Стой, стой! Да, недурна порода!"
      "А бег-то, бег-то, Клим Кузьмич!
      А шея! - говорил Лукич.
      Позвольте-с, вот и сам хозяин".
      Хозяин был румяный барин,
      С усами, с трубкою в руке,
      В фуражке, в черном сюртуке,
      Со знаком службы беспорочной,
      Обрит отлично, сложен прочно,
      Взгляд строг, навыкате глаза
      И под гребенку волоса.
      "Скобеев, сударь. Честь имею...
      А вы-с? коли спросить я смею..."
      Он покупателю сказал.
      "Долбин, помещик. Я узнал,
      Что рысака вы продаете..."
      - "Так точно".
      - "Дорого ль возьмете?"
      - "Позвольте в дом вас попросить".
      - "Зачем же? можно тут решить".
      - "Четыреста. Коню три года".
      - "Я видел. А чьего завода?"
      - "Орловой".
      - "Дорого-с. Не дам.
      А вот за триста - по рукам".
      - "Я не торгаш, предупреждаю.
      Три с половиною дают,
      Прийти хотели - и придут".
      - "Все врет! - Лукич подумал. - Знаю..."
      И молвил: "Я и приводил".
      - "Ну, ну!" - Скобеев перебил.
      - "Я не обидел вас словами;
      Что ж! наше дело сторона.
      Не дорогая, мол, цена,
      Я вот что..." - и старик руками
      Развел.
      Хозяин был упрям,
      И плохо подвигалась сделка.
      "Ударьте, сударь, по рукам!
      Лукич, как бес, шептал украдкой
      Помещику. - Ведь дело гадко!
      Скобеев спятится рот-вот...
      Кончайте! сотня не расчет!"
      Долбин стоял в недоуменье,
      Поглядывал на рысака:
      Картина конь! на старика,
      Тот весь дрожал от нетерпенья:
      Усами шевелил, мигал,
      К карману руку прикладал...
      Не прозевай, мол! что ты смотришь?
      Покаешься, да не воротишь.
      Мне что! я не желаю зла...
      И сделка кончена была...
      Кому не свят обычай русский!
      И вот за водкой и закуской
      Скобеев в Долбин сидят.
      Червонцы на столе звенят;
      Лицо хозяина сияет;
      Он залпом рюмку выпивает,
      Остатки в потолок - вот так!
      Деекать, попрыгивай, рысак.
      Долбин поморщился немного,
      Но тоже выпил. У порога
      Лукич почтительно стоял
      И очереди ожидал;
      Хватил и молвил: "Захромаю
      С одной-с..."
      Скобеев не слыхал,
      Беседу с гостем продолжал:
      "Так вот что, Клим Кузьмич! Я знаю
      Именье ваше... проезжал...
      Земли довольно..."
      - "Рук немного!
      Душ тридцать. Впрочем, не беда:
      На месячине все".
      - "Ах, да!
      Мысль недурна".
      - "Но надо строго
      Следить. Внимательность нужна".
      - "Ленятся?"
      - "Ужас1 Разоряют]
      Заставишь сеять, семена
      За голенища засыпают,
      Порою в землю зарывают!"
      - "Неужто?"
      - "Просто нет души!
      Хоть кол на голове теше,
      Не убедишь!.. Я раз гуляю,
      Гляжу - нырнул мальчишка в рожь...
      Э! погоди, мол, не уйдешь!
      И что же, сударь, открываю?"
      - "Ну-с?"
      - "Он колосья воровал!
      Шапчонку верхом их набрал!
      На что, мол? Хлопает глазами
      Да хнычет".
      - "Этакой разврат!
      Ужасно! и отцы молчат?"
      - "Нашли тут! научают сами...
      Не наедятся, черт возьми!
      Что хочешь, как их ни корми!"
      - "Вот саранча!"
      - "Да-с! наказанье!
      Вы как? на службе?"
      - "Да... служил...
      В комиссии под лямкой был".
      - "Так... Вышли?"
      - "Родилось желанье
      Окончить, знаете, свой век
      Покойно: грешный человек,
      Устал трудиться".
