К слову, о председателях.
      Когда я спросил Юрия Андреевича Тимченко, председателя колхоза "Ударник", расположенного напротив Мурманска на берегу Кольского залива, как относятся к кооперации колхозники, что о ней говорят, то в ответ услышал следующее:
      - Давайте начистоту. Если колхозники доверяют своему председателю и он что-то делает - они считают, что именно так делать и надо. Если завтра на собрании я скажу им - кооперация нам невыгодна, нам от нее следует отказаться,- все как один будут кричать: долой кооперацию, нам ее не надо! Понимаете? Это вовсе не значит, что они слепо делают то, что захочу я, Тимченко. Просто за все предыдущие годы они научились доверять мне, председателю, который плохо для колхоза не сделает. Да зачем вам говорить об этом со мной? Остановите любого колхозника, спросите... Обо всем, что делается в колхозе, я им докладываю. Для этого не обязательно собирать собрание. Об этом я говорю по утрам, на разнарядке. Особенно если их что-то живо интересует, разговоры об этом идут... Колхозники, как вы знаете, консерваторы, они очень осторожны при введении новшеств, долго прислушиваются и присматриваются. Вот и с кооперацией так же. Я тоже не кричал "ура", но и не кричал "караул", а внимательно следил, что получится, и самым последним из всех председателей ответил, что в общем-то наш колхоз за кооперацию, потому что мы все обсудили и продумали...
      - А опасность, как вы считаете, была?
      - Она и сейчас есть. Ведь мы таким образом можем незаметно скатиться до уровня подсобных хозяйств промышленных предприятий. Это зависит от многих факторов: от того, как будут к нам относиться предприятия, не станут ли они, вкладывая в колхоз деньги, диктовать политику развития хозяйства. Зависит это и от руководства, в том числе от руководства рыбакколхозсоюза и руководства "Севрыбы". Ну и, конечно же, от самого председателя колхоза! Колхоз послабее, председатель несамостоятельный - ну и пошло... У нас, я считаю, такой опасности пока нет. Колхоз крепкий, главное у него - океанский лов, свой причал, львиная доля дохода от моря идет, поэтому сельское хозяйство - учитывая еще местные условия - никогда не грозит стать главным направлением...
      Как я уже сказал, приехав в Мурманск, я не спешил в Чапому. Прежде чем отправиться на Терский берег, я хотел увидеть другие рыболовецкие колхозы. День в новом для тебя хозяйстве - знакомство более чем шапочное. И все же смысл в этом был. За день можно было составить общее представление о колхозе, представить, как все выглядит на месте, а главное - познакомиться с председателем, основной фигурой в колхозном производстве.
      Слова Тимченко не были для меня откровением. За долгую разъездную жизнь я мог убедиться, что в конечном счете в колхозе все зависит от председателя. Не от колхозников, не от общего собрания, не от партийной организации, хотя все эти факторы нельзя сбрасывать со счета, а именно от личности председателя.
      Председатель сильный, волевой, умный, расчетливый, самостоятельный в решениях, обладает широким кругозором, знает цену рублю и копейке, умеет рискнуть, при нужде найти четко ограниченную законом лазейку - ну, тогда колхоз даже в самых трудных условиях встает на ноги и дальше в гору идет! Нет ничего этого, робок человек, без воображения, уже заранее партийного взыскания боится - значит, или он, или колхоз не жилец... Вот почему, пытаясь разобраться в ситуации, я сравниваю два уровня руководства: руководство "Севрыбы" и председателей колхозов, на плечи которых ложилась вся тяжесть получения максимальной выгоды от межхозяйственной кооперации.
      С партнерами колхозов, как я понял довольно быстро, разбираться особенно не приходилось. Они были частью "Севрыбы" и послушно следовали сигналам, исходившим от ее головного центра. Но колхозы, как я мог убедиться, оказывались столь же разными, как их председатели.
      Начало знакомства было положено поездкой в Белокаменку на катере Мурманской судоверфи. Я был там и в первый свой приезд в Мурманск, но проездом и председателя не застал. Между тем Белокаменка, в которой находился колхоз "Северная звезда", интересовала меня давно: именно сюда весной 1966 года переселили жителей Порьей Губы, одного из древнейших сел Терского берега.
      Белокаменка предстала предо мной россыпью довольно неприглядных старых домиков на две квартиры, поражающих глаз запущенностью и угадываемой внутри теснотой. Домики стояли на живописных взгорках, поросших высокой травой, полевыми цветами, столь редкими здесь, в Заполярье, небольшими березовыми рощицами, непохожими на обычное криволесье, но, конечно же, ни в какое сравнение с Порьей Губой, располагавшейся в одном из самых красивых мест Беломорья, все это идти не могло.
      Председателя колхоза я догнал на полдороге к коровнику, который достраивала на деньги судоверфи бригада грузин-шабашников.
      Геннадий Киприанович Подскочий оказался худым, невысоким человеком с одной рукой. Вряд ли бы я обратил на него внимание в толпе - таким он был неприметным и невыразительным со стороны, разве что приглядевшись отметил бы усталое и вместе с тем умное лицо человека, много повидавшего на своем веку - и хорошего, и плохого.
