После трёх восхитительных недель одиночного заключения последние несколько недель, проведённые в компании других заключённых, не были насыщены событиями. Я занимался тем, что изучал жизнь драчунов, мошенников и пьяниц, которым невозможно было не сочувствовать. Они были очень привязаны к этому миру как к реальному, что делало весьма реальным также и страдание.
      Мы отметили моё освобождение в середине лета, славно попировав. Ханна и я были несказанно счастливы снова быть вместе, и от души радовались наши друзья, а особенно - наши чудесные родители. Мы решили никогда больше не идти на такой риск, который приводит к вынужденной разлуке, понимая, что это означало конец занятий контрабандой.
      В то время я имел возможность сделать некоторые выводы из переживаний, повторявшихся в тюрьме. Навещавшие меня друзья часто тайком передавали кусочки гашиша, и позднее, куря его в камере, я, к своему изумлению, обнаруживал, что он вовсе не способствует медитации, а даже делает её более слабой и поверхностной.
      Вневременный покой, концентрация и радость исчезали при первой затяжке, и сознание наводняли спутанные мысли. Казалось, все добрые духи вдруг куда-то уходили. Однако следующие недели после моего освобождения превратились в один
 
      сплошной праздник, и это понимание растворилось в компанейских облаках дыма. Мы снова были режиссёрами в наркотическом театре с традициями.
      К счастью, наша связь с Ламой Чечу ни в каком состоянии ума не могла потеряться. Сладкое медитативное давление присутствовало постоянно, обещая раскрыть новые измерения в любой момент.
      Во всём виделся многоплановый, расширяющий смысл. Наш мир оставался целостным, и мы чувствовали рост. Через несколько месяцев пришёл знак, которого мы ждали. В Данию приехал наш рыжеволосый приятель Алан, с которым мы покоряли горы в Шотландии. Его американский друг Билл захотел поехать в Непал на подержанном автобусе "фольксваген". Мы купили его, собрали рюкзаки и поехали.
 
 
       Глава четвёртая
       Поездка в Непал
 
      М
      ало что переменилось в жарких странах за это время. Стиль вождения и поведения турок словами не опишешь. Они любят оставлять свои грузовики НОЧЬЮ с выключенными фарами посреди дороги. На обочине через каждые несколько миль видны остовы разбитых машин. Мы туркам не уступали, а кое в чём даже превзошли.
      Еда в Турции хорошая, много белков. Всё бы ничего, но чем дальше к востоку, тем больше насилия и подавленности появлялось среди взрослых, а стриженные наголо мальчишки со старческими лицами швыряли камни в нашу машину. Мужчины, не снимая шапок, сидели без дела, явно всем недовольные, и попивали чай, с сахаром, но в то же время горький,, а женщин не было видно вообще.
      В Иране стали жить побогаче. Раньше во время путешествий через эту страну наши машины еле выживали, но сейчас северная дорога вдоль побережья Каспийского моря была почти завершена. Это было чудесно - вести машину по асфальту, а в остальном нас мало что здесь привлекало, и уж меньше всего люди. Нередко нам приходилось прямо-таки заставлять их вести себя хоть немного цивилизованно по отношению друг к другу.
      Афганистан снова был оазисом на пути - местом, где можно укрепить пошатнувшуюся веру в человечество. Тогда ещё не было талибов, и мы чувствовали себя хорошо среди спокойных, не очень-то общительных людей, которые как бы знали своё место, не нуждаясь в играх. Мы соприкасались с нетронутой культурой, где хотя бы мужчины были удовлетворены своими ценностями и не спешили променять их на вольности современного мира. От них веяло извечным простором пустыни. Однако и тут уже появлялись молодые люди, работающие зазывалами, и ужасное "Эй, мистер!" стало чаще раздаваться на улицах. Это напоминало Марокко начала 60-х годов, где мне приходилось наблюдать, как с каждым годом слабела и распродавалась ещё одна, когда-то самодостаточная, культура. В Афганистане, правда, дело не зашло так далеко, и люди пока знали себе цену. Здесь, если не нужно было вступить в контакт, то никто к вам и не приставал, - вы всё ещё были гостем, а не потенциальной добычей. Они не приклеивались к вашим пяткам, как в Турции или Иране, и не глазели на западных девушек, одетых по-европейски и так не похожих на местных женщин, в своём облачении смахивавших то ли на ходячие палатки, то ли на мумии.
      С Гератом, первым настоящим городом на нашем пути через Афганистан, было связано множество забавных воспоминаний. Здесь для нас начинался настоящий "Восток". В 1966 году трое датчан - "Харальд-Пророк", Андерс и я - взобрались на стену замка между старым и новым городом, взбесив солдат, охранявших пушку (похоже, старейшую в мире). Теперь Харальд был последователем индуистского гуру, а Андерс, который так и не бросил наркотики, умер вскоре после этого на куче навоза в Карачи. Отчего - никто не знал, может быть, от запущенной дизентерии. Когда мы видели его в последний раз, он был совсем не в себе, везде ему чудились злые царицы-цыганки. Наркотики прошлись по нему катком.
 
