От стужи кашляла, терпела
      И напоследок заболела.
      Лежит неделю - легче нет;
      Уста спеклись, все тело ноет;
      Едва глаза она закроет,
      Живьем из мрака прежних лет
      Встают забытые виденья...
      Вот вспомнилась с грозою ночь:
      В густом саду шумят деревья,
      Из теплой колыбели дочь
      Головку в страхе поднимает
      И громко плачет и дрожит,
      А муж неистово кричит
      И стул, шатаясь, разбивает...
      Вдруг тихо. Вот ее сынок,
      Малютка, убранный цветами,
      Покоится под образами;
      Блестит в лампаде огонек,
      В углу кадильница дымится,
      Стол белой скатертью накрыт,
      Под кисеей младенец спит,
      Она от ветра шевелится,
      А солнце в горенку глядит,
      На трупе весело играя...
      И мечется в жару больная;
      В ушах звенит, в глазах темно,
      Из глаз ручьями слезы льются,
      Меж тем как с улицы в окно
      К ней звуки музыки несутся,
      Там, свадьбу празднуя, идет
      С разгульным криком пьяный сброд...
      В борьбе с мучительным недугом,
      Смотря бессмысленно кругом,
      Старушка встанет, и потом,
      Вся потрясенная испугом,
      Со стоном снова упадет
      И дочь в беспамятстве зовет.
      Лукич измучился с больною:
      Сам кой-как печку затоплял
      И непривычною рукою
      Себе обед приготовлял.
      Спешил на рынок, с рынка снова
      Жену проведать приходил,
      Малиной теплою поил:
      Вспотеешь, будешь, мол, здорова,
      И снова дом свой покидал,
      Куска насущного искал.
      Вот входит Саша. Мать больная,
      Кряхтя, ей делает упрек:
      "Ты редко ходишь, мой дружок!
      Я умираю, дорогая...
      Ох, тошно! так и давит грудь!
      Хоть бы на солнышко взглянуть,
      Все снег да снег!.."
      - "Я к вам хотела
      Вчера прийти, да то дела,
      То гости..." Саша солгала:
      Свекровь ей просто не велела,
      Не приказал и муж: авось
      Еще, мол, свидишься небось!
      Старушка ложь подозревала,
      По голосу ее узнала,
      А голос Саши грустен был!
      "Дитя мое, я... бог судил...
      Дай руку!., дай, моя родная!
      Так... крепче жми!.. Ну, вот теперь
      Легко..." И плакала больная;
      Рыдала дочь. Без шума в дверь
      Входила смерть.
      Был темный вечер.
      Порывистый, холодный ветер
      В трубе печально завывал.
      Лукич встревоженный стоял
      У ног Арины. Дочь глядела
      На умирающую мать
      И все сильней, сильней бледнела.
      Старушка стала умолкать
      И постепенно холодела,
      И содроганья ног и рук,
      Последний знак тяжелых мук,
      Ослабевали. Вдруг, рыдая,
      Упала на колени дочь:
      "Благослови меня, родная!"
      - "Отец твой... нищий... ты помочь
      Ему... наш дом..." - и речь осталась
      Неконченой, - в тихий стон
      Сменял слова. Но вот и он
      Умолк. Развязка приближалась.
      В тоске подъятая рука,
      Как плеть, упала. Грудь слегка
      Приподнялась и опустилась,
      Дыханье реже становилось,
      Взор неподвижный угасал,
      По телу трепет пробежал,
      И стихло все... Не умолкал
      Лишь бури вой.
      "Один остался!
      Один, как перст!" - Лукич сказал,
      Закрыл лицо - и зарыдал.
      Уснуло доброе созданье!
      Жизнь кончена. И как она
      Была печальна и бедна!
      Стряпня и вечное вязанье,
      Забота в доме приглядеть
      Да с голоду не умереть,
      На пьянство мужа тайный ропот,
      Порой побои от него.
      Про быт чужой несмелый шепот
      Да слезы... больше ничего!
      И эта мелочь мозг сушила
      И человека в гроб свела!
