- Ты прав, Учитель, - задумчиво сказал Майя. - И я не могу понять: почему в Валимаре тебя называют Врагом? Почему говорят, что добро неведомо тебе, что ты не способен творить? Прости, если мои слова оскорбили тебя... но разве не проще жить, если понимаешь других, не похожих на тебя самого? Если не боишься?
      - Я понял тебя. Беда в том, что они не хотят понимать. Тебе, конечно, не рассказывали, что я предлагал им союз?
      - Нет...
      - Неудивительно, - Мелькор грустно усмехнулся. - Что доброе может сделать Враг? Валар страшатся нарушить волю Эру. А союз со мной означает именно это. И, чтобы никто и помыслить не мог о таком, меня именуют врагом и отступником. Значит, ничего доброго не может быть ни в мыслях, ни в деяниях моих.
      - Но ведь это не так!
      - А ты можешь считать врагом того, кто умеет любить, как и ты; кто хочет видеть мир прекрасным, как и ты; кто умеет мыслить и чувствовать, как и ты; кто так же радуется способности творить? Кто, по сути желает того же, что и ты?
      - Какой же это тогда враг?
      - В том-то и дело, - Мелькор отпил глоток вина.
      - Знаешь, - после минутного молчания тихо сказал Гортхауэр, - я пытаюсь представить себе Ауле, играющего в снежки со своими учениками.
      - И что? - заинтересовался Вала.
      - Не выходит, - вздохнул Майя. - Он не снизойдет. Наверное, ему никогда не придет в голову превратить комок снега в птицу. Ведь пользы от этого никакой. Просто красиво, интересно, забавно... А он - Великий Кузнец, потому и должен создавать только великое и нужное. К вящей славе Единого. А от такого - какая слава? Просто... на сердце теплее, что ли? Не знаю, как сказать...
      Мелькор вздохнул:
      - Когда-нибудь я расскажу тебе, что сделало Ауле таким...
      - Странник!
      Юноша обернулся.
      - Слушай, Странник, что с твоими глазами?
      Тот недоуменно пожал плечами: да вроде ничего особенного... Художник тихо рассмеялся:
      - А глаза у тебя золотые...
      - Что? - не понял Странник.
      - Золотые, как мед, как восходящее солнце. Посмотри сам!
      Странник хмыкнул:
      - И ничего смешного. И нечему удивляться. У тебя вон - синие, у Мага - зеленые, как листва на солнце...
      - Правда? - Художник вдруг посерьезнел. - Послушай, а почему?
      - Разве не всегда так было?
      - Нет... Были - серые, и у тебя, и у меня, и у него... Не понимаю. Может, Учитель ответит?
      - Раньше как-то не до этого было...
      - Мы только сейчас поняли...
      - Может, ты знаешь? Глаза разные становятся, и волосы... Почему?
      Вала улыбнулся. Какими разными они стали... Непокорные волнистые пряди темно-золотых волос разметались по плечам Странника, ведь он какой-то светлый, ясный и тонкий, как солнечный луч. У Художника взгляд цепкий и острый, но глаза - бархатисто-синие, как темный сапфир, а иссиня-черные волосы перехвачены узким кожаным ремешком. Он кажется старше: Странник в сравнении с ним - мальчишка совсем, хотя оба - из Изначальных. Но всем давно известно, что синеглазый Мастер Орэйн теряет и смелость, и уверенность, и суровость свою, стоит лишь появиться рядом маленькой хрупкой Халиэ - искусной вышивальнице и ткачихе.
      - Почему, Учитель?
      - Просто - вы Люди. А люди все разные, непохожи друг на друга, как листья дерева, как звезды...
      "Вы - Люди. Такие, какие виделись мне, когда я слышал Песнь Эа. Только они волей Эру будут недолговечны, как искры костра, и смогу ли я вернуть им то, что отнял он? Или дар свободы обернется для них карой и горем? Неужели в этом Эру окажется сильнее?"
      Разговор получился неожиданным.
      - Скажи, Гортхауэр, а другие Творцы Мира, те, что живут в Валиноре, они красивы?
