Две скрипки, в доме освещенье,
      От стука крепких каблуков
      Дрожанье стульев и столов,
      Смех молодцов, их объясненье:
      Насчет того-с... мое почтенье...
      Горячих поцелуев звук,
      Украдкою пожатье рук
      Вот вечеринка; остальное
      Не новость: сборище ночное,
      Под окнами толпа зевак,
      В окрестном мраке лай собак.
      Отцу суровому послушна,
      Всегда задумчива, тиха,
      Свою печаль от жениха
      Таила Саша. Равнодушна
      В толпе подруг она была;
      Порой казалась весела,
      Шутить, смеяться начинала,
      Но вдруг, средь смеха, умолкала
      И уходила в сад, - и там,
      В зеленой чаще, одиноко
      Садилась на скамье широкой
      И накопившимся слезам
      Давала волю...
      "Слава богу! - Отец невесты рассуждал.
      Теперь на ровную дорогу
      Я выйду: зятя отыскал...
      Ие столяру чета! Он, верно,
      Поможет тестю... Вот что скверно
      Никак приданым не собьюсь!
      Беда, к примеру! смерть боюсь!
      Что, если свадьба разойдется?
      Черт знает, просто сбился с ног!
      Навязываю дом в залог
      И тут заем не удается!
      Не скажут прямо: деньги есть
      Не про твою, к примеру, честь;
      Помучат болтовней, расспросом,
      На что, мол, - и отправят с носом:
      Свои-де нужды, извини...
      Вот богачи-то! вот они!
      Вот правда!.. Или попытаться
      Пойти к Скобееву? Ведь жид!
      Просить не стоит... и сердит...
      Да бог с ним! Мне равно шататься!
      Уж занимать не миновать,
      Глядишь, уважит, - как узнать?"
      И через час, проситель скромный,
      Он у Скобеева в приемной
      Ждал милости. Лакея нет,
      Налево двери кабинет,
      Там разговор.
      "Так все готово?"
      Звучал густой хозяйский бас
      (Лукич узнал его зараз).
      "Да, мне дано честное слово,
      Разбитый голос отвечал.
      Вчера и ныне хлопотал
      В комиссии".
      - "А! вы оттуда...
      Прекрасно! стало, наш подряд..."
      "Все подвигается покуда;
      Подмазать надо, говорят.
      Вы как? не прочь?"
      - "Весьма приятно!
      На вещи цену-то того...
      Вы понимаете?"
      - "Понятно.
      Да не опасно ль?"
      - "Ничего!
      А по бумагам безусловно
      В подряде вы: я под судом".
      - "Как, ваше дело в уголовной?"
      - "Пустяк! конечно, под сукном...
      Жаль, нет войны! подряды мелки,
      От мира мало нам добра!"
      - "Ну, грех сказать!"
      - "Все вздор! безделки!
      Нет, батюшка, не та пора!
      Там видишь груды серебра!
      Бывало, сердце разгорится...
      Эх, мол, равно! Господь простит1
      И хватишь смело, - ну в сыт:
      Сундук трещит, как говорится!"
      Лукич затылок почесал
      И долго головой качал;
      Ну, хороши, мол!
      "Вы к обеду
      Ко мне?" - Скобеев забасил
      И гостю авери отворил.
      "Не знаю... может быть, приеду",
      В раздумье бородач сказал.
      Скобеев громко засвистал.
      Едва свист барина раздался,
      Худой и бледный казачок
      Вбежал, в испуге заметался
      И гостю лысому помог
      Надеть шинель.
      "Зачем явился? - Скобеев Лукича спросил,
      В карманы руки заложил
      И в мягком кресле развалился.
      Эй! Васька! трубку1 Ну, вачем?"
      - "Что, сударь, обнищал совсем!
      Просватал дочь, нужна помога,
      Целковых эдак сто взаем,
      Я заложил бы вам свой дом,
      Не откажите, ради бога!"
      - "Просватал дочь... А что она,
      Молоденькая? не дурна?"
      Румяный барин улыбнулся,
      Прищурился и потянулся.
