— А ты сейчас дашь в архив указание поднять для меня материалы обвинительного приговора по тому, воронежскому делу. И я возьму его, под честное пионерское, на одну ночь, — почитать. И завтра же верну. А ты напишешь разрешение на вынос. А я, как уже сказано, вынесу. Если устраивает, я — ваш, не устраивает — будьте здоровы.
      Турецкий поднялся, а Меркулов, похмыкав и покрутив головой, взялся за телефонную трубку внутренней связи…
      С пухлым томом обвинительного заключения по уголовному делу об убийстве воронежского бизнесмена А.И. Басова Александр Борисович вошел в агентство и увидел пожилого, если не старого человека, который сидел в холле и пил кофе. Красавица Аля — Алевтина Григорьевна, исполнявшая с некоторых пор в «Глории» должность не только оперативного сотрудника, но и офис-менеджера, то есть, по существу, хозяйки данного «заведения», развлекала посетителя разговором. И появление Турецкого встретила укоризненной гримаской, не портившей, впрочем, ее очаровательного личика.
      — Здравствуйте, — сходу поздоровался с Щербатенко Александр Борисович, узнав, разумеется, своего «крестника», несмотря на весьма разительные изменения, коснувшиеся того по известным причинам. — Приношу вам, Николай Матвеевич, глубокие извинения по поводу небольшого опоздания. Пришлось немного задержаться, — он тряхнул толстой папкой, — пока отыскали и принесли мне из нашего архива ваше дело…
      Турецкий присел на соседний стул и положил том на стол. Повернулся к Але.
      — Алевтина Григорьевна, миленькая, не сочтите за труд, сделайте и мне чашечку. А мы пока кое-что уточним у нашего клиента.
      Девушка ушла к кофеварке, а Турецкий придвинул папку к себе и положил на нее обе руки. Посмотрел на Щербатенко: да, колония не красит, здорово постарел, а был, если память не изменяет, вполне благополучным, щекастым таким, упитанным, уверенным в себе «новым русским», как их тогда и стали называть, кажется, впервые. А теперь перед ним сидел сухой, словно выбеленный, но, очевидно, достаточно сильный и волевой мужик лет за шестьдесят. Хотя было ему от роду — Турецкий специально посмотрел дело, — сорок два года. Двадцатисемилетним парнем сел. Лучшие годы загубил за колючкой. Что ж, каждому — свое, это известно…
      — Ну, я внимательно вас слушаю.
      — Смотрите, как здорово изменился… — не спросил, а констатировал Щербатенко.
      — Ничего не поделаешь, — Турецкий словно бы мысленно развел руками.
      Щербатенко вздохнул и покивал.
      — Так базар… — он запнулся, подумал и поправился: — Дело мое вот какого рода…
      Тяжело дается переход к нормальной жизни. И Николай Матвеевич, оказавшись, что называется, в интеллигентной обстановке, несколько растерял свой лагерный имидж и, пересказывая свой разговор с киллером, заметно старался избегать откровенного жаргона, к которому привык. Турецкий внимательно слушал. И по мере рассказа Щербатенко все больше убеждался в правоте своей, случайно, между прочим, брошенной в кабинете у Кости, фразы о хорошо продуманной игре бывшего партнера, а не о действительном «заказе». Ну да, в Шерлока Холмса пришла охота поиграть… Вынудить этого деятеля, что сидел сейчас перед ним, залезть в заветные закрома. Помнится, и Остап Бендер фактически тем же занимался всю вторую половину романа «Золотой теленок». Закрома! Проводите меня, товарищ Корейко, в свои закрома!.. Что-то в этом роде.
      А сегодня, ровно в шесть утра, Щербатенко, с трудом уснувшего после ночного разговора с Турецким, разбудил звонок телефона. Вместо «здравствуйте» он услышал: «Ну?» И ответил: «Да». После чего раздались короткие гудки отбоя. Вот и все. Надо понимать, «заказ» принят. Если только предыдущий их разговор не был отрепетированным спектаклем. И Щербатенко стал высказывать собственные мысли по этому поводу. Самым любопытным, как обнаружил вдруг Александр Борисович, в этих соображениях клиента было то, что они во многом совпадали с его собственными. За малым исключением. Этот вчерашний «сиделец» прекрасно просекал ситуацию. Что отчасти и облегчало их взаимопонимание.
