Уже вечерело, хотя по часам, да и по солнцу, казалось, что еще не поздно, но на юге ночь падает сразу. А продолжать поиски в темноте не имело смысла, день ведь и так прошел не зря. Просто еще срабатывала привычка каждое дело доводить до конца. Но Турецкий уже и сам мысленно махнул рукой. Что добавит найденная гильза следствию? Или то же пятно крови? И какая разница, в сущности, от того, что станет известно точно, где застрелили одного из «утопленников»?..
А она расслабляет, эта южная жара, мозги начинают работать медленнее. Но в принципе, Александр Борисович был все же доволен, и его хорошее настроение передалось спутникам…
Плетнев, словно бы отодвинутый Турецким от розыскных мероприятий, в которых Антон считал себя докой — как-никак за плечами довольно продолжительная служба в спецназе, а там тебе и разведка, и поиск, — решил совместить, что называется, приятное с полезным. Речь на утреннем совещании в городской прокуратуре шла о необходимости найти толкового специалиста в компьютерном программировании. А он вспомнил о том, что ему рассказывала та девушка Мила, которая подвозила его на своем мотоцикле и которую он на другой день встретил в компьютерном же интернет-кафе «Снасть», на набережной. Коротко говоря, из разговоров с ней он понял, что имеет дело с крупной специалисткой из известной московской компании «Яндекс». Как-то и должность ее звучала для него «по-компьютерному», не совсем понятно: кажется, ведущий разработчик отдела коммуникационных сервисов или что-то в этом роде. Для Антона, с довлевшей над ним недавней еще, сугубо военной профессией, тонкие компьютерные технологии были пока темным лесом, но то обстоятельство, что совсем молодая девушка уже является «ведущим разработчиком», необычайно возвышало ее в его глазах. Да, ничего не поделаешь, другое поколение. Нынешние, говорят, чуть ли не с пеленок, с младенческого возраста к компам тянутся. Еще букв не знают, а уже ухитряются давать отпор драконам, злым магам и гномам. Действительно, черт-те что творится!..
Однако, если Мила в самом деле большой специалист, она может здорово помочь следствию разобраться в том, что произошло с электрическими сетями города и почему полностью вырубился свет в ту злополучную ночь, когда и Антон, в частности, прибыл сюда по своим надобностям, — правда, скорее этического, нежели рабочего порядка. Искать и уговаривать Турецкого вернуться домой, в семью — задачка не из приятных, но иного выхода у Антона не было, сам же пообещал Ирине Генриховне, супруге Александра Борисовича, что найдет его и объяснится, погасит в «гордом муже» совершенно идиотскую вспышку ревности. Это уж потом стало ясно, после телефонного звонка Меркулова, что придется им еще и поучаствовать в расследовании террористического акта, ибо по признакам именно статьи 205 Уголовного кодекса и было возбуждено дело о терроризме в городе Новороссийске.
Антон уже знал, что отец Милы — уважаемый человек в поселке Цемдолина, что его там отлично знают даже те, кто вступает в конфликты с Законом, уважают как ветерана и вообще фигуру значительную и авторитетную — в прямом, а не в уголовном смысле. Но сам Плетнев никогда бы не решился ехать туда и искать девушку. Договорились ведь, что, если появится желание увидеться, Антон может наведаться в «Снасть» и там спросить у Числительного — такое было «прикольное» имя у хозяина и системного администратора этого заведения, или, попросту, сисадмина, — когда обещала появиться Мила. Она же Спай, то есть Шпионка. У Плетнева голова пухла от этих их «заморочек». Но раз уж ты подписался играть в их молодежные игры, значит, будь любезен. Назови ник девушки, то есть ее компьютерное имя, и тебе ответят, а подлинное ее имя или фамилию никто и не знал. Вон куда шагнули время и вместе с ним весь грешный мир! Кликухи, наборы цифр вместо «традиционных» имени-отчества. Писали ведь уже об этом фантасты всякие, но им не верили. И, выходит, напрасно…
Днем Антон, вместе с двумя оперативниками из городского УВД, назначенными в следственно-оперативную группу, осуществлял внешнее наблюдение за московским бизнесменом Переверзиным, владельцем одной из крупнейших московских компьютерных компаний. По предварительным выводам, к которым пришли Турецкий с Липняковским, — больше, конечно, Александр Борисович, потому что новороссийский «важняк», несмотря на весь свой «местный» гонор, смотрел в рот московскому следователю, — выходило так, что основным «заказчиком» совершенного преступления с отключением электроэнергии мог являться именно этот Переверзин.
