- Это святое дело, - сказал Антланец серьезно. - Сперва коней, потом сами, затем пленников...
      - Шутишь? Откуда у вас пленники?
      - Шучу, шучу, что-то у тебя совсем плохо с юмором. Эй, Гавкало, Третяк, Цвигун!.. Быстренько собрать свежего мяса. Быстренько, я сказал! А то вас самих скормлю этой птичке. Иггельд, он человеков ест?.. Вот и хорошо, а то я собирался тут парочку уволить...
      Последние сто шагов мясо пришлось нести на себе, кони храпели, тряслись, ближе к дракону не приблизились. А он рассматривал их в упор и облизывался. В его пасти пусть не свободно, но все же поместилась бы лошадь. Антланец, если честно, сам покрывался гусиной кожей, близко к морде не подходил, Иггельд свалил огромные куски мяса прямо перед драконом, отряхнул ладони.
      - Теперь это его займет надолго.
      Антланец с беспокойством оглянулся.
      - А потом? Пойдет жрать наших?.. Я почему спрашиваю, мои стоят с того боку. Вот если бы ты сел чуть левее, там этот скотина князь Ежеван со своей родней...
      - Не тронет, - успокоил Иггельд. - Думаешь, я бы так его оставил, будь хоть чуть-чуть не уверен?..
      Перед шатром уже стоял в ожидании великий князь Одер. Крупный, с удлиненным благородным лицом и благородными сединами, на лице та спесь, что появляется у человека, рожденного, как говорят, повелевать, то есть в удельном княжестве, где не видят более высокого правителя, чем собственный отец, и когда отпрыск уже знает, что следующим правителем будет он, тоже князь и тоже удельный.
      Антланец отвесил небрежный поклон, Одер поморщился, но стерпел, ведь Антланец - горец, дикарь, что с него возьмешь. Иггельд, следуя высокородному земляку, тоже поклонился недостаточно почтительно, Одер поморщился снова, но опять же промолчал. Правитель большого войска должен обращать внимание только на важные мелочи.
      - Дорогой друг, - сказал Антланец Иггельду, - это вот благородный Одер, ты о нем, конечно же, слышал. Или слыхал. А то и слыхивал. Благородный Одер, позвольте представить вам моего доброго друга Иггельда...
      Иггельд вновь поклонился, но Одер видел по глазам этого молодого богатыря, что имя "Одер" ему ничего не говорит, что вообще-то странно, ведь Одер входит в десятку самых могущественных людей Куявии.
      - Прошу в шатер, - пригласил Одер. - Я велел накрыть стол...
      Иггельд сказал торопливо:
      - Пировать некогда, я передам то, что увидел, да мы улетим снова. У нас много дел.
      Одер сказал суховато:
      - За столом и поговорим, дорогой друг.
      Он наконец выбрал форму, как обращаться к этому незнатному, но благодаря дракону достаточно могущественному человеку. По крайней мере, обладающему мощью, хотя, по его виду, он сам еще не понимает своей силы.
      Стол в огромном шатре занимал половину площади. Слуги торопливо расставляли изысканные кушанья, дорогие вина, в центре стола появилась ваза с редкими цветами. Одер широким жестом пригласил за стол. Антланец не заставил себя ждать, лавка заскрипела под его тяжелым телом, он вытащил из-за пояса нож и сразу отхватил почти половину жареного гуся.
      Одер поморщился, на Иггельда взглянул благосклоннее, тот не решился сесть раньше, чем сел сам Одер, за еду не хватается, вопросительно смотрит на Одера.
      - Ешьте, пейте, насыщайтесь, - пригласил Одер радушно. - Дракон накормлен, пришла ваша очередь... Так что вы увидели с высоты? Наверное, это удивительное зрелище...
      Антланец фыркнул:
      - То же самое, что смотреть с горы. Я из окна своей крепости далеко внизу вижу этих мошек, именуемых людьми! А на драконе... гм... то же самое, как если бы гора подо мной летала.