      Но от видения проблемы именно в таком аспекте внимание Турецкого к рассказу клиента не ослабло. Хотя и не оставляли сомнения, которые невозможно еще было толковать в ту или иную сторону. Что-то уж больно красиво излагал свое кредо киллер! Тут тебе и организация какая-то! И высшая справедливость! Туфта это, конечно, рассчитанная на дурачка. Однако Щербатенко вовсе не был похож на дурака или слишком доверчивого лоха. Более того, как уже видел и в чем убедился Турецкий, тот, с первых же слов, вероятно, распознав обман, сыграл настоящий испуг и убедил в этом своего гостя. Тот клюнул. А раз клюнул, то, скорее всего, и успокоился, решил, что клиент созрел полностью.
      Но за что ж они его так низко опустили? Может, их расчет строился на том, что никаких «академиев» он, конечно же, находясь в колонии, не кончал? Тогда они сильно прокололись. Как раз там-то осужденные и получают, главным образом, свое «высшее» юридическое образование. Да откуда это знать Корженецкому? Если этот Жорик, как называл его Щербатенко, сам придумал такую комбинацию, что ж, можно отдать ему должное. Хитро задумано. Но — никуда не денешься, это — как ни крути, все равно уголовщина. Особенно, если у «совестливого» киллера при обыске будет обнаружено оружие. А уголовная ответственность за приготовление к тяжкому и особо тяжкому преступлениям наступает по той же «убойной» статье 105-й Уголовного кодекса. Ну со ссылкой на 30-ю — собственно «Приготовление к преступлению и покушение на преступление». Вот так-то. И пусть потом пытаются доказывать, что вся эта их комбинация — не более чем дружеский розыгрыш.
      Зато при отсутствии оружия им не пришьешь ровным счетом никаких обвинений. В самом деле — розыгрыш! Пошутили, встречая из колонии бывшего партнера. Шутка сомнительная? Ну и что? Шутим, как умеем… Может, и на этом тоже у них расчет строится? Как повернется дело?
      В любом случае киллера надо задерживать. Другими словами, прицеплять Щербатенко «хвост». А кто сможет сейчас поездить за ним? Ну не Алька же, слишком заметная фигура. Идеальный вариант — Филипп Агеев, но они с Севой Головановым осуществляют охрану «тела», играя в бодигардов, хотя делается это больше для вида, и мужики изнывают от тоски. Слишком мнительный клиент попался, без всякого основания для серьезных опасений за свою драгоценную жизнь. Но… клиент платит и, значит, прав. Сева мог бы, конечно, на два дня обойтись собственными силами. Надо будет поговорить…
      Встреча у Щербатенко с «исполнителем» состоится теперь, видимо, совсем скоро. Тот, уразумев, что господин лох готов раскошелиться, тянуть не захочет и позвонит, возможно, уже в ближайшие часы.
      Но, к сожалению, не исключен и другой вариант. Все может оказаться гораздо серьезнее, чем представляется. Корженецкий, который сам, естественно, боится мести Щербатенко, вполне мог «заказать» его на выходе, не думая при этом ни о каких деньгах, а лишь опасаясь за собственную жизнь. И тогда нанятый им киллер мог оказаться умнее и хитрее своего клиента и проследить за его передвижениями. Чем занимается агентство «Глория», ему объяснять не нужно. Отсюда у киллера напрашивается конкретный вывод: клиент затеял с ним двойную игру.
      А речи о справедливости — вполне могли оказаться чистой маскировкой, с целью выяснить, готов ли клиент выложить полмиллиона долларов. Выяснилось: соврал, не готов, в ментовку сунулся, значит, теперь и разговор с ним будет коротким. То есть отныне все телефонные переговоры — уже пустое дело. И господин Щербатенко, — странный парадокс времени: ушедший на этап товарищем, или, правильнее сказать, гражданином, а вышедший из зоны — господином! — больше не сможет рассчитывать на защиту в лице сотрудников агентства «Глория». Да он просто и не успеет.
      Оружие при себе убийца носит вряд ли. Следовательно, ему придется ехать за ним, чтобы затем занять нужную для работы позицию. Но на все эти действия необходимо время. Значит, давать его ему нельзя.
