Еще выделяются могучие Аяксы, древний старик Нестор, смуглокожий черноволосый человек, что сидит рядом с Агамемноном, кудрявый, с сединой, быстрыми глазами, в пышной одежде жреца…

Агамемнон ударил в пол посохом, выждал паузу и заговорил значительно, пристально глядя на вождя россов:

– Архонт тавроскифов! Совет тцарей пригласил тебя, нашего союзника, чтобы совместно решить, как взять Илион…

Ахилл сел возле Одиссея, дружески толкнув того в бок, ответил, не задумываясь:

– А что решать? Ударим с ходу. Троя не успеет опомниться, как захватим. Так уже однажды сделал наш Геракл. Он тогда в живых оставил только одного ребенка, назвав его Приамом, а теперь этот Приам владеет Троей! Надо ему напомнить прошлое.

К Агамемнону наклонился жрец, шепнул, неприязненно глядя на князя мирмидонян. Агамемнон медленно наклонил голову.

– Нет, – ответил он с достоинством, – боги не велят. Принесем жертвы, неделю подождем ответа богов. Так принято!

Ахилл мгновенно вскипел:

– Как могут ваши волхвы быть на совете? Здесь говорят только воины!

Агамемнон грозно повысил голос:

– Не богохульствуй! Голос богов – высший голос. У просвещенных народов боги есть, это они решают наши судьбы.

Ахилл рассвирепел на колкость:

– Самые могучие боги – наши боги! Сварог, Род… Явь, правящая миром, свирепый Перун и неистовый воин Доннар! Пока они с нами, кто против нас?

Верховный жрец вскочил, но Нестор уцепился за его рукав:

– Да-да, это могучие боги!.. Но зачем ссориться? Они помогут и через неделю.

Ахилл бросил с досадой:

– Наши боги помогают смелым, а не ротозеям! Провороним время, нас же и накажут!

– А вот наши боги, – изрек Агамемнон победно, – помогают нам всегда!

Ахейцы одобрительно зашумели. Верховный жрец смотрел насмешливо, что-то говорил, презрительно улыбаясь, Агамемнону.

Ахилл вскочил на ноги, как огромный барс, грянул гневно:

– Нет на свете богов, которые помогали бы слабым да ленивым!

Оскорбленные ахейцы вскочили, загремело оружие. Агамемнона скрыла стена могучих мужчин в доспехах, по глазам ударил холодный блеск обнаженных мечей.

Ахилл презрительно усмехнулся, тряхнул головой. Забрало клацнуло, укрыв нижнюю часть лица, теперь только через узкую прорезь в шеломе пылали бешенством голубые глаза. Он сделал неуловимо быстрое движение, и в его руках уже на изготовку боевой топор и круглый щит.

Ахейцы замерли, боясь сделать движение: гиперборей готов к бою. Слышалось только шумное дыхание, но тут сзади раздался голос верховного жреца, и стена плотных тел угрюмо двинулась на Ахилла. Кто-то воровато скользнул ему за спину, но внезапно с треском отлетел полог, в шатер ворвался солнечный свет, свежий ветер и свирепый клич:

– Ахилл, мы здесь!

Ахейцы разом подались назад. Многие поспешно бросили оружие. Ахилла сзади хлопнули по плечу, с боков встали витязи в тяжелом вооружении, крепкие как дубы.

– Аристей нас послал… Негоже, грит, князю без супровода!

Ахейцы, ворча и опасаясь сделать неосторожное движение, медленно рассаживались вокруг Агамемнона. Тцар тцарей был белым как мел. Мирмидонян мало, но все помнили про их неуязвимость.

Нестор со стоном бросился на середину шатра, его белая борода расстилалась следом, как снежный вихрь. Растопырив трясущиеся руки, он прокричал:

– Опомнитесь! Опомнитесь, герои! Мы еще не вступили в бой, а распри уже начались!

Ахилл первым опустил топор. Россы по его знаку бросили мечи в ножны. Не сказав ни слова, князь мирмидонян повернулся и, сопровождаемый своими воинами, вышел из шатра.

