Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Трое из леса (№10) - Гиперборей

ModernLib.Net / Героическая фантастика / Никитин Юрий Александрович / Гиперборей - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Никитин Юрий Александрович
Жанр: Героическая фантастика
Серия: Трое из леса

 

 


Олег встретился взглядом с глазами десятника. Тот наклонился с коня, в лице было наслаждение, рот приоткрылся. Поймав взгляд пещерника, он сказал почти ласково:

– Ты будешь умирать очень медленно. Мы это любим.

Обрин с молотом широко замахнулся, на его толстых губах мелькнула улыбка – видел страх в глазах приятеля, что держал штырь. Олег страшно взвизгнул, обры на мгновение оторопели, застыли. Его рука метнулась вперед, кости молотобойца хрустнули, другой рукой Олег ударил в глаза того, кто все еще держал штырь. Двое, которые только что выворачивали ему руки, едва начали приходить в себя, как один согнулся от удара ногой в пах. Олег выдернул у него из ножен меч, успел вскинуть над головой, защищаясь от меча обрина, который раньше держал левую руку.

Они обменялись двумя ударами, но обрин был слишком потрясен, и острие меча с хрустом рассекло ему переносицу. Он закричал и рухнул на колени, выронив меч и ухватившись обеими руками за кровоточащую рану.

Олег повернулся к десятнику, который с трудом удерживал испуганную лошадь:

– Ты можешь вернуться. Скажи, пусть меня оставят в покое.

Десятник был белым, губы тряслись, но рука привычно выдернула меч, он закричал срывающимся голосом:

– Я воин! Я убивал врагов десятками!… Я бросал горы трупов…

– Не хвались, на рать идучи, – ответил Олег горько, – а хвались, идучи с рати… Горы трупов женщин и детей?

Десятник завизжал, пустил коня вскачь. Олег отпрыгнул, отбил удар меча. Десятник быстро приходил в себя, руки перестали трястись. Он уже смотрел прицельно, бил точно, а конь поводьев слушался.

Второй раз Олег отпрыгнул, но кончик меча чиркнул по голому плечу. Улыбка десятника стала шире, глаза заблестели. Тонкая струйка крови пробежала по руке Олега, с локтя сорвались частые алые капли.

Олег пригнулся, всем видом показывая, что прыгает под коня и распорет брюхо. Десятник свесился далеко влево, пытаясь достать пещерника, мечи с лязгом сшиблись, другой рукой Олег ухватил врага за край кольчуги, и конь освобожденно пронесся дальше.

Десятник гулко ударился о землю. Олег опустил саблю, однако десятник прыгнул прямо с земли – глаза вытаращены, зубы хищно блестят. Олег парировал удар, тут же ударил сам, отвернувши в последний момент лицо, чтобы не видеть, как острое железо крушит человеческие кости.

Его трясло, дыхание вырывалось из пересохшего горла с жестяным стоном. Руки дергались, губы прыгали. Он торопливо ходил кругами по поляне, унимая дрожь, отводил глаза от убитых и умирающих. Повезло, что застал врасплох, иначе пятерых не одолеть – давно не держал в руках смертоносного оружия.

Он потрогал одного ногой:

– Жив, не притворяйся.

Обрин молчал, Олег приложил острие меча к его горлу. Капли крови стекли по лезвию, побежали по незащищенному горлу и образовали лужицу в ямочке между ключицами. Обрин открыл глаза, прохрипел:

– Тиамат… Прими меня в свой мир…

Изо рта у него хлынула кровь. Олег вынес из пещеры чистые тряпицы, быстро смастерил лубки, вложил сломанную руку и крепко привязал. На рану в плече наложил лечебных листьев, примотал чистыми лентами. Насильно заставил выпить горький отвар, сказал:

– Я волхв, умею лечить. Ты приедешь к своим, скажешь, что я – пещерник, который хочет, чтобы его оставили в покое.

Он забросил обрина поперек седла на самую смирную с виду лошадь, хлестнул по толстому крупу. Лошадь тронулась, а когда скрылась за деревьями, до слуха Олега донесся учащающийся топот: обрин перестал притворяться умирающим, схватил поводья.

