Наталия Никитайская
      Солнце по утрам
      РАССКАЗ
      Тебе, конечно же, не понравится первый вариант начя
      ванная, ты под душем, только я Se бу сйть m
      SS:ySp;:-.a.-sS
      167
      ное в тебе-трудолюбие. В этом смысле ты побиваешь всех. Если бы среди биологов, как и у футболистов, велся подсчет точно забитых идей, то ты сверкал бы ярче Пеле.
      Впрочем, ты и сверкаешь.
      Теперь я. Мне тридцать. Я разведена. Живу с сыном в однокомнатной квартире. Работаю на небольшом заводе в юротделе. Весь отдел три человека: Марья-начальница, Борис Петрович - юрист и я - на оформлении документов.. Образование у меня среднее техническое. По вечерам я занимаюсь сыном. А когда ухожу к тебе, сын остается с соседкой по площадке, милой пожилой женщиной.
      Да, совсем забыла сказать: тебя зовут Евгений, меня Ольга. Мой сын Юрка, по прозвищу Ученый.
      Все ли я рассказала? Нет, не все. Непонятно, как мы познакомились. А проще простого. Тебя культсектор нашего заводского комитета пригласил рассказать о влиянии загрязнения окружающей среды на человеческий организм. Ты приехал, от оплаты отказался. Рабочие это одобрили. Одобрили они и твой рассказ. Сейчас принято говорить доступно. Но ты говорил еще и увлеченно-образно. Ты был отчетлив. И так отчетливо я вижу тебя между столом президиума и обшарпанной трибуной. И ты говоришь не в микрофон. И так часто смотришь на меня, что я, кажется, сквозь землю провалилась бы от счастья. Короче, я влюбилась в тебя с первого взгляда. И осталась, якобы задать вопрос. И ты - господи! как я понимаю теперь, чего тебе это стоило! - предложил мне объяснить все по дороге до моего дома. Это было всего четыре года назад.
      Я сама в тот вечер тебя поцеловала. И ты так припал ко мне, что на секунду я даже ощутила свое превосходство. Но я еще не знала тебя. И не думала, что ты, перебрав в уме весь этот вечер, посчитаешь меня легкомысленной. Тогда ты еще не оценил моей влюбленности и порыва. Но тот порыв, который свалился на тебя, ты оценил сразу. А после первой нашей ночи - как же долго пришлось мне ждать ее! - стало ясно: нам друг без друга никак.
      Тут пора остановиться. Всего, что было у нас за четыре года, не пересказать, да и по сюжету этого не требуется.
      Вернемся к разговору, который Происходит, пока ты под душем, а я как будто готовлю для нас ужин.
      - Где сметана? Неужели ты опять поставил сметану в морозилку?
      - Чего?
      - Сметану, говорю, ты опять заморозил!
      - Не придирайся! Это мелочи по сравнению с твоими туфлями!
      Это о том, что я купила в магазине отличную пару туфель, только обе туфли были на одну ногу.
      - Верно сказано: два сапога пара,-нaмекаю я на то, что пора бы и пожениться.
      Ты не слышишь ни слов, ни интонации.
      Не слышишь. Наверное, замотал голову полотенцем.
      Точно. Выходишь закутанный, лицо влажное, сияющее.
      - Ну, какую отраву ты мне сегодня приготовила?
      Ты любишь поесть, и я стараюсь вовсю, чтобы тебе угодить.
      - Нет, ничего, ничего, вкусно...
      - Понравилось? В кои-то веки угодила...
      Ты взглядываешь на меня, отрывая глаза от тарелки, быстро и преданно.
      - Останешься ночевать?
      - Нет. Обещала Ученому начертить график дежурства его звездочки.
      - Командир?
      - А я тебе не говорила? Радовался вчера весь вечер.
      - Радостный ребенок.
      - Приносит мне радость.
      - Я к нему тоже привязан.
      - Только видишь редко.
      - Ну, Оля...
      - Молчу, молчу.
      Ты подходишь. И обнимаешь меня за плечи. От ласки я глупею и иду напролом:
      - Женя, давай поженимся.
      - Женщина, Оля,- говоришь ты, радостно усмехаясь,- должна ждать, когда ее позовут замуж. Не выполняй мужских функций.