      Страшна ты, роковая сила
      Нужды и мелочного зла!
      Как гром, ты не убьешь мгновенно,
      Войдешь ты - пол не заскрипит,
      А душишь, душишь постепенно,
      Покуда жертва захрапит!
      С рассветом буря замолчала,
      Арина на столе лежала.
      В лампаде огонек сиял;
      Он как-то странно освещал
      Лицо покойницы-старушки,
      И неподвижной, и немой,
      И белые углы подувши,
      Прижатой мертвой головой.
      Убитый горем и тоскою,
      Перед иконою святою
      Лукич всю ночь псалтырь читал.
      Уныл и тих его был голос;
      От страха жесткий черный волос
      На голове не раз вставал.
      Казалось, строго и сурово
      Глядела бледная жена;
      Раба доселе, с жизнью новой
      Вдруг изменилася она,
      Свою печаль припоминала
      И мужу казнью угрожала...
      Старик внимательно читал
      И ничего не понимал.
      Все буквы, мнилось, оживали,
      Плясали, разбегались вдруг...
      При обороте издавали
      Листы какой-то чудный звук...
      Меж тем соседки понемногу
      Набились в горенку. Одне
      Вздыхали и молились богу,
      Другие в грустной тишине
      С тяжелой думою стояли
      Иль об усопшей толковали,
      Что вот-де каковы дела
      Жила, жила - да умерла!
      Мать столяра в углу стояла,
      С кумой любимою шептала:
      "Ведь на покойнице платок,
      Что тряпка... аи да муженек!
      Убрал жену, кулак проклятый!
      О платье и не говорю
      Я вчуже от стыда горю:
      С заплатой, кажется, с заплатой!..
      А дочь слезинки не прольет...
      Вот срам-то! инда зло берет!
      Ах, я тебе и не сказала!
      Она за сына моего
      Хотела выйти... каково?
      Да я-то шиш ей показала!
      И мать-то, помянуть не тем,
      Глупа была, глупа совсем!"
      Соседки вышли. Стал совета
      Отец у дочери просить:
      "Ну, Саша! мать вот не отпета,
      Где деньги? чем мне хоронить?"
      - "Мой муж поможет. Попросите
      Здесь посидеть кого-нибудь
      И вслед за мною приходите".
      - "Да! надо, надо шею гнуть!
      И поделом мне! ох, как стою!"
      И крепко жилистой рукою,
      Остановя на трупе взор,
      Свой бледный лоб старик потер.
      20
      Румян, плечист, причесан гладко,
      Тарас Петрович за тетрадкой
      В рубашке розовой сидел,
      На цифры барышей глядел
      И улыбался. Под рукою
      Сияли проволоки счет;
      Зеленый плющ над головою
      Висел с окна. Полна забот,
      За чаем Саша хлопотала;
      Пел песни светлый самовар;
      В лежанке загребенный жар
      Краснел; струей перебегало
      По углям полымя. И вдруг
      Часы издали странный звук,
      Шипели долго и лениво.
      И, с пятнышками вместо глаз,
      Кукушка серая тоскливо
      Прокуковала восемь раз.
      Лукич вошел, - и сердце сжалось
      У Саши. Жалок был отец!
      Оборван, бледен... грусть, казалось,
      Его убила наконец.
      Едва старик перекрестилсяt
      Румяный зять его вскочил
      И сожаленье изъявил.
      Что доброй тещи он лишился:
      Мне, мол, жена передала...
      Святая женщина была!
      "Вот надо справить погребенье...
      Нет гроба... сделай одолженье
      Дай помочь!"
      - "От добра не прочь2
      Зачем родному не помочь?..
      Гм!.. жаль! я думаю - простуда?"
      - "Бог знает что, да умерла".
      - "Я полагаю-с, смерть пришла...
      Вот выпейте чайку покуда".
      - "Благодарю! не до того".
      - "Напрасно-cJ это не мешает:
      Он эдак грудь разогревает..."
      - "Да я не зябну. Ничего...
      Не позабудь, к примеру, в горе!"
