– Да, мой господин. Надеюсь, что дождь вскоре кончится. – Он кончится, Андзин Сама. В это время года дождь заканчивается довольно быстро. Теперь иди, а потом вернёшься и доложишь мне. Вскоре мы все уже будем на марше.

Один из мальчиков встал на колени со шлемом в руках. Полководец был уже полностью облачён в броню.

– Шлем не нужен, – сказал Иеясу. – Принеси мне вон тот белый платок.

Мальчик повиновался.

– Обвяжи им мою голову. Мальчик повиновался.

– Без шлема, мой господин? – спросил Сукэ. – Вот уж действительно напрасно.

– Все шлемы очень похожи, – ответил Иеясу. – Но по этому платку мои воины узнают меня. Белый – это цвет Токугава. Пусть они следуют за головой в белом.

Дорога была забита шагающими впереди солдатами. Ноги их расплёскивали лужи и месили грязь. Уилл обнаружил, что проще ехать не по мощёной дороге, а напрямик через поля. Вскоре он очутился посреди огромной массы людей и животных, окружённый приглушённым гулом. Было уже почти пять часов, и чернота ночи выцветала, превращаясь в белый утренний туман. По левую руку Уилл увидел отлого поднимающуюся возвышенность, поросшую редкой травой. Почва там становилась каменистой, постепенно превращаясь в монолитную скалу. Дальний её край терялся в тумане.

Справа, за дорогой, запруженной продвигающейся вперёд армией, даже сквозь туман виднелось огромное зарево. Огни были зажжены патрулями Западных, чтобы служить маяками своей отступающей армии. Как и предсказал Иеясу, она отходила всю ночь – несмотря на успех накануне днём. Сейчас они, наверное, заняли подготовленные позиции и поджидают неприятеля; однако всю эту ночь они провели без сна.

Так как, был он уверен в победе? Шансы на неё были довольно велики. Но жизнь его зависела от окончательного выбора человека с труднопроизносимым именем Кобаякава, которого он и в глаза-то никогда не видел. Рукоять короткого меча неприятно давила на живот, когда он ехал верхом, размышляя над этим. Прошлой ночью он вытащил этот меч из ножен и попробовал лезвие – оно было как бритва. Представить, что оно сделает с его животом… Это если он наберётся храбрости использовать его по назначению.

Значит, он боится смерти? Как странно – он чувствовал вообще ничего, знал только, что о завтрашнем дне думать сегодня смысла нет – до тех пор, пока сегодняшний день не закончился. А закончился он не скоро…

Теперь холмы нависали над ним со всех сторон. Он развернул коня и поехал обратно, вскоре снова оказавшись в гуще войска. Солдаты молча приостановились, пропуская его. Солнце уже встало, но туман по-прежнему не позволял видеть дальше сотни ярдов. Они только видели его белые ножны. Чтобы как-то отличить своих, каждый отряд нёс белое знамя, понуро обвисшее под дождём.

Из-за сплошного потока идущих воинов его продвижение вперёд замедлилось до черепашьего шага. Пока что он не увидел ничего такого, что убедило бы его в возможности вообще применить орудия. Дорога превратилась в сплошное болото, и высохнет она не скоро, а земля по обочинам была слишком мягкой. И в довершение этого кошмара для любого артиллериста впереди показались дома, раскинувшиеся вдоль дороги и уходившие в туман, сползавший с холмов. Секигахара. Название, которое он запомнил надолго.

Люди заполнили до отказа узкую улицу. Раздавалось бренчание доспехов, ноги хлюпали в грязи. Людей здесь было даже больше, чем на дороге, – все рвались вперёд, перекликались друг с другом, их начальники на лошадях казались каменными глыбами, выкрикивающими приказы и снова пропадающими. Уилл пришпорил коня, загоняя его в толпу, и сразу с нескольких сторон раздались недовольные крики. Но у кричавших уже не было белых ножен. И на знамени, свисавшем с древка в нескольких футах от него, не было золотого веера. Армия Западных. Его сердце рванулось из груди, и он снова резко дёрнул поводья, разворачивая коня. Кто-то громко закричал почти у самого стремени. Белые ножны. Но всё же недостаточно близко. Двое протянули руки к поводьям, ещё один схватился за меч. Уилл отчаянно рванул собственный клинок из ножен, вонзил шпоры в бока лошади, рубанул направо, налево и обнаружил, что тоже орёт от ярости нечто нечленораздельное. Или это был страх?