      Иггельд кивнул:
      - Да, похоже. Так вот, я два дня тому пролетал над воинским станом наместника Долонца. Все было как обычно, даже готовились к бою. По ту сторону накапливались артане. Их было впятеро меньше, они высматривали брод. Наши войска, судя по всему, готовились запрудить их телами реку.
      Одер хмурился, покряхтывал. Долонец успел собрать войска раньше и выступил раньше. Теперь он первый примет бой, и, если разобьет артан, вся слава победителя достанется этому прохвосту. А он, благородный Одер, оказался на второй линии обороны! И все лишь потому, что медленно собирались его вотчинники, обнаглели, слишком отпустил им вожжи.
      Антланец проглотил большой кус, просипел:
      - Так что, нам возвращаться?.. Не испробовав, как заточили свои мечи?
      Иггельд ел мало, скупо, а сейчас вообще опустил на стол гусиное крыло. Лицо помрачнело.
      - Не беспокойся, дядя, - сказал он невесело. - Придется испробовать.
      - Хорошо, - сказал Антланец довольно.
      Одер тоже повеселел, но спросил с настороженностью:
      - А что случилось?.. Неужели Долонца разбили? Или оттеснили?
      - Хуже, - бросил Иггельд.
      Он ощипывал мясо тонкими волокнами, ел вяло. В его светлых глазах гнездилась грусть, такие же светлые волосы почти пепельного цвета на лбу перехвачены простым кожаным шнурком, лоб чистый, но уже со скорбной складкой между бровей. У Одера сложилось впечатление, что этот Иггельд перенес в жизни очень многое, выжил с трудом, но теперь с легкостью перенесет все невзгоды.
      - Не томи, - сказал Антланец.
      Иггельд тяжело вздохнул:
      - Я не томлю. Просто язык не поворачивается. Словом, сегодня там войска нет.
      Антланец нахмурился, Одер спросил тяжелым голосом:
      - Разбили?
      - Хуже, - ответил Иггельд со злостью. - Сунули мечи в ножны и побрели по домам очень довольные, что воевать не придется. Оказывается... знаете, что случилось? Артане пообещали их... не трогать! Я глазам не поверил, когда увидел, как обозы тянутся обратно, а передовые артанские отряды скачут рядом. А то и обгоняют.
      - Обозы, - повторил Одер. - А само войско?
      Иггельд лишь стиснул челюсти, желваки вздулись и застыли. Антланец махнул рукой:
      - Какое войско? Это о той нестройной галдящей толпе, что бахвалилась артан вбить в землю по ноздри?.. Вы же слышали: кто на телегах едет, кто на конях, кто пешком... Войска нет, есть бредущая домой толпа. Все довольны: и на защиту Куявии доблестно выступили - и домой вернулись целы и здоровы!
      Одер посерел, лицо мгновенно стало старым и болезненным. Разнылись старые раны. Спохватился:
      - Но как же так? Такого позору еще не было! Измена?
      - Это просто... наша натура, - сказал Антланец. Одер покачал головой:
      - Спасибо, что принимаешь и на себя. Но это чересчур благородно. Вы, горные племена, так бы не поступили. Хотя вы уже давно куявы. Дорогой Иггельд, ты сказал, что артанские отряды начали обгонять отступающее войско... даже не войско, а толпу. Значит...
      - ...через два дня увидите первых артан, - закончил Иггельд. - Если, конечно, они будут двигаться так же, как сейчас. Но могут сделать рывок, у них быстрые кони. Тогда увидите уже завтра.
      Одер хлопнул в ладоши. Появился молодой красивый берич с гладко зачесанными назад волосами.
      - Збиранько, - сказал Одер, - немедленно от моего имени удвой стражу, а ночью патрули выдвинь еще дальше. Долонец, мерзавец, сдался, вся надежда Куявии лежит на нас! Если не мы, то Куявию никто не спасет!
      Лицо берича сперва отразило недоверие, потом вспыхнуло радостью, он исчез. Одер нахмурился, метнул острый взгляд на Антланца и Иггельда. Заметили, что и здесь все рады поражению соседа?
      * * *
      По слухам, основное войско вел сам Придон, но два десятитысячных отряда под командованием Меклена и Волина он пустил справа и слева от себя.
