Эпилог

Был ясный, свежий июньский день, похожий на только что умывшуюся с утра школьницу. Ветерок шелестел в листве, кардиналы распевали на ветках, еще не просохших после свежего ночного дождя, и легкий ветерок холодил кожу.

Мы с Ларри Стормом, Дэйвом Поликом и Мигелем Лумисом ждали завтрака, сидя в баре «Неопалимой купины», откуда открывался вид на поле для гольфа, с которого Стивен Грир начал свое необычайное путешествие десять месяцев тому назад. Мы сидели у открытого окна и наслаждались сияющим днем.

Настроение у всех было приподнятое. Конечно, мы уже выпили, но у нас было что отпраздновать. Мы только что обыграли команду, состоявшую из президента, Стивена Грира, Барни Лумиса и Джерома Фрейтага. Мы опередили стариков на восемь очков, и проигравшие перед отъездом в Белый дом, где собирались позавтракать, подписали чек на все, что мы за них выпьем.

Пол Роудбуш организовал этот субботний матч по тройному поводу: в честь Тристанского соглашения, а также в честь Джерри Фрейтага и Ларри Сторма.

В начале недели Объединенные Нации обеспечили проведение в жизнь Тристанского соглашения, утвердив его подавляющим большинством голосов. Были приняты меры по внесению в устав ООН соответствующих изменений и избран комитет для выработки правил и предписаний по уничтожению всех запасов ядерного оружия к пятому октября, к первой годовщине со дня подписания Тристанского пакта.

За неделю до этого Джерри Фрейтаг поразил конгресс и всю страну, потребовав закрытия своего собственного ведомства. (Фрейтаг стал директором ЦРУ в конце ноября, после того как Артур Ингрем ушел в отставку.) В специальном послании конгрессу президент Роудбуш просил утвердить закон о роспуске Центрального разведывательного управления.

Призывая распустить ЦРУ, Роудбуш предложил передать его военный отдел армейской разведке, дипломатический отдел — государственному департаменту, стратегический отдел — министерству обороны, а отдел тайной пропаганды — официальному информационному агентству правительства США. К посланию было приложено письмо Фрейтага, где он перечислял причины, по которым ЦРУ должно быть закрыто. Президент принял доводы Фрейтага за основу своего решения: «Колоссальное секретное агентство, наглухо отгороженное от народа и неконтролируемое народом, несовместимо с организациями, традициями, целями и чаяниями свободного общества».

Что касается Ларри Сторма, то он был назначен одним из помощников директора ФБР и фактически стал третьим по значению человеком в Бюро.

У меня была чисто личная причина радоваться этому дню, хотя президент и не включил ее в число достойных чествования событий. Джилл исполнилось в этот день двадцать пять лет, и мы с ней пригласили к себе Сторма, Полика и Мигеля. Мигель собирался прийти с Гретхен Грир, которая приехала из Нью-Йорка на уик-энд. Все приглашенные присутствовали третьего ноября, сразу после выборов, на нашей с Джилл свадьбе, и Мигель был моим шафером.

Мы все были связаны одной нитью — это началось с «дела Грира», переросло в операцию Альфа к завершилось Тристанским соглашением. Может быть, эта связь была не очень прочной, но в душе мы чувствовали себя столь же причастными к Альфе, как и ее зачинатели. Мы как бы принадлежали к особому обществу, не тайному и не запретному, но тем не менее к обществу избранных. Во-первых, мы безмерно гордились своим участием в этом предприятии, которое — теперь это было несомненно — должно изменить облик мира. А во-вторых, только мы знали об Альфе подробности, недоступные для непосвященных.

Полик многое рассказал в своем «Досье.», вышедшем сразу после той пресс-конференции. Он был любителем острого словца и хлесткой фразы, но факты излагал достоверно. Самые любопытные материалы его отчета относились к странному исчезновению Стивена Грира и к сложной проблеме — как сообщить об этом миссис Грир.

По первоначальному плану Грир должен был сослаться на нервное истощение от перегрузки и отправиться в уединенный охотничий домик, который компания Барни Лумиса содержала в Грейт Смокиз в нескольких милях от Гэтлинбурга в штате Теннесси. Для жены, друзей и компаньонов по фирме было придумано объяснение: ему необходим абсолютный покой, чтобы он мог возглавить избирательную кампанию в последние решающие недели. Но, добравшись до охотничьего домика, он должен был на следующий же день тайно отправиться сначала электричкой, а потом заказным рейсом на самолете в Рио-де-Жанейро. Оттуда ему предстояло инкогнито отплыть на «Каза Алегре», что он в конечном счете и сделал. По этому плану миссис Грир, конечно, была бы избавлена от мук неизвестности. Она думала бы, что ее муж набирается сил на свежем горном воздухе и что недель через пять он вернется домой.