Конь попятился, и он чуть не свалился с седла. Человека перед ним уже не было, но он, не переставая, размахивал мечом. Мокрый клинок темнел под проливным дождём, тускло отсвечивая в полутьме. Но влага на нём была кровью. Господи Боже мой, подумал он, я убил человека.

Раздался ужасающий свист, и что-то промелькнуло у него над ухом. Инстинктивно он откачнулся в сторону и тут же вывалился из седла. Его конь почему-то валился тоже, и на одно кошмарное мгновение ему показалось, что его сейчас придавит. Но тут его схватили за руку и выдернули в сторону; до него вдруг дошло, что вокруг – толпа копьеносцев из армии Токугавы. Воздух наполняли свист стрел, завывание сигнальных рожков и рёв труб.

– Остановиться! Всем остановиться! – крикнул офицер, въезжая на коне в толпу солдат. – Прекратить движение!

Стрела воткнулась ему в плечо, и он рухнул из седла. Мгновенно четверо солдат подхватили его и понесли к ближайшему дому. Уилл обнаружил, что где-то выронил меч, но сейчас же ему в руку сунули другой. Он увидел, что улица перед ним странно опустела. Выпустив тучу стрел, Западные снова скрылись в тумане и исчезли за домами, подходившими к самой дороге.

На улице остались пять или шесть трупов, большая часть из них утыкана стрелами. Но один лежал лицом вниз, левая его рука была почти начисто срублена возле плеча. Кровь, вытекая, образовала вокруг большую лужу. Человек, которого убил он. Он взглянул на свою руку – на костяшках пальцев была кровь. Японская кровь, такая же алая, как и его собственная. У него возникло странное желание поднять руку и понюхать свой кулак, но он знал, что от этого его тут же вырвет.

– Уилл Адамс! Уилл Адамс!

Несколько всадников показались из боковой улицы, выкрикивая приказы, загоняя солдат в одну линию. А один звал его по имени. Он повернулся и узнал острые усики и сияющие доспехи господина Хосокавы.

– Что тебе нужно здесь, англичанин?

– Меня послал господин Иеясу, чтобы подобрать удобное место для пушек.

– Здесь такого места быть не может. И тебя чуть не убили. Принцу бы это не понравилось. Бери этого коня и возвращайся. И передай господину Иеясу, что мы ждём его приказаний.

– А что сказать ему об этой засаде, господин Хосокава? Даймио опустил забрало, скрыв за ним большую часть лица. – Мы наступали слишком быстро, а они чересчур медленно отходили. Так обе армии смешались, прежде чем кто-нибудь успел это понять. Но за деревней земля резко подымается, переходя в холмы. Мы подождём здесь до получения приказаний.

Уилл забрался на коня и уже оттуда поклонился.

– Желаю вам удачи, господин Хосокава.

– Того же и принцу. А у нас она уже есть.

Туман внезапно окрасился в багровый цвет – встало солнце.

К восьми часам дождь прекратился, и языки тумана оставались только в низинах да на вершинах холмов. Большинство вершин сияли всеми цветами радуги – флаги, бесчисленные наконечники копий, возвышающиеся над массой шлемов, заполняли их. Ряды армии Западных выстроились в ровную цепь – от вершины горы вниз до дна долины и снизу, снова до верха гор. Дорога на Киото закупорена. Восемьдесят тысяч человек.