      Западную Куявию потряс страшный удар: туда вторгся с десятью тысячами конников Ральсвик, умелый и жестокий полководец. Правитель Западной Куявии князь Годлав схватился за голову, ибо этот же Ральсвик десять лет назад уже опустошил быстрым набегом эти земли, захватил и разорил его стольный княжеский город, жителей предал огню и мечу, погибло пять тысяч человек, в том числе его единственная дочь Илона. По слухам, ее изнасиловал прямо на ступеньках его летнего дворца сам Ральсвик под хохот своих воинов, а потом всех пленных велел утопить в реке.
      В своих покоях он торопливо наставлял Мунгу - полководца:
      - Спешите изо всех сил!.. Вся сила артан во внезапности удара. Сами они уже отвыкли... нет, сдачу им еще дают, но никто не осмеливается напасть на артан первыми. Если вам это удастся - сотрете с лица земли.
      Лица военачальников оставались мрачными, но возражать не осмелились, поклонились, слуги перед ними распахнули двери. Скоро Годлав услышал из окна удаляющийся звон подков.
      - Думаешь, - послышался за спиной равнодушный голос, - у них получится?
      Годлав в раздражении оглянулся. Промек, единственный сын, бледный, изнеженный, уже с утра в подпитии, едва на ногах держится, но смотрит нагло, насмешливо.
      - Если не остановят артан, - сказал Годлав сухо, - следующее войско поведешь ты!
      Промек икнул, сказал с готовностью:
      - А чё? Я как раз тот, кто их остановит!.. Я такой...
      Годлав отвернулся, в груди гнев, куявам боги мало дают детей, это в Артании у него был бы десяток сыновей, а здесь и одному-двум рады.
      Через неделю пришло известие, что Мунгу в самом деле сумел напасть первым. Артане от неожиданности подались назад, еще немного - и дрогнули бы, побежали, но натиска не хватило, и вскоре тяжелое и неповоротливое войско куявов было окружено, как большого жука окружают злые быстрые муравьи. Куявов долго осыпали стрелами, а потом... началось истребление.
      По слухам, уцелел только десяток во главе с Мунгу: они сгрудились вокруг прапора, держали оборону стойко, и артане, что прежде всего ценят доблесть, разрешили им уйти с оружием и прапором. Говорят, уходящим даже салютовали и кричали славу.
      Мрачный, как грозовая туча, Годлав вызвал Промека, тот явился с кувшином вина, велел резко:
      - Время забав кончилось!.. Я за эти две недели собрал всех, кто может держать оружие. Ты поведешь это войско... да-да, это тоже войско!.. навстречу артанам. Задержи, насколько сможешь.
      Промек раскрыл рот в великом удивлении:
      - Отец... но меня же убьют!
      - Нас всех убьют, - отрезал Годлав. - И вся Куявия погибнет, если их не остановить. Или хотя бы не задержать, пока Тулей соберет такую армию, чтоб под тяжестью застонала земля. Выступай немедля!
      Промек попятился, но у выхода Годлав все же догнал, обнял и жарко шепнул в ухо:
      - Возвращайся живым!.. Черт с ним, с войском. Туда идут, чтобы всю жизнь получать деньги, а потом хоть когда-то, да рискнуть быть убитыми. Но ты... у меня нет больше сыновей.
      Промек сбросил отцовскую руку с плеча.
      Глава 12
      От обиды на отца Промек пил всю дорогу, большую часть пути его везли на телеге. Только когда передовые отряды заметили приближение артан, он надел доспехи и пересел на коня.
      Два войска остановились друг против друга. Промек подозвал Евлана, старого воеводу, сказал тихонько:
      - Ты... распоряжайся сам. Я ж понимаю, что воин из меня паршивый. Но если надо, я поведу в бой какой-нибудь отряд. Не очень чтоб большой.
      - Посмотрим, - буркнул Евлан, но в глазах неприязни к хозяйскому сыну поубавилось. - Не думаю, что бой будет очень уж долгим... Они уже начали нас окружать, видишь?