      - "Ох, создатель! - Лукич подумал.
      Вот и верь!
      Не скажет ведь, за что теперь
      Он под судом... хорош приятель!
      Давно ль деревню-то купил?
      А говорит - под лямкой был".
      Помещик встал и распростился.
      Он к воротам, Лукич вослед.
      "За труд, сударь" - и побожился:
      Коню-то ведь цены, мол, нет.
      "Вот два целковых".
      - "Что вы-с, мало!
      Как можно! это курам смех!
      Гм... время, значит, так пропало..."
      - "Ну сколько же?"
      - "Да пять не грех".
      Долбин эаспорил.
      "Воля ваша,
      Хоть не давайте ничего!
      Мы, стало, служим из того...
      А все, к примеру, глупость наша:
      Добра желаешь".
      - "Эх, какой!
      Один прибавлю. Да! постой!
      Насчет собаки..."
      - "Что ж, извольте!
      Оно вы скупы, да пойдемте:
      Я не сердит, служить готов".
      - "Теперь я занят".
      - "Мы с двух слов!"
      - "Нет, нет! до завтра. Срок не долог".
      - "Упустим: час в торговле дорог!"
      - "Пустое! Кучер! эй! за мной!
      Введи коня!"
      - "Ну, бог с тобой! - Лукич подумал.
      - Заскупился,
      Вот покупатель-то явился!
      Ведь с виду смотрит молодцом:
      Очками, тростью щеголяет
      И на спине колпак с махром
      Черт знает для чего таскает;
      А хорошенько разберешь
      Выходит так себе... как глина,
      Что хочешь из нее сомнешь.
      Эх, плачет по тебе дубина!
      Добру сумела б научить,
      Да некому дубиной бить!
      Не то дурак... развесил уши,
      Разинул рот и верит чуши,
      Скобеев будто задолжал,
      Всё, значит, в карты проиграл.
      Как раз! Ему и проиграться!
      Да он удавится за грош!"
      - "Эй, старый хрыч! кого ты ждешь?
      Пора всвояси убираться!"
      С крыльца Скобеев забасил.
      Лукич за козырек хватился,
      Картуз под мышку положил
      . И молвил: "Ну, сударь, трудился!
      Весь лоб в поту!"
      - "Платок возьии,
      Утрись".
      - "Утремся. Я детьми
      За вашу клячу-то божился,
      Не грех за хлопоты мне взять".
      - "Вишь, старый шут, чем похвалился!
      Я б без тебя сумел продать.
      Взял с одного, ну, знай и меру...
      А много заплатил Долбин?"
      - "С него возьмешь! хоть бы алтын,
      Такая выжига, к примеру!"
      - "Все лжешь!"
      - "Бывает, что и лгу,
      А перед вами не могу:
      Не хватит духу".
      - "Это видно!..
      Я б дал, нет мелочи в дому".
      - "Да не шутите, сударь, стыдно!"
      - "Не забываться! рот зажму!"
      - "Благодарим. Не вы ли сами
      Просили вашу клячу сбыть?"
      - "Взял с одного, ты с барышами - И полно!"
      - "Что и говорить!
      Вот щедрость! Гм!.. мое почтенье!
      Останься с рюмкою вина...
      Ну, дорогое угощенье!"
      - "Вишневка. Как? ведь недурна?"
      - "Хоть рубль-то дайте!"
      - "Чести много,
      Пожалуй, на вот четвертак".
      - "Себе возьмите, коли так!
      Эх, барин! не боишься бога!"
      - "Я говорил тебе - молчать!"
      - "Потише! можно испугать!..
      Он четвертак, к примеру, вынул,
      Вишь, умник - дурака нашел..."
      И свой картуз Лукич надвинул,
      С досады плюнул - и ушел.
      Горят огни зари вечерней,
      В тумане прячутся деревни,
      И все темней, темней вдали.
      За пашнями, из-под земли,
      Выходит пламя полосами
      И начинает тут и там
      Краснеть по темным облакам,
      По синеве над облаками,
      И смотришь - неба сторона
      Висит в огне потоплена.
