— Сколько тебе можно говорить — не пей из банки! Где шлялся опять всю ночь?
— Гулял.
— Опять пили. — Это прозвучало не как вопрос, а как констатация.
— Ну и что?
«Сейчас начнется, — подумал Петя. — Надо побыстрее линять отсюда».
Он оказался прав, действительно началось. Мать тяжело опустилась на стул и принялась за свою ежедневную проповедь:
— Вырастила урода. Совсем совесть потерял. Думаешь, если отца нет, то можно делать что угодно.
— А чего же ты растила урода? Вырастила бы нормального человека.
— Ты как с матерью разговариваешь, неблагодарный? — В ее голосе послышались с трудом сдерживаемые слезы.
— А за что мне быть благодарным? — Петя с ненавистью посмотрел на убогую окружающую обстановку. — За это?
— Свинья, — заплакала мать. — Был бы жив отец, он бы тебе показал…
Петин отец не был мужественным лесником, павшим от пули браконьера, или героическим исследователем Арктики. Его зарезали в пьяной драке. Ножи были в руках у обоих дерущихся, но Петин отец оказался более пьяным и соответственно менее боеспособным.
Если бы Петин отец оказался более трезвым, чем его противник, он до сих пор отбывал бы наказание в местах не столь отдаленных.
И все же отца Петя любил. Он помнил, как они ходили на рыбалку. Петин отец был заядлым рыболовом. И несмотря на то что жили они бедно и все свободные деньги отец тратил на горячительные напитки, он все-таки сумел отложить сумму, необходимую для приобретения небольшой дешевенькой резиновой лодки.
Не было ничего увлекательней для маленького Пети, чем сидеть на полу вместе с отцом и чинить прорванный бредень или мастерить очередную донку. А потом, уже на озере, плыть, дрожа от утреннего тумана, и вытаскивать из холодной воды запутавшуюся в сетях рыбу.
Рыбу отец носил на рынок и продавал. Полученные деньги шли на водку, но каждый раз что-нибудь перепадало и Пете — кулек ягод, петушок на палочке, стакан семечек, кусок медовых сот. Иногда, когда улов оказывался удачным, отец покупал у кавказских торговцев один персик, и Петя старался растянуть удовольствие. Полусъеденный персик покрывался пылью, вокруг кружилось полчище мух, а Петя все не доедал его, стараясь, чтобы как можно большее количество людей увидело, какой хороший у него персик.
Впрочем, иногда у отца случался запой, и тогда он оптом отдавал всю пойманную рыбу бабе Наде, меняя ее сразу на самогон. Ушлая баба Надя коптила рыбу на маленькой коптильне и продавала ее на рынке уже втридорога.
И каждый раз, когда отец впоследствии видел на рынке ее товар, он, вздыхая, говорил Пете:
— Эх, сынок, вот видишь, как люди умеют устраиваться? Если бы я не пил да был похитрее, давно бы стал миллионером. Купили бы мотоцикл с коляской, матери твоей платье новое импортное и зажили бы как люди!
От мысли о том, что он никогда не сможет жить «как люди», мучающей каждого пьющего русского человека, желание выпить за свою несложившуюся жизнь только усиливалось.
По большим праздникам — Новый год, или седьмое ноября, или майские праздники — отец наливал сто грамм и Пете. На все возражения со стороны матери он всегда произносил одну и ту же фразу:
— Он — мужик, пускай привыкает с детства. Пускай учится, пока я жив.
Водка Пете не нравилась, но чувство приобщенности к взрослому миру перевешивало. Он старался пить не морщась, закусывал соленым огурцом и сдерживал готовые брызнуть из глаз слезы.
А однажды к ним в дом постучал участковый и, пройдя на кухню, долго говорил о чем-то с матерью. Стараясь, чтобы его не услышали, Петя вжался в стену и слушал.
Многое из того, что говорил участковый, было непонятно, но одно Петя понял — отца зарезали, и сейчас он лежит на улице возле местной пивной.