      Промек в испуге оглянулся. Отец наставлял, чтобы он бросил войско, если то окажется в очень уж большой опасности. Войско можно набрать снова, а сына второго уже вряд ли, староват отец. Да и не захочет вторую жену брать ради рождения сына...
      Он взялся за рукоять меча, перевел дыхание, голос прозвучал почти спокойно:
      - Пусть окружают. Мы на своей земле.
      Артане придвинулись, все на одинаковых гнедых конях, и сами все одинаковые: обнаженные до пояса, мускулистые, здоровенные, с чисто выбритыми подбородками и длинными черными как смоль волосами. Многие, забавляясь, высоко подбрасывают в воздух топоры и ловко хватают за рукояти.
      Раздвигая ряды, вперед вырвался один всадник на белом коне, смеющийся, веселый, помчался вперед, размахивая руками.
      Рядом с Промеком поднялись луки, но воевода сказал резко:
      - Не стрелять!.. Послушаем.
      Всадник придержал коня шагах в двадцати, прокричал сильным голосом:
      - Походный князь Ральсвик приглашает благородного Промека на пир в честь завтрашнего сражения!
      Промек пробормотал:
      - А разве сражение будет не сейчас?
      Воевода сказал негромко:
      - Видимо, ради пира готовы отодвинуть... нам это на руку.
      - Еще бы, - поддакнул Промек. - На сутки проживем дольше!
      Воевода ожег его презрительным взглядом.
      - Дурень, - сказал он ровным голосом, - за нашими спинами срочно собирают войско.
      - Тогда нам выбирать нечего, - ответил Промек. Он прокричал громко: Мы принимаем предложение!.. Но я приду со своим вином.
      Всадник крикнул:
      - У нас не травят! Но как хочешь.
      Промек тронул коня, понуждая идти вперед, вполголоса сказал воеводе:
      - Хуже не будет.
      Он услышал за спиной горестный вздох, сам вспомнил, что хуже смерти в бою могут быть пытки, зверские издевательства, а потом что-то вроде долгой смерти на колу, но артанин смотрел насмешливо, словно видел его трусливую душу насквозь, и Промек, вспыхнув до корней волос, лишь покрепче стиснул повод.
      * * *
      Князь Годлав был во дворе, когда за воротами закричали, что прибыл гонец с письмом от сына. Он похолодел, в то же время сердце стукнуло радостно: жив, жив!..
      Ворота отворились, всадник въехал на шатающемся взмыленном коне. К нему протянулось с десяток рук, но гонец выудил неверными движениями письмо за пазухой, отыскал глазами бегущего к нему князя, все кричали: "Дорогу князю!", - вручил письмо и после того рухнул на руки челяди.
      Князь ничего больше не видел, ухватил смятый свиток, пальцы торопливо срывали печати, только его советник, бер Ратник, спросил, кивая на гонца:
      - Ранен? Быстро в дом!
      Кто-то из поднимающих гонца ответил с облегчением:
      - Вроде цел... Но зато в стельку!
      Годлав развернул свиток, глаза быстро побежали по строчкам, но прочесть не удавалось ни слова: Промек всегда писал мелко, а у князя глаза уже не те, к тому же как будто писал сидя в седле - буквы наползают одна на другую, сливаются, подпрыгивают, будто с разбегу пробуют перескочить забор, но лишь стукаются лбами и падают, как толстые неповоротливые жуки, на спину, а там вообще ничего не разберешь, видно только дрыгающиеся лапки...
      Измучившись, он велел кликнуть Кожастого, этот хоть и старше на два года, но глазами остер, письма Промека читал и раньше, будучи его первым наставником.
      С Кожастым набежали все, кто услышал про письмо, сгрудились, жадно дыша и блестя глазами, страшась пропустить хоть слово. Кожастый приосанился, отставил бумагу на вытянутую руку, у него все наоборот, чем дальше, тем видит лучше, начал читать, хоть и с запинками, но читать.
      Годлав перевел дух, но ерзал в нетерпении, ибо Промек долго и занудно описывал, как выступили в поход, как он натер задницу в неудобном седле, потому и пересел в повозку, раньше тцары в повозках ездили, да и щас, говорят, в других странах ездиют, так что ничего в этом зазорного нету, можно ездить и ему, Промеку, сыну князя Годлава, который ведет свой род...
