Тесный дом твой прочен;
      Выход на свет божий
      Крепко заколочен.
      Спи, дитя! Едва ли
      Стоит просыпаться,
      На людское горе
      Сердцем надрываться.
      Наша жизнь земная!
      Право, незавидна;
      Спи, дитя родное,
      Суждено так, видно.
      Сон твой - сон отрадный"
      Крест и камень белый
      Над твоей могилкой
      Солнышко пригрело.
      Перелетным гостьям
      Благодать святая,
      В ямочке на камне
      Влага дождевая.
      Пьет шалунья-птичка,
      Брызги рассыпает,
      Чуткий слух малютки
      Песнями ласкает.
      1859
      * * *
      Я рад молчать о горе старом,
      Мне к черным дням не привыкать;
      Но вот вопрос: неужто даром
      Мне нужно силы расточать?
      Утраты, нужды и печали,
      К чему меня вы привели?
      Какой мне путь вы указали?
      Какое благо принесли?
      Дождусь ли я успокоенья,
      От мук разумного плода?
      Реши ты, жизнь, мои сомненья,
      Когда ты смысла не чужда...
      Но если ты полна позора,
      Обмана, мелочных забот,
      Во что же верить? Где опора
      Из темной пропасти исход?
      Исход... Едва ли он возможен.
      Душа на скорбь осуждена,
      Изныло сердце, ум встревожеп,
      А даль темна, как ночь темна...
      Уж не пора ли лечь в могилу:
      Усопших сон невозмутим.
      О боже мой! Пошли ты силу
      И мир душевный всем живым!
      1859
      * * *
      Обличитель чужого разврата,
      Проповедник святой чистоты,
      Ты, что камень на падшегэ брата
      Поднимаешь, - сойди с высоты!
      Уж не первый в величье суровом,
      Враг неправды и лени тупой,
      Как гроза, своим огненным словом
      Ты царишь над послушной толпой.
      Дышит речь твоя жаркой любовью,
      Без конца ты готов говорить,
      И подумаешь, собственной кровью
      Счастье ближнему рад ты купить.
      Что ж ты сделал для края родного,
      Бескорыстный мудрец-гражданин?
      Укажи, где для дела благого
      Потерял ты хоть волос один!
      Твоя жизнь, как и наша, бесплодна,
      Лицемерна, пуста и пошла...
      Ты не понял печали народной,.
      Не оплакал ты горького зла.
      Нищий духом и словом богатый,
      Понаслышке о всем ты поешь
      И бесстыдно похвал ждешь, как платыа
      За свою всенародную ложь.
      Будь ты проклято, праздное слово!
      Будь ты проклята, мертвая лень!
      Покажись с твоей жизнию новойг,
      Темноту прогоняющий день!
      Перед нами - немые могилы,
      Позади - одна горечь потерь...
      На тебя, на твои только силы,
      Молодежь, вся надежда теперь.
      Много поту тобою прольется
      И, быть может, в глуши, без следов,
      Очистительных жертв принесется
      В искупленье отцовских грехов.
      Нелегка твоя будет дорога,
      Но иди - не погибнет твой труд.
      Знамя чести и истины строгой
      Только крепкие в бурю несут.
      Бесконечное мысли движенье,
      Царство разума, правды святой
      Вот прямое твое назначенье,
      Добрый подвиг на почве родной!
      (9 апреля) 1860
      (М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ)
      Mein Freund1, от тоски ивнываю,
      Не вижу покойного дня;
      И пищу и сон забываю:
      Черт дернул влюбиться меня!
      (15 августа) 1860
      * Мой друг (нем.). - Ред.
      (М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ)
      Брожу ли я вдоль улиц шумных,
      Сижу ль один в моем угле
      Не слышу я речей разумных,.
      Лица не вижу Де-Пуле.
      (15 августа) 1860
      * * *
      Теперь мы вышли на дорогу,
      Дорога - просто благодать!
      Уж не сказать ли: слава богу;
      Труд совершен. Чего желать?