      - Насчет функций ты все знаешь лучше меня. А я вовсе и не делаю тебе предложения, а уговариваю тебя сделать его мне.
      - Ага! А ты подумаешь и откажешься!-выдвигаешь ты предположение настолько нелепое, что мы оба смеемся.
      Ты знаешь, как я люблю твои шутки. Каждая новая встреча прибавляла к нашим отношениям раскованности и тепла. И один из признаков того и другого-твой юмор.
      Но наши встречи, особенно в последнее время, будили не только хорошее. Вернее, вся жизнь - моя во всяком случае-делилась на периоды: мы вместе и мы врозь.
      И так как первые были гораздо реже вторых, а вторые опять-таки для меня - означали горькое одиночество, а моя эмоциональная натура горечь эту умела как-то преувеличенно переживать, а когда мы были вместе, я не позволяла себе выплескивать отрицательные эмоции, считая, что слезы и упреки оттолкнут тебя,- то и умноженного с годами тепла мне все-таки не хватало для душевного спокойствия.
      И поэтому сегодня мне захотелось получить ответ.
      - Ну, а все-таки?
      - Оля! Олешек! Не гожусь я в мужья-не созрел еще, видимо...
      - Созреешь - скажешь...- Мне было обидно.
      - Скажу. И учти, если это случится, то только тебе, и тебе первой...
      Ты всегда чувствовал, что настала пора погладить по головке. Я приняла жест.
      - Не обманывай. Одной женщине ты уже сделал предложение, для нее ты уже созрел.
      - Вот как? Кто же она?
      - У нее звучное имя. Она кровожадна и точна. Неуловима и прекрасна. Она - вамп. Она - неженка. И ее ты любишь больше всех!
      - Да кто же это? От такой я бы, конечно, не отказался!
      - Ее имя Биология! И я ревную тебя к этой косой красотке.
      - Почему это косой?
      - Один глаз ее не насмотрится на точные науки, другой подмигивает гуманитарщине, а интересуют ее только смертные творения.
      - Не хули ее за это. Ведь и мы такие творения. А как можно не интересоваться мною?
      - Слушай, а она может так обнять? И поцеловать? - Я прижалась губами к твоему уху и зашептала, как шаман молитву:- Ну почему, почему два человека, Такие подходящие друг другу, такие любящие... Нет, по-моему, мы сами лишаем себя счастья...
      Ты прижимаешь меня. Но это не столько любовное, сколько приниженное объятие.
      Как ты ускользаешь от главного решения! Как умеешь совместить несовместимое: быть со мной и держать меня на расстоянии! Я не понимаю, что тебе мешает быть, как другие, не могу понять. Но видеть тебя приниженным не хочу и поэтому откатываю назад.
      - Впрочем, мы ведь и так счастливы, правда?
      - Правда, правда, - повторяешь ты облегченно.
      Надо отметить, что потерять меня ты боишься. Боишься, что я не выдержу такой жизни: встречи в неделю раз, скупые разговоры по телефону, частые твои поездки - без тебя почему-то ни один международный симпозиум не обходится.
      Но я выдерживаю. И Марью с ее подъелдыкиванием; "Ну что у тебя за характер, Ольга! С мужем не ужилась. И этот на тебе не женится". Говорится это не всерьез, не по странному стечению обстоятельств всегда после того, как я проявляю недовольство стилем Марьиного руководства. Повторяю, терплю Марью, терплю твою нерешительность, одиночество, которого ты почему-то- не чувствуешь, смиряю себя и свою нетерпеливость. Смиряюсь, потому что люблю тебя и боюсь потерять.
      Видишь, что получается: мы оба боимся потерять друг друга. И оба любим Юрку. Правда, ты редко его видишь.
      Вот иду, иду. Приближаюсь к главным событиям и все боюсь что-нибудь упустить. Так и есть. Не объяснила прозвища сына. Ученым его стали называть чуть ли не с яслей. Он, как ты выражаешься, ребенок с частыми проблесками гениальности. Тебе нравится логичность в. его рассуждениях и поступках. Ты видишь в нем будущего математика. А я считаю, что Юрка больше склонен к искусству: он очень эмоционален. Из всей нашей троицы: ты, я, он - я самая неодаренная. Я обыкновенная.
