ШТУРМ ВЫСОТ

Как ни прекрасно было нежиться в зелени Козгун-Токая, надо было все-таки спешить со сборами и выступать дальше и выше, туда, где ждали нас неизвестность, море фирна и «вершиночка».

Наконец, 26 августа, часов в двенадцать, в яркий солнечный день отряд в 14 всадников покинул Козгун-Токай, взяв направление на восток к ледникам.

Всадники-альпинисты сменили здесь винтовки на ледорубы, а за спиной каждого висел рюкзак с грузом и притороченными сверху спальными мешками и кошками. Всадники-топографы везли на себе все геодезическое имущество, составлявшее также не малый вес.

Киргизы – их было 3 – ехали на вьючных и вели еще по одной вьючной лошади. Вьюки были своеобразные. Две лошади были нагружены сухими дровами, другие продовольствием и снаряжением альпинистской и топографической групп. И, наконец, двое сопровождавшие нас, Семен и «химик» замыкали отряд. Они должны были вернуться с лошадьми обратно в Ковгун-Токай и ждать нашего возвращения. Радостное настроение охватило всех, даже «насквозь методичный» Бархаш мурлыкал себе под нос «Цыганскую» или «Тореадора».

Сбоку бурлила Саук-Дара, но мы уже не боялись ее и поплевывали в ее мутные воды с высоты своего седла. Но скоро Саук-Дара опять прижала нас к скале и, видимо, в последний раз, не пропустила вброд. Пришлось битых 2 часа делать ледорубами дорогу для лошадей по осыпи в обход реки.

Наши разведчики вдруг остановились и приказали остановиться всем остальным. Альпинисты галопом направились в обход небольшого гребешка, вдававшегося в долину и закрывавшего ее впереди. Выехав на середину долины, сразу осадили лошадей перед открывшимся совсем близко массивным ледником, сползающим слева и запирающим долину. Все по команде выстроились в шеренгу и салютовали ледорубами первым льдам. А ледник был, действительно, величественный. Он сползающими моренами высился над долиной, матовый, кое-где покрытый грязью, увенчанный наверху белоснежными гигантскими иглами, игравшими в лучах заходящего солнца всеми цветами радуги. Высота его над долиной была 100—120 м.

Перед самым ледником мы остановились на ночлег. Место было хорошее, но последнее, имеющее дрова. На утро погода немного испортилась. Над ущельем, садясь на вершины хребтов, нависли тучи. Солнца не было видно. Дул ветер, и слякотный мелкий дождь покрыл долину, как туманом. Но мы все решили ехать дальше.

Переехав два раза Саук-Дару под самой стеной ледника, который оставил в этом месте довольно широкий проход, мы выехали в раскинувшуюся долину за ледником.

«Первый поперечний ледник» – таково теперь имя этого ледника.

Двигаясь дальше по левому берегу реки, усыпанному большими остроконечными осколками камней и галек, мы скоро опять уперлись в ледник. Дальше на лошадях проехать было невозможно, и, переправившись на правый берег Саук-Дары, мы устроили вторую после Козгун-Токая базу.

Лошади с Семеном, «химиком» и красноармейцем Гизятовым были отправлены обратно в Козгун-Токай.

С Семеном мы отправили последние вести о себе в далекую Москву и стали готовиться к дальнейшему пешеходному пути.

Поднявшийся ветер разогнал тучи, и скоро солнышко, как ни в чем не бывало, уже пекло вовсю, а ночью звездный шатер, раскинувшийся над нами, обещал на завтра хорошую погоду.

Утром все повылезали из палаток. Вид у каждого из нас был ужасный, пыль набилась повсюду: волосы, нос и лицо были покрыты толстым налетом ее; умывшись, мы приняли человеческий вид.

Теперь Крыленко уже работал с краской и кистью над большим полированным камнем, выводя буквы:

«СССР. Памирская экспедиция.

Геолого-топографо-альпинистская группа.

Крыленко – Никитин – Герасимов.

28 августа 1929 года».

Бархаш в это время распределял груз: что взять с собой и что оставить. «Мальцы» пошли в грот ледника, из которого с ревом вырывалась Саук-Дара. Я фотографировал. Герасимов и красноармейцы пошли вперед на ледник для производства своих работ. Все были заняты своим делом. Полное разделение труда.

«Второй поперечный ледник», как мы назвали этот ледник, был значительно меньше первого, но замыкал долину наглухо, и приходилось пересекать его по льду.