 
       Ходячая палатка в Афганистане
      Со времени нашей первой поездки на восток, когда мы брали с собой Кристиана со сломанным позвоночником, всё оставалось по-прежнему. Тот уже побывал в Афганистане в начале 60х и помог нам также открыть тропу в Марокко. Он регулярно вызывался курить гашиш за покойника (обычай, распространённый в некоторых племенах), а потому по вечерам нередко скакал по улицам в чём мать родила. Ему пришлось познакомиться изнутри с несколькими каталажками от Герата до Кабула. В Карачи он тоже провёл какое-то время в тюрьме, где его ежедневно избивали надзиратели, а в довершение всего подхватил гепатит. Из окна он сиганул (и стал калекой) позже: однажды под воздействием кислоты ему показалось, что у него взорвалась печень, и он захотел побыстрее со всем покончить. В Кандагаре, Кабуле и других городах по дороге хорошо знакомые с ним полицейские не раз подходили к нему и спрашивали: "Привет, мистер Кристиан! Как у вас теперь с головой?"
      В Герате мы обнаружили всё те же маленькие гостиницы; тамошние клопы отличались хорошим вкусом, похожим на мой: им особенно нравилась Ханна. Вода из кранов не текла никогда, а в задней комнате по-прежнему находилась фабрика по изготовлению "афган-колы". "Афган-кола" - это ядовитое зелёное или фиолетовое пойло в бутылках из-под кока-колы. Глоток-другой, и минут через десять европеец бежит в уборную, перед которой, ясное дело, топчется нетерпеливая очередь. Оттуда - в ближайшую аптеку за антибиотиками. В аптеках же, помимо средств от поноса, имелось много других замечательных вещей. Без рецепта продавались ампулы отличного немецкого морфия, и фармацевтов изумляло, как много молодых больных иностранцев нуждалось именно в этом лекарстве. Прирождённые торговцы, они быстро научились взвинчивать цены до тех пор, пока выдерживал рынок.
      Местный гашиш был "забойным". Он был мягкий, тёмно-зелёный и совсем не такой, как ливанский или непальский. Выращивали его на севере, рядом с бывшей русской границей, и часто целые группы любителей после его употребления не могли пошевелиться. Во время сбора урожая крестьяне бегают по полю в длинных замшевых плащах. Потом они соскабливают с них клейкую смолу высшего качества; в то время её продавали по пятнадцать долларов за килограмм.
 
 
 
 
 
 
 
       Проезжая через Афганистан
 
      Не представляли опасности для желудка большие лепёшки -они везде хорошие - и микроскопические яйца. Йогурт тоже был неплохой, если слить воду. Говорят, что культура йогурта убивает туберкулёзную палочку, поражающую большинство местных коров. Однако каждому, кто хочет остаться здоровым, рекомендуется употреблять в пищу в основном лишь хлеб и, конечно, чай, которым торгуют везде. Он подаётся в чайниках, которые чинят до тех пор, пока они не превращаются в произведения искусства мозаики, стоит меньше двух центов за чашку и даёт вам силы передвигаться с места на место даже в самое знойное время дня.
      Дорога из Герата на юго-запад, построенная русскими, использовалась очень мало. Встречались иной раз старенькие школьные автобусы, пожертвованные США, битком набитые людьми и животными, которые только что не вываливались из окон, или машина индийца или пакистанца, который заработал денег в Англии и возвращался домой. Иногда приходилось стоять, пропуская стадо верблюдов, не спеша переходивших дорогу, а в остальное время мы были наедине с многоцветием пустыни.
 