      Ну, а теперь о самом важном. Если бы это был исторический труд, здесь обязательно употребили бы слова: "поворотный момент". Ведь и вправду все перевернулось. Смена декораций произошла так внезапно, как это возможно только в волшебном театре. Я шагнула за порог. Ты вышел на площадку и стоял на лестнице, придерживая дверь. Мне было не так уж весело. Кончилась еще одна встреча. И все, как раньше. Ничего не изменилось. Я возвращалась к обычной жизни - без тебя. На прощание я погладила рукав твоего махрового халата. И провалилась. Даже вскрикнуть не успела. Провалилась в небытие. Потом ты рассказывал то же самое: "Ты дотронулась до рукава. Это было так нежно. Мне стало так тепло. И вдруг-полное отключение. Как сон. Или смерть".
      Почему они выбрали именно нас? Кто знает, как они углядели нас среди миллиардов землян? Но, так или иначе, началось второе действие. Инопланетный корабль. Светящиеся тексты на стене в большом, выстроенном специально для нас помещении. Первый текст был такой: "Приветствуем землян на нашем корабле. Мирные лазутчики". Потом слово "лазутчики" погасло и вместо него появились два: "разведчики Вселенной". Табло напомнило мне аксаковский "Аленький цветочек". А то, что их переводчик не всегда сразу находит синонимы в нашем языке, было таким человеческим. Почему-то я сразу поняла, что происходящеереальность. Ты стоял рядом напряженный.
      И это напряжение готово было вот-вот перейти в восхищение. Ты тоже поверил. И был потрясен. Но какое потрясение могло остановить работу твоего ума? Ты мысленно подвергал анализу свои впечатления, ты хотел узнать, при помощи каких -сил удалось этим "лазутчикам" погасить сознание, а затем снова его возродить, не повредив ничего, ничего не нарушив. Ты пытался разобраться в происшедшем объективно и беспристрастно. Но разве сразу такое возможно! Ты стал задавать вопросы. Тебе отвечали. Но ответы - я видела не удовлетворяли тебя. Я попробовала понять ваш разговор, но после нескольких внушительных формул, произнесенных тобой скороговоркой, отказаласьот попытки, просто крепко прижалась к тебе, найдя в этом спасение от непонятного. Но не улавливая смысла беседы, я ощутила, как в тебе растет раздраженность и как ты изо всех сил пытаешься ее подавить. Уж мне ли не разбираться в твоих вроде бы спокойных интонациях, в том полном отсутствии жестов - ты как будто леденеешь весь, - которые характерны для тебя рассерженного. Я и наблюдала-то тебя таким раза два-три, из больше. И дала себе слово никогда впредь до такого состояния тебя не доводить. Это были случаи, когда я могла потерять тебя. И поэтому сейчас я испугалась. Но тут ты спросил понятно:
      - Так вы хотите, чтобы мы полетели с вами?
      Я насторожилась. Ответ "Да" на табло значил для меня слишком много. Я оттолкнула тебя и отчаянно закричала:
      - А Юра?! Я хочу домой! У меня сын!
      Ты схватил меня, сжал.
      - Погоди, успокойся! Читай!
      Я ничего не видела. От горя у меня закрывались глаза: я представляла себе Юрку осиротевшим, обездоленным.
      Я вырвалась, я металась. А ты пытался остановить меня и что-то говорил, говорил... Но за своими криками: "Домой! Я хочу домой!"-я ничего не слышала.
      - Твой сын здесь! Ты видишь, там написано: твой сын здесь!
      Слова доходили не сразу. А когда дошли, я упала на пол и заплакала. Сквозь плач я все-таки услышала твой вопрос:
      - Мы имеем право отказаться от полета?
      Я взглянула на экран. Какое-то время он был затуманен. Потом я увидела: "Да. Все вместе или избирательно. Через две недели",
      Я повторила:
      - Две недели... - Ко мне вернулась трезвость, и я сказала почти тихо:-Хотелось бы остаться с тобой наедине.