      Он надолго задумался, в первый раз с изумлением осознав, что теперь безупречные лица Валар вовсе не кажутся ему прекрасными. Ни одной неверной черты, словно кто-то задался целью изобразить безупречную красоту, и это ему удалось, но в погоне за точностью и чистотой линий исчезло что-то главное, столь важное, сколь и неуловимое, и в этих лицах не было жизни. Все Валар были разными и - схожими, хотя отличались ростом и чертами лица, цветом волос и глаз. Впрочем, почти все...
      Нет, те, кого видел он вокруг теперь, стократ прекраснее. И смуглый золотоглазый мечтатель Странник, и широкоплечий насмешливый Оружейник, Гэллор-Маг, всегда задумчивый и сосредоточенный, и порывистая Аллуа, и почти величественная Оннэле Кьолла...
      - А Валиэр?
      Пожалуй, красивыми можно было бы назвать двоих: Ниенну и Эстэ. Именно потому, что на их лицах оставили след чувства. Но венец завершенности, совершенная Королева Мира - кто из Людей назовет прекрасной - ее?
      - И Король... младший брат Учителя?
      Манве. Странно: огромные сияющие глаза и длинные ресницы не делают старшего брата менее мужественным, а черты младшего почти женственны почему? Снова что-то неуловимое...
      - Послушай, Гортхауэр... я только сейчас подумал... - Странник выглядел смущенным. - Какого же цвета глаза у Учителя?
      А правда - какого? Светло-серые? Зеленые? Голубые? Разве различишь цвет звезд?.. Ему приходили в голову только сравнения: небо, море, звезды... Но ведь небо не всегда голубое, не всегда зелеными кажутся воды моря... Молния?.. Лед?.. Сталь?..
      - Не знаю. Я не знаю.
      Разными были они - Ученики Мелькора, Эллери Ахэ. Были те, под чьими руками начинал петь металл и оживал камень. Были понимавшие язык зверей и птиц, деревьев и трав, и те, кто умел читать Книгу Ночи... И тот, кто лучше прочих умел слагать песни, звался - Черным Менестрелем. Девятилучевая крылатая звезда была знаком его: совершенствование души, путь крылатого сердца. Похожи и непохожи были его баллады на те, что пел Золотоокий Майя; может, потому, что жила в них неведомая печаль. И туманились глаза тех, кто слышал песни его. И тот, кто видел знаки Тьмы, нашел способ записывать мысли. Он создал знаки тай-ан, что можно было писать на пергаменте пером и кистью, и те, что можно было высекать на камне и вырезать на дереве. И среди Эльфов Тьмы носил он имя Книжника.
      И тот, кто слышал песни земли, облекал их в форму сказок - странных и мудрых, радостных и печальных. Так говорил он: "Наши дети полюбят эти сказки; когда начинаешь открывать для себя мир, он кажется полным чудес и загадок - пусть же будет так в тех историях, что будут рассказаны им..." Мелькор улыбался, слушая его; и назвали его - Сказитель.
      Разными были они, но схожими в одном: все они называли себя Людьми, ибо, хотя и были изначально Эльфами, избрали они путь Смертных; но жизнь их была столь же долгой, сколь жизнь Перворожденных, и усталость не касалась их - разве успеешь устать, когда вокруг столько неизвестного, нового и прекрасного? И мир ждет прикосновения твоих рук, и радуется тебе, и твое сердце открыто ему...
      И радовался Учитель, видя, как растет мудрость и понимание учеников его.
      И был в Арте мир. Но недолго длился он.
      ЧАША. 488-500 Г.Г. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
      Со времени ухода Артано как-то странно начали смотреть на него в Валиноре, и многие даже сторонились. Он приписал это тому, что Ауле впал в немилость у Короля Мира и Великих, но вскоре ему представился случай убедиться, что это не так. В очередной раз предложив Кузнецу свои услуги, он услышал угрюмое: "Нет".
      - Но почему, о господин мой?
      - Что ты, что этот - в одной форме отлиты, - мрачно ответил Ауле.
      Курумо не понял его, но переспросить не решился. Однако задумался и ответ господина своего запомнил.
      Однажды он поймал на себе недобрый взгляд Тулкаса:
      - Тебе что здесь надо?