Ниже их – Восточная армия, почти равная сейчас по численности: подошли кланы Като и Асано. Воины Восточных пробирались по промокшим насквозь подножьям гор, занимая позиции, выбранные для них принцем Иеясу. Некрутые подножья, но всё-таки склоны, по которым приходилось взбираться. Уилл разъезжал туда-сюда вокруг своих двенадцати пушек, которые тащили уже не только быки – их тянули и подталкивали кучки обливающихся потом солдат. Каждый раз, поднимая голову, он видел молчаливые ряды копий и шлемов. Командуй он неприятельской армией, он не удержался бы от искушения кинуться сейчас всеми силами в массированную атаку. Но, очевидно, это не отвечало их понятиям о чести. А хаос, покинувший дорогу и карабкающийся по склонам, постепенно упорядочивался – каждый отряд выравнивал свои ряды, вытаскивал стрелы из колчанов, проверял тетивы луков. Но разница между двумя армиями была больше обычной из-за несмолкаемого шума, поднимающегося над рядами Восточных отрядов: команд, сливающихся одна с другой, свиста сигнальных рожков, рёва труб, бесконечного бряцания оружием. Он чувствовал себя зрителем какой-то гигантской пьесы либо птицей, парящей над долиной, в которой почти двести тысяч человек собирались истребить друг друга. Хотел бы он сейчас действительно стать птицей и летать в вышине над этим морем копий, наблюдая и, возможно, смеясь над этими глупыми смертными.

Косукэ но-Сукэ направил к нему свою лошадь.

– Мой господин Иеясу приказывает тебе, Андзин Сама, установить орудия здесь. Вон то знамя на вершине принадлежит Икеде из Бизена, главнокомандующему Западной армии. Сбей его, Андзин Сама, и победа у нас в кармане.

Уилл взглянул направо. Позиция действительно выбрана очень удачно – насколько возможно в таких обстоятельствах. Икеда занял склон холмов, спускавшийся к западу, и площадка была относительно ровной.

– Но передайте принцу, что на такой мягкой почве от ядер будет мало толку.

Сукэ кивнул.

– Тем не менее, построй своих людей. Вас будут поддерживать огнём аркебузиры, и сам принц расположится позади твоей позиции.

– Это хорошая весть. – Уилл спешился и тут же по колено ушёл в грязь – Останавливай быков, Кимура, – приказал он своему артиллеристу. – Мы выстроим пушки в линию.

– Слушаюсь, Андзин Сама, – ответил он. Имя уже узнали все. Кимура поспешил к остальным, тащившим пушки, останавливая их резкими гортанными командами. Уилл взглянул влево, там останавливался отряд аркебузиров. Солдаты снимали мешки с порохом и припасами, готовясь к бою. Обучены они были не лучше его канониров и находились здесь только для создания впечатления несокрушимой силы. А где же принц?

Среди стоявших за его спиной людей прошелестел шёпот, он обернулся и увидел подъезжающую группу всадников, спешивших за коренастой тучной фигурой с белым платком на голове и штандартом из белой лакированной бумаги, обозначившим главнокомандующего. Уилл поспешил поклониться.

– Твои пушки хороши, Андзин Сама, – сказал Иеясу. – Вскоре мы будем готовы начать сражение.

– Не могу обещать большого эффекта.

– От них будет много шума, а шум пугает больше, чем кровь. Если он достаточно громкий, – уточнил Иеясу.

– Да, мой господин Иеясу. Могу я пожелать вам всяческой удачи сегодня?

Иеясу улыбнулся.

– Свою удачу я сотворил сам, Андзин Сама. И твою, и всех этих людей. Я творил её вчера и позавчера, на прошлой неделе и на позапрошлой, месяц назад и два месяца назад. Теперь мне вряд ли удастся что-то добавить. Мы сейчас в руках божьих. Жди сигнала.

Уилл поклонился, и лошади прошлёпали вперёд. Шорох за спиной свидетельствовал, что его люди выпрямились. В этот миг тишина опустилась на всю армию Токугавы. Момент настал. Боже, как он вспотел. И в то же время дрожал. От холода. Но теперь, когда яркое солнце было высоко над головой, это был, конечно, не холод. Тогда от сырости. Конечно, от сырости.

И, возможно, от неудобства. Рукоятка короткого меча при каждом шаге продолжала впиваться в живот.