На другой день мирмидоняне вступили в бой. Троянцы сопротивлялись стойко, но когда передние ряды пали под свирепыми ударами гипербореев, страх охватил защитников Трои, они бросились бежать. Часть их войска попыталась обойти россов с тыла, но тут, рискуя навлечь гнев богов, с кораблей Одиссея на берег посыпались немногочисленные итакийцы, с ходу ударили троянцам в спину. Вел их в бой сам Одиссей, разгоряченный, злой.

Троянцы бежали за стены города, оставив богатую добычу. Именно здесь Агамемнон, не принимавший участия в битве, допустил роковую ошибку. Завидуя славе князя россов, он при дележе добычи выделил ему наименьшую часть. Напрасно дальновидный Одиссей пытался переубедить надменного и недалекого предводителя похода.

Ахилл, вернувшись на корабль, в ярости сорвал тяжелый пояс с мечом, швырнул от себя, едва не проломив борт.

Петрок в испуге отшатнулся от дощечек, на которых чертами и резами вел записи.

– Что стряслось, князь?

– В бой не пойдем, – отрезал Ахилл. Его глаза метали молнии. – Чужими руками жар загребать? Не-е-ет, придется напомнить, чего мы ст…оим!

Он опустился было на скамью, но злая энергия подбросила, он в бешенстве заметался по тесному помещению.

– Князь, – встревожился Петрок, – мы же обещали…

– Да, – взревел Ахилл, – но они сами нарушили договор! Мне не добыча нужна, честь задели!.. Жалкие трусы, льстецы! Как умоляли, как упрашивали о помощи!.. Знали же, что без нашей помощи, без нашего оружия им не взять не только Трои, но и жалкого хлева!

– Князь…

– Молчи! Ищешь новые высокие истины, а тут говорят старые, простые: честь, достоинство. Ты там растекайся мыслью по древу, но и на жизнь оглядывайся!

– Князь…

– Все! – отрезал Ахилл. – С кораблей посмотрим, чего они без нас стоят. Посмотрим с кораблей! На берег – ни шагу!

За ним, закусив губу, молча наблюдал Аристей. В этом первом бое с троянцами был ранен всего один россич. Молодой, горячий, он вырвался далеко вперед, удары медных жал напрасно пытались просечь булатные доспехи, но одно острие попало в прорезь для глаз… Молодой воин никогда уже не увидит солнца.

Через несколько дней троянцы поняли, что мирмидоняне в боях не участвуют. От сопротивления перешли к атакам, и один за другим гибли ахейские герои. Все новые отряды выплескивались из стен Трои, ахейцы отступали…

После жестоких поражений к Ахиллу потянулись делегации от Агамемнона. Последнюю возглавил Нестор. Он обещал нагруженные золотом корабли, возврат всей добычи, даже руку дочери Агамемнона.

– Жена у меня есть, – ответил Ахилл враждебно, – есть и сын. А на золото я не падкий, не за ним привел воинов!

Посланники ушли ни с чем, на корабле Ахилла воцарилось тяжелое молчание. Петрок низко склонился над записями, Аристей меланхолично штопал порванную в первом бою рубашку.

– Вступила обида девою на землю Троянскую, – сказал он невесело. – Нужно ему было бабу красть! Как будто девок не было.

Петрок поднял голову, сказал задумчиво:

– Вступила обида девою на землю Троянскую… Хорошо сказал! Это о Брисеиде, которую Агамемнон отнял у Ахилла?

– Хоть о Брисеиде, хоть о Елене, – ответил Аристей безучастно. – Из-за баб великие возникают обиды, великие распри! Иной раз целые народы гибнут…

Ахилл лежал на медвежьих шкурах, забросив руки за голову. К разговору он прислушивался лениво, но тут вмешался:

– Ты не прав, воевода! Чему парня учишь? Не из-за баб, то – повод. Все куда скучнее. Но песни будут! Сегодня я слышал одну… Аристей, что с тем воином, что глаза потерял? Его Бояном кличут вроде?

Аристей коротко взглянул, заколебался.

– Да, Боян… Ахейцы его прозвали Омир, что по-ихнему означает слепец… Тосковал парень, но если по чести, то, может, и лучше, что ему глаза выбили. Лучше песни складывать будет.