Часа через 2 мы все с грузом по 16 кг, а носильщики чуть больше, были по другую сторону ледника, в большой, тянущейся до следующего ледника, равнине. Переправившись вброд через Саук-Дару, мы пошли по ровной лощине, устланной мелкой галькой и имеющей значительный подъем. Два хребта здесь уже были суровее, более грозно наступали на долину и уходили дальше к виднеющемуся впереди хребту, который как бы пересекал и уходил в южном направлении от пика Ленина. Топографическая группа ушла далеко вперед, и ее не было видно. Киргизы носильщики пошли правым берегом Саук-Дары и скоро тоже скрылись за ледником. Бархаш, шедший впереди нашей группы, повел нас левым берегом к левому углу ледника, все время доказывая нам свою гипотезу, что будет легче пересечь ледник, чем идти вдоль по нему, как пошли киргизы.

Скоро мы вступили на этот ледник; своей бугристой поверхностью он уходил далеко и замыкался большим хребтом Зулум-Арт, тем самым, который шел к югу от пика Ленина; ледник же затем круто поворачивал влево по нашему пути, по направлению хребта и уже прямо шел на север к седловине Заалайского хребта. Справа, с юго-востока, также спускался большой ледник, который нам еще не был виден. Мы шли, таким образом, уже по леднику, который назвали «Основным Саук-Сайским ледником».

После долгих скитаний по буграм и котловинам ледника, наконец, все согласились взять направление резко влево, к зеленеющему вдали склону, пересекая как бы по хорде изгиб ледника, образующего здесь полуокружность, и выйти уже на продолжение ледника, спускающегося с севера. К тому же в записках немцев говорилось о том, что они прошли этим же путем, – по их мнению, легким путем. Солнце нещадно палило и жгло отраженными от льда лучами наши лица. Были надеты «консервы» – темно-желтые очки, предохраняющие глаза от действия ультрафиолетовых лучей. Жажда одолевала всех. Мы не знали, когда же кончится этот чертовский ледник, который пришлось пересекать чуть ли не весь. Не успеешь подняться на гребень, как тотчас же приходится спускаться вниз в большую котловину, на дне которой виднеется гладкая поверхность ледникового озера с холодной прозрачной водой или «мельницы», зияющие своими темными пропастями. Иной раз хотелось сесть и «съехать», как мы это делали на осыпях, но зиявшие повсюду трещины заставляли отказываться от этого предприятия, и приходилось медленно и осторожно идти по гребню, ширина которого едва достигала 72 м, а склоны представляли гладкую ледяную поверхность. С этого гребня видно было, как слева (справа по течению ледника) в «Основной Саук-Сайский ледник» спускался большой поперечный ледник, похожий на оставленные нами позади ледники.

Это был «Третий поперечный ледник».

По грандиозности вида и по размерам эти поперечные ледники и особенно «Основной» ледник, по которому нам в дальнейшем пришлось идти около 45—50 км, далеко оставляют позади себя все кавказские ледники – Цаннер, Твибер и др.

Наконец часам к 3, т.е. после долгих скитаний по бугристому леднику, мы достигли его правого берега и пошли по песчаному руслу какого-то небольшого ручейка. Измотавшиеся этим переходом, мы остановились на обеденный привал: съели черной икры, сухарей с холодной водой и, наверное, все бы с удовольствием уснули, но тут заметили работающих впереди Герасимова, Нагуманова и Сухотдинова – наших топографов, и подходящих сзади киргизов-носильщиков, которые, видимо, совершенно не торопились.

Бархаш, однако, ухитрился всхрапнуть в своем спальном мешке.

После привала решили пойти кратчайшим путем. Поэтому свернули от ледника влево на север и пошли сначала к некрутому склону; вскоре достигли живописного плато, лежащего как раз в дуге огибающего его ледника.

«Эх, лошадям-то приволье, травы-то сколько», – думалось каждому. Но лошадей сюда привести совершенно немыслимо.

На плато нас приветствуют свистки сурков. Видны были следы кийков.

Хотелось пройти как можно дальше, но все так устали, что с трудом передвигали ноги, и как только начало темнеть, мы на высоте 4300 м раскинули палатки и сварили себе обед. Ночь с вечера была звездная. Ледники, видимые здесь кругом, горели каким-то белесоватым светом, но было не до красоты, все хотели спать.

Утро встретило нас неожиданностью. Если вчера было тепло и сверкали звезды, то утром лагерь был засыпан только что выпавшим снегом. Мы с Крыленко спали в спальных мешках около палаток. Я проснулся первым и долго не мог понять, где я и что со мной. Разобравшись, в чем дело, я разбудил Николая Васильевича, с головой засыпанного снегом.