      Душе простор, уму свобода...
      Да, ум наш многое постиг:
      О благе бедного народа
      Мы написали груду книг.
      Все эти дымные избенки,
      Где в полумраке, в тесноте,
      Полунагие ребятенки
      Растут в грязи и нищете,
      Где по ночам горит лучина
      И, раб нужды, при огоньке,
      Седой как лунь старик-кручина
      Плетет лаптишки в уголке,
      Где жница-мать в широком поле,
      На ветре, в нестерпимый зной,
      Забыв усталость поневоле,
      Малютку кормит под копной.
      Ее уста спеклися кровью,
      Работой грудь надорвана...
      Но, боже мой! с какой любовью
      Малютку пестует она!
      Всё это ныне мы узнали,
      И наконец, - о мудрый век!
      Как дважды два, мы доказали,
      Что и мужик наш - человек.
      Все суета!., махнем рукою...
      Нас чернь не слушает, молчит.
      Упрямо ходит за сохою
      И недоверчиво глядит.
      Покамест ум наш созидает
      Дворцы да башни в облаках,
      Горячий пох она роняет
      На нивах, гумнах и дворах,
      В глухой степет, в лесной трущобе,
      Средь улиц, сел и городов
      И, утомясь, в дощатом гробе
      Опочивает от трудов.
      Чем это кончится?.. Едва ли,
      Ничтожной жизни горький плод,
      Не ждут нас новые печали
      Наместо прожитых невзгод.
      Около сентября 1860
      * * *
      Бедная молодость, дни невеселые,
      Дни невеселые, сердцу тяжелые!
      Глянешь назад - точно степь неоглядная,.
      Глушь безответная, даль безотрадная.
      Нет в этой дали ни кустика зелени,
      Все-то зачахло да сгибло без времени,
      Спит, точно мертвое, спит, как убитое,
      Солнышком божьим навеки забытое.
      Солнышко божье на свет поскупилося,
      Счастье-веселье на зов не явилося;
      Горькое горе без эову нагрянуло,
      При горе радость свинцом в воду канула.
      Бедная молодость, дни невеселые1
      Дни невеселые, сердцу тяжелые!
      Рад бы забыть вас, да что ж мне останется?
      Чем моя жизнь при бездолье помянется?..
      Ноябрь 1860
      * * *
      За прялкою баба в поняве сидит;
      Ребенок больной в колыбели лежит;
      Лежит он и в рот не берет молока,
      Кричит он без умолку - слушать тоска.
      Торопится баба: рубашка нужна;
      Совсем-то, совсем обносилась она:
      Надеть-то ей нечего, просто - напасть!
      Прядет она ночью, днем некогда прясть.
      И за полночь ярко лучина горит,
      И грудь от сиденья щемит и болит,
      И взгляд притупился, устала рука...
      Дитя надрывается, - слушать тоска!
      Пришлось поневоле работу бросать.
      "Ну что, мое дитятко? - молвила мать.
      Усни себе с богом, усни в тишине,
      Ведь некогда, дитятко, некогда мне!"
      И баба садится, и снова прядет,
      И снова покоя ей крик не дает.
      "Молчи, говорю! мне самой до себя!
      Ну, чем же теперь исцелю я тебя?"
      Поют петухи, - видно, скоро рассвет,
      Дымится лучина и гаснет - и нет;
      Притих и ребенок, и глазки сомкнул,
      Уснул он - да только уж навек уснул.
      23 декабря 1860
      ПОРТНОЙ
      Пали на долю мне песни унылые,
      Песни печальные, песни постылые,
      Рад бы не петь их, да грудь надрывается,
      Слышу я, слышу, чей плач разливается:
      Бедность голодная, грязью покрытая,
      Бедность несмелая, бедность забытая,
      Днем она гибнет, и в полночь, и за полночь,
      Гибнет она - и никто нейдет на помочь,
      Гибнет она - и опоры нет волоса,
      Теплого сердца, знакомого голоса...
