Глашатаем Манве был Соронтур, Великий Король Орлов. Стоя на вершине одного из пиков Гор Ночи, что Эльфы назвали Тангородрим, слушал его Черный Вала, и Гортхауэр, Ученик его, был рядом с ним.
      - Так говорит Король Мира Манве Сулимо к Морготу, Черному Врагу. Проклятье Валар на тебе, и в должный час кара их падет на тебя, и не будет пощады тебе. Твой прихвостень мертв, и так будет с каждым, кто посмеет идти за тобой. Будь проклят!
      - Я убью его! - хрипло выдохнул Гортхауэр.
      Мелькор стиснул его плечо.
      - Мы не убиваем посланников.
      "...Я все объясню им - не может быть, чтобы они не поняли! Ведь ты сам говорил - все Валар равно любили Арду, все пришли в мир, чтобы творить... Они должны понять!.."
      "Зачем я отпустил тебя! Ты поверил мне, а я... Брат мой, прости меня - ты доверил мне часть своего сердца: ученика своего. А я не сумел защитить его. Воистину, проклятье на мне. И нет мне прощения".
      С победным клекотом описав круг над вершиной, Соронтур направился в сторону Валинора.
      ...Тих и темен был покой, в котором лежал ученик Намо, посланник Мелькора. И Вала укрыл его осторожно, как ребенка, черным с густо-лиловым подбоем - цветов Мелькора и Намо - плащом.
      "Вот ты и вернулся - ученик мой, мальчик мой... Каким очнешься ты от смертного сна? - не знаю. Знаю одно: все равно ты уйдешь. Ты уйдешь к нему, и не мне останавливать тебя, ученик мой. И будет время встречи - но так нескоро... Прости меня..."
      ДЕТИ АРТЫ. 870-872 Г.Г. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
      ...Когда они проснулись, им в глаза светило восходящее солнце, и они смеялись, увидев Великий Огонь и Великий Свет. И потому Эльфы назвали их племенем Солнца. Они не боялись Света, они не боялись Тьмы, ибо умели смотреть и могли видеть. Не думали о них в Валиноре, ибо чужими Валар были они - непонятные, свободные, дерзкие, любознательные. Слишком похожие на Проклятого. И никто не пришел к ним из Валинора. Тот, кто встретил их, носил черные одежды и прятал руки в складках крылатого черного одеяния. И они, увидев его, смеялись как дети, да они и были детьми. И впервые со дня казни Эльфов Тьмы Проклятый улыбнулся. Но улыбка покинула его точеное суровое лицо, когда он увидел Четверых. Он не спросил - кто они, он сразу это понял. Он не спросил о том, зачем они здесь - он и это понял. Он спросил одно:
      - Куда вы хотите их вести? Чего вы хотите от них?
      Не сразу он получил ответ - они робели. Айо выступил вперед и, поклонившись, ответил за всех:
      - Великий Вала, мы не думали об этом. Они непонятны нам, но почему-то они нам дороги... Наверное, мы хотели бы просто быть рядом... Охранять... Просто любить их. В них есть что-то непонятное, одновременно высокое и печальное...
      - Все истинно высокое печально, - негромко сказал Проклятый.
      - Да, так... Они странны и притягательны. Валар учили Эльфов, но чему их научим мы? Я боюсь их учить и в то же время хочу этого.
      - Незачем учить. Вернее, учить так, как учили Эльфов. Они все поймут сами. Они - Люди, и их знание выше, ибо оно будет не дано, а найдено. Они - выше Эльфов, ибо свободны, и у них есть выбор.
      - Выбор? Между чем и чем? - спросил, очнувшись от немоты, Золотоокий.
      Черный Вала внимательно посмотрел на Четверых, и что-то странное промелькнуло в его глазах. Уголок его рта дернулся, и вымученная кривая улыбка появилась на его лице.
      - Поймете сами. Хотя и не Люди... - он говорил, словно сам с собою. Арта меняет всех, даже Бессмертных. Выбор будет и у вас...
      Он усмехнулся.
      - Странные вы все-таки. Вы - не со мной, но и не против меня. Вы - не со мной, а идете моим путем. Вернее, не моим. Мы просто идем рядом... Не боитесь?