      Сквозь сумрак поле зеленеет;
      Угрюмо на краю небес
      Насупился кудрявый лес;
      Едва приметный, он синеет.
      Как будто туча приплыла
      И в поле ночевать легла.
      Соха на пашне опочила,
      Дорожка торная мертва.
      Вдруг начал перепел: вва! вва!
      И смолк.
      Но пыль, как дым, покрыла
      Весь город; так и ест глаза!
      Д[ворянско]й улицы краса,
      Поникли тополи печально,
      Наводит грусть их жалкий вид,
      На стеклах кое-где горит
      Зари румяной луч прощальный,
      Напоминая цвет лица
      Полуживого мертвеца.
      Угрюмо смотрит с тротуара
      Чугунных пушек ряд немой,
      Угрюмо ходит часовой
      На каланче и - весть пожара
      И днем, и ночью черный флаг
      Готов он вздернуть. Что ни шаг
      Всё вывески. Вот подъезжает
      Телега; вдруг, как из земли,
      Рука и палка вырастает;
      Телега скрылася вдали.
      Уже прохладен воздух сонный,
      И месяц отражен рекой,
      Но камень, солнцем накаленный,
      Доселе тепел под ногой.
      Лукич в свой домик возвращался.
      Прищурив мутные глаза,
      Он шел один, беа картуза,
      И сильно в стороны шатался,
      И вслух несвязно бормотал:
      "А вам-то что? Вы что такое?
      Вишь умники! ну, погулял!
      Ведь на свое, не на чужое!..
      Слышь, Клим Кузьмич! каков рысак?
      Плохонек? ну, вперед наука!
      На то, к примеру, в море щука,
      Чтоб не дремал карась... да, так!
      Ты верил на слово, и ладно;
      Выходит дело, ты и глуп!
      А мне-то что? Мне не накладно,
      Мне благо, что купец не скуп.
      Э! А собаку-то, приятель!
      Молчишь... сердит за рысака...
      Да, ты теперь не покупатель,
      И не нуждаюся пока.
      Да где я?.. Что за чертовщина!
      Постой-ка, осмотрюсь кругом...
      Я помню, от угла мой дом
      Четвертый... экая причина!
      Дай сосчитаю: вот один,
      Другой и третий... больше нету...
      Тут пустошь и какой-то тын...
      Да как же прежде пустошь эту
      Я здесь ни разу не видал?..
      Тьфу, пропасть! ничего не знаю!
      А! догадался! понимаю!
      Не в эту улицу попал".
      7
      Арине сердце предвещало,
      Что пьян и грозен муж придет;
      Чуть раздавался скрип ворот,
      В озноб и жар ее кидало.
      Свеча горела. За чулком
      Грустила Саша под окном.
      Заботам чужд, как уголь, черный,
      Не унывал лишь кот проворный:
      Клубком старушки на полу
      Играл он весело в углу.
      "Иду!.. - раздался на крылечке
      Знакомый крик. - Огня подать!"
      И Саша бросилася к свечке,
      Отца готовая встречать.
      Дверь распахнулась - он явился:
      Лоб сморщен, дыбом волоса,
      Дырявый галстук набок сбился,
      И кровью налиты глаза.
      "Без картуза!" - всплеснув руками,
      Старушка молвила.
      "Молчать!
      Я дам вам дружбу с столярами!
      Тсс!., смирно!., рта не разевать!.."
      - "Постойте! - Саша говорила.
      - Я вас раздену".
      - "Раздевай!..
      Ну да! и галстук... все снимай!..
      А ты о чем вчера грустила?"
      - "Так, скучно было".
      - "Врешь! не так!
      Ты думаешь, отец дурак...
      Целуй мне руку!"
      Дочь стояла
      Недвижно; только по лицу
      Сквозь бледность краска выступала.
      "Не стою?.. А! поцеловала!
      Противно, значит... да! отцу!
      Едва губами прислонилась!"
      - "Ну, началось!" - сказала дочь
      И отошла с досадой прочь.
      "Разуй меня! куда ты скрылась?"
      Но Саша медлила.
      "Идешь?..
      Ну, ладно. Тише! что ты рвешь!
      Не надо!"
