Николай Николаевич НИКИТИН
      Это было в Коканде
      Роман
      СОДЕРЖАНИЕ:
      Николай Тихонов. О Николае Никитине и его книгах
      ЭТО БЫЛО В КОКАНДЕ. Роман
      Часть первая
      Часть вторая
      Часть третья
      Часть четвертая
      Часть пятая
      О романе "Это было в Коканде"
      Словарь
      ________________________________________________________________
      О НИКОЛАЕ НИКИТИНЕ И ЕГО КНИГАХ
      Николай Николаевич Никитин принадлежит к тем писателям, которым выпала честь начинать молодую советскую литературу.
      В своей автобиографии он писал: "Жили мы в Петербурге. В то время районы города, точнее клетки, резко делили его население. В одних дворцовое великолепие императорской столицы, буржуазная солидность, "сытые", красивые и удобные дома. В других - город нужды и несчастья. В нем, как говорила моя мать, "надо хоть как-нибудь сводить концы с концами", - это город рабочих, мелких служащих, ремесленников. Был еще и третий Петербург - промежуточные слои, люди среднего достатка. Они, точно море, соединяли и в то же время разъединяли обе полярности. Мы принадлежали ко второму слою города.
      Я родился в 1895 году, своими глазами видел и на себе самом ощутил всю "прелесть" того района, о котором современная молодежь знает либо по чужим воспоминаниям, либо из литературы".
      В трудных условиях существования юный литератор пробовал свои силы, предлагая свои рассказы то одной, то другой редакции. Неудачи не ослабляли его настойчивого стремления к литературе.
      Как бы повернулась в дальнейшем его судьба, трудно сказать, но Великая Октябрьская революция была для него, с юности стремившегося вырваться из-под гнета серой обыденности, настоящим спасением. Она открыла ему путь в широкий мир, потрясла его ум и сердце, привела к людям, смело ломавшим устои прошлого.
      С первых дней революции Николай Никитин вошел в большую общественную работу. В 1919 году он добровольно вступил в ряды Красной Армии; был сначала культработником в отдельных воинских частях, потом перешел в Политуправление штаба Петроградского укрепленного района. Демобилизовался в 1922 году, когда закончились все фронты гражданской войны.
      Жизнь, полная новых впечатлений, революционных задач, встречи с людьми самых разнообразных характеров, знакомство с выдающимися партийцами, в том числе и с работником "продовольственного фронта" П. Ф. Виноградовым, который впоследствии стал героем его романа "Северная Аврора", - все это давало пищу воображению. Хотя, по его личному признанию, в этот период он меньше всего думал о литературе, но литератор в нем не исчез. Напротив, Никитин искал первой возможности, чтобы воплотить все виденное и прочувствованное в произведения, которые рассказали бы о новой, революционной действительности.
      В это время и произошла его встреча с Горьким, решившая выбор пути. Он передал Горькому свой рассказ, который Алексей Максимович прочел и одобрил. Долго копившаяся творческая энергия требовала выхода. Вскоре Николай Никитин уже в группе "Серапионовых братьев", в группе молодых прозаиков и поэтов, над которыми любовно шефствовал Горький.
      Это было время рождения первой советской прозы, время всяческих поисков, увлечений, в которых было много отдано "приему", "орнаменту", сказу, ложно понятой фольклорной манере, стилизации.
      И все же, несмотря на эти явные просчеты молодости, первые произведения Николая Никитина были восприняты как живое отражение революционной действительности и сразу поставили молодого литератора в первые ряды ставших известными писателей. В одном только 1923 году у него вышли книги "Бунт", "Ночной пожар. Русские ночи", "Камни", "Полет". Он писал много и все больше задумывался над современной темой и средствами ее выражения. Он хорошо понимал, что надо преодолеть первоначальный стихийный период и все то, что мешает дальнейшему росту писателя. Об этом писал Горький, говоря о современной прозе и рассматривая творчество Всеволода Иванова и Николая Никитина: "Они перегружены впечатлениями хаотического бытия России и не совсем еще научились справляться со своим богатейшим материалом. Мешает им и щегольство провинциализмами языка. Они слишком увлекаются местными словарями пестрой России, где почти каждая губерния говорит своими словами. Это делает их рассказы непереводимыми на европейские языки. Но успех не опьяняет их, наоборот: они оба знают его цену и говорят: "Нас очень хвалят, но это не хорошо для нас". Слова искренние. Я вижу, как они оба стараются преодолеть хаос своих впечатлений и несовершенства языка".
