— Ну, так! Отважный народ — эти люди в белых халатах. Просто на амбразуры бросаются, грудью их закрывают. Кстати, ты не в курсе дела, как Барковский в прошлом году прошел со своей супергипертонией комиссию? Один ящик «Мартеля» им притащил или два?
— Два ему с такой гипертонией не дотащить, — улыбнулся Константин Дмитриевич. — Вот тебе это вполне по силам. Или денег не хватает?
Однако Турецкий не был настроен шутить. В поисках серьезного собеседника он повернулся к Антону:
— Кстати, заместитель генерального прокурора утаил от общественности самую важную фразу. Она тут, в конце, притулилась, как бедная родственница. — Александр Борисович взял факсограмму и прочитал: — «Присваивается третья группа инвалидности». И это мне — человеку, который здоров, как Илья Муромец. — Он разорвал бумагу на мелкие кусочки. — Я требую повторной, независимой комиссии!
— Может, ты еще обратишься в Страсбургский суд? — съязвил Меркулов.
— Вполне возможно. Вы своим волюнтаризмом доведете человека и до Страсбурга, и до Гааги.
— Валяй. И они не моргнув глазом припаяют тебе вторую группу инвалидности. Мне же стоило больших трудов добиться всего этого.
— Ага! То есть ты хочешь сказать, что я должен быть тебе еще и благодарен? Спасибо тебе, Костя, огромное. Низкий тебе земной поклон. Если в следующий раз захочешь кому-нибудь помочь таким образом, сразу торжественно вручи пистолет с одним патроном.
— Турецкий, не неси чушь! Ну что ты сгущаешь краски! Что ты видишь во всем происки недоброжелателей! Ведь на все происходящее можно смотреть и сквозь розовые очки. Во-первых, тебя представили к государственной награде. Во-вторых, ты можешь продолжать работать, на прокуратуре же свет клином не сошелся. В-третьих, ты можешь заниматься необременительной преподавательской деятельностью, что, по-моему, у тебя хорошо получится. Я, кстати, зондировал почву в Академии, они заинтересовались. В конце концов, в запасе имеется родственная душа — «Глория», где ты всегда был своим человеком.
Александр Борисович уставился на него немигающим взором, в котором намека не было на привычную насмешливость, и после томительной паузы произнес:
— Получается, ты уже все за меня решил? Вот так просто — взял и списал меня. Время движется вперед, извини-подвинься, Турецкий! И клеймо на лбу припечатали: контуженный инвалид! Чтобы в автобусе, значит, место уступали. Зато здесь мое место остается пока свободным. Или ты уже кого-нибудь взял вместо меня, а? — Он опять уставился на Меркулова и, не дождавшись от него ответа, сказал: — Ну, хорошо. Валяйте, работайте без меня. Хочу посмотреть, как это у вас получится…
Неожиданно Александр Борисович покачнулся, схватился за спинку стула, тот под его тяжестью свалился. Да и следователь упал бы, не подхвати его вовремя Антон. Однако Турецкий, вместо того чтобы поблагодарить здоровяка за помощь, огрызнулся:
— Убери руки! Я не ребенок, чтобы меня опекали няньки.
В другое время бывший спецназовец обиделся бы до слез, настолько несправедливы были эти слова. Но сейчас Плетнев сделал скидку на болезненное состояние уволенного «важняка». Понял душевное волнение Александра Борисовича и Меркулов. Не стал выговаривать ему за хамство. Молча налил из графина воду в стакан и протянул его Турецкому. Тот отмахнулся от стакана, вытащил из нагрудного кармана рубашки удостоверение и бросил его на стол. После чего решительно направился к выходу. Возле самой двери он, словно что-то вспомнив, повернулся к хозяину кабинета:
— Оружие в сейфе. Как всегда.
— Саша… — начал было тот, однако Турецкий с горячностью перебил его:
— Орден, если дадут, можешь повесить себе. Лишняя железяка не помешает.
Он вышел, демонстративно хлопнув дверью. Причем с такой силой, что секретарша в приемной была близка к обмороку.
— Горяч, Александр Борисович, ох, горяч, — покачал головой Меркулов после ухода бывшего «важняка». — Порох. Только тут уж ничего не поделаешь, его тоже можно понять. — С минуту помолчав, он обратился к Антону: — Значит, ты желаешь заниматься делом генерал-лейтенанта? Что ж, ситуация в этом смысле складывается благоприятная. У меня с людьми сейчас напряженка, да и в агентстве, насколько мне известно, свободных рук нет. Безусловно, ты будешь по-прежнему числиться в «Глории». У меня есть опытный человек, с которым у тебя может получиться хороший тандем. Твоя энергия плюс его опыт — такой сплав дорогого стоит. Согласен работать в связке?
— Разумеется.
— Значит, будешь вести расследование о покушении на генерал-лейтенанта вместе с Турецким.