      - "Полно издеваться!
      Давайте!"
      - "Цыц!"
      - "Ведь брошу!"
      - "Как?
      Ну брось!., ну брось!., отец дурак,
      Ну что ж? Не грех и посмеяться...
      А я заплачу... не впервой...
      Вот плачу... смейся! Бог с тобой!"
      - "Да ляг! - промолвила старушка.
      - Хоть тут - на лавке. Вот подушка".
      - "Чего? учи-ко дочь свою!
      А я вот песню запою:
      Лучина...
      - "Полно, старичина!
      Грешно! какая там лучина!"
      - "Молчать! я хлеба мало ел!
      Вот это кто добыть умел?"
      И серебро свое он вынул
      И по полу его раскинул.
      "На что ж бросать-то?"
      - "Стой, не тронь!
      Не подбирай! туши огонь!"
      - "Да ляг! потушим!"
      - "А! потушишь!
      Украсть хотите? нет, постой!"
      - "Из-за чего ты нас все крушишь?
      Ну, пьян, и спал бы, бог с тобой!"
      - "Кто пьян? Ты мужу так сказала?
      Куда? не спрячешься! найду!"
      - "Оставьте! - Саша умоляла.
      - Она ушла, ушла!:, в саду".
      - "Прочь от двери! ты что пристала?
      А кто тебе вот это сшил?
      И дочь он за рукав схватил.
      - Ну, что ж, к примеру, замолчала?"
      У Саши загорелся взор,
      И все лицо, что коленкор,
      Вдруг побелело. "Не кричите!"
      - "Кто сшил?"
      - "Сама!"
      - "Вот раз! вот дна!"
      И половина рукава
      Упала на пол.
      - "Рвите! рвите!
      За то, что для себя и вас
      За делом не смыкаю глаз!
      За то, что руки вам целую
      И добываю хлеб иглой,
      Или, как нынче, в ночь глухую,
      Вот так терплю!.. И вы родной!
      И вы отец!"
      Старик смутился,
      Как ни был пьян, но спохватился
      И плюнул дочери в глаза,
      И, верно б, грянула гроза,
      Но Саша за отцом следила:
      Вмиг от удара отскочила
      Назад - и бросилася воп.
      Лукич в сои крепкий погружен.
      Свеча погасла. Всё сидели
      И мать и дочь в саду густом,
      И звезды радостным огнем
      Над головами их горели.
      Но грозно, в синей вышине,
      Стояла туча в стороне;
      Сверкала молния порою
      И сад из мрака выступал
      И вновь во мраке пропадал.
      Старушка робкою рукою
      Крестилась, вся освещена
      На миг, и, пробудясь от сна,
      На ветке вздрагивала птичка,
      А по дворам шла перекличка
      У петухов.
      "Не спишь, дитя?
      Старушка молвила, кряхтя.
      Я что-то зябну... ох! поди-ты,
      Как грудь-то больно!"
      - "Вот платок;
      Покройтесь".
      - "Что ты, мой дружок1
      И будут у самой открыты
      До света плечи!"
      - "Мне тепло".
      "Нет, нет! не надо! все прошло!"
      Но дочь старушку убедила
      И грудь и шею ей покрыла
      Платком. Сама, как часовой,
      Бродила по траве сырой.
      Прогулка грустная не грела
      Ее продрогнувшего тела.
      Тут горе... горе впереди,
      Теперь и прежде... И в груди
      Досада на отца кипела.
      Потрясена, раздражена,
      Вдыхала с жадностью она
      Холодный воздух, хоть и знала,
      Что без того больной лежала
      Не так давно. Теперь опять
      Хотела слечь - и вновь не встать.
      В саду зеленом блеск и тени,
      На солнце искрится роса;
      Веселых птичек голоса
      Перекликаются в сирени;
      Прохлада свежая давно
      Плывет в открытое окно.
      Старушка стекла вытирает.
      Под потолок пуская пар,
      Кипит нагретый самовар,
      И Саша чайник наливает,
      Сидит с поникшей головой,
      Подпертой белою рукой.