      Курумо изящно поклонился:
      - Я послан с поручением от Ауле, моего господина, о Могучий...
      - Ну, иди... - буркнул Тулкас. И за спиной Майя услышал, - вражье отродье...
      Курумо был умен - да и несложно было догадаться об истине.
      "Значит, как и Аулендил, я был создан Мелькором. И я могущественнейший и мудрейший среди Майяр, как он - среди Валар... Ну конечно! И теперь Валар просто боятся меня. Даже Тулкас. Слуга Ауле! Тоже мне - титул. Что меня ждет здесь? Участь слуги? А - там? Конечно, он примет меня, как принял Артано..." Курумо досадливо поморщился. Артано. Соперник.
      "Но разве не меня считают самым искусным из учеников Ауле? Конечно, могучий Вала оценит это. А там посмотрим. И, чтобы он не усомнился в моей преданности, я преподнесу ему великий дар, достойный Владыки!"
      - ...Что ты здесь делаешь?
      Курумо вскочил и склонился перед Кузнецом:
      - О, господин мой! Задумал я сделать чашу для Короля Мира...
      - Почему не сказал мне? - Ауле нахмурился.
      - О Великий! Ты открыл мне бездну премудрости, и многие знания дал ты мне. Но усомнился я, достоин ли считаться слугой столь мудрого Валы? Потому, если несовершенно будет изделие рук моих, лишь на мне, нерадивом ученике, будет вина. Если же дар мой будет достоин Короля Мира, станут говорить: сколь же велик Ауле, если его подмастерье, слуга его мог создать такое? И возрастет слава твоя, о мудрый господин мой.
      - А ведь и верно... Что же, я доволен тобой, и замысел твой нравится мне. Ты можешь продолжать, - слова звучали так, словно Кузнец говорил против воли.
      Курумо вновь поклонился:
      - Благодарю тебя, о мудрый. Слова твои вселяют надежду в сердце мое. Я слишком ничтожен, чтобы помогать тебе в твоих трудах; но если творение рук моих послужит славе твоей, не будет для меня награды выше этой...
      Он ушел из Валинора тихо и незаметно; Ауле нескоро хватился его.
      И у черных врат твердыни Мелькора встретил его Гортхауэр. Он не успел ничего сказать: Курумо бросился ему на шею:
      - О, брат мой, как я счастлив, что, наконец, мы вместе!
      - Но... - Гортхауэр был в растерянности.
      - Веди меня к Властелину, скорее!
      Курумо следовал за шедшим впереди Черным Майя:
      - Сколь неустрашим ты, брат мой! Я преклоняюсь перед твоим мужеством и решимостью твоей; даже испытывая все унижения и презрение, которыми окружили меня в Валиноре, я не сразу осмелился пойти за тобой...
      Они вошли в тронный зал, и Курумо, рыдая, бросился к ногам Мелькора, обняв его колени:
      - Наконец-то, господин мой! Наконец-то я пришел к тебе!
      Мелькор ошеломленно смотрел на него и, наконец, выговорил:
      - Встань, что ты? Как можешь ты так унижаться?!
      - Нет мне прощения, о Великий! Я ведь тоже был с ними и служил тем, кто осмелился противостоять тебе! Но я прозрел, я понял все величие замыслов твоих. Мое место здесь, подле тебя, господин мой... Как же я рад, что постиг, наконец, истину!
      - Встань, я прошу тебя...
      - Нет, Великий, я - прах у ног твоих, я недостоин... Простишь ли ты меня? - он хотел припасть к руке Мелькора, но тот почти в ужасе вырвал руку и, встав, поднял Курумо с колен:
      - Ну, хорошо, хорошо, я прощаю тебя, прощаю, если тебе так нужно это...
      - Благодарю тебя, о Великий... Снизойдешь ли ты до того, чтобы принять мой дар?
      Чаша червонного золота, изукрашенная изумрудами и рубинами, оплетенная тонким алмазным узором. Витая ножка, обвитая лентой из четырехгранных бриллиантов. Искусная работа... но даже на вид - как тяжела... "Как же я подниму ее?.." - успел подумать Мелькор.
      - Только ты - истинный Властелин Мира - достоин пить из такой чаши.
