Аромат, какого он не ощущал пятнадцать лет. Тогда он был в этой башне, он уверен в этом. Требования этикета запрещали даже принцессе Едогими обедать с мужчинами, но наверняка она где-то поблизости. И её горничные?

Подали рис. Хидеери мелкими глотками отпивал чай, разглядывая Уилла поверх чашки, – как странно напоминает Иеясу, в которого, возможно, он и перенял эту привычку.

– Тебе понравилось пребывание в Осакском замке, Андзин Миура?

– Было очень интересно, мой господин. – Мы не предполагали, что ты пробудешь здесь так долго, – сказал Хидеери. – Ты ведь видел, как солдаты Токугавы засыпают ров?

– Как и было предусмотрено договором с принцессой Едогими, мой господин.

– Внешний ров засыпан несколько дней назад, – заметил Ода Юраку. – Но работы всё не прекращаются.

Уилл посмотрел на старика.

– Мне ничего об этом не известно, мой господин. Из моего окна плохо видно, а выходить на крепостные стены мне не позволяют.

Хидеери кивнул:

– Тем не менее это так. Впрочем, мы все сейчас узнаем.

– Он идёт, мой господин принц, – сказал Сенада. Девушка, стоявшая на коленях рядом с Уиллом и подкладывавшая ему на тарелку тонкие ломтики жареной курятины, украдкой улыбнулась ему. Ширмы вновь раздвинулись, пропуская на этот раз самурая в полном боевом облачении, за исключением шлема. Он медленно опустился в поклоне на пол, но Хидеери тут же жестом приказал ему подняться.

– Сегун был занят другими делами, мой господин принц, – ответил самурай. – Меня принял господин Хонда Масадзуми.

– Ты передал ему наш протест?

– Да, мой господин принц.

– И что ответил господин Масадзуми?

– Он был нездоров, мой господин принц, и потому не покидал своего дома. Таким образом, он не мог лично наблюдать за ходом работ. Но он был разгневан, услышав, что его солдаты вышли за рамки инструкций. Он пообещал послать человека к господину Итакуре в Киото, чтобы установить истину в этом деле.

– Истину? – воскликнул Норихаза. – Разве не сам сегун контролирует ход работ? Кто ещё может отдать приказ прекратить их?

– Похоже, мой господин Норихаза, что этими работами руководил сам принц Иеясу. Даже сегун не осмеливается идти против приказов принца.

– А принц в Киото?

– Нет, мой господин. Полагают, что он сейчас в Сидзюоке. Но это только предположение. Господин Масадзуми считает, что приказы принц передаёт через своего представителя в Киото, господина Итакуру. Поэтому он и послал туда гонца, чтобы выяснить, что всё-таки нужно делать.

– Самая настоящая ложь, мой господин принц, – заметил Санада.

Хидеери, нахмурившись, посмотрел на генерала, противоречивые чувства обуревали его.

– А работы тем временем продолжаются, мой господин принц, – сказал Норихаза. – Внешний ров засыпан, наружная стена снесена. Теперь они начинают засыпать второй ров. Так что же, мой господин, вы будете ждать, пока они начнут разбирать вторую стену? Это трюк Токугавы, мой господин принц. Иеясу добивается своих целей обманом.

– Чего вы от меня хотите, – пробормотал Хидеери. – Может быть, он не замышляет ничего плохого. Может быть…

– Может быть, – ответил Норихаза. – Может быть, мой господин принц. Хорошо известно, что Токугаве нужно только одно – уничтожить Тоетоми. Хорошо известно, мой господин принц, что армии Мори, Асано и Сацумы не вернулись в свои провинции, а стоят лагерем на соседних холмах, окружив город, и ожидают удобного момента. Мой господин, дни вашей власти, вашей свободы, вашей жизни ускользают от вас с каждой лопатой песка, высыпанного во второй ров.

– Но, мой господин… – Хидеери повернулся к Оно Харунаге. – Мой господин Харунага, ваши сыновья…

– Они самураи, мой господин принц, – ответил Харунага. Но его голос был печален, и, говоря, он смотрел на Уилла. – Они готовы умереть за Тоетоми.