      - Чего мы должны бояться? - встрепенулся Охотник.
      - Например, меня. Или - тех. Ведь они могут принять вас за моих союзников. А за это карают жестоко, - это слово показалось ударом меча о щит.
      - Великий Вала, мы ведь здесь давно и видели твои деяния, - мягко молвила Весенний Лист или, как называл ее на непонятном языке Золотоокий, Ити. Он говорил, что это означает все, что только что проросло, выглянуло из семени:
      - Ты создаешь прекрасное, а это не может напугать. Это верно, что мы не с тобой, но мы не против тебя, скорее наоборот. Не беспокойся, мы не сделаем тебе зла.
      Вала тихо рассмеялся.
      - Благодарю тебя, прекрасная госпожа, ты прямо-таки успокоила меня. Теперь мне некого бояться. А то я очень вас испугался.
      Он недолго говорил с ними. Был - и ушел, крылатый Черный Вала. И почему-то спокойно стало на душе у Четверых.
      ...И несли Люди странные и смутные легенды о добрых непонятных богах. Они не знали их имен, ибо те не называли себя; они плохо помнили их, ибо те нечасто попадались им на глаза. Они говорили мыслями, и мысли возникали в сердцах у Людей, и странные образы и слова... Люди думали - они сами догадались о чем-то, и никто не разубеждал их. И все же Люди умели видеть, и потому смутно видели Четверых, дорисовывая в воображении их образы, и разные давали им имена, и помнили о добрых богах даже тогда, когда Эдайн стали союзниками Эльфов...
      РЫЦАРИ СВЕТА. 1-4 ГОДЫ ОТ ВОЗВРАЩЕНИЯ НОЛДОР В БЕЛЕРИАНД. I ЭПОХА
      - Учитель...
      Вала обернулся к Гортхауэру; по его лицу скользнула тень удивления уж слишком странно звучал голос Ученика.
      - Учитель... позволь...
      Глаза Майя горели темным лихорадочным огнем. Мелькор поднялся, успокаивающим жестом положил руку на плечо Ученика. Тот вздрогнул.
      - Да что с тобой? Говори.
      - Не могу больше видеть... это... - Майя поднял руку, но отдернул почти мгновенно, не осмеливаясь коснуться матово поблескивающего темного, с неуловимым отливом в синеву, глухого браслета на запястье Валы. - Я попробую... снять... А раны, - он вскинул на Учителя умоляющие глаза, раны я залечу потом, я умею, ты же знаешь...
      - Это невозможно, - как-то хрипло ответил Вала.
      - Нет, нет! Я думал... искал... Это же только железо! Смотри, - Майя показал узкую полоску металла, щерящуюся острыми мелкими зубцами, - ничто не устоит, даже камень - я пробовал... Позволь!
      - Это невозможно, - повторил Мелькор.
      - Почему?
      Вала не смог ответить. Но - как убедить, если просто знаешь и не можешь объяснить?
      - Позволь...
      - Хорошо.
      ...В отличие от внешней, гладкой, внутренняя сторона железного браслета была неровной и зернистой. Когда, вслед за движением узкой режущей полоски наручник сдвинулся к запястью, весь мир заволокла багровая пелена боли, и Вала закусил губу, с трудом подавив стон. Нескоро показалось, прошли века боли, - он услышал, как сквозь туман, срывающийся отчаянный шепот Гортхауэра:
      - Не получается... Не получается...
      С трудом разлепил веки. Гортхауэр стоял на коленях - бледный, потрясенный. Его руки и рукава одежды, также, как и руки Валы, были перемазаны кровью; бесполезная полоска светлого металла, что тверже камня, валялась на полу. На гладкой поверхности наручника не осталось даже царапины. Недаром Воротэмнар - "Те, что сковывают навеки".
      "...и оковы ненависти не разбить..."
      Наверное, он произнес эти слова вслух, потому что Гортхауэр вдруг уткнулся ему в колена и застыл так, вздрагивая всем телом...