      - Властелин Мира?..
      - Конечно же, господин! Смешно слышать, как Манве величают Королем Арды. Власть его простирается не дальше пределов Валинора; воистину, лишь ты правишь миром, о господин мой...
      - Почему ты называешь меня господином? - справившись с удивлением, спросил Мелькор.
      - Как же иначе? Все в Арде послушно твоей воле; мы - лишь слуги твои, которым недоступны глубина и величие замыслов твоих.
      - Прекрати, - решительно оборвал речь Курумо Черный Вала.
      - Я разгневал тебя, о Великий? Умоляю, прости ничтожного слугу твоего.
      Курумо распростерся перед троном.
      - Встань! Если хочешь стать моим учеником - не смей унижаться! Как можешь ты называть меня господином? Здесь ты не слуга - ты свободен!..
      - Я понял тебя, Великий, да будет так, как ты хочешь. Но скажи мне ведь ты примешь мой дар? Ты не отвернешься от меня?
      - Нет... нет. Только скажи, почему ты сделал эту чашу?
      - Я рад объяснить тебе, Великий... Прости, если я что-то скажу неверно, ибо я еще мало постиг, и невелики знания, что мог дать мне Ауле. Золото - металл властителей, потому избрал я для творения моего этот материал. Три камня сочетаются в этой чаше: рубин - камень власти, изумруд, изгоняющий тоску и дарящий радость, и алмаз - знак победителей и могучих воинов, подобный всесильной воле твоей, ибо несокрушим он... Скажи, Великий, неужели я ошибся?
      - Нет... Но все, что сказал ты - взгляд лишь с одной стороны. Поговори с Мастером - он объяснит тебе...
      - Одно кажется мне непонятным, Мастер: я не видел здесь изделий из золота. Даже украшения у вас - из других металлов. Вот твое кольцо; оно красиво, но ведь это сталь? Подумай - разве не возросла бы красота кольца, будь оно золотым?
      - Я понимаю тебя, Курумо. Но учитель говорит, что золото - тяжелый и надменный металл, немногим под силу подчинить его своей воле и изменить его суть. Маги и целители предпочитают серебро, металл Луны, не терпящий крови, дающий власть над сутью вещей и над собой. Серебро - это мудрость и спокойствие, и означает - равновесие.
      - Это я понимаю; но - сталь? Разве она не значит - власть силы?
      - Прости меня, но снова ты смотришь только с одной стороны. Все зависит от тех рук, что касаются стали. Сталь - это воля и верность; сталь - металл защитников и ничем не ниже серебра. Но выше всех металлов мы ценим - железо.
      - Может ли это быть? Железо - металл грубый и косный...
      - И снова - ты прав лишь отчасти. Железо - древний металл, хранящий множество великих тайн. Но откроются они только истинно мудрым. Высокой мудростью и величайшим искусством должен обладать мастер, чтобы работать с железом. У этого металла - своя воля. Мы только начинаем постигать его тайны, а Учитель, кажется, знает все... знаешь, в его руках железо поет...
      - А что же Гортхауэр?
      - О, ему открыто многое. Он - первый из учеников Мелькора.
      Курумо поморщился. Упоминание об Артано было неприятно. "Золото низший металл? Много они понимают в металлах!"
      - А камни? - вслух спросил он. "Уж об этом-то я наверняка знаю все".
      - Ты ответил Учителю верно, но... Взгляни на этот рубин: он похож на пламя и горячую кровь, но в то же время холоден, как лед. Та же двойственность - и в его свойствах, и в свойствах других камней. Рубин знак не только власти, но и беды, алмаз - еще и камень целителей, а значение изумруда - красота природы и любовь Мироздания. Разве ты не знал?
      - Конечно знал, но...
      Курумо не окончил фразы, но, похоже, Гэлеон-Мастер и не ждал продолжения.
      "Сам не пожелал объяснить. Не снизошел. Отослал к этому недоучке, Ну, да ничего. Он скоро поймет, что я достоин большего. Я докажу..."
      - Гэлеон!
      - Да, Учитель?
      - Взгляни; нравится тебе эта чаша?