Сигнальный рожок залился свистом, и из рядов Токугавы на правом фланге выехал одинокий всадник. На нём были отделанные золотом доспехи, поднятое забрало не скрывало молодого, нетерпеливого лица. Его копьё оставалось в чехле у левой руки, оба меча – в ножнах. Слабый ветерок с гор развевал вымпел на его шлеме, вытягивая его в длинные полоски лакированной бумаги. Его конь двигался шагом, потом, слегка пришпоренный, перешёл на рысь, выбирая дорогу по некрутому склону. Вскоре, выехав на середину разделявшегося две армии пространства, он остановил коня. Замерев на несколько секунд, он вглядывался в неприятеля. Позицию он намеренно выбрал такую, чтобы его видели почти все на поле битвы.

Потом с подчёркнутым тщанием он вытащил из чехла копьё, перехватил его правой рукой и поднял высоко над головой.

– Слушайте меня, люди Осаки и люди Нара, люди Сацуны и Бизена, люди Тоса и Хидзена. Слушай меня, Икеда из Бизена. Я – Като Кенсин из Кумамото. Мои дядья – в числе величайших из когда-либо живших полководцев. Мой отец был вместе с Хидееси в Корее и снискал там славу. Мои предки сражались против монголов и показали себя непобедимыми воинами. Теперь я пришёл сюда на битву с тобой, Икеда из Бизена, во имя величайшего из принцев, Токугавы Иеясу. Приготовься к смерти.

Трубы взорвались рёвом за его спиной, и юноша, пришпорив коня, помчался вверх по склону прямо на неприятельские ряды. Вся армия, как один человек, разом исторгла громоподобный вопль, эхом отдавшийся в окрестных горах, и по сигналу рожка соратники Като Кенсина помчались за своим командиром, вверх по склону, прямо на вражеские позиции. Кенсин к этому моменту уже достиг сверкающих пиками цепей противной стороны, они расступились и тут же сомкнулись за его спиной, поглотив его, словно вода брошенный в неё камень. Уилл облизнул пересохшие губы.

– Зачем он это сделал? – спросил он Кимуру.

– Сегодня это было его долгом, Андзин Сама. Такова традиция. Теперь бой станет общим.

Его долгом. Боже милостивый, подумал Уилл, иметь такую храбрость, такое чувство долга! Подняв взгляд, он увидел подъезжающего офицера.

– Приветствую тебя, Андзин Сама. Мой господин Иеясу приказывает тебе открыть огонь по неприятелю.

Солнце, столь долго всходившее и занимавшее подобающее место на небе, теперь парило там безраздельно. Исчезли последние признаки дождя и тумана, бесконечная синева окутывала холмы и раскидывалась куполом над ареной резни. Наступил полдень.

Уилл вытер пот со лба – жаркий день, да ещё горячка напряжения. Горячки боя не было – для него. Его орудия уже давно умолкли, прекратив свой рёв после часа обстрела. Это имело смысл тактически – потому что ядра лишь вспарывали землю – и стратегически: ведь продолжи они столь неэффективный огонь – и противник перестанет их бояться. Поэтому он и ждал примерно с девяти утра, и смотрел, и слушал, и удивлялся.

Битва ненадолго стихла. Токугава и его союзники, зализывая раны, снова отошли после очередной шумной атаки. Не все – на склонах остались горы трупов. Это по крайней мере имело какую-то ценность, отмечая первоначальные позиции Западных. Потому что Икеда оттянул своих людей, но всего метров на двести. Они продолжали удерживать холмы, продолжали блокировать дорогу на Киото, продолжали сохранять выгодную позицию. В то время как от воинов Токугавы, устало перегруппировывавших цепи после шести атак, валил пар. Сырость, накопившаяся в их одежде от предрассветного дождя, теперь поднималась вверх в неподвижном воздухе, словно столбы дыма. Лошади били копытами и ржали, перекрикивались, еле ворочая сухими языками во рту, кричали, умирая, раненые. То же самое происходило, наверное, и в армии Западных, но их не было слышно.