      Табло погасло. Задвинулись шторы. Я оглядела комнату и нас. Комната как комната. А вот мы! Ты в халате, в домашних тапочках. Я в пальто, косынка выбилась, берет валяется на полу. Лица у обоих возбужденные. Я сняла пальто, подобрала берет и села в кресло рядом с тобой. Ты задумчиво произнес:
      - Первый опыт завершен. Что мы имеем? Реакция земного ученого. Степень материнской привязанности. Рассудок и эмоции. Для начала неплохо.
      - Ты о чем?
      - Так, ерунда. Кто знает, какие у них методы...
      - Почему ты так?.. - Я не могла найти подходящего определения, чтобы не задеть тебя.-Чем "они" тебе не понравились?
      Ты на секунду напрягся, но сразу овладел собой.
      - Меня водили за нос.
      - Да, с тобой этого лучше не делать.
      - Не издевайся! Я почувствовал себя неандертальцем. Я еще не дорос до их дел!
      - Чувство, конечно, неприятное и для тебя непривычное. Но, наверное, мы до них и правда не доросли.
      - Ты права. Но не будем об этом, а то поссоримся раньше времени.
      - Ты предвидишь ссоры?-Я не любила, когда ты прогнозировал плохое, потому что твои прогнозы, как правило, сбывались.
      - Оленька, давай помолчим.
      Я смолкла. И только сейчас вспомнила: надо пойти посмотреть, как там Юра. Но тут открылась дверь и в проеме возник он сам.
      - Ма, а, ма! И кто это догадался постелить мне то короткое одеяло, которым я укрывался в детстве? Я лежу под ним, как пень враскорячку - все корни наружу. - Иди сюда!
      Он подошел. Я обняла его, теплого, живого.
      - Здравствуйте, дядя Женя!
      - Привет, Ученый!
      - Сыгранем?
      - Завтра.
      Имелись в виду шахматы. И ты уже не один раз Юрке проиграл,
      - Завтра, завтра, не сегодня, так лентяи говорят. - Сын был обижен и по-своему мстил за обиду.
      - Шел бы лучше спать. Держи.-Я стянула с дивана плед.
      - Ладно уж. - Юрка удалился, волоча плед по полу и всей спиной подчеркивая свою независимость.
      Ты сидел и молчал. Мне тоже было о чем подумать.
      Я еще не до конца поняла, что же произошло. А вдруг все это: провал, корабль, две недели, полет в неизвестность, таинственные собеседники какая-то грандиозная мистификация, или попросту все это мне снится. Что ж, в таком случае я проснусь и это будет самый фантастический сон из всех, которые мне снились. А если нет? Да ведь то, что случилось, необыкновенная удача для меня. Ты, я, Юрка - вместе и теперь уже точно - на всю жизнь. А не об этом ли я мечтала последние годы? Как часто я представляла себе нашу семью, видела тебя хорошим мужем и отцом, себя любящей женой и заботливой хозяйкой, сына, которому тепло и радостно расти в нашем доме. Я еще раз огляделась. Мирно выглядели занавески на окнах, стол, покрытый скатертью, ковер под ногами, привычная мне мебель - смесь меблировки твоей и моей квартир. Я встала, подошла к двери, из которой появился Юрка, приоткрыла ее: детская. Еще дверь - кухня. Еще одна спальня. Квартира была большой и удобной. Только нигде я не нашла выхода из этой квартиры. Выглянула в окно. Пелена. И ничего, что можно было бы разглядеть за нею.
      Ты спокойно наблюдал за моими действиями. Я вернулась к тебе, села перед тобой на корточки, уткнулась лицом в твои колени. Ты вздрогнул. Между нами прокатилась волна. Ты поцеловал меня в затылок, в шею, в плечо. Но вдруг резко прервал поцелуи:
      - Нет!
      - Чего ты?
      Мне не нужно было твоего ответа. Я и так почувствовала, как ты замкнулся. И поняла причину. Я и сама машинально оглянулась на табло.
      - Ты из-за "этих"? Ты думаешь, они смотрят?
      - А ты как думаршь?
      - Да уж... - Нельзя сказать, что я сразу оценила последствия этого открытия, но сейчас ласка была отравлена. Я отстранилась, хотя и осталась сидеть на полу, у твоих ног.-Нам надо лететь?