      Кожастый бубнил и бубнил, часто останавливаясь, разбирая каракули и переводя дыхание, Годлав все ждал, когда же наконец войска сойдутся в бою, однако Промек, как издеваясь... а может, и в самом деле издеваясь, начал перечислять, кто из воевод на каком коне ехал и что в самом деле вороные бегают быстрее гнедых, буланых и уж тем паче - саврасых.
      - Это пропусти, - велел Годлав, не выдержав. - Не слишком, конечно!.. Потом почитаем. А пока ищи самое главное, понял?
      Кожастый кивнул, еще дальше отставил письмо и всматривался в него прищуренными глазами, словно коршун рассматривал мелкую мышь.
      - Ага, - сказал он, - вот... Нет, не это... ага, вот, ближе: "...и тогда он прислал ко мне приглашение на пир. Я, понятно, собрался отказаться, глупо было бы идти на пир к варвару такому знатному, как я, ведь наш род длится от самого Яфета, несмотря на злые языки, что ведет корни нашего рода от начальника стражи при Тарасе Гневливом. А если верить Большероту, которого часто обвиняют в подобострастии перед тцарами, то наш род идет от славного и великого Хорвата, известного великими победами под Липцами, Курлыквой, Прорвой, Великими Мечами и даже Дудравницей, хотя последнюю недобросовестные льстецы иногда склонны в своем преклонении перед артанами отдавать им..."
      Годлав поморщился, сказал нетерпеливо:
      - Это пропусти!
      Кожастый поклонился:
      - Как велишь, светлый князь!.. Это в самом деле свинство. Промек верно рек, что это суетное преклонение, и ничто больше. Я бы таких вообще вешал...
      Годлав рыкнул:
      - Читай дальше!
      - "...глупо было бы идти на пир..." нет, это уже читал... "...корни нашего рода от начальника стражи при Тарасе Гневливом...", ага, это читал тоже, "...в своем преклонении перед артанами...". Ага, вот!.. "...отдавать им наши победы. Но потом я вспомнил донесения доблестного Головля, что варвары захватили и разграбили земли Велигора, с его бесчисленными запасами вин. А у нас во дворце ходили слухи, что в подвалах Велигора хранятся драгоценнейшие вина, что хранятся еще со времен Тараса Младшего, им нет цены, только настоящие знатоки, к которым я скромно отношу себя, способны оценить всю прелесть старинных вин..."
      Годлав покраснел, тяжелая кровь прилила к лицу, а глаза покраснели, что у него выражало крайнюю степень гнева. Кожастый мямлит, спотыкается на каждом слове, почерк у наследника корявый, пишет - курица лапой царапает ровнее, возвращается И повторяет написанное, откуда такие дураки вокруг трона, других бы набрать, но другие - подлец на подлеце, а эти преданные, честные, верные...
      - "...и тогда я велел передать этому дикарю, - Кожастый переползал через слова, словно сытая гусеница через валуны, что всякий раз засыпает, а утром еще и раздумывает: а не повернуть ли обратно, - что я принимаю его недостойное приглашение на пир..."
      Годлав вскочил в волнении, поспешно сел, руки стиснулись на посохе. Лицо стало быстро терять буряково-багровый цвет, даже уменьшилось в размерах, нос заострился.
      Кожастый поднял от бумаги глаза:
      - Князь желает отдохнуть?.. Эй, люди! Кликните плясунов и девок с бубнами.
      Годлав прорычал:
      - Читай! Читай! Читай, иначе удавлю собственными руками!
      Кожастый поклонился:
      - Как скажешь, князь-батюшка. Но ты что-то бледен стал... Долг подданных - заботиться о своем благодетеле. Твое здоровье - наше здоровье. Хоть мы и не режем князя каждый год, как у диких гурров, но все-таки князь должон быть бодр, весел и зело здоров! Народ любит, чтобы князь был весел. Тогда и княжество весело...
      Годлав привстал, грянул:
      - Палач! Где палач?