Антон вытаращил глаза от удивления:
— Так ведь только…
Остановив его жестом, Меркулов посмотрел на часы:
— Сейчас половина одиннадцатого. Примерно через три часа Турецкий поостынет и будет вновь готов заниматься любимым делом. Правда, потом будет разговор с женой, Саша опять психанет, еще на несколько часов выйдет из игры. А потом… потом с ним можно работать. Короче говоря, завтра утром можешь смело звонить ему и обо всем договариваться.
После завтрака Ирина Генриховна бойко хлопотала на кухне: натирала свеклу, морковку, шинковала перец и капусту, резала мясо. Украинский борщ был ее фирменным блюдом, которым постоянно восторгались все, кому довелось его хоть раз попробовать. Но все же украинский — это исключение из правил, ее коньком по-прежнему оставалась не острая прибалтийская кухня. Она с детства часто гостила у своей тетки в Паланге. А у той в хлебосольном доме часто принимали гостей. Поэтому первейшими блюдами в кулинарном репертуаре Турецкой считались цеппелины и особенно свиная отбивная — жирная, размером с тарелку.
Когда муж работал в прокуратуре, Ирина Генриховна готовила обед только по выходным. В будние дни Саша уходил ни свет ни заря, возвращался поздно, самой же ей было достаточно перехватить что-нибудь на скорую руку. Выпьет кофе с бутербродом — и достаточно. Однако с тех пор как Саша после ранения бюллетенил, приходилось готовить регулярно, каждые два-три дня. Сегодня сварит борщ, поджарит рыбу, сделает заправку для салата, и еды хватит до понедельника.
Услышав звук открывающейся двери, она крикнула:
— Шуринька, это ты?
— А кто ж еще явится в такую рань! — отозвался он.
— Я не могу отойти, слежу за рыбой в духовке.
— Ничего страшного.
Стоя у плиты, Ирина Генриховна слышала, как муж возится с книжными полками: отодвигает стекла, чертыхается, достает книги, которые потом шумно шлепаются одна на другую. Значит, на место не возвращает.
Когда, освободившись, она вошла в комнату, увидела, что Александр Борисович, даже не сняв куртку, стоит на табуретке у книжного шкафа и что-то ищет на верхней полке, периодически бросая книги на диван. Там уже накопилась такая гора, что последние сползали на пол.
— Где же мой Хемингуэй? — бормотал Турецкий и с раздраженным видом повернулся к жене: — Ира, почему у нас ничего не стоит на месте?! Куда ты дела моего Хемингуэя?!
— Не брала я его. Мне вполне хватит моего Довлатова.
— Куда же он, дьявол, тогда сам делся? Настольная книга, можно сказать. Я всегда держал его на этой полке… А вот и он!
Александр Борисович достал книжечку в мягком переплете, осторожно — зато без палочки — сошел с табуретки и плюхнулся в стоявшее в углу кресло. Открыв книгу, сделал вид, что углубился в чтение.
Тем не менее жена поинтересовалась:
— Что ты делаешь?
— Ремонтирую мотоцикл. — Оторвавшись от книги, он уставился на Ирину Генриховну: — Ну что за вопросы ты задаешь! Сама же прекрасно видишь, что я читаю. Не понимаю, что за манера спрашивать очевидные вещи?
— А это, — она кивнула на диван, — кто за тебя уберет? Пушкин? Или, возможно, Хемингуэй?
— Не беспокойся, сам уберу. Не буду отрывать Эрнеста от дела. Теперь у меня времени навалом. Только сперва почитаю. Я восемь лет ничего не читал, кроме протоколов следствий. Теперь у меня появилась возможность почитать свою любимую книгу. Этим я и займусь, пока не разучился складывать буквы в слова. А потом уберу книги с дивана на исконное место. И предварительно протру их влажной тряпочкой от пыли.
— Шура, я знаю про комиссию.
— «Старик был худ и изможден, затылок его прорезали глубокие морщины, а щеки были покрыты…» Нет, не то, — сказал он сам себе и посмотрел на жену: — Знаешь? Это великолепно. Это звучит гордо. Сама Меркулову звонила или как?
— Он позвонил.
— Такой вариант тоже можно было предположить. Проявляется всесторонняя забота о человеке. Чтобы к его приходу были готовы грелка, клизма и прочие медикаменты повседневного быта. — Он перелистнул несколько страниц. — А, вот, нашел. «Ты губишь меня, рыба, — подумал старик. — Это, конечно, твое право. Ни разу в жизни не видел существа более прекрасного, спокойного и благородного, чем ты…»
— Ты огорчаешь меня, Шурик, — в тон его словам сказала Ирина Генриховна. — Это, конечно, твое право. Костя действительно ничего не мог сделать. Ты же знаешь его характер. Разве он стал бы кривить душой? Не из того теста.
— «Ну что ж, убей меня. Мне уже все равно, кто кого убьет», — прочитал вслух Турецкий и захлопнул книгу. — Вы что — сговорились, что ли, объяснять мне прописные истины?!
— Ты бы куртку снял, — вместо ответа сказала жена.
По-прежнему держа в руке «Старика и море», он встал и вышел в коридор. Ирина Генриховна следовала за ним.