      Жаль, если станет фактом вторая версия. Тогда разрушится довольно-таки любопытная, даже забавная, по-своему, концепция, уже выстроенная в общих чертах Александром Борисовичем…. Черт возьми, в любом случае киллер нужен сейчас как воздух!..
      В конце концов, выпив по пятой чашке кофе, Турецкий и Щербатенко рассмотрели подробно обе версии и остановились на том, что Николай Матвеевич соглашается с киллером встретиться в любом месте, которое тот назначит. Оглядываться и смотреть по сторонам не надо, охрана будет обеспечена. А если вдруг у киллера возникнет вопрос, зачем клиент ездил в «Глорию», ответ такой: встречался со следователем, который вел воронежское дело, он теперь там работает. Спросит, зачем это надо? А чтоб выяснить, какова была роль самого Жорки в том деле. Ну чтоб, если уж наказывать, то опять же по справедливости. Зря, что ли, они об этом столько базарили? Ну и что? А ничего, убедился, что он — падла, и от своего «заказа» не отрекаюсь.
      Затем Щербатенко вынужден был, как он ни жался, — видно, думал договориться на словах, — написать заявление в агентство «Глория» и заключить официальный договор на предмет защиты от посягательства на свою жизнь со стороны бывшего партнера по бизнесу, господина Корженецкого, и определить сумму гонорара. Не миллионы, нет, — охрана, например, стоит 30 евро в час, ну плюс расследование, документирование и прочее — всего, из расчета недели, где-то около десяти тысяч евро. Не сумма по сравнению с гонораром киллера, конечно. Итак, текст договора, подписи, печать — официальный документ, на основании которого сотрудники агентства могли теперь осуществлять защиту Щербатенко — не на словах, а на деле.
      Он, правда, как-то не хотел уразуметь, зачем все эти «манипуляции» понадобились, ведь и просьба его и действия агентства — дело сугубо частное. И тогда Александр Борисович, что называется, на пальцах объяснил ему, что сыщики действуют строго в рамках закона, и если в процессе работы у них появятся факты, указывающие на то, что совершается уголовное преступление, дело будет немедленно передано в правоохранительные органы в соответствии с законом о частной розыскной деятельности. Так что о какой-то «самодеятельности» говорить, конечно, можно, но исключительно в рамках законности. Убедил.
      После этого Щербатенко был выдан миниатюрный диктофон, и Алевтина Григорьевна показала, как пользоваться этой техникой. Клиент только головой качал: далеко ушли, однако, за полтора десятка лет! Что он имел в виду — японскую техническую новинку или вызывающе короткую одежду офис-менеджера, — осталось загадкой. Наверное, поразило его и то и другое.
      Выдали ему и мобильный телефон — для связи с агентством, и вообще. Такую штуковину он только видел у Кума на зоне, но в руках ни разу не держал. И Аля, обладавшая всеми необходимыми современной девушке техническими познаниями, так же легко объяснила ему, как пользоваться и этой «хреновиной». Словом, через короткое время уехал он к себе в гостиницу, настроенный на активные, наступательные действия, а уж никак не на безвольное ожидание того момента, когда будет исполнен чужой приговор.
      Пока длились технические объяснения, Турецкий зашел в директорский кабинет и оттуда созвонился с Головановым и Авдеевым. Филя в настоящий момент был фактически свободен, и Александр Борисович попросил его сегодня «попасти» клиента. Возражений не было. Заодно он предложил — интуиция подсказывала — проверить, кто там проживает в соседних номерах. На всякий случай, мало ли какие казусы случаются! Филя пообещал.
      Когда клиент наконец ушел, Турецкий взялся за том обвинительного заключения. Он хотел сам понять, насколько серьезной и долгопамятной могла оказаться ненависть Корженецкого к Щербатенко. Это ж надо, ждать пятнадцать лет, чтобы затем убить его на выходе из колонии! Когда все это можно было проделать гораздо раньше и проще. И деньги ведь предложил немалые, что-то в районе полумиллиона долларов. Невероятно! По нынешним-то временам. Да там, на зоне, за сотую часть этой суммы его бы давно уже убрали. Ну тысяч десять — на худой конец. Фальшь какая-то в этом.