Участковый пришел за матерью, чтобы составить протокол опознания.
Петя выбежал из дома и понесся по направлению к пивной.
Толпу он увидел уже издали. Мужики, обычные посетители заведения, стояли полукругом и мрачно смотрели вниз. Там же находились и все местные милиционеры в количестве двух человек.
Протиснувшись сквозь людей, Петя увидел отца.
Спустя три минуты из пивной вышла буфетчица, неся в руках большую клеенчатую скатерть, во многих местах прорезанную завсегдатаями пивной. Этой клеенкой накрыли тело отца.
Именно в этот момент он отчетливо понял, что отца больше нет и что этот персик ему уже никто никогда не купит.
После этого он заревел…
— Сколько можно про отца? — крикнул он. — Как он вообще мог жениться на такой дуре?
— Свинья, — монотонно продолжала причитать мать. — Свинья неблагодарная.
Петя сам не понял, как его правая рука непроизвольно сжалась в кулак и как в следующий момент этот кулак вылетел вперед.
Мать охнула и тут же замолчала.
Она держалась за щеку и испуганно смотрела на сына. Да, он действительно часто грубил ей, пил, мог не ночевать дома. Но того, что он может поднять на нее руку, она не ожидала.
Не произнеся ни слова, Петя отступил на два шага назад и, сорвавшись с места, пулей бросился вон из дома.
Он бежал, не разбирая пути, бежал до тех пор, пока не запыхался. Остановился уже далеко за деревней, возле старого колхозного загона для скота.
Потом, забившись в самый дальний угол, курил одну за другой вонючие папиросы, от которых жгло горло, и дрожал. Сотни мыслей проносились в его голове, но ни одна из них не была достаточно весомой, чтобы он мог на ней остановится. И лишь когда он начал успокаиваться, его сознание начала заполнять одна-единственная мысль. Он понял, что снова думает о лежащем на дне лесного озера трупе Славки Горячева.
И снова в его душе проснулся страх. Страх за то, что тело может всплыть.
Вчера ночью они втроем договорились о том, что минимум месяц не станут показываться возле озера, чтобы не светиться. На этом настоял Виталик. Но сейчас Петя чувствовал, что он просто обязан пойти туда и посмотреть. Ему надо было удостовериться, что все спокойно. Он чувствовал, что если не будет в этом уверен, то не сможет долго держать в себе их общую тайну и рано или поздно обязательно проболтается.
Петя долго не мог заставить себя подойти к лесному озеру. Целых полчаса он блуждал вокруг да около, не находя в себе сил и смелости приблизиться. Ему казалось, что там его поджидает милиция с собаками, которые мгновенно учуют приставший к нему запах крови. За каждым деревом ему мерещилась засада.
Озеро поразило Петю своей безмятежностью. Сверху сквозь деревья пробивалось солнце, вода была гладкой и спокойной, квакали лягушки.
Он присел возле кучи золы, оставшейся от их костра, и достал папиросы.
Неожиданно за спиной в кустах раздался шорох. Успокоившийся Петя мгновенно вскочил на ноги и обернулся в ту сторону.
В кустах стоял Виталик Королев и молча смотрел на него. Внешность Виталика поразила Петю — осунувшийся, с глубоко запавшими глазами. Судя по всему, Виталик так и не смог уснуть.
Минуту они стояли в молчании, глядя друг на друга. Молчание нарушил Виталик.
— Я тоже решил проверить, — сказал он. — Хотел раньше прийти, но не мог. Боялся.
Сейчас он совсем не был похож на того Виталика Королева, каким все привыкли его видеть и который никогда бы не позволил себе признаться кому-нибудь, что он испугался.
— Я тоже, — сознался Петя.
Виталик подошел берегу и заглянул в воду.
— Здесь все тихо, — сообщил Петя. — Как будто ничего и не было.
— Да, тихо, — согласился Королев.
