Вечернее небо на головой такое густо-синее, словно там наложили три слоя, дальше в сторону горизонта становится фиолетовым, оранжевым, а у самой черной, как уголь, земли горит ярко-желтый свет, словно кипит и плавится море золота.
      На фоне этого прекрасного и страшного неба высятся металлические скелеты высоковольтных вышек с тремя парами раскинутых в стороны худых рук, откуда в обе стороны уходят целые пучки проводов. Поставили их годы и годы назад, если не десятилетия, и будут стоять и в тот день, когда уйдем в сингулярность…
      Впереди вялотекущая пробка, машины ползут обреченно медленно и покорно. Некоторые попытались проехать по тротуару, но там и застряли: дорогу сузил, оказывается, огромный кран, а он, чтобы не слишком мешать движению, влез правыми колесами на пешеходную часть, перекрыв путь хитрецам.
      На длинной трубе покачивается кабина, очень похожая на мусорный бак. Электрик в желтой одежде возился с проводами, над ним летает и рассерженно кричит птица, вроде даже гадит на голову, но у электрика для этой цели предусмотрительно напялена каска до самых бровей.
      Наконец миновали скопление, машины понеслись, набирая скорость, как освобожденные из клетки птицы. Тамара откинулась в кресле и даже чуть опустила сиденье, так что полулежит; у меня в мозгу сразу нарисовалась соблазнительная картинка. Раньше я таких женщин боялся, потом как-то ощутил, что многие из них нуждаются в нашем внимании даже больше, чем те, которые вешаются на шею при каждом удобном случае…
      Тамара, словно уловив мои мысли, бросила в мою сторону предостерегающий взгляд. Многие, сказали ее глаза, но не все.
      Хорошо, подумал, что телепатии не существует. Хорошо!
 
      Она сказала: «Спасибо за ужин», а я не заметил, что после изобретения минета женщинам нет нужды помнить слово «спасибо», потому что женщины женщинам все-таки рознь, это уже усек.
      Но пока рулил через весь город в свой район, все-таки бурчал и злился, обыгрывая некие упущенные возможности, когда можно было бы… ну, как-то запустить механизм процесса, что мы самец и самка, а не только девелопер и юрист.
      «А я не буду, а я не стану, а ты нагнешься, а я достану!» Это пелось нашими родителями, дескать, парень высокий, девчонке и хотелось бы его поцеловать, но…
      Сейчас, если спеть эту строку, у всех ассоциация будет иная: мол, она нагнется, а я засажу ей. То есть все сместилось, вернее – упростилось. Весь ритуал предварительных ухаживаний и ритуальных плясок, который есть даже у зверей, убран за ненадобностью.
      Собственно, а зачем он? У зверей – понятно, звери не умеют даже говорить, самцу просто необходим этот ритуал, чтобы и объяснить, что, во-первых, хочет трахаться, во-вторых, силен и здоров, в-третьих, от него пойдет здоровое потомство. Все это он и объясняет при помощи сложного танца, а еще и в виде свадебного подношения, как, к примеру, паук самую жирную муху несет понравившейся паучихе, демонстрируя, какой он крутой охотник.
      Люди – не пауки, не рыбы и даже не обезьяны. Этот ритуал наконец-то заменили демонстрацией суммы на кредитной карте плюс дорогой машины и элитной квартиры, а если не идет речь о продлении рода, то не требуется даже таких жестов. Потрахались для улучшения цвета лица – и все. Так, на ходу. В квартире, в подъезде, на улице или на эскалаторе – да где отыщется свободная минута и подвернется подходящий партнер. Подходящий для подъема гормонального тонуса, что улучшает цвет лица и способствует продлению активной молодости и активного долголетия, сейчас все на этом помешались. Но, наверное, траханье если не способствует, то и не вредит. Зато отвлекает от агрессии, мол, кто трахается вдоволь, тот не воюет…
      Но ей такая простая мысль, похоже, в голову не пришла. Или по старинке полагает, что не всякий партнер подходит. Дура очкастая.