      Мастер задумался, потом промолвил неуверенно:
      - Не знаю, Учитель... Я не вижу изъянов... Никогда не видел я столь тонкой работы по золоту, и камни подобраны умело и искусно... все пропорции соблюдены, но...
      - Но?
      - Прости, Учитель, но почему-то мне даже не хочется касаться ее, кажется Гэлеон сам был удивлен своими словами. - Кто сделал это?
      - Мой... ученик, - Мелькор запнулся на этом слове. Медленно поднес чашу к губам...
      Червонное ли золото сыграло злую шутку с его зрением, или было это отзвуком того, что - будет, но на мгновение почудилось - до краев наполнена чаша густой кровью. Наваждение? Но откуда на губах - солоноватый привкус?..
      В ужасе и отвращении Мелькор отшвырнул тяжелую чашу. Она зазвенела, покатившись по каменным плитам. Мелькор прикрыл глаза дрогнувшей рукой.
      - Что с тобой, Учитель?!
      - Ничего... ничего... Мне показалось...
      "Что же за дар ты поднес мне, Курумо? Чья кровь в этой чаше - чьей крови дал ты испить мне? Это - знак; это проклятый дар - видеть, не зная, не понимая, что видишь..."
      Разлитое вино больше не напоминало кровь, и он понимал, что это было лишь видением... но - слишком ярким и отчетливым.
      ПОЛЫНЬ. ГОД 497 ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
      ...Выбор Звездного Имени - кэннэн Гэлиэ - праздник для всех. И даже среди зимы, она знала, будут цветы. Тем более сегодня - в День Звезды: двойной праздник. Она выбрала именно этот день, а с нею - еще двое, оба двумя годами старше. На одну ночь они трое - увенчанные звездами, словно равны Учителю: таков обычай. Но это все еще будет...
      А сейчас - трое посреди зала, и Учитель стоит перед ними.
      - Я, Артаис из рода Слушающих-землю, избрала свой Путь, и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру имя Гэллаан, Звездная Долина.
      - Перед звездами Эа и этой землей ныне имя тебе Гэллаан. Путь твой избран - да станет так.
      Рука Учителя касается склоненной темноволосой головы, и со звездой, вспыхнувшей на челе, девушка выпрямляется, сияя улыбкой.
      - Я, Тайр, избираю Путь Наблюдающего Звезды, и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру имя Гэллир, Звездочет.
      - Перед звездами Эа и этой землей...
      Последняя - она. И замирает сердце - только ли потому, что она младшая, рано нашедшая свою дорогу?
      Как трудно сделать шаг вперед...
      - Я, Эленхел...
      Она опускает голову, почему-то пряча глаза.
      - ...принимаю Путь Видящей и Помнящей... и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру...
      Резко вскидывает голову, голос звенит.
      - ...то имя, которым назвал меня ты, Учитель, ибо оно - знак моей дороги на тысячелетия...
      Знакомый холодок в груди: она не просто говорит, она - видит.
      - ...имя Элхэ, Полынь.
      Маленькая ледяная молния иголочкой впивается в сердце. Какое у тебя странное лицо, Учитель... что с тобой? Словно забыл слова, которые произносил десятки раз... или - я что-то не так сделала? Или - ты тоже видишь?
      Ее охватывает страх.
      - Перед звездами Эа и... Артой... отныне... - он смотрит ей в глаза, и взгляд у него горький, тревожный, - и навеки, ибо нет конца Дороге... имя твое - Элхэ. Да будет так.
      Он берет ее за руку - и это тоже непривычно - и приводит пальцами по узкой, доверчиво открытой ладони. Пламя вспыхивает в руке - прохладное и легкое, как лепесток цветка.
      "Сердце Мира - звездой в ладонях твоих..."
      Несколько мгновений она смотрит на ясный голубовато-белый огонек, потом прижимает ладонь к груди слева.
      Учитель отворачивается и с тем же отчаянно-светлым лицом вдруг выбрасывает вверх руки - дождь звездных искр осыпает всех, изумленный радостный вздох пролетает по залу, где-то вспыхивает смех...
      - Воистину - Дети Звезд...
      Он говорит очень тихо, пожалуй, только она и слышит эти слова.
      - А ты снова забыл о себе.