      В гостинице Али в Кандагаре мы снова встретили нескольких приятелей из Дании. Здесь часто устраивались круглосуточные празднества, и отель так и оставался местом встречи для всевозможных искателей приключений. Али за это время успел купить ещё одну гостиницу, а его брат был недоволен жизнью. Он купил себе новую жену за 1000 долларов, но она не хотела с ним спать.
      Группа постояльцев недавно попрощалась с останками Айка, легендарного певца и сочинителя. Мы кутили здесь вместе всего год назад. В октябре 1967 года он первым в Дании стал употреблять гидробромиды, известные в медицине под названием "роми-лар", и подарил нам волшебную осень - эксперименты с коллективным сознанием (когда все люди в комнате делали и говорили одно и то же). Сейчас, не сумев перейти границу из Пакистана в Индию, он принял сверхдозу и убил себя этим. В оставленной им записке говорилось: "Это всё я сам. Никто не виноват - только негативная сила во мне самом". Одним из его последних зрительных впечатлений могло быть изображение Будды, и это нас порадовало. Мы знали, что это помогает получить хорошее перерождение.
      В Пакистан мы решили ехать по южной дороге, проходящей через Кветту, так как северную, через Кабул и перевал Хайбер, знали по прошлым поездкам. Недалеко от пакистанской границы нам вздумалось помянуть Айка - уколоться, как во время нашей последней встречи с ним, тем более что достать хороший морфий там ничего не стоило. Меня, правда, это не очень вдохновляло. Дважды переболев гепатитом, в
       Будда в Бодхгайя
 
 
 
 
       Большая ступа в Бодхгайя
      В начале 60-х годов в Марокко и в середине 60-х в Лондоне, к инъекциям я относился с подозрением. В последний раз, когда мне предложили шприц морфия, со стены ни с того ни с сего сорвалась книжная полка, пролетела, против всех законов природы, по странной траектории через комнату и угодила мне острым углом прямо в го* лову. И это в Дании, где землетрясений не бывает вообще. Я чувствовал, что и теперь это мне даром не пройдёт, но нельзя было отказываться и портить веселье. На этот раз я не испытал никакого кайфа - сразу только тяжесть. Мне подумалось, что это не по душе моим защитникам, и я решил быть настороже. Перед самой пакистанской границей мы увидели горы очень странных очертаний. Они напоминали груды огромных камней; подобные образования я видел ещё только в Родезии. Биллу с Аланом захотелось на них забраться. На этот раз я не пытался залезть наверх первым по самому трудному маршруту, а держался позади всех и ждал чего-нибудь худого. Так и вышло. Билл лез впереди меня и нечаянно столкнул ногой большой камень. Словно в замедленной съёмке, я увидел, как он летит на меня. Я прямо-таки прилип к горному склону, и всё же меня стукнуло по икре. До самого Дели я едва мог ходить, и боль и кровь были хорошим уроком. Это был последний укол в моей жизни.
      Ехать по южной дороге через Пакистан было скверно. Начиная с Турции, местные жители умеют быстро делать из круглой, неаккуратной ямы аккуратную квадратную, но этим, видимо, и ограничиваются. Грузовики и автобусы всячески стараются вытеснить тебя с дороги, и, чтобы проехать, поневоле пускаешься на всякие трюки. Высокие, европейского вида мужчины, увешанные ружьями, пистолетами, саблями и патронташами, выглядят как ходячие крепости, и изредка мелькающие женщины носят на себе целые палатки, украдкой взглядывая на мир сквозь сетку, вшитую в ткань. На оружии написано "Made in Germany" ("Сделано в Германии"), причём буква "G" часто написана зеркально или перевёрнута, и похоже было, что поворачиваться спиной к этим людям не менее опасно, чем стоять перед ними.
 
      В Лахоре мы за несколько часов получили пропуск на последний участок дороги до индийской границы. Чиновники здесь - это картина. В шортах и шляпах с воткнутыми в них перьями, они бегают взад и вперёд. Здесь, как и везде в колониях, англичане, наверное, здорово позабавились, нарядив туземцев в оперные костюмы. А если такая одежда придумана не для смеха, то это просто подлость со стороны англичан.
 
      На индийской стороне границы на таможне работала женщина с репутацией медиума, которую побаивались все проезжавшие. Мило, но настойчиво, она конфисковывала нелегально провозимые рупии и прочую контрабанду. Мы, простачки, поддались её очарованию и позволили ей найти маленький кусок гашиша. Можно было предоставить Ханне иметь с ней дело, но мы надеялись, что это отвлечёт её от наших левых денег.
 