      Заодно он заглянул и в закрытое помещение, где со своими компьютерами «колдовал» Максим, главный информационный центр «Глории», и попросил того собрать по своим каналам максимально, насколько это возможно, сведения об алкогольном бизнесе господина Корженецкого Георгия Витальевича, проживавшего в Воронеже, а также о нем самом, его семье и прочем. Все-таки истина непреложна: сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого.
      В кабинете появилась Аля, принесла бессчетную за сегодняшние полдня чашку кофе. Обошла стол, поставила чашку, нагнулась, чтобы взглянуть на материалы, которые лежали перед Александром Борисовичем на столе. Обычно он поручал ей всякие бумажные проблемы.
      Невольно или нарочно — это неважно, прижалась бедром к его плечу, замысловато изогнувшись телом, сбоку, посмотрела на него с шутливо-серьезно сдвинутыми прелестными бровками и не выдержала, засмеялась.
      — Ты так уставился, когда я ему объясняла, — она только наедине позволяла себе такой интимный тон с Турецким, — что у меня, я прямо всем телом почувствовала, до неприличия покраснели кончики ушей. Зачем ты меня постоянно провоцируешь, а?
      Словно бы воркующее ее ворчание было прекрасным. И Турецкий, тоже усмехнувшись, подумал, что Иркино нарочитое отчуждение в конце концов приведет к тому, что у Альки покраснеют не только уши. То есть, «покраснение» станет явлением постоянным и повсеместным. А как она умеет здорово краснеть, это Александру Борисовичу было уже известно. Правда, как можно почувствовать всем телом, что ушки краснеют, это большой вопрос. И его можно будет задать ей потом, в минутку отдыха или раздумья: стоит ли продолжать начатое или правильнее будет остановиться, чтобы не набить оскомину…
      Нечего темнить, Турецкий был старым бабником — не в смысле возраста, а исключительно в плане нажитого, многолетнего, в общем-то, положительного опыта в этом деле. И бабником веселым и добрым. Но не знали этого только немногие. А еще меньшее, ничтожно малое количество людей по-прежнему верило тому, что все рассказы о его «подвигах» — это байки, дружеские шутки, розыгрыши и анекдоты. Либо сплетни — от зависти. И он сам всячески поддерживал именно эту красивую и оправдывающую его, но и весьма, тем не менее, шаткую версию.
      А по правде-то говоря, ну как можно обидеть красивую женщину, когда ты ей нравишься? Да такой поступок в высшей степени непрофессионален, неграмотен и, вообще, — сплошная безнравственность!..
      Алевтина еще недавно работала в Главной военной прокуратуре в должности мелкого клерка, если так можно назвать младшего юриста, ниже которого ничего нет, разве только абитуриент на юридическом факультете. Турецкий познакомился с ней, когда вместе с ее шефом расследовал общее дело об убийстве рядового военнослужащего. Дело выглядело скандальным, и хотя истина была доказана и виновные найдены и названы, Алькиному шефу, пошедшему против течения, — такого армия не прощает — пришлось выйти на пенсию. Вернее сказать, перейти в адвокатуру, чему поспособствовал и Александр Борисович.
      А вот Алевтина лишилась в одночасье и своего учителя, и покровителя. Нет, этих последних немедленно нашлось столько, что девушка могла бы устроить даже конкурс среди них. Но — не захотела. А тут Турецкий и предложил ей частную сыскную контору, которая девушке сразу пришлась по душе. И дела, и рабочая атмосфера, и люди, главным образом. Были некоторые трудности по служебной линии — увольнение там, прочее, но этот вопрос легко решил ее папаша — всего-навсего помощник министра обороны.
      И вот Алька — в «Глории». Ей нравится решительно все, и она всем нравится. Красивая, умная, серьезная и деловая, когда требуется. И еще кое-что знал про нее Александр Борисович. Знал и молчал. Потому что стеснялся: связался, мол, черт с ребенком. Хотя ребенку тому уже четвертак исполнился, и в некоторых аналогичных случаях даже говорили в старину, что, мол, невеста наша уже на последнем издыхании, залеживается в девках-то…
      Алевтине судьба старорежимных «залежалых» невест не грозила: она превосходно выглядела, твердо знала, что ей надо и когда ей надо, и не стеснялась экспериментировать. Отличная, современная девушка.
