Индийцы, казалось, на время забыли о нас, в Румтеке не раздавалось тревожных телефонных звонков. Шамар Ринпоче объяснял нам обет бодхисаттвы, а другие сидели рядом. Объединив их многообещающий английский с нашими не самыми блестящими познаниями в тибетском и непальском языках, мы смогли прояснить основные моменты. Смешение умов с ними в просторном зале, в окружении сотен декламирующих монахов дало нам незабываемый опыт, и, возвращаясь в джипе, мы ощущали их сидящими в наших сердцах и продолжающими объяснения. Это была удивительная поездка!
      В то время как внешние обеты помогают избегать неприятностей и освобождают энергию для духовного развития, тайные или "тантрические" обеты, принятые в ходе посвящений, или такие поучения об уме, как Великая Печать, трансформируют наш обычный мир в чистое Будда-поле. Обет бодхисаттвы наводит мост между этими двумя уровнями и даёт нам силу для альтруистической работы. Эффект всех позитивных действий возрастает неизмеримо, когда они совершаются для всеобщего блага, и наше отношение к страданию также глубоко меняется. Неприятные события превращаются теперь из болезненных очищений в часть нашей учёбы; благодаря осознанному восприятию этих событий мы обретаем мудрость, которая позволит нам в дальнейшем помогать другим в подобных ситуациях.
      Обет бодхисаттвы состоит из двух частей. Первая касается мотивации. Мы решаем достичь просветления для блага всех существ, избегать злости и не исключать никого из своих добрых пожеланий. Это ни в коем случае не означает подставлять другую щёку. Если мы миримся с вредным поведением, то это всё равно, что давать определённым людям или культурам верёвку подлиннее, чтобы они могли повеситься.
      Вместо этого следует без всяких сантиментов работать с причинами боли, а не со следствиями. Сегодня это означало бы помогать бедным странам и слоям общества иметь гораздо меньше детей, а тем детям, которые появляются на свет, обеспечивать образование. Сочувствие в виде разумных дальновидных действий приносит реальные результаты. Оно эффективно удаляет большинство причин для агрессивности и предотвращает страдание в будущем. Чрезвычайно необходимо умело удалять любую причину злости, потому что нет более разрушительного чувства для нашей хорошей кармы. Если же мы теряем высшую мотивацию пустоты и сочувствия и, начиная ощущать происходящее как реальность, реагируем отрицательно, не всё ещё потеряно. Можно всё же очиститься от гнева, и лучше делать это как можно скорее, обезвреживая его разрушительную силу. Тогда мы в скором времени с облегчением начнём замечать, как зависть и ненависть постепенно уменьшаются.
      Вторая часть обета относится к нашей действительной жизни. Здесь мы решаем предпочитать те поступки, слова и мысли, которые приносят пользу существам и могут привести их к Просветлению. Название этого - «шесть освобождающих действий». Вот они:
      Щедрость. Она касается тела, речи и ума, - материальныхвещей, образования и защиты. Щедрость создаёт замечательныймост между нами и другими существами и наполняет ум богатством. То есть мы не стараемся удержать для себя приятные вещи иощущения, но свободно делимся ими, видя дающего, получающего и дар как части одного целого.
      Правильный образ жизни. Это лучше не называть "моралью", поскольку мораль всегда использовалось церковью и государством для того, чтобы контролировать людей. На протяжениитысяч лет, если в ходе жизни людей не ловило государство, то церковь потом отправляла их в ад. Наш термин означает искусноевладение телом, речью и умом: мы стремимся совершать то, чтоприносит долговременное счастье, и не создавать причин вреда.
      Терпение. Это значит, главным образом, избегать злости.
 
 
       Кюнзиг Шамар Риипоче
 
      Тогда мы предотвращаем разрушение хороших впечатлений, накопленных двумя предыдущими действиями.
      4.Усердие, или радостная энергия. Она помогает постояннорасширять имеющиеся возможности и никогда не удовлетворяться достигнутым, но продолжать развитие.
      Полезность этих четырёх пунктов признают любовники, юристы и художники, - их все считают хорошими качествами, даже те, кто мало задумывается о Просветлении.