      Он переводит на Элхэ удивленный взгляд. Та, прикрыв глаза, сосредоточенно сцепляет пальцы, потом раскрывает ладони - и взлетает вокруг высокой фигуры в черном словно снежный вихрь: мантия - ночное небо, и звезды в волосах...
      - Где ты этому научилась? - он почти по-детски радостно удивлен.
      - Не знаю... везде... Мне... ну, просто очень захотелось, - она окончательно смущена. Он смеется тихо и с полушутливой торжественностью подает ей руку. Артаис-Гэллаан и Тайр-Гэллир составляют вторую пару.
      ...А праздник шел своим чередом: искрилось в кубках сладко-пряное золотое вино, медленно текло в чаши терпкое рубиновое; взлетал под деревянные своды стайкой птиц - смех, звенели струны и пели флейты...
      - Учитель, - шепотом.
      - Да, Элхэ?
      - Учитель, - она коснулась его руки, - а ты - ты разве не будешь играть?
      - Ну, отчего же... - Вала задумался, потом сказал решительно. Только петь будешь - ты.
      - Ой-и... - совсем по-детски.
      - И никаких "ой-и"! - передразнил он на удивление похоже и, уже поднимаясь, окликнул:
      - Гэлрэн! Позволь - лютню.
      Все умолкли разом: менестреля и так никто никогда не прервет, а если Учитель сам будет играть... Странный выдался вечер нынче, что и говорить!
      Только что - смех и безудержное веселье, но взлетела мелодия прозрачная, пронзительно-печальная, и звону струн вторил голос - Вала пел, не разжимая губ, просто вел мелодию, и тихо-тихо перезвоном серебра в нее начали вплетаться слова - вступил второй голос, юный и чистый:
      Андэле-тэи кор эме
      Эс-сэй о анти-эме
      Ар илмари-эллар
      Ар Эннор Саэрэй-алло...
      О ллаис а лэтти ах-энниэ
      Андэле-тэи кори'м...
      Два голоса плели кружево колдовской мелодии, и мерцали звезды, и даже когда отзвучала песня, никто не нарушил молчания - эхо ее все еще отдавалось под сводами и в сердце...
      ...пока с грохотом не полетел на пол тяжелый кубок.
      Собственно, сразу никто не разобрался, что происходит; Учитель только сказал укоризненно:
      - Элдхэнн!
      Дракон смущенно хмыкнул и сделал попытку прикрыться крылом.
      - И позволь спросить, зачем же ты сюда заявился?
      Резковатый металлический и в то же время какой-то детский голосок ответствовал:
      - Я хотел... как это... поздравить... а еще я слушал...
      - И - как? - поинтересовался Вала.
      Дракон мечтательно зажмурился.
      - А кубок зачем скинул?
      Дракон аккуратно подцепил помянутый кубок чешуйчатой лапой и со всеми предосторожностями водрузил на стол, не забыв, впрочем, пару раз лизнуть тонким розовым раздвоенным язычком разлитое вино:
      - Так крылья же... опять же, хвост...
      Он-таки ухитрился, не устраивая более разрушений, добраться до Валы, и теперь искоса на него поглядывал, припав к полу: ну, как рассердится?
      - Послу-ушать хочется... - даже носом шмыгнул - очень похоже, и просительно поцарапал коготком сапог Валы: разреши, а?
      - Ну, дите малое, - притворно тяжко вздохнул тот. - Эй!.. а эт-то еще что такое?
      Элхэ перестала трепать еще мягкую шкурку под узкой нижней челюстью дракона - дракон от этого блаженно щурил лунно-золотые глаза и только что не мурлыкал.
      - А что?.. ну, Учитель, ну, ему ведь нравится... смотри!
      Элдхэнн в подтверждение сказанного мягко прорычал что-то.
      Гортхауэр беспокойно взглянул на своего младшего брата: еще скажет чего, вон на лице так и читается - нашли, мол, чем заняться! Тот однако промолчал, хоть и нахмурился недовольно, пренебрежительно кривя губы. Вот и славно.
      - Слушай, Элхэ, хочешь его домашним зверьком взять - так прямо и скажи! - притворно возмутился Вала.