      4 ГОД I ЭПОХИ. ДАГОР-НУИН-ГИЛИАТ
      Из "дневника" Майдроса:
      ...не могу смотреть в глаза Финакано. Стыдно. Не знаю, проклинал ли он меня в те страшные дни, когда они, преданные нами, погибали во льдах Хэлкараксэ - я бы проклинал. И ни к чему сейчас не приведут мои поздние оправдания, что я был против воли отца, что не хотел сжигать корабли. Корабли были сожжены, из разорванной веревки целую не сделаешь без узла. Я, пожалуй, куда лучше понимаю его отца. Думаю, если бы наш отец остался в живых, то обязательно была бы вторая резня, только теперь Нолдор убивали бы не Тэлери, а друг друга. Нолофинве перенес на нас свою неприязнь к отцу. Правда, душой он помягче его, но после того, как он заявил, что и мы отвечаем за отцовский грех, я больше не надеюсь на окончательное примирение.
      Но неужели Финакано все-таки сумел простить?
      ...Думаю, вряд ли кто из нас покинет Средиземье быстро и по доброй воле. Хотя наша цель вернуть Камни и покарать Врага, но это так далеко! А здесь то, чего так не хватало Огненному Духу Нолдор: красота, неизвестность, опасность и свобода. Я хорошо теперь понимаю отца, и не жалею о своей клятве. Да, он умел говорить. И тогда, после убийства деда, не только гнев, но и восторг двигали мной. Я предчувствовал свободу. Мы стояли вокруг отца, и мечи наши были раскаленно-красными в свете факелов, и я орал, не помня себя, вместе со всеми...
      Нолофинве тоже слишком горд, чтобы возвращаться назад с пустыми руками, на позор и посмеяние. Вот веселился бы Арафинве! Даже если мы не достигнем цели, мы не будем просить помощи. А то получится точь-в-точь так, как говорил отец: мы будем выглядеть как капризные дети, а Валар как настойчивые нянюшки: сколько не считай себя самым главным, нянюшки своего все равно добьются, а ты и не заметишь.
      ...Как это ни кощунственно, хорошо, что отец погиб раньше, чем встретился с Нолофинве. Говорили мне, что сын Индис очень хотел повстречаться со старшим братом, и явно не для радостных объятий...
      ...Да, отец дрался бешено, недаром его назвали Феанаро. И победа казалась близкой, и Орки бежали перед нами, но мы слишком высоко ставили себя и презирали Врага и его тварей. Я никогда не забуду этого черного страшного великана - он был выше отца на голову - с крыльями дыма за плечами и огненными глазами. Отец, видимо, был так поражен, что Валарауко одним ударом опрокинул его наземь и ушел, даже не посмотрев в нашу сторону. Презирал нас, нас, Нолдор! Но мы были поражены ужасом и отступили поспешно, хотя никто уже не противостоял нам.
      ...Никогда не забыть первого впечатления от встречи с Орком. Ужаснее всего, что они слишком похожи на нас. Слишком. И я боюсь - не знаю почему - что могу стать слишком похожим на них...
      5 ГОД I ЭПОХИ
      ...И в тот же час, когда смерть настигла Феанаро, к сыновьям его пришло посольство Мелькора, Властелина Тьмы, с предложением мира.
      Тогда Майдрос Высокий, старший сын Феанаро, так сказал братьям своим:
      - Ныне должно нам поступить так: сделаем вид, что согласны вести переговоры с Морготом и встретимся с его посланниками в назначенном месте. Мыслю я, что предложение мира не больше, чем ловушка, в которую хочет заманить нас Враг. Но мы не так доверчивы и глупы, как полагает он: не посольство, а войско пойдет со мной. Если все обещания Врага - ложь, никто из слуг Моргота не вернется в Ангамандо. Если же нет - мы захватим пленных и будем диктовать Врагу свои условия...
      Он не договорил. Но одна мысль возникла как у Майдроса, так и у братьев его: повод для переговоров слишком серьезен, быть может, сам Черный Властелин будет вести их. Тогда, Нолдор не сомневались в этом, удастся схватить и самого Моргота. Доставив его в Валинор, Нолдор вполне могли рассчитывать на прощение и милость Валар. Кроме того, сыновья Феанора получили бы и Сильмариллы, ради которых покинули Валинор и из-за которых были прокляты Мандосом.