      Много работая над утверждением языка, свободного от стилизации и стихийности, Николай Никитин пристально всматривается в окружающую его действительность, находит новых героев и, накопив большой жизненный опыт, пишет повесть, посвященную жизни молодежи - "Преступление Кирика Руденко". Эта повесть имела заслуженный успех. Вслед за ней появляется большое произведение, посвященное великому строительству - "Поговорим о звездах".
      Тут уже взята большая тема современности - речь идет о строительстве, о людях, строящих коммунизм, не боящихся трудностей, и о людях, для которых потеряна высокая цель, которые живут слепо и устало, ограниченные повседневностью, высасывающей из человека все живое. В этой повести уже видна была вся сила таланта большого писателя, выращенного революцией.
      Неустанно работая как прозаик, очеркист, журналист, Никитин совершает многочисленные поездки по стране, наблюдает жизнь в самых разных уголках севера и юга. Он постоянно связан с различными газетами и журналами и гордится этой работой, дающей ему возможность воочию наблюдать грандиозное строительство и культурный рост во всей стране.
      К этому времени Николай Никитин стал и признанным драматургом. Его пьеса "Линия огня", в которой он, по его словам, хотел передать пафос труда, воспринимающегося как бой за социализм, имела большой успех. Вслед за тем Никитин создает историческую пьесу "Апшеронская ночь". В ней развивалась тема борьбы с интервентами за освобождение Азербайджана.
      Выступая с трибуны Первого съезда писателей в 1934 году, Николай Никитин призывал к драматургическому новаторству на советской сцене. "Героическая драма, достойная наших героических дней, обличительная советская комедия как орудие борьбы против врагов пролетариата, - и то и другое, как это ни кажется странным на первый взгляд, скрещиваются в одной точке. Эта точка - политическая целеустремленность. Это прицел для работы. Я вижу здесь выход для советского театра. Некоторые из товарищей уже стоят на этом пути. И я верю, что в ближайшие годы мы дадим совершенные образцы высокой героической драмы и высокой советской комедии".
      Работа над пьесой "Апшеронская ночь" остановила воплощение другого замысла - романа о Средней Азии. В тридцатых годах развитие наших среднеазиатских республик представляло особое зрелище для глаза наблюдательного писателя, видевшего удивительные перемены в жизни Советского Востока.
      Возникновению этой большой, ответственной исторической темы предшествовали незабываемые рассказы о событиях революции и гражданской войны в Узбекистане, услышанные молодым, начинающим писателем еще в далекой Москве двадцатых годов. В то время Воронский, всячески помогавший талантливым молодым людям расширять свой политический горизонт, познакомил его с участниками революционных событий на Советском Востоке - с Михаилом Васильевичем Фрунзе и Дмитрием Андреевичем Фурмановым.
      Рассказы Фрунзе, обладавшего даром увлекательного собеседника, произвели неизгладимое впечатление на Николая Никитина. Фрунзе рассказывал о борьбе с басмачеством, о борьбе за освобождение Бухары от феодальной власти эмира - и картины недалекого прошлого оживали перед глазами слушателей. Фрунзе вспоминал многих участников событий тех лет - как друзей, так и врагов; хорошо зная быт Узбекистана, он красочно воспроизводил сцены народной жизни. Его рассказы не могли пройти бесследно. К рассказам Фрунзе, со своей стороны, многое добавил и Дмитрий Фурманов.
      Через десять лет после этого Никитин приехал в Среднюю Азию, и все когда-то услышанное снова встало в его памяти и заняло его целиком. Чем больше он путешествовал по Средней Азии, чем больше он видел, чем больше беседовал со строителями нового Узбекистана, тем неотвязней становилась тема новой книги. Для этого надо было видеть не только сегодняшний Ташкент или Бухару, но досконально узнать прошлое, найти материалы, нужных людей, изучить архивы и прочесть бесчисленные воспоминания и исторические книги.
      И вот началась большая, трудная работа над романом "Это было в Коканде".
      Были обследованы места событий, изучены газеты, книги, мемуары, справочники, архивные дела. Пять лет шла работа над этим романом, который стал выдающимся событием в литературе и по праву вошел в галерею советских исторических романов.