      - "Вот ключ позвольте отыскать...
      Я много не могу вам дать.
      Не то что... да-с! Нет денег в сборе".
      - "Не добивай! Я так убит!"
      - ,tO том никто не говорит.
      Насчет того-с... оно, конечно,
      Родню позабывать грешно,
      Да ведь грешно и жить беспечно,
      Да-с! поскользнетесь неравно!
      На вас вот тулупишко рваный,
      Из сапогов носки глядят,
      А вы намедни были пьяны...
      Выходит, кто же виноват?"
      - "Ох, знаю, друг мой! Все я знаю!
      Ведь пьет неволя иногда!
      Ты думаешь, мне нет стыда,
      Что плутовством я промышляю,
      Хитрю, ем хлеб чужой, как вор?"
      - "Расчет в торговле не укор...
      Все это пустяки - и только,
      На печке хочется лежать!
      На рынке горько промышлять,
      Ну-с, а просить теперь - не горько?"
      - "Вестимо... если бы ты знал!
      Осмеян всеми, обнищал.
      Тут совесть не дает покою...
      Зять! не пусти меня с сумою!
      Дай мне под старость отдохнуть!
      Поставь меня на честный путь!
      Дай дело мне! Господь порука"
      Не буду пить и плутовать!"
      - "Привыкли-с. Трудно перестать!
      Вот, значит, вам вперед наука...
      На похороны помогу,
      Насчет другого-с - не могу".
      - "И с бородою поседелой
      Опять мне грабить мужичков?
      Пойми ты, доброе ли дело!
      Неужто вор я из воров!
      Зять! богом, значит( умоляю,
      Подумай! Выручи!"
      - "Опять!
      Охота вам слова терять!
      Нельзя-с! По чести заверяю...
      Рубль серебра, извольте, дам".
      - "Так я, выходит, по домам
      На тело мертвое сбираю...
      Ну, есть ли стыд в тебе и честь?
      Ведь я не нищий! Я твой тесть!
      Ведь я прошу не подаянья,
      Взаем. Ты слышишь или нет?"
      - "А я даю из состраданья,
      Не то что... да-с! И мой совет:
      Не надо брезгать".
      Саша встала.
      Негодования полна,
      Казалось, выросла она
      И мужу с твердостью сказала!
      "Я свой салоп отдан в заклад
      И мать похороню!"
      - "Чудесно-с!
      Гм!.. дочка нежная... известно-с...
      Хе-хе! Бывает - не велят1"
      - "Ну, если так, найду другое...
      Вот обручальное кольцо..."
      И Саши бледное лицо
      Покрылось краскою.
      - "Пустое!
      Не смеешь значит!"
      - "Саша, Саша!
      Оставь! схороним как-нибудь!"
      Сказал отец.
      "Нет, воля ваша!
      Уж у меня изныла грудь
      От этой жизни!.. Я молчала...
      Он мягко стелет, жестко спать...
      Пусть бьет! Я не хочу скрывать!
      Больною мать моя лежала,
      Я мать проведать не могла!
      Боится - столяра увижу..."
      "Столяр мне что? Молва была...
      Он плут! плутов я ненавижу.
      Муж хоть и лыком сшит, - люби,
      Да знай стряпню, да не груби,.
      На то жена!".
      - "О, будь уверен,
      Я буду стряпать и молчать!
      Но под замком себя держать
      Я не позволю!.."
      - "Не намерен...
      Нельзя-с! законная жена...
      А мужа ты любить должна
      Вот только!"
      Саша улыбнулась.
      Муж от улыбки побледнел,
      Но вмиг собою овладел.
      "Бее вздор! из пустяков надулась!
      Об этом мы поговорим
      Наедине-с... А вот родным
      Поможем. Нужно - и дадим.
      Держите, батенька, бог с вами!"
      Тесть молча подаянье взял
      И точно память потерял:
      Пошевелил слегка губами,
      На зятя кинул мутный взор
      И крупный пот на лбу отер.
      "А вам пора за ум приняться!