      "Вы всё изволите шутить...
      Тут горе! смею доложить".
      - "Да врешь! Когда ваш брат горюет?
      Привык к безделью, пьет вино
      Да ест и спит или плутует,
      И только. Знаю вас давно!"
      - "Все люди грешные, конечно...
      Я заплачу вам через год;
      Проценты вычтите вперед,
      Ей-ей, вас не забуду вечно!"
      - "Пожалуй, почему не так.
      Ты мне заслужишь, я надеюсь..."
      - "Последних сил не пожалею-с!
      Вот благодетель!"
      - "Вот дурак!
      Ха-ха! Я с кулаками
      Не связываюсь никогда!"
      Лукич остолбенел...
      "Да, да!
      Мы, значит, черви неред вами,
      И нас, как плюнуть, раздавить...
      Эхма!"
      - "Поменьше говорить!"
      Старик взбесился:
      "Ваша воля!
      Прикажете, мы замолчим.
      Мы что за люди? Наша доля
      Терпеть. На атом и стоим".
      - "Не притворяйся сиротою:
      Меня не скоро проведешь!"
      - "Куда мие с глупой головою
      Вас проводить? Тут не найдешь,
      К примеру, слова... Вы богаты,
      Вы барин, честная душа,
      Я плут, на сюртуке заплаты
      И в кошельке-то ни гроша,
      Куда иве!.. Стало, не дадите?"
      - "Не разживешься, признаюсь".
      - "Я и за это поклонюсь.
      Благодарю вас! извините,
      Что беспокоил".
      - "Краснобай!
      Ну, ну! не кланяйся, ступай!
      А ты мошенник, старичина!
      Тварь хитрая!"
      - "Благодарю,
      За рысака-то вам дарю,
      Раздайте нищим".
      - "Вон, скотина!"
      - "Испортишь кровь. Ну, что кричать!
      Ведь лекаря придется звать..."
      Скобеев бранью разразился:
      "Эй, люди! в кнутья наглеца!.."
      Старик с широкого крыльца
      Сходил себе, не торопился;
      Не скоро дворня собралась
      И перебитой разошлась.
      Дул сильный ветер. Дождик лился.
      Согнувшись, в обуви худой,
      Старик печально шел домой.
      На перекрестке он столкнулся
      С торговкой, что-то проворчал,
      Посторонился, поскользнулся
      И чуть средь лужи не упал.
      Старуха, шамкая, сказала:
      "Хренку, родимый, не возьмешь?"
      - "Ну, ну! проваливай! пристала!
      Без хрену горько невтерпеж..."
      Меж тем по улице широкой,
      Под ливнем, гнали в путь далекой
      В халатах серого сукна
      Толпу преступников. Она
      Шла медленно, звеня цепями;
      Конвой с примкнутыми штыками
      Ее угрюмо окружал,
      И барабан не умолкал.
      "Пошел народец на работку!
      Лукич подумал. - Да, ступай...
      Поройся там, руды в охотку
      И не в охотку покопай...
      Есть грош, достать на подаянье...
      Поди, Скобеевы живут,
      Их в кандалы не закуют,
      Не отдадут на покаянье...
      Ну, вот тебе и взял взаем!
      Постой! постой!., ведь этот дом
      Купца Пучкова... Э, почтенный!
      Я про тебя и позабыл!
      Пучков... да! я ему служил:
      Святоша, человек смиренный...
      Гм... мастер, нечего сказать,
      Горячий уголь загребать
      Чужой рукой!"
      15
      Угрюм и прочен
      Пучкова дом. На кровле тес
      Зеленой плесенью порос.
      Железом накрест заколочен
      Закрытый ставень кладовой.
      Косматый сторож, пес цепной,
      Лежит в конуре у забора,
      Амбары в стороне стоят,
      Их двери крепкие от вора
      Замки тяжелые хранят.
      Безлюдно в комнатах просторных
      (Хозяин не имел детей
      И редко принимал гостей),
      Висят картинки в рамках черных,
      Пыль на полах и по столам,
      И паутина по углам.