      Горький полынь - эта песнь невеселая,
      Песнь невеселая, правда тяжелая!
      Кто эдесь узнает кручину свою?
      Эту я песню про бедность пою.
      1
      Мороз трещит, и воет вьюга,
      И хлопья снега друг на друга
      Ложатся, и растет сугроб.
      И молчаливый, будто гроб,
      Весь дом промерз. Три дня забыта,
      Уж печь не топится три дни,
      И нечем развести огня,
      И дверь рогожей не обита,
      Она стара и вся в щелях;
      Белеет иней на стенах,
      Окошко инеем покрыто,
      И от мороза на окне
      Вода застыла в кувшине.
      Нет крошки хлеба в целом доме,
      И на дворе нет плахи дров.
      Портной озяб. Он нездоров
      И головой поник в истоме.
      Печальна жизнь его была,
      Печально молодость прошла,
      Прошло и детство безотрадно:
      С крыльца ребенком он упал,
      На камнях ногу изломал,
      Его посекли беспощадно...
      Не умер он. Полубольным
      Все рос да рос. Но чем кормиться?
      Что в руки взять? Чему учиться?
      И самоучкой стал портным.
      Женился бедный, - всё не радость:
      Жена недолго пожила
      И богу душу отдала
      В родах под Пасху. Вот и старость
      Теперь пришла. А дочь больна,
      Уж кровью кашляет она.
      И все прядет, прядет все пряжу
      Иль молча спицами звенит,
      Перчатки вяжет на продажу,
      И все грустит, и все грустит.
      Робка, как птичка нолевая,"
      Живет одна, живет в глуши,
      В глухую полночь, чуть живаяt
      Встает и молится в тиши.
      2
      Мороз и ночь. В своей постели
      Не спит измученный старик.
      Его глаза глядят без цели,
      Без цели он зажег ночник,
      Лежит и стонет. Дочь привстала
      И посмотрела на отца:
      Он бледен, хуже мертвеца...
      "Что ж ты не спишь?" - она сказала.
      - "Так, скучно. Хоть бы рассвело...
      Ты не озябла?" - "Мне тепло..."
      И рассвело. Окреп и холод.
      Но хлеба, хлеба где добыть?
      Суму надеть иль вором быть?
      О, будь ты проклят, страшный голод!
      Куда идти? Кого просить?
      Иль самого себя убить?
      Портной привстал. Нет, силы мало!
      Все кости ноют, всё болит;
      Дочь посинела и дрожит...
      Хотел заплакать, - слез не стало...
      И со двора, в немой тоске,
      Побрел он с костылем в руке.
      Куда? Он думал не о пище,
      Шел не за хлебом, - на кладбище,
      Шел бить могильщику челом;
      Он был давно ему знаком.
      Но как начать? Неловко было...
      Портной с ним долго толковал
      О том о сем, а сердце ныло...
      И наконец он шапку снял:
      "Послушай, сжалься, ради бога!
      Мне остается жить немного;
      Нельзя ли тут вот, в стороне,
      Могилу приготовить мне?"
      - "Ого! - могильщик улыбнулся.
      Ты шутишь иль в уме рехнулся?
      Умрешь - зароют, не грусти...
      Грешно болтать-то без пути..."
      - "Зароют, друг мой, я не спорю.
      Ведь дочь-то, дочь моя больна!
      Куда просить пойдет она?
      Кого?.. Уж пособи ты горю!
      Платить-то нечем... я бы рад,
      Я заплатил бы... вырой, брат!.."
      - "Земля-то, видишь ты, застыла...
      Рубить-то будет нелегко".
      - "Ты так... не очень глубоко,
      Не очень... все-таки могила!
      Просить и совестно - нужда!"
      - "Пожалуй, вырыть не беда".
      3
      И слег портной. Лицо пылает,
      В бреду он громко говорит,
      Что божий гнев ему грозит,
      Что грешником он умирает,
      Что он повеситься хотел
      И только Катю пожалел.
      Дочь плачет: "Полно, ради бога!