      Прибавил зять. - Вы наш родной,
      Не с поля вихорь, не чужой,
      А с пьяным нечего мне знаться!"
      Старик с поклоном вышел вон.
      О чем-то, бедный, думал он?
      Ноя верно, думою печальной
      Был возмущен: на рынок шел
      И, бог весть почему, забрел
      В какой-то переулок дальний.
      Опомнившись, взглянул кругом
      И зятя назвал подлецом.
      Добычи рыночной остаток,
      Давно Лукич рублей десяток
      В жилете плисовом берег.
      Теперь вот зять ему помог,
      На все достало, слава богу!
      Купил он ладану, свечей,
      Изюму, меду, калачей,
      Вина, - конечно, понемногу;
      Поденщиков приговорил
      Могилу рыть, и гроб купил.
      Принес его в свою избушку,
      Перекрестился, крышку снял,
      На дне холстину разостлал,
      С молитвой положил старушку,
      С молитвою свечу зажег
      И сел в раздумье в уголок.
      Курился ладан. Все молчало.
      Играло солнце на стене,
      Белелись свечи на окне,
      Стекло алмазами сверкало,
      Старушка, мнилося, спала,
      Так в гробе хороша была!
      "Вот, - думал oн, - вот жизнь-то наша!
      Недаром сказано, что цвет
      Ногою смял - его и нет.
      Умру и я, умрет и Саша,
      И ни одна душа потом
      Меня не вспомнит... Боже, боже!
      А ведь и я трудился тоже,
      Весь век и худом и добром
      Сбивал копейку. Зной и холод,
      Насмешки, брань, укоры, голод.
      Побои - всё переносил!
      Из-за чего? Ну, что скопил?
      Тулуп остался да рубаха,
      А крал без совести и страха!
      О&, горе, горе! Ведь метла
      Годится в дело! Что же я-то?
      Что я-то сделал, кроме зла?
      Вот свечи... гроб... где это взято?
      Крестьянин, мужичок-бедняк
      На пашне потом обливался
      И продал рожь... а я, кулак,
      Я, пьяница, не побоялся,
      Не постыдился никого,
      Как вор бессовестный, обмерил,
      Ограбил, осмеял его
      И смертной клятвою уверил,
      Что я не плут!.. Все терпит бог!..
      Вот зять, как нищему, помог...
      В глазах мутилось, сердце ныло,
      Я в пояс кланялся, просил!..
      А ведь и я добро любил,
      Оно ведь дорого мне было!
      И смел и молод, помню, раз
      В грозу и непогодь весною
      Я утопающего спас.
      Когда он с мокрой головою.
      Нагой, на берегу лежал,
      Открыл глаза, пошевелился
      И крепко руку мне пожал,
      Я, как ребенок, зарыдал
      И радостно перекрестился!
      И все пропало! Все забыл!..
      И голову он опустил,
      И, задушить его готова,
      Вся мерзость прожитая снова
      С укором грозным перед ним
      Стояла призраком немым.
      Бедняк, бедняк! Печальной доли
      Тебя урок не вразумил!
      Своих цепей ты не разбил.
      Послушный раб бессильной воли!
      Ты понимал, что честный труд
      И путь иной тебе возможен,
      Что ты, добра живой сосудг
      Не совершенно уничтожен;
      Ты плакал и на помощь звал...
      Подхваченный нужды волнами,
      В последний раз взмахнул руками
      И в грязном омуте пропал.
      21
      Бегут часы, идут недели,
      Чреде обычной нет конца!
      Кричит младенец в колыбели,
      Несут в могилу мертвеца.
      Живи, трудись, людское племя,
      Вопросы мудрые решай,
      Сырую землю удобряй
      Своею плотью!.. Время, время!
      Когда твоя устанет мочь?
      Как страшный жернов, день и ночь,
      Вращаясь силою незримой,
      Работаешь неудержимо
      Ты в божьем мире. Дела нет
      Тебе до наших слез и бед!
      Их доля - вечное забвенье!
      Ты дашь широкий оборот
      И ляжет прахом поколенье,
      Другое очереди ждет!