      С порьегубцев, их судеб и начался у нас разговор. Подскочий знал об этом переселении, хотя произошло оно задолго до его прихода. Сейчас переселенцев осталось мало, всего несколько семей, не прижились они на новом месте: большинство довольно быстро перебралось в Мурманск, а те, что остались в колхозе, до сих пор вспоминают родное село и не прочь опять вернуться туда...
      После такого вступления нам было проще говорить о колхозных делах и кооперации, к которой председатель относился настороженно, однако соглашался, что выгода от нее колхозу будет. Во всяком случае, надеялся он, не будет приносить сельское хозяйство убытков, которые сейчас покрываются доходами от океанского лова. Убыточным оказался и птичник на четыре тысячи голов: в последние годы в строй вступило несколько мощных птицефабрик, обеспечивших область куриным мясом и яйцами, и держать птицу при дорогом корме и еще более дорогом его завозе рыбакам стало невыгодно. Вот почему во всех колхозах были ликвидированы птицефермы - конкурировать с государством, которое не нуждалось в кооперации, колхозам было не под силу.
      Из дальнейшего разговора выяснилось, что флот тоже приносил колхозу не слишком большой доход. С каждым годом его все больше съедал ремонт судов и вызванные им простои. Последнее судно простояло у причала судоверфи - партнера колхоза по кооперации - пятнадцать месяцев. Сложный ремонт? Нет, партнеры объясняли затяжку нехваткой рабочих рук, которые были заняты на строительстве в том же самом колхозе... Вот и считай, что выгоднее: получить два-три десятка тысяч рублей за реализованное молоко или за это же время - сотни тысяч от работающего в море судна?! Выигрываем копейки, а теряем сотни тысяч...
      - От сельского хозяйства убытки мы покрывали за счет флота,- повторил Подскочий.- А от флота по десятой пятилетке, я подсчитал, мы получили дохода только семьдесят восемь тысяч рублей. С этим, конечно, не развернешься... Полей у колхоза мало, новые создавать трудно, прибрежного лова, как и у всех здешних колхозов на Мурманском берегу, у нас никогда не было. Можно было бы еще освоить гектаров пятьдесят земель, но нет рабочих рук, да и что с этих земель возьмешь? Пока флоты не объединили на базе, часть моряков еще жила в поселке, а сейчас все уже ушли. У нас как? Поработают на флоте года четыре, потом построят в Мурманске кооператив и уходят из колхоза. Остаются только те, кто учиться не хочет. А со стороны нам людей не взять - нет жилья...
      В словах председателя чувствовалась какая-то обреченность, и я подумал тогда, что, возможно, именно Белокаменке грозит судьба переродиться в подсобное сельскохозяйственное предприятие Мурманской судоверфи, когда износится колхозный флот и изменится стратегия лова...
      Совсем другая картина открылась мне в Ура-губе, где был колхоз "Энергия".
      ...Чем дальше я отъезжал от Мурманска на северо-запад, тем суровее становился пейзаж: каменистые сопки с редколесьем, болота, озерца, голые, почти ничем не поросшие скалы. Суровость усугублял пасмурный, туманный день. Тем большее удивление охватило меня на подъезде к поселку, когда по обе стороны дороги стали открываться обширные ровные пространства морских террас, на которых зеленели колхозные поля.
      Егоров, сопровождавший меня в этой поездке, предупредил, что "Энергия" - один из самых больших и богатых рыболовецких колхозов в Мурманской области. У него восемь судов, свой причал, плавмастерская, коптильный завод, большой поселок... Действительно, то, что я увидел, выделялось своими масштабами и основательностью, напоминая - только в очень сильном уменьшении - знаменитый рыболовецкий колхоз "Сероглазка" возле Петропавловска-Камчатского. В "Энергии" строились многоэтажные дома, в центре поселка красовалась столовая-ресторан, вот-вот должны были сдать в эксплуатацию большой универмаг. Передо мной был современный, благоустраивающийся поселок, на фоне которого коровники МТФ и склад под корма, которые строил тралфлот, партнер по кооперации, выглядели случайной и не очень нужной деталью.
      Здесь вся жизнь зависела от океанского лова, на него было нацелено все внимание, оттуда шел действительно большой доход, который колхоз направлял на строительство и ремонт жилого фонда... Но при чем здесь колхоз? - рвался у меня вопрос. Собственно колхоз и его поселок оказывались довеском, неизбежным обозом, обеспечивающим амортизацию и жизнедеятельность колхозного флота. Прибрежный лов занимал ничтожное место в экономике: всего три тонны семги по плану, хотя уже выловили пять тонн. Сельским хозяйством здесь всегда занимались в расчете на областной центр, с которым колхоз связывала хорошая асфальтированная дорога. Так что, по признанию Егорова, стремившегося при каждом удобном случае указать мне благотворное влияние кооперации на жизнь колхоза, особой роли она здесь не сыграла.