Найденные при убитом Коржеве диски с записями телефонных переговоров Куратора с «заказчиком» и «исполнителем», а также дополнительные аудио— и видео-материалы, оставленные на тех же дисках, указывали, что главным действующим лицом в этой уголовно-наказуемой эпопее был все-таки Переверзин. Какие цели он мог преследовать? А здесь, даже по самым приблизительным прикидкам, «пахло» миллиардами рублей. Компьютеризация всей энергосистемы края, в которой были задействованы огромный и, кстати, единственный российский порт на Черном море, нефтяные и цементные терминалы международного класса, крупнейшая и опять-таки единственная, по существу, черноморская курортная здравница России, которая, в связи с развернувшейся кампанией за превращение ее еще и в Олимпийскую зону, потребует гигантских инвестиций, — словом, все, вместе взятое, должно было принести владельцу программы компьютеризации фантастические доходы. А при таких деньгах никакое преступление не может считаться невозможным. Убивали и по куда более мелким причинам. Досье же на Переверзина, по всем признакам составленное ныне покойным Куратором, являлось настоящей бомбой. Потому и становилось ясно, что охота на предателя велась по всем правилам подлинной войны, и никуда бы он не делся от братков господина московского коммерсанта, осуществившего на деле известную схему «зачистки по цепочке».
Вот поэтому и было принято решение установить за господином Переверзиным плотное наружное наблюдение. А поставить на «прослушку» домашний телефон его матери, к которой он несколько раз ненадолго заезжал как заботливый сынок, не было возможности, — по причине отсутствия такового. Мать Переверзина, Акулина Самсоновна, жила в пригороде, в одноэтажном частном домике, довольно старом и ветхом, что, однако, похоже, не волновало сынка, и телефонной связи там не было. Возможно, она пользовалась, как и ее сын, мобильным телефоном. Но получить распечатки переговоров абонентов от оператора сотовой связи можно было лишь по постановлению краевого суда. Липняковский послал судье запрос, но «в крае» еще раздумывали. Нет, они, конечно, дадут разрешение, но… сто раз обговорят, стоит ли связываться с такой личностью, как этот влиятельный олигарх. А может, никакой он вовсе и не влиятельный, и не олигарх никакой, и все разговоры на эту тему — сплошная туфта? Что ж, может быть, но даже самый высокий чиновник в провинции все равно рисковать наобум не станет.
Да, опережая возможные факты противоположного свойства, по Краснодарскому краю уже активно распространялись слухи о том, что Григорий Алексеевич Переверзин является весьма непростой фигурой в столице. Пиар? А если правда? А если программа подготовки к Олимпиаде, бог еще знает какого, двенадцатого, что ли, там года, которую обсуждал с правительством сам Президент, действительно составлена в энергетической ее части по проекту Переверзина? У него ведь имелись, по некоторым сведениям, крепкие и устойчивые связи и в правительстве, и в Государственной думе. Но даже если он и не обладал чисто формально правом неприкосновенности, то это ровным счетом ничего не значило. Такие фигуры государственного масштаба имеют, как правило, все основания рассчитывать на свою неприкосновенность. И если ее нечаянно нарушить, то в первую очередь могут полететь головы инициаторов преследования «высокого лица», а уж затем станут разбираться, кто прав, а кто виноват. Так кто же захочет подставлять свою шею в надежде на то, что потом все равно разберутся? Вот то-то и оно…
Правда, Александр Борисович нынче утром как-то очень спокойно заметил, что этот вопрос — подразумевалась неприкосновенность — не главный, и уж как-нибудь он это дело решит сам, но сомнения у большинства присутствующих на совещании остались.