      Сложная картина борьбы за советскую власть в Узбекистане в условиях, когда национализм и реакция объединились вместе с иностранными агентами против сил революции, нарисована Никитиным с самой тщательной верностью, подлинной драматичностью и с соблюдением исторической правды. Никитин влюбился в Узбекистан и со всей сердечностью описывал его природу и людей, ставших строителями нового мира, преобразователями своей родины.
      Накануне Великой Отечественной войны Никитин с большой любовью вспоминал о среднеазиатских степях, о Ташкенте, Коканде, о прекрасной Зеравшанской долине и горах, о мальчике Юсупе, герое романа "Это было в Коканде", который, попав в революционный поток, превращается из раба в комиссара Красной Армии, в партийного работника. В лице Юсупа писатель увидел трудовой народ Узбекистана, его подъем, его движение к счастью. В революционной борьбе расцветала дружба между народами - узбекским и русским...
      "Это было в Коканде" остается и на сегодняшний день крупным произведением советской литературы, и наличие новых книг об Октябре в Средней Азии, книг разнообразных и хороших, неумаляет его значения.
      В замыслах писателя жила еще одна величественная тема, которая давно тревожила его воображение, но приближение к ней было остановлено грозными громами начавшейся Великой Отечественной войны. Только после всемирно-исторической победы над фашизмом Николай Никитин получил возможность работать над романом "Северная Аврора", который стал большой творческой удачей писателя и получил Государственную премию.
      Как признается Никитин в автобиографии, первый вариант романа был начат им даже лирически, хотя и не от первого лица. "Я писал так до тех пор, пока не увидел, что мой опыт ничтожен и узок, а события требуют большого, масштабного исторического фона...".
      Этот новый роман посвящался героическим людям советского Севера в годы англо-американской интервенции. Снова начались поездки и длительное изучение материалов, хранившихся в библиотеках и архивах Архангельска, Москвы и Ленинграда. Никитин сам побывал на местах боев, изучил все, что можно было найти в исторической литературе.
      Было еще одно обстоятельство, которое сыграло главную роль в обрисовке характера ведущего героя романа - Павлина Виноградова. Как было сказано ранее, в молодые годы Николай Никитин лично познакомился с Павлином Виноградовым, и облик этого вдохновенного большевика, скромного, смелого, энергичного, запомнился ему навсегда.
      Воссоздавая подлинные картины жизни на Севере в те трагические годы, Никитин следовал широкому развитию событий, стремился правдиво обрисовать характеры. В то же время он изображал врагов - интервентов и белогвардейцев - без шаржировки, не преуменьшая их опасности для Страны Советов, когда чужеземные силы в союзе с белогвардейцами стремились оторвать от молодой республики - и на юге, и на востоке, и на севере большие территории и уничтожить ее.
      Теперь эти события восемнадцатого года кажутся далеким прошлым: полвека, прошедшие с тех пор, только еще ярче подтверждают историческое значение героической борьбы советского народа, возглавляемого лучшими людьми Коммунистической партии.
      В романе "Северная Аврора" убедительно воскрешены события и люди, пример которых всегда будет жить в памяти благодарного потомства. К числу таких людей принадлежит и Павлин Виноградов, который стоял во главе целой группы героических защитников советского Севера.
      Герои романа выведены с такой жизненной убедительностью, что, по словам Никитина, на встречах с читателем, где обсуждался роман, многие спрашивали: "А где сейчас Люба Нестерова, где Латкин? Жив ли Фролов?".
      На основе романа Никитин написал пьесу "Северные зори", с успехом шедшую на сценах многих театров Советского Союза.
      Оба романа Николая Никитина - революционные, патриотические произведения - написаны языком, очищенным от ранних, формальных, орнаментальных украшательств. Это реалистические, сильные, впечатляющие книги, которым суждена долгая, большая жизнь.
      В годы Великой Отечественной войны одно помышление владело писателем: жизнь родины превыше всего, каждое усилие, каждая минута должны быть посвящены ей! И с первых дней войны Никитин включился в писательскую работу, выполняя задания Политуправления Ленинградского военного округа. В сентябре сорок первого он по состоянию здоровья был эвакуирован в город Киров. Там он сотрудничал в "Кировской правде", работал в госпиталях и воинских частях. В мае сорок второго он стал постоянным корреспондентом "Гудка", "Комсомольской правды", Совинформбюро. Он писал о жизни городов, сел, заводов на периферии и в Москве. Лесные разработки, колхозы, железнодорожный транспорт в тылу и на фронте, пограничные войска - вот темы множества его очерков и зарисовок.