— В деревне еще ни о чем не говорят?
Виталик отрицательно покачал головой:
— Нет, мне мать бы сказала, если бы его уже искать начали.
— Да, моя мать тоже ни о чем таком не говорила.
Они закурили.
— Я сегодня ходил к Славкиному дому, — сказал Виталик после нескольких затяжек, — смотрел, как там что.
— И как?
— Да никак. Машины нет, значит, отец его куда-то уехал. Он, наверное, еще и не знает, что Славка домой не пришел.
— Может, он в ментуру поехал?
— Нет, тогда бы шум поднялся. Может, он вообще только через неделю приедет.
— Значит, все в порядке?
— В порядке.
И после этих слов Пете сразу сделалось легко. Милиция, наказание, да и сам их поступок в одно мгновение сделались призрачными и далекими.
— Пошли отсюда, — предложил он.
— Пошли, — согласился Виталик.
И хотя на всякий случай до деревни они решили добираться окольными путями, разговор переключился на более бытовые события.
— А я с матерью поругался, — сказал Петя. — Нехорошо вышло, даже ударил.
Виталик даже остановился.
— Ни фига себе!
— Завела, как всегда, причитания об отце.
— Не, — усмехнулся Виталик. — С моей матерью не поругаешься. На нее и батя-то голос повышать боится.
Повышать голос на Антонину Алексеевну Королеву боялся не только ее муж Елисей Сергеевич, но и все остальное население деревни Тучково.
Антонина Алексеевна была женщиной дородной, властной и за словом в карман не лезла. Если что, она с легкостью могла и руки в ход пустить.
Елисей Сергеевич являл собой полную противоположность собственной супруге. Худенький и тщедушный — типичный среднерусский мужичок — любитель выпить и похвастаться.
Работала Антонина Алексеевна в единственном в деревне Тучково магазине и занималась снабжением. Поэтому в доме Королевых всегда присутствовали продукты, да и денег было побольше, чем у многих других.
Что касается Елисея Сергеевича, то он в свои тридцать два года был официально признан инвалидом и поэтому, в отличие от большинства советских граждан, имел полное и законное право не трудиться на благо родины, не считаясь при этом тунеядцем.
Елисей Сергеевич занимался выращиванием и продажей на рынке города Владимира помидоров и разных других овощей.
Дойдя до дома, в котором жила семья Королевых, ребята поняли, что им очень не хочется расставаться.
— А давай я тебя провожу, — предложил Виталик.
— А тебе не влом?
— Не, не влом.
Возле дома, где жил Петя, ситуация повторилась. Обоих разобрал смех.
— Чего мы, теперь всю жизнь будем друг друга провожать? — заржал Виталик. — Давай гуляй, тебе с матерью мириться надо.
Наконец, выкурив еще по одной папиросе, распрощались.
Мать была на кухне. По запаху Петя понял, что она варила борщ.
Повернувшись, она как ни в чем не бывало посмотрела на сына и спросила:
— Ты есть будешь?
— Буду.
— Тогда мой руки и садись за стол.
После этих слов она снова отвернулась и принялась двигать половником в кастрюле.
И он подумал: «Раз все так спокойно, может быть, на самом деле ничего и не было».
Глава третья
Петя никогда не задумывался о том, кем он станет в жизни. Для него, как и для большинства молодежи деревни Тучково, будущее представлялось вполне конкретно. Доучиться до восьмого класса, постаравшись не загреметь в колонию для несовершеннолетних, и получить аттестат.
Дальнейший путь лежал в ближайший крупный город Владимир, в строительное ПТУ. Потом армия, а после — на какой-нибудь строительный объект. Если проработаешь пять лет, не попадая ни в какие громкие истории, становишься бригадиром. После чего получаешь квартиру во Владимире и живешь всю оставшуюся жизнь, заводя детей, посещая с друзьями по выходным дням баню и раз в месяц на получку сильно напиваясь.