      Но спальня с желтыми стенами
      Светла, опрятно убрана,
      Весь угол занят образами,
      Лампадка вечно зажжена,
      Кровать накрыта простынею,
      И полон шкап церковных книг;
      Иных терпеть не мог старик
      И называл их чепухою,
      Потехой праздных болтунов,
      Соблазном молодых голов.
      В суровой школе горькой нужды
      Пучков с ребячества окреп.
      Его отец был стар и слеп,
      И сын, изнеженности чуждый,
      Переносил мороз и зной,
      Шатаясь по миру с сумой.
      Порой калекой притворялся,
      За крендель колесом катался
      И на кресте всегда берег
      С казной холстинный кошелек.
      Один купец, старик бездетный,
      Полубольной и безответный,
      Его за бойкость полюбил,
      Одел и в лавку посадил.
      Приемыш рос, добру учился,
      Поклонен, расторопен, тих,
      За делом в лавке не ленился,
      А ночью Жития святых
      Читал хозяину от скуки.
      Святых мужей слова и муки
      Всё помнил, но из чудных строк,
      Увы, урока не извлек!
      Читал, читал - и за услугу
      Купца ограбил наконец.
      Не вынес бедный мой купец:
      И пил, и плакал, спился с кругу,
      И ночью, пьяный и больной,
      Застыл средь улицы зимой.
      Чужого золота наследник,
      Пучков себя не уронил.
      Глядел смиренником и был
      О чести строгой проповедник.
      Не кушал рыбы по постам,
      Молился долго по ночам,
      На церковь подавал грошами,
      Перед нетленными мощами
      Большие свечи зажигал,
      Но плутовства не покидал.
      И странно! плут не лицемерил:
      Он искренно в святыню верил.
      Да! совесть надо очищать!
      Что делать! страшно умирать!
      Пучков об аде начитался...
      И как же он чертей боялся!
      На полчаса вздремнуть не мог,
      Три раза "Да воскреснет бог"
      Не повторив. Теперь, угрюмый,
      В очвках, псалтырь читал, он вслух,
      Но враг добра, лукавый дух,
      Мутил его святые думы
      И вдруг - с духовной высоты
      На рынок, полный суеты,
      Их низводил.
      Лукич явился.
      Перед Пучковым извинился:
      Я, мол, читать вам помешал
      И пол вот грязью замарал...
      Хозяин поглядел пытливо
      На гостя, поднялся лениво,
      Бумажкой книгу заложил,
      Зевнул, молитву сотворил
      И отвечал: "Да, дождь сегодня,
      Все хорошо: все власть господня...
      Ты здешний?"
      - "Здешний мещанин.
      Не угадали?.. Карп Лукин".
      И речь повел он стороною:
      Я, мол, известен вам давно,
      И позабыть меня грешно:
      Служил, как надобно... Нуждою
      Теперь убит. Имею дочь...
      И рассказал Лукич, в чем дело.
      "Гм... жаль, что не могу помочь!
      Мое богатство улетело,
      Как дым в трубу. Все разошлось
      По добрым людям. Да авосъ
      Промаюсь... Стар... гляжу в могилу...
      И время! господи помилуй!".
      - "Нельзя ли, сударь, пожалеть?
      Вы сомневаетесь, известно...
      Вот образ - заплачу вам честно!
      Без покаянья умереть,
      Коли солгу!"
      - "Зачем божиться?"
      - "Да тошно! Кажется, готов
      Сквозь землю лучше провалиться,
      Чем эдак вот из пустяков
      Просить и мучиться напрасно!"
      - "Ох, милый, верить-,го опасно!"
      И тонко намекнул купец:
      Обман, мол, всюду; всяк - хитрец)
      Наскажет много, правды мало...
      Да! время тяжкое настало!
      Не мудрено взаем-то дать,
      Но каково-то получать!
      Напрасно телом и душою
      Лукич божился, умолял,
      В заклад домишко предлагал...
      Кремень-купец махнул рукою:
      "Эх, ну тебя! заклад не тот!