      5.Медитация. В этой системе под медитацией не подразумеваются высшие методы постижения природы ума. Здесьцелью является, скорее, создание дистанции. Благодаря этому мы сможем сознательно выбирать комедии жизни и избегать её трагедий. Теоретическое понимание постепенно углубляется и превращается в полнокровный опыт, приносящий пользу и в практических ситуациях. Такая медитация "успокоения и удержания" ума (шинэ, шаматха) служит основанием для последующих весьма занимательных методов. 6. Освобождающая мудрость. Это тоже пока не «спонтанное проникновение в суть» и всё ещё сопряжено с умопостроениями. Если представить первые пять освобождающих действий как сильные ноги, которые несут нас, то эта глубинная проницательность подобна зорким глазам, показывающим, куда идти. Суть этой мудрости - понимание, что для нас естественно творить добро, поскольку субъект, объект и действие взаимосвязаны и поскольку мы всегда получаем обратно то, что отдаём.
      Эти шесть освобождающих действий - отличное начало, и, когда мы осваиваем их в совершенстве, нам открываются следующие четыре, которые редко упоминаются. По-тибетски это - тхаб, мёнлам, тхоб и йеше, и эти термины переводятся как особые методы, сильные добрые пожелания, сила и высшая мудрость. Поскольку сопутствующее им состояние - самовозникшее, недвойственное и непосредственное, то оно делает нас безупречными в принесении пользы всем существам.
      В ходе трогательной церемонии, во время которой мы часто тёрли глаза, Кюнзиг Шамарпа принял от нас обет бодхисаттвы. Вначале его было непросто соблюдать. Первое испытание произошло, когда индийцы опять попросили нас удалиться из Сиккима. В течение долгого времени нам иногда приходилось буквально замораживать свои мысли. Постепенно, однако, обет обнаружил своё нескончаемое благословение, предоставив всем агрессивным людям, из которых я имел обыкновение "выбивать пыль", возможность не.попадаться на моём пути. Если "внешние" обеты (не убивать, не воровать, не лгать и т.д.) принимаются всего один раз, - до тех пор пока мы не нарушим их и не понадеемся восстановить, - то "внутренний" обет бодхисаттвы можно укреплять с учителями, которых мы считаем бодхисаттвами. Также следует вспоминать о нём каждый день. Наверняка нет лучшей мотивации для жизни, чем пожелание блага всем существам.
 
       Глава шестнадцатая
       Первое возвращение
 
 
      В
      Сонаде мы начали делать дарение мандалы, третью часть основополагающих медитаций. Это было сущее удовольствие. В ходе этой практики, которая повторяется также раз, мы насыпаем семь маленьких горсточек окрашенного риса на металлическую тарелку и представляем при этом, что они являются всем драгоценным, что есть во вселенной. Мы удерживаем перед собой упрощённый образ Прибежища и дарим ему всё это без привязанности. Затем мы смахиваем рис на материю, разложенную на наших скрещенных ногах, и снова строим в воображении совершенный мир, который опять дарим. В этой практике тело, речь и ум тоже работают вместе, и результат - не какое-то интеллектуальное понимание, но, скорее, обогащение всего нашего существа. В Сонаде в то время после каждой сотни таких коротких даров совершалось большое подношение, состоящее из 37 желанных вещей традиционной азиатской вселенной. Сюда включаются слоны, танцующие девушки и опытные генералы, выигрывающие для тебя войны. Насладившись традиционными удовольствиями, можно затем вернуться к мотоциклам БМВ, спортивным автомобилям, модной одежде "Роло", сине-зелёным водорослям, полезным для здоровья, современным девушкам или ночным дискотекам - всему, что наполняет восторгом жизнь людей сегодня.
      Дарение мандалы - самая быстрая из практик, и её можно завершить дней за двадцать. Последние десять тысяч повторений мы также делали перед статуей великого Гуру Ринпоче в монастыре Бхутиа Басти. Со зданием этого монастыря связана история, которую мы рассказывали американским миссионерам, пристававшим иногда к нам в автобусах. Мы всегда пытались не тратить на них своё время и говорили, что религию нужно считать лекарством, единственное назначение которого - помогать живым существам, и каждый должен познавать то, что больше подходит ему, и позволить другим искать своё. Что до религиозной ориентации человека не должно быть дела никому, кроме него самого, если только религия не заставляет своих последователей притеснять женщин или устраивать "священные" войны. Наименее образованные миссионеры бывали, однако, настойчивы и продолжали напирать, пока мы не отпугивали их слишком сложными для их понимания фразами или не предлагали им просто заткнуться. В таких ситуациях всегда возникала приятная долгая пауза в разговоре, когда мы рассказывали следующую историю о примере навязчивости в духовных вопросах.