Начался 1986 год.
Зима и весна пронеслись быстро, наступил июнь, а вместе с ним и вторая годовщина смерти Славки.
За прошедшие два года его тело так и не нашли.
Славкин отец, узнав о пропаже сына, поднял на уши всю местную милицию, но та так ничего и не обнаружила. Славку стали считать пропавшим без вести, никаких похорон соответственно не было.
Славкин отец, отставной полковник, с тех пор запил и постепенно начал опускаться. Его часто стали видеть в компании местных алкашей.
О том, что со дня убийства прошло уже два года, Петя вспомнил лишь спустя неделю. В это время шли школьные экзамены, и было не до воспоминаний. А потом подумал как-то равнодушно, без эмоций: «Надо же, прошло уже целых два года».
Наконец аттестаты друзьями были получены, и по этому поводу в Тучкове устроили грандиозную пьянку.
Сколько выпили, не мог сказать никто, но все окна в здании школы наутро оказались побитыми.
Приехавший участковый только развел руками.
— А чего, разве не каждый год повторяется одно и то же? — сказал он завучу, ковыряя в зубах спичкой. — И на следующий год повторится.
— Ну а разве нельзя проверить отпечатки пальцев? — возмущалась завуч. — Камней внутри школы достаточно.
— А я что же, у всей деревни проверять стану? — возразил участковый. — Вставите новые, у меня и без вас дел полно. Настоящих преступников ловить надо.
— Так вот вы и ловите этих, пока они не стали настоящими преступниками, — не унималась завуч. — Из таких ведь и вырастают бандиты.
— Вы мне демагогию не разводите, — строго сказал участковый. — Вот когда вырастут, тогда и станем ловить. А то если каждого за всякую ерунду сажать, никаких тюрем не хватит.
Поняв, что этот разговор может продолжаться до бесконечности, завуч в сердцах плюнула на пол.
— Уж тюрем-то у нас в стране всегда хватало, — раздраженно сказала она.
— Но-но! — Участковый перестал ковырять в зубах спичкой. — Статью за антисоветскую агитацию у нас, по-моему, не отменяли.
На этом разговор и кончился.
…В общежитии строительного ПТУ № 2 трое друзей поселились в одной комнате. Комната располагалась на первом этаже серого трехэтажного здания.
Жизнь в ПТУ шла весело. Правда, надо было учиться, но учеба не шла ни в какое сравнение со школьными годами.
Началась взрослая жизнь, по крайней мере, она воспринималась как взрослая.
Единственной проблемой была постоянная нехватка денег, зато бесплатно кормили. Да и родители помогали, чем могли.
Вскоре стало окончательно ясно, кто из всех троих является истинным лидером. Виталий Королев быстрее своих друзей нашел общий язык с остальными обитателями общежития, он же являлся инициатором всех без исключения происшествий, будь то драки или ночные несанкционированные визиты в женское общежитие текстильного училища.
Он же оказался первым из троих, кто по-настоящему влюбился.
Наташа была из интеллигентной семьи и училась в восьмом классе специализированной английской школы.
С Виталием они познакомились случайно, на троллейбусной остановке. У него в руках были две бутылки портвейна «Кавказ», у нее — аккуратный портфель из хорошей кожи.
Увидев миниатюрную блондинку с длинной косой и пронзительными голубыми глазами, Виталий в буквальном смысле открыл рот и остолбенел настолько, что выронил одну бутылку.
Услышав звон разбившейся бутылки, она обернулась и посмотрела на лужу, растекавшуюся вокруг Виталика, потом смерила взглядом его самого. Под ее взглядом Виталик, наверное впервые в жизни, почувствовал, что ему стыдно.
Девушка презрительно поджала губы и пошла прочь.
Если бы на месте Наташи оказалась любая другая девушка, Виталий не задумываясь плюнул бы ей вслед и еще выкрикнул что-нибудь обидное на тему «не такая уж ты фифа, чтобы задирать нос».