      Твой дом не каменный! нейдет!"
      - "Несытая твоя утроба!
      Ну, стало, голову мне снять
      И под заклад тебе отдать?
      Ведь ты вот-вот под крышку гроба!..
      Кому казну-то ты копишь?"
      - "Опомнись, с кем ты говоришь?"
      - "С тобою, старый пес! с тобою!
      Ты вместе воровал со мною!
      Клади мне денежки на стол!
      Делись! я вот зачем пришел!"
      - "И ты мне мог? и ты мне смеешь!.."
      - "Кто? я-то?.. Ты не подходи!
      И в грех, к примеру, не вводи,
      Убью! вот тут и околеешь!"
      Пучков оцепенел. Немой,
      Стоял он с поднятой рукой;
      Огнем глаза его сверкали,
      И губы синие дрожали.
      Лукич захохотал. "Ну что ж,
      Ударь, попробуй! Что ж не бьешь?"
      - "Вон, изверг!"
      - "Не бранись со мною1
      Я выйду честью! Не шуми!
      Не то я... прах тебя возьми!..
      Не стоишь, правда... Бог с тобою".
      Пучков стонал. Он гадок был:
      Бессильный гнев его душил.
      "Прощай! садись опять за книги,
      Копи казну, надень вериги,
      Все, значит, о душе печаль...
      А жаль тебя! ей-богу, жаль!"
      "Нет, не дождаться мне помоги!
      Грустил дорогою бедняк.
      Не верят мне. Я - голь! кулак!
      Вот и ходи, считай пороги,
      И гнись, и гибни ни за что.
      На то, мол, голь! кулак на то!
      Гм... да! упрек-то ведь забавный!
      Эх ты, народец православный!
      Не честь тебе лежачих бить,
      Без шапки сильных обходить!
      Кулак... да мало ль их на свете?
      Кулак катается в карете,
      Из грязи да в князья ползет
      И кровь из бедняка сосет...
      Кулак во фраке, в полушубке,
      И с золотым шитьем, и в юбке,
      Где и не думаешь, - он тут!
      Не мелочь, не грошовый плут,
      Не нам чета, - поднимет плечи,
      Прикрикнет - не найдешь и речи,
      Рубашку снимет, - всё молчи!
      Господь суди вас, палачи!
      А ты, к примеру, в горькой доле
      На грош обманешь поневоле
      Тебя согнут в бараний рог:
      Бранят, и бьют-то, и смеются...
      Набей карманы, - видит бог,
      В приятели все назовутся!
      Будь вором - скажут: не порок!
      Вот гадость! тьфу!"
      И шаг широкий
      Старик с досады ускорил.
      Но вдруг его остановил
      Стук рамы. Смотрит - дом высокий,
      С кудрявым вензелем балкон
      Густой сиренью окружен.
      Заклятый враг ученых споров,
      Его жилец, профессор Зоров,
      С сигарой под окном стоял
      И старика рукою звал.
      16
      Ученой бурсы отпечаток
      Невольно Зоров сохранил:
      Знал букву, глубже не ходил.
      Был в разговорах прост и краток
      И словом "вот" их украшал;
      Без нужды кашлял. Бог создал
      Его не злым, но... впрочем - мимо:
      Подчас молчать необходимо...
      Деньжонки славно наживал.
      Лукич был встречен благосклонно,
      Обласкан - и не мудрено:
      У старика, тому давно,
      Мальчишка, труженик бессонный,
      Путь тяжкий Зоров начинал
      Латынью ум свой притуплял.
      Плоды науки не пропали,
      Бедняк Лукич дивился им.
      Мальчишка вырос. Перед ним
      Теперь просители стояли:
      Священник, старичок больной
      И дьякон тучный и рябой.
      Священник кланялся. С досадой
      Ученый муж рукой махал:
      "Ваш сын дурак! Вот и пропал...
      И выгнали... хм... так и надо:
      Зазнался".
      Священник
      В чем же? ради бога,
      Скажите! Он из лучших был.