      У нас тепло, обита дверь,
      И чай налит: он есть теперь,
      И есть дрова, и хлеба много,
      Всё дали люди... Встань, родной!"
      И вот встает, встает портной.
      "Ты понимаешь? Жизнь смеется,
      Смеется... Кто тут зарыдал?
      Не кашляй! Тише! Кровь польется..."
      И навзничь мертвым он упал.
      Декабрь 1860
      * * *
      Вырыта заступом яма глубокая,
      Жизнь невеселая, жизнь одинокая,
      Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,
      Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая,
      Горько она, моя бедная, шла
      И, как степной огонек, замерла.
      Что же? усни, моя доля суровая!
      Крепко закроется крышка сосновая,
      Плотно сырою землею придавится,
      Только одним человеком убавится...
      Убыль его никому не больна,
      Память о нем никому не нужна!..
      Вот она - слышится песнь беззаботная,
      Гостья погоста, певунья залетная,
      В воздухе синем на воле купается;
      Звонкая песнь серебром рассыпается...
      Тише!.. О жизни покончен вопрос.
      Больше не нужно ни песен, ни слез!
      Декабрь 1860
      ПОМИНКИ
      Ни тучки, ни ветра, и поле молчит.
      Горячее солнце и жжет и палит,
      И, пылью покрытая, будто мертва,
      Стоит неподвижно под зноем трава,
      И слышится только в молчании дня
      Веселых кузнечиков звон-трескотня.
      Средь чистого поля конь-пахарь лежит;
      На трупе коня ворон черный сидит,
      Кровавый свой клюв поднимает порой
      И каркает, будто вещун роковой.
      Эх, конь безответный, слуга мужика,
      Была твоя служба верна и крепка!
      Побои и голод - ты всё выносил
      И дух свой на папгае1 в сохе испустил.
      Мужик горемычный рукою махнул,
      И снял с него кожу, и молча вздохнул,
      Вздохнул и заплакал: "Ништо, моей не впрок!.."
      И кожу сырую в кабак поволок.
      И пел он там песни, свистал соловьем:
      "Пускай пропадает! Гори всё огнем!"
      Со смехом народ головами качал:
      "Гляди, мол, ребята! Он ум потерял
      Со зла свое сердце гульбой веселит,
      По мертвой скотине поминки творит".
      I860
      НА ПЕПЕЛИЩЕ
      На яблоне грустно кукушка кукует,
      На камне мужик одиноко горюет;
      У ног его кучами пепел лежит,
      Над пеплом труба безобразно торчит.
      В избитых лаптишках, в рубашке дырявой
      Сидит он, поник головою кудрявой,
      Поник, горемычный, от дум и забот,
      И солнце открытую голову жжет.
      Не год и не два он терял свою силу:
      На пашне он клал ее, будто в могилу,
      Он клал ее дома, с цепом на гумне,
      Безропотно клал на чужой стороне.
      Весь век свой работал без счастья, без доли.
      Росли на широких ладонях мозоли,.
      И трескалась кожа... да что за беда!
      Уж, видно, не жить мужику без труда.
      Упорной работы соха не сносила,
      Ломалась, и в поле другая ходила,
      Тупилось железо, стирался сошник,
      И только выдерживал пахарь-мужик.
      Просил, безответный, не счастья у неба,
      Но хлеба насущного, черного хлеба;
      Подкралась беда, все метлой подмела,
      У пахаря нет ни двора, ни кола.
      Крепись, горемычный! Не гнись от удара!
      Все вынесло сердце: и ужас пожара,
      И матери старой пронзительный стон
      В то время, как в полымя кинулся он
      И выхватил сына, что спал в колыбели,
      За ним по следам потолки загремели...
      Пускай догорают!.. Мужик опален
      И нищий теперь, да ребенок спасен.
      1860
      МАТЬ И ДОЧЬ
      Худа, ветха избушка
      И, как тюрьма, тесна;
      Слепая мать-старушка
      Как полотно бледна.