      Элхэ в раздумье сморщила нос.
      - А это мысль, Учитель! - просияв, заявила она через мгновение.
      В ответ раздался многоголосый смех и крики: "Слава!" Вала тоже рассмеялся облегченно: ну вот, все-таки совсем девочка! а то взгляд - даже не по себе стало. Видящая и Помнящая. Кроме нее, такой путь избрали всего трое. Двенадцать лет - и Видящая. Не бывало еще такого...
      Все-таки тревожно на сердце.
      - ...А песня, Гортхауэр!.. Видел, как Гэлрэн на нее смотрел?
      Ученик лукаво взглянул на Учителя:
      - А - подрастет?
      - Хм... Остерегись - как бы и тебя не приворожила!
      Но какие глаза!.. Словно ровесница миру. "Знак Дороги на тысячелетия"...
      ...Здесь было так холодно, что трескались губы, а на ресницах и меховом капюшоне у подбородка оседал иней. Она уже подумала было не вернуться ли, и в это мгновение увидела их.
      Крылатые снежные вихри, отблески холодного небесного огня - это и есть?..
      - Кто вы?
      Губы не слушались. Шорох льдинок, тихий звон сложился в слово:
      - Хэлгеайни...
      Она улыбнулась, не ощущая ни заледенелого лица, ни выступившей в трещинах рта крови.
      Она не смогла бы объяснить, что видит. Музыка, ставшая зримой, колдовской танец, сплетение струй ледяного пламени, медленное кружение звездной пыли... Она стояла, завороженная неведомым непостижимым чудом ледяного мира - мира не-людей, Духов Льда.
      "Откуда же вы..."
      Она уже не могла спросить - только подумать. Не знала, почему - время остановилось в снежной ворожбе, и не понять было, минуты прошли - или часы. Была радость - видеть это, невиданное никем.
      Они услышали.
      "Тэннаэлиайно... спроси у него..."
      Шесть еле слышных мерцающих нот - имя. Она повторила его про себя, и каждая нота раскрывалась снежным цветком: ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях. Тэннаэлиайно. Она смотрела, пока не начали тяжелеть веки, и звездная метель кружилась вокруг нее - это и есть смерть?.. - как покойно... Уже не ощутила стремительного порыва ветра, когда черные огромные крылья обняли ее.
      - Элхэ... вернись...
      Как тяжело поднять ресницы... Ты?.. Тэннаэлиайно... Нет сил даже улыбнуться. Как хорошо...
      Он погладил ее серебристые волосы:
      - Все хорошо. Теперь спи. Птицы скажут, что ты у меня в гостях, никто не будет тревожиться.
      Она прижалась щекой к его ладони и снова закрыла глаза.
      - Учитель... Ты так и просидел здесь всю ночь?
      - И еще день, и еще ночь. Как ты?
      - Я была глупая. Мне так хотелось увидеть их... Хэлгеайни. Они... они прекрасны. Я не сумею рассказать... Но я бы... я бы умерла, если бы не ты. Прости меня...
      - Сам виноват. Я знаю тебя - не нужно было рассказывать. После той истории с драконом...
      На щеках Элхэ выступил легкий румянец.
      - Ты не забыл?
      - Я помню все о каждом из вас. Конечно, тебе захотелось их увидеть.
      Она опустила голову:
      - Ты не сердишься на меня, Тэннаэлиайно?
      - Не очень, - он отвернулся, пряча улыбку. - Подожди... как ты меня назвала? Они - говорили с тобой?
      - Я не уверена... Я думала, мне это приснилось. Просто это так красиво звучит...
      - Они редко говорят словами... - поднялся. - Я пойду. Есть хочешь?
      - Ужасно!
      Он рассмеялся:
      - В соседней комнате стол накрыт. Потом, если хочешь посмотреть замок или почитать что-нибудь - спроси Нээрэ, он покажет.
      - Кто это?
      - Первый из Духов Огня. Ты их еще не видела?
      Она склонила голову набок, отбросила прядку волос со лба:
      - Не-ет...
      - Они, правда, не слишком разговорчивы, но ничего. Я скоро вернусь.
      - Нээрэ!..