      Прошло два года. Дым столбами
      Идет из труб. Снег порошит.
      Чуть солнце сквозь туман глядит.
      Не грея бледными лучами.
      Старушка добрая, зима,
      Покрыла шапками дома.
      Заутро Рождество святое.
      Санями рынок запружен,
      Торговлей шумной оживлен.
      Желудка раб, как все живое,
      Народ кишит вокруг цыплятг
      Гусей, свиней и поросят.
      "Пошел налево!" - торопливо
      Скобеев кучеру кричит
      И палкой нищему грозит:
      "Ты что пристал?" Но вдруг учтиво
      Кивнул кому-то головой:
      "Деревня Долбина за мной!
      С торгов!., поздравьте!.." - "Ой, пропала!
      Ах, чтоб вам не было добра!
      Вот мужичье!.." Мать столяра
      Едва под лошадь не попала,
      К горшкам с кумою отошла,
      Беседу снова повела:
      "И говорю я это сыну:
      Оставь, мол, ты свою кручину!
      Нет! долго Сашу вспоминал!
      И вот что было - запивал!
      Теперь ни-ни! Взялся за дело.
      Поди ты, не женю никак,
      Прошу, прошу, - такой дурак!
      Вишь, рано... время не приспело...
      Да врет он! Это ничего!
      Уж уломаю я его!"
      Вот и столяр. Его походка
      Размашиста. Тулуп космат.
      Пробилась русая бородка,
      И весел соколиный взгляд;
      Лицо от холода краснеет,
      На кудрях иней. Впереди
      Толпа зевак. Она густеет.
      Бедняк Лукич посереди.
      Мужик с курчавой бородою,
      Взбешенный, жилистой рукою
      Его за шиворот держал.
      И больно бил, и повторял:
      "Вот эдак с вами! эдак с вами!"
      Старик постукивал зубами,
      Халат с разорванной полой
      От ветра в воздухе мотался,
      И кровь на бороде седой
      Застыла каплями...
      "Попался!
      Кричал народ. - Тряхни его!
      Тряхни получше! Ничего!"
      - "Не бей по шапке! одуреет!"
      - "Не смеет бить! На это суд!
      Расправа, значит... бить не смеет!"
      - "Валяй! Там после разберут!"
      Но вдруг столяр рукою смелой
      Толпу раздвинул: "Стой! за что?"
      - "А не обвешивай! за то...
      Мужик ответил. - Наше дело!
      Я продал шерсть, а он того...
      Обвесил - вон що!"
      - "Брось erol
      Ты кто? Разбойник? Смеешь драться?
      Не знаешь - отдерут кнутом!
      Чего ты, Карп Лукич? Пойдем!"
      - "Проваливай! Не станем гнаться!
      Вот не замай, он покряхтит!
      В боках-то у него лежит?"
      - "Эх, с этим не дошло до драки!
      Жалели, расходясь, зеваки.
      А молодец куда горяч!
      И статен! То-то, чай{ силач!"
      - "Сосед! Ну, как тебе не стыдно!
      Столяр дорогой говорил.
      Весь помертвел... лица не видно...
      Что завтра? Вспомни!"
      - "Согрешил.
      Обвесил... не во что одеться...
      Озяб... и нечем разговеться".
      - "А зять?"
      - "Мошенник! 0x, продрог!
      - "Ну, Саша?"
      - "Саша помогает...
      В постели... кровью все перхает...
      Ох, больно!.. Заложило бок..."
      - "Оx, Карп Лукич!"
      - "Молчи, я знаю!
      Сгубил я дочь свою, сгубил!"
      - "Нет, я не то... не попрекаю,
      Мне жаль тебя: соседом был...
      Бедняга! Выгнали из дома...
      Да ты идешь едва-едва...
      Квартира где?"
      - "У Покрова.
      Нетоплена. Постель - солома.
      Привык, к примеру... Ох, продрог!"
      - "Слышь, Карп Лукич! Ты не сердися...
      Вот деньги есть... Не откажися,
      Возьми на праздник. Видит бог,
      Даю из дружества. Ведь хуже
      Обманывать, дрожать на стуже...