Узнай пресса о путешествии, предпринятом Гриром, сообщение об этом, разумеется, попало бы в печать, но предполагалось, что репортеры не станут беспокоить Стива в его охотничьем домике. А если и будут сделаны такие попытки, сторож домика, старый приятель Барни Лумиса, как-нибудь постарается избавиться от газетчиков и прочих любопытных. План казался безупречным.

По графику Стив должен был сообщить о своем отъезде жене и друзьям в ночь с пятницы на субботу, с 27 на 28 августа, приехать с вещами к себе в контору, а оттуда в воскресенье 29 августа отправиться на автомашине в Грейт Смокиз.

Однако вечером в среду Барни Лумис по телефону сообщил президенту дурную весть. В охотничьем домике вспыхнул пожар, сторож со своим единственным помощником пытался сбить пламя, но получил тяжелые ожоги и сейчас лежит в Гэтлинбургской больнице. Домик наполовину сгорел. Первоначальный план требовал немедленных изменений. В четверг озабоченный президент встретился с Гриром за завтраком в Белом доме. Оба понимали, что на разработку нового сложного плана не остается времени. Русские, китайцы и англичане уже были на пути к Тристану.

Стив предложил вариант побега с поля для гольфа. Он всегда играл там по четвергам. В сумерках на поле почти не оставалось игроков. Четвертая площадка находится совсем близко от Бердетт-роуд. Если на Бердетт его будет ждать машина… Поскольку лучшего никто из них придумать не мог, предложение было принято. Они быстро договорились с нужными людьми и заказали спецрейсы на самолетах.

Но тут возникла новая проблема: что сказать миссис Грир? Президент предложил включить Сью Грир в узкий круг лиц, осведомленных об операции Альфа. Поступить иначе, говорил он, было бы по отношению к Сью излишней жестокостью. Она может не выдержать. Стив ответил: нет! Если открыть тайну его жене, придется обо всем рассказать и Деборе Киссич, и это будет лишь справедливо, потому что миссис Киссич много старше и здоровье у нее гораздо слабее. Но расширять таким образом круг доверенных лиц, по мнению Стива, было рискованно. Тем более что ни одна из жен иностранных делегатов не знала об операции Альфа.

Стив сравнил мое положение пресс-секретаря с положением обеих женщин. Он напомнил президенту, что тот решил не посвящать меня в тайну Альфы из опасения, как бы я случайно не проговорился в беседах с репортерами. К тому же мне пришлось бы без конца изворачиваться, и я мог запутаться в собственной лжи. Точно так же и с обеими женщинами, утверждал Стив. Они могут выдать себя каким-нибудь намеком, недомолвкой, поведением, взглядом, которые тотчас будут подмечены репортерами. Кроме того, говорил Стив, президент забывает о Гретхен Грир. После исчезновения Стива она наверняка приедет к матери, а Гретхен — сильная, уверенная в себе девушка, ее спокойствие и самообладание будут для Сусанны надежной опорой. Президент тем не менее продолжал настаивать, чтобы Сью Грир сказали всю правду. В конце концов друзья согласились на компромисс, и Стив решил прибегнуть к анонимным звонкам, которые должны были успокоить его жену.

Об этих телефонных звонках Полик написал в своем «Досье», но он не сообщил, кто разговаривал с Сусанной Грир. Только мы, члены братства Альфа, знали, что это был Питер Дескович. Он должен был не только изменить свой голос, но и говорить с ней таким тоном чтобы успокоить Сью и рассеять ее страхи. Но у Питера при всей его основательности не хватало воображения. Он оказался слабым актером и сыграл свою роль из рук вон плохо. Оба раза он резко бросал трубку. И уж во всяком случае, его первый звонок не успокоил Сью, а скорее усилил ее тревогу.