      Монастырь Бхутиа Басти, построенный в честь буддийских Защитников, прежде располагался на вершине того холма, на склоне которого он стоит сейчас (это треугольная лесистая возвышенность позади площади Чоу Растра и отеля "Уиндермир" в Дарджилинге). Он был построен там потому, что на этом месте люди несколько раз видели Защитника Махакалу. На рубеже нашего века англичане переместили монастырь туда, где он стоит сейчас, - снесли и возвели его вновь. Они хотели, чтобы на этом отличном месте, с которого открывается вид на Непал, Сикким и Бутан, стояла церковь. Однако, едва закончилось её строительство, как здание рухнуло, непонятно почему. Они опять построили его, и опять оно рухнуло. На третий раз повторилось то же самое. Позже на этом холме опять появилось место Махакалы, но левую сторону открытого помещения заняли индуисты и местные религии. Англичане поставили свою церковь на главной улице Дарджилинга, и сегодня это кинотеатр. Никто не получил вообще никакой пользы.
      Кармапа оставался в Бутане долго. После смерти короля многое нужно было сделать, и он воспользовался своим пребыванием там для поиска новых воплощений и проведения посвящений во многих местах. Мы закончили дарение мандалы, а Калу Ринпоче и его племянник Гьялцен тоже выехали в Бутан; перед отъездом они порадовали нас тем, что использовали наш рис от дарения мандал на больших церемониях в своём храме. Незадолго до их отъезда мы стали свидетелями одного из тех трюков, которые учителя порой проделывают с людьми для их же пользы. Несколько шерпов - любителей спиртного регулярно приходили в монастырь, но их участие ограничивалось жалобами. На этот раз они пришли пожаловаться на погоду: дожди задерживаются больше, чем на месяц, и урожай может пострадать. Калу Ринпоче хорошо их знал. Они были по совместительству коммунистами по выходным; пьяные и крикливые, они ходили с демонстрациями по городу. Увидев Калу Ринпоче на улице, они покидали процессию, подбегали для быстрого благословения, а затем возвращались в колонну и продолжали кричать на весь город. Бхокар Тулку, крайне чувствительный ринпоче из северных тибетских кочевых племён, воспитанник Калу Ринпоче, который провёл много времени в уединённой медитации, всегда бледнел, когда дикие шерпы приглашали его к себе провести пуджу. Но Калу Ринпоче не делал ничего, чтобы защитить его. С кривой улыбкой, он посылал его снова и снова на эти пьяные празднества.
 
 
 
       Монастырь Бхутиа Басти, который был перемещён
       вниз с холма Махакалы
 
      В окрестностях Дарджилинга, на расстоянии лишь нескольких долин от своей родины, шерпы стали жертвой дешёвых политических лозунгов; те уравновешенные люди, каких мы встречали в Непале, здесь почему-то казались угрюмыми и неприкаянными. Без поддержки со стороны их буддистской культуры отношения между религией и алкоголем нарушились, и шерпы сильно съехали в сторону простейшего из этих двух явлений. И вот они пришли просить Калу Ринпоче о дожде. С необыкновенно ангельским видом, он сказал: "Вы получите то, что хотите". Так часто бывало, когда он решал преподнести кому-нибудь урок, и мы ждали внимательно, что будет дальше. Это было что-то! В несколько часов чёрные облака окутали возвышенность, и вода полилась как из ведра. Всё было затоплено, и во многих местах смыло края полей, устроенных в виде террас. Людям пришлось работать под проливным дождём, чтобы исправлять повреждения, в то время как мы пытались представить себе, каково бывает с похмелья, когда вокруг столько воды. Кармапа всегда "возвышал" людей. Он вызывал во всех ощущение собственного величия, которое длилось до тех пор, пока глупые привычки и прошлая карма не стаскивали людей вниз с этого пьедестала. Тогда он снова подбадривал их, и этот процесс продолжался до тех пор, пока и подъёмы, и падения не становились увлекательными проявлениями потенциала ума. Как только мы забывали о своих личных делах и фокусировались на том, чтобы неуклонно вести других к просветлению, мы автоматически становились его коллегами, а не учениками.