Ахилл вскочил, лицо его налилось кровью. Он задыхался от ярости, рука шарила на поясе, отыскивая меч.

– Зверь!.. Как ты… Да разрази тебя Перун за такие слова!

Аристей отпрыгнул к двери. Он побелел, напрягся.

– Князь! – заговорил он предостерегающе. – Князь!.. Помни, ты не простой воин, а князь! Ты должен мыслить иначе, ты должен видеть главное! Кем бы остался этот воин, будь по-прежнему с глазами? Храбрым рубакой, который в конце концов погиб бы где-то, а если бы и прожил долгую жизнь, то опять же – на поверхности жизни: принимая удары и нанося их сам!.. А так ему откроется глубина. Не разумеешь? Они, эти слепцы, видят суть вещей. Силы у него в избытке, а куда расходовать теперь? Пока был цел, я учил его правилам певца! Певцами, князь, рождается много, да мало кто становится. По мелочи живем, а он теперь руками-ногами ничего не сможет, только голова да язык остались! Будь уверен, всю оставшуюся силу бросит в святое ремесло певца!

Ахилл дышал тяжело, ярость утихала медленно, в глазах еще вспыхивали горячие искры.

– Сегодняшняя песня была его? – спросил он хрипло.

– Да.

– Ладно, – сказал он. Тяжело опустился на ложе из шкур, сказал с болью: – Ты прав, но ты жестокий человек… Сварог щедро тебя одарил, но клянусь небом, в твоих песнях много ума и мало сердца, потому их в народе забудут скоро!

Аристей холодно наклонил голову. Он был уязвлен.

– Для государства важнее моя правильная политика, чем мои поэмы.

– Я в этом не уверен, – буркнул Ахилл и поспешно отвернулся, чтобы не слышать возражения воеводы, который всегда побеждал в спорах.

Троянцы в новом жестоком бою разгромили ахейцев наголову. Россы со своих кораблей угрюмо смотрели, как, преследуя бегущих, троянцы убивали их в спину, усеивали трупами бескрайнее поле, а затем и все побережье.

В отчаянии ахейцы бросили лагерь, спасались на кораблях. Часть троянского войска осталась грабить лагерь и добивать защитников, другие попытались с ходу ворваться на корабли. Завязалась жестокая сеча, на корабли полетели факелы. Первым вспыхнул корабль Агамемнона, огонь охватил паруса.

Петрок не выдержал, ринулся к Ахиллу:

– Князь, дело общее! Давай выступим!

Ахилл отрезал:

– Нет.

В сторонке Ярослав, воевода с другого корабля, сказал горестно:

– Извечная болезнь россов… Один сражается, другой с высокого холма смотрит на погибель войска соседнего князя, мед пьет и злорадничает…

– Здесь дерутся ахейцы с троянцами! – бросил Ахилл.

– А разве у нас не так? Никогда не удавалось выступить разом.

– Было.

– Когда было, – протянул Ярослав.

Он тяжело спрыгнул с корабля на песок, побрел к своему кораблю. Троянцы на него не нападали, они держались поодаль от черных кораблей мирмидонян.

Петрок и Аристей ощутили, что князь поколеблен. Память о славном походе прошла через века, тысячелетия и осталась в песнях. Тогда их пращуры спустились с высоких Карпатских гор, разгромили обитающие внизу племена, увлекли их в удивительнейший поход в попытке достичь края земли… Они шли через степи, сметая с пути воинственные племена кочевников, шли через леса, уничтожая и разметывая лесных людей, шли через снежные горы… Они принесли в Китай железо и колесницы, там смотрели на колесо как на чудо, с боями вошли в жаркую Индию, прошли ее всю, покоряя местные племена дасиев, добрались до океана. Дасии клялись, что дальше земель нет, а вода за сотню верст от берега уже кипит… Многие там остались, установив на новых землях свои законы, а местных жителей зачислив в особую варну неприкасаемых, чтобы уберечь немногочисленных россичей от растворения среди народов, которых как песку на берегу океана, другие же пошли обратно, и тогда от великого племени стали отделяться род за родом, оседая на покоренных землях, давая начало новым народам… И вот теперь, всего через несколько сот лет, наследники великого похода едва понимают друг друга!