Но в этот раз все случилось иначе.
Постояв минуту в оцепенении, Виталий Королев — любимец юных швей-мотористок — бросился вслед за незнакомой девушкой.
Обогнав ее, он остановился как вкопанный и с ужасом понял, что не может произнести ни слова.
— Что вам надо? — строго спросила девушка.
Ее голос вывел Виталия из ступора.
— Прости… то есть простите. Я не знаю, как тебя… то есть вас зовут. Я просто хотел извиниться… ну вот за то, что там эта бутылка… вот.
Она молчала, и Виталий окончательно стушевался.
— Хорошо, я вас извиняю, — сказала наконец девушка. — Теперь можно идти?
— А может… мы сможем как-нибудь встретиться? В кино там сходим?
— Я не могу пойти в кино с пьяным, — сказала она.
— А я не буду больше, — пообещал Виталий. — Правда не буду. Можно я тебя провожу?
— Сегодня нет, — покачала головой она. — Меня отец встречать будет. Ты ему не понравишься.
— А когда можно?
Она задумалась:
— Можем встретиться в субботу, у кинотеатра.
— В половине пятого?
Она кивнула.
— Меня вообще-то Виталием зовут.
— А меня Наташей.
Петя и Василий встретили его недоуменными взглядами. Трудно было сказать, что их поразило сильнее — неожиданно сияющий вид друга или тот факт, что из-под куртки он достал только одну бутылку.
— Ты что, весь пузырь в одно рыло выдул? — обиженно спросил Кирьянов. — Не ожидал от тебя, Виталь.
— Да ладно, мужики, пейте. Я не буду.
— Ты чего, опух?
И пока Виталий рассказывал про Наташу, друзья слушали молча. Они перебрасывались многозначительными взглядами, но молчали.
— Ну вот и все, — закончил свой рассказ Виталий.
— Похоже, ты влюбился, — резюмировал Петя. — Это хреново.
— Почему же хреново?
— Потому что от баб одни неприятности. — Петя пожал плечами. — Мне отец всегда так говорил…
Всю оставшуюся неделю Виталий провел в мучительном ожидании. За это время он действительно ни разу не пил. Визиты в женское общежитие тоже прекратились.
Зато неожиданно для всех, и в первую очередь для самого себя, Виталик начал писать стихи. Это было тем более удивительно, что никаких стихов он сроду не читал, кроме тех, что задавали в школе. Впрочем, их он тоже не читал.
А здесь его словно прорвало.
За четыре дня он исписал четыре ученические тетради по восемнадцать листов. После чего купил еще четыре тетради и очень аккуратно переписал набело все свои произведения.
Все стихи были «про одну девчонку… которая встретилась ему абсолютно случайно… и которую он, простой пацан, полюбил всем своим сердцем горячо».
Лучшим друзьям Пете и Васе, которым Виталий Королев прочитал за один вечер все свои творения, стихи понравились. Правда, они сочли, что будет лучше исполнять их под гитару.
— После таких стихов любая телка даст, — заржал Вася.
Неожиданно Виталий вскочил с кровати и сгреб Кирьянова за шиворот.
— Она тебе не телка! — заорал он. — Еще раз назовешь ее телкой — урою!
В субботу Виталий тщательно готовился к свиданию. Волосы были тщательно причесаны, рубашка и брюки постираны и отутюжены.
— Ну чего, мужики, я не как полный козел выгляжу?
— Тебе правду сказать или как? — предусмотрительно поинтересовался Кирьянов.
— Вась, не шути. Конечно, правду.
— Ну если правду, то как полный козел. — Кирьянов шмыгнул носом. — Но ты ведь с другой стороны, не к портнихам идешь, у тебя серьезное свидание. Так что все нормально. Смотри только, чтобы тебя местные пацаны за мажора не приняли.
— Меня за мажора? — возмутился Виталий.
— Да легко. Но тебе-то чего переживать? Отмахаешься, если что.