      Бедняжка потеряла
      Свои глаза и ум
      И, как ребенок малый,
      Чужда забот и дум.
      Всё песни распевает,
      Забившись в уголок,
      И жизнь в ней догорает,
      Как в лампе огонек.
      А дочь с восходом солнца
      Иглу свою берет,
      У светлого оконца
      До темной ночи шьет.
      Жара. Вокруг молчанье,
      Лениво день е ],ет,
      Докучных мух жужжанье
      Покоя не дает.
      Старушки тихий голос
      Без умолку звучит...
      И гнется дочь, как колос,
      Тоска в груди кипит.
      Народ неутомимо
      По улице снует.
      Идет все мимо, мимо,
      Бог весть, куда идет.
      Уж ночь. Темно в избушке.
      И некому мешать,
      Осталося к подушке
      Припасть - и зарыдать.
      1860
      ПОГОСТ
      Глубина небес синеет,
      Светит яркая луна.
      Церковь в сумраке белеет,
      На погосте тишина.
      Тишина - не слышно звука.
      Не горит огня в селе.
      Беспробудно скорбь и мука
      Спят в кормилице-земле.
      Спит в земле нужда-неволя,
      Спит кручина бедняков,
      Спит безвыходная доля.
      Мир вам, кости мужичков!
      Догорели ваши силы
      Тише свечки восковой.
      Донесли вы до могилы
      Крест свой, кровью облитой...
      Мир вам, старые невзгоды!
      Память вечная слезам!
      Веет воздухом свободы
      По трущобам и лесам.
      Золотые искры света
      Проникают в глушь и дичь,
      Слышен в поле клич привета,
      По степям веселый клич.
      1860
      ЖИЗНЬ
      Жизнь раскинулась вольною степью...
      Поезжай, да гляди - не плошай!
      За холмов зеленеющей цепью
      Ты покоя найти не желай.
      Хорошо под грозою-метелью,
      Хорошо под дождем проливным
      По степям, в бесконечном веселье,
      Тройкой бешеной мчаться по ним!
      Ну ж, ямщик! Пристегни кореннуЮл
      Что насупился? Вдаль погляди!
      Что за ширь! Ну-ка песню родную,
      Чтобы сердце заныло в груди,
      Чтобы вышли проклятые слезы,
      Те, что гнетом легли над душой,
      Чтобы вдаль, под небесные грозы,
      Нам лететь бесконечно с тобой.
      1860 (?)
      СОБРАТУ
      Ты умрешь на больничной подушке,
      Кое-как похоронят тебя,
      И покончишь ты век одинокий,
      Никого никогда не любя.
      И никто над могилой твоею
      Не помолится грустной душой
      Только синее небо над нею
      Растоскуется вьюгой-грозой.
      Только птицы слетят издалёка
      Над твоим неприметным крестом,
      Только зорька над ним заиграет
      Предрассветным румяиым лучом...
      1860 (?)
      ХОЗЯИН
      Впряжен в телегу конь косматый,
      Откормлен на диво овсом,
      И бляхи медные на нем
      Блестят при зареве заката.
      Купцу дай, господи, пожить:
      Широкоплеч, как клюква, красен,
      Казной от бед обезопасен,
      Здоров, - о чем ему тужить?
      Да мой купец и не горюет.
      С какой-то бабой за столом
      В особой горенке, вдвоем,
      Сидит на мельнице, пирует.
      Вода ревет, вода шумит,
      От грома мельница дрожит,
      Идет работа толкачами,
      Идет работа решетом,
      Колесами и жерновами
      И стукотня и пыль кругом...
      Купец мой рюмку поднимает
      И кулаком об стол стучит.
      "И выпью!., кто мне помешает?
      И пью... сам черт не запретит!
      Пей, Марья!.."
      - "То-то, ненаглядный,
      Ты мне на платье обещал..."
      "И кончено! Сказал - и ладно,
      И будет так, как я сказал.