      В дни разгрома фашистских полчищ под Ленинградом в январе 1944 года писатель входил в только что освобожденные от захватчиков горящие города Пушкин, Петергоф, Гатчину, своими глазами видел те чудовищные разрушения, что принесли захватчики, героизм советских войск, гнавших врага от стен победившего Ленинграда.
      В годы войны Никитин написал рассказы о людях тыла, которые беззаветным трудом помогали бойцам на фронте. В этих рассказах переданы драматические и лирические эпизоды жизни простых тружеников страны, превращенной в боевой лагерь, в кузницу, где выковывается победа. Об этом говорят такие рассказы, как "Дед и внук" и "Тридцать два ветра".
      Талант Николая Никитина как новеллиста выражен в рассказах, написанных им в разные годы и на многие темы. Среди них есть и новеллы исторические, вроде "Заката", где изображается известный французский писатель Дюма в годы своей старости, в одиночестве и в глубоких раздумьях о жизни. Из рассказов, входящих в двухтомник, следует остановиться на "Вечере в Доме искусств". В этом рассказе Никитин приводит факт из своей жизни. Дом искусств, или, как тогда его называли, ДИСК, был не просто аудиторией, открытой для всех. Там собирались старые и молодые писатели. Старые писатели вели семинары. Это были люди самых разных взглядов на искусство и литературу. Появление Горького с чтением воспоминаний о Льве Толстом было событием, которое вызвало огромную реакцию среди присутствующих.
      И Николай Никитин очень смело изображает впечатление, произведенное на красноармейца Доньку этим вечером, мастерским чтением Горького, силой большой, настоящей литературы. В сущности, молодой литератор Николай Никитин сам испытал на себе и очарование, исходившее от фигуры старого мастера, основоположника советской литературы, и захват всего существа силой творческого вдохновения.
      Сила этого рассказа в его точной передаче духа времени, и в верных характеристиках присутствующих, и в том ощущении удивления и уважения, которое всегда вызывает соприкосновение с настоящим искусством.
      Два воспоминания, которые входят в сборник, говорят о встречах с Алексеем Николаевичем Толстым и Сергеем Есениным.
      Николая Никитина связывала большая дружба с Алексеем Толстым. Конечно, они были разные люди как по возрасту, так и по пройденному каждым литературному пути. Но молодой Николай Никитин, относившийся к старшему собрату с большой любовью и уважением, не мог не восторгаться великолепными качествами Толстого, как человека, влюбленного во все могучее, живое, талантливое. Алексей Толстой удивлял его и своей бесконечной энергией, и здоровой, жизнелюбивой силой, и неутомимостью в работе, за которой мог просиживать дни и ночи. Кроме того, для него не существовало недоступной темы. От штурма Марса в "Аэлите", через картины гражданской войны в эпопее "Хмурое утро" до пластически, живописно поданной эпохи Петра с ее дикими контрастами - все мог он претворить в кипящий и красочный рассказ, от которого нельзя оторваться.
      Живой, превосходный портрет писателя, верный действительности, его любовь к России, ко всему русскому, настоящему, земляному, сумел передать Николай Никитин в рассказе о Толстом. То, что он любил его и его творчество, то, что он хорошо знал его жизнь и работу, дало ему возможность создать яркий рассказ о человеке и мастере, который не может не волновать.
      Портрет Сергея Есенина сделан иными красками. Да это и понятно. Никитин хорошо знал Есенина, стихи которого не могли не доходить до его сердца, но настоящей, глубокой дружбы тут не было. Да и сам Никитин говорит, что Есенину вообще не хватало этой истинной дружбы, этой истинной любви. Тем не менее, описание его поездки с поэтом в ночлежку, в Ермаковку, к беспризорным представляет верное, правдивое описание того, как все происходило. Из-за одного этого описания, так колоритно рисующего Есенина со всеми его сомненьями и слабостями, и жаждой славы, и желанием дойти до сердца людей, превратившихся в бродяг, - очерк представляет значительный интерес.
      Если проследить весь творческий путь Николая Никитина от его первых рассказов, полных характерных знаков того периода, когда он отдавал должное всяким орнаментальным и сказовым приемам, до полного развития его таланта в таких обширных романах-эпопеях, как "Это было в Коканде" и "Северная Аврора", то станет ясным, что вся эволюция этого мастера прошла в глубокой связи со всем, что происходило в стране, со всем, что вносил в эпоху народ.
