- Глушанут, вы сказали? - вскинул брови Турецкий и обернулся к Щербине: - Надо немедленно услышать этот голос. Дальше, Вероника. А что вы сказали мужу?
      - Я? Я... зарыдала... А когда он начал надо мной смеяться, вспыхнула и закричала на него... в общем, плохо. Он тоже был в напряжении. Не помню, что ответил, но - резкое, злое. Я сказала, что больше без охраны ездить с ним не стану. А он ответил... - Вероника всхлипнула, прижав ладони к глазам.
      Турецкому не потребовалось много сообразительности, чтобы понять, куда, вероятно, послал свою сердитую супругу Василий Ильич.
      Из дальнейших всхлипываний, перемежавшихся короткими фразами, стало ясно, что никакой охраной Михайлов вообще старался не пользоваться, а к многочисленным угрозам, в том числе и телефонным, относился равнодушно. Или казался таковым. Но в этот, последний день своей жизни он все же, видимо, внял мольбам Вероники и, сев в машину, сказал Сереже, водителю - как телохранителя он не принимал Новикова всерьез, чаще подшучивая над ним, словом, предложил на этот раз изменить маршрут. Поехать на работу любым другим путем. На что Новиков быстро согласился и тут же объяснил, что свернет с улицы Рубинштейна на Невский проспект именно в том месте, где поворот запрещен. Всем остальным, но не правительственной машине. И тогда Василий Ильич обернулся к жене и миролюбиво сказал: "Ну вот, можешь не волноваться. И прекрати истерику". Это были его последние слова, после которых он молчал... до самой, - тут Вероника снова зарыдала и выдавила из себя с трудом: "До самой смерти..."
      Турецкий подал ей стакан прозрачного виноградного сока и помог сделать несколько глотков, придерживая ее за шею. Наконец Вероника успокоилась. Вытерла глаза и попросила Александра Борисовича достать из тумбочки ее сумку. Открыла, вынула оттуда связку ключей и сказала:
      - Вот, пожалуйста, если вам надо.
      - Спасибо, - кивнул Турецкий. - Это избавит нас от необходимости вскрывать дверь. И еще вопрос, если можно. И если вы не устали. Кстати, он взглянул на часы, - у нас уже и времени в обрез. Скажите, муж не говорил вам, что собирается заехать в прокуратуру?
      - Ах да, что-то такое было, - рассеянно ответила Вероника. - Вероятно, это было связано с тем, что она, прокуратура эта, занимается какими-то делами, связанными с безобразиями при бывшем мэре.
      - А к кому собирался, не помните?
      - Нет. Он был очень занятой человек и вряд ли отправился бы к какому-нибудь рядовому сотруднику прокуратуры. Выбрал бы минутку и пригласил к себе в кабинет. Разве что к самому прокурору города?
      Вероника по-своему толковала пост супруга. В ее голосе просквозили неожиданно барственные нотки. А что говорить - жена вице-губернатора! Это тебе не хухры-мухры! Не просто зам по связям с общественностью, хоть и самого директора Эрмитажа, - так ведь, кажется, называлась ее прежняя должность...
      В палату заглянула медсестра и, укоризненно покачав головой, выразительно ткнула пальцем в свои наручные часики. Турецкий все понял, закивал и показал девице два пальца - просьба еще на две минуты. Тут же без перехода сказал Веронике, что время у них истекло, но совершенно необходимо зафиксировать точную последовательность всего происшедшего в машине. То есть все то, о чем она ранее рассказала Щербине.
      Слезы уже высохли, и Вероника почти бесстрастно повторила уже известное им. Важно было просто зафиксировать все сказанное на магнитофонной ленте. После этого Щербина положил ей под руку листы протокола, где было сказано, что все записано правильно. Из-за недостатка времени не стали прокручивать ленту заново, да эта важная, в общем, формальность пока могла подождать. Вероника без колебания поставила свою подпись в конце нескольких страниц протокола.
      Затем, просительно глядя Турецкому в глаза, умоляющим голосом больного ангела напомнила о его давнем обещании не забывать ее и вообще навестить поскорее. Он дал твердое обещание - просто не мог бы в данной ситуации поступить иначе.