      А экзерсис насчет мочек ее ушей — он тоже имел свою подоплеку. Немного хулиганскую по смыслу. Все-таки прав был старый классик, утверждая: «Из песни слово выкинешь, так песня вся нарушится…» Обычно цитирующие поэта Некрасова на этом и останавливаются, потому что следующая и завершающая строфу короткая фраза: «Легла я…» — требует долгих дополнительных объяснений, что это совсем не то, о чем ты только что подумал, и так далее. Долго, одним словом.
      Так вот, как-то Александр Борисович остался в офисе после окончания рабочего дня — с неотложными бумажками. Все давно разошлись. И вдруг возникла Алька, которая уже должна была оказаться дома. Словно примчалась, вернувшись с полдороги, забыв о чем-то важном и неотложном. Турецкий, не врубаясь, посмотрел вопросительно, а она, подойдя вплотную, вдруг резко отодвинула его вместе с креслом на колесиках к стене и, акробатически перекинув шикарную свою ногу, «впечаталась» в его колени верхом, как наездница — в седло. Ну поцелуй там, это уж в порядке вещей в подобной ситуации. Но девушка пошла на более решительный шаг, с видимым удовольствием отомстив ему наконец сразу за все свои моральные и физические мучения.
      Как обосновывают женщины свои поступки в таких случаях? Обещал? Ах, только мысленно? Ладно, жене будешь врать!
      Короче говоря, уже миг спустя, их, возможно, и нелепые с эстетической точки зрения, зато весьма целенаправленные движения стремительно повели к близкому обвалу сознания. Неудержимая скачка длилась до полного теперь не только солнечного, но и лунного затмения…
      Придя потом в чувство и возвратив туда же свою «разобранную» до полной невозможности всадницу, Турецкий то ли просто подумал, то ли в изумленном раздумье пробормотал, что, пожалуй, давно уже не держал в своих руках ничего изумительнее такой фантастической ж… Скорее всего, нечаянно вырвалось, да и то исключительно от избытка чувств. Нет, определенно, вслух произнес, потому что обессиленная Алька едва не подавилась от хохота…
      Ну было и было… мало ли что случается иногда у взрослых людей!
      А сегодня, во время беседы с Щербатенко, — уж и не помнились сейчас частности, — у него вырвалось то самое слово. Которое, по детскому анекдоту, так и звучит присказкой: «Слова нет, а ж… есть». Но он, очевидно, слишком откровенно, или многозначительно, взглянул при этом на Алевтину, которая что-то объясняла клиенту, чем смутил ее и что явилось его ошибкой, ибо только они двое знали, в какой ситуации было употреблено это, не совсем печатное, слово. Так зачем же при постороннем? Бог знает, о чем может подумать!
      И Турецкий, почти по-отечески, не придавая и значения своему жесту, обнял одной рукой высокие бедра помощницы и, прижавшись к ней щекой, поклялся, что отныне станет всячески избегать нечаянных провокаций со своей стороны, а главное, искренно веря, что так оно и будет. Но это, как он понял позже, была очередная его ошибка, ибо Альке его чисто дружеский жест почему-то показался красноречивее сбивчивых оправданий…
      «Что делается!.. — огорченно подумал Александр Борисович. — Неужели опять сегодня не явлюсь домой вовремя, к ужину?..» Но оставалась, правда, надежда, что еще имеющиеся дела не позволят расслабиться до такой уж степени. Вот ведь на какие уловки приходится иной раз идти мужчине, чтобы сохранить хотя бы отдаленную верность собственным принципам…
      В связи с этим ему было особенно важно, чтоб хотя бы внешне их отношения с Алевтиной ни в коем случае не выходили за рамки обыкновенных дружеских, а вот она этого, кажется, понимать уже не хотела. И ему, в который раз за последние дни, вспомнилась фраза старого приятеля о похоронной процессии, которую каждый из живущих на белом свете создает себе сам — в прямом и переносном смысле. Уж не сигнал ли? Как тому гусю, которому перед Рождеством стали с удручающей настойчивостью сниться яблоки. А тот, дурачок, все интересовался: к чему бы?.. Доспрашивался… м-да…

Глава четвертая Несущественный прокол

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.