      И вот Лукич от мух проснулся
      Зевнул, лениво потянулся,
      Взглянул на стол - там серебро;
      Проверил - цело; ну, добро!
      Он вспоминал, хоть и неясно,
      Что пошумел вчера напрасно;
      Ну, мол, беда невелика,
      Не тронь, уважут старика.
      "Ох, голова болит, старуха!
      А что, вчера я смирно лег?"
      - "Чуть не прибил нас. Видит бог,
      За что? Такая-то сокруха!
      И понаслушались всего..."
      - "Гм! жаль! не помню ничего".
      - "В саду сидели до рассвета...
      Грешно, Лукич! В мои ли лета
      Так жить!"
      - "Ну, ну! не поминай!
      Ты пьяного не раздражай.
      Давай-ко поскорее чаю,
      Быть может, голова... того...
      А я жду сваху".
      - "От кого?"
      - "Про это я, выходит, знаю.
      Что думал, сбудется авось".
      - "Смотри, тужить бы не пришлось...
      И-их, старик!"
      - "И-их, старуха!
      Не забывается сосед!
      Ведь я сказал, к примеру: нет!
      Ну, плеть не перебьет обуха!"
      - "Мне замуж, батюшка, нейти",
      Чуть слышно Саша отвечала,
      И с чаем чашка задрожала
      В ее руке.
      "Ты без пути
      Того... не завирайся много!"
      - "Я правду говорю".
      - "Ну, врешь!
      Велю - за пастуха пойдешь".
      И, поглядев на Сашу строго,
      Отец прибавил: "Да, велю,
      И баста! споров не люблю".
      - "Конечно, так. Я кукла, стало,
      Иль тряпка... и куда попало
      Меня ни бросить, все равно,
      Под лавку или за окно".
      - "Да что, к примеру, ты в уме ли?
      Ты с кем изволишь рассуждать?"
      - "Вот если б эту чашку взять
      Разбить, вы, верно б, пожалели!"
      - "Ну, что ж из этого?"
      - "Да так,
      Вы сами знаете - пустяк:
      Вам чашка дочери дороже".
      - "Смекаю. Ты-то за кого
      Меня сочла? За куклу тоже?
      Да ты от взгляда моего,
      Не то что слов, должна дрожать!
      А ты... ты хлебом попрекать
      Отцу! Ты что вчера сказала?
      Для вас, дескать, моя игла..."
      - "Я виновата, попрекала.
      Да если б камнем я была,
      Тогда б промолвила! Ведь горько!
      Иной собаке лучше жить,
      Чем мне: ее не станут бить,
      Гнать из конуры..."
      - "Дальше!"
      - "Только!
      Что ж, мало этого?"
      - "Молчать!
      И, слышишь ты, не поминать
      Соседа! Моего порога
      Не смей он знать! Вишь, речь нашла!
      Благодари, к примеру, бога,
      Что у тебя коса цела!"
      Старушка вышла из терпенья.
      В душе за дочь оскорблена,
      Все слезы, годы униженья,
      Все горе старое она
      Припомнила - и побледнела,
      И мужу высказать хотела,
      Какой, мол, есть ты человек?
      Крушил жену свою весь век
      И крушишь дочь. Побои, пьянство...
      Ведь это мука, мол! тиранство!
      Ты в этом богу дашь отчет!..
      И не решилась. Нет, нейдет:
      Вспылит. Немного помолчала
      И грустно дочери сказала:
      "Пей, Саша, чай-то: он простыл.
      Что ж плакать!"
      - "Гм! ей чай немил.
      Сгубил сосед твою голубку,
      Заплачь и ты, - оно под стать!"
      Промолвил муж и начал трубку
      Об угол печки выбивать.
      Меж тем в калитке обветшалой
      Кольцо железное стучало.
      Лукич прислушался. "Стучат,
      Под чай, к примеру, норовят..."
      В окно Арина поглядела:
      Старуха чья-то... Ох, Лукич,
      Не сваха ли? кому опричь!"
      - "Что ж! примем". Саша побледнела.
      Отец на кухню указал
      И Саше выйти приказал.
      Она не трогалася с места.
      "Опять упрямство! слышь, невеста,
      За косу выведу, гляди!"