      Потому отборное войско Нолдор сопровождало Майдроса. Но эльфийский отряд не остался незамеченным. Когда известия достигли Мелькора, с ледяной яростью в глазах он сказал:
      - Я дал потомкам проклятого рода последнюю возможность изменить их судьбу. Если они не хотят решать дело миром, я буду говорить с ними по-другому.
      Так и случилось, что оба посольства явились в сопровождении войск; но войско Мелькора было больше, и были в нем Ахэрэ. Засады не было. Была стычка, в которой погибли эльфийские воины. Но, по приказу Мелькора, Майдрос был взят в плен и доставлен в Аст Ахэ. Тогда братья Майдроса отступили в укрепленный лагерь в Хитлум, Туманной Долине.
      И в то время снова пришли к ним посланцы Мелькора, дабы возвестить волю его:
      - Так говорит Мелькор, Властитель Тьмы, к Нолдор из рода Финве, сыновьям Феанаро. Да будет Майдрос заложником в Аст Ахэ до той поры, пока Нолдор не прекратят войну и не покинут эти земли; да возвратятся они на Запад или же уйдут на юг Эндорэ.
      Но так решили сыновья Феанаро, братья Майдроса: Моргот обманет их и не даст свободы Майдросу. Вернуться в Валинор они не могли: проклятье Намо и клятва Феанаро равно удерживали их. Не желали они ни прекращать войн с Врагом, ни покидать земли Белерианда, которые хотели подчинить себе и где желали основать королевства потомков Финве. Жажда власти, стремление вернуть Сильмариллы - достояние их рода, желание отомстить Врагу - все это в их глазах стоило много больше, чем жизнь их старшего брата.
      Главой посольства Мелькора был человек с Востока именем Улф. Впервые Элдар Валинора видели человека; но им не было дела до того, что за существо перед ними.
      Он был посланником: его выслушали.
      Он был посланником Врага: выслушав, его обезглавили.
      И тело его отдали псам, и голову его швырнули к ногам сопровождавших его.
      Когда Мелькор узнал о смерти посланного, боль и холодная ярость поднялись в сердце Валы; и услышав решение сыновей Феанаро, приказал он привести Майдроса.
      - Что мне делать ныне с тобой, Нолдо, потомок Финве, сын Феанаро? Ты видел сам: братья твои отреклись от тебя. Я не хочу убивать тебя - в этом нет смысла. А отпустить тебя, - Вала прикрыл глаза и стиснул руки, но голос его был ровным, - отпустить тебя не могу.
      - Делай, что хочешь, убийца, раб, падаль! Подлостью удалось тебе захватить меня в плен...
      - Ты забываешь, Нолдо, я предлагал мир. Вы выбрали - войну.
      - Род Феанаро еще отомстит тебе, палач!
      - Род Феанаро? - жестко усмехнулся Вала. - Знаешь ли ты, кто была его мать?
      - Мириэль Сэриндэ была Нолдэ!
      - Среброволосая и темноглазая? Тайли Мириэль была из Эльфов Тьмы, и в твоем отце - половина их крови.
      - Ты лжешь!
      - Лгу? - посмотри на своих братьев! Маглор умеет слышать песни мира так же, как они! И разве никогда тебе не казались черными глаза Келегорма? А Карантир - единственный среди Элдар - смуглый, как и брат Тайли, у него такие же волосы - черные с отливом в огонь.
      - У Мириэль не было братьев!
      - Был. Его имя было Ахтэнэр. Он был казнен по приговору Финве. В Валиноре. А сестра ее, Ориен, погибла здесь.
      - Лжешь!
      - Лгу? - посмотри на Амрода и Амраса: разве они Нолдор по духу? Их волосы светлее, чем у Тэлери, и отливают серебром. Они могли бы стать говорящими-с-травами или слушающими-землю...
      - Лжешь! - Майдрос дрожал от гнева и бессилия.
      - Лгу... - Вала неожиданно грустно улыбнулся. - Мириэль - Тайли Мириэль - приходила ко мне - там, в чертогах Мандоса...
      - Молчи! Как смеешь ты, беглый раб Валар, позорить наш род?! Радуйся, что я не могу загнать тебе назад в глотку твои лживые слова! Будь ты проклят! Я еще увижу кару, которая постигнет тебя; гнев Валар падет на тебя, и ты еще будешь молить о пощаде - помнишь, так уже было?