Многие из тех, кто прочел рассказ Полика, изменили свое мнение о Стивене Грире и стали считать его бесчувственным, холодным человеком, которому безразличны переживания собственной жены. Но, по-моему, это несправедливо. Конечно, Стив хотел бы избавить Сью от всех треволнений, но он считал дело Альфы слишком важным и не мог подвергать его ни малейшему риску из личных соображений. Кроме того, в то утро 26 августа и он и президент буквально были приперты к стенке: у них не оставалось ни пространства для маневра, ни времени для иных решений. Разумеется, все это: и тревога за жену, и внезапное изменение планов — отразилось на Стиве, поэтому он был так беспокоен и нетерпелив, когда мы с Мигелем встретились с ним за ленчем в тот памятный четверг.

Однако этот случай дает ключ к-пониманию характеров Пола Роудбуша и Стивена Грира. Президент готов был рискнуть и довериться Сью Грир. Ее муж этого не захотел. Позднее во время одного интервью Сью сказала, что вера мужа в ее самообладание и духовную стойкость наполняет ее гордостью и что она никогда не простила бы ему, если бы он поставил ее в привилегированное положение по отношению к миссис Киссич.

Помимо этих чисто человеческих черточек, раскрытых Поликом, мы, сопричастные делу Альфы, знали многие подробности, неизвестные широкой публике. Например, лишь очень немногие знали, что одной из причин, по которой Роудбуш принял отставку Артура Ингрема без традиционного письма с сожалениями «Дорогой Артур, Ваш уход…» — и так далее, — было использование Ингремом Баттер Найгаард для тайного наблюдения за кабинетом президента.

Были и другие не получившие огласки, но тем не менее многозначительные эпизоды… Недоброй памяти операция «Мухоловка»… Телефонный разговор Роудбуша с китайским премьер-министром в октябре, который ускорил развязку Альфы и помог разрядить обстановку в Пекине… Тот факт, что испытательный взрыв водородной бомбы в Китае, который так огорчил президента, был произведен, несмотря на возражения Ванга… Тайный союз сенатора Моффата с Ингремом… Появление в последнюю минуту на острове Тристан-да-Кунья Билла Хьюза, известного в высших сферах ЦРУ под кличкой «Джон»… История о том, как Дон Шихан — тот самый «Джо», который встретил Билла Хьюза, фигурировавший под псевдонимом «Ангел» в радиограммах с Тристана, — договорился с Хьюзом, не раскрыв своего инкогнито… Или хотя бы истинная причина, по которой Мори Риммель перестал быть членом клуба, в котором мы сидели за завтраком в этот субботний июньский день.

Мы вспомнили о Риммеле, может быть, потому, что Джон Хопкинсон, помогавший ему в поисках Грира в ту августовскую ночь, сейчас закусывал за соседним столом.

— Мне все-таки жаль Мори, — сказал Полик, понижая голос. — Он не вредный парень. Просто он из тех, кто считает, что деньги не пахнут.

— Ты становишься сентиментальным, Дэйв, — сказал я. — С каких это пор незадачи лоббистов вызывают у тебя слезы?

— А я согласен с Дэйвом, — сказал Мигель Лумис. — Не думаю, чтобы Комитет фондовой биржи доказал свои обвинения против него.

— Твой отец, Майк, и без доказательств знает, что он мошенник, — заметил Сторм. — Совершенно ясно, что Риммель и Брэди Меншип пытались сбить цену на акции «Учебных микрофильмов», распуская ложные слухи.

— Но Риммель ушел из клуба вовсе не потому, и вы это знаете, — вмешался Полик. — Он был уверен — президент знает о его небескорыстной службе у Ингрема, — а это означало, что его могли в любой момент разоблачить и выгнать как мелкого доносчика.

— Роудбуш не проронил бы об этом в клубе ни слова, — сказал я. — По-своему он сочувствовал Риммелю.

— Наверное, у Мори пробудилась совесть, — предположил Полик. — Такое иногда случается.

— Увы, не слишком часто, — вздохнул Сторм. — Как, по-вашему, есть совесть у Силкуорта и Калпа?

Эти два имени в кругах, близких к Альфе, звучали как сигнал бедствия. Они пробуждали воспоминания о последних сумасшедших неделях президентских выборов. Губернатор Уолкотт сдержал слово. Он поддержал Тристанское соглашение в своей речи в ночь перед выборами, разумеется, не столь горячо, как Роудбуш, но вполне определенно.

