- Кто там? - спросил Шамшин, подходя к дверям.
      - Это я, Василий Игнатьевич, - радостно отозвался дворник с улицы. К вам гость приехал, вас разыскивает...
      Шамшин открыл дверь.
      Брук мрачно вошел в квартиру и, не спимая пальто, не здороваясь, спросил Шамшина:
      - Можно мне пробыть у вас до утра?
      - Здесь не гостиница, - резко ответил Шамшин.
      - Неужели вы погоните меня?
      Шамшин молча ушел в спальню, он не слыхал Брука. Ему было все равно, кто бы там ни был в соседней комнате. Прошло несколько часов. Брук хрипел за стенкой, кашлял, ворочался, как собака, сторожившая Шамшина,
      Потом он крикнул:
      - Вася!
      Шамшин молчал.
      - Не желаешь разговаривать? Не надо. Я хотел сообщить тебе новость о твоей картине.
      Шамшин не откликнулся.
      - Агафон увез ее в Берлин. Она была на экспертизе у доктора Боде, и он признал ее Рембрандтом тридцатых годов. Два мировых коллекционера-рембрандтиста спорили о ней... А купил какой-то третий дурак! Теперь она ушла в Америку за сто тысяч долларов! Какой ужас! А я с Агафона получил только пять тысяч комиссии... Зачем ты обманул меня?
      Шамшин и на это ничего не ответил. Тогда Брук тихо засмеялся:
      - Вася, да жив ли ты?.. Может быть, я говорю с покойником?
      Шамшин, сжав кулаки, выскочил к Бруку и закричал:
      - Врешь! Картина моя!
      - - Твоя? - Брук зло улыбнулся. - Интересно. Почему же она твоя? Я слыхал уже это. - Брук махнул рукой. - Если это даже так, надо доказать... А теперь поздно доказывать...
      - Я докажу... - Шамшин впал в бешенство. - Только я знаю это место в картине... Если снять там слой краски, все увидят мою подпись: "Василий Шамшин, Ленинград". Я нарочно это сделал! Меня никто не может обвинить...
      - Дурак! - Брук расхохотался. - Кому нужна твоя подпись! Кто выплюнет золото ради тебя?
      - Кто выплюнет золото...
      Шамшин, не помня себя, схватил со стола острый разрезальный нож и бросился на Брука. Зажав нож в руке, он вдруг остановился, закрыл глаза и швырнул его на пол.
      Нельзя было понять, испугался Брук или нет. Но он встал.
      Вынул из кармана золотые часы, посмотрел время, щелкнул крышкой и покосился на окно. На синем замерзшем стекле уже проявились расплывшиеся черные лапы деревьев.
      - Я ухожу, - сказал Брук. - Только никому не советую говорить, что эту ночь я провел здесь. Вчера в городе арестовали нескольких антикваров...
      Когда Шамшин открыл глаза, Брука не было, он исчез, как будто он никогда и не сидел в этой комнате. У стола валялся нож с разбитым клинком. Шамшин упал на тахту, совершенно обессилев, словно он скатился в горную щель и все забыл. Мгновениями он просыпался и вспоминал все и от тяжести этих воспоминаний опять проваливался в забытье. Очнулся он утром.
      Он услыхал звон колокольчиков. Оп с ужасом подумал: неужели утро? Вдруг показался черный горнист, сбитый с седла, черная лошадь без всадника, а впереди нее четыре удирающих офицера. Брук с лошади махнул ему рукой. Потом Лялька скинула мундир, и Шамшин увидал себя. Он лежал, залитый кровью, на него смотрела лошадь. Тут опять все раздвоилось, и уже неон, а сенегалец вскочил с земли и крикнул: "Ты дурак!"
      Он раскрыл глаза и рассмеялся. В квартире тишина. Он потушил электричество, растопил печку, вымылся с головы до ног, потом подошел к забытой картине и сдернул с нее полотно.
      - Я повалю горниста... - решил он и начал работать.
      Когда обеспокоенная Ирина привезла Апрельского, они увидали художника стоящим около картины. Он писал. Услыхав людей, он обернулся и помахал кистью. В своем потрепанном комбинезоне он с некоторой горечью рассматривал поле битвы, точно главнокомандующий.
      - Кончаешь? - осторожно спросил Апрельский.
      - Не знаю... Думаю... - ответил Шамшин и гордо прибавил: - Картины бывают разные. Одну можно писать месяц, а другую годы, и все будет, что писать.
      Горела печка.
      Высокий, выпрямившийся и спокойный художник, реставратор, ремесленник, пошляк, болтун, любовник, игрок, похититель Рембрандта, человек с самых нпзов, но чрезвычайно высокого полета, человек, сложенный из противоречий, смотрел в огонь. Он думал:
      "Поменьше вечности, побольше жизни!.. Каждый должен жить настоящим. Не делая настоящего, не рождая его в себе второй раз уже как художник, я мог убить себя..."
      - Что ты бормочешь? - спросил Апрельский.
      Шамшин улыбнулся:
      - Я думаю о том, как будет сделан "Сенегалец"! Иринка, чаю...
      1935
      НИКИТИН Николай Николаевич (1895 - 1963). Потерянный Рембрандт. Впервые опубликован в журнале "Новый мир", 1935, № 3.
      Печатается по изданию: Никитин Николай. Избранные произведения:
      В 2-х т. Т. 2. Л.: Художественная литература, 1968.