И не чувствовалось их запаха. Здесь же запах битвы, страха и смерти, казалось, навсегда остался в его ноздрях. Он чувствовал острый запах пропитавшейся потом кожи, пропитавшихся потом тел, он чувствовал нездоровую вонь, исторгаемую ослабевшими от страха животными, и над всем царил тяжёлый смрад крови. Кровь была везде – бежала ручейками сквозь грязь, пятная коричневые склоны над ним, была на каждом клинке, на острие каждого копья.

Кимура подал ему чашку едва тёплого сакэ – он разжёг за батареей костёр. Уилл отхлебнул, но почувствовал лишь ещё большую жажду.

– От нас здесь никакой пользы, Кимура. Я хочу попросить разрешения принца принять участие в следующей атаке.

– Отличное решение, Андзин Сама. Попросите и за меня, – согласился Кимура. – Принц идёт сюда.

Иеясу спешился и пробирался со своими офицерами по подсыхающей грязи, останавливаясь время от времени, чтобы поговорить с людьми, подбодрить их. Белая повязка, пропитанная потом, по-прежнему виднелась на его голове. Его меч оставался в ножнах, и выглядел принц таким же бодрым, как обычно, несмотря на безуспешный четырёхчасовой бой.

– Ну, Андзин Сама, как дела? Уилл поклонился:

– Я недостаточно опытен в таких делах, чтобы выносить суждение.

– Мне кажется, пора заканчивать с этим, – сказал принц. – Думаю, Икеда скоро введёт в бой свой правый фланг, а я предпочитаю использовать его сам. Ты видишь полки господина Кобаякавы?

Уилл проследил за жезлом, указывающим на скопление людей на склоне горы по левую сторону от войск Токугавы, которые до сих пор в сражении не участвовали.

– Вижу, мой господин Иеясу.

– Когда ои выступит – но не против нас, а против соседних с ним войск Западных, – я хочу, чтобы ты возобновил огонь из орудий. Земля подсыхает, и от ядер будет больше проку. А что ещё важнее – это отвлечёт внимание врага от нашего участка битвы.

Уилл поклонился.

Иеясу повернулся к одному из своих адъютантов.

– А теперь пускай стрелу.

Самурай вытащил из колчана зажигательную стрелу, приладил на место и натянул тетиву. Другой самурай сунул факел в разложенный Кимурой костёр, запалил его и поднёс к наконечнику стрелы, обмотанному пропитанной смолой тканью. Лучник отпустил тетиву, и стрела, пылая, взвилась в воздух. Мелькнув высоко над полками Токугавы, она по пологой дуге ушла в сторону Западных, встретивших её презрительными криками.

– Заряжайте, – приказал Уилл своим канонирам. – Теперь пошевеливайтесь, господин Кимура.

Иеясу вглядывался в южном направлении.

– Терпение, Уилл.

– Но он ведь должен выступить немедленно, – сказал Косукэ но-Сукэ.

Иеясу разглядывал войска Кобаякавы ещё несколько секунд, усмешка постепенно исчезла с его лица.

– Неужели этот мерзавец хочет теперь предать и меня? – спросил он сам себя и на удивление юношеским жестом поднял правую руку, укусив себя за кончик указательного пальца. – Андзин Сама, достанут ли туда твои пушки?

– Думаю, да, господин Иеясу. Но обстреливать господина Кобаякаву – разве это не оттолкнёт его от вас?

– Он должен выступить либо на нашей стороне, либо против нас, но сделать это немедленно, – ответил Иеясу. – Выстрели в него, Андзин Сама.

Уилл отдал команду, и два орудия развернули на юг. Подожгли фитили, орудия рявкнули, послав свои ядра в сторону флага Кобаякавы.

– Смотрите, мой господин! – закричал Косукэ но-Сукэ. Все увидели, что знамёна двинулись – но не вперёд, как опасался Уилл, а вниз по склону, на соседние полки, вверх по склону следующей горы, с копьями наперевес ринувшись на позиции Западных.

– Вот теперь, – сказал Иеясу. – Теперь, мои Токугава. Командуйте вашими людьми, господа. Победа наша.