      Возьми, пожалуйста, сосед!
      Ну, хоть взаем... как знаешь!"
      - "Нет!
      Я виноват перед тобою:
      Ты с Сашей рос..."
      - "Оставь! пустяк!
      Угодно было богу так...
      Возьми! Ты, слышь, не спорь со мною:
      В карман насильно положу,
      Вот на!., и руки подержу".
      - "Покинь! Мне стыдно!"
      - "Знак, знаю!
      А ты не вынимай назад:
      Я что родному помогаю,
      Не то что, значит... чем богат!
      Утри-ко лучше кровь полою,
      Неловко... Стой! господь с тобою!
      Ты плачешь?"
      - "Ничего, пройдет.
      Я так. Озяб... вода течет...
      Сегодня в воровстве поймали,
      Прибили... милостыню дали...
      А дочь... Проклятый зять! Прощай!"
      - "Да брось его! не поминай!
      Вот завтра праздник, дел-то малог
      Ты завернешь в мой уголок,
      Мы потолкуем, как бывало,
      Ну да! Присядем за пирог...
      Ты просто приходи к обеду:
      Равно!" И старому соседу
      Он руку дружески пожал ,
      И на прощанье шапку снял.
      Лукич с разорванной полою
      Побрел один. Взглянул кругом.
      Знакомых нет; махнул рукою
      И завернул в питейный дом.
      Прощай, Лукич! Не раз с тобою,.
      Когда мой дом объят был сном,
      Сидел я, грустный, за столом,
      Под гнетом дум, ночной порою!
      И мне по твоему пути
      Пришлось бы, может быть, идти,
      Но я избрал иную долю...
      Как узник, я рвался на волю,
      Упрямо цепи разбивал!
      Я света, воздуха желал!
      В моей тюрьме мне было тесно!
      Ни сил, ни жизни молодой
      Я не жалел в борьбе с судьбой!
      Во благо ль? Небесам известно...
      Но блага я просил у них!
      Не ради шутки, не от скуки
      Я, как умел, слагал мой стих,
      Я воплощал боль сердца в звуки!
      Моей душе была близка
      Вся грязь и бедность кулака!
      Мой брат! никто не содрогнется,
      Теперь взглянувши на тебя!
      Пройдет, быть может, посмеется,
      Потеху пошлую любя...
      Ты сгиб. Но велика ль утрата?
      Вас много! Тысячи кругом,
      Как ты, погибли под ярмом
      Нужды, невежества, разврата!
      Придет ли наконец пора,
      Когда блеснут лучи рассвета;
      Когда зародыши добра
      На почве, солнцем разогретой,
      Взойдут, созреют в свой черед
      И принесут сторичный плод;
      Когда минет проказа века
      И воцарится честный труд;
      Когда увидим человека
      Добра божественный сосуд?..
      1854-1857
      ТАРАС
      1
      Нужда, нужда! Всё старые избенки,
      В избенках сырость, темнота;
      Из-за куска и грязной одежонки
      Все бьются... прямо нищета!
      Невесела ты, глушь моя родная!
      Поникли ивы над рекой,
      Молчит дорожка, травкой зарастая,
      И бродит люд как испитой.
      Вот уж вечер идет,
      Росой травку кропит;
      В синих тучах заря
      Разыгралась-горит.
      Золотые дворцы
      Под-над лесом плывут.
      Золотые сады
      За дворцами растут.
      Через синюю глубь
      Мост янтарный висит...
      Из-за темных дубов
      Ночь-царица глядит.
      Вздохи-чары и лень
      Разлеглись на цветах t
      Огоньки по траве
      Зажигают впотьмах.
      Вот за горкой крутой
      Колокольчик запел,
      На горе призатих,
      Под горой прозвенел.
      Прозвенел по селу,
      В чистом поле поет,
      На широкий простор
      Душу-сердце зовет...
      Житье, житье! закован точно в цепи,
      Молчи да чахни от тоски...
      Эх, если бы махнуть мне па Дон в степи
      Или на Волгу в бурлаки!..