      Калу Ринпоче, с другой стороны, гораздо больше задействовал личностные моменты. Он во что бы то ни стало старался задеть человека, когда видел, что тот слишком зазнаётся. Он тогда провоцировал ситуации, которые очень ясно показывали людям, насколько продвинулась их работа с умом. Когда, например, его группа ударялась в "хорошую", буржуазную буддийскую мораль, - кошмар для нас с Ханной, но это легко случалось с не столь отважными учениками Ринпоче, - он был тут как тут. То же самое касалось жёстких идей о вещах, которых люди ещё не знали по собственному опыту. Почти не меняя своей интонации, Ринпоче тогда быстро переключался с ортодоксальных поучений на рассказы о "святых чудаках" вроде Другпы Кюнле.
      Другпа Кюнле был бутанским йогином, приверженцем Кар-мапы. Он обладал пробуждённым сочувствием к прекрасному полу и способствовал развитию тысяч женщин в ситуациях близкого общения. Фрагменты его биографии изданы теперь на английском языке, и, хотя его стиль обучения требует большей силы и "присутствия", чем на то способно большинство, Другпа Кюнле является признанным примером просветлённой активности. Любое его действие вело людей к Освобождению или вытряхивало их из «ящичков» обусловленных идей и суждений. Каждому, в чём бы ни состояла его практика, - будь то уход от трудностей, мотивация или чистое видение, - полезно было бы задуматься о словах Другпы Кюнле, громко сказанных Будде в Джокханге, главном храме Лхасы: "Вот ты, просветлённый, потому что думал о других, и вот я, который думал только о себе". Калу Ринпоче также знал, как достать нас с Ханной. Мы, особенно я, всегда на коне, и события, которые нам не по душе, мы можем находить, по крайней мере, интересными. Всегда есть достаточно пространства вокруг сложных ситуаций и склонность обратить их в шутку. Ханна настолько гармонична, что обычно её ранят лишь страдания других, в то время как мой ум находит потрясающим вообще всё, что воспринимает. Только в одном месте мы были уязвимы - в том, что касалось нашей любви и привязанности друг к другу. Так повелось в наших семьях: наши родители и родители родителей были очень близки. Это были двухголовые существа, слаженные пары, в которых мужчина становится силой и радостью женщины, а женщина - его интуитивной мудростью и открытостью. Мы чувствовали полное единство, и любое разделение было для нас неприятным. Калу Ринпоче, конечно, это знал. И вот, когда мы, счастливые, пришли к нему в апреле и попросили благословения, потому что вспомнили, что это третья годовщина нашей женитьбы, он с улыбкой сказал: "Как мило. Теперь на следующие три года вы можете стать монахом и монахиней. Это будет хорошо для вас". Если его целью было разозлить нас, то ему это удалось. В течение следующих нескольких часов нам пришлось сознательно держать свои умы как бы в замороженном состоянии, чтобы не допустить мыслей, от которых нам впоследствии нужно было бы очищаться. Для четвёртой и заключительной части основополагающих упражнений, Гуру-Йоги, мы нуждались в дальнейших поучениях. В начале там идёт длинное вступление, в котором мы открываемся линии преемственности. За этим следуют высокие поучения об уме, несколько пожеланий о просветлении и, наконец, повторение, посредством которого призывается благословение всех Будд. Поскольку Калу Ринпоче находился в Бутане, мы должны были ждать его возвращения, чтобы начать, так как не стали бы принимать поучения ни от кого другого. Однако всё, как обычно, совпало наилучшим образом, и время не было потеряно впустую. В эти дни в Сонаду приехало несколько человек, с которыми у нас сохранились впоследствии контакты. Ким Вунш, Ник и Эва, Оле и Ханне, Хара, Клаус и Рикке были теми, чья карма созрела к тому моменту, - они приехали, чтобы получить благословение Карманы. И замечательно было то, что Калу Ринпоче уже попросил нас передавать его поучения другим. Мы получали дополнительное наслаждение от местных достопримечательностей, на осмотр которых у нас никогда раньше не находилось времени, а когда Ринпоче и Гьялцен вернулись, вся Сонада встречала их на миниатюрной железной дороге. Мы с Ханной тогда поняли, как мы успели полюбить этого старого воина. После благословения я ещё очень долго ощущал у себя на голове его руки.