Олег вернулся на свой камень, где вот уже несколько лет встречал рассвет в лесу. Трава на поляне вытоптана, изломаны стебли, блестят капли сока. По краю бродят кони: шумно срывают молодые листья с кустов, под копытами хрустят прошлогодние сосновые шишки, расклеванные птицами. Пахнет свежепролитой кровью, а за кустами, в глубине, уже началось осторожное шевеление. Ветки явора закачались под налетевшими воронами. Из четырех обров один был еще жив, но жизнь вытекала с последними каплями крови. Он изо всех сил терпел боль, прикидывался убитым, дабы обрадованный враг не бросился глумиться над живым: сдирать кожу, выкалывать глаза – кромсать ножом мертвого не так сладко. Олег чувствовал печаль и горечь. Уходит из жизни человек. Он не только не видел Настоящего мира, для которого рожден, но и своего плоского не успел рассмотреть! Вышел из тьмы и ушел во тьму.


Вечером Олег подстрелил молодого кабанчика. Очищая собранные мечи от застывшей крови, посмотрелся в лезвие, удивленно покрутил головой. Изможденное лицо прямо на глазах теряет смертельную бледность, исчезли провалы щек, на глазах округляются плечи. В который раз с великим трудом вскарабкался почти к вершине, откуда рукой дотянуться до Настоящего, но как быстро скатывается к подножию в простенький мир, где удар мечом или пущенная стрела служат самым веским доказательством правоты! Уж не про него ли придумана притча, в которой человек безуспешно тащит на вершину горы огромный камень?

Обры – воины-звери, подумал он, воскрешая старые клички. Для них сильный как бык, храбрый как лев, лютый как волк – не слова из песни кощунника. Они подражают зверям, изо всех сил – на беду, довольно успешно – стараются превратиться в зверей. Поедая убитого хищника, принимают его повадки, ибо мощь и душа зверя обязательно переливаются в их тела. Ритуал поедания почти убитого противника у обров привел к воинскому людоедству, как случилось во многих племенах: голову на отрез, еще у живых противников пожирают печень, пьют кровь.

Они подражают зверям в походке, надевают шкуры, украшают себя клыками и когтями убитых зверей. Полагают, что обладают неуязвимостью, если впадают в бешенство в бою, отбрасывают щиты, а на противника бросаются с неистовой яростью, с криком, воем, пеной на трясущихся губах. Это приводит в оцепенение жителей веси, нагоняет страх на противника, если тот сам разъярен недостаточно или не жаждет окрасить меч в крови. Но если человек не дрогнет, выдержит первый бешеный натиск воина-зверя, что тогда?

Олег посмотрел на свои ладони, сжал и разжал пальцы. Обры – не просто одно из племен, которое, как и другие племена, как и он сам, блуждает в полумраке, отыскивая дорогу к свету. Обры – племя, стремящееся во тьму, старающееся приблизиться к зверю, изо всех сил гасящее ту искру божественного огня, которую зажег в людских душах великий Род. Значит, обры – его враги. Не враги его народа, здесь все народы – осколки его племени, а враги его души…

Он запоздало и с некоторой досадой напомнил себе, что все племя не может стремиться к свету, как не может стремиться и к мраку, а обры вряд ли племя, скорее, тайное или явное воинское сообщество, братство, какие часто встречал у разных народов. Например, хатты с железными ошейниками, что странным образом из знака бесчестия превратились в знак чести. Олег напряженно размышлял, но руки уже работали, умело выпарывали из убитого оленя жилы, сдирали слизь, натягивали… Он сам удивился, как работали умело, словно он и не провел долгие годы в уединении, безмолвии, в тягостных раздумьях об Истине.

Вскоре две новые тетивы были готовы: одна на лук, другая в запас. Предыдущие истлели, пока он искал Истину, но не заржавел грозный двуручный меч – когда-то назвал его Последним Криком. Он не помнил, когда пришел обычай давать мечам имена, но уже у Таргитая был такой меч. На мече клялись, меч был признаком свободного человека, боги вовсе не расставались с мечами. Даже новый пророк заявил, что не мир он принес, а меч, а если у кого нет меча, то пусть продаст плащ свой и купит меч. Но ведь еще Таргитай, ныне Сварог, пытался перековать мечи на орала! Поторопился певец…

Олег нахмурился, раздраженно повел лопатками, поправляя меч за спиной на перевязи. У него просто меч. Просто двуручный меч, у которого не может быть имени, ибо он, Олег, давно не волхв, не боец, а мирный пещерник, мучительно отыскивающий Истину!