      Двери распахнулись, и огромная крылатая фигура почтительно склонилась перед девочкой. Она ахнула, завороженно глядя в огненные глаза.
      - Это ты - Дух Огня?
      - Я, - голос Ахэро прозвучал приглушенным раскатом грома.
      Элхэ протянула ему руку.
      - Осторожно. Можешь обжечься. Руки горячие. Эрраэнэр создал нас из огня Арты...
      "Эрраэнэр - крылатая душа Пламени..."
      - ...Я понимаю его, когда он говорит, что любит этих маленьких.
      - Ты знаешь, что такое - любить?
      Нээрэ долго молчал, подбирая слова.
      - Они... странные. Я бы все для них сделал, - он запахнулся в крылья как в плащ, в огненных глазах появились медленные золотые огоньки; задумался. - Такие... как искры. Яркие. Быстрые. И беззащитные.
      На этот раз он умолк окончательно.
      - Проведи меня в библиотеку, - попросила Элхэ.
      Балрог кивнул.
      Едва увидев того, что - в расшитых золотом черных одеждах - стоял у стола, она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок. Понять причину этого она не могла, потому всегда упрекала себя за смутную неприязнь к Майя Курумо.
      Майя Курумо. Но ведь Гортхауэр - просто Гортхауэр, хотя - тоже Майя, а вспоминаешь об этом мимолетно, когда видишь, что даже раскаленный металл не причиняет его рукам вреда...
      - Что ты здесь делаешь?
      Вопрос, хоть и заданный голосом мягким, почти ласковым, заставил ее смешаться; она беспомощно пролепетала:
      - Я?.. Я в гостях... у Учителя...
      - Зачем?
      Она с трудом справилась с собой:
      - Просто... Ничего особенного. А что ты читаешь?
      Майя снисходительно улыбнулся:
      - Тебе еще рано, девочка. Ты ничего не поймешь.
      Голос Элхэ дрогнул от обиды; никто и никогда еще не говорил с ней так:
      - Я избрала Путь. Уже три зимы минуло; ты забыл?..
      Снова равнодушно-снисходительная улыбка:
      - Не могу же я помнить всех.
      Она порывисто шагнула к дверям, но вдруг испугалась, что обидела этим Майя.
      - Я ранила тебя? Я не хотела, правда...
      Майя удивленно приподнял брови и, снова принявшись за книгу, бросил:
      - Вовсе нет.
      Только выйдя из библиотеки она почувствовала, что дрожит, словно от холода. Страх. Не страх опасности, а что-то неопределенное, душно-липкое, похожее на щупальца серого тумана... а это откуда? Кажется, Учитель что-то говорил... или нет?
      "Учитель. Тысячу раз произносишь про себя его имя - это имя, единственное, и никогда вслух. Не смеешь. Тысячу раз - безумные слова, и никогда не скажешь их. Лучше не думать об этом. И - ни о чем другом. Скорее бы ты вернулся, Учитель. Учитель".
      По этому замку можно просто бродить часами. Просто ходить и смотреть, вслушиваясь в еле слышную музыку, стараясь унять непокой ожидания.
      Она поднялась на верхнюю площадку одной из башен, словно кто-то звал ее сюда...
      ...Он медленно сложил за спиной огромные крылья, все еще наполненный счастливым чувством полета, летящего в лицо звездного ветра и свободы. И услышал тихий изумленный вздох. Девочка протянула руку и, затаив дыхание, словно боясь, что чудо исчезнет, коснулась черного крыла. Тихонько счастливо рассмеялась, подняв глаза:
      - Учитель... у тебя звезды в волосах, смотри!
      Он поднял было руку, чтобы стряхнуть снежинки, но передумал.
      - Пойдем. Так ты никогда не поправишься - без плаща на ветру...
      "Это как сон. Или сказка. Но сны и сказки длятся недолго и быстро забываются... Это - когда сказки счастливые. А моя видно - горше полыни. Или ты - чувствуешь это, поэтому дал мне такое имя... Все это закончится. Все это скоро закончится. Ненавижу себя, лучше бы мне не родиться Видящей... И если бы знала, что произойдет... Чувствовать - но не знать, не предупредить... Я увижу - но тогда будет поздно".