      Николай Никитин был и хорошим общественным деятелем: был депутатом Ленинградского Совета, работал в редакции журнала "Звезда", вел беседы с начинающими литераторами, участвовал в работе многих общественных организаций.
      Последние годы Никитин работал над романом, в котором он хотел по-новому вернуться к первым годам Октябрьской революции. Там должны были быть отражены и события, происходившие на фронте перед новым, семнадцатым годом, и картины его молодости.
      В работе для народа, для родины, для коммунизма он видел счастье и назначение писателя.
      Собираясь лететь в Чехословакию с делегацией Советского Комитета защиты мира, он на аэродроме почувствовал себя плохо и потерял сознание. Это было в 1957 году. Его оперировали. Он продолжал работать как мог, но сердце, но легкие были уже не те. Ему было тяжело бороться с упадком сил, со все растущей слабостью, но он работал до последней минуты. В марте 1963 года Николай Николаевич Никитин умер.
      Но он написал книги, которые останутся в истории советской литературы. Ей он присягнул в юности и выполнил клятву со всей силой своего большого таланта как писатель и гражданин, верный сын своей родины!
      Н и к о л а й Т и х о н о в
      ЭТО БЫЛО В КОКАНДЕ
      ______________________________
      Роман
      Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
      1
      Комендант Кокандской крепости изучал французский язык. Он читал "Историю пленения Наполеона Бонапарта на острове Святой Елены, документы о его болезни и смерти". Старинный кожаный переплет книги позеленел от плесени.
      Зайченко был человеком практическим. Попутно с изучением языка он решил перевести для себя эту удивительную книгу, поразившую его изображением непрочности человеческой судьбы. Зная язык недостаточно твердо, Зайченко принужден был прибегать к помощи толстого макаровского словаря, часто рыться в словаре. Это отвлекало коменданта от работы и мешало ему.
      Печка давно остыла. В передней небольшой комендантской квартирки вестовой Парамонов стряпал на керосинке обед и от скуки, чтобы позабавить себя, во все горло орал фронтовую непристойную песню:
      Выходил приказ такой:
      Становись, мадама, в строй!
      Пятки вместе, носки врозь,
      Не стесняйтеся небось!
      Эй, Тула, пер-вернула,
      Бочкарева хвост надула!
      "Все невероятно в этом мире, - подумал Зайченко. - Ну времена! Нельзя оборвать своего вестового! Большевики в Москве, большевики в Петрограде. Они пролезли даже в Коканд. Все летит по швам. Все раскалывается. Все к черту! Все можно!"
      Узбеки проходят мимо комендантского помещения и смотрят на забрызганные дождем окна. Горит за окном свеча. Свет ее озаряет белые исчерканные листы, зеленое потертое сукно маленького ломберного столика и серебряную чернильницу. Чинно стоят по стенам маленькие кресла красного дерева.
      Комендант накинул на плечи зимний ватный халат. Мягкие желтые ичиги были надеты прямо на босу ногу, точно чулок. Перед тахтой лежал тяжелый, густого ворса иомудский ковер. Комендант шагает неслышно, что кошка. В голове пустота, в сердце злоба. Он сам не знает, на что ему злиться. Мальчишкой еще искал какую-то веру, все равно какую, лишь бы поверить; стремился к подвигам. Спал на голых досках, увлекался Толстым, читал йогов, Бакунина, мечтал о Кропоткине, о гильотине для богачей, отлично воевал с немцами, в боях под Двинском потерял левую руку, потом эвакуировался, потом застрял в крепости, потом прошла война. Все прошло...
      Он глядит на себя в зеркало. У него бритое красное, будто ошпаренное кипятком, лицо, вздернутый носик; он оброс длинными космами волос, спадающих на воротник, как было некогда в моде у офицеров якобинской армии. Он родился в Петербурге, на Тележной улице, на задворках столицы, среди проституток, среди людей, живущих случайным заработком, среди городской голи. Он не пьет и не курит. Он честолюбив. Ему двадцать шесть лет. Что же он сделал в жизни? Ничего! Проклятая, гнусная жизнь!
      Песня смолкла. Вдруг приоткрылась дверь и выглянул из-за нее вестовой:
      - Юсупку пускать?
      Комендант крикнул:
      - Скажи ему, что сегодня учиться не будем!