      …Ночью снилось что-то поллюционное, не запомнил ничего, кроме ощущений, но утром очищенный мозг начал со старой притчи, где испуганная мамаша спрашивает: «Доктор, что с моим мальчиком?» Врач, осмотрев парня, говорит, у него компьютерная зависимость. «Ох, доктор, как его вылечить?» – «Да как обычно, – отвечает врач, – вино, сигареты, девочки…» Мораль проста, родители всегда оберегали своих детей от всего нового и непонятного: телевизоров, магнитофонов, теперь вот от компов и непонятно-заразного инета, где столько порнухи, столько порнухи… И невдомек, что те, кого уберегли, стали хорошими слесарями-водопроводчиками, а кого уберечь не удалось… эти несчастные стали учеными, банкирами, президентами, исследователями, промышленниками, просто предпринимателями…
      Я еще помню картинку из детства, как бабушка меня привела к маме на работу, а там в бухгалтерии сотни тетенек щелкали на счетах, перебрасывая по толстой проволоке костяшки справа налево и обратно, как делали еще древние египтяне. И не хотели пересаживаться за компьютеры. Выиграла та, которая пересела первой. Только она и осталась в фирме, заменив остальных ленивых и тупых дур. Остальные вынуждены были искать не просто другую работу, но и переучиваться: кому нужны работники со счетами? Разве что для показа туристам, как индейцев с бубнами…
      Но для нас гораздо важнее другое. Уже с детства у подростка выбор: либо вино-сигареты-девочки, либо компьютер с широкополосным доступом в инет. И родители, если не идиоты, понимают, что даже если ребенок ничему из инета и не научится, а это просто невероятно, немыслимо и так пока еще нигде не случалось, то все равно сидит дома и упражняет мозги, а не трахается в подъезде с такой же поддатой, как и он, девчонкой, а потом не знают, кто кого из них заразил сифилисом, СПИДом и гонореей. Да еще и денег просит на аборт.
      Вывод? Поколение просиживающих перед компом уже сейчас умнее на пару ступенек тех, кто за ними не просиживает. Даже если это поколение учится с ними в той же школе. Разделение проходит не по годам, а по этой странной линии, которой раньше не было и которую потому социологи и психологи пока еще не видят.
      Конечно, поколение тех, кто не просиживает перед компом, в немалой степени крупнее, сильнее, у них лучше развиты бегательные и прыгательные функции, что таким важным кажутся в этом возрасте, и вообще они активнее во дворе, на улице и на вечеринках. Правда, потом будут мыть машины тем, кто просиживал перед компами, но это будет потом, а сейчас у них явное преимущество… которое видят только они да их недалекие родители.
      Тимур утверждает, что процент разводов в семьях, где хоть один из супругов просиживает в инете, равен двум и трем десятым, а в традиционных семьях, где любят развлекаться привычным способом: кино, вечеринки, выезды на природу с шашлычками, – семьдесят три и пять десятых.
      Всем нам эти цифры показались верными, так и должно быть, чему удивляться, только дотошный Роман насел, требуя показать источник, откуда взял. Тимур не стал юлить, а признался, что сам выдумал. Просто из головы взял. Роман поворчал, но сказал неожиданно, что вообще-то, когда проведут первое исследование на эту тему, цифры будет примерно такими. Видно по соседям, по знакомым.
 
      Гулько начал напоминать про обед еще за час, он на какой-то хитрой диете, когда чем больше ешь, тем сильнее сгорает жир, но сухие мышцы остаются. Вышли на улицу, ахнули от слепящего солнца и прогретого до зноя воздуха.
      Роман сказал пораженно:
      – Ну и апрель!.. Или это всемирное потепление?
      – Андронный коллайдер, – поправил Тимур авторитетно. – Началась черная дыра… Скоро всех нас засосет.
      Под жарким солнцем одни женщины одеты еще почти по-зимнему, другие уже в совсем легких топиках и мини-юбочках. Тимур засмотрелся на двух девчонок, одинаковые такие, только одна рыженькая, вторая беленькая, с развитыми фигурками, заорал весело:
      – Эй, блондинка!.. У тебя вагина есть?
      Беленькая оглянулась, лицо на удивление милое и женственное, почти не накрашена, взгляд ярко-синих глаз скользнул по нашим фигурам.
      – Есть, – ответила она веселым щебечущим голосом. – А что?
      – Покажи! – предложил Тимур.