      - Понимаешь...
      -- Я все понимаю, дорогой. Все. Это как исполнение мечты. Ты ведь ученый. И перед тобой, перед первым - иная цивилизация...
      - Что дал тебе осмотр? Мы в изоляции?
      - Ну, не у всех бывают такие удобные камеры и такие приятные сокамерники...
      - Так ты уверена, что это правда?
      - Не знаю.
      - Вот то-то же. Нет, Ольга, в тебе пропал исследователь. Сомнение начало всех начал. И пока я не пощупаю "их"...
      Я уловила в тебе что-то похожее на угрозу.
      - Как ты себя чувствуешь? - Ты смотрел на меня с заботой, окупавшей для меня тяготы этого вечера. Но чувствовала я себя неважно.
      - Честно говоря, немного измочалена.
      Ты как будто и не ожидал другого ответа.
      - Да. Я тоже устал. На таблетку. Поспи.
      - А ты?
      - Я еще немного посижу, подумаю. И тоже лягу.- Ты улыбнулся, и с легкомыслием, на которое, по твоему мнению, был способен, спросил:-Ну и как ты представляешь, какие "они"?
      Я опять вспомнила "Аленький цветочек".
      - Страшилища, раз не могут показаться добрым людям на глаза.
      Во второй раз за сегодняшний день ты посмотрел на меня с благодарностью.
      - Ничего не бойся.
      - Я не боюсь, милый. Ты со мной.
      Я действительно еще ничего не боялась. Таблетку пить не стала - знала, что и без нее засну моментально. Так и случилось.
      Когда я проснулась, ты уже не спал. Сидел на краю моей постели и смотрел на меня.
      - Доброе утро,-сказала я.
      - Какая ты красивая!
      - Да ты что!
      - Я всегда, когда нам случалось просыпаться вместе, смотрел на тебя и не мог привыкнуть, какая ты красивая. И не привыкну никогда.
      - Привыкнешь. Теперь мы каждый день будем вместе. Мы вместе на-всег-да!
      Я сама еще не освоилась с этой мыслью. И неслыханное счастье обожгло меня, едва я произнесла это раздельное "на-всег-да". Я легко поднялась, накинула халат.
      Умылась. Занялась завтраком для своих мужчин. Мне еще никогда не было так хорошо! Если бы ты знал, как мне в этот момент было хорошо! Впрочем, ты знал. Ты всегда видел и понимал мое состояние лучше меня.
      Мы позавтракали втроем. Ты был сосредоточеннее, чем обычно, но я легко оправдала тебя: опять идеи, опять наука - я не сомневалась, что даже в таком неопределенном положении, в каком мы оказались, ты попытаешься найти просветы, зацепки, чтобы загадочное стало тебе понятным - то есть опять то, в чем я не разбиралась. Но и раньше, на Земле, я не мешала тебе работать. Неужели я стану делать это здесь?!
      Я с удовольствием подавала на стол. И кажется, кроме меня, особенную радость от того, что мы вместе, испытывал Юрка.
      - Дядя Женя! Мама!-Он задавал пустяковые вопросы, обращаясь попеременно к нам обоим, и видно было, что ему хотелось бы, чтобы этот завтрак длился как можно дольше.
      Я чмокнула Юрку в щеку, выставила его из-за стола, прикоснулась к твоим пальцам - ты руку убрал. "Неприятно это подглядывание", - подумалось мне, но вслух я этого не произнесла. Зачем портить радость? Мне казалось, что все утрясется. Я вспомнила, как Марья назвала меня недавно твердолобой оптимисткой. Я улыбнулась этому воспоминанию. Ведь если вдуматься, мой оптимизм еще не подводил меня. Я не только встретила и удержала тебя, я к тому же и впрямь буду для тебя единственной на свете!
      Дальше в пьесе, которую мы разыграли, все более или менее мирно. Мы облазили доступные нам помещения.
      Юрке сказали, что будем пока жить одни на сказочном корабле, улетающем через некоторое время к другим планетам. Юрка принял игру. Она его очень обрадовала. Какого мальчишку не обрадует игра в космонавтов!
      - Мы сами летим или нас похитили?-задал он вопрос, заглядывая в корень.