      Мне что жена? Сыта, одета
      И все... вот выпрягу коня
      И прогуляю до рассвета,
      И баста! Обними меня!.."
      Вода шумит - не умолкает,
      При свете месяца кипит,
      Алмазной радугой сверкает,
      Огнями синими горит.
      Но даль темна и молчалива,
      Огонь веселый рыбака
      Краснеет в зеркале залива,
      Скользит по листьям лозняка.
      Купец гуляет. Мы не станем
      Ему мешать. В тиши ночной
      Мы лучше в дом его заглянем,
      Войдем неслышною стопой.
      Уж поздно. Свечка нагорела.
      Больной лежит и смерти ждет.
      Его лицо, как мрамор, бело,
      И руки холодны, как лед;
      На лоб открытый кудри пали;
      Остаток прежней красоты,
      Печать раздумья и печали
      Еще хранят его черты.
      Так, освещенные зарею,
      В замолкшем надолго лесу,
      Листы осеннею порою
      Еще хранят свою красу.
      Пора на отдых. Грудь разбита,
      На сердце запеклася кровь
      И радость навек позабыта...
      А ты, горячая любовь,
      Явилась поздно. Доля, доля!
      И если б раньше ты пришла,
      Какой бы здесь приют нашла?
      Здесь труд и бедность, здесь неволя,
      Здесь горе гнезда вьет свои,
      И веет холод от порога,
      И стены дома смотрят строго...
      Здесь нет приюта для любви!
      Лежит больной, лицо печально,
      И будто тенью лоб покрыт;
      Так летом, только догорит
      Румяной зорьки луч прощальный,
      Под сводом сумрачных небес
      Стоит угрюм и темен лес.
      Родная мать роняет слезы,
      Облокотясь на стол рукой.
      Надежды, молодости грезы,
      Мир сердца - этот рай земной
      Всё унесло, умчало горе,
      Как буйный вихрь уносит пыль,
      Когда в степи шумит ковыль,
      Шумит взволнованный, как море,
      И догорает вся дотла
      Грозой зажженная ветла.
      Плачь больше, бедное созданье!
      И не слезами - кровью плачь!
      Безвыходно твое страданье
      И беспощаден твой палач.
      Невесела, невыносима,
      Горька, как яд, твоя судьба:
      Ты жизнь убила, как раба,
      И не была никем любима...
      Твой муж... но виноват ли он,
      Что пьян, и груб, и неумен?
      Когда б он мог подумать строго,
      Как зла наделано им много,
      Как много ран нанесено,
      Себя он проклял бы давно.
      В борьбе тяжелой ты устала,
      Изнемогла и в грязь упала,
      И в гряэь затоптана толпой.
      Увы! сгубил тебя запой!..
      Твоя слеза на кровь походит...
      Плачь больше!.. В воздухе чума!..
      Любимый сын в могилу сходит,
      Другой давно сошел с ума.
      Вот он сидит на лежанке просторной,.
      Голо острижен, и бледен, и хил;
      Палку, как скрипку, к плечу прислонил,.
      Бровью и глазом мигает проворно,
      Правой рукою и взад и вперед
      Водит по палке и песню поет:
      "На старом кургане, в широкой степи,
      Прикованный сокол сидит на цепи.
      Сидит он уж тысячу лет,
      Все нет ему воли, все нет!
      И грудь он когтями с досады терзает,
      И каплями кровь из груди вытекает.
      Летят в синеве облака,
      А степь широка, широка..."
      Вдруг палку кинул он, закрыл лицо руками
      И плачет горькими слезами:
      "Больно мне! больно мне! мозг мой горит.
      Счастье тому, кто в могиле лежит!
      Мать моя, матушка! полно рыдать!
      Долго ли нам эту жизнь коротать?
      Знаешь ли? Спальню запри изнутри,
      Сторожем стану я подле двери.
      "Прочь! - закричу я. - Здесь мать моя
      спит!..
      Больно мне, больно мне! мозг мой горит!.."