Он дремал, привалившись спиной к стене, когда в сонных видениях появилось бледное лицо, он услышал голос. Свой собственный голос, ибо его душа, свободная от мирских забот, понимала, знала, еще дальше заглядывала в грядущее. Олег не все понял из смутного видения, но в груди возникла тянущая пустота, а в животе ощутил холод, словно проглотил кусок льда. Он падал с рассеченной головой, на него обрушивались топоры с широкими лезвиями. Потом его привязали веревкой к коню, потащили труп по земле – тело подпрыгивало на выступающих корнях, камнях, оставляя клочья кровавого мяса на острых сучках валежин… Мелькнула его пещера – обры садились на коней.

Восход солнца застал его спускающимся из леса к терему. Он был в холщовой рубахе, на широком поясе висел Последний Крик, за плечами торчали лук и колчан со стрелами. Лицо было темным, как грозовая туча.

Олег прокрался задами, перебегая от сарая к сараю. Открытые места проползал, прижимаясь к земле, замирал при каждом шорохе. Шум, звон железа и ржание коней доносились от самого высокого терема. По узкой улочке между хатками часто проносились всадники.

Ворота терема были распахнуты, туда по двое-трое въезжали вооруженные обры. Кони были под попонами, обры захватили тяжелые топоры, у некоторых вдобавок к седлу были приторочены длинные копья, широкие щиты, шестоперы и палицы, утыканные шипами. У коновязи уже грызлись и обнюхивались четырнадцать оседланных коней.

Ворота терема отворились. Все повернулись к вышедшему на порог тучному человеку в расшитом халате, и Олег незаметно перебежал к самим воротам во двор. Толстый живот обрина вываливался поверх широкого шелкового пояса, лицо блестело от жира. Во дворе затихло, всадники перестали горячить коней, вытянули шеи.

– Воины! – крикнул толстяк неожиданно тонким визжащим голосом. – Вчера погиб десятник Дермадуп, вы его знаете как храброго воина. С ним остались еще четверо отважных… Убил их всех пещерник, который живет в том лесу!

Один из всадников закричал зычным голосом, побагровев от собственного рева:

– Откуда известно, что убил пещерник? Может быть, восстали дулебы?

– Один из раненых сумел спастись, – объяснил толстяк в халате. – Правда, ночью ушел в мир Большой Кобылицы… Он рассказал все и поклялся на своем оружии.

– Которое он позорно бросил в лесу, – хмыкнул недоверчивый воин. – Кто этот пещерник? Великий маг?

– Колдовства не было, успокойтесь… Он убил умело, захватив врасплох. Пещерниками становятся не только слабые да увечные. Иной раз великие воины дают странные обеты… Разве не ушел в пустыню великий Сракотак, победитель дракона? Ушел в расцвете сил, отказался от руки дочери падишаха и от всего царства! Об этом поют самые трусливые из певцов, но даже они не понимают…

Другой воин, краснощекий, с ниспадающими на плечи волосами, вскрикнул:

– Если он был великим воином, то я первым сражусь с ним!

Толстяк предостерегающе поднял руку. Лицо его было встревоженным, хмурым.

– Лучше забросайте дротиками издали. Убейте стрелами. Я не хочу терять людей. Нас пришла сюда сотня, а погибло уже восемь, если считать доблестно погибшими и тех, кто утонул спьяну, упал с дерева, захлебнулся в блевоте…

Краснощекий заорал, надсаживаясь и выгибая грудь еще круче, словно петух на заборе:

– Я потерял счет битвам, как дурак десятник потерял счет бабам! К обеду все увидите его голову на моем копье. Я сам вырву его печень, съем сердце, а из черепа сделаю чашу и буду пить вино, лежа на животах дулебских женщин!

Он начал поворачивать коня от крыльца, и в этот момент Олег поднялся во весь свой немалый рост.