      Профессор
      А вот: воротнички носил
      Да возражений делал много
      Наставникам: я, мол, умен,
      В журналы, в чтенье погружен,
      Исчерпал мудрость всю!..
      Священник хочет возразить.
      Молчите!
      Заметили, - он ничего,
      Всё то ж! Понизили его!..
      Священник снова хочет возразить.
      Хм... погодите! погодите!..
      Понизили по спискам, - он, того,
      Ученьем занялся небрежно...
      Ну вот, за это исключен!
      Священник
      Он молод. Он был оскорблен...
      Сперва учился он прилежно.
      Профессор
      По нас хоть звезды он хватай!
      Будь скромен! Нос не подымай!
      Он кто? Воспитанник духовный
      Вот помни! Бойкость не нужна!
      А светскость вздор, - она вредна!
      Сказал наставник - безусловно
      И верь! Вы думаете как?
      На это власть!
      Священник
      Известно, так.
      Прошу вас, сжальтесь! Два-три слова
      Сказать вам стоит - примут снова...
      Позвольте мне наедине
      Вам объяснить.
      Профессор
      Не время мне!
      А впрочем, если вы хотите,
      Пожалуй... вот сюда подите.
      И за ученым мужем вслед
      Вошел проситель в кабинет.
      О чем они там толковала,
      Одни немые стены знали.
      Дверь отворилась наконец;
      Священник просто был мертвец,
      Так бледен! "Вы побойтесь бога...
      Я б больше... бедность... негде взять...
      - "Хм... Полно, полно толковать!"
      Ученый муж заметил строго.
      Несчастный поп махнул рукой
      И дверь захлопнул за собой
      С проклятьем. Зоров улыбнулся:
      "Хорош! А поп!.. Что нужно Вам?"
      И к дьякону он обернулся.
      "Да вот-с, по разным клеветам,
      Мой сын... заметило начальство,
      Что якобы он любит пьянство..."
      - "Дубков?"
      - "Да-с".
      - "Знаю я его!
      Исключат. Больше ничего".
      - "За что же? Может быть, ошибкой,
      Не то что выпил, пошалил..."
      И речь проситель изменил
      Так странно, что Лукич с улыбкой
      Подумал: "Круто своротил!
      Хитер!"
      - "Я слышал стороною,
      Что вы нуждаетесь в коне...
      Так все равно-с. Позвольте мне...
      Продам охотно". И с божбою
      Плечистый дьякон уверял:
      "Конь добрый! я на нем пахал!"
      - "Взглянуть, пожалуй, не мешает.
      Вы приведите-ка его...
      Не норовист он?"
      - "Ничего.
      Узду, случается, скидает:
      Известно, наши батраки
      Лентяи или дураки,
      Какой присмотр!"
      - "Хм... внаю, 8наю!
      Пусть поисправится ваш сын.
      Вы вот что, я предупреждаю,
      Ведь я зависим... не один...
      Тут нужно..."
      - "Как же-с! Понимаю!"
      И тучный дьякон вышел вон,
      Отдав почтительный поклон.
      Профессор
      Ну что, Лукич, не надоело
      Стоять да слушать? Извини...
      Лукич
      Помилуйте!
      Профессор
      Вот мы одни...
      Садись.
      Лукич
      (садится)
      Вы звали. Верно, дело...
      Профессор
      Хм... я коня хотел купить,
      Раздумал. Надо погодить.
      Лукич
      (лукаво улыбаясь)
      Так-с.
      Профессор
      Хорошо ли поживаешь?
      Лукич
      По-старому-с! и так и сяк.
      Профессор
      Ну, а, бывает, выпиваешь?
      Лукич
      Ни капли! что я за дурак!
      Да как живете вы отлично!
      Полы под лаком, хоть глядись,
      Диваны, кресла...
      Профессор
      (смеется)
      Хм!.. Прилично...
      Нельзя, деньжонки завелись!
      Лукич
      (вздыхая)
      Да-с! Вы попали на дорогу.
      И правда, что ученье свет:
      Поит и кормит... Я вот сед,
      И все дурак!.. Беда, ей-богу,
      Тут бедность...