Аристей пробормотал вполголоса:

– У каждого князька своя дружина… А для народа это гибель.

Петрок умоляюще схватил Ахилла за руку:

– Князь! Можно спасти ахейцев и слово не нарушить! Дай мне свои доспехи, троянцы побегут от одного появления россов!

Ахилл ошеломленно дернулся:

– С ума сошел? Твоя голова всех наших стоит!

Аристей ступил вперед, сказал Ахиллу прямо в глаза:

– Отпусти Петрока! Отгоним от кораблей, сразу вернемся.

Сзади зашумели. Ахилл яростно обернулся. Воины в полном вооружении нетерпеливо переминались с ноги на ногу, метали недобрые взгляды, слышался ропот.

– Князь, отпусти!

– Мы только шугнем чуть!

– От кораблей, а там пусть сами!

– Вернемся тут же!

Ахилл привлек к себе Петрока, поцеловал, пристально взглянул в глаза. Юноша крепок, мускулы как железные, грудь широка, а руки сильные, к воинским упражнениям привычные… В боях был не раз, и Ахилл всегда отпускал его без боязни, пока не открыл в нем редкостный дар провидца, дар ведуна…

– Только от кораблей, – наказал он, – и сразу назад!

Россы лавиной хлынули на берег. Многие прыгали без щитов, медные острия деревянных копий даже не царапали доспехи из булата, и россы в этой войне перестали думать о защите, всю силу вкладывая только в удары.

– Мирмидоняне!

Троянцы, словно о стену, ударились о чей-то отчаянный вопль. Передние попятились, обреченно подняли щиты.

Петрок налетел на переднего, саданул копьем. Троянец закрылся щитом, но широкое стальное лезвие пробило с легкостью, полоснуло троянца по плечу. Тот рванулся, застежки лопнули, и он отскочил, оставив на копье Петрока щит и медный наплечник. Петрок попытался высвободить копье, но троянец ринулся вперед, ударил мечом. В голове загудело, а троянец, схватив меч обеими руками, стал бешено рубить гиперборея, стараясь просечь доспехи.

– Ах, ты так! – Петрок бросил бесполезное копье, рванул из ножен меч, с силой опустил его на троянца. Сбоку раздался вопль, второй троянец шарахнулся, ибо меч мирмидонянина рассек противника от шлема и до пояса.

– Вперед, россы! – закричал он звонким страшным голосом, подражая Ахиллу.

Сеча стремительно отодвигалась от кораблей. Земля покрылась телами троянцев. Это была бойня, мечи и боевые топоры россов рассекали противника с той же легкостью, словно те и не надевали доспехов.

Застоявшиеся от долгого безделья россичи опрокинули и погнали троянцев. С корабля раздался громовой голос Ахилла, призывающий вернуться, но никто не услышал, громко пропела боевая труба, приказывая отходить, однако каждый слышал только лязг оружия. Опьяненные победой, россы гнали и гнали троянцев…

– Вперед, вперед! – торопил ратников Петрок, не замечая, что голос от волнения становится таким же яростным и хриплым, как голос Ахилла.

Они продвигались почти бегом, нанося жестокие удары, усеивая поле битвы павшими. Воздух был горячий, наполненный криками, стонами, руганью, ударами железа по доспехам и щитам.

Разгоряченные, россы гнали троянцев до самых стен Трои. Уже совсем близко Петрок видел огромные ворота, там стоял неумолчный крик сотен воинов, что стремились найти убежище от страшных мирмидонян, и вдруг троянцы остановились. Они гибли, но сражались отчаянно, несколько россов отступили в задние ряды, зажимая раны. Их прикрыли щитами. В воротах загремел яростный голос, Петрок дрогнул, узнав вождя троянцев, неустрашимого Гектора.

Петрок поверг на землю еще двоих, и тут из клубов пыли вынырнула великанская фигура. Это был Гектор.