– Я принес свою голову сам, – заявил он громко в мертвой тишине. – Иди и возьми ее!

Во дворе все замерло. Толстяк застыл с открытым ртом, не двигались всадники с отважным сотником. Наконец сотник опомнился, крикнул торопливо:

– Это в самом деле великий воин! Как твое имя?

– Что в имени моем? – ответил Олег тяжело. – Вы потеряли пятерых, нарушив заповедь не трогать храмы и служителей, Искателей Другой Жизни. Повторяю: не трогайте меня! Я живу в лесу, питаюсь растениями. Ни во что не вмешиваюсь, хотя дулебы – это мой народ…

Сотник прервал, голос был подозрительным:

– Почему ты не со своим народом?

– Я с ним, – ответил Олег.

– Почему не воюешь? Не мстишь за убитых?

Олег вздохнул, не умея ответить. Око за око, зуб за зуб… Когда-то и он думал, что только так справедливо, именно так честно, но потом ему открылось, а этим – нет. Беда в том, что даже взрослому трудно объяснить, чем плохо око за око, а как втолковать детям?..

– Я ищу другой путь, – ответил он.

– А найдешь? – поинтересовался сотник. Его пальцы сомкнулись на древке копья, чуть передвинулись, выбирая равновесие.

– Не знаю.

Улыбка сотника вдруг превратилась в оскал, глаза сузились.

– Таких, как ты, много… К счастью!

Он швырнул копье так резко, что всадники не успели даже проводить взглядами. Олег ожидал броска, качнулся в сторону, одновременно натянул тетиву:

– Таких, как ты, тоже много… на беду!

Стрела пробила железную пластину доспеха с такой легкостью, словно обрин был в полотняной рубахе. Оскалив зубы, он с воем ухватился за белое оперение, а три новых стрелы ударили в ближайших воинов. Четвертая достала толстяка, выбив зубы и вонзившись в раскрытый рот так, что острие вылезло из затылка.

Олег успел выпустить еще три стрелы, воины с копьями шатались в седлах, иные пронзены насквозь, оставался еще один с дротиком, и Олег, отражая удары мечом, все время держал его в виду. Наконец тот метнул, размахнувшись так широко, что едва не упал. Олег подпрыгнул, одновременно ударил сапогом в чужое лицо, копье ловить не стал – метнуть не дадут, бешено завертелся во все стороны, бил мечом, ногами.

Двое всадников осадили коней, торопливо отвязывали от седел копья. Олег подхватил лук, взлетел на забор, побежал по торцам вбитых в землю бревен – в десятке шагов высился длинный сарай, к нему примыкали конюшня и кузня, а дальше общая крыша соединяла подсобные строения с теремом.

Мимо с шумом, треща расщепленным концом, пролетело короткое копье. Олег с разбегу вспрыгнул на крышу сарая, пронесся на другую сторону, слыша, как прогибаются крытые гонтой доски, пробежал по крыше конюшни, перепрыгнул на терем – тот был всего на сажень выше.

Во дворе стоял крик, вертелись, как юла, всадники, дико ржали испуганные кони, трупы обров распластались в лужах крови. Олег с замирающим от страха сердцем повис на кончиках пальцев, цепляясь за скользкие дощечки на краю крыши – со двора могут поразить стрелами, а из окна терема легко пырнуть копьем в незащищенный живот!

От этой мысли стало так жутко, что пальцы начали разжиматься. Он поспешно качнулся, вышиб раму и ввалился в терем. Перекувырнувшись через голову, вскочил как остервенелый кот: оскаленный, лютый, готовый драться до последнего.

В горнице находились три женщины. Две старые, третья совсем молоденькая, с копной иссиня-черных волос. Обе старые карги завизжали так, что в ушах, привыкших к лесной тишине, заломило от боли. Юная красавица вздрогнула, закусила нежную губу. Ее неправдоподобно большие глаза быстро обежали его с головы до ног, остановились на плече, где была кровь.

– Тихо! – приказал Олег.

Старые женщины завопили еще громче. Одна люто размахивала ножом, другая, ковыляя, как хромая лошадь, теснила красавицу в глубь комнаты. Девушка ухватилась маленькими пальчиками за рукоять разукрашенного кинжальчика, ее глаза тревожно блестели.