      - Замолчи, - Вала пытался справиться с собой.
      - ...И будешь ты висеть, закованный, на горе Таникветил, как...
      Майдрос осекся. Мелькор стремительно поднялся с трона, шагнул к нему, и Эльф невольно закрыл лицо руками, словно хотел защититься - от чего? От смерти? От удара? От взгляда Мелькора?
      Вала заговорил. Голос его был ровным и страшным. Без интонаций. Неживым.
      - Славный подвиг. Гордость вашего рода. Конечно, тебе рассказали об этом. Но ты сам избрал себе кару. Ты испытаешь то же, что и они. Изведай боль тех, о ком вы не желаете помнить, внук Финве.
      И по приказу Мелькора за правую руку на стальной цепи повешен был Маэзрос на одном из пиков черных гор.
      Сначала он молчал. Потом выворачивающая суставы боль стала сильнее его, и он начал кричать. У каждого есть болевой порог; Маэзрос перешагнул его, и крики Эльфа смолкли, и полубеспамятство охватило его.
      Не выдержал Мелькор.
      - Освободите его! Освободите, снимите с него цепи - пусть идет, куда хочет! Пусть уходит! Я не могу этого видеть!
      - Он получил по заслугам, Властелин, - жестко сказал Гортхауэр.
      - Я не палач, - ответил Мелькор.
      Однако посланные вернулись ни с чем.
      - Нас опередили, Властелин...
      Из "дневника" Майдроса:
      ...Похоже, я, старший из рода старшего сына Финве, первым изведаю тяжесть проклятья, павшего на наш род. О, я хотел казаться мудрым и могучим. Еще бы - самый старший в семье, выше всех ростом, законный наследник короны Финве. Собирался перехитрить Врага - перехитрил себя. И понял всю цену братской любви в нашем семействе. Но кто же мог подумать, что Враг не лжет? С молоком матери мы впитали простую истину: Враг есть Ложь. И обманом мы хотели ответить на обман...
      ...Тогда, когда меня, связанного, тащили в Ангамандо, я уже не надеялся ни на что. Знал, что мне конец. Может, мне следовало быть хитрее и скрытнее, не кричать ему в лицо всех тех оскорблений, что я выкрикнул в отчаянии? Может быть. Ведь он знал тогда, что братья предали меня... Не забуду его слов: "Изведай боль тех, о ком вы не желаете помнить, внук Финве".
      Я ненавижу его. Нет, это не пламенная ненависть. Эта ненависть привычная с детства, холодная и спокойная. А братцев своих я ненавижу действительно пламенно. Не они пришли спасти меня, видимо, считая мое дело пропащим. Не они, а преданный мной Финакано...
      ...Как они пялились на меня! Маглор, этот болван, что кроме песен ни в чем не смыслит, хлопал глазами, разинув рот. Красавчик Келегорм прятал свой страх и стыд за кривой улыбочкой. У него пухлые яркие губы, как у Куруфина, отцова любимца. Куруфин и Карантир стояли рядом - оба мрачные, словно мое возвращение им - нож острый. Я не говорю об Амрасе и Амроде, эти вообще своего мнения не имеют, куда один, туда и другой. Они не слишком похожи на Нолдор - им больше по душе Ороме, чем Ауле. Короче, меня не ждали. И не хотели видеть. У меня было полное право отплатить им. Я так и сделал. Я передал право первородства Нолофинве. И мне было плевать на возмущение братцев. Когда Карантир попробовал что-то возразить, я так рявкнул на него, что он попятился в страхе. Ничего, пусть узнают, кто из нас старший. Я сделал свое дело - никто из них не станет королем Нолдор. А Нолофинве - отныне верховный король Инголдо-финве - и его народ теперь превозносят меня. Но мне по-прежнему стыдно смотреть в глаза Финакано.
      ...Однако пришлось увести братцев с их воинством подальше от земель Нолофинве, чтобы не началась грызня. Карантир долго жить в мире не может ни с кем...
      ...Предания гласят, что лишь один из Валар приходил к Людям. Предания гласят, что лишь единожды Мелькор покидал свою твердыню на севере Белерианда.
      Предания не лгут.