      - Похитили, конечно!-отвечаю я таким уверенным тоном, чтобы он ни в коем случае не поверил.
      - Вот это да! Ну вы даете! - Юрка был уверен, что все это нами придумано. Большего нам и не требовалось для начала.
      Рабочие помещения - накануне я до них не добралась-были оснащены земной техникой: лабораторные столы, приборы, пульты.
      - С умом оборудовано, - одобрил ты. - Есть все, что необходимо для работы биолога, математика и... - Пауза затянулась.
      - И кого еще? - спросила я.
      - Физика и астронома, - договорил ты резко.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Так, ничего...
      Мне не понравилась твоя резкость, но я не стала заострять на ней внимание.
      За обедом Юрка болтал и болтал, фантазировал и фантазировал и завершил свои выдумки словами:
      - Во ребята позавидуют!
      У меня сжалось сердце. Ребята... Легко сказать! Вот когда впервые мне стало страшно. Я встретилась с тобой взглядом. Ты испытующе смотрел на меня. Господи! Да ты уже думал об этом! Обрывки мыслей заколотились во мне, и, побеждая все, как-то медно звучала шиворот-навыворот строчка дурацкой песенки: "Кто-то находит, а кто-то теряет..." Нахожу-теряю, нахожу-теряю... Собственно, я думала не о себе, а о Юре. Я не могла дождаться, пока сын заснет. Все валилось у меня из рук. Чего хотят от нас? Зачем все это нужно? И когда наконец вечер наступил, я все вопросы и всю нервность выплеснула на тебя. Впрочем, если быть честной, то я попробовала поговорить с табло, но "оно" отвечать не захотело. Страхов от этого не убыло.
      - Я же сказал тебе, не бойся. - Ты только хотел казаться спокойным.
      - Но что им нужно от нас?
      - Неужели непонятно? Посмотри вокруг.
      - Сто раз видала.
      - Посмотри в сто первый.
      - Ну, смотрю!
      - И что ты видишь?
      - То же, что и раньше. Все, как дома,
      - Вот тебе и ответ.
      - Какой?! Не мучай хоть ты меня! Неужели нельзя говорить по-человечески?!
      - Ты сказала: "Все, как дома". В этом и есть ответ на твой вопрос. От нас хотят, чтобы мы и вели себя, как Дома!
      - Занятно!
      - Втройне занятно, когда речь идет о мыслящих существах. Кто это может вести себя естественно в изоляции да еще под наблюдением. Даже животные не все.
      - Я не хочу!
      - Вчера ты говорила другое,
      - Я не хочу быть подопытной обезьяной.
      - Ты подопытный человек, Оля. И еще двенадцать дней никто не будет спрашивать твоего желания.
      - Хорошо. А через двенадцать дней мы откажемся, да?-Это была мольба, хотя и непонятно откуда взявшаяся.
      Ты смотрел напряженно.
      - Во всяком случае, у нас есть над чем подумать.
      Насколько все-таки ты умнее меня. А я-то радовалась;
      "Летим! Втроем!" Если я в ослеплении не увидела таких простых вещей, то сколько же более сложных еще укрыто от меня. Я боялась думать. К тому же предыдущая полуссора - мы редко разговаривали на повышенных тонах требовала примирения. И ты первый погладил мои опущенные руки.
      - Оленька! Стойкая Оленька!-Иногда ты был таким сентиментальным.
      - Да уж, стойкая.
      - Ты столько лет выносила меня, ты все вынесешь, Оленька!
      - Вот это правда!
      - Мы будем работать! Я закончу статью, которую начал там. - Ты ткнул пальцем во что-то за моей спиной. Буду наблюдать за состоянием здоровья "экипажа". А тебя научу делать анализы. И пока мы будем заняты делом, придет решение.
      Ты уговаривал одновременно и меня и себя. Но сейчас я была не столько под властью перспектив, которые ты рисовал, сколько под ощущением твоей любви. Все, что было у нас до этого, тоже было любовью. Но сейчас... Так ты еще не любил меня. Я каждой клеточкой, каждым нервом чувствовала эту обновленную, эту без примеси эгоизма любовь. И я любила тебя заново. И ты мне был так дорог, как будто я была тобой.