– Что скажете вы, мой господин Санада? – спросил Хидеери. – Как мы можем ответить на такое вероломство?

– Ничем, мой господин принц, кроме как начав стрелять по работающим. И это будет означать конец перемирия.

– А потом ринуться в атаку и разгромить сегуна, – подхватил Норихаза. – Да. Это будет великая победа.

– Но недостаточная, мой господин Норихаза, – заметил Санада. – Хидетада – ничто, пока жив его отец. Принцев Токугава слишком много. Не сомневайтесь, что если Токугава планируют засыпать второй ров и снести вторую стену, то это лишь первая часть их замысла. Вторая – это взятие крепости штурмом. Поэтому они наверняка снова соберут сюда все свои войска и сделают это в тот момент, когда мы нарушим перемирие. Я бы на их месте ждал именно этого момента, мой господин. А пока что разорвите перемирие, призовите обратно тех своих военачальников, которые могли покинуть замок, закупайте где только можно военные припасы и отгоните рабочие отряды. Это заставит Токугаву вернуться. И когда вы увидите золотой веер над лагерем противника, вот тогда мы должны атаковать всеми силами, до последнего солдата, и положить этому конец за один день. Если мы сможем совершить вылазку и поразить сердце Токугавы, его армия растает, как снег под ярким солнцем, и победа ваша, мой господин принц. Как и Империя.

Боже мой, подумал Уилл, этот человек знает, что говорит. И так вот, походя, они решают и его судьбу. Девушка у его локтя нахмурилась. Кусочек мяса, который она должна была положить ему в рот, совсем остыл. Но сейчас он не смог бы прожевать его, как не смог бы даже сплюнуть. Рот его пересох.

– Но разорвать перемирие, – произнёс Хидеери негромко, – значит, обречь моих сводных братьев на смерть.

– И себя тоже, мой господин, – отозвался Юраку, – если удача будет не на нашей стороне. Иеясу наплюёт на все соглашение, если вы обстреляете его людей.

– Разрывая перемирие сейчас, мой господин, – сказал Норихаза, – мы получим Андзина Миуру. Разве не говорят о нём, что он талисман Токугавы? Разве мы не добились убедительной победы, пока его не было? Разве не обрушилось пушечное ядро на эту башню, как только он вернулся?

– Неужели вы верите в эту чепуху, мой господин Норихаза? – спросил Ода Юраку.

– Я – нет, мой господин Юраку, но простые солдаты, несомненно, в это верят. Больше того – поговаривают, что сам Токугава в это верит. Он старый человек, мой господин принц, и, очевидно, не подвержен предрассудкам.

Взгляд Хидеери вернулся к Уиллу. Пора, подумал тот. Англичанин в нём жаждал вскочить и сражаться за свою жизнь. Выхвати, по крайней мере, свой короткий меч, может, тебе удастся захватить большой, и умри сейчас. Не дожидаясь, пока они сами прирежут тебя.

Но японец в нём требовал: сиди, как сидел, смотри на них с презрением. Если не можешь выиграть битву против столь многочисленных врагов, то подчинись неизбежному с холодным безразличием.

– Я не могу, – сказал Хидеери. – Я не могу принять такое решение. – Вы не можете принять никакого решения, мой господин принц, – негромко произнесла Асаи Едогими. – Это ваш самый большой недостаток как правителя.

Она стояла за спиной Уилла, и он чувствовал, как становятся дыбом волоски на его шее. Он поспешно последовал примеру даймио, служанок, самураев у входа и упал на пол в коутоу. Принцесса. Как аромат её духов наполнил комнату! Пятнадцать лет. Интересно, она одна?

– О, поднимитесь, поднимитесь, – произнесла она презрительно. – Сядьте, господа. Почему вы склоняетесь перед простой женщиной?

Они медленно выпрямились. Боже мой, подумал он, я чувствую её взгляд своей кожей.