      - "Иди, душа моя, иди!
      Сказала мать. - Ох, мука, мука!"
      "Ну, ну! не мука, а наука...
      Вас плетью нужно б обучать".
      И он сюртук стал надевать.
      8
      Дверь заскрипела, отворилась,
      И гостья, кашляя, вошла,
      Святым иконам помолилась
      И чуть не в пояс отдала
      Поклон хозяину с хозяйкой.
      На гостье был наряд простой:
      Покрытый синею китайкой
      Шушун, кокошник золотой
      И сарафан. Взгляд ястребиный,
      Лукавый. На лице морщины,
      И тонкий нос загнут крючком.
      "Челом вам, золотые, бьем!
      Здоровы ли, мои родные?
      Ну, жар1 насилу доплелась!
      Да пыль от ветра поднялась,
      Измучилася, золотые!"
      - "Садись-ко, матушка, садись,
      Сказал Лукич, - вот чашка чаю..."
      - "Давай, родной. Уста спеклись.
      Шестой десяток доживаю.
      Насилу бродишь. Ну и жар!"
      - "Жена! долей-ко самовар.
      Приветим гостью дорогую
      Чем бог послал".
      - "И-и, родной!
      Приветь хоть лаской-то одной
      Да потрудись на речь простую
      Мне, старой бабе, отвечать".
      - "Изволь. Послушаем в чем дело".
      - "Кажись, вам времечко приспело
      Живой товар свой с рук сбывать;
      Есть у меня купец; не знаю,
      Хорош ли будет он для вас".
      - "А! понимаю, понимаю!
      Товар, к примеру, есть у нас,
      Да кто купец-то?"
      - "Тараканов,
      Тарас Петрович".
      "Это он!
      Лукич подумал. - В руку сон!
      Его и ждал".
      - "Пять балаганов
      Своих на рынке... голова!"
      - "Прибавила. И всех-то два".
      - "И, нет!.. Красавец! и бровями,
      И темно-русыми кудрями,
      Всем взял! хоть в рамку, золотой!"
      - "Нам красотой не любоваться!
      А был бы с умной головой,
      Умел бы делом заниматься, - Вот это лучше красоты!"
      - "Ох, батюшка, ума - палата!
      А дом-ат - поглядел бы ты,
      Уж нечего!., не наша хата!
      Пять комнат, сударь мой, простор!
      На окнах белые гардины,
      В простенках разные картины,
      А двор-то, что это за двор
      Кругом дубовые амбары,
      И лес старинный, прочный лес!
      В одном углу большой навес,
      В амбарах всякие товары...
      Что, золотой, и говорить:
      Добра возами не свозить!"
      - "Ну, тут прикрасы не у места;
      Ты о приданом речь веди".
      - "Речь о приданом впереди,
      Для жениха нужна невеста.
      Ее он видел как-то раз,
      Да на вот! кругом закружился!
      И хлеба, золотой, лишился,
      И ночью не смыкает глаз
      Все ею грезит! Да и мне-то
      Совсем покою не дает:
      Тут мочи нет, а он придет,
      Все умоляет: как бы это
      Сходила ты к невесте в дом
      Поговорить с ее отцом?"
      - "Ну да, однако, что же надо?"
      - "Так, что-нибудь, хоть для обряда:
      Четыре головных платка,
      Ну-с... три-четыре перстенька,
      Три нитки жемчугу на шею
      (Уж много я просить не смею),
      Салоп на беличьем меху,
      Сукна на чуйку жениху,
      Три шали, восемь платьев новых,
      Кровать, комод и самовар,
      Ну-с... чайных чашек пять-шесть пар
      И - денег, сударь, сто целковых".
      - "Выходит дело, не взыщи!
      С приданым эдаким, где знаешь,
      Иную девушку ищи".
      - "И, золотой, ты обижаешь!
      Ты покажи товар купцу;
      Нельзя: такое заведенье!
      Не сразу торг, не вдруг решенье,
      Сказать; здорово - и к венцу".
      - "Ну да! вот эта речь умнее!