Антон тоже не очень верил, что с Переверзиным будет легко справиться, и поэтому счел слова Турецкого действием, которое в последнее время частенько определяли словом «популизм». А что, иногда это полезно для придачи сотрудникам большей уверенности. Но от слежения за фигурантом он не отказался.
Практически весь день Плетнев с оперативниками катались за Переверзиным, подменяя друг друга, на разных машинах, чтобы ненароком не «засветиться». В городе массового скопления легкового транспорта не замечалось. И водитель Переверзина — круглоголовый, бритый парень, напоминавший «качка», вполне мог обратить внимание на «хвост». Но, кажется, обошлось.
Григорий Алексеевич выезжал только дважды из центральной гостиницы, где проживал в спаренном люксе. С утра он отправился на окраину — к дому матери, и находился там около двух часов, после чего вернулся в гостиницу. И второй раз, уже после обеда, отправился в мэрию. Как раз в это время на площади перед зданием мэрии проходил стихийный народный митинг. Пожилые в основном люди с самодельными плакатами и растяжками в руках требовали от мэра и вообще от «демократической власти» вернуть им деньги, которые они потеряли за сутки жизни с отключенным электричеством. Ну, их понять можно было, в плане личного бизнеса они большие убытки понесли. Другое дело, из каких средств городская власть сможет оплатить понесенные ими убытки, вот где вопрос.
К митингующим, естественно, никто из представителей городской администрации не вышел, и митинг «рассосался» сам по себе. Причем как-то безнадежно и даже лениво. Никакая милиция тут не появлялась, никто никого не разгонял и не теснил с площади. Скорее всего, по той причине, что утро было жарким и никому не хотелось париться на солнцепеке посреди обширной площади. Вот как раз ближе к концу этого «несанкционированного массового мероприятия», которое, опять же по слухам, поддержали все партии, кроме партии власти, пообещавшей митингующим «лично» разобраться в происшествии, и «подрулил к мэрии автомобиль Григория Алексеевича Переверзина. И этот симпатичный внешне, подтянутый и стройный, совсем не старый человек с коротким светлым ежиком прически выскочил из машины и, сопровождаемый четырьмя охранниками из подъехавшего следом джипа, быстрым и раскованным, „президентским“, шагом направился к высоким дверям здания.
Еще когда митинговали, пронесся слух, что вот прямо сейчас этот явно крутой мужчина, судя по его целеустремленной походке, наведет порядок и в городе, и среди городских властей. Кто он, не знал, как выяснилось, никто, но сразу почему-то поверили. Митингующие снова принялись «качать» свои права, впрочем, довольно недружно, и выкрикивать угрозы в адрес мэра, заключив свой протест ставшим популярным в эти дни слоганом: «Мэр! Верни украденные у народа деньги!» — после чего все стали благополучно расходиться. Никаких непредвиденных эксцессов на площади не произошло, солнце к концу собрания «разошлось» не на шутку, и «митинг протеста», организованный городской оппозицией, на этом прекратился.
А господин Переверзин, все той же «целеустремленной» походкой пройдя через час обратно к своему бронированному «мерседесу», ловко впрыгнул в него и укатил в сопровождении черного джипа в гостиницу. Антон оставил там одного из оперативников, попросив быть на связи, если что случится, и отправился наконец по своим делам. То есть на набережную, где располагалось в длинном одноэтажном строении — бывшем когда-то кинотеатре — интернет-кафе «Снасть».