       Будда в Бодхгайя
 
      В Индии ничего не изменилось. Всеобщей обеспокоенности, обычной при объявлениичрезвычайного положения, ещёне чувствовалось, и люди былистрашно шумны, но дружелюбны. Нам снова стало лучше после мусульманских стран, гдеприходилось на каждой остановке отгонять толпу. На всём пути от Стамбула она часто заводится и начинает в тупом бешенстве крушить машины. Никому, правда, не посоветую вообще ехать в Индию на машине, если только нет абсолютной необходимости, - например, если вы не везёте громоздкое снаряжение. Бензин дорогой; и, кроме того, тогда становишься выставочным образном и, в то же время, отделяешься от народа. А если, как все, ездить в шатких, вечно опаздывающих и переполненных автобусах и поездах, есть возможность узнать о человеческой жизни много такого, что обычно скрыто от людей, ведущих европейский образ жизни. Это помогает стать более зрелым.
      Если оставить машину там, где у местных жителей есть инструменты, рискуешь по возвращении обнаружить только кузов. Этим особенно славятся границы. И пока осматриваешь то, что осталось от твоей машины, рядом появляется пара благожелателей, нередко из полиции, говоря: "У нас тут как раз есть мотор, покрышки и фары, - может, вам подойдёт?" И ты выкупаешь половину своей машины обратно.
 
 
 
       Ханна в Бодхгайя
 
      В Дели мы быстро получили непальские визы, но у Билла были ещё кое-какие дела, так что мы задержались на несколько дней. За это время мы навестили старых друзей, давно выпавших из среды копенгагенских наркохиппи и живших в Индии, в учениках у индуистского свами. Он первым стал известен у нас и основал в Дании школу йоги. Нам захотелось взглянуть на него и узнать, чему он учит. Я уже говорил, что нас никогда особенно не тянуло к индуистам. Они слишком слащавы и личностны и любят всё контролировать, а этот гуру был особенно не в нашем вкусе. Мы с Ханной посчитали чепухой его утверждение, что безбрачие является единственным путём к освобождению. Как может любовь, приносящая столько радости, высоты и безграничности, быть чем-то плохим?
      К тому же мы знали, что у тибетцев есть медитации для соединения пространства и блаженства, где интенсивность сексуального союза используется как средство для быстрого просветления. В этом центральном своём поучении гуру не мог найти последователей в нашем лице.
      Когда свами вошёл в комнату и начал учить разделённые группы мужчин и женщин, то речь на этот раз зашла не о целомудрии, а о целительстве, что было очень важно для нас. Память о случаях исцеления, которые произошли в Дании, вызывала в нас чувство глубокой благодарности; для нас они открыли дверь в целый новый мир. Свами же сказал, что, исцеляя других, можно сойти с ума, и нужно предоставлять каждому нести свою личную карму. Он привёл несколько примеров из своего собственного опыта и даже назвал имена известных целителей из Копенгагена, находящихся теперь в психиатрических клиниках.
      Так как слово "карма " упоминается столь часто на страницах этой книги, а значение его на Западе не всегда понимается верно, я отвлекусь ненадолго для разъяснения этого термина. Для просветлённого ума это свободная игра пространства, а для обычных существ - цепь причин и следствий. Она сковывает существ из-за их неведения и управляет обусловленным миром. Карма существа - это собранные подсознательные впечатления этой и бессчётного количества прошлых жизней. Если их не преобразовать или не очиститься от них, эти впечатления созревают сами собой, соединяя внутренние и внешние условия и, тем самым, определяя всё, что происходит с нами в этой жизни, в смерти и в будущих жизнях. Словно крепкий сон, и индивидуальный, и коллективный одновременно, закон кармы связывает нас по рукам и ногам, когда мы делаем дурные вещи, но путы ослабевают, если наши поступки вызваны чувством единства с другими.
 