      Она снова скользнула по нас взглядом и отвернулась со словами:
      – Покажу. Но не вам.
      Тимур, нимало не смущаясь, звучно чмокнул, вытягивая губы трубочкой, я даже понял по его мечтательному лицу, что именно он вообразил.
      Гулько пихнул его в бок и сказал сварливо:
      – Беги места занимай!.. А то в прошлый раз пришлось стулья воровать из другого зала!
      Я зашел в кафе последним, я же шеф, мне все равно и место займут, и стул придвинут. Могу, не отвлекаясь на бытовые мелочи, продолжать мотать клубок мысли, что, вообще-то, нет лучшего инструмента глобализации, чем баймы. Это сейчас они еще во младенчестве, их не принимают всерьез, но даже сегодня любой игрок постоянно сталкивается с другими, которые, пробегая мимо, то полечат, то пробафят, то помогут справиться с опасным монстром. Баймеры из других стран сперва общаются друг с другом улыбками и поклонами, потом учатся писать на ломаном английском короткие слова, затем дорастают и до общения по тимспикеру.
      Любые баймы строим так, чтобы одиночных игроков принудить сбиваться в партии, в группы, в кланы, гильдии, а затем и в альянсы гильдий. Рейд-босса не завалить в одиночку, баймер начинает просить помощи, собирает группу из тех, кто готов помочь. Вот такая группа из немцев, русских, итальянцев, датчан, японцев и вообще экзотичных айсоров идет бить Большого Гада, на ходу распределяя роли: кому танковать, кому лечить, кому кого подстраховывать… И люди из разных стран начинают жить не просто общей жизнью, но эта их общность им становится ближе, чем соплеменники, говорящие с ними на одном языке!
      К нам за стол плюхнулся Андрюша Скопа, бодренький и довольный, потирает руки. Посмотрел на мрачного Гулько, у того лицо одутловатое, под глазами темные мешки, кривится при каждом движении головы, словно она наполнена горячей ртутью.
      – А не пора ли, – сказал Скопа с апломбом, – начинать борьбу с пьянством? Заодно и человечеству пользу принесем, хотя, конечно, меня интересует самочувствие нашего дражайшего Тарасика…
      Гулько проворчал:
      – Начинай, начинай… Я обеими руками «за».
      – А что? – спросил Скопа задиристо. – Получилось же с курильщиками?.. Медленно, но додавили гадов…
      – Это не мы, – возразил в интересах справедливости Роман. – Мода на здоровье их додавила. Отец говорит, курение считалось признаком мужественности, а некурящие – хиляками. Когда сумели все перевернуть, тогда народ и ломанулся в некурящие…
      – И с алкоголизмом сделаем то же самое, – сказал Скопа бодро. – Даже с пьянством. Пьющих объявим хиляками, недостаточно мужественными… словом, перевесим на них всех собак, каких сейчас вешают на непьющих.
      – Этого мало, – сказал Роман трезвым голосом, – нужен комплекс мер. Объявить их социально опасными, нестабильными, намекнуть и на то, что пьющий за бутылку родину продаст…
      – Э, э, – сказал предостерегающе Гулько, – давай без политики! Осточертела.
      – Можно, – согласился охотно Скопа. – Пьющий все продаст! Нестойкий элемент… Слушай, Тарас, смотрел я твои концепты, красиво, но где ты видел деревья с синими листьями? Давай, дружище, поближе к реальности! Сейчас она востребована, как никогда! Видеокарты теперь одна другой круче, так и прут, так и прут! Все потянут.
      Они поглядывали на меня, но я мирно хлебал большой ложкой ароматный борщ и показывал, что я в облаках и не снизойду.
      Гулько поморщился:
      – Что ты меня каждый день достаешь с этой гребаной реальностью? Я сегодня срезал угол на дороге на работу через парк, так сразу в собачье говно вступил!.. Громадное, какого-нибудь перекормленного кане корсо. Нужна нам такая реальность? Мы делаем мир, в котором должно быть хорошо!
      Скопа повел носом.
      – А ты подошвы хорошо вытер? – спросил он озабоченно. – А то запах какой-то…
      А Роман вытаращил глаза и сказал протяжно:
      – Кстати, это идея…
      – Какая?