      - Слушаю.
      - Я болен.
      - Слушаю.
      Через минуту вестовой появился снова:
      - Просится!
      - Зачем?
      - Да разве поймешь? Обезьяна! Лопочет чего-то.
      - Ты сам обезьяна.
      - Слушаю. - Вестовой отступил на два шага. - Прикажете пустить, ваше благородие?
      - Какое я благородие? Нет теперь благородий! - Комендант зевнул, потянулся и, швырнув в сторону словарь, лениво сказал: - Ну ладно... Пусти... Все равно не работается!
      Два года тому назад Зайченко совершенно случайно познакомился с Юсупом. Юсуп был тогда еще совсем мальчишкой. Зайченко встретил его на развале, на базаре. Юсуп терся возле лавок. У Зайченко было много вещей. Он накупил всяких старинных кувшинов и блюд и решил нанять этого мальчишку, чтобы тот помог ему донести покупки до крепости. Мальчишка с радостью согласился.
      Юсуп говорил по-русски скверно, но все-таки они кое-как разговорились, и Зайченко по пути узнал, что Юсуп сирота, что живет он из милости у местного кокандского промышленника и богача Мамедова, работает у него на конюшне, чистит лошадей, а иногда даже заменяет кучера. Об этом он рассказывал с гордостью.
      В мальчишке было какое-то обаяние, он сразу располагал к себе. Его ответы, быстрые и решительные, звонкий голос, приветливость, живые и проницательные глаза, вспыхивающие будто спичка, его любопытство и в то же самое время скрытое в нем чувство собственного достоинства - все это понравилось Зайченко.
      Зайченко угостил его, дал ему денег и сказал, чтобы Юсуп заходил к нему в свободное время. Юсуп быстро воспользовался приглашением и через три дня снова пришел в крепость. Позднее, при более близком знакомстве, Зайченко заметил, что мальчишка очень способен.
      Он решил от скуки заняться с ним русским языком. Занятия пошли успешно. Потом Зайченко это надоело, но Юсуп в своем рвении был так настойчив и горяч, что коменданту жаль было прогнать мальчишку.
      2
      Тонкий, как дудка, юноша в белом халате, в пестрой тюбетейке, босой, забрызганный коричневой грязью, вошел в комнату, кланяясь без конца. Вестовой схватил его за ухо. Комендант выругался:
      - Не смей драться, дубина!
      Парамонов пожал плечами и скрылся, хлопнув дверью.
      Зайченко сел на тахту и улыбнулся:
      - Ты что же явился раньше времени?
      - Дело, хозяин. Сегодня не надо учиться. Сегодня - дело, - вздохнув, сказал Юсуп.
      - Де-ло? А учиться разве не дело? - Комендант засмеялся. - Урок выучил?
      - Выучил.
      - Молодец! Ну что же, трудный русский язык?
      - Трудный. - Юноша боязливо оглянулся на окна. - Плохое дело, хозяин! В Старом городе большой шум. Резать тебя ночью будут.
      - Меня резать? - Зайченко улыбнулся. - Кто?
      - Наши.
      - Кто ваши? Чанышев?.. Полковник Чанышев?
      - Не знаю. На базаре слыхал.
      - Нападут на крепость?
      Парамонов принес котелок с пловом. Мальчик приложил палец к губам.
      - Дай Юсупу пиалу! - сказал комендант Парамонову.
      Вестовой принес две большие чашки, несколько лепешек, вилки и полотенце. Юноша аккуратно вытер руки и сел к столу. Зайченко наложил ему плова. Юсуп отодвинул вилку и жадно ел плов пальцами, потом дочиста протер хлебом пиалу, по привычке облизал кончики пальцев и громко рыгнул в знак благодарности.
      - Спасибо! Ты меня год-два учил. Спасибо, хозяин! - Юсуп нежно коснулся руки коменданта. - Плохой солдат у тебя!
      - Ничего! Мы будем защищаться.
      У Юсупа искривилось лицо.
      - Скорей беги, хозяин! Плохое дело! Плохое дело! - еще настойчивее повторил он. - Беги!
      3
      Юсуп был прав. Сам комендант не надеялся на свой гарнизон. Солдаты разбрелись из крепости еще осенью, при Керенском. Зимой в Бресте начались переговоры с немцами о мире. Крепость после этого опустела окончательно. И лишь десятка два солдат крепостной роты, за четыре года войны отвыкших от дома, связавших свою судьбу и с местными людьми, и с городом, и с большевиками Кокандского Совета, решили не покидать насиженных, уже привычных мест. Остались и не знавшие, куда им уходить, и главное - зачем? Здесь, в крепости, они имели готовое хозяйство, кров и пищу.