– Всех зарежу, – пообещал Олег зловеще, – если не замолчите!

За дверью раздался приближающийся топот. В горницу с грохотом ворвались вооруженные обры. Их было четверо, но тут же стало трое. Когда еще один упал, зажимая распоротый живот, двое оставшихся получили простор и сразу пошли на Олега с двух сторон. Опытные, закаленные, они знали свои силы, верили в удачу и наверняка умели брать могучего зверя с боков.

Олег прыгнул к правому, но тут же не глядя ударил мечом назад. Там легко парировали – удар знаком, но оба противника не ведали, что пещерник знает нечто еще. Один осел на пол, пытаясь ощупать окровавленными пальцами разрубленную голову, другой прыгнул, выставив меч. Это был не обрин – вместо плоского лица с выступающими широкими скулами на Олега смотрело смуглое черноглазое лицо с хищным длинным носом и выпяченными губами. Лицо было узкое, как лезвие топора, даже одет противник был иначе: в просторный хитон, но мечом орудовал на удивление быстро и очень умело. Олег насел, стремясь покончить за два-три удара, ибо за дверью снова слышался топот множества ног.

Внезапно он услышал отчаянный девичий вскрик:

– Не убивай, это мой брат!

Олег успел повернуть меч плашмя, удар бросил обрина – или кто бы он ни был – на пол. Девушка кинулась к упавшему, переступив через умирающих, упала на колени. Олег перебежал в другую комнату, сшиб всем телом по дороге обрина, другого ударил о деревянную стену так, что затрясся весь терем, бегом пронесся через две светлицы и вдруг поразился наступившей тишине: далекие крики и звон оружия не в счет, оказывается, не слышно стало двух старух, что невыносимо визжали все время.

Сметая всех на пути, он ворвался в огромную поварню. Два тучных мужика пыхтели возле котлов, третий с недоумением прислушивался к отдаленным крикам, ржанию, звону железа. В двух огромных очагах жарко полыхал огонь, на широкой жаровне, раскаленной до вишневого цвета, яро светились крупные угли.

– Не двигаться! – прогремел Олег.

Он сдернул с замершего мужика холстяной рушник, подхватил жаровню, отвернув от жара лицо, бегом вернулся в комнату. Навстречу уже бежали воины, в их руках зловеще блестели мечи и топоры.

Олег с размаху швырнул жаровню им под ноги. Горящие угли рассыпались густо, покатились, оставляя за собой дымящиеся дорожки. Сразу вспыхнуло желтое пламя, взвились тонкие струйки черного дыма. Один воин успел перепрыгнуть через пламя, но напоролся на меч Олега. Остальные прижались к стенам, начали осторожно продвигаться вперед, выставив перед собой мечи и топоры.

Все заполнялось дымом, сразу стало жарко, в горле запершило, а в глазах началась резь. Олег отступил обратно, захлопнув дверь и торопливо задвинув толстый железный засов. Повара исчезли, в углу мелко тряслась худая, как вобла, женщина с серым лицом.

– Уходи, – крикнул Олег. – Терем из сухих бревен! Предупреди соседей.

Женщина покорно выскользнула через боковушку. В дверь грохали тяжелым, доски трещали. В щель просачивался черный как деготь дым. Удары участились, за дверью орали, выкрикивали проклятия. Олег с мечом на изготовку бегал по поварне, стучал рукоятью в каменные стены, топал, вслушивался изо всех сил, надеясь услышать гулкий ответ.

За дверью тяжело грохнуло, послышался топот убегающих ног. Олег зло оскалил зубы: не вытерпели, а ведь осталось два-три удара – дверь бы рухнула. Впрочем, в горле першит, глаза слезятся от дыма. Вот-вот вовсе задохнется, если немедля не отыщет вход в подполье. Должен быть здесь, в поварне! Не тащить же в самом деле запасы издалека, проще поднимать снизу прямо к котлам, вертелам, жаровням…

Он бегал по кругу, кашлял, тер кулаками слезящиеся глаза. Стены скрылись за волнами густого дыма, он задыхался от жара, волосы на голове потрескивали, а рукоять в ладони разогрелась, взмокла.