Он хлопнул Уилла по плечу.

– Теперь можешь повернуть эти пушки обратно на врага, Андзин Сама. Стреляй вон в то скопление неприятеля в течение тысячи секунд, потом прекрати огонь и подъезжай к авангарду.

Он приказал привести коня, и мгновение спустя штаб двинулся вперёд, разбрасывая копытами лошадей комки подсыхающей грязи. – Огонь! – скомандовал Уилл. – Ведите огонь как можно быстрее.

Кимура издал визгливый вопль, и орудия грохнули, потом ещё и ещё. Утро взорвалось громом, казалось, само солнце побледнело на небесах.

Уилл отошёл в сторону и влез на коня, чтобы лучше видеть поле боя. Солдаты неприятеля напротив них кинулись было в атаку, но их встретили летящие ядра. Он с ужасом смотрел, как первая свистящая сталь разворотила ряды копейщиков. Даже с такого расстояния он видел, как брызнула, разлетаясь, кровь, как посыпались на землю тут и там копья, мечи, оторванные головы и конечности. Но всё это время он медленно и ритмично отсчитывал секунды, пока не дошёл до тысячи.

– Прекратить огонь! – крикнул он. Приказ повторили по цепочке командиры орудий, и канонада стихла. Расчёт времени, сделанный Иеясу, оказался изумительно точным. Железные ядра пробили огромные бреши в рядах неприятеля напротив них, а это были единственные полки, до сих пор сохранившие подобие порядка. На правом фланге неудержимые атаки клана Като с лихвой воздали неприятелю за смерть своего принца, начавшего битву. А войска на холме, которые раз за разом отбивали атаки солдат Токугавы, теперь, заслышав звуки боя с фланга и даже с тыла, дрогнули и сломались, ринулись беспорядочно в долину, тщетно ища спасения. А теперь, когда пушки сделали своё дело, центр тоже оказался сломленным.

Уилл вытащил длинный меч.

– Идём, Кимура. Зови своих людей, и пора кончать с этим сбродом.

Канониры издали победный вопль «банзай» и побежали вперёд за конём Уилла. Но с битвой уже было покончено. Добравшись до вершины горы, они никого не обнаружили. Опустошение подчёркивалось появившимися на небе тяжёлыми тучами, снова затянувшими поле смерти. Дождь уже не помешает мёртвым, он даже не отмоет лица от пятен грязи и крови, потому что лиц уже не было. Воины лежали безголовыми грудами. Длинные мечи превратились в бесполезное железо, копья сломаны, луки – с порванными тетивами, кровь медленно капала из обезглавленных шей.

Победители теперь работали молча, крики вызова и победы замерли в их пересохших глотках, правые руки уже едва поднимали мечи, выполнявшие эту страшную работу. Головы собирали по два десятка в сети и уносили, чтобы предъявить своим генералам. Головы служили не только способом подсчёта убитых, за них полагалась и награда. Голова вражеского предводителя могла принести самураю славу и богатство, положи он её к ногам своего принца.

Уилл оставил Кимуру и остальных продолжать жуткую работу и повернул коня. Ехать… Куда? Из деревни на севере все ещё доносились звуки битвы. Бой, без сомнения, продолжался, так как там командовал сам Исида Мицунари, а Полицейский не сдастся до тех пор, пока всё не будет потеряно окончательно.

Склонив голову, он поехал обратно, вниз по склону горы. Но даже на позициях Токугавы было слишком много крови, слишком много мёртвых и умирающих, слишком много раненых, скрипящих зубами от боли, когда их товарищи выдёргивали им из бёдер и плеч зазубренные стрелы. А у него – ни царапины. Вот в чём заключалось самое удивительное. Ни царапины – от пушек Армады, от португальцев при Аннабоне, от тех зловредных существ в Южной Америке, а теперь ни царапины от мечей армии Западных, Армии Едогими. Эта мысль заставила его остановить коня. Что же теперь будет с принцессой и её женщинами?

– Андзин Сама!