      Скопа сказал обрадованно, не давая Роману вставить слово:
      – А говно мобов разбросать по миру!.. Если вляпаешься, получаешь дебаф или какой-нибудь минус. Пусть даже маленький, но неприятный.
      Я молчал, а Тимур наконец оторвался от сочной котлеты по-киевски, промычал с набитым ртом:
      – Тогда развивай тему глыбже. Это если вляпаешься в говно, скажем, антилопы. А если в говно дракона, то прилипаешь… скажем, на полчаса.
      – Пока не подсохнет и не отвалится, – подсказал злорадно Скопа.
      – Да-да, что-то в этом роде, – согласился деловитый Роман. – Сделать и говно мобов разноуровневым! Говно жуков и прочих низколевельных просто не замечаем, ну разве что нубы страдают, средним доставляет неприятности, а от разбросанных фекалий рейд-боссов могут пострадать даже хаи.
      Тимур одобрил глубокомысленно:
      – Да-да, это мысль. А то расслабляются некоторые, прут из одной локации в другую как в парке, под ноги не смотрят.
      Скопа сказал беззаботно:
      – Я вообще-то на коне. Если на конские копыта прилипнет, ну и что? Ему дебаф? Так я для кача все равно с коня слезаю.
      – Скорость уменьшить, – сказал Роман. – Карьер на галоп, галоп на рысь, а если на рыси, то вообще конь перейдет на шаг.
      Гулько покосился на меня, я все еще не реагировал, пусть народ брэйнстормит, наконец он раздул грудь, как самец ящерицы в брачный период, и рыкнул так, что затряслась посуда:
      – Придурки, вы о чем?.. Я ж для примера! Как не надо! Что не стоит тащить в виртуальный мир из рилайфа! Как это самое, во что вляпываемся в реале!.. А вы?.. Как не стыдно?
      – Деньги не пахнут, – ответил Тимур бодро. – Если на говне заработаем, как император Диоклетиан, то почему не вставить? Даже прикольно будет.
      – Кому прикольно? – вскрикнул Гулько и чуть не опрокинул тарелку, взмахивая дланями. – В такую байму приличные люди заходить побрезгают!
      – Откуда знаешь? – спросил Скопа деловито. – А вдруг как раз попрут? Телешоу вон сколько смотрят!.. А это еще то говно, любое говно перед их говном вообще запахнет пирожным!
      Тимур с таким смаком облизал пальчики, что чувствительный Роман позеленел и зажал ладонью рот, а глаза полезли на лоб. Немного подумав, он взял свою тарелку и перебрался за другой стол.
      Тимур потер ладони, глаза вспыхнули злорадным блеском.
      – А у кого петы, тому совочек вручить и пакетик! Пусть за своими зверюками убирают. А что? Будем приучать к культуре!
      Скопа сказал с сомнением:
      – Так совсем замордуем баймера. Нет уж, пусть хоть в виртуальном мире оттянется… В смысле, отосрется. В реале нельзя, а тут пусть дефекалит вволю. Даже на тротуаре.
      – Какие у нас тротуары? – спросил Тимур с недоумением. – У нас дикие и неисследованные локации.
      – Тогда на памятники старины, – поправил Скопа. – У нас же везде из песка руины древних цивилизаций. Вот только собрался подойти и осмотреть, а там на плитах атлантов и лемурцев: «Здесь был Вася», «Коля + Маша = любов», а также куча говна. И все довольны.
      – А любители старины?
      Скопа беспечно отмахнулся:
      – Они не баймят. Они вообще компов боятся, а инет для них – сатанинская придумка. У нас же целевая аудитория продвинутых в хай-теке! Так что все путем. Срать можно вволю!
      Тимур засопел, посмотрел умоляюще на меня, но я взялся за десерт и ни на что не реагирую, он ухватил тарелку и сделал вид, что возмущен, прямо щас уйдет вслед за Романом.