      Я разобрала постели. Ты поцеловал меня на сон грядущий, погасил свет. Я слышала, как ты разделся и лег.
      Я сделала было шаг в твою сторону, остановилась, тоже не cпеша разделась и легла на свою кровать. Жизнь казалась мне не такой уж плохой.
      Утром меня разбудила тревога, предчувствие чего-то непоправимого. Ты спал. Я увидела, как ты осунулся за вчерашний день. На цыпочках я вышла из комнаты. Заглянула к сыну. Тот спал безмятежно. На кухне я долго решала, что приготовить. Продуктов было много, и прекрасных. Мне не пришлось бегать из-за них по магазинам, толкаться в очередях. Меня это уже не радовало. Меня заедала тревога. Я отобрала несколько крупных помидоров, вымыла их. Простые эти действия не успокаивали.
      И тут я поняла: все дело в тебе! Я представляла себе твое лицо таким, каким только что увидела. Спящий мученик!
      Я вспомнила, как вчера бесилась. Как же ты мучился, видя это! Но только ли я была причиной твоих мук? А полет? Ты ведь не сможешь отказаться оТ него. Но если ты не откажешься, я полечу тоже. Я. А Юра? Мальчик без детской среды. Хорошо ли это? А в будущем, когда вырастет, когда придет пора влюбиться?
      Ты вошел в кухню веселый. Даже слишком веселый для твоего невыспавшегося вида.
      - Ну что? Еды полны закрома? Старается Матвеич.
      Я обратила внимание на этого "Матвеича", но не могла сразу припомнить, кто это. Однако почувствовала, что такое веселье нужно сбивать.
      - Женя, полей цветы, - сказала я как можно будничнее и сунула тебе в руки банку с водой.
      Ты кивнул. Вышел, закрыв за собою дверь. Дверь неприятно громко хлопнула. Совсем плохо - тебе изменяет выдержка.
      Матвеич, Матвеич... Когда-то давно ты что-то рассказывал мне о Матвеиче... О-о-о! Вспомнила! И расстроилась. Матвеич - служитель в вашем обезьяньем питомнике. Больше всего его интересовали проблемы пола. Он обожал активных самцов и даже лакомства им приносил. Над этой страстишкой старика некоторые посмеивались, советовали ему писать кандидатскую, а другие - и ты в их числе - относились к Матвеичу с презрением. Да, Матвеич тебе покоя не даст. И постоянное мое присутствие...
      Ты вернулся одетый по всей форме, как на работу.
      Влетел Юрка, с налету обнял меня, прижался к тебе.
      - Привет! Мамуля, какую отраву ты нам сегодня приготовила?
      - Юра!
      - Дяде Жене можно, а мне нельзя?
      - Тебе нельзя.
      - Дядя Женя, я знаете, чего думаю? "Они" такие умные потому, что у "них" вместо деревьев растут логарифмические линейки, а вместо травы цифры.
      Ты промолчал.
      - А между прочим, - Юрка внимательно посмотрел по очереди на тебя и на меня, - странненькнй у нас домик. Мы как игрушки в большой коробке. Что вы на это скажете?
      - Не фантазируй.
      - Во-первых, дядя Женя говорит, что без фантазии не бывает ученого. Мне же надо оправдывать прозвище? А во-вторых,- может, ты, мамочка,-очень язвительная была интонация, - покажешь мне, как отсюда выйти? Лично я выхода не нашел.
      По-моему, ты тоже растерялся. Правду говорить было рискованно, но это был единственный путь, чтобы укрыться от детской прозорливости:
      - Юра, я скажу тебе все, как есть. Нас похитили инопланетяне, и чтобы мы привыкли к одиночеству втроем, нас оставили в этом доме, а снаружи заперли дом и окна на большущие замки!
      - Ух ты! Ничего придумала! Подходит!
      На сегодня все. На сегодня Юра утихомирен, а что будет дальше? Ты сидел подавленный. Мои мысли постоянно возвращались к земле, к земному. Работа, дом, летние поездки, театры, берег реки, падающие под ноги абрикосы, солнце по утрам, дожди осенью, воздух в лесу, сумерки, сутолока трамваев, техникумовская читалка, - я перебирала в уме эти и тысячи других мелочей: впечатлений, событий. Одно за другим выплывали в памяти лица знакомых: близких и чужих мне людей. Теперь будете только ты и Юра. Не так уж мало. Умирая, человек теряет все.