Внезапно, уже почти теряя от удушья сознание, он что-то ощутил под подошвой. Задыхаясь, упал на колени, подцепил ногтями утопленное в каменной плите засыпанное сверху сором, рыбьей чешуей и просто залепленное грязью железное кольцо. Кашляя, потянул плиту на себя, едва не задохнулся от пахнувшего холодного воздуха.

Не помнил, как скользнул в подвал. Каменная крышка бухнула по стене, отгородив от дыма, огня и сухого жара.

Не двигаясь, он пошарил правой рукой по стене. Уже бывал в таких подвалах: во всех племенах и у всех народов, детей Ария, в таких глубоких подпольях справа на уровне груди в стене делали неглубокую выемку…

Пальцы, скользя по плесени, коснулись деревянной полочки, Олег невесело, но с облегчением улыбнулся. Даже в такой мелочи! Но родства не помнят, бьются остервенело.

Он взял кресало, быстро высек огонь и раздул трут. Красный дрожащий огонек осветил огромный подвал, вдоль стен тянулись бочки с квашеной капустой, моченой брусникой, засоленной рыбой. Бочонки вина?.. Нет, в этих краях пьют хмельной мед. Вот бочонок цветочного меда, вот гречишный, липовый, конюшинный… Два бочонка стоят отдельно – просто мед. Не хмельной.

Сверху через тончайшие щели в подвал потихоньку просачивался горьковатый запах дыма. Олег настороженно прислушивался к едва слышному треску. Терем полыхает вовсю, кто замешкался – сгорел. Вряд ли в такой суматохе успели вынести раненых. Впрочем, лучше думать, что раненых не осталось.

Олег сжал и разжал кулаки. Отвык, что они такие огромные. Не замечал. Скорее всего раненых не осталось.

Багровое жаркое пламя рвалось из терема в безоблачное небо. Густой черный дым завивался гигантским винтом, нес по кругу искры. Жар был таким, что никто не смел подойти к терему ближе чем на две сотни шагов, а к небу вместе с дымом взметывало горящие угли, головешки. Уцелевшие от резни дулебы, как жуки, карабкались на крыши своих хаток, спешно выплескивали воду из ведер на долетающие с ветром искры.

Обры согнали жителей веси, велели таскать воду, но первые же несчастные упали под прыгающими бревнами замертво, не дойдя даже до ворот. Терем, сложенный из бревен в полтора обхвата, выдержал бы осаду, но что могут люди, когда гневаются боги?

Вот последние бревна рассыпались под тяжестью рухнувшей крыши, взметнулся рой искр, и десятник Дупоглазорук начал пересчитывать уцелевших. Погиб сотник, походный шаман, три десятника и семнадцать воинов. Кто пал от меча пещерника, кто, как жалкая крыса, задохся в дыму… Проклятый пещерник! Или местные боги мстят за угодного им человека?

Бревна еще догорали, а Дупоглазорук поспешно поставил оцепление в три ряда. Умелые лучники не выпускали луки с наложенными стрелами, другие держали наготове копья и дротики. Вот-вот из пылающих развалин выскочит человек в горящей одежде – то ли злой демон, то ли чужой бог!

Когда бревна начали рассыпаться на угли, Дупоглазорук велел собрать багры, растащить тлеющие остатки. Задыхаясь от жара, шагая по щиколотку в горячем пепле, что при каждом шаге вздымался серым облаком, забивая дыхание, жители таскали бревна, железные решетки, скобы.

Один из обров споткнулся о широкую каменную плиту с толстым металлическим кольцом в середке. Дупоглазорук засуетился, расставил троих опытнейших воинов вокруг плиты, велел взять молоты.

– Он сгорел, – сказал с сомнением. – Наверняка сгорел! Должен был сгореть. Но вдруг когда-либо якшался с хозяином этого терема? До того, как дурака скормили псам? И тот рассказал пещернику про свой тайный подвал?

Еще два десятка воинов встали вокруг широким кольцом, обнажив мечи. Лучники натянули луки, три силача вскинули над головами молоты. Дупоглазорук с трудом поднял плиту, на всякий случай отскочил, а один из воинов прикрыл его щитом. В подвале было темно, тихо, оттуда тянуло могильным холодом.