      Скопа схватил его за руку:
      – Все-все, сменили тему! Это же мы так. Прикалываемся просто. Ешь и не думай вовсе, что твоя котлета похожа не только на котлету…
      Тимур молча взял тарелку и все-таки ушел к Роману. Скопа посмотрел ему вслед и сказал задумчиво:
      – Может быть, лучше всего забабахать на тему постъядерного мира? Ну там развалины городов, мутанты всякие, зомби, а мы ходим с автоматами, у которых патронов немерено, с рельганами и бэфээфами…
      – Бефээфами, – передразнил Гулько. – Ты еще «Золотой Топор» вспомни. Нет, постъядерными, уверен, народ объелся. Что-то эти баймы, как стадо коров, поперли…
      – Почему именно коров? – поинтересовался Скопа.
      – Коровы тупее, – объяснил Гулько. – Даже ты соображаешь лучше. Нет, я другое заметил… Тенденцию!
      – Ну-ну?
      – Чем больше у народа компов, инета и мобильники чем навороченнее, – сказал Гулько, – тем сильнее нас тянет в мир меча и магии. Объелись техникой! Жить без нее не можем, видеокарты покупаем самые крутые, а мечтаем о волшебстве, драконах и принцессах… Потому байму надо делать именно на фэнтезийной основе!
      Скопа подумал, сказал осторожно:
      – Может быть, соединить мир магии и мир технологии?
      Гулько отмахнулся:
      – Уже делали. Я б не сказал, что успешно. Вроде бы и вашим, и нашим угождали, а что-то не идет. Фальшь какая-то чувствуется. Вроде двухголовых монстров. Рейтинг таких байм невысок.
      – Может, плохо сделали? – спросил Скопа с надеждой.
      – Да вроде бы, – ответил с сомнением Гулько, – графика на уровне… И мир детально проработан. И система боя… Нет, там именно это вот соединение. Многие, не разобравшись, скорее бегут в такую байму, чтобы хлебнуть того и этого щастя, а потом через месяц уходят обратно… А в Ультиму вон одиннадцатый год играют! Одни и те же.
      Они все чаще поглядывали на меня, я молча допивал кофе и все еще не сказал веское слово.
      – Шеф, а как это видится с высокой колокольни?
      Я сказал с тяжелым вздохом:
      – Знаете, ребята, первый признак бездельника? Он берется рассуждать, как преодолеть ипотечный кризис в стране, нехватку нефти по всему миру, глобальные проблемы интеграции, а дома вода хлещет из прорвавшейся трубы, дети кричат голодные…
      – Понятно, – сказал Тимур быстро. – Все понятно, шеф! Я вот тут просчитал… Сейчас у всех двуядерники, у многих уже и на четырех, а когда выйдет наша байма, будут восьмиядерные. Так что можем уже сейчас анимировать даже морды! Проги уже есть, но можно устроить аппаратную поддержку, при драке будут кривиться в ярости, при шутках – улыбаться, хохотать…
      Я молча отодвинул пустую чашку, все поднялись синхронно, Тимур искательно заглядывал мне в лицо. По дороге к двери я сказал с горьким вздохом:
      – Хорошо бы, согласен. Заодно обскачем конкурентов. Но ты, Тимур, как будто ни в одну байму не играл!..
      Он спросил обидчиво:
      – А что я сказал не так? Что не так?
      Я вздохнул еще горше:
      – А ты не видишь, сколько нашего труда и так улетает в дупу?.. Вкалываем, как негры на плантации, над графикой, каждый листок вытютюливаем. Стараемся, чтобы при увеличении даже букашки ползающие были крупным планом со всеми их пятнышками, лапками, усиками… и что? Да любой баймер всегда поднимает камеру повыше, чтобы обзор, обзор!.. А то будет любоваться капельками росы, а сзади напрыгнет моб и сожрет искусствоведа на месте!
      Хотя яркое солнце ударило в лица так, что все поморщились, Гулько ухитрился потемнеть, словно его одного накрыло грозовой тучей.
      – Эх, – сказал он тяжело, – не хочется соглашаться с начальством, в подхалимы запишут, но из-за такого подхода баймеров… в самом деле многие наши находки коту под хвост.
      – Ничего, – сказал я, – соглашайся, соглашайся. Люблю, когда мне вот правду-матку прямо в глаза.
      Он сказал уныло:
      – Как сказал Базаров, природа не храм, а мастерская, и человек в ней – работник.
      – Это Некрасов сказал, – уточнил Тимур. – А что за Базаров? Нет такого писателя. Писарев, может быть?