Другое дело — Мэтти Силкуорт и Хиллари Калп. За спиной Уолкотта они столковались с лидерами проатомной оппозиции, которая начала создаваться уже через несколько часов после пресс-конференции о соглашении на Тристане. Внешне избирательный штаб Уолкотта присоединился к позиции своего кандидата в отношении Альфы. Но скоро из Спрингфилда дошел слух, что, если Уолкотт будет избран, Тристанское соглашение истлеет в долгом ящике. Благодаря этому маневру Уолкотт приобретал поддержку сразу двух противоборствующих группировок — честных членов своей партии, которые одобряли его официальную программу борьбы за мир, свободный от атомной угрозы, и тех членов обеих партий, которые были против Тристанского соглашения и полагали, что слухи из Спрингфилда отражают истинную позицию Уолкотта.

Из достоверного источника в штабе Уолкотта мы узнали, что Силкуорт и Калп ведут подпольную кампанию. Они тайно встречались с проатомными лидерами и использовали часть фондов избирательного комитета Уолкотта для борьбы против Альфы. Мы не знаем, подозревал ли Уолкотт лично Силкуорта и Калпа, но нам сообщили, что он созвал своих стратегов и предупредил, что не допустит извращений его официальной программы.

События подтвердили, насколько прав был Роудбуш, когда сказал на Тристанской пресс-конференции, что «политика не терпит пустоты». Многие американцы искренне опасались последствий Альфы. Они боялись, что уничтожение атомного оружия нарушит мировое равновесие сил в пользу Китая с его огромной наземной армией, и неистощимым резервом рабочих рук. По принципу выбора «наименьшего из двух зол» эти люди должны были неизбежно примкнуть к Уолкотту. Собственно, главное, чего добились Силкуорт и Калп, заключалось в том, что они поддержали, поощрили и углубили эту тенденцию.

В последние дни кампании стало очевидным, что большое число избирателей настроено против Тристанского соглашения. Роудбуш в этот критический момент вынужден был защищать себя и свою идею и выступал почти ежедневно. Многие кандидаты в конгресс и на правительственные должности обвиняли его в фантазерстве и некомпетентности, называли «мягкотелым идеалистом», который готов по глупости задешево продать свою страну на новой атомной Ялтинской конференции. Некоторые лидеры из партии самого Роудбуша отступились от него в последний момент. Возможно, Уолкотт чувствовал себя во всей этой истории довольно неловко, но так или иначе он унаследовал сотни тысяч голосов противников Альфы.

Когда Роудбуш был все-таки переизбран, он получил всего 53% голосов, ничтожное большинство, которое никак не могло бы послужить символом всенародного движения за запрет атомной бомбы.

Поэтому сразу же после выборов Пол Роудбуш сам возглавил новую кампанию, всячески агитируя американцев за дело Альфы. Другие люди занимались тем же за границей. Члены Альфы действовали почти во всех странах, и многие главы правительств и государственные деятели официально примкнули к их движению. Однако мир понимал, что Соединенные Штаты остаются главным полем боя, ибо, если нация, породившая бомбу, откажется ее похоронить, сторонники Альфы в других странах соберут скудный урожай.

Президент исколесил тысячи миль, и на его страстные проповеди ушли тонны газетной бумаги. Он надолго стал центральной фигурой современной истории.

Все помнят его полет в Рим на конференцию в Ватикане, за которой последовал горячий призыв папы римского уничтожить атомное оружие… И как президент шел во главе гигантской процессии в честь Альфы по Пятой авеню… И какое потрясающее, страстное обращение он написал, взывая к «духу Тристана»… И его многочасовую блестящую язвительную речь по телевидению, когда он пункт за пунктом разбил все доводы крайне правых организаций, которые заваливали конгресс письмами — по пятьдесят тысяч в день, — называя его «безумцем с Тристана» и коммунистическим агентом, стремящимся подорвать оборону страны.

Голосование в Организации Объединенных Наций стало наградой для многих, но особенно для Пола Роудбуша за его энергию и упорство. Однако победа пришла как раз вовремя. Мы все уже начали опасаться за здоровье Роудбуша. Он не щадил себя. И меня преследовал по ночам кошмарный призрак нового Вудро Уилсона[21] в Белом доме, измученного и подавленного, павшего жертвой в неравной борьбе за свой идеал.

Теперь все это осталось позади. После голосования в ООН Роудбуш проспал двенадцать часов и наутро проснулся полный сил и бодрости. Он обладал изумительной способностью быстро входить в форму. Энтузиазм и жизнерадостность переполняли его. Своей энергией он заражал нас всех. Жизнь снова стала прекрасной!