      Все в городе жили раздробленно, на свой страх и риск, точно в средневековье.
      Коканд делился на две части. В новой части города Коканда находился Совет. Его влияние распространялось только на эту часть, на железнодорожников, живших в привокзальном районе, и на рабочих хлопкоочистительных заводов. В Старом городе, то есть в старой части города Коканда, сидело белое правительство, называвшее себя "Кокандской автономией". Это были промышленники и торговцы хлопком, духовенство и баи. Из Коканда они грозили Советскому Туркестану. Надеясь завладеть Кокандом как экономическим центром, контрреволюционеры рассчитывали подчинить себе всю Фергану. Совет не мог опереться на свой микроскопический гарнизон состоявший под командой неизвестного офицера. Совет просил помощи у Ташкента.
      Таким образом, в Коканде были две власти.
      Тяжесть положения усугублялась еще тем, что с января 1918 года Советский Туркестан был наглухо отрезан от России восставшим в Оренбурге атаманом Дутовым, о котором сюда доходили только слухи. Говорили, будто его поддерживает Антанта. Коканд питался слухами. Некоторые из "кокандских автономистов" уверяли народ на митингах, что уральские белоказаки такая большая сила, какая и не снилась никогда коммунистам... Дутовские офицеры, проникавшие в Коканд, клялись кокандскому "правительству", что недалек тот час, когда вслед за Оренбургом восстанет все Поволжье, за ним Урал, за Уралом Казахстан, и что даже теперь в степных волжских городах люди доедают последнее зерно. "К весне вся центральная Россия останется без хлеба! Наступит голод и всеобщий мор. Полуграмотные комиссары из солдат никогда не сумеют создать армии. Зря только грозятся. Сплошная партизанщина..."
      Такого рода информация у кокандских богачей рождала полную уверенность в близком падении Советов. "Автономия" готовилась к полному захвату власти... А в среде простых людей, никогда не занимавшихся политикой, это вызывало разброд. Одни кричали: "Все это вздор, распространяемый агентурой капитала". Другие относились к этому серьезно и старались как себя, так и других подготовить к большим грядущим событиям. Третьи впадали в уныние.
      Февраль выдался холодный, с ледяными ветрами из степи. В Коканде и в других городах Ферганы стал ощущаться недостаток хлеба, мяса, топлива. Люди из кишлаков избегали выезжать на базар. Бумажные деньги - царского времени, керенки - потеряли всякую ценность.
      4
      Зайченко вошел в казарму. Сашка Лихолетов кроил галифе из красного бильярдного сукна. Два парня играли в "носы". Несколько человек спали, разувшись и развесив по нарам заношенные коричневые портянки. Кое-кто читал газету. В казарме пахло потом, мусором, грязным бельем, махоркой, сапогами. Трещала в печке солома. Около походного ржавого котла мальчишка лет двенадцати, Федотка, австрийским тесаком крошил репчатый лук.
      - Дневального ко мне! - скомандовал Зайченко.
      Игравшие удивленно бросили карты и поднялись с коек. Лихолетов равнодушно посмотрел на коменданта.
      - Где дневальный? - спросил Зайченко.
      Солдаты молчали. Лихолетов встряхнул материю и нехотя ответил.
      - Илья Иванович ушли по своему делу.
      - Какой такой Илья Иванович?
      - Степных.
      Лихолетов засмеялся, и это еще больше разозлило коменданта.
      - По какому делу? Это так несут караульную службу? Да знаете ли вы, что буржуазия имеет здесь свое правительство? При таких порядках всех нас могут перерезать.
      - У ворот стоит часовой, - спокойно заметил Лихолетов.
      - У ворот? Научились отвечать! У ворот... А крепость - проходной двор! Шляется тут всякий, кому только не лень. Хорош гарнизон!
      - Каков поп, таков и приход... - пробормотал Сашка, звякнув ножницами. - А когда надо будет, вас не спросим... Сами знаем...
      Коменданта передернуло, и он закричал, точно исступленный:
      - Что "сами"? Встать смирно! Молчать, взводный командир! Распустились все! Разве это служба? Всем встать смирно!