Гульчачак сидела на обрывистом берегу речушки, щеки были в черных пятнах сажи, дорогая одежда зияла дырами с опаленными краями. Морш лежал рядом, уткнувшись лицом в зеленую траву, морщился от боли. Голова его была перевязана, над ухом темнела грязно-коричневая корочка засохшей крови.

– Он выглядел как молодой див, – сказала Гульчачак, – как прекрасный джинн…

– Ты уже говорила, – напомнил Морш.

Он был жилистый, поджарый, с длинными мускулистыми руками. Темные глаза блестели из-под иссиня-черных лохматых бровей, нос длинный с горбинкой – никакое забрало не спрячет, губы пухлые, как у сестры.

– Говорила? Но ты сам не находишь его странным?

– Да. Это меня тревожит. Обры чересчур свирепы и бесчеловечны. Они потревожили пещерника. Даже обычный человек рассвирепеет, когда бесчестят его женщин, может схватиться за меч. Почему же станет терпеть бог, если бесчестят храмы, убивают его волхвов? Однако я не вижу другого пути, чтобы утвердить нашу истинную веру. Повергая чужих богов, сжигая их капища и убивая волхвов, обры утверждаются в этой вере, которую мы принесли им!

– Обры все равно зачастую поклоняются своим ложным богам, – напомнила она строго. – Шаманов не изгнали!

– Все придет. Простой народ еще долго будет цепляться за божков. Это везде так.

Она поболтала маленькими ногами в воде, спросила с вновь вспыхнувшим интересом:

– Что ты можешь сказать про этого пещерника?

Моpш угрюмо молчал. Гульча погладила его по волосатой руке, заглянула в глаза.

– Бывал в битвах, – сказал он медленно. – Наемник…

– Откуда видно?

– Защищая лишь свою весь, не обучишься искусству боя. Лучшие в мире лучники – парфяне, так вот он сгибает локоть, как парфянин, стрелы у него длинные, парфянские. Наконечник стрелы – расширенный и тяжелый. Но вот такого составного лука я еще не встречал!.. Однако о них есть упоминания в наших древних книгах. С ними явились в нашу страну свирепые северные скифы, с такими же луками должны прийти с севера страшные Гог и Магог… Его меч прямой и широкий, клинок в два локтя с пядью, да рукоять для двух рук в три четверти локтя… Такие носили сарматы, самые свирепые воины, но где теперь сарматы? А меч – вот он! И дрался этот странный пещерник так, будто глаза вырастил и на затылке, а рук у него не две, а по крайней мере восемь. Это был великий воин, помяни мое слово, Гульча!

Имя звучало ласково, хотя ее звали не Гульча, даже не Гульчачак. Впрочем, Морша на родине тоже именовали иначе, но обры исковеркали их имена, приблизив звучание к своим, и оба миссионера не спорили, сами называли друг друга этими странными именами.

Вдруг ее огромные глаза вспыхнули на перепачканном лице, как звезды…

– Может быть… это переодетый сын падишаха?

Он равнодушно пожал плечами:

– Он может быть сыном падишаха, преступником, беглым жрецом, купцом, ремесленником. Однако я даю руку на отсечение, что о его делах мы слышали. Мир тесен, а певцы скитаются по всему свету. Этот не может быть знаменитым Ракоглазом – победителем дракона, – случилось давно, не может быть и доблестным Очкооколом – истребителем великанов…

– А Хлопстом, о котором часто поют?

Морш медленно покачал головой:

– Хлопста я видел, когда тот вернулся после победы над Югорской ведьмой. В кости помельче, глаза коричневые, черноволосый, а через левую щеку опускается глубокий шрам. А у этого пещерника волосы как червонное золото, а глаза…

– Зеленые-зеленые, – проговорила Гульча. Она мечтательно вздохнула. – Как изумруды, как вода в океане… Что там в глубине? А лицо чистое, без шрамов. Он не воин?

Морш пробурчал:

– Может, привык на чужих лицах оставлять шрамы.

– Он погиб?

– Наверняка. Обры спустились в подвал, шарят там. Если найдут, он погибнет на месте. На этот раз за ним охотятся всерьез. А из подвала другого выхода нет.