Глава вторая…И БЫЛ ВЕЧЕР
Турецкий посчитал, что очередная консультация у лечащего врача тете Вале будет просто необходима. Именно по этой причине, выйдя из «Волги» Липняковского, он подождал, пока та уедет, и пересел в свою «несвежую», серую «тойоту», взятую напрокат. И, ни слова не говоря тетке, отправился в больницу. Возможное присутствие Плетнева его не беспокоило и не напрягало. Антон уже был безмерно рад, что Турецкий согласился сотрудничать, а также тому, что его миссия — найти Сашу и объясниться с ним — была вроде бы выполнена. А вообще-то разговора как такового между ними, ввиду отсутствия времени, пока так и не состоялось. И бог с ним. Верить особо Антону он не собирался, как, впрочем, и Ирине, хотя был почти уверен, что до «окончательной» измены у них дело, вероятно, и не дошло. Но разве в этом дело? Как сказано в Библии, «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». И, кстати, чтобы не быть голословным обвинителем, сам не раз убеждался в этом, обращаясь к собственному опыту. Так что оправдываться кому-то перед ним, по большому счету, нет никакой необходимости, сам хорош. Вот и пусть теперь Антон занимается лучше своими делами. Рабочий день кончился, и каждый — сам по себе. Ну а если ему «приспичит», как говорится, всегда можно будет послать его либо «на», либо «в», пусть сам выбирает то, что ему предпочтительнее.
Александр Борисович «припарковался» около больницы и пошел в кардиологию. И в самое время поспел. Капитолина Сергеевна собиралась запирать кабинет. И настроение у нее, если судить по первому впечатлению, было не самым лучшим. Неприятности по службе? Нет, вряд ли. Тогда что?..
По тому, как она сухо кивнула, хотя рядом никого не было, Турецкий догадался. Ну конечно, пришло утро, и вместе с ним раскаянье… А впрочем, сам виноват. Кто так остроумно, весело и охотно рассказывал о себе? Полагая, что честность и откровенность — лучшая защита от всех неприятностей, подозрений и вообще любых взаимных «недопониманий». Вот и дотрепался, голубчик. Надо срочно менять тактику.
— Привет, — одними губами произнес он с видом заговорщика, — имею сногсшибательную новость.
Она спокойно посмотрела на него и кивнула. Слишком спокойно для женщины, которая только что не криком исходила минувшей ночью в его объятьях. И он уже, кажется, догадался почему. А догадавшись, тихонько пропел на мотив известной воровской песни:
— Обложили, суки, обложили, растерзали молодость мою… Ага?
И она снова кивнула с безнадежным видом:
— Ага…
— Плохо дело, — уже нормальным голосом заговорил он. — А ведь меня никто не спросил. Как думаешь, почему?
— Потому что уверены в справедливости своих слов. Мнений. Советов.
— Смотри-ка, сколько субъективных причин!.. Ну и что? Будем говорить в коридоре?
Лина открыла дверь в свой кабинет.
— Можем и здесь.
— А по-моему, лучше в машине. Можно стоять, можно ехать, можно целоваться, много чего можно.
— Не уверена, что еще можно…
— А давай проверим, — решительно сказал он и потянул ее за руку в коридор, и она, щелкнув замком, как-то неохотно пошла за ним, с сумочкой и тяжелым пластиковым пакетом в руке, который он, естественно, тут же забрал у нее.
Молча вышли на улицу и сели в машину. Турецкий достал из бардачка сигареты и спросил:
— Можно?
Лина неопределенно пожала плечами. Она уже говорила ему накануне, что ей не нравится, что он курит. Не надо это ему, вредно. А сейчас сделала какое-то безразличное движение. Александр смял пачку и выкинул ее в приспущенное окно. Лина усмехнулась.
— И что ты хочешь этим доказать? Что у тебя сильная воля? Я знаю.
— Обложили, обложили… — негромко повторил он.
— Нет, Саша, не обложили. Просто был разговор. С твоей тетей. Она очень беспокоится, что у вас с Ириной может рухнуть семейная жизнь. И я подумала, что, если мы с тобой продолжим наши… скажем так, нечаянные… временные отношения, рухнет не у тебя с твоей женой, а у меня. Причем по-настоящему и — действительно уже все. Давай посмотрим, как взрослые люди. Ну пошутили, поиграли… Ты меня, правду говорю, увлек. Но ты скоро уедешь, и, полагаю, навсегда, а мне здесь жить. И работать. И делать вид, что я с нетерпением жду супруга из далеких морей. И даже не догадываюсь о том, что у него в каждом порту — по «любимой» бабе. Зачем мне это, Саша? Пожалей, а? Я уже и так нагрешила, друг мой, как ты сам заметил, выше крыши.