— Ну ладно, мужики, тогда я двинул. — Виталий взялся за ручку двери. — Пожелайте мне ни пуха.
Петя поднялся с кровати.
— Мы тебе пожелаем лучше… — Он достал из кармана пятирублевку. — На, мы с Васьком тут скинулись, ну и у ребят там поспрашивали. — Присядете нормально где-нибудь в кафе, не по улицам же шляться. Да и цветы нормальные купишь.
— Спасибо, ребят. — Виталик взял деньги и убрал их в задний карман брюк. — На кино у меня есть, а кроме этого только на эскимо.
— Ну вот и сводишь ее в кафе-мороженое.
…После ухода Виталия друзья молча курили, рассматривая убогое убранство общажной комнаты.
— Слушай, Кирьян, как ты думаешь, у него нормально там все пройдет? Чего-то у меня предчувствие какое-то хреновое. Я же понимаю, что ты про местных пацанов в шутку сказал, а теперь подумал: вдруг действительно они до него докопаются? Вот ты бы на их месте докопался?
— А при чем здесь я?
— Нет, ну ты просто представь. Приезжает вот, допустим, Лизка с Лесной улицы вечером к нам в Тучково, а с ней вот такой пацанчик в белой рубашке и с цветами. А ты сидишь и куришь и за всем этим наблюдаешь. Понимаешь, что она на свидание ездила, а он теперь ее провожает. Вот ты чего делать станешь?
— Пацанов соберу по-быстрому и объясню, как в чужие места в белых рубашках приезжать с цветами.
— Вот про это я и говорю.
Кирьянов помолчал, обдумывая услышанное. Природа не наделила Василия разумом Штирлица, поэтому даже на обдумывание самых простых вещей ему требовалось некоторое время.
— Думаешь, его встретят? — спросил он.
— Могут, — лаконично ответил Бойков.
— И чего делать будем?
— Следом двинем. Витале на глаза показываться не будем, а если что, все-таки три человека — это не один. Они в пять договорились, сейчас без десяти. Успеем?
— Двинули, — согласился Кирьянов. — Заодно и на телку посмотрим. А то любопытно.
Виталий с букетом цветов примчался к кинотеатру за двадцать девять минут до положенного срока. Наташи, разумеется, еще не было. Присев на скамейку, Королев достал из кармана пачку «Казбека» и закурил.
Висящие на столбе часы отсчитывали время ужасно медленно.
Без пяти минут пять Виталий почувствовал, что у него сильно вспотели ладони.
Он полез в карман за носовым платком и вспомнил, что забыл его взять. Перспектива оставить жирные отпечатки на тетрадках со стихами причинила Виталию новую порцию страданий.
Когда минутная стрелка перевала через отметку десять, Виталий понял, что ему чертовски хочется напиться. Напиться до бессознательного состояния, до такого, когда не думаешь ни о чем просто по той причине, что вообще не можешь думать.
Когда Виталий увидел приближающуюся Наташу, он почувствовал себя на седьмом небе. Все нелестные выражения в ее адрес, а также всех представительниц женского пола на свете мгновенно были забыты.
Вскочив со скамейки, Виталий чуть ли не побежал ей навстречу. Правда, в последнюю секунду он вспомнил, что мужчине все-таки необходимо сохранять достоинство, и поэтому пошел относительно неспешным шагом.
Но вот по-дурацки радостного выражения своего лица Виталий скрыть не смог.
— Извини, я опоздала. Мне пришлось посидеть с сестрой. Она маленькая, а мама ушла платить за квартиру, — затараторила Наташа. — А ты давно ждешь?
Виталий повел себя как настоящий мужчина.
— Не очень, — небрежно сказал он.
— Ой, какие красивые цветы!
— Это тебе. — Виталий слегка замялся. — Я… в общем, я очень рад, что ты пришла.
— Я тоже рада. Пойдем в кино?
— Пойдем.