      Профессор
      Ты бы мне сказал.
      Ты знаешь, я не скуп; я б дал.
      Лукич
      Сказал бы, сударь... как-то стыдно!
      Профессор
      Хм!., вот пустяк! забыл ты, видно,
      Как у тебя я в доме жил,
      Уроки-то в саду учил!
      Лукич
      (смотрит на диплом профессора)
      Я все гляжу, спросить не смею,
      На этот лист... вот-с на стене...
      Профессор
      (самодовольно Имеется)
      Прочти.
      Лукич
      Нет, сударь, не сумею.
      Написано-то не при мне...
      Професссор
      Вот слушай:
      (встает и читает)
      Ecclesiasticae Academiae conventus pro potestate sibi
      concessa Dominum Zorov Magistrum sanctiorum huma
      niorumque litterarum solenni hoc diplomate declarat ho
      noremque ei ac privilegia concessa, decrevisse ac contulisse
      publice testatur1.
      Понял?
      Лукич
      (с улыбкою почесывая ватылок)
      Хоть бы слово!
      Кого господь-то умудрит!
      Гм!.. диво! Вижу, в рамке новой
      С большой печатью лист висит
      И только. Правда что наука!
      Профессор
      (смеется)
      Вот то-то! В ней-то вся и штука!
      Лукич
      (переминаясь)
      А что бы вас я попросил...
      И тут старик заговорил
      О свадьбе Саши, о заеме,
      О закладной на дом, о доме,
      И на лице своем потом
      Горячий пот отер платком,
      Вздохнул в низко поклонился.
      Ученый муж не отвечал,
      В раздумье медленно шагал
      И кашлял, - вдруг остановился.
      "Ты вот что, ты отдашь мне в срок?"
      - "Не выйдя я за ваш порог!.."
      - "Изволь1 сегодня я расстроен,
      Дел пропасть..."
      - "Значит, до утра?
      Так я в надежде".
      - "Будь покоен!
      Я дам".
      "А! сын пономаря!..
      Из грязи вышел, - не забылся!"
      Лукич подумал - и простился.
      1 Общее собрание Духовной академии на основании предостав
      ленного ей права господина Зорова объявляет при посредстве нас
      тоящего торжественного диплома магистром духовных и светских
      наук и свидетельствует, что публично назначило и предоставило
      ему это почетное звание и присущие ему привилегии (лат.). - Ред.
      17
      Все решено. Осталась ночь.
      Заря над лесом догорала,
      По желтым жнявьям тень бежала.
      Увы! намученная дочь
      День свадьбы грустно ожидала,
      В последний раз теперь рыдала
      В объятьях матери, - и мать
      Ее не смела утешать.
      Они друг друга понимали,
      Что впереди, о том молчали,
      А горе прожитых годов
      Так было живо, что без слов
      Душа рвалась и в муках ныла.
      Но эти муки дочь таила,
      Нема с отцом своим была,
      Меж ними пропасть вдруг легла
      И Сашу навек отделила
      От старика... И тем больней
      Была тоска последних дней,
      Тяжело ряд ночей бессонных,
      Невестой в пытке проведенных?..
      И вот пир свадебный умолк.
      Утих о нем соседей толк,
      Угомонились пересуды,
      Средь улиц гости не поют,
      Не пляшут и в домах посуды
      Под песни пьяные не бьют.
      Арина вдруг осиротела.
      Грустит за делом и без дела,
      Чуть скрипнет дверь - она вздрогнет,
      И слушает, и Сашу ждет.
      Без Саши горенка скучнее,
      И время кажется длиннее,
      И кот невесел: спит в углу,
      Не поиграет на полу
      Клубком старушки. Чуть смеркает,
      Она калитку запирает
      И с робостью обходит двор
      Не притаился ли где вор,
      И мужа ждет, и спицам снова
      В ее руках покоя нет...
      Едва покажется рассвет,
      Работа прежняя готова;
      Старушке не с кем говорить,
      Тоски и грусти разделить:
      Речь мужа, как всегда, сурова...