      – Вот-вот, – сказал Гулько. – Вся природа в байме – только мастерская. А еще место боя. На арене никто не рассматривает цветочки!
      Мы брели к своему офису – до здания всего полквартала – настолько озабоченные, что прохожие начали посматривать с опаской. Одна из девчонок крикнула из их стайки, что покажет сиськи, только чтоб мы заулыбались.
      Тимур тоже хмурился, оглядывался на девчонок и двигал кожей на лбу, наконец сказал горячо:
      – Да? А попробуй выпустить байму с хреновой графикой! Сколько ни расхваливай геймплей и обширную карту, а без суперской графики не обойтись.
      Скопа смотрел на Тимура, тот поглядывал на меня.
      – Шеф, будем делать анимацию морд или нет?
      – Будем, – сказал я. – Только в самых общих чертах. И только трех-четырех выражений. И так нагрузка на железо обрушится, как слонопотамская лавина!
      Тимур удивился:
      – Почему? Сразу заложу параметры, что анимация проявляется только тогда, когда ее рассматривают. Ну, скажем, при трехкратном увеличении. А когда смотрят сверху, как дерутся тридцать человек, то какая там анимация? Что есть, что нет – без разницы. Так что ее и не будет.
      Скопа сказал заинтересованно:
      – То есть делаешь привязку к колесику мышки? Как только начал зумить, тогда только, да?
      – Не когда начал, а когда прозумил достаточно, – объяснил Тимур. – Нагрузка, кстати, ничуть не возрастет! Что трое игроков одного моба метелят, что морда одного чара на весь экран играет бровями, морщится, кривится… Это нагрузка не на железо, а на разработчиков! Это я намекаю, что инфляция растет, а наша зарплата все та же…
      Я сказал, защищаясь:
      – От вас зависит, чтобы байма вышла побыстрее и без особых глюков. Тогда будет не только зарплата. Большой сладкий пирог, понятно? Разделим на аккуратные такие неравные дольки! А пока затяните пояса потуже.
      В нашем здании размещается два десятка контор, с обеда возвращаются с разных сторон так дружно, что у дверей уступают друг другу дорогу, как у входа в супермаркет.
      Все помалкивали, только уже на нашем этаже Тимур заговорил:
      – Если будет добро, я мог бы заложить не меньше сорока выражений лица… Да хоть сотню, если железо потянет! И совсем это не скажется на сроках! Дома поработаю и в выходные. Самому интересно. Пусть хмурятся, морщатся, смеются, стискивают зубы, выдвигают челюсти, надувают щеки… Некоторые привяжу к определенным типам… К примеру, хорошенькие девушки не смогут выпячивать нижнюю челюсть или играть желваками, а суровый варвар будет лишен кокетливого подмигивания…
      Они заговорили уже о деталях, я отвлекся, мысль повиляла хвостом между рабочих тем и ушла к воспоминаниям о моей странной юристке. Как смотрела, что говорила, как слушала и что в этот момент могла подумать, когда я на секунду отвлекся от деловой беседы и как-то непроизвольно раздел ее взглядом… Она это ощутила либо что-то заподозрила. Наверное, я сбился с речи или как-то изменился в лице…
      Как бы не подумала, что озабоченный. У нас, правда, женщин совсем нет в коллективе, если не считать Алёны, так что не бабники, видно. С другой стороны, это только для старшего поколения видно, а шибко продвинутые сразу решат, что мы просто сборище гомосеков.

      В офисе еще почти пусто, только Василий Петрович неспешно, но мощно молотит по клавишам, рядом недопитая бутылка кефира и куча зеленых листьев. Да еще через два стола уже пялится в экран Алёна, пальцы быстро-быстро порхают над клавой, печатает вслепую, на экране быстро крутится пугающая призрачная сеть, похожая на сеть для ловли привидений.
      – Привет, Алёна, – сказал я. – Не надумала переходить к нам на полную ставку?
      Она оглянулась, засмеялась, показывая ровные и блестящие зубы.
      – Пока нет, но за предложение спасибо.
      – Хорошо работаешь, – сказал я. – Я вижу, когда кто отлынивает. А ты, если можешь сделать недельную работу за пять дней, – делаешь. Я это ценю.