В кинотеатре шла французская комедия «Большая прогулка».
Наташа хохотала вместе со всем залом. Виталий каждой клеточкой своего тела чувствовал ее присутствие в соседнем кресле, но никак не мог решиться положить руку Наташе на плечо. Его хватало только на то, чтобы время от времени поворачивать голову в ее сторону.
Наконец кино закончилось, и Виталий вздохнул с облегчением.
— Может быть, сейчас сходим в кафе-мороженое? — предложил он.
Наташа отрицательно покачала головой:
— Не могу. Обещала родителям, что буду дома в девять.
— Может быть, тогда возьмем по эскимо?
— Давай, — обрадовалась Наташа. — Только я больше люблю «Лакомку».
— Возьмем «Лакомку», — щедро предложил Виталий.
По дороге говорила преимущественно Наташа. О школьных учителях, о том, как она ненавидит Зинку из параллельного класса.
— Она считает, что она самая блатная!
— Эка невидаль, — презрительно бросил Виталий. — А ты зато самая красивая.
Наташа остановилась и внимательно посмотрела на него:
— Ты правда так считаешь?
— Еще бы!
— И я тебя нравлюсь?
Виталий сглотнул.
— Очень нравишься, — хрипло ответил он. — Очень, очень сильно. Правда.
— И ты хочешь со мной гулять?
Виталий понял, что он охрип окончательно, и просто кивнул. Кивок этот, правда, получился очень энергичным.
В воздухе повисла пауза.
— А ты согласишься со мной гулять?
Наташа минутку подумала:
— Только мне обязательно надо будет познакомить тебя с родителями. Знаешь что? Приходи к нам в гости. Завтра, на обед. Я предупрежу маму, и она испечет пирожки.
— Приду, — пообещал Виталий. — Только дай мне твой номер телефона. Чтобы я мог тебе позвонить.
— Давай тетрадку, я тебе запишу.
Наташа взяла у него из рук одну из тетрадей и открыла на последней странице.
Там было записано стихотворение под незамысловатым названием «Стихотворение, посвященное девчонке с прекрасными голубыми глазами».
— Ой, а это что такое? — удивилась Наташа. — Стихотворение? Ты пишешь стихи?
Виталий покраснел.
— Ну-у, в общем, я написал тут немного стихов. Хочешь, возьми почитай.
— А что это за девчонка? — улыбаясь, спросила Наташа.
— Ну-у, почитай, поймешь.
— Обязательно почитаю, спасибо. Я очень люблю стихи. — Она оторвала маленький кусок бумаги. — Давай я тебе телефон здесь напишу и адрес.
Она протянула листок Виталию и быстро поцеловала его в щеку.
— Ну ладно, я побежала. Спасибо, что проводил!
Виталик недоуменно посмотрел по сторонам.
— А ты разве здесь живешь?
— Нет, мне отсюда еще пятнадцать минут пешком.
— Так давай я провожу тебя до дома.
— Спасибо, я дойду. У нас там район опасный. Хулиганы.
«Да я сам хулиган», — хотел было сказать Виталик, но промолчал.
Вместо этого он сказал:
— Плевать я хотел на всех хулиганов!
Неподалеку от Наташиного дома, на детской площадке, расположилась группа подростков. Они бренчали на гитаре и что-то пили из бутылки.
Виталий машинально сосчитал возможных противников. Их оказалось девять человек.
«Нехило», — подумал он.
Они вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж.
— Ну вот теперь ты знаешь, где я живу, — сказала Наташа. — Нормально доберешься?
Вместо ответа Виталий взял ее за плечи и поцеловал в губы. Когда он оторвался, Наташа смотрела на него расширившимися глазами.
— Извини, — сказал Виталий. — Я не должен был этого делать. Просто…
— Что?
— Просто мне кажется, что я в тебя очень влюбился. Понимаешь, по-настоящему…
Наташины глаза засияли.