      Больной все слушал эти звуки,
      Горел на медленном огне,
      Сказать хотел он: дайте мне
      Хоть умереть без слез и муки!
      Ужель не мог я от судьбы
      Дождаться мира в час кончины,
      За годы думы и кручины,
      За годы пытки и борьбы?
      Иль эти пытки шуткой были?
      Иль мало, среди стен родных,
      Отравой зла меня поили?
      Иль вместо слез из глаз моих
      Текла вода на изголовье,
      Когда, губя свое здоровье,
      Я думал ночи безо сна
      Зачем мне эта жизнь дана?
      И, догорающий в постели,
      Всю жизнь припомнив с колыбели,
      Хотел он на свое.м пути
      Хоть точку светлую найти
      И не сыскал.
      Так в полдень жгучий,
      Спустившись с каменистой кручи,
      Томимый жаждой, пешеход
      Искать ключа в овраг идет.
      И долго там, усталый, бродит,
      И влаги капли не находит,
      И падает, едва живой,
      На землю с болью головной...
      "Ну, отпирай! Заснули скоро!.."
      Ударив в ставень кулаком,
      Хозяин крикнул под окном...
      Печальный дом, приют раздора!
      Нет, тяжело срывать покров
      С твоих таинственных углов,
      Срывать покров, как уголь, черный!
      Угрюм твой вид, как гроба вид,
      Как место казни, где стоит
      С железной цепью столб позорный
      И плаха с топором лежит!..
      За то, что здесь так мало света,
      Что воздух солнцем не согрет,
      За то, что нет на мысль ответа,
      За то, что радости здесь нет,
      Ни ласк, ни милого объятья,
      За то, что гибнет человек,
      Я шлю тебе мои проклятья,
      Чужой оплакивая век!..
      (9 апреля) 1861
      (Н. А. МАТВЕЕВОЙ)
      На лицо твое солнечный свет упадал,
      Ты со взором поникшим стояла;
      Крепко руку твою на прощанье я жал,
      На устах моих речь замирала.
      Я не мог от тебя своих глаз отвести,
      Одна мысль, что нам нужно расстаться,
      Поглощала меня. Повторял я: "Прости!"
      И не мог от тебя оторваться.
      Понимала ли ты мое горе тогда?
      Или только, как ангел прекрасна,
      Покидала меня без нужды и труда,
      Будто камень холодный, бесстрастна?..
      Вот затих стук колес средь безлюдных равнин
      Улеглась за ним пыль за тобою;
      И, как прежде, я снова остался один
      С беспощадной, бессонной тоскою.
      Догорела свеча. Бродит сумрак в углах,
      Пол сияет от лунного света;
      Бесконечная ночь! В этих душных стенах
      Зарыдай, - не услышишь ответа...
      19 апреля 1861
      (Н. А. МАТВЕЕВОЙ)
      Я вас не смею раздражать
      И повинуюсь молчаливо,
      И, хоть совсем не рад молчать,
      Молчать я буду терпеливо.
      "Но, ради самого Христа,
      К чему вся эта пестрота,
      Вся эта смесь стихов и прозы,
      Все это шутки или слезы?"
      Меня вы спросите. "Увы!
      Отчасти плод тяжелой скуки,
      Отчасти плод душевной муки
      И нездоровой головы".
      Притом, скажу чистосердечно,
      На вас мне трудно угодить:
      Едва шутить начну беспечно
      Сейчас упрек: "Зачем шутить!"
      Невесел я - опять укоры,
      Опять нахмуренные взоры;
      Но как же быть мне, мой творец!..
      Assez! 1 Довольно наконец.
      За то, что врал напропалую,
      За то, что мучил этим вас.
      Склонив колени, в этот час
      Прах вашей ножки я целую.
      А ручку можно ли пожать?
      Нельзя? Так что и толковать!
      К чему излишняя награда?
      Такая милая отрада.
      Меня с ума б теперь свела,
      А вы... вы не творите зла.