      Так изнывал Тарас от дум-заботь,
      И, грезя про чужую даль,
      Он шел межами с полевой работы
      Домойг на горе и печаль.
      2
      Тарасу с детства приходилось жутко:
      Отец его был строг и крут.
      Жене побои называл он шуткой
      И называл наукой кнут.
      Бывало, кот под ноги подвернется
      Кота поленом... "Будь умен!"
      Храни господь, когда вина напьется,
      Беги, семья, из дома вон!
      Пристанет к гостю, крепко обнимает,
      Целует: "Друг мой дорогой!
      Я вот тебе..." - ив ноги упадает.
      Гость скажет: "Вот чудак какой!"
      "Кто, я чудак? А ты, мужик богатый!
      Не любишь знаться с бедняком...
      Так на вот! Помни, лапотник проклятый!"
      И друга хватит кулаком.
      Испуганный сынишка встрепенется
      И матери тайком шепнет:
      "Ох, мамушка! Опять отец дерется...
      Уйдем! он и тебя прибьет..."
      - "Ступай-ко за грибами, вот лукошко,
      Ответит мать, - тут хлеб лежит".
      И в темный лес знакомою дорожкой
      Мальчишка бегом побежит.
      И там он ляжет на траве росистой.
      Прохлада, сумрак... Вот запел
      Зеленый чиж под липою душистой;
      Вот дятел на березу сел
      И застучал. Вот заяц по тропинке
      Пронесся, - и уж следу нет.
      Тут стрекоза вертится на былинке,
      По листьям жук ползет на свет;
      Тревожно шепчет робкая осина,
      Сквозь зелень видны вдалеке
      Уснувших вод зеркальная равнина,
      Рыбак с сетями в челноке.
      Стада овец, луга, пески, заливы,
      В воде и под водой леса,
      За берегами золотые нивы,
      Вокруг - в сиянье небеса.
      И, очарован звуками лесными8
      Цветов дыханьем упоен,
      Ребенок грезит снами золотыми,
      Весь в слух и зренье превращен.
      Когда корой прозрачною и тонкой
      Синела в осень гладь озер,
      Иной приют манил к себе ребенкаг
      Соседа постоялый двор.
      Там бурлаки порой ночлег держали
      Или гуляки-косари,
      Про степь и Волгу песни распевали
      Всю ночь до утренней зари.
      И за сердце хватал напев унылый.
      Вдруг свист... и вскакивал бурлак:
      "Пой веселей!" И песня с новой силой
      Неслась, как вихрь... "Дружней!
      вот так!.."
      И свистом покрывался звук жалейки,
      И пол от топота гудел,
      И прыгал стол, и прыгали скамейки...
      Ребенок слушал и смотрел.
      И брань отца была ему больнее,
      Когда домой он приходил,
      И уголок родной глядел скучнее,
      И он бог весть о чем грустил.
      3
      Прошли года. И на дворе и в поле
      Тарас работник хоть куда,
      И головы не клонит в темной доле
      Ни перед кем и никогда.
      Чуть мироед на бедняка наляжет,
      Тарас уж тут. Глаза блестят,
      Лицо бледнеет... "Ты не трогай! - скажет.
      Не бей лежачих! Не велят!"
      - "Ты кто такой?." И меряет главами
      Нахала с головы до ног.
      Отец махнет с досадою руками:
      "Несдобровать тебе, сынок!
      Подрежут крылья!.. Так оно бывает..."
      Надвинет шапку и пойдет,
      И в кабаке до ночи пропадает:
      Домой насилу добредет.
      "Ну, кто тут? Эй! жена, зажги лучину!
      Я шапку пропил... да! смотри!
      Весь век работал... ну, пора и сыну
      Работать... черт вас побери!
      Весь век пахал... все нищий... Что ж работа?
      Вестимо, так. И хлеб и квас
      Мы всё добудем! Важная забота!
      Нуг пьян... Никто мне не указ!.."