      В Криз-хаусе мы, уроженцы Запада, слишком долго жили как непальцы. Нас было попросту слишком много, а комнат слишком мало, что способствовало избытку бессмысленной болтовни. Мы испытали облегчение от того, что могли теперь продолжить свою практику. После посвящения в Любящие Глаза Калу Ринпоче впервые попросил меня объяснить внутреннюю медитацию, и теперь нашим друзьям тоже было чем заняться. Такое поручение Ринпоче было для меня честью. Чтобы учить Алмазному Пути, нужно наверняка знать все нюансы и одновременно быть приемлемым примером для других. Если люди потеряют доверие из-за вашего странного поведения, то даже самые лучшие методы станут бесполезными.
      Мы с Ханной получили инструкции по последней части основополагающих упражнений и могли, наконец, начать. Во время перерыва наша мотивация, пожалуй, ещё больше укрепилась. В окружении старых друзей, из-за нашей новообретённой чувствительности, мы ощущали внутренний протест против всплывающих из прошлого привычек, мыслей и оборотов речи. Нам стало очевидно, что нужна дополнительная дистанция, чтобы снова не попадаться в эти ловушки, и мы не сомневались в необходимости этого. Мы с содроганием замечали, что корнями ошибок в большой степени являются как раз те чувства, которые Калу Ринпоче описывал нам как яды ума: привязанность, злость, жадность и гордость. Тем счастливее мы почувствовали себя после этого прозрения, зная, что можем теперь опять заняться умом.
      Когда мы почти заканчивали основополагающие упражнения, атмосфера вокруг Сонады изменилась. Мы видели больше страдания, чем раньше, война в Восточном Пакистане привела в горы потоки беженцев. От Сонады до фронта боевых действий было всего десять километров, и я иногда был уверен, что мы слышим выстрелы орудий на расстоянии, хотя это мог быть и частый гром муссона. Дороги в Дарджилинг заполнили беженцы из Восточного Пакистана в розовых хлопчатобумажных рубахах, мёрзнущие в чужом климате, с резко красными, больными глазами. По дороге в Калькутту мы заметили, что каждый из бетонных блоков, стоявших годами вдоль железной дороги без всякой пользы и предназначавшихся когда-то для водоснабжения, теперь служил "домом" для целой семьи беженцев.
      Умельцы в различных областях из нашей группы пытались добровольно помогать этим людям, что явно не приветствовалось, а судьба вещей, посланных в помощь беженцам с Запада, более чем сомнительна. Мы говорили наши мантры, и нам было немного грустно, оттого что всё как будто рушилось. Всё говорило о том, что медитационное уединение в Сонаде должно завершиться и.период традиционного обучения подходит к концу. Понимая, что не так легко найти гармоничные внешние условия для беспрепятственной практики, мы побуждали себя использовать каждое мгновение.
      Полиция по делам иностранцев уже сообщила нам о своём желании поболтать с нами. Власти в Дели обнаружили, что мы используем свои студенческие визы для пребывания в закрытых зонах и не посещаем занятий в университете на равнине, как им бы того хотелось. Теперь мы имели очаровательный выбор - либо покинуть горы, либо покинуть страну. Мы послали дружеское, бессмысленное письмо, которое при оперативности тамошней бюрократии могло бы дать нам ещё несколько месяцев, но - не сработало. Хотя несколько чиновников в Дарджилинге были буддистами и поэтому отсрочивали всё наше дело, какие-то большие ребята в столице не сводили с нас своих бдительных взоров, и вскоре мы опять оказались перед тем же выбором. На этот раз мы послали им медицинское заключение, однако знали, что и это не позволит нам выгадать много времени. В самый разгар гонки ради завершения практики произошло нечто, поразившее нас как молния. Не-вротичный американец, уклонившийся от участия во вьетнамской войне, вбежал в нашу комнату с воплем: "Калу Ринпоче едет в Америку! Они уже собирают вещи". Это было осенью 1971 года. Мы считали себя готовыми хладнокровно встречать любые повороты событий, но это было таким шоком, что у меня схватило живот и я должен был сразу отправиться в туалет.
      Да, Калу Ринпоче действительно собирался в путь. Пришло время нести активность всех Будд на Запад; этот старый лама будет давать там традиционные поучения Миларепы и Кармап. Он, Гьялцен и монахиня Ани Чогар только что узнали от Кармапы, что их (бутанские) паспорта готовы.
      Среди суматохи этих последних дней одно событие ясно показало, что пользу от буддизма могут получать и животные. В Дарджилинге джип переехал крупную рыжую собаку. Мы подскочили к ней и, повторяя ОМ АМИ ДЭВА ХРИ, я приложил свои чётки к её макушке. Она не обнаружила абсолютно никаких признаков паники, и, когда поток крови хлынул из её горла и она умерла, мы знали, что она направляется к чему-то лучшему. Мы не только радовались тому, что благословение подействовало, но и чувствовали большую благодарность.