      Кожастый поспешно уткнулся носом в бумагу:
      - Да читаю я, читаю!.. "...корни нашего рода от начальника стражи при Тарасе Гневливом..." А-а-а, это уже было... "...только настоящие знатоки, к которым я скромно отношу себя...", гм, это я его научил понимать настоящее вино... Ага, вот!.. "...приглашение на пир. С собой я пригласил командиров-тысячников, но все оказались крайне заняты, сумели освободиться только двое: Ельник и Швандя, весьма достойные полководцы..."
      Кто-то громко хмыкнул, это было похоже на свинское хрюканье, Кожастый бросил на него строгий взгляд поверх бумаги, тут же потеряв строчку. Вообще-то Ельник и Швандя известны были при княжеском дворе как бабники и пропойцы, их послали в войско лишь потому, что Годлав велел послать всех, кто мог носить оружие, пока соберет настоящее войско. Так что у наследника были весьма достойные если не полководцы - те нашли способы благоразумно остаться, - то пропойцы и гуляки.
      - "...и вот мы прибыли в их полевой стан, - читал Кожастый, - что и полевым станом-то назвать нельзя, ибо все в беспорядке, вожди почти не отличаются от простых бойцов, ибо умелые воины бывают в доспехах получше, чем их командиры..." Надо же, никакого почтения к вождям! Вот у нас князю всегда самое лучшее из добычи: оружие, драгоценности, парчу, рабынь... не отдашь, сам отберет, скотина. Ага, "...командиры. Сам вожак разбойников Ральсвик встретил нас у входа в свой шатер. Мы снова попытались сдать оружие, но этот дикарь отмахнулся: мол, вот когда победит, тогда и заберет, а пока, мол, носите сами, чтоб не потеряли. Я попробовал объяснить, что когда напьюсь, то себя не помню, может быть, я буйный, он захохотал и объяснил любезно, что он сам буйный: чуть что не так, сразу головы рубит. А в хмелю так и без "чуть что" рубит. А утром вспомнить не может, за что. Кому - вспомнить проще, а вот за что... И советники подсказать не могут, упиваются тоже по-куявски..."
      Кожастый крякнул, дважды прочитал, голос в недоумении вздрагивал, брови поползли вверх. Кто-то из толпы слушателей сказал осторожно:
      - Надеюсь, наш любезный Промек просто передает слова этого простого грубого дикаря. Так, надеюсь, надо понимать это оскорбление.
      Кожастый пробормотал:
      - Тут нет значков, что это он передает слова артан... Впрочем, если он писал после пира, то... гм... понятно, он же упился по-артански, только эти свиньи упиваются, как... как...
      Кто-то сказал с недоумением:
      - Но ведь артане вина не пьют?
      - Это истинные не пьют, - объяснил Кожастый.
      - А эти какие?
      - Не совсем истинные, - объяснил Кожастый старательно. - Хотя на самом деле именно они истинные, ибо раньше артане упивались так, что и нам в зависть, но потом у них появился какой-то пророк, что убедил отказаться от вина... бывает же такая дикость!.. Большая часть артан от вина отказались и стали именоваться чистыми артанами, а всех остальных стали называть нечистыми.
      - И много таких?
      - Да с десяток племен. Некоторые даже вроде бы вовсе не подчиняются артанскому владыке. Другие подчиняются, но на условиях. Правда, когда началась война, то они все двинулись на нашу Куявию, но все они идут своими родами, дороги выбирают сами. И на кого напасть - тоже. Как вот этот Ральсвик.
      Кожастый скривился, похоже, прикидывал, как использовать таких артан против Придона, а Годлав в нетерпении ткнул его посохом в грудь:
      - Запнешься еще раз - казню, видят боги! Да где же этот чертов палач?
      Кожастый сказал торопливо:
      - Да читаю, читаю... Государственные дела поспешательства не терпят. Ваш батюшка не был таким... прыткучим. Всегда все решал неспешно, в избирательной рассудительности. Обязательно после сытного обеда, когда мысли рождаются мудрые, неторопливые... Да-да, читаю: "...упиваются по-куявски... На пир подали жареных Лебедев, а потом принесли уже печеных гусей. Ну, гусь это тоже почти лебедь, но все-таки гусь, и если бы не дивная гречневая каша, что внутрях, да печеные яблоки, то и ваще до лебедев им бы далеко, а так еще и со жгучими травками, да когда жареные перепелочки по бокам..."