      Но Саша бледная прядет,
      Арина так и обовьет
      Ее руками. "Ах, родная!
      Здорова ли? Присядь, присядь!
      Здорова ль? - повторяет мать,
      С улыбкой слезы утирая.
      Легко ль! неделю не была!
      Уж я тебя ждала, ждала!
      Ну, как живешь?" И осторожно
      О всякой мелочи ничтожной
      Ее расспросит. "Ты смотри,
      Ты не таись, мол, говори...
      Все хорошо? Ну, слава богу!"
      И в лавочку через дорогу
      С копейкой трудовой спешит
      И Сашу чаем угостит.
      Свой сад старушка позабыла:
      Мать столяра ей досадила
      Упреком, бранью каждый день
      Через изломанный плетень:
      "Здорово, друг! В саду гуляешь?
      Хозяйка? Яблоки считаешь?
      Ты не пускай к нам кур на двор,
      Поймаю - прямо под топор!"
      Арина головой качала
      И ничего не отвечала.
      Она незла, мол... это так;
      Всему причина - Сашин брак.
      Лукич на рынке ежедневно
      Встречался с зятем. Всякий вздор
      Входил в их длинный разговор,
      Оканчиваясь непременно
      Разумным толком о делах;
      О доброте хлебов в полях,
      О том, что мужички умнеют,
      Не так легко в обман идут,
      Что краснорядцы богатеют:
      За рубль по гривне отдают...
      Лукич смеялся: "Просто - чудо!
      Глупа ты, матушна Москва!
      Всем веришь!" - "Этим и жива.
      Не ошибется... А не худо]
      Того-с..." - зять добрый замечал
      И тестя к чаю приглашал.
      "Он, видно, мне не доверяет,
      Тесть думал. - Право, не поймешь...
      И чаем вдоволь угощает,
      И льстит, - а толку ни на грош.
      Я говорю, к примеру, буду
      Тебе в торговле помогать,
      Чужих равно, мол, нанимать...
      "Извольте-с! Я вас не забуду,
      У нас торговый оборот
      Зимою-с... вот зима придет".
      Посмотрим, как зима настанет...
      Ну, если он меня обманет
      И я останусь в дураках,
      Без дома, с сумкой на плечах?
      За что же так? Дитя родное
      Принудил. Сам теперь в долгу...
      Нет, это чересчур! пустое!
      Нельзя! и думать не могу!"
      18
      Настала осень. Скучен город.
      Дожди, туманы, резкий холод,
      Ночь черная и серый день
      И по нужде покинуть лень
      Свой теплый угол. Вечерами
      Вороны, галки над садами
      Кричат, сбираясь на ночлег.
      Порой нежданный, мокрый снег
      Кружится, кровли покрывает,
      К лицу и платью пристает,
      И снова мелкий дождь пойдет,
      И ветер свистом досаждает.
      Куда ни глянешь - ручейки
      Да грязь и лужи. Окна плачут,
      И, морщась, пешеходы прячут
      Свои носы в воротники.
      Лукич с досадой молчаливой
      Поглядывал нетерпеливо
      На небо, снега поджидал
      И непогоду пртжлинал.
      На рынке нечем поживиться;
      Дороги плохи, нет крестьян;
      Ходи, глотай сырой туман,
      Пришлось хоть воздухом кормиться!
      Назло кулак-молокосое
      Над ним трунит: "Повесил нос!
      Неволя по грязи шататься!
      Не молод, время отдохнуть
      И честным промыслом заняться!
      Сидел бы с чашкой где-нибудь..."
      Сюртук в дырах, сквозь крышу пьется,
      В окошки дует, печь худа,
      На что ни взглянешь - сердце рвется,
      Хоть умереть, так не беда!
      Дождь каплет. Темными клоками,
      Редея, облака летят.
      Вороны на плетне сидят
      Так мокры, жалки! Под ногами
      Листы поблеклые шумят.