 
      ПЕРВОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
      В качестве прощального дара своим ученикам, незадолго до отъезда Калу Ринпоче дал посвящение "Долгой Жизни", на которое пришло много тибетцев. Он благословлял нас множеством предметов, заряженных благотворной силой, и удалял препятст 263вия для жизни существ, усиливая те качества, которые её, наоборот, продлевают. В ходе церемонии я, к своему удивлению, почувствовал болезненное жжение в правой ладони. Взглянув на свою ладонь, отмеченную не многими, но чёткими линиями, я увидел, как на ней появлялась новая глубокая борозда. Впечатление было сильным; даже не зная, что думать, мы решили, что происходит "настройка" - Будды подготавливают и нас к принесению буддийского учения на Запад.
      Было трогательно видеть, как тибетцы прощаются с Калу Ринпоче. Они так привязаны к своим учителям, что всякое расставание для них целая трагедия. Хотя очень важно видеть в Ламе не личность, а скорее зеркало нашего собственного совершенства, проявление Будда-ума, - тем не менее, многие привязываются к его внешней физической форме. Ощущаемое благословение от этого может усиливаться, но одновременно человек становится более уязвимым.
      Наши тибетские друзья переживали, а мы, западники, были на подъёме. Теперь это, наконец, произойдёт! Калу Ринпоче едет на Запад, и наши друзья смогут увидеть его. Фантастика!
      Несколько западных учеников Ринпоче присоединились к нему. Среди них были Шераб Тхарчин, который оплачивал расходы группы на поездку, и канадцы Кен и Ингрид, закончившие основополагающие упражнения. Дени и Розмари, французская пара, уехали раньше, чтобы заняться организацией в Париже. По пути в Америку Калу Ринпоче посетил Израиль, Папу Римского и Париж. В Париже он находился три недели, и некоторые наши друзья поехали на встречу с ним.
      Мой брат Бьорн, получив от нас письмо на своей ферме в Швеции, не долго думая, набил вольво друзьями и проехал полторы тысячи километров до Парижа. Не успел он посмотреть адрес, как выяснилось, что они находятся как раз напротив нужного дома. Тогда они с друзьями взбежали по лестнице и очутились прямо на посвящении в Любящие Глаза. Из Парижа Калу Ринпоче вылетел в Северную Америку, где застрял на год. Он дал Шераб Тхарчину, своему спонсору, непрошенный совет в области секса, и тот обиделся и отказался оплачивать его возвращение. Месяцы нашего с Ханной пребывания в Сонаде тоже подошли к концу. Извещения из Дели становились всё более угрожающими, и было уже неудобно злоупотреблять гостеприимством местной полиции. Поскольку мы теперь знали, как можно доить различные инстанции, которые ничего не знали друг о друге, мы опять спустились с гор в Силигури и обеспечили себе ещё две недели. Как раз столько времени нам понадобилось для окончания последней практики. К концу второй недели пришла виза в Сикким из третьей конторы, и мы с радостью поехали к Кармапе.
      Это было замечательно - опять встретиться с друзьями в Рум-теке, который поистине успел превратиться в нашу "Чистую Страну". Кармапа снова дал серию посвящений, в числе которых были важнейшие в нашей линии - Высшее Блаженство и другие. Тибетцы удивлялись, наблюдая за моими гримасами, которые всё ещё появлялись от сильного притока энергии. Они видели в этом выражение сильной преданности, но прежде всего это означало, что с моими верхними внутренними каналами ещё нужно поработать. Хотя дрожь в теле почти исчезла. В перерывах между посвящениями Гелонгма Палмо, величавая монахиня-англичанка, дала нам некоторые поучения по следующей практике, медитации на восьмого Карману и его энергополе. Но, так как она не очень хорошо знала тибетский и, честно признаться, воплощала в себе сильные христианские, индуистские и гелугпинские веяния, далеко не все её поучения имело смысл впоследствии использовать, и нам пришлось от них отказаться.