      Смотрушки завтра. Попозднее
      Прошу покорно вечерком
      Пожаловать к нам с женихом".
      - "Всенепременно. Ваши гости.
      Поверишь ли, что я скажу?
      Состарились мои все кости,
      Лет тридцать свахою хожу,
      И счет-то свадьбам потеряла t
      А и доселе, мой родной,
      Все, для кого я хлопотала,
      Осталися довольны мной.
      Кому какой талан от бога!
      Зато куда ведь ни придешь
      И ласку, и хлеб-соль найдешь...
      Одним нехорошо немного:
      Иные выжиги за труд
      По уговору йе дают.
      Ну, им и достается горько:
      Начнешь по городу звонить,
      То тем, то сем их обносить
      И свадьба врозь! да мне-то только
      От этих выжиг барыша!"
      - "Ox, свашенька, моя душа,
      Хозяйка, сморщившись, сказала,
      Не грех от этаких затей?"
      - "Иг нет, родная! я слыхала
      (Старшой мой сын-то грамотей,
      Над Библией и засыпает):
      За око - око!., вот ведь что!
      Коли тебя обидел кто,
      Не кланяйся: не подобает!"
      Лукич любил потолковать.
      И у него вплоть до обеда
      Со свахой длилася беседа.
      Дочь надо замуж выдавать
      Умно, дескать. Смотри тут в оба!
      Тут думай думу не шутя:
      Не шашка - кровное дитя.
      Дашь промах раз - беда до гроба!
      Но сваха не была плоха.
      Да-да! рассказывай, мол, сказки!
      И не жалела яркой краски,
      Рисуя бойко жениха.
      9
      Покамест гостья толковала,
      Невольно Саша ей внимала,
      И, едкой горечи полна.
      Рукою трепетной она
      Взялась за дверь; была готова
      Ее нежданно отворить,
      Явиться пред отцом и снова
      Отказ от брака повторить.
      Старик вспылит. В пылу досады
      Не будет от него пощады...
      Что ж! так и быть! Но, боже! мать
      Грозой семейной испугать,
      Заставить плакать... Разве мало
      Она слез горьких пролила?
      У Саши силы недостало,
      И глупым бредом назвала
      Порыв свой девушка.
      Как сладко
      В саду малиновка поет!
      И как не петь! В глуши живет,
      В кусте гнездо свила украдкой,
      В гнезде малютки... любо ей!
      Мир божий светел. Над землею
      Раздолье утренней порою
      Купаться в золоте лучей.
      Весна, весна! души отрада!
      Блестит на солнце зелень сада,
      В избытке жизни каждый лист
      Трепещет. В чаще писк и свист,
      В траве жужжанье. Дятел цепкий,
      По иве ползая, стучит;
      Вокруг его сухие ветки
      Торчатх как пальцы. Грач глядит
      Лукаво е вековой березы;
      Там крик галчат на дне дупла,
      Тут в чашечку душистой розы
      Вползает желтая пчела
      За медом. Ветерка дыханье
      Едва касается травы,
      Над головою дня сиянье
      И ширь бездонной синевы.
      Но вот и Саша. Торопливо
      К плетню соседскому идет,
      Сама рукой нетерпеливой
      То сломит ветвь, то отведет.
      Порою яркими лучами
      Ей солнце брызнет на плечо,
      Пригреет щеку горячо,
      Меж тем неслышными шагами
      За нею тень ее спешит.
      Плетень все ближе. Он увит
      Весь хмелем. Девушка подходит,
      Кудрявый хмель рукой отводит
      И на соседский двор глядит.
      Он пуст. Зеленая крапива
      На зное нежится лениво,
      Да у крыльца кусок стекла
      Сверкает. Даром ты пришла,
      Бедняжка! не видать соседа!
      И ждать нельзя: пора обеда.
      Старушка дочь свою зовет:
      "Иди, иди! отец, мол, ждет!"
      Лукич был весел и за щами
      Шутил над Сашей и женой:
      Вот, дескать, скоро пир честной...
      "Готовьтесь! погуляем с вами!"
      Дочь шуток вынесть не могла
      И за водой с двора ушла.