      ЗЕМЛЯ-У-МОРЯ. 5-250 ГОДЫ I ЭПОХИ
      ...Черный ветер качнул ветви деревьев, пригнул высокую траву. В следующую минуту человек устало опустился на землю и лег, подставив лицо мягкому свету звезд.
      Слишком тяжело. Дорого обходятся валимарские украшения. Он грустно усмехнулся: никогда не думал, что можно отнять эту способность - летать.
      Он не сразу поднялся. Было хорошо просто лежать в высокой траве, вдыхая горьковатый свежий ветер. Ветви деревьев тихо покачивались над ним, и шептали что-то звезды...
      Здесь все было знакомо ему, хотя те деревья, что когда-то создал он для этих лесов, теперь упирались вершинами в небо - а он помнил их юными робкими ростками, едва доходившими ему до колена.
      Он шел медленно и осторожно, вдыхая терпкий запах можжевельника, бережно раздвигая ветви молодой поросли. Листья были влажными от росы, и седые волосы его были осыпаны мелкими сверкающими каплями. Он собирал прохладные кисловатые розово-красные ягоды брусники: они приятно холодили ладони, и он чувствовал, как утихает боль...
      Звери выходили ему навстречу из лесной чащи: странные, невиданные в Средиземье молчаливые звери, похожие на неясные чудесные видения, на призрачные колдовские фигуры, сотканные из лучей луны и тумана. Они не боялись его, и он улыбался им.
      А потом появился Белый Единорог - первый из этого древнего рода, чьи глаза были похожи на зеленый луч, странный дар моря и заходящего солнца, по преданиям делавший людей счастливыми. Единорог помнил его и, подойдя, положил голову ему на плечо. Зажмурил огромные удлиненные глаза, когда осторожная рука провела по его гордой шее.
      "Ты помнишь?.."
      "Да. Только ты был другим, Крылатый".
      "Я изменился".
      "У тебя печальные глаза, а волосы совсем белые... Что с твоими руками?"
      "Не надо, малыш", - длинные пальцы перебирали шелковистые пряди гривы Единорога.
      "Куда ушли твои ученики, Крылатый? Я давно не видел их..."
      "Не надо".
      "Люди, пришедшие сюда, похожи на них. Они умеют говорить с нами".
      "Я знаю".
      "Ты мудр, Крылатый. Ты останешься?"
      "Нет. Я должен вернуться".
      "Зачем? Ведь тебе больно..."
      "Я должен".
      Единорог вздохнул. Его дыхание было похоже на прохладный ветер, несущий аромат горьких трав.
      Вместе они дошли до Долины Белых Ирисов. Крылатый долго стоял на берегу реки, склонив голову. Когда-то он создал эту колдовскую долину с мыслью, что его ученики будут приходить сюда, и не мог понять, почему здесь царит такая печаль... Единорог пошел вперед, но обернулся.
      "Идем со мной".
      Крылатый покачал головой.
      "Идем. Долина исцелит от боли - ведь ты знаешь это, ты сам сделал так".
      "Нет. Благодарю тебя. От этого не исцелить... Прощай".
      "Прощай, Крылатый..."
      Волны крупных цветов сошлись за ним, колыхаясь, словно от легкого ветра.
      Дверь отворилась бесшумно - он скорее почувствовал, чем услышал это. Не оборачиваясь - как страшно обмануться!
      - Учитель?
      Ответа нет. Он резко обернулся, вскочил - и, ничего еще не успев понять, крепко обнял, уткнулся лицом в грудь:
      - Учитель... Ты пришел... Я так ждал тебя...
      - Наурэ, мальчик...
      - Входи скорее, садись... Я знал, я чувствовал... Учитель...
      Пришедший отпустил плечи Наурэ, мягко отстранил его и сел у стола, спрятав руки в складках плаща. Ученик опустился в кресло напротив.
      - Светильник...
      - Да, да! Ты сам научил меня - помнишь? - Наурэ улыбнулся, но вскоре ясная, почти мальчишеская радость исчезла с его лица:
      - Зачем... ты прячешь руки?
      Подобие горькой улыбки:
      - От тебя все равно не скроешь.
      Вала положил руки на стол, еле заметно поморщившись от боли.
      - Что... - хриплый до неузнаваемости голос, - что это?