– Позволю себе напомнить госпоже матери, – произнёс Хидеери, – что это она решила вступить в переговоры с Токугавой.

– Я решила, – подтвердила Едогими. – Я испугалась. Я всего лишь женщина, и когда ядро пробило крышу и чуть-чуть не попало в мою постель, я испугалась. И я поняла в тот момент, кто послал это ядро. Никто, кроме него, не мог бы послать это ядро. Человек этот – сам дьявол, господа. Но больше я не боюсь. Моя женственность отброшена за ненадобностью. Если вы не хотите быть мужчинами, то вместо вас мужчиной стану я. Мой господин Санада, я назначаю вас командующим войсками Тоетоми, и подчиняться вы будету только мне.

– Моя госпожа принцесса, – Санада поклонился. – Не сомневайтесь, что я выполню свой долг, защищая ваше имя.

– Надеюсь, – заметила Едогими.

– А мои братья, госпожа мать? – воскликнул Хидеери. – Ваши сыновья?

– Они увидели свет лишь для того, чтобы служить вам, мой господин принц. Только для этого. Мне доставляло удовольствие вынашивать их, растить их для этой цели. Я надеялась, я молилась, чтобы мы заключили перемирие с Токугавой на этот сезон. Принц не может жить вечно. Даже принц. Я надеялась дождаться этого и потом иметь дело только с его сыном. Но если так не получается, мы будем сражаться, как и предлагает господин Санада. Изо всех сил. У нас здесь в заложниках сам дьявол, злой дух, постоянно стоящий за плечом принца. Его нужно уничтожить.

Уилл обернулся, ногой отшвырнув столик, его левая рука опрокинула служанку на спину, тарелка со снедью отлетела всторону. Всё-таки англичанин взял верх. Но он замер, оставаясь на коленях, не в силах оторвать взгляд от четырёх женщин. Четырёх женщин. Асаи Едогими в белом кимоно, ничуть не изменившаяся за пятнадцать лет. По правую руку от неё – Асаи Дзекоин, гнев на её лице виднелся даже сквозь маску белой краски, прятавшей эмоции её сестры. Слева от неё стояла незнакомая ему женщина. А позади них – высокая фигура Пинто Магдалины.

О Боже, подумал он. О Боже. Но его глаза застлало пеленой. Её лицо скрывалось под толстым слоем краски, и он не мог разобрать выражение её глаз. Но это была мать его сына.

А стражники были уже у его плеча. Попытайся он подняться, и его рассекут пополам.

– Андзин Миура, – самурай, моя госпожа принцесса, – напомнил Санада. – У него есть право на сеппуку.

– Нет. – Едогими не сводила глаз с Уилла, глаза её превратились в крошечные озерки бездонной черноты, дыхание столь глубоко, что кимоно на груди ходило ходуном. – Нет. У этого человека нет никаких прав. Он потерял свои права пятнадцать лет назад, накануне Секигахары. Я убью его, господа. Своими собственными руками.

Стражники шагнули вперёд, схватили Уилла за руки. Он мог бы стряхнуть их одним движением плеч. И всё же он не поднимался с колен, пригвождённый её взглядом.

– Но не сейчас, – сказала Едогими, самообладание вновь вернулось к ней. – Пока он жив, его считают талисманом Токугавы. Пусть так оно и останется – до тех пор, пока принц снова не займёт своё место в той долине, перед крепостью. В то утро, когда вы, мой господин Санада, поведёте в бой свою армию, – в то утро Андзин Миура умрёт, и голова его, насаженная на копьё, будет красоваться над нашими укреплениями, подбадривая наших воинов и приводя в ужас Токугаву. Они хотели сражаться с нами с помощью этого дьявола. Мы швырнём этого дьявола им в лицо.

Стражник сунул руку за пояс Уиллу, выдернул короткий меч и швырнул его на пол.

– А до тех пор, моя госпожа принцесса? – спросил Норихаза. Губы Асаи Едогими дрогнули. Не было никакого сомнения