      И всё же он не отпускает нас насовсем до тех пор, пока мы не увидим природу ума - ясную, пустую и безграничную - при просветлении. С помощью методов буддизма "Великого Пути" или "Махаяны" существа, обладающие великим сочувствием, могут вбирать в себя и преображать плохую карму других, устраняя не только следствие, то есть страдание, но и первопричину - неведение, из-за которого нам видится разъединённость вместо единства. Мы тогда ещё не знали всего этого, но слова свами вызвали в нас глубокий протест. Мы знали, что он мудрый человек, и я вскочил и сказал: "Если карма других - болеть, то моя карма помочь им. А вы - холодная рыба". Свами только усмехнулся и сказал: "Теперь посидите, помедитируйте". Последовал целый час-сосредоточения. Мы и позже встречались с ним, в хорошей атмосфере, но избегали дальнейших дискуссий. Просто мы были слишком разные. Но вопрос исцеления занимал нас, и мы однажды задали его нашему ламе. Ответ был таков: "Помогайте другим, как только можете, и не думайте о себе". Такое учение мы могли понять. Оно подходит для простых умов.
      К нашему удивлению, Билл, который меньше нас всех интересовался формированием связного мировоззрения, стал настаивать на посещении Бодхгайя. Мы не очень-то загорелись. На карте Бодхгайя совсем в стороне от прямой дороги в Непал, а мы с Ханной хотели добраться до Ламы Чечу. Алану, к тому же, успели надоесть индийцы. Однако машина принадлежала Биллу, и, поскольку он был нашим другом, мы поехали с ним. Мы едва знали это место даже по названию, но, приехав, узнали побольше.
      Бодхгайя, в окрестностях Гайя в штате Бихар, - это место, где Будда нашего исторического периода явил своё Просветление. Считается, что в это наполненное силой место приходят для обретения окончательного постижения все Будды, дающие начало периодам существования недвойственного учения, приводящего к Просветлению. До Будды Шакьямуни, учившего около 2500 лет тому назад, на землю приходили ещё трое Будд, а всего до исчезновения этой мировой системы их будет тысяча, и каждый из них освободит бесконечное множество живых существ.
 
      У всех буддийских школ здесь есть храмы, и, хотя мы мысленно не расставались с Ламой Чечу и Непалом, всё же нас впечатлила многоликость всего этого. Конечно, даже в Бодхгайя нас тянуло к тибетцам. Нам посчастливилось встретить новое воплощение Дукпа-Ламы, который в своём прежнем рождении был учителем Ламы Чечу, и получить от него сильное благословение. Видели мы также двух других лам, которые впоследствии стали очень активны на Западе - Тхубтена Йеше Ринпоче и Тхубтена Зопу Ринпоче. Поскольку первый был в своей прошлой жизни монахиней, он очень хорошо понимал женщин. Когда мы пришли в тибетский монастырь, Линг Ринпоче, один из двух главных учителей 14-го Далай-Ламы, как раз давал посвящение, на которое мы и попали. Во время этой церемонии каждому из нас дали по рупии, что нас очень тронуло и смутило, так как эти деньги исходили от таких бедных людей, а также по куску мяса, что было нам неприятно, так как мы уже около года были вегетарианцами. В своём невежестве мы тут же отдали рупию нищему, а мясо - собаке. Теперь-то мы знаем, что нужно было хотя бы попробовать и умом принять то, что даётся во время инициации. Но мы всё равно чувствовали, что получили благословение. Три дня мы считали оставшиеся часы, и наконец двинулись в Непал.
 
 
 
       Глава пятая
       Чёрная Корона
 
 
      22 декабря 1969 года мы приехали в Катманду. Вкатываясь в город на нашем грохочущем автобусе, мы были изумлены, увидев вдоль так называемой Новой Дороги множество старых друзей. Они кричали нам: "Кармапа здесь! Кармапа здесь!" Мы приехали в Непал через несколько минут после Кармапы, величайшего мастера медитации и первого сознательно перерождающегося йогина Тибета. Он впервые за тринадцать лет прибыл туда, где с ним могли встретиться иностранцы с Запада.
      Кармапа - это первый из тибетских лам, кто сознательно принимает новые рождения с 1110 года. Он также узнаёт сам себя при каждом рождении и отыскивает воплощенцев для других тибетских линий преемственности. Первый Далай-лама был учеником ученика четвёртого Кармапы. После того как в 1959 году, покидая Тибет, Кармапа без потерь провёл сотни своих людей через китайские заставы и высочайшие гималайские перевалы, он стал основывать центры медитации в Сиккиме и Бутане - странах, в то время закрытых для иностранцев. И вот теперь, впервые за много лет, появилась возможность его увидеть. Лишь гораздо позже мы осознали, как долго совпадали все события, подготавливая на всех уровнях условия для активизации нашей связи с Кармапой, которая длилась уже в течение множества жизней в прошлом. Мои частые яркие сны в раннем детстве, в которых я защищал жизнь мирян и монахов и сражался с ордами китайских солдат среди зазубренных гор, и неизвестно откуда взявшиеся пение и танцы в тибетском стиле в раннем детстве Ханны - всё это находило теперь своё объяснение.
      В то время, однако, мы были ещё недостаточно открыты для правильного восприятия знаков мужества и красоты, исходящих из наших прошлых жизней. Мы искали лишь встречи с Ламой Че-чу и ничем другим не интересовались. По несколько раз в день мы приезжали к его дому в Махараджгундж, и всякий раз нам говорили, что он с Кармапой. Нам столько надо было ему рассказать и так хотелось его поблагодарить, но никак не выдавалось возможности встретиться с ним лично, и мы решили отправиться к ступе
 