      И в уголок свои деньжонки спрячет,
      Забудет, - и давай искать;
      Кричит: "Разбой!" - и охает и плачет:
      "Ты вора Тарас! не смей молчать!
      Ты вор! будь проклят! сохни, как лучина!.."
      Стоит, ни слова сын в ответ;
      В его глазах угрюмая кручина,
      В его лице кровинки нет.
      Сидит на лавке бедная старушка,
      Лицо слезами облито.
      И так печальна тесная избушка,
      Что не глядел бы ни на что...
      Уж рассветает. Тучки краской алой
      Покрыты. Закраснелся пруд,
      И весело над кровлей обветшалой
      Певуньи-ласточки снуют.
      Вдали туман редеет над лугами.
      Вот слышны резкий скрип ворот
      И голос бабы: "Поезжай межами,
      Там перелеском путь пойдет..."
      "Эхма! уж день!" Тарас тряхнет кудрями:
      Hys видно, после, мол, поспишь...
      И вот с сохою едет он полями;
      Дорога - скатерть, в поле - тишь;
      Над лесом солнце золотом сверкает,
      И птичка в вышине поет,
      Звенит, поет и устали не знает...
      И парень песню заведет.
      И грустно, грустно эта песня льется.
      Он едет лугом - будит луг,
      Поедет лесом - темный лес проснется
      И с ним поет, как старый друг.
      Заря погасла. Кончена работа.
      Уснуть бы, кажется, пора,
      Да спать-то парню не дает забота,
      Коней ведет он со двора
      Поить... И шляпу набекрень наденет,
      Ворота настежь распахнет,
      По улице, посвистывая, едет,
      А за углом - подруга ждет.
      Кругом безлюдно. Тепел летний вечер.
      Река при месяце блестит.
      И знает только перелетный Beiepj
      Что парень с милой говорит.
      Печальна жизнь. Печальна с милой встреча:
      Она поникла головой,
      В ответ на ласки не находит речи;
      Стоит и парень сам не свой.
      "Я сам не рад, голубка дорогая!
      Как мне жениться на тебе?
      Свяжу тебя, свяжу себя, родная...
      Гнезда не вить уж мне себе.
      Мне тесно тут. Не связывай мне воли.
      Авось придут иные дни.
      А сгину где, без счастья и без доли,
      Меня хоть ты-то не кляни!.."
      - "На муку, верно, - отвечает голос,
      Да на печаль я рождена,
      И пропаду, что одинокий колос,
      И все молчать, молчать должна!
      Отец и мать мне попрекнут тобою,
      Там замуж... чахни от тоски!
      И всем-то будет воля надо мною
      До гробовой моей доски!.."
      - "Не быть тому! Добьюсь до красной ноли!
      Не стать мне силы занимать...
      И будешь ты и в радости, и в холе,
      И в неге век свой вековать".
      4
      Блестят, мерцают звезды над полями.
      Соседа грязная изба
      Чуть не битком набита косарями;
      В избе веселая гульба.
      Дым тютюна1 жара... Весь в саже черной
      Ночник мигает над столом,
      Трещит. И ходит по рукам проворно
      Стакан* наполненный вином.
      Поют и пляшут косари степные,
      Кафтаны сброшены с их плечЛ
      Растрепаны их кудри молодые,.
      Смела размашистая речь.
      Тарас сидит угрюмый и печальный.
      Он друга пб сердцу сыскал
      И про свою любовь к сторонке дальней
      И про тоску порассказал.
      "Эх, курица! - товарищ крикнул громко.
      Тебе ль лететь в далекий путь!
      Связался тут с какою-то девчонкой.
      Боишься крыльями махнуть!
      Гулял бы ты, как я, сокол, гуляю:
      Три года на Дону прожил,
      Теперь на Волгу лыжи направляю,
      Про дом и думать позабыл".
      И долго говорил косарь кудрявый,
      И все хвалил степей простор,
      Красу казачек, косарей забавы,
      И песней кончил разговор.
      Тарас вскочил. Лицо его горело.
      "Так здравствуй ты, чужая даль!
      Ну, - в степь так в степь! Все сердце