      Полдневный воздух жаром пышет.
      С открытой грудью спит, не дышит
      В постели светлая река.
      На желтой полосе песка
      Белеет камень. Одиноко
      За белым камнем грач сидите
      Крыло повисло, клюв раскрыт.
      Покрытый влажною осокой,
      К крутому берегу прирос
      Недвижной лодки черный нос.
      Вдали барахтаются смело
      Мальчишки. Весело волне
      Ласкать их молодое тело...
      И видны головы одне
      Да руки крикунов. Толпою
      Идут коровы к водопою;
      Усталый, щелкая кнутом,
      Пастух тащится босиком,
      В рубашке.
      Саша отдохнула
      У камня. Тихо и жара...
      Воды прозрачной два ведра
      С краями вровень зачерпнула
      И оглянулась. "Где ж он был?"
      Столяр навстречу к ней спешил.
      Сосед-столяр высок и строен,.
      Не очень смугл, не слишком бел,
      Веселый взгляд его спокоен
      И простодушно тверд и смел;
      В обтяжку казакин из нанки,
      Рубашка красная чиста;
      Не в тяготу ему рубанки
      И не в кручину беднота.
      "Вот, Саша, встреча-то! здорово!
      Эх, место дрянь! народ вон есть...
      Поцеловал бы... право слово!
      Ну, жаль! глаза б ему отвесть,
      Да не умею".
      - "Горя много,
      Не до того..."
      - "О чем грустить?
      Что горе? В горе бог помога;
      Век горевать, так что и жить!"
      - "Куда ходил?"
      - "Да тут скончался
      Старик знакомый. Там сирот!..
      Нет гроба... голосьба идет...
      Я приготовить обещался.
      Теперь снял мерку. Жаль до слез!
      Спасибо, есть готовый тес...
      Ну, что отец?"
      - "Терпеть устала!
      Невмочь!" - и Саша рассказала
      О свахе.
      "Эдакой старик!" - И головой столяр поник,
      Подумал - и встряхнул кудрями.
      "Все вздор! не надо унывать!
      Поверь, все кончится словами..."
      - "Да, хорошо! легко сказать!
      Защита где? Отец-то волен...
      Смотрушки завтра. Он сказал,
      Чтоб ты двора его не знал".
      - "Вот человек! упрямством болен!
      Ведь за тобою у него
      Не требую я ничего...
      Я беден! Этого боится?
      Так мой топор не залежится;
      Отнимется одна рука,
      Вот есть другая... без куска
      Сидеть не станем".
      - "Это знает
      Он сам".
      - "Так что и горевать!"
      - "Нет, Вася, сердце предвещает,
      Что нам в разлуке свековать!"
      - "В разлуке! Господи помилуй!
      Да разве твой отец палач?"
      - "Хоть заживо ложись в могилу
      Он не дрогнет!" - "Hyt рвись и плачьг
      Пррси, покуда станет силы,
      Речей и слез!"
      - "Всё такх мой милый!
      Все это было, и не раз...
      Ты знаешь, он каков у нас?
      Жаль мать, не то - хоть утопиться:
      Попрек, ругательство да спор..."
      - "Нуг что ж, теперь и согласиться?
      Подставить шею под топор?..
      Послушай: старику известно,
      Что я не плут и в слове тверд.
      Ему, наверно, вот что лестно
      Жених богат... Лукич ведь горд!
      Ну, и расчет: он, мол, надежа
      В нужде, то есть... так помогу,
      Мой друг, и я. Ей-ей, не лгу!
      Хлеб надобен - возьми! Одежа
      Дам и одежу! пусть лежит
      Хоть на печи, все будет сыт!
      Скажи ему".
      - "Он nocмeeтся,
      А смех во эло меня введет...
      Ты не поверишь, - сердце рвется,
      Когда он под хмельком придет
      Да зашумит! Сама ведь знаю,
      Что грубость - грех; не утерплю,
      Забудусь. После проклинаю
      Себя же... Я его люблю,
      Да что... недостает терпенья!"
      - "Эх, руку б дал на отсеченье,
      Да не поможешь!., мой совет
      Поудержись: грубить не след.