      Он читал, читал, читал, слушающие начали причмокивать, громко глотать слюни, кто-то не выдержал и побежал на кухню. Годлав, ранее от гнева красный, теперь начал медленно бледнеть. Кожастый бубнил, бубнил, иногда увлекался так, что начинал причмокивать и сладострастно облизываться.
      Годлав грянул страшно:
      - Палач!.. Если еще раз скажет про еду - руби ему голову! Мне эти жареные кабанчики уже в печенках сидят! Только услышу про жареных кабанчиков - у меня разлитие желчи начинается!
      Советники задвигались, загудели. Казидуб, старый и мудрый, скрюченный от многих болезней, ему лекари велели есть только овсяную кашу, да и то не больше двух горшков в день, из-за чего он все остальное ел только по ночам, поддержал подобострастно:
      - Истинно рек, князь-батюшка!.. Что ты все о еде и еде?.. Пропусти это все к такой матери!.. Сказано - пропусти, вот и пропусти!.. Давай сразу о вине. Что он там написал о подвалах?.. Правду ли, что у Велигора вина со времен самого славного Тараса Младшего? Или брешут?..
      Годлав уже не бледнел, дальше некуда, бледность медленно и страшно сменялась жуткой синевой.
      Кожастый уткнулся носом, бормотал, пускал слюни, возвращался и начинал сначала, наконец отыскал место, где Промек описывал подвалы, где бочки в один ряд, кувшины в другой, подвал таков, что половину дворца можно упрятать, но это только первый подвал, а там ниже еще один, и вот уже когда спустились туда...
      Тут уже чмокали и роняли слюни все, кроме князя, что стиснул кулаки, стиснул челюсти, стиснул сердце и волю в кулак, стиснулся весь, чтобы не сорваться и не начать крушить, убивать, истреблять это все двуногое скотство, расплодившееся в отсутствие очистительной артанской грозы.
      - Ишь ты, - донесся как сквозь вату задумчивый голос одного из воевод за спиной Годлава. - Выходит, не врали старики... Да, ради глотка такого вина можно хоть в ад. А они, бесстыдники, кувшинами хлестали! Никакого уважения к сединам такого напитка.
      Кожастый сказал почтительно:
      - Говорят, когда подают такое вино, за стол вместе с гостями незримо садятся сами боги. И пируют.
      Воевода почесал затылок:
      - Да? То-то помню, хорошее вино всегда кончается быстрее...
      Годлав выдохнул жар, заставил себя успокоиться, он же князь, а не раб, князь должен уметь держать себя в руках, сказал ровным голосом, хотя великая тоска и безнадежность заползли в измученное сердце:
      - И это все?.. Больше ничего не написал?
      - Все, - подтвердил Кожастый. - Твой сын, великий князь, совершил настоящий воинский подвиг! Он пошел доблестно к врагу, упоил его вусмерть...
      Воевода поддержал:
      - И его военачальников. Так что сегодня битвы не будет. У нас еще не меньше суток, чтобы набрать войско.
      - А то и больше, - подал голос кто-то сзади. - Молодой Промек хошь слона упоит. Чудо-юдо рыбу-кит перепьет!.. Там все сейчас лежат покотом, хоть иди и вяжи.
      Годлав сидел настолько слабый, что впервые не было сил даже шевельнуться. Мелькнула мысль, что впервые его поднимут под руки, как уже десяток лет водят престарелого Дубинца, препроводят в покои. В покои, на покой. В покойники.
      - Нет, - прошептал он. Сделал усилие, напрягся, стараясь, чтобы жалкий шепот перерос в привычный властный рев. - Нет... быть такого не может. Я не люблю сына... И он меня не любит... Но чтобы вот так...