 
 
 
       Первый зрительный контакт с Кармапой у Сваямбху
 
      Сваямбху, так как там был Кармапа, а, стало быть, и Лама Чечу.
      По мере нашего приближения к подножью горы становилось ясно, что там происходит нечто необычное. На ступенях толпились тибетцы в лучших традиционных нарядах; мы ещё никогда не видели их в таком количестве. Счастливые и взволнованные, они всматривались куда-то вверх со сложенными у груди ладонями - жест, выражающий благодарность и преданность. Вниз по склонам холма катился рёв длинных тибетских рогов; эти вибрации наполняли всю окрестность. Вдруг все устремились по крутым ступеням мимо больших, недавно покрашенных статуй Будды на самый верх, к храму. Нас тоже потянуло туда. Я взял Ханну за руку, и мы стали обгонять медленно поднимавшихся тибетцев. Когда наверху мы приблизились к ступе с дордже, символизирующим Алмазное Просветление, звуки труб стали особенно пронзительными, как у гобоя. Во дворе справа плотной толпой стояли тибетцы, напряжённо всматриваясь в открытые двери монастыря. В дверном проходе, в полутьме, мы увидели человека крепкого телосложения, облачённого в красные и жёлтые одежды. Он восседал на чём-то вроде трона, держа над головой что-то чёрное. Из-за ослепительного солнца мы не смогли тогда как следует рассмотреть, что же это такое. Через несколько минут он опустил этот предмет и положил его в своего рода футляр, и тут железные ворота быстро захлопнулись. На мгновение все застыли, словно заворожённые, а затем дружно двинулись к маленькой боковой двери слева в нише, стараясь, видимо, пробраться к человеку на троне. Началась невообразимая толкотня и давка, заплакали дети, а я вдруг оказался в роли, которую мне потом часто приходилось выполнять среди тибетцев: я стал сдерживать молодых и сильных, чтобы пропустить вперёд стариков и детей, защищая тех, кого легко могут растоптать в такой суматохе. Тут нужна сила, а большинству непальцев, при их низкой весовой категории, и недоедающим тибетцам делать это довольно трудно.
      Примерно через час основная масса народа прошла, и мы позволили толпе увлечь себя в числе последних. Поток протащил нас по короткому тёмному коридору, и внезапно мы, под громкий аккомпанемент труб, обнаружили себя неред Кармапой, и он возложил нам руки на головы. Мы подняли глаза, и вдруг он заполнил всё небо, огромный, золотой и сияющий. Нас толкали, тянули, а мы тряслись всем телом от переполняющей нас энергии. В состоянии транса мы прошли, спотыкаясь, мимо монахов в красных одеждах; они повязали нам на шею тонкие шнурки. Оказавшись снаружи, мы прислонились к железным воротам; ни единой мысли не было; мы видели перед собой лишь огромного золотого Будду, благословляющего всех, и понимали, что он явил нам совершенство, которое никогда не забыть. Мощь Кармапы вошла в наши жизни.
      В свите Кармапы лучше всех говорил по-английски бутан-ский доктор Ургьен Джигме Цеванг, весёлый человек приятной полноты, с красными от постоянного жевания бетеля губами. Он помогал нам с переводом и стал для нас главным связующим звеном в общении с Кармапой. Будда Лаксими тоже заботилась о нас. Её особенно беспокоило наше шаткое финансовое положение. Она заметила, что мы не в состоянии говорить "нет" очаровательным старым тибеткам, желавшим нам что-либо продать. Мы не могли долго торговаться с людьми, которые действительно нуждались. Чтобы хоть как-то помочь, с помощью своих многочисленных друзей она нашла для нас дешёвую комнатушку в старом городе; мы выигрывали этим не менее половины доллара в день, не платя за гостиницу.
 