Увидев доспехи Ахилла, он на миг остановился, не решаясь вступить в поединок с неуязвимым вождем мирмидонян. Остановился и Петрок, страшась гиганта, надеясь, что тот уйдет… но Гектор медленно, поднимая копье, пошел вперед.

Петрок не стал уклоняться, чтобы показать крепость своих доспехов, но от страшного удара едва не упал навзничь. Гектор ринулся вперед с мечом, Петрок совсем близко увидел яростные голубые глаза. Уклонившись, он скользнул под руку великана, стремясь достать мечом в живот, но тот легко отвел удар.

Петрок бешено наступал, стремясь нанести тяжелый удар – один-единственный! – Гектор медленно пятился, он пошатнулся на кочке, и Петрок наискось достал его голову. Шлем звякнул, слетел, Петрок успел бы ударить еще, но не смог, ошеломленный: Гектор был точной копией Ахилла – такое же суровое мужественное лице, ярко-синие глаза, белокурые волосы – прав был воевода, видать, венды, основавшие Трою, – кровные родственники, оторвавшиеся от родового ствола сотни лет назад…

Гектор тряхнул головой, волосы сверкнули на солнце, как сотканные из его лучей, решительно отбросил изрубленный щит, схватил обеими руками длинный меч.

– Держись, Ахилл, – прохрипел он. – Сдается мне, ты не так крепок, как о тебе говорят.

Петрок шатался под градом ударов. Разъяренный Гектор наступал, его меч иступился, лезвие погнулось, и он уже бил как молотом. Петрок с усилием остановился, стремясь переломить поединок, но страшный удар обрушился на голову, небо вспыхнуло, он запрокинул голову, теряя сознание, и на миг разошлись на горле пластины панциря, открывая единственно уязвимое место…

Петрок без звука рухнул к ногам гиганта. Кровь ударила тугой струей. Он еще хрипел, руки загребали пыль, шлем свалился, открыв бледное лицо.

Гектор стоял над ним, тяжело дыша. Это не Ахилл, но до чего же непросто сразить мирмидонянина! Они все из-за доспехов неуязвимые, а воды Стикса, в которых Фетида купала сына, ни при чем. Если он действительно неуязвимый, пусть выйдет теперь в бой без непробиваемых доспехов!

Ударили россы, стремясь забрать тело Петрока, сеча завязалась с новой силой. Воодушевленные троянцы дрались отчаянно. Гектор рубился впереди, к нему подоспели братья – такие же гиганты, и россы, уставшие от кровавой бойни, начали медленно отступать сомкнутым строем, всякий раз поражая тех, кто пытался прорвать ряды. Троянцы наступали, гибли сотнями, но немногочисленную дружину сумели оттеснить к самым кораблям.

Третий день скрипели телеги. Из дальних рощ свозили вековые дубы на краду – погребальный костер. Воины на колесницах вытаптывали густую траву, ибо после погребения предстояло насыпать курган, как всегда делали на Поднепровье, а затем открыть тризну – погребальные игры, для победителей которых Ахилл учредил дорогие призы, в том числе самый дорогой – слиток настоящего железа.

Ахилл корабля не покидал. Впервые в жизни, не стесняясь, плакал.

– Не убивайся, князь, – сказал Ярослав. – Разве лучше умереть в постели? Великие герои собрались, пасть в поединке с ними не позорно.

Ахилл не поднимал головы. Петрок погиб геройски, после крады его ждет место в дружине Сварога, но почему плачет сердце?

– Он погиб смертью воина, – ответил он глухо, – но это простая смерть… Для нас она самое лучшее, ибо что мы можем? Если не погибнем славно, никто не вспомнит. Я – бывший князь маленького племени россов, ты – храбрый воин… Таких, как мы, пруд пруди!

Воевода взглянул изумленно.

– Князь, ты не захворал часом?

Ахилл поднялся. Его зашатало, он ухватился за мачту. Он был страшен, лицо пожелтело.