      – Спасибо, – сказала она легко. – Я тоже ценю, что меня замечают. Спасибо, шеф!
      Робко вошел и, заискивающе улыбаясь, направился к своему столу Арнольд Изяславович, довольно известный писатель, при взгляде на которого я всегда чувствую неловкость и даже смутную вину. Его привел и рекомендовал Василий Петрович как собрата по творческому цеху и вообще хорошего человека. С тех пор их столы рядом, основная задача Арнольда Изяславовича писать диалоги и реплики энпээсам. Он жутко стесняется своей работы, часто и конфузливо уверяет, что у него семь книг, за одну получил сразу три престижные премии, но литературой не проживешь, вот и того, подрабатывает.
      Мне кажется, про эту подработку помалкивает среди своего круга знакомых, но и за нас держится отчаянно: все-таки хоть какие-то деньги, причем – стабильные.
      Хороший милый человек, интеллигент до мозга костей, но он так и не чувствует, что нынешняя литература в прежнем виде умирает, это видно всем, у кого на плечах голова, а не приспособление для демонстрации шляпок и бейсболок. Поэзия уже склеила ласты. Последний всплеск у нас был всего полвека назад, когда поэты собирали народ на стадионах, а теперь сборники стихов даже лучшие из лучших выпускают за свой счет, и уже ни один поэт на свете не в состоянии прокормиться стихами, как кормились раньше тысячи.
      То же самое и с прозой. Бумажное книгоиздание умирает, сейчас самые читающие страны – Индия, Бангладеш, Пакистан и подобные им, где все еще не стали массовыми проигрыватели фильмов, инет, баймы. Но это не было бы трагедией, если бы дело ограничивалось только изданием на бумаге. Подумаешь, сперва вообще писали на глиняных табличках! И литература не умерла, когда перешла на пергамент, а потом и на бумагу. Не умрет литература и оттого, что уже почти перешла на электронные носители. Я за последние несколько лет не купил ни одной бумажной книги: из инета качаю все необходимое. Но читать от этого не перестал.
      Но беда в том, что и на иных носителях литература умирает. В основном все качают «нужное», то есть справочники, энциклопедии, рефераты, статьи… Если художественную и скачивают, то лишь с пиратских сайтов, когда можно качнуть сразу десяток-другой, а то и сотню романов, места занимают на диске мало, как-нить на досуге посмотрю… Чаще всего руки не доходят, а если и заглянешь иной раз, то по диагонали и только каждую десятую или сотую из скачанных.
      Дело в том, что литература не изменилась со времен неолита. Она выполняет те же функции, что и «О все видавшем…», «Илиада», «Слово о полку Игореве», «Гамлет», «Война и мир», то есть ей по фигу, что мир изменился, она «о душе и внутреннем мире». Но это чистоплюйство грозит тем, что литература останется в том веке, уходящем. В новом веке высоких технологий ее уже не будет. Во всяком случае, той прежней, со старыми задачами.
      Может ли литература измениться кардинально? Чтобы выжить в новом мире? А желательно не просто выжить, а остаться тем пылающим факелом, что рассеивал тьму на протяжении веков и даже тысячелетий, вел народы к свету и цивилизации!
      Думаю, шанс есть. Но только если ее творцы поймут, что в мире высоких технологий прежние романы с «вечными проблемами» будут выглядеть, как сейчас мечи, кинжалы, балалайка и лапти на стене в прихожей современного интеллигента.
      Мир меняется стремительно, все специалисты уверяют, что через тридцать-сорок лет наступит сингулярность, то есть человечество исчезнет как вид. Увы, люди живут, словно вот так все будет длиться до тех пор, пока не погаснет Солнце…
      У литературы, как некогда самого массового и самого мощного воздействователя на сознание, есть шанс вернуть себе лидирующее положение, если начнет готовить общество к приходу нового мира, к резким и необычным изменениям в самом человеке и в мире вокруг него.
      Литература может и обязана подготовить человека для Перехода. Это гораздо более великая и грандиозная задача, чем стояла перед нею во все века. Если литература возьмется за эту необходимую работу, у нее будет шанс войти в том или ином виде в сингулярность вместе с человеком, а не остаться там, где остались хомуты, кареты, салопы, ямщики, пейджеры и видеомагнитофоны.