      РОКОВОЕ ДЕЙСТВИЕ АУДИОКАССЕТЫ
      Щербина не оправдывался, хотя прекрасно понимал, что в свете рассказанного Вероникой Моисеевной упущение с квартирой Михайлова было серьезным. Но... тому были свои причины. Петр Григорьевич начал долго и нудно объяснять Турецкому, что по данному поводу собрался чуть ли не весь городской синклит, где присутствовал и Маркашин и где было решено осмотр и обыск в квартире отложить на несколько дней, до выздоровления хозяйки. Аргументы приводились самые разные, но главным было то, что в домашнем сейфе Михайлова могли храниться документы, не подлежащие огласке. В этой связи общим решением было поручено оперативно-следственной бригаде в присутствии ряда ответственных лиц, а также супруги покойного произвести вскрытие сейфа и проследить, чтобы не произошло утечки информации. Какие, скажите, после всего этого можно предпринимать действия?..
      - А в каком состоянии квартира в настоящее время? - как бы нехотя поинтересовался Турецкий.
      - Заперта на сто замков. Вы ж видите, сколько ключей на связке? Все сейфовые.
      - А как же сестра Михайлова? - начиная раздражаться, продолжал Турецкий. - Это же, насколько я понял, и ее дом? Или по решению вашего городского синклита всем проживающим в квартире доступ в нее отныне закрыт? Так, что ли?
      - Вы задали вопрос, на который лично у меня ответа нет, - сухо ответил Щербина.
      Похоже, что контакт с ним терялся, и это было очень плохо.
      - У меня есть другое предложение, - миролюбиво после недолгих раздумий сказал Турецкий. - Давайте позвоним, может, сестра все-таки приехала. Да и похороны Михайлова, насколько я могу догадываться, не отменяются. Если ответит, представимся и попробуем изъять, с соответствующими формальностями и опираясь исключительно на показания вдовы, нужную нам кассету. Если же квартира пуста, мы попросим Маркашина дать санкцию вскрыть квартиру, произвести обыск и изъять кассету в качестве необходимого следствию вещественного доказательства. Такой вариант устраивает?
      - Далась вам эта кассета! - буркнул Щербина.
      - Не понял, Петр Григорьевич, - не поворачиваясь к собеседнику, жестко сказал Турецкий. - У вас имеются веские соображения против?
      Щербина промолчал.
      - В таком случае давайте остановимся у ближайшего телефона-автомата. Номер помните?
      - Он в деле, - хмуро ответил Щербина, и Турецкий увидел, как на шее молодого следователя выступили малиновые пятна. Значит, ему еще свойственно чувство стыда, подумал Александр Борисович, но отказался от снисхождения.
      - Жаль. Я бы такой номер телефона постоянно в голове держал. Что ж, едем в прокуратуру. Начнем танцевать от печки. - И отвернулся.
      Щербина словно бы помедлил и, вздохнув, тронул машину.
      Все оказалось достаточно просто. Квартира опечатана не была, поскольку днем, буквально через несколько часов после убийства брата, но еще, разумеется, ничего об этом не зная, из Луги, от дочки, вернулась Настасья Ильинична. О смерти Василия она узнала из вечернего сообщения "Петербургских новостей". Очнувшись после обморока и приняв солидную дозу валерьянки, валокордина и еще черт-те каких лекарств, принялась она названивать по немногим известным ей телефонам. Но, кроме сказанного по телевизору, никто так и не смог ей ничего толком объяснить. Только на другой день, дозвонившись до мэрии, смогла узнать, наконец, в каком морге находится брат и в какой больнице раненая невестка. Сказали также, чтоб о похоронах она себе голову не ломала, брат был государственным человеком, оно о нем и позаботится, ну а об остальном известят. В том смысле, когда похороны.
      К невестке, к Веронике Моисеевне, Настасью не пустили, сказали, еще рано. А про брата все молчат, хотя время идет и, по православному обычаю, пора бы уже тело предать земле.
      Все это Настасья Ильинична, оказавшаяся женщиной общительной и разговорчивой, одним махом сообщила Турецкому. Начал-то разговор Щербина, а потом охотно передал трубку Александру Борисовичу. Он заварил кашу, вот пусть, мол, сам потом и расхлебывает. Умыл руки молодой питерский следователь, ввязываться в крупные игры с начальством - не в его интересах. Да и не по чину, если быть честным перед собой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.