– Сегодня мне во сне явился Петрок… Я знаю, как много мы потеряли. Он приоткрыл мне будущее: мы все бесполезно истребим друг друга, разрушим великие города и падем сами. Затем, попирая наши белеющие кости, придут сюда дикие народы, еще не утратившие звериный облик, что боялись нас раньше, держались на краю Ойкумены… Войны – зло, ибо герои и мудрецы уцелевают редко, а трусость спасается вся! Войны вымельчивают породу людей…

Воевода пошел вслед за Ахиллом, опасаясь, как бы тот от смертельной усталости не свалился за борт.

– Князь, не молчи! Распоряжайся, командуй, не задумывайся!

Ахилл повернул к нему лицо. Усмешка раздвинула губы, и воевода содрогнулся: перед ним было лицо мертвеца.

– Я видел и свое будущее… Я убью Гектора! Я должен его убить за Петрока. Кто-то из его братьев убьет меня – они обязаны меня убить за Гектора. Убьют и всех его доблестных братьев – мои сородичи должны их убить за меня, а город затем разграбят, сожгут, сотрут с земли… Погибнут все ахейские герои, ибо Троя не тот город, который легко захватить… И самое дикое в том, что я, все это зная, не могу вырваться из заколдованного круга, не могу поднять паруса и отплыть в Тавриду, оставив эту бесполезную войну! А ведь если бы я ушел, то и остальные отступились бы! Ахейские герои остались бы живы, Троя по-прежнему была бы заслоном для диких племен!

Воевода смолчал, опустив голову.

– Вот видишь, – сказал Ахилл мертвым голосом, – все идет по воле богов! Так ими задумано, так и будет. А нового бога, которому стоит ввериться, Петрок назвать не успел…

В операционной

В операционную медсестра ввела, придерживая сзади за локти, молоденькую женщину в непомерно длинном больничном халате. Я машинально скользнул по ней взглядом, вздрогнул, всмотрелся. Таня, насмешливая Таня с нашего двора, самая яркая девчонка улицы?.. Когда по утрам шла в институт, я вычислял, когда вернется, выскакивал навстречу, а когда она поняла эти нехитрые маневры сопляка, каким я был в сравнении с провожавшими ее верзилами, то посмотрела так выразительно, что я, сгорая со стыда, спрятался в дом, чтобы с тех пор следить за ее возвращениями только из-за занавески.

Ребята с нашей улицы тоже жадно следили за ней из окон… Но жизнь не стоит на месте: я получил квартиру в дальнем микрорайоне, пошли хлопоты по переезду, появились новые знакомые и новые соседи, после учебы меня неожиданно взяли ассистентом психоаналитика – еще год-два, и доверят самостоятельные операции, и Таня отошла на задний план, хотя горькое чувство утраты осталось, даже разрослось, и я за эти годы так и не женился, почти не встречался с женщинами, за исключением совсем уж случайных знакомств…

Сестра усадила Таню возле операционного стола, со вздохом села заполнять карточку. Таня, бледная и сильно исхудавшая – одни трагические глаза, – безучастно смотрела перед собой. Я ощутил, как меня покидает мудрое спокойствие и понимание психоаналитика. До меня доходили слухи о некоем Викторе, я его однажды даже видел с нею, когда они усаживались в новенькую «Волгу»: красавец с пухлыми губами, высокий, статный, мускулистый, хорошо одет. И ты, насмешливая и проницательная, умевшая видеть нас, твоих дворовых поклонников, насквозь, не рассмотрела это ничтожество, которому и рост, и мускулы, и красивое лицо дали родители, как и фирмовую одежду и личную «Волгу»!

– Что с ней? – спросил Мальцев безучастно.

Он чувствовал себя неважно, а еще предстоит собрание после работы, какой-то обязательный треп о ежеквартальности, докладывать ему, успеть бы приготовиться в обеденный перерыв, а пока хоть основные тезисы обдумать…

– Не реагирует ни на какие раздражители, – ответила медсестра. Она была новенькая, наших терминов еще не усвоила, говорила так, как понимала. – Хоть говори ей что, хоть не говори, хоть плачь – ей все равно!.. Венский говорит, что она зациклилась на чем-то для нее сверхважном, и теперь ее мысли ходят по кругу.

– Зондаж делал? – поинтересовался Мальцев отрывисто. Я видел, что он придвинул листок и сделал первую запись. Почерк корявый, но я разобрал, что речь шла о подшефной свиноферме.