 
 
       Кармана во время церемонии чёрной короны
 
 
      Мы даже толком не распаковывались. Все наши дни проходили в Сваямбху - с раннего утра до позднего вечера, когда уже все спали. Нам просто надо было находиться как можно ближе к Кар-мапе, и он давал нам понять, что он не против. Приятные или нет, мы были первыми его учениками с Запада. Через несколько дней доктор устроил для нас первую аудиенцию. В знак связи с ним, которую мы чувствовали, мы подарили ему мощный магнит в форме подковы из Дании и 1000 микрограмм ЛСД - тогда наиболее убедительный для нас доступ к истине и блаженству ума. Он пристально смотрел на нас какое-то время, потом угостил сладостями, рассмеялся и предложил нам повторить за ним тибетские названия цветов пяти Будда-мудростей. Перед нашим уходом он возложил руки нам на головы и вновь дал одно из своих благословений, действие которых, похоже, никогда уже не прекращается.
      Поздно вечером, когда в небе ярко светила полная луна, доктор принёс нам маленький бумажный пакет. "Здесь волосы всех прошлых воплощений Кармапы, - сказал он. - Я даже не думал, что такое вообще существует. Его Святейшество посылает их вам". Взволнованные и тронутые, мы взяли пакетик, я положил его в левый карман моей армейской рубашки, и мы пошли домой. Пока мы шли, кожа под нагрудным карманом стала теплеть, и у меня в груди появилось чувство чего-то жалящего. Боль усилилась до ощущения, будто внутри меня что-то горит. Я переложил пакет в правый карман, от чего это чувство не прошло совсем, но несколько уменьшилось.
      Каждую ночь нам приходилось разыгрывать одну и ту же драму с хозяевами нашей комнаты в Катманду. Дверь дома сделали прежде, чем в Непале появились замки, и, когда мы возвращались поздно ночью, она всякий раз была заперта изнутри на засов. Мне почему-то всегда приходилось чуть ли не сломать её, пока нам удосуживались отпереть. Ещё более странным было то, что хозяев это, казалось, не смущало, а раз так - то что возьмёшь с нас, туристов? Но в этот вечер мы разбудили их дважды: во второй раз -когда я громко закричал, снимая рубашку. Расставание с пакетиком, в котором были волосы Карман, вызвало невероятную боль.
      Назавтра Кармана давал посвящение у ступы Бодха, величайшей в своём роде в мире. Наведываясь туда раньше, мы встречались только с пресловутым Чинни Ламой, или же были в компании приятелей, навеселе. На этот раз мы увидели, что в этой местности много выдающихся лам-воплощенцев, и решили узнать их поближе.
      Никто не объявлял, где будет сегодня Кармана, - этого не делали никогда. Но мы вскоре поняли, что нужно идти за тибетцами, целеустремлённо движущимися по улицам. Они болтали меньше обычного, твердили мантры и явно готовились к чему-то важному. Карману следовало искать там, куда они шли, и с его благословения, благодаря дружелюбному подталкиванию со всех порой, а главное - потому, что нам этого очень хотелось, мы всякий раз находили себе место впереди.
      В тот день Кармана трижды передавал просветлённое состояние всех Будд, держа над головой Чёрную Корону. Силой её формы он открывал глубокие уровни ума присутствующих, и недюжинной мощью сосредоточения наводил мост между своим, уже проявленным, Будда-умом и нашими, пока ещё спящими. Когда мы увидели Карману впервые, он делал именно эту медитацию. Даже среди изобилия могучих средств, применяемых в Алмазном Пути, этот метод занимает выдающееся место. На протяжении многих веков он приводил людей к спонтанному осознанию природы ума, Просветлению, и в Чёрной Короне скрыта одна из главных причин силы этой передачи, свойственной школе Карма Кагью.
      В дальнейшем Кармана совершал церемонии короны ежедневно, возводя всех присутствующих к необычайным уровням ясности и неуклонного постижения. Он основательно смешивал свой ум с нашими, засевая семена, которые будут прорастать в этой жизни и во всех остальных, вплоть до Просветления.