      Мне остается перед вами,
      Приняв вид скромности святой,
      Стоять с поникшей головой
      И с потупленными глазами
      Или забыть весь свет - и вдруг
      Воскликнуть.........
      19 апреля 1861
      1 ДОВОЛЬНО! (фр.) - Ред.
      ИСПОВЕДЬ
      Ох, водкой зашибаюся...
      Что делать! не таюсь...
      И перед богом каюся,
      Перед людьми винюсь.
      И рукава вот прорваны,
      И рожа не чиста,
      И силы понадорваныг
      И совесть пропита,
      Как есть дошел до подлости!
      Эх, крут был мой отец!
      Держал меня он в строгости
      Богатый был купец;
      Он взял меня от азбучки
      И в лавку посадил;
      Проклятой этой лавочки
      Теперь я не забыл.
      Бывало, кровь бросается
      В лицо мне от стыда:
      Все плутовством кончается...
      А не сплутуй - беда!
      "Нет, ты пойми учение,
      Накинется отец,
      Ты будь - мое почтение!
      По правилам купец..."
      Что слово - брань обидная.
      Стоишь, в углах звонит,
      И в сердце злость постыдная
      Против отца кипит.
      Сказал бы слово смелое,
      Молчишь, - хоть тяжело...
      И черное за белое
      Идет тебе назло.
      Привычка - вещь мудреная,
      Привык я ко всему;
      Решил, что доля темная,
      Так нужно быть тому.
      Оплеванный, обруганный,
      Я злился на себя;
      Людей, как зверь напуганный,
      Боялся, не любя.
      Привык я к послушанию,
      Но раз не умолчал!
      Отцу по приказанию
      Я Библию читал.
      Горела свечка сальная,
      В углу мурлыкал кот,
      И пелась песнь печальная
      Бог весть кем у ворот.
      Отец ходил нахмуренный,
      И пол под ним скрипел;
      С стены оштукатуренной
      Портрет его глядел.
      Читал я, - что за чтение!
      Учен я плохо был
      И как-то ударение
      Не там постановил.
      Отец мой плеть ременную
      Снял молча со стены
      И... в эту ночь бессонную
      Я видел въяве сны,
      Сны страшные!.. Покойником
      Я будто бы лежал,
      Зарезанный разбойником,
      И кровью подплывал...
      Эх, молодость беспечная!
      Ничто ей не беда!
      Выносит все, сердечная,
      Как полая вода...
      Я вырос. Что печалиться!
      Я думал наконец:
      Пора уж мне оправиться...
      "Женись!" - сказал отец.
      Я спорить. "Врешь! Приказано!
      Не то - всего лишу.
      Вот так и будет сказано!
      В духовной напишу".
      Подумал я с подушкою,
      Подумал, - как тут быть?
      Как за чужой краюшкою
      В чужом углу мне жить?
      Огласка, порицание,
      Попрек со всех сторон...
      А где образование?
      Чему я обучен?
      Я прав, мол, дело честное.
      Поверит ли народ?
      Уж что за мненье лестное
      С отцом-де не живет.
      Молчи, душа свободная!
      На всё один ответ...
      Жена моя дородная,
      Лицо что маков цвет,
      Жила в семействе, стряпала
      И стряпать замуж шла,
      Перед венцом поплакала
      И... и приют нашла.
      Приду домой - молчание.
      Сидим мы. Как тут быть?
      Ну просто наказание!
      О чем с ней говорить?
      Скажу: "Погода скверная!"
      Ответит: "Да, дурна".
      А вижу: баба верная,
      Степенная жена.
      Сидим мы. Мне зевается,
      Зевнет она в ответ.
      Тут ужин начинается
      И сон, а там - рассвет.
      Без грусти с ней прощаемся,
      Приду, - молчим опять,
      За стол опять сбираемся...
      Хоть петлю надевать!
      Пошлешь тоске проклятие
      И марш с двора чуть евет,
      На рынке есть занятие,
      И дружба, и совет.
      Гуляй, душа родимая!
      Зальешь глаза вином,
      И грязь непроходимая,.