      Евгений Архипович Мошников, только что избранный председателем, ждал нас в конторе - невысокий молодой человек с приятным лицом, большими выразительными глазами и красивыми чувственными губами. До этого он был секретарем партийной организации колхоза. Охотно отвечал на вопросы, но сам был немногословен.
      Особой нужды в этой встрече и беседе не было - то, что меня интересовало, было видно и так, а как проявит себя новый председатель, сказать можно было только через несколько лет: все, что открывалось нашим глазам, сделано было до него.
      По словам Мошникова, трудности в жизни колхоза были заурядные, такие же, как и в других хозяйствах. Нет жилья - стало быть, нет необходимых рабочих рук. Люди в колхоз просятся отовсюду, со всей страны пишут, но приходится отказывать, пока не наладится строительство. Не хватает ни химических удобрений, ни навоза. Мясо закупает тралфлот, молоко - государство. Молодежь, как правило, в колхозе не остается и на флот не идет. Школьников много, с этого года в поселке будет десятилетка, но выпускники уходят в город. На судах есть еще коренные колхозники, но, как правило, они стараются остаться на берегу. Наемные обязаны вступать в колхоз, но они приезжие, так что, если посмотреть внимательно, на судах местных коренных колхозников практически не осталось...
      - Другими словами, вступление в колхоз - всего лишь форма, обязательная для зачисления в судовую роль на колхозное судно?
      Задавая этот вопрос Мошникову, я не мог не вспомнить утверждение Несветова, что на колхозных судах работают исключительно колхозники.
      - Да, конечно. Ведь флот считается колхозным. Исключение делается только для комсостава и специалистов. А так о каких коренных жителях может идти речь? Здесь все приезжие, это не на Терском берегу, где села еще Великим Новгородом основаны, там чужаков по пальцам пересчитать можно. У нас - наоборот, приезжают работать за северный коэффициент и надбавки... Здесь и климат, и условия жизни - все свою роль играет!
      Очень интересный факт. Не знаю еще, зачем он мне нужен, но за прежним, несколько аморфным словосочетанием - "рыболовецкие колхозы", "колхозный флот" - я начинаю угадывать контуры чего-то совсем иного, весьма отличного по содержанию, использующего прежние термины словно бы по традиции. Не в этом ли несоответствии коренятся причины экономических и социальных конфликтов, которые мы пытаемся разрешить старыми средствами, не увидев другого конфликта - между старой, давно отжившей формой и новым содержанием?
      Ура-губа только продемонстрировала этот факт с наибольшей выразительностью. Передо мной было мощное хозяйство, уже разделившееся на две части, связанные между собой поселком и службам: флот, существующий и работающий в системе "Севрыбы", однако числящийся на балансе в колхозе, матросы и командный состав которого были только формально колхозниками, и сельское производство, существующее при поселке, в котором еще находились несколько семей моряков.
      Колхоз жил своей жизнью, судно - своей, потому как управлял им не председатель колхоза, не правление, а государственное всесоюзное объединение "Севрыба", в которое входил составной, очень маленькой частью рыбакколхозсоюз, представлявший семь оставшихся в живых из двадцати с лишним рыболовецких колхозов Мурманской области. Получалось, что не флот привязан к береговому хозяйству, а колхоз подвязан за ниточку к судам, бороздящим где-то Мировой океан, и существование его зависит от того, что и сколько попадет в кошелек судового невода.
      Флот приносил доход. Часть его откладывали в обязательном порядке на очередной ремонт судна, другая часть шла на ремонт жилого фонда и строительство поселка, третья часть покрывала убытки сельскохозяйственного производства и шла на его расширение. Называть такой хозяйственный комплекс можно как угодно,- внутрихозяйственной кооперацией, агропромом - однако с действительно рыболовецкими колхозами Терского берега, да и всего Беломорья, здесь было мало общего...
      "Ударник" в Минькино, напротив Мурманска, занимал как бы среднее положение между Белокаменкой и "Энергией", хотя по мощи своей вполне мог конкурировать с последним хозяйством. У колхоза тоже восемь океанских судов, свой причал с краном, который Тимченко предлагал строить на паях с другими колхозами, но те отказались, он построил его сам и теперь им же сдает в аренду. В "Ударнике" строится межколхозный забойный пункт, куда, может быть, придется возить скот не только из Белокаменки и Ура-губы, но даже из Варзуги, за полтысячи километров.
      Здесь все в образцовом порядке, начиная с подъездной дороги и кончая колхозным складом, где все разложено по полочкам, на своих местах, даже маркировано. Тимченко водит нас с Егоровым по теплым коровникам, знакомит с ветврачом, который окончил Ветеринарную академию колхозным стипендиатом, демонстрирует новое родильное отделение фермы. Новые склады, гаражи, магазин, здание правления, склад для кормов с пневмопокрытием... Но главное, что производит безусловное впечатление на свежего человека,- два ряда двухэтажных кирпичных коттеджей для колхозников, вытянувшиеся вдоль залива. Они двухквартирные, каждая квартира в двух уровнях. Проект председатель привез из Прибалтики, с которой у него крепкие деловые связи.