Блуд остановился, позвал одного из доверенных гридней:
      — Вернись в подвал. Если лазутчик еще жив, выспроси с пристрастием. Сколько сил у новгородца? Кто из варягов помогает, где стоят? Кто командует каким отрядом? Кто из знатных людей поддерживает новгородца?
      Гридень исчез. Блуд, углубленный в думы, вернулся на укрепления вдоль города. Валы выросли так, что никакая конница не одолеет, а во рву утонет три таких рати, прежде чем даже доберутся до городской стены. Только в ловчих ямах сгинет половина новгородской толпы, а даже если кто и одолеет рвы и валы, то за глубокой канавой их встретят дружинники первой линии обороны. Нет, даже к стенам города не добраться новгородскому князю! На что он надеется? Действует, сломя голову? На него непохоже…
      Вернулся он поздно вечером. Жадно выпил ковш квасу, чувствуя, как усталость растапливает мышцы, переплавляет их в воск.
      — Как там лазутчик? — спросил он.
      — Молчит, — ответил гридень сокрушенно.
      — Так и молчит?
      — Не совсем… Лается.
      — Ах, лается! Как же?
      — Неудобственно и повторять… Князя — самыми скверными словами, а тебя, боярин, токмо дурнем.
      — И больше никак? — не поверил Блуд.
      — Никак, — подтвердил гридень. — Наши с ним упарились. Здоровенный бугай. Кровью весь подвал залили, а он все лается да грозится.
      — Гм, — сказал Блуд в задумчивости. — Принеси еще ковшик кваску… Да не из бадьи, из подвалу. Чтоб зубы ломило! Ярополк где? Ладно, пусть совещается с женой. Все одно помощи от ромеев не дождется, я ихнюю ромейскую породу знаю.
      Выпил еще и еще, заливая огонь внутри. Там едва не зашипело, так раскалилось и пересохло, велел гридню идти следом. В подвале сразу в ноздри ударил запах свежей крови. Еще сильно пахло горелым мясом. Кремень лежал уже на полу, окровавленный, голый. Красные брызги пламенели даже на стенах. На груди новгородца темнели коричневые пятна, мясо кое-где почернело, обуглилось.
      — Еще жив? — удивился Блуд.
      Голос Кременя был хриплый, срывающийся, слабый:
      — Жив, боярин… И пусть жить мне недолго… зато князю моему жить вечно… Киеву быть под Владимиром!
      Блуд пристально всматривался в бледное похудевшее лицо с заострившимися чертами. Гридни толпились вокруг, с ожиданием заглядывали в лицо хозяину. Блуд движением руки отослал их за дверь.
      Кремень дышал часто, тяжело. Из разбитого рта стекала струйка крови, скапливалась лужицей под головой. В груди хрипело и булькало.
      — Больно? — спросил Блуд с деланным сочувствием.
      — Что боль для мужа… А ты, боярин, дурак…
      Блуд, не отвечая, взялся за цепь, натужился. Крюк вылетел из бревенчатой стены, звонко чиркнул по камням пола. Второй крюк не подавался, но тут Кремень потянул тоже, совместными усилиями выдрали с куском щепы, и вторая рука освободилась тоже, только на обоих глухо гремели цепи с толстыми кольцами.
      — Здорово они тебя, — определил Блуд. — Может, и не доживешь до утра. А жаль… Хотел тебя отослать обратно.
      Кремень ответил сипло:
      — Смотря с чем… Если готов помочь Владимиру, то сам поползу, а если… то ищи таких же дураков, как сам.
      Блуд смотрел равнодушными глазами.
      — А ты верный своему князю, — сказал он холодно. — Боюсь, у Ярополка таких нет. Это ж надо так блюсти княжьи интересы! Даже на плахе помнишь. Только чего-то твой князь не учел. Хоть я и знатен, и уважают меня бояре, и сам Ярополк считается, но не могу же я взять и передать новгородцу град! Не я князь, Ярополк правит.
      — Велено передать, — Кремень закашлялся, с усилием сел, прислонившись спиной к стене. Каждое движение давалось ему с огромным трудом. — Передать… что помощь будет.
      — Откуда? — насторожился Блуд.
      — Не ведомо мне. Князь сказал, а его слово крепко.
      — Узнаю Владимира, — сказал Блуд с досадой. — Даже от своих таится… Ну да так и надо, если хочешь победить. Почему ж твой князь считает, что я должен держаться его, а не Ярополка?
      — Ярополк раздает земли печенегам. У Ярополка отняли западные земли: польский король Мешко захватил червленские города… Ярополк взял в жены гречанку, а с нею налетела как стая воронья туча ромеев. Обсели Киев как дохлую корову! И веру свою поганскую нам навязывают, Ярополк уже принял…
      Блуд напомнил хмуро:
      — Твой князь тоже привел варягов.
      — Те воюют за деньги. Земли не просят, свою веру в Одина не навязывают. Уйдут как и пришли, первый раз их нанимают, что ли? А печенеги не уйдут. Это теперь их земли, раз Ярополк — великий князь! — пожаловал. Придется их сгонять силой.
      Блуд молчал, рассматривал обезображенного воина. Тот кривился от боли, но говорил и говорил, страсть и гнев держали его, не давали впасть в беспамятство.
      — Знатные не примут его, — сказал Блуд наконец. — Он сын рабыни! Здесь каждый кичится своим родом. Иные ведут его от троянцев, другие — от древних царей Скифии, третьи вовсе хрен знает от кого, но — гордятся! Сами — фу, черви, но о пращурах говорят и говорят.
      Кремень растянул разбитые губы в улыбке:
      — Только бы сесть на отчий стол, а там удержится…
      — С него станется, — согласился Блуд неожиданно. — Ладно… Что смогу, то смогу. Верю, что Владимир своих земель ворогу не отдаст, червленские города вернет. По правде сказать, и самого от дружбы с печенегами воротит. Передай князю, что помогу. Сноситься будем через тебя… или еще через кого, кому ведом тайный знак.
      В запавших глазах Кременя блеснула ненависть:
      — А ты не боишься, что я тебя самого за то, что со мною сотворил, подведу к плахе? Владимиру передам не так, а то и Ярополку скажу про измену?
      Глаза Блуда были холодные, как замороженные:
      — Не боюсь. Ты — из настоящих. Если не помрешь, то надо под тебя больше молодых девок положить. Добротное племя от тебя поведется!
      — Благодарствую… на таком добром слове.
      — Что есть, то есть, — буркнул Блуд.
      Ушел, вместо него явился лекарь. Холоп нес за ним корзину с отварами, настоями, травами. Молодая девка принесла корчагу с медом, вскоре нанесли еды.
      Кремень перекашивался под грубыми руками лекаря. Примочки жгли сильнее каленого железа. Зато жареные перепелки таяли во рту. Такое нежное мясо, что измученное тело начинало оживать, ощутил наконец мышцы на руках и ногах. Он так и провалился в тяжелый глубокий сон, поднося ко рту истекающую соком птичью ногу.

Глава 10

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.