— Мне кажется, что я тоже… — Она открыла дверь и вошла в квартиру. — А теперь иди. И будь аккуратней.
Дверь давно закрылась, а Королев все еще стоял, ощущая на губах вкус поцелуя.
— Она тоже меня любит, — тихо произнес вслух Виталик. — Она тоже меня любит.
Повторяя эту фразу, он начал спускаться по лестнице. Но чем ниже он спускался, тем больше его мысли занимала расположившаяся на детской площадке компания. Там было темно, но фонарь на столбе освещал часть двора.
Меньше всего Виталию сейчас хотелось драться. Он ни капли не боялся, хотя прекрасно отдавал себе отчет в том, чем закончится эта схватка.
В своей жизни Виталий дрался много. И драться он умел. Бывало, что и его избивали несколько человек. Один раз в драке с пацанами из соседней деревни ему даже сломали руку.
Виталий улыбнулся, вспомнив, что после этого он два месяца ходил по деревне в гипсе, словно герой.
«Пробьемся, — подумал Виталий, выходя во двор. — Не на того напали».
Виталий закурил папиросу, сунул ее в уголок рта и, не торопясь, пошел по дороге. Когда до детской площадки оставалось метров тридцать, треньканье прекратилось.
«Хорошо, если у них цепи нет, — подумал Виталик. — Не должно быть, они же не готовились к драке. Просто сидят, культурно отдыхают».
Детская площадка находилась от него по левую руку, за ней был какой-то дощатый забор с большой дырой посредине.
«Главное, если кинутся, не попасть туда, — думал Виталий. — Они начнут меня оттеснять именно к этому забору. Если попаду внутрь, то точно крышка. Черт, почему я не взял с собою нож!»
Нож у него был классный, выкидной, с кнопкой на рукоятке. Его когда-то подарил Виталику двоюродный брат Генка, когда две недели гостил у них в Тучкове. Генка был старше Виталика на семь лет и жил далеко в Сибири, в Иркутской области.
— На, — сказал ему Генка перед отъездом. — Это тебе на память. На память и для самозащиты. Носи всегда при себе и от любых гадов сумеешь отбиться. Но только помни одно главное правило: если видишь, что можешь справиться без ножа, не доставай. А вот если достанешь, тогда бей. С ножом по-другому нельзя, иначе он против тебя обернется.
Почему же он сегодня не взял его?
На детской площадке началось какое-то движение.
Виталий увидел, как там поднялись четверо и вразвалочку двинулись ему наперерез. Еще четверо стали обходить его сзади.
«Значит, там остался один, — подумал Виталик. — Основной. Этот подойдет после того, как меня отрежут. Надо будет в первую очередь постараться вырубить его. Если вдруг получится, то считай, что полдела сделано».
Виталий остановился.
Четверка впереди тоже остановилась неподалеку от него. Сзади шаги тоже прекратились. Виталий равнодушно оглядел стоящих впереди, про себя отметив, что этих четверых он вполне мог бы вырубить и в одиночку. Обернулся. А с этими будет посложнее. Трое так себе, а вот четвертый здоровенный амбал.
«На Маяка похож, — подумал Виталик. — Сколько ни бей по роже, все по фигу».
Маяком звали его приятеля из Тучкова, дома у которого друзья постоянно зависали. Круглую ночь на втором этаже у него горел огонь, за что Маяк и получил свою кличку. Больше всего он был знаменит тем, что каждый раз, напиваясь самогона, предлагал любому с трех раз его вырубить. Насколько было известно Виталию, это не получилось ни у кого. А вот кончил Маяк плохо. Подсел на «винт», потом на героин. А потом умер.
«И было ему тогда семнадцать лет, — подумал Виталик. — Тогда казалось много, а мне самому скоро семнадцать будет».
Он снова посмотрел в сторону детской площадки. К нему приближалась еще одна фигура.
«Тоже здоровый, — подумал Виталий. — И наверняка при кастете».