      - Это ненависть, рожденная слепотой.
      - Твои волосы... снег...
      - Это боль.
      - Твой венец...
      - Это память и скорбь.
      - Ты... все видел... до конца?
      Молчание.
      - Кто это сделал? Ведь ты знаешь, скажи - кто?
      - Нет.
      - Почему...
      - Потому, что ты будешь искать его. И найдешь. Через сотни лет, но найдешь. И сумеешь убить - если всем сердцем пожелаешь этого. Но тогда Круг Девяти не сомкнется: ты отдашь всю силу ненависти.
      Наурэ опустил голову, потом тихо сказал:
      - Круг не замкнется. Нас только восемь. Одна...
      - Молчи!
      Вала резко поднялся, лицо его дернулось, как от удара.
      - Она вернется.
      - Но...
      - Молчи, я прошу тебя! Неужели ты не понимаешь, неужели так и не понял - эта кровь - на мне? На мне, слышишь? Она тогда спросила - можно ли вернуться, если... А я - я не догадался. Нужно быть слепым, чтобы...
      - Прости меня, Учитель... если сможешь... - шепотом.
      - Не говори больше об этом. И если... Я не вправе, но если она вернется, пока... - оборвал фразу. Сквозь зубы, как клятву. - Больше никто не умрет за меня - так.
      Снова долгое молчание.
      - Больше... никого?
      - Помнишь Гэлторна?
      - Я помню...
      - Он. И вы.
      - Все восемь живы, не тревожься: я чувствую, - торопливо, горячо, словно в страхе - не успеть сказать.
      - И черные маки, - непонятно сказал Вала, - целое поле. Только одного цветка нет.
      Обернулся; взглянул в глаза Наурэ:
      - Понимаешь... Гэлторн не помнит... как это было. Но ее там нет.
      - Учитель, не надо... Ты сам просил...
      - Помнишь, она однажды спросила о короне из молний? Сказала наверно, Люди представляют богов такими... Только ведь, понимаешь, я был тогда один. И прежде никогда вам об этом не рассказывал. Она сказала - я помню.
      Улыбнулся вдруг - углом губ, нелепо и беспомощно:
      - Я так и не спросил - откуда...
      Он вышел к ним и остановился - высокий седой странник в черных одеждах, прячущий руки в складках плаща. И те, что собрались на главной площади Дайнтар в этот день - а был то День Звезды - смотрели на него в молчании; высокая скорбь и древняя мудрость были в лице странника, а глаза его были как звезды - скорбные звезды над погибшей землей, и плащ его похож был на изломанные крыла огромной птицы. И поклонился он людям, и склонились они перед ним, приветствуя его; странен был взгляд его - словно искал он в их лицах что-то, ведомое лишь ему одному. И спросили его:
      - Как имя твое, о странник?
      Чуть помедлив, он назвал имя. И показалось оно - именем той Звезды, что когда-то вела Эллири через море. И спросили его тогда:
      - Ты - Звезда? Ты - тот, кто зажег ее? Ты - тот, кого видел Эайир?
      Но он лишь улыбнулся печально и не ответил ничего. И более никто не заговаривал с ним об этом.
      Так пришел он к Эллири, и остался с ними на долгие годы. И Астар, Учитель Мудрости, называли его люди Эс-Тэллиа; а он звал их - Астэллири, Народом Надежды, и учениками своими...
      ДОМ
      Они называли эту вершину - Горт Элло, Вершиной Звезды. Черная, как непроглядная ночь; высокая, как Скорбь; острая, как клинок, приставленный к горлу неба... Нет, конечно в их песнях не могло быть такого: "клинок". Это - только его мысли.
      Здесь стоял его дом. Дом. Он невесело усмехнулся: по сути, у никогда не было дома - не станешь ведь думать так о каменном замке... Он редко бывал в доме - и все же возвращался сюда, когда боль воспоминаний становилась слишком сильной, чтобы утаить ее от Людей Надежды.
      - ...Астар, ты спишь?
      Он приподнялся и сел на ложе.
      - Нет, Элли. Я не умею спать.
      - Можно к тебе? Только я не одна, со мной друзья. Можно? Я зажгу свечу?..
      - Не надо, - он сказал это слишком поспешно. Девочка встревожилась:
      - У тебя глаза болят?