      Сад тих. Деревья почернели;
      Стыдясь невольно наготы,
      В тумане прячутся кусты;
      Грачей пустые колыбели
      Качает ветер, и мертва
      К земле припавшая трава.
      Лукич стоит под старой ивой.
      В руке топор, в глазах печаль.
      Пришлось бедняге иа топливо
      Рубить деревья, - крепко жаль,
      Да надо; всё дровам замена,
      Их в целом доме ни полена...
      И засучил он рукава.
      Что ж выбрать? Эти дерева
      Своей рукой отец покойный
      Ему на память посадил;
      Под этой ивой он любил
      Вздремнуть на травке в полдень знойный...
      "Эхма! нужда. Топор стучит,
      С плетня вороны улетают,
      А щепки воздух рассекают,
      И ива, падая, скрипжг.
      Старушка печку затопила,
      Лукич на конике прилег.
      "О чем грустишь?" - жена спросила.
      - "Так, что-то мочи нет, продрог".
      - "Что зять-то? Как?"
      - "Смотри за щами,
      В мужское дело не входи!"
      - "О-ох, не ошибись гляди!
      Дом заложил... что будет с нами,
      Когда не выкупим?"
      - "Опять!
      Нельзя, к примеру, помолчать?"
      Дверь отворилась, и горбатый,
      В халате, с палкой суковатой,
      Длиннобородый мужичок
      Сказал с поклоном: "Встань, дружок!
      Хозяин умный, тороватый!
      Явился гость, - и ты не рад,
      И я, сокол, не виноват".
      - "Мы погодя побалагурим.
      Ты кто? Зачем?"
      - "Да встань-ка, встань!
      Не погоняй! кнута не любим...
      Теперь - подушное достань".
      - "Ты, знать, от старосты? Рассыльный?"
      - "Узнал, сударик мой, узнал!"
      - "Присядь: ты, кажется, устал...
      Ну, что сегодня?.. Ветер сильный?..
      Я, знаешь, все в избе сижу,
      На двор, к примеру, не хожу,
      Нога болит".
      - "Хе-хе! проказник!
      Испил воды на светлый праздник,
      Болит с похмелья голова...
      Хитер на красные слова!"
      - "Чего! ей-ей, болит! без шуток!
      Вот видишь!.. Ох!., не наступлю!"
      - "Хе-хе! сударик мой, люблю!
      Нужда горька без прибауток...
      Достань-ка деньги-то, родной.
      Ин - к старосте пойдем со мной".
      - "Да я бы рад! недуг проклятый!
      Как быть?"
      - "Подушное платить!
      Я вот, сударик, сам девятый,
      Живу - плачу!., не стать тужить.
      Шесть душ детей, жена седьмая,
      Да я с горбом... Пойдем, пойдем!
      Какая там нога больная!"
      - "Скажи, что дома не застал,
      Из города, мол, отлучился..."
      И в кошельке Лукич порылся,
      Последний гривенник достал.
      "Хе-хе, сударик1 маловато!"
      - "Ей-богу, больше гроша нет!"
      - "Ну, за тобою, дело свято...
      Прощай покудова, мой свет!"
      "Теперь на хлеб добудь, где знаешь!
      Лукич подумал - и вздохнул,
      И кошелек на стол швырнул.
      Не рад хромать, да захромаешь!
      Попробуй-ка пожить вот так...
      А ведь кричат: кулак! кулак!.."
      19
      Вот и зима. Трещат морозы.
      На солнце искрится снежок.
      Пошли с товарами обозы
      По Руси вдоль и поперек.
      Ползет, скрипит дубовый полоз,
      Река ли, степь ли - нет нужды:
      Везде проложатся следы!
      На мужичке белеет волос,
      Но весел он, идет - кряхтит,
      Казну на холоде копит.
      Кому путек, кому дорога
      Арине дома дела много!
      Вставая с раннею зарей,
      Она ходила за водой;
      Порой белье чужое мыла:
      Дескать, работа не порок,
      Все будет хлебушка кусок;
      Порою и дрова рубила,
      Когда Лукич на печке спал,
      Похмелье храпом выгонял;