Но через какой-нибудь час солнце согнало снег.

Сегодня киргизы и один красноармеец должны были вернуться на базу ко «второму поперечному леднику», забрать оставшиеся там продукты и часть дров и к вечеру этого же дня придти обратно на базу 4300 м . В то же время мы рассчитывали подняться до 6000 м , а оттуда я и оба «мальца» должны были спуститься на 4300 м и с оставшимися товарищами и грузом подняться наверх на 5000 м , где Крыленко и Бархаш предполагали остаться для разведки дальнейшего пути по леднику.

Приняв этот план, мы двинулись, каждая группа в свою сторону. Сухотдинов и киргизы – вниз, а мы – Герасимов, Нагуманов и пятеро альпинистов – вверх.

«Основной Саук-Сайский ледник» шел дальше значительным подъемом к седловине Заалайского хребта и принимал в себя с обоих хребтов отрогов Заалая множество ледников, спускающихся то спокойно и плавно, то образуя хаотические нагромождения льда, то просто отвесной стеной.

Внизу, там, где «Основной» ледник поворачивал на запад, он упирался в тот самый ледник, который спускался с юго-востока, с южного хребта Зулум-Арт. Седловина ледника, по всем предположениям, служила перевалом в Памирскую пустыню, к озеру Кара-Куль, в долину реки Кара-Джигли. Так ли это или нет – нам не удалось выяснить.

Виднеющийся перевал мы назвали Кара-Джиглинским, а сам ледник – «Южным».

Дальнейший наш путь лежал по узкому каменистому руслу ручейка в непосредственной близости ледника. Ледник гигантскими иглами и пирамидами виднелся над нами справа, а крутой обрыв плато – слева. Приходилось выбирать путь «на ура». Скоро ручеек совершенно исчез, и мы потеряли русло, служившее нам дорогой. То и дело мы останавливались перед вдавшейся в обрыв берега частью ледника; приходилось карабкаться по морене или идти в обход или в лоб по обрыву.

Часам к 3 окончательно выбились из сил. О пяти тысячах и сегодняшнем нашем возвращении уже никто не думал. Вскоре расположились на берегу небольшого моренного озера. Закусили сухариками и икрой, запили все той же холодной водой и после короткого привала пошли дальше. Через полчаса пути достигли места, где пройти вперед не было ни малейшей возможности. Крутая осыпь, по которой то и дело скатывались камни. Ледник здесь образовал громадную котловину, в которую еще можно было при помощи веревки спуститься, но никак нельзя было преодолеть крутой ледяной стены, чтобы попасть на другую сторону котловины, загородившей нам путь. Идти по выемке осыпи было бессмысленно; можно было быть вполне уверенным, что при переходе по ней не обошлось бы без жертв.

Оставался один выход: «Лезть на стенку».

Надо было подниматься по осыпи и над крутым обрывом, где осыпь была несколько тверже, сделать тропу. Полезли. Бархаш начал рубить ступеньки, но взял слишком высоко, и ему пришлось спускаться вниз на вырубленные Нагумановым ступеньки. Крыленко почему-то решил обходить это место хребтом, гребень которого ему показался близким, и он лез все выше и выше. Мы были уже на другой стороне осыпи, когда он сверху жалобно закричал: «Ребятки, анероид оторвался». Но у каждого лицо было покрыто мертвенной бледностью, ноги дрожали от напряжения и каждый, вероятно, думал: «Черт с ним, с анероидом. Надо было беречь. Да и другой есть, – неважно».

Николай Васильевич, видя нашу неохоту идти к нему, скатился на ледорубе вниз, опять поднялся и вскоре был с нами. Вместо анероида он принес стекла барометра и коробку с циферблатом анероида, показывающего давление больше 8000 м. Вид у Крыленко был, пожалуй, не лучше, чем у всех нас, но он бодрился и все твердил, что надо идти и идти, все выше и выше. Вскоре в защищенном от ветра местечке, у берега большого ручья, вблизи ледниковой стены, похожей на кремлевскую своими колоннами и башнями, на высоте 4600 м была объявлена остановка и постоянная база, где решили дневать.

Ночь была прекрасна. Звезды и луна лили свой свет на фирновое поле, отчетливо вырисовывающееся перед нами. После горячего ужина все легли спать. «Мальцы» спали в одной палатке с Бархашом, киргизы – в другой, топографы – в третьей, я в палатке с продовольствием, а Крыленко расположился возле палатки в своем пуховом прекрасном спальном мешке. Так он хочет спать до максимальной высоты, «покедова не вгонит в палатку мороз» – говорил он.