— Жалеешь… — не спросил, а как бы констатировал Турецкий.
— Ничуть! — тут же горячо воскликнула она. — Я… боюсь.
— Чего?
— Влюбиться в тебя, глупый…
— А вот это я понимаю, — вздохнул он.
— То есть как? — Лина опешила.
— А вот так, — словно припечатал он. — У меня тоже был сегодня момент, когда… Ну, как бы сказать?.. Когда я осознал, что огромная радость от нашей с тобой встречи и… дальнейшего… уже начала перетекать, причем помимо всякой воли, в потребность, в необходимость постоянно теперь видеть тебя рядом и ощущать… руки вот… щеки, губы… всю тебя… Нет-нет, — заторопился он, словно испугался, что Лина перебьет его и мысль потеряется, — это уже другой уровень отношений. И тут же, как ведро воды на голову: ты что, Турок?! Это же не твоя женщина. Тебя просто пожалели. И остановись на этом. Скажи тете спасибо и ложись в кроватку, будь послушным мальчиком, а то мама придет и нашлепает тебя. Ну вот, кажется, все сказал, что хотел…
— Зачем ты ерничаешь? — с тоской в голосе сказала Лина. — Ты ведь сам все понимаешь… Ах, Саша, если ты сейчас скажешь мне: брось все и пойдем со мной, я ведь и в самом деле оставлю и дом, и работу… Но я не советую тебе этого делать, у нас с тобой жизнь в конечном счете может по какой-нибудь случайности и не сложиться так, как очень хотелось бы, а себе ты судьбу поломаешь. Ну и мне — попутно.
Александру стало грустно. И главным образом потому, что, как говорится, по гамбургскому счету, она была права. Долгая любовь, как отмщение мужчины женщине, или наоборот, существовать не может. Почти библейская истина. Однажды ты все равно простишь обидчика своего, и — что дальше?
— Значит, ты не видишь у нас никакой перспективы? — без всякой надежды спросил он.
— Ну, почему же? — она слабо улыбнулась, словно пересиливая себя. — Если мы с тобой твердо решим, что ничего серьезного не допустим, то… Ты мне очень нравишься, и я буду с теплом вспоминать наши встречи. Надеюсь, что и я тебе не была безразлична.
— Ты вчера сказала, когда мы возвращались с трупа… О, Господи, извини за идиотскую ассоциацию! Ну, когда ехали к тетке после обнаружения… тьфу ты, черт! Ты сказала: хоть час, а мой! Дай же и мне такую возможность. Час, сутки или сколько там у нас получится. А потом, — вдруг нашел он стоящий аргумент, — ты же обещала мне помочь с этим Володей! Как-то обследовать его, поговорить с психиатрами… И, если мы с тобой установим между собой китайскую стену, то как же тогда постоянно общаться, а? Вот видишь, к чему могут привести спонтанные и непродуманные решения!
— Господи! — теперь уже взмолилась она. — Ну за что мне такое ненормальное счастье?!
— Кстати, — вспомнил он, — ты не будешь возражать, если я сделаю один телефонный звоночек? Это по делу.
— Ну как ты можешь спрашивать? Конечно. Я не помешаю?
— Наоборот, я думаю, лишний раз улыбнешься. Я очень хочу, чтоб ты улыбнулась, а то у меня настроение падает с жуткой скоростью… А поговорить мне надо с одним хорошим человеком, он начальник московского уголовного розыска. И сейчас ты засмеешься: он тоже генерал.
Лина действительно засмеялась: эти бесконечные генералы за какие-то три-четыре дня ее «достали», что ни звонок, то на проводе очередной генерал!
А Турецкий набрал номер Яковлева.
— Привет, как хорошо, что ты на месте. Это я. Как жив-здоров?
— Саша?! — закричал Яковлев. — Нашелся?! — видно, он был в курсе дел. — А мне твой дружок, Петька Щеткин, говорил, что пропал! Я уж велел было в федеральный розыск тебя объявить, да Меркулов отговорил, мол, сами, своими силами… Так ты сейчас где? Откуда звонишь?