      А мы живы. И мы очень нужны друг другу. А значит, надо жить веселее и проще.
      - Ты хотел научить меня делать анализы.
      - Да, да, - ты возвращался, по-видимому, из тех же краев, где только что побывала я. Но было ли общее в наших воспоминаниях? Думаю, не много.
      На какое-то время жизнь на корабле приняла застывшую форму. Ни о чем серьезном мы не разговаривали. Вы с Юркой целые дни проводили в научном центре-так я называла комнаты, где мне нечего было делать. Юрка за эти дни стал похож на тебя. Он копировал твои жесты, манеру говорить, слушать. Иногда даже мне казалось, что он твой сын. О тебе я и не говорю. Ты видел в нем больше, чем сына. Ты готовил преемника. И был уверен, что мальчик шагнет дальше тебя. Мне кажется, ты понимал, как поняла я, что если удастся осуществить сближение с теми, кто нас похитил, то сделает это Юра. Хотя бы потому, что он моложе и раскованнее.
      А со мной получилось вот что. Как-то я приоткрыла дверь в лабораторию. Там не было никого, кроме Юры. Мальчик сидел на полу и сосредоточенно складывал в непонятную вязь пружинки, колечки, какие-то странные загогулины, проводочки,
      - Юра!
      Он не слышал меня. Легкий розовый проводок трепыхнулся в его руке и лег в один ряд с другими такими же. И по тому радостному удовольствию, которое изобразилось на Юркином лице, я догадалась, что он решил что-то, и решил правильно.
      - Юра!
      Он уже крутил в руках следующую штуковину и думал о том, куда ее приспособить. И опять он не услышал зова. Так бывало с ним и дома: зачитается - и ничего не слышит. Но одно дело дома, другое - здесь. Так все похоже на сцену из "Снежной королевы"! Я - Герда - вхожу в ледяной замок, мой сын - Кей - играет льдинками и совершенно недоступен мне.
      Какой холод охватил меня! Как все во мне возмутилось! Я не дам отобрать у меня сына! "Эй, вы там! Да. мой мальчик интересен вам больше, чем мы с Женей. Его легче приобщить, приручить. Но, между прочим, у него есть мать!" Я не помнила себя от страха. Подбежала к сыну, смахнула с пола все, что с таким трудом он собрал, и заорала на него, забыв на время, что спокойное достоинство - одна из характернейших земных черт:
      - Ты что, не слышишь?! Оглох?!
      Юрка стоял передо мной обиженный, со слезами на глазах. Гордый в своей обиде.
      - Ты! Ты! Я старался, а ты!..
      И такое отчуждение почувствовала я в нем, так он давал понять несправедливость моего поступка, что мне стало до боли стыдно.
      - Прости, сын! Прости! - Я плакала.
      - Да ладно, ма!--Oн не видел меня раньше плачущей и испугался не меньше, чем я. - Я это теперь по пямяти соберу. Не плачь, ма!
      Я заставила себя улыбнуться.
      - Ма! Я же ничего плохого, я просто не слышал...
      - Да, да, конечно! А что это ты делал?
      - Трудно сказать... Так, пришло в голову...
      Я повела его из комнаты. "Он мой! И никогда - слышите вы! - никогда не будет вашим!" С этого дня не было секунды, чтобы во мне умолкло чувство ревнивого материнства. И, сознаюсь, это одно из самых тяжелых чувств. которые выпадает переживать матери.
      Происшедшее я обдумывала одна. Тебя посвящать не стала. Боялась, ты станешь смеяться над моим тяготением к сказкам, а потом представила, как ты говоришь: "Эмоции. Одни эмоции. Не приставай к ребенку, пусть играет, как ему нравится". Я скрыла от тебя этот случай еще и потому, что сама выглядела в нем не очень.
      Хорошо еще, что мне приходилось много учиться и работать, что на переживания оставалось не так много времени, иначе я бы, наверное, сошла с ума и вправду.