Приятно было после такого трудного перехода развалиться в палатке, да еще в спальном мешке отечественного производства и утепленного простым шерстяным одеялом.

Утром мы проснулись в снегу так же, как и в прошлую ночь. Снег завалил палатки и Крыленко; у него из отверстия в спальном мешке для головы курился парок, точно у медведя из берлоги в холодный зимний день.

Нам предстояло идти обратно по вчерашнему пути, на вчерашнюю базу Северо-Западного ледника.

Двое – Крыленко и Бархаш – остались расследовать дальнейший путь, что являлось прямой необходимостью, как заявили они, а мы двинулись обратно.

Для обхода вчерашнего препятствия мы решили воспользоваться не верхом, а выемкой в крутом твердом обрыве, спускающемся в котловину, Джармат же прошел верхом. Стах, и так маленький, а скорчившись, сделавшийся еще меньше, привязанный веревкой, конец которой был у меня в руках, прошел по выемке, разработав несколько тропу, за ним Арик, а потом, крепко привязавшись, я. Этот проход был значительно легче, чем поверху. И дальше мы не воспользовались вчерашним путем по руслу ручейка, а поднялись на плато и по нему, по ровному травянистому, а потом по гладкому твердоилистому полю, очень напоминавшему нам большую футбольную площадку, часа через полтора достигли верха Северо-Западного ледника, который и перевалили, выйдя прямо в лощину. Через час пути после ледника достигли базы 4300 м. На путь, отнявший у нас вчера весь день и столько сил, сегодня понадобилось только 3,5 часа.

Пообедав, мы все, нагруженные дровами, рисом, сахаром, консервами и палатками, отправились на 4600 м, куда и пришли к вечеру. Груз волоком на веревке перебросили через ледяную котловину, из веревок же сделали нечто вроде перил над выемкой, и все прошли низом по ней, опять-таки обходя трудный путь поверху. Выход дальше был назначен на завтра рано утром. Утро, однако, началось бедою. Самый рослый, сильный, здоровый и расторопный носильщик киргиз Джармат в ночь заболел горной болезнью. Голова у него была перевязана тряпкой со снегом и вид был действительно ужасный. Он был бледен, под глазами были большие синие круги, а рот все время кривился. Ему дали лекарств, но положение от этого не улучшилось. Несмотря на скверное состояние, он все же решил идти с нами выше.

Оставили здесь одну палатку и часть продовольствия. Через каких-нибудь полчаса пути «кремлевская стена» ледника преградила наш дальнейший путь. Преодолев первое препятствие, перевалив стену, мы очутились между причудливых ледяных глыб прекрасного голубого и ярко-белого цвета. Они были наворочены друг на друге и иногда длинными пиками уходили далеко ввысь. Местами лед, по которому мы теперь шли, был изборожден голубыми трещинами, иной раз засыпанными снегом и открывающими свои широкие пасти при вступлении на твердый наст, образующий непрочный снежный мост.

Не видя ледников, трудно представить себе всю их величавую красоту, очень трудно передать чувства, которые охватывают человека. Ледник живет своей особой жизнью. При ярком свете солнце дает максимум тепловой энергии своих лучей, свободно пронизывающих разреженный воздух. Потоки воды ручейками и большими ледниковыми речушками стремительно несутся вниз по леднику и с шумом скатываются в глубокие воронки, называемые «мельницами». Вода задерживается в больших воронках, образуя ледниковые озера, прозрачная поверхность которых иногда пугает своей черной, как бы бездонной, глубиной. Большей же частью вода через многочисленные проходы просачивается до самой почвы и там, сливаясь в большую реку, с шумом вырывается на волю в конце ледника. По самой середине ледника змейками проходят 3 серые морены.

Сейчас мы находимся в самом центре ледопада. Нас окружали гребни, на которые приходилось подниматься и снова «скатываться» или рубить для спуска ступени, или же обходить, делая при этом большие петли. Больших трудов стоило нам миновать эти хаотические нагромождения льда и выйти на срединную морену, идущую, видимо, с самого низа ледника.

Теперь подъем становился не крутым и путь, чем дальше, тем был легче. Ледник ровным полем раскинулся перед нами. Впереди виднелись две громадные черные скалы, отчетливо выделяющиеся своим темным цветом на белом фоне фирнового склона пика Ленина. Под этими скалами была намечена очередная остановка и база. Дальше открывалась совершенно гладкая поверхность фирнового поля.По фирну пойдем мы завтра, но сегодня он, недосягаемый, был далеко и манил своей блистающей гладью. Фирновое поле—это конец ледника.