– Да, он сделал два психозондажа, – ответила медсестра послушно, как школьница. – Медикаментозное лечение результатов не дало, показана операция…

Мальцев вздохнул, потер ладонью лоб. На листике под пунктами вторым и третьим было еще пусто.

– Зовите, – сказал он хмуро. – Начнем, работы еще много.

Сестра метнулась за дверь, только халат мелькнул. Слышен был ее звонкий голосок, когда она созывала хирургов, помощников, техников. Они медленно стягивались в операционную, а я еще во все глаза рассматривал Таню. Теперь смотреть можно. Теперь взглядом не обжигает.

На операционный стол ей взобраться помогла медсестра. Таня все выполняла безучастно, как кукла. Где ее мысли, где ее сознание теперь? Ее мир для нас закрыт, она сейчас даже боли бы не почувствовала.

Ее закрепили на столе специальными захватами, техники уже приклеивали свои датчики. ЭВМ оживала по мере их подключения: две стены из блоков в семь миллионов каждый, треть ближайшей стены занимают пять экранов, где уже потянулись пульсирующие белые линии, побежали первые цифры…

Хирурги сходились к столу. Мальцев со вздохом сбросил халат, намереваясь вскарабкаться на соседний стол, как вдруг я, неожиданно даже для себя, сказал громко:

– Прошу разрешить операцию мне!

На меня оглянулись с таким видом, словно у них в операционной неожиданно появилась буриданова или еще чья-то там ослица и запела. Ассистент, да еще младший! Тебе еще пять лет только авторучку подавать хирургу, не раскрывая пасти!

– Я знаю эту девушку, – сказал я торопливо. – Вернее, знал ее здоровой. Подонок, в которого она верила, как в бога – такие хрупкие ранимые натуры, как она, еще на это способны, – в чем-то разочаровал ее. По моему глубокому убеждению, это и стало причиной болезни. Она очень хрупкая! У нее в семье одни скрипачи, лингвисты, художники…

– Гм, – сказал один из хирургов, самый пожилой, – хрупкую натуру повредить легко, вылечить трудно.

– Мне кажется, – сказал я, запоздало понимая, что нельзя так говорить с опытными психохирургами, нужно опускать «мне кажется», – считаю, она зациклилась на противоречии.

Мальцев поморщился, открыл рот, явно собираясь поставить меня на место, а старый хирург спросил с интересом:

– Ну-ну, каком?

– Он, дескать, идеал, но поступил мерзко, и вот она день и ночь ежечасно и ежеминутно пытается найти объяснение, оправдать его…

– Найдет? – спросил кто-то.

– Вряд ли, – ответил я. – Довелось видеть этого героя. Как она влипла, не понимаю.

– Тогда операция неизбежна, – сказал главврач. – Ну а вы, юноша, уверены… э-э… в себе? Что вы умеете делать?

– Я прошел специальные тренировки, – отчеканил я, глядя ему преданно в глаза. – Я с отличием сдал экзамены по психозондажу и погружению, я полгода ассистирую…

– Я, я, – прервал меня главный. Он несколько мгновений молчал, глядя, как я покрываюсь краской, затем договорил уже другим тоном: – Впрочем, для психохирурга – это не порок… Для человека…. э-э… порок, а для хирурга нашего профиля – достоинство. Кроме того, коллеги, нам пора выдвигать молодую смену… Да и сверху напоминают, что мало работаем с кадрами.

– Василь Леонидович, – сказал самый пожилой, – конечно, это поможет, если молодой че-эк знает эту девушку. Он знает ее слабости, достоинства, в чем-то знаком с внутренним миром. К тому же начинать самостоятельно все равно когда-то придется… Но как бы не увлекся! Понимаете?.. У этих юных девушек бывают, скажем, такие глубины, такие отклонения, что… гм… как бы этот юный Дон Кихот не ринулся исправлять все немедленно.

Я вскинулся от обиды:

– Вы меня принимаете за мальчишку с улицы? Мы изучали именно глубинную психологию, не беспокойтесь. А здесь, как вы догадываетесь, это основная наша работа.