Он обернулся. Токугава Иеясу двигался к нему в сопровождении своего штаба. Их доспехи по-прежнему сияли, вымпелы все так же развевались на ветру. Они тоже невредимы! Они – победители.

– Мой господин Иеясу… – Он поклонился.

– Едем со мной, Андзин Сама. К твоей славе. – Иеясу повёл его обратно на вершину горы. – Как я и предсказывал, неприятель в панике бежал. Полицейский покинул поле боя, бросил оружие, – трус, он и есть трус. Но это ему не поможет. Из генералов Западной армии скрылся только Симадзу из Сацумы. Когда его с семьюдесятью сородичами окружили люди Кобаякавы и потребовали выполнить сеппуку, он рассмеялся и, одним ударом прорвавшись сквозь кольцо, скрылся в сторону моря.

Сердце Уилла радостно замерло.

– За это я благодарен вам, мой господин Иеясу. Симадзу, и особенно Симадзу но-Тадатуне, хорошо встречали меня, когда я прибыл в Японию. Это ведь не принесёт им бесчестья? – Напротив, они займут достойное место в истории Японии. Сдаться в плен и отказаться совершить сеппуку – это верх бесчестия. Прорваться же сквозь кольцо врагов с мечом в руке – это пропуск в бессмертие. И мне приятно слышать, что ты испытываешь к ним чувство благодарности, Андзин Сама. Как я понимаю, Симадзу но-Тадатуне ушёл вместе со своим родичем. Я заключу мир с людьми Сацумы. Они слишком храбры, чтобы противостоять мне. А теперь, Андзин Сама, мы доведём свою победу до конца.

Он остановил коня на вершине и указал жезлом вниз.

– Молись за нашего высокочтимого неприятеля.

Ниже их, на обратном склоне, ярдах в пятидесяти столпилась группа самураев Токугавы. Они окружили поверженного вражеского генерала. Только один солдат стоял рядом с коленопреклонённым человеком – тот, который взял его в плен. Он держал обеими руками большой меч, положив его клинком на левое плечо, дыша медленно и глубоко, взмокнув от напряжения – ведь весь этот день мучительной борьбы мог пойти для него насмарку из-за какой-нибудь оплошности, допущенной сейчас.

Поскольку поблизости не было храма, пять циновок расстелили прямо на земле, и на них опустился военачальник. Наконец, вздохнув, он развязал тесёмки нагрудного панциря и позволил ему соскользнуть на землю. Ещё одно быстрое движение, и кимоно упало, обнажив до пояса потное тело. Холодный дождь падал на выбритую голову и плечи, заставив его быстро подавить непроизвольную дрожь.

Не поднимая глаз, генерал вытащил короткий меч, задумчиво коснулся пальцем лезвия и острия. Самураи, наблюдающие генералы – никто не шелохнулся. Отвлечь его сейчас или помешать было бы верхом бесчестья.

Он снова вздохнул. Отведя правую руку с коротким мечом в сторону, он с неожиданной силой вонзил клинок. Бритвенно-острое лезвие вошло в пульсирующий смуглый живот, и тем же движением он рванул его вправо, вспоров рану длиной в несколько дюймов. Кровь хлынула оттуда, как вода, проникающая сквозь плотину. Он продолжал глядеть в землю, продолжал вести лезвие, теперь повернув его под прямым углом вниз.

Единственным звуком был только свист воздуха, вырывающегося из ноздрей умирающего человека. Одновременно с ударом клинка он выбросил в сторону левую руку с растопыренными пальцами. По этому сигналу стоявший над ним самурай начал замах большого меча, обрушив его на шею генерала с ужасающей силой и ювелирной точностью. Голова, казалось, подскочила, повернувшись от удара лицом кверху, словно хотела взглянуть напоследок на своих врагов. Палач подхватил голову за чуб, не дав ей упасть. Из обрубка шеи фонтаном хлынула кровь, и тело упало вперёд, ноги медленно вытянулись и, дёрнувшись, застыли.