— В смысле, куда меня занесло? — Александр посмотрел на Лину, которая прекрасно слышала каждое произнесенное в телефоне слово, и улыбнулся ей. — Все расскажу, целая одиссея. Я тоже и жив, и здоров, но появилась проблема. Причем очень срочная! Могу поделиться с товарищем?
— Да ты чего спрашиваешь? Конечно! Давай!
— Володя, ты когда «Тихий Дон» в последний раз читал?
— Че-во-о?! — Турецкий наяву увидел, как у генерала отвисла челюсть.
— Я имею в виду роман Шолохова.
— Ну, Саня, знаешь?.. Не помню… Может, в школе еще. А что за проблема-то? Писателя, что ль, какого замочили?
— Не знаю я ничего про писателей, хотя, наверное, не сильно возражал бы. Имея в виду некоторых. — Яковлев громко захохотал, Лина услышала раскатистые волны истинно «генеральского» смеха. А Турецкий продолжил: — Я по другой причине спросил. Напомнить тебе хотел один эпизод. Потому что я тоже давно читал. Думал, ты вспомнишь, но, видно, придется мне. Так вот, есть там один казак, Прохор, кажется, адъютант Гришки Мелехова. Он к станичнице молодой заскочил, когда белая армия отступала. Так было, по-моему. Ну, забежал второпях и спрашивает: есть ли, мол, у тебя? Видать, от Деникина решил на сторону податься, закосить. Слинять. И ему для этого, чтобы все было как бы на законных основаниях, потребовалось срочно где-нибудь триппер подцепить, понимаешь?
Последовала короткая, томительная пауза, после которой Яковлев разразился хохотом. Лина тоже зарыдала, зажимая рот обеими ладошками. Но Турецкий был серьезен, что, естественно, усугубляло ситуацию.
— Так тебе… ой! — захлебывался в Москве Яковлев. — Тебе, Саня, срочно по… потре… бовался?..
— Не торопись и не делай скороспелых выводов! — словно бы сердито перебил генерала Турецкий. — Дослушай сперва эту леденящую душу сагу. Итак, на чем я остановился?
— На три… — снова громким басом захохотал Яковлев, а Лина платочком промокала слезы и вздрагивала, будто от икоты.
— Вот именно. Словом, спросил Прохор, а казачка и отвечает: есть маленько. Понимаешь? Маленько. Прохор и говорит: ну и хорошо, мол, и мне не с воз надо. Это, ты понимаешь, вольный пересказ, не цитирую, сам сто лет роман не читал. Так вот, Володенька, и у меня, как у того Прохора, срочная, как я уже доложил, нужда объявилась.
— Что, наварить хочешь? — Яковлев не прекращал смеха.
— Нет, малость попроще. Ты про чепе в Новороссийске слышал, надеюсь?
— Да, разумеется. А к тебе какое имеет отношение?
— Пришлось, понимаешь, заняться. Обстоятельства так сложились.
— А триппер-то при чем здесь?!
— Как раз притом! Мучает меня, понимаешь ли…
— Что?! Уже наварил?!
— Вроде того, избавиться хочу. Тут один «трупешник» обнаружился. Собственно, их уже пять, но один неопознанный. И, судя по всему, он из наших клиентов, Володя. Надо бы опознать. Причем экстренно. Не поможешь?
— Уф-ф! С этого б и начинал, а то… Ну артист, Санька! Конечно, помогу, какой разговор? А насколько это у тебя экстренно?
— Вчера, как обычно.
— Да-а, ну, разыграл ты, старина… С меня хороший коньяк.
— Зачем же? Опознаешь, тогда с меня.
— Не возражаю, готовь. Не коньяк, а фотку. Передай, по возможности, сегодня, а сделаем завтра. Если он действительно наш… Ну а сам-то как?
— Будем считать, в порядке. До встречи?
— Будь!