      Кожастый с недоумением перевел взгляд на лист, повел носом, вскричал радостно и удивленно:
      - Ага!.. Тут после всех этих "Любящий сын" и прочей хреновины... ха-ха, любящий, еще и маленькая приписка. Мелкими буковками, совсем мелкими... Да еще как курица лапой... Слепая курица хромой лапой... Ага, вот: "...я уговорил Ральсвика двинуть войска против нашего соседа князя Огрядного. Двое суток войско отдохнет, приведет себя в порядок!..", ага, отдохнет!.. На такую ораву запасов вина в подвалах как раз на двое суток беспробудного... "...в порядок, после чего я вернусь, бодаться с Огрядным мне неинтересно". Ну, еще бы! Мы все знаем, что наследнику интереснее... "...на сем кончаю письмо окончательно, целую еще раз, любящий сын. Кстати, Илона передает привет и тоже тебя любит".
      Годлав вздрогнул, безжизненное тело словно пронзило судорогой.
      - Что? Что ты прочел?
      Кожастый снова повел носом по листу бумаги:
      - Тут так написано, князь-батюшка. Правда, коряво, но теперь я Промека не виню. После тех подвалов... он в самом деле свершил подвиг - такое писать.
      Воевода скептически хмыкнул:
      - Промек?.. Да он лежит под столом в жопу пьяный. Это кто-то из варваров.
      На него набросились:
      - Варвары - неграмотные!
      - А варвары не упились?
      - Если Промек диктовал - то он, значитца, не пьяный!
      Годлав ощутил, что его поднимает неведомая сила. Тело налилось горячей мощью, он проревел страшным голосом:
      - Что написано в приписке? Палач!
      Появился наконец-то палач, вытащил из-за спины длинный меч с широким мясницким лезвием. Помощник палача выкатил на ковер перед троном дубовую колоду.
      Кожастый торопливо пробубнил:
      - "Илона передает привет и тоже тебя любит". "Илона передает привет и тоже тебя любит". Тут так и написано: "Илона передает тебе привет и тоже тебя любит"!.. Наверное, он хотел сказать, что и на небесах твоя дочь смотрит на тебя с умилением и дочерней любовью, даже там не перестает любить тебя, хотя там ее окружают достойные лю... тьфу, достойные существа, как то боги, пэри и всякие дэвы.
      Годлава трясло, челюсти стиснул с такой силой, что зубы погружались в челюсти, как в мокрую глину. Сын никогда не вспоминал о существования богов или асуров. Если он сказал, что Илона передает привет, то он видел Илону и она в самом деле передавала ему, отцу, привет!.. Но как это может быть?
      - Вернирог, - велел он резко. - Вели запрячь самых быстрых коней. Рудник, ты сейчас же отправишься в стан варваров. Узнаешь, что случилось с моим сыном. И вообще... узнаешь все. Ты меня понял?
      Рудник поклонился:
      - Понял. Как не понять? Когда велишь отправляться?
      Годлав гаркнул:
      - Сейчас!!! Немедля!!!
      Рудника вымело из покоев, как ветром выдувает пух. Советники переглядывались, Кожастый сказал сожалеюще:
      - У него желудок больной. Ему вина давно уже нельзя. Это надо Лабунца послать... Быстрее бы почтового голубя оказался там.
      Ральсвик в самом деле повернул войско и двинул по восточной дороге, что вела в богатые земли наместника Прилесья князя Огрядного, соперника семейства Годлава вот уже лет тридцать, гели не сорок.
      Все войско, что привел Промек, двигалось сзади. Сам Промок не просыхал, ибо племя Ральсвика придерживалось закона, что в Артании нужно быть артанином до мозга костей, а попадая к другие земли, дозволяется пить и есть то, что употребляют местные.
      Рудник догнал их, когда артане уже вторглись в Прилесье. Впереди поднималось зарево пожаров, артанские отряды рассыпались по всей земле, шел грабеж богатых домов, а где обнаруживался большой гарнизон, туда мгновенно собирался большой отряд артанских удальцов.
      Промек встретил Рудника вяло, уже опух от пьянства, его везли в телеге. Рядом с телегой ехали Мунгу и Евлан, Мунгу с перевязанной головой, а Евлан просто с опухшей рожей настолько, словно его долго били по этой самой роже палицами.