Самурай поднял голову – по-прежнему тяжело дыша, но теперь уже с улыбкой. Он исполнил свою роль превосходно. Окружавшие его воины издали клич, на который откликнулись эхом их товарищи по всему полю. Палач вытащил из-за пояса свои палочки для еды, искусно вырезанные из дерева и украшенные гербом клана. Он воткнул их в причёску на мёртвой голове и двинулся по коридору, образованному расступившемися солдатами.

Палач шагал между ликующими воинами, неся перед собой голову, из которой капала кровь, пока не подошёл к всадникам. Здесь он остановился и поклонился; выпрямился, поднял глаза.

– Смотрите, мой господин Иеясу, – сказал он. – Голова Икеды из Бизена.

Иеясу улыбнулся.

– Отличная победа. Как твоё имя?

– Кейко, мой господин Иеясу.

– И все?

– Все, мой господин Иеясу.

– У тебя будет и другое имя, Кейко. Оставь здесь голову Икеды, и можешь рассчитывать на мою щедрость.

Кейко поклонился в третий раз и вернулся к своим товарищам.

– Замечательная победа, – снова произнёс Иеясу и взглянул на Уилла. – Я дарю её тебе, Андзин Сама.

– Мне повезло, что я присутствовал здесь, мой господин Иеясу. – Уилл не мог оторвать взгляд от головы Икеды, казалось, она в ответ столь же пристально рассматривает его.

– Повезло мне, Уилл, – тихо сказал Иеясу. – Всю свою жизнь я ожидал подобного триумфа. Значит, всю свою жизнь я ждал тебя. И, значит, всю свою жизнь ты шёл ко мне, знал ты об этом или нет. С обратной стороны Земли, Уилл, ты искал меня, не зная даже о моём существовании. Мы должны разобраться в этом – ты и я. Мы должны узнать все о зигзагах судьбы, потому что не было в истории Японии более важного дня, чем тот, когда ты бросил якорь у берегов Бунго. И вдвоём мы должны наметить великие дела, без сомнения ждущие нас впереди и которые мы должны совершить – вдвоём.

Круглое лицо, столь непривычно серьёзное, снова расплылось в счастливой улыбке.

– Но это на досуге, Сукэ, принеси мой шлем. Поклонившись, Косукэ но-Сукэ подал шлем:

– Весь сегодняшний день вы сражались, имея на голове только повязку, мой господин Иеясу. Зачем же вам шлем сейчас?

Иеясу улыбнулся всем,

– Потому что сейчас нужно приступать к работе. Только после победы завязывайте тесёмки своих шлемов. Идёмте, господа. Дорога на Киото открыта.

Ветер дул с озера Бива, завывая на горных перевалах, окружавших берегов, и только потом достигая Киото. Похолодало. Стояла пора Появления Инея, а завтра начнётся Приход Зимы. Хороший момент для смерти.

– Пора, – сказал стражник.

Исида Мицунари с трудом поднялся на ноги, попробовал выпрямиться, но тут же снова согнулся пополам от острой боли, полоснувшей по животу. Он упал на колени, хватая воздух ртом. Стражи смотрели на него без тени сочувствия. Он, их пленник, был здесь, живой, а ему следовало умереть гораздо раньше. Они этого не понимали.

– Позволь мне помочь тебе. – Кониси из Удо взял его за руку. Он был старым другом. Он всё ещё верил в себя и своё будущее. Он – христианин. Как христианин, он отказался от сеппуку, потому что это было против учения священников, и охранники уважали его за это. Исиду Мицунари же они считали просто трусом, а он не мог рассказать им о своей клятве, данной Тоетоми Хидееси, не предав тех, кто продолжал жить и процветать.

Он покачал головой и высвободился из рук Кониси. Боль утихала. Но всё же она могла вернуться до того, как он достигнет Сандзе.

– Мне нужна вода, – сказал он. – Теплая вода, напиться.

– Господин Мицунари хочет тёплой воды, – повторил Кониси. – Воды нет, – ответил часовой. – И у нас нет времени, чтобы её согреть. Пусть Полицейский съест вот это.

Он протянул хурму. Мицунари взглянул и покачал головой.