      Индийские власти снова стали чудить, особенно пресловутый мистер Дас в Гангтоке. Он воспринял как личное оскорбление тот факт, что мы всегда оставались в Сиккиме дольше, чем позволено, и решил, что на этот раз мы зашли слишком далеко. Мы послали запрос о продлении визы с человеком, который должен был заехать сначала в Калькутту. Мы позвонили мистеру Дасу, но, конечно же, ничего не добились от него, и он даже пригрозил, что пришлёт солдат, если мы сейчас же не покинем Сикким. Я был супердружелюбен в нашем телефонном разговоре, явно наслаждаясь демонстрацией того, что ему больше нас не разозлить, но даже этот новый подход не дал результата. Итак, с помощью Кармапы нам нужно было очень быстро решить, куда теперь направляться. Мы сами подумывали о Непале и нашем добром Ламе Чечу, но у Кармапы были другие планы. "Поезжайте домой", - сказал он. "Домой? Куда домой?" - спросили мы. "Домой в Европу, конечно", - ответил Кармапа. Это был нокаут. Мы предполагали всё, что угодно, только не это. Если не Непал, тогда, может, Цейлон или, с благословения Кармапы, даже Бутан. Но Европа? Мы не могли представить себе ничего более странного. Слова Кармапы были как ледяной душ. Однако, оправившись после первого шока, мы почувствовали настоящее воодушевление от этой идеи. Мы получили разрешение встать на ноги, чтобы самостоятельно поддерживать и развивать всё, чему мы научились в первой западной группе в совсем другой культуре. Значит, мы были готовы к этому? Нам предстояла увлекательная работа.
      На прощание Кармапа подарил нам прекрасную тханку с Буддами, которые выражают сочувствие, мудрость и силу ума. Он пообещал, что его благословение будет с нами, и отправил нас на грузовике к дороге в Гангток, где нас уже ждал джип. Мы возвращались в Европу с его последними словами: "Мы всегда вместе".
      Мы поехали окольным путём, через Дарджилинг, где дали возможность полицейским отличиться перед начальством, официально выкинув нас вон. В Дарджилинге мы сели на поезд в Дели. После одного-двух дней, проведённых в доме эксцентричной леди, которая кормила только скандинавов, мы получили телеграмму от родителей с сотней долларов. Вместе с нашими пятьюдесятью, этого хватало на дорогу, которая в то время обходилась примерно в семьдесят пять долларов. Мы быстро отыскали Жака, большого, крепко сложенного француза. Он был владельцем старого автобуса "Бефорд", на котором направлялся на запад, в Европу. И хотя цена внезапно подскочила до ста долларов на человека, он согласился взять нас с Ханной за ту сумму, что у нас была, включив туда даже расходы на ежедневное питание. Он мог бы вполне найти кого-нибудь и за полную плату, так что это был великодушный поступок. Вот так мы покидали Индию, медитируя перед лобовым стеклом и не давая Жаку уснуть, в то время как он с великим искусством, постоянно сигналя, вёз своё стадо из пятидесяти хиппи через потоки людей, животных, машин и повозок в Индии и Пакистане. Были очень неприятны холодные ночи в Афганистане. После двух лет походов наши дешёвые спальные мешки стали тонкими, как бумага, и мы отлично понимали прежних солнцепоклонников этих мест. В одну из особенно бедственных ночей, когда вся имеющаяся одежда уже была использована в качестве одеял для Ханны, а я каждые полчаса вставал и прыгал, чтобы согреться, - уже становилось совсем тяжко, как внезапно прямо из пустыни возникли огромные собаки, пахнущие чистотой и, по всей видимости, не заражённые никакими паразитами. Они были кремового цвета, с короткой шерстью, и головы у них были размером с наши. Собаки легли по обе стороны от нас и не позволяли замёрзнуть нашим ослабленным Азией телам, получая взамен множество благословений и мантр, до тех пор пока первый свет нового дня не дал нам возможность двигаться дальше. Жак был неутомим - всего несколько часов сна ночью, но зато огромное количество пищи. Хотя система управления автобуса была почти несуществующей, как я понял, иногда подменяя Жака, - каждый новый день приближал нас к Европе. В Стамбуле автобус остановился на день или два для смены пассажиров, и нам удалось посетить некоторые знакомые места, которые уже не казались такими очаровательными теперь, когда не было дыма в лёгких. Худшее из всех - отель "Гульхан", где Европа и Азия годами встречались по наркотическим делам. Это уже не было смешно. Можно было просто переделать гостиницу в больницу и тут же начать лечение.
      Здесь все чем-нибудь болели; попадались и худшие случаи гепатита, отсвечивая глубоким золотисто-зелёным.