      - Да. (Пусть лучше думают так.)
      - Мы ненадолго и совсем-совсем тихо...
      Они расселись кружком у его кресла.
      - Сказку рассказать? - улыбнулся он. Элли усердно закивала:
      - Расскажи еще про девочку и дракона...
      "...Дракон был совсем маленьким - ростом чуть больше девочки. Девочка тоже была маленькой, и ей нравился дракон - такой красивый, крылатый, с сияющими глазами...
      Так они подружились, и иногда дракон позволял девочке забираться ему на спину и подолгу летал с ней в ночном небе. Девочка смеялась, протягивая руки к небу, и звезды падали ей в ладони, как капли дождя, и дракон улыбался, а из его пасти вырывались маленькие язычки пламени..."
      - А как его звали, Астар?
      - Элдхэнн...
      - Наш Ледяной Дракон?.. Но он не умеет дышать огнем, и чешуя у него черно-серебряная...
      - Элли, сестренка, это все-таки сказка...
      - Верно, Наис; но в любой сказке есть доля правды...
      "...Вдвоем они часто бродили по лесам. Была у них любимая поляна: красивые там были цветы, а неподалеку росла земляника; девочка собирала ее, а горсть ягод всегда высыпала в драконью пасть. Дракону, конечно, это не было нужно, - ему хватало солнечного света и лучей Луны, - но маленькие прохладные ягоды казались такими вкусными - может, потому, что их собирала для дракона девочка.
      Вечером она набирала сухих сучьев, и дракон помогал ей развести костер, а сам пристраивался рядом. Они смотрели на летящие ввысь алые искры, и девочка пела дракону песни, а он рассказывал ей чудесные истории и танцевал для нее в небе, и приводил к костру лесных зверей - девочка разговаривала и играла с ними, и ночные бабочки кружились над поляной... А однажды пришел к костру Белый Единорог из Долины Ирисов, и говорил с ними - мыслями, и это было, как музыка - прекрасная, глубокая и немного печальная..."
      - Это наша Долина Белого Ириса?
      - Нет, Илтанир. Это было очень давно - не здесь...
      "...Шло время, девочка подросла, а дракон стал таким большим, что, когда он спал, его можно было принять за холм, покрытый червонно-золотыми листьями осени. Нет, они остались друзьями; но дракон все чаще чувствовал себя слишком большим и неуклюжим, а девочка была такая тоненькая, такая хрупкая...
      Больше он не мог бродить с девочкой по лесу, и, если бы он попытался разжечь костер, его дыхание пламенным смерчем опалило бы деревья. Дракон печалился, и девочка рассказывала ему смешные истории, чтобы развеселить его хоть немного, а он боялся даже рассмеяться: сожжет еще что-нибудь случайно...
      Один раз он пожаловался Единорогу - говорил, что не хочет быть большим. Лучше бы я оставался маленьким, вздохнул дракон, и мы гуляли бы вместе, играли бы, а сейчас? И Единорог ответил: у каждого свой путь, ты сам скоро это поймешь...
      А потом пришла в эту землю беда. Неведомо откуда появился серый туман, и там, где проползал он, не оставалось ничего живого. Увядала трава, осыпалась листва с деревьев, в ужасе бежали прочь звери и умолкали птичьи песни. Все ближе подбирался туман, несущий смерть, и не знали люди, как защитить себя и что делать. Тогда ушел дракон, и долго никто ничего не знал о нем, а девочка стала молчаливой и печальной...
      Он вернулся. Золотая чешуя его потускнела, волочилось по земле перебитое крыло, и темные пятна крови отмечали его путь, и устало прикрывал он сияющие глаза.
      Он вернулся и сказал: Это больше не вернется. А потом лег на землю и уснул. Он был похож на холм, укрытый червонно-золотыми листьями осени. Он спал долго. Менялись звезды в небе, отгорела осень, зима укутала его снегом... А потом наступила весна, и расцвели рядом со спящим драконом цветы - золотые, как его крылья, алые, как его пламя, пурпурные, как его кровь... А девочка все ждала: когда же дракон проснется? И приходила к нему, и гладила его сверкающую чешую, плакала потихоньку и пела ему песни...