Обры спускались в подвал осторожно, держа пылающие факелы в одной руке, мечи – в другой. Когда их скопилось внизу два десятка, в подпол слез десятник, а за ним еще тридцать воинов. Лучшие из лучших, они быстро и умело открывали крышки, тыкали копьями в квашеную капусту, переворачивали кадки, обшаривали все углы и все щели.

– Здесь его нет! – доложил один молодой воин торопливо, в голосе звучало разочарование.

Десятник, теперь он командовал уцелевшими из сотни, проговорил с великим облегчением:

– Значит, остался наверху в горящем тереме. Так и должно было быть – сюда отыскать ход совсем не просто.

Он напускал грозный вид, но внутри все холодело от страха. Хорошо бы захватить и распять на дереве, как велит обычай, но как такого взять живым? Пусть лучше сгорит, не жалко. Это трусливое племя дулебов сжигает своих покойников, у них даже жены идут в огонь за мужьями, так что местные боги на этот раз не должны мстить за гибель своего волхва.

– Проверьте каждую щелочку, – распорядился он громким голосом. – Загляните под каждый камешек. В каждую мышиную норку!

Толкаясь, мешая друг другу, вооруженные до зубов обры начали перекатывать бочки, прислушиваясь к плеску пива и меда, выбивали дубовые затычки, пробовали мед и пиво, тыкали копьями – вдруг проклятый колдун обратился в рыбу, плавает?

Глава 3

Обливаясь потом, Олег сидел не шевелясь, прислушиваясь к грузному топоту над головой. Колени почти упирались в подбородок, между лопаток по спине текли теплые струйки, рубашка прилипла к спине. В обширном подполье, где хранились запасы еды и питья, осторожный хозяин прорыл вдобавок еще один тайный подвальчик на случай лихой годины – разбойные племена налетят, тиверцы придут с набегом, хазары ли вышлют отряд головорезов… Этот малый подвальчик в большом подвале был спрятан особо хитро. Не знай Олег о такой привычке дулебов, никогда бы не догадался и уже лежал бы наверху в большом подвале с разрубленной головой и чужие ноги топтались бы в лужах его крови.

Он отыскал эту потайную плиту, когда вверху уже поднимали крышку, успел увидеть свет факела, тот освещал лишь злобные лица, но не рассеивал тьму всего подземелья. Когда по ступенькам затопали тяжелые сапоги, он неслышно скользнул в тайник, бочка с квашеной капустой съехала на прежнее место, накрыв секретную плиту. Над ним топали, тыкали копьями, все осматривали и перетряхивали – мышь не ускользнула бы. Изрубили капусту, рыбу вытряхнули на земляной пол. Рыбный рассол потек к Олегу через узкую щель. Встревожился было, но обры не заметили, а еще считают себя умелыми воинами!

Затем в подвал начали спускаться другие люди, хохочущие, нетвердо стоящие на ногах. Их голоса были громкие, кто-то даже затянул песню – унылую, как их степь. В тайник к Олегу доносились пыхтение, ругань, скрип сдвигаемых с мест бочек. Он прислушивался к шуму, веселью, считал, сколько раз над головой прогрохочет тяжелый гром: обров интересовали бочки с медом и пивом…

Много позже осторожно поднял ляду, прислушался, выбрался из тайничка в подвал. Запах гари полез в горло, защипало глаза. В подвале темно хоть глаз выколи, но вверху в черноте светится звездочка – верхняя крышка открыта, видно клок ночного неба. Хорошо. Услышит заранее, если кто вздумает спуститься в подвал. Пока что лишь слышны в ночи пьяные песни, неблизко – шагах в ста.

Он прокрался на цыпочках, выставив перед собой руки. Тяжелый меч приятно оттягивал ремень на плече, за другим плечом был лук со стрелами. Олег нащупал ногой ступеньки, осторожно пошел вверх. На последней застыл, прислушиваясь. Когда-то его знали как вещуна, который может предвещать будущее, он и предвидел – пути народов, походы великих царей, падение империй, но никто не ведает, что ждет его завтра или даже сегодня за ближайшим углом!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6