Турецкий сунул трубку в карман и сказал Лине:
— Как доктор ты, я уверен, можешь меня понять. Если бы я поставил вопрос иначе, Володька начал бы канючить, уверять, что у него полная загрузка, что людей нет и прочее. А так — результат налицо, как видишь… Так, и еще один, совсем короткий звонок. — Он снова достал трубку и набрал номер Липняковского. — Витольд Кузьмич, я не спрашиваю у вас ничего, все — назавтра. А сегодня, пожалуйста, отправьте пару фотографий нашего «утопленника», вы знаете какие, в Москву, на Петровку, тридцать восемь, МУР, генералу Яковлеву В.М. без объяснений. Просто укажите свою и мою фамилии. Ответ придет завтра же, я договорился. Отдыхайте…
— А ведь ты в самом деле артист. Он прав, твой генерал.
— Кстати, о генерале… Был, помню, такой анекдот — из периода повсеместного строительства памятников неизвестным солдатам и последующего повального «очернения» нашей социалистической действительности. Откопали полуистлевшие кости давно погибшего солдата, захоронили заново, собрались наши ветераны и устроили торжественное открытие памятника с вечным, естественно, огнем. Тут приближается к могиле седой и важный генерал, преклоняет колено и обращается к духу покойного: «Ну вот, успокоился ли ты наконец, неизвестный солдат?» — и слышит из-под земли: «Яволь, группен-фюрер!»
— Да ну тебя к черту! — Лина, хохоча, стала колотить его по плечу кулачками. — Ну Сашенька, и что ты за человек такой? Господи, и что нам с тобой делать?..
А вот этот вопрос так и остался без ответа…
Валентина Денисовна встретила их приветливо, будто никакого разговора у нее с доктором днем не было. Она просто внимательно посмотрела на них, чуть искоса, с легкой, почти незаметной усмешкой, и Александр ощутил, как напряглась Лина, — по руке ее почувствовал, которую придерживал под локоть. И сам ринулся в атаку.
— Слушай, тетка, ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. Давно и страстно. И ты что же думаешь, это будет продолжаться постоянно? Шалишь! Вон теперь твой собственный обожатель, — указал он пальцем на Сергея Ивановича, сидевшего на веранде и с интересом наблюдавшего за происходящим. — И потому приказываю, потому как я генерал, а ты только еще будешь подполковницей… А чего приказываю? — Он вопросительно посмотрел на Лину, на тетку. — Ах, ну да, конечно! Не вмешивайся в наши с доктором дела! А то я прикажу, и она перестанет тебя лечить. У нас с моим любимым доктором свои проблемы, которые тебе недоступны в силу… В силу чего? — снова спросил он у Валентины Денисовны.
— В силу того, что ты — прохиндей и басурманин!
— О, в нашем словаре появилось новенькое, — глубокомысленно отметил Турецкий. — Ну да, Турок же, это на поверхности, тетка. Нет, ты не права, я, разумеется, прохиндей и горжусь этим, а Лина Сергеевна — изумительная женщина, в которую я влюблен со всем пылом юности. В нее влюблен, в тебя влюблен… ой, что творится! Сережа, наливай! Все, больше я ни в кого не влюблен, и закрыли вопрос. Лучше скажи, чем кормить собираешься, а то я увезу твоего доктора на край света, а ресторан, который называется… Сережа, как он называется? Ну, где мы с тобой постоянно отдыхали, пока тетка в больнице прохлаждалась? На Второй, кажется, Припортовой, а? Где «бизнес» ее вовсю, понимаешь, процветает?
— А-а, ты имеешь в виду «Усладу»?
— Во-во, ее, голубушку. Поедем, наедимся и не заплатим, нанесем серьезный убыток теткиному «бизнесу», прости господи…
— Все, Сашка, кончай дурить! — уже отсмеявшись, строго сказала Валентина Денисовна. — А ты чего сидишь? — накинулась на будущего супруга. — Приглашай к столу! Вон как давеча под яблоней накрыли. Бизнес мой ему, видишь ли, мешает… — проворчала она, но беззлобно, скорее с насмешкой над собой.
Она еще раз вопросительно взглянула на Капитолину Сергеевну, и та, заметил-таки Турецкий, с легкой усмешкой, успокаивающе кивнула в ответ. И тетка многозначительно вздохнула: дескать, добилась своего, петух прокукарекал, а дальше хоть и не рассветай…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