— «К тому же, — подумал он, — все, так или иначе, убивают кого-то или что-то, — продолжил декламацию Турецкий. — Рыбная ловля убивает меня точно так же, как и не дает мне умереть». Отлично сказано, господа. Ай, славно! И когда только старик Хэм успел изучить мою биографию! Я не знал, что у него были связи в нашей Генеральной прокуратуре!
Александр Борисович снял куртку, направился в ванную, и только сейчас ему в глаза бросился празднично накрытый стол. Старинный сервиз, серебряные приборы, хрустальная салатница. Завершали картину дорогущие финские салфетки, на которых были нарисованы аккуратные домики на устланном валунами берегу моря. Турецкий знал, что жена выставляет такие салфетки на стол только по праздникам. Он опешил:
— Что такое? Вас ист дас?
— Скоро будем обедать.
— Ба, ба, ба! Рюмочки наготове, семга, баклажаны, элитные салфеточки… Погоди, душа моя, кажется, ты собралась отметить какое-то радостное для тебя событие?.. Ах да, конечно, мое увольнение! — сардонически захохотал он. — Как я только сразу не догадался. Мечты сбываются. Ты же ждала этого всю жизнь. Сегодня на твоей улице праздник!
— Прекрати, Турецкий, не фиглярничай! — нахмурилась Ирина Генриховна. — Ты придираешься ко всему подряд. Это просто обед. Я понимаю тебя, сочувствую твоему горю. Однако от того, что тебя уволили из прокуратуры, земля не перестала крутиться и солнце не выключилось.
— Но хотя бы ты выключилась! — закричал Турецкий. — Я не хочу слушать эту мелкую философию на глубоких местах в своем собственном доме! Да, Волга по-прежнему впадает в Каспийское море. Да, лошади по-прежнему жуют овес. И все-таки что-то существенное в нашей с тобой жизни изменилось. Не замечать этого может только слепой!
— Значит, ты считаешь, это — самое страшное, что случилось с нами за последнее время? — спросила жена, вплотную подойдя к нему. — Ответь, если оно так. У меня насчет этого другое мнение, но от тебя я готова выслушать любые, самые вздорные слова. Надеюсь, ты догадываешься, почему так происходит? Совершенно верно: потому что ты мой любимый человечек, Турецкий. Я люблю тебя такого, какой ты есть. Но сейчас ты ведешь себя, будто капризный, зажравшийся ребенок. В такие моменты я не желаю тебе потакать.
— Тогда не спрашивай меня, почему я сейчас уйду, хлопнув дверью.
— Как ты мог заметить, я тебя давно ни о чем не спрашиваю. Во всяком случае, о том, о чем способна догадаться сама.
Александр Борисович схватил с вешалки куртку и направился к выходу. На пороге квартиры он на минуту замешкался, а потом осторожно прикрыл дверь.
Ирина Генриховна, вздохнув, опустилась на стул. Пускай Шурка побродит по улицам, малость остынет. Когда вернется, то будет таким, каким все привыкли видеть его: сдержанным, рассудительным, веселым. Не так уж долго придется ей ждать, даже еду можно не убирать в холодильник.
Глава 4 ЧИСТАЯ МАШИНА С ГРЯЗНЫМ НОМЕРОМ
Меркулов оказался прав: когда на следующее утро Антон позвонил Александру Борисовичу, тот разговаривал с ним, как обычно: спокойно и чуть насмешливо. Терпеливо выслушав его соображения по поводу расследования покушения на генерала Свентицкого, согласился встретиться вечером. Правда, сказал, что не знает, где будет находиться до этого времени. Договорились, что Антон, когда освободится, позвонит ему на мобильник.
Сначала Плетнев намеревался съездить в госпиталь к генерал-лейтенанту на машине. Однако вспомнив, какие чудовищные пробки в первой половине дня начинаются чуть ли не от его дома в сторону центра, махнул рукой и отправился на метро.
Накануне он узнал, что врачебный обход кончается около двенадцати. К этому времени и приехал.
Первое серьезное препятствие его ожидало на проходной госпиталя. Дежурная наотрез отказалась его пропустить:
— К нему пускаем только близких родственников.
— Думаете, я в это поверю?
— Ну, еще сотрудников органов. При наличии подтверждающих документов.
— Я сослуживец генерал-лейтенанта, — доложил Антон. — Вы должны меня пропустить, он в этом сильно заинтересован. Приятные известия вызовут у него положительные эмоции…
— Молодой человек, — перебила его дежурная, — здесь не шарашкина фабрика. Мы обязаны подчиняться распоряжениям начальства. Сказано, к Свентицкому не пускать — и баста.
— Нет, я все равно пройду. — В голосе Плетнева проскользнули угрожающие нотки. — Такой запрет противоречит всякой логике.
Дежурной не понравился его тон, и она обратилась к стоявшему неподалеку охраннику:
— Толик, растолкуй, пожалуйста, мужчине, что у нас режимная организация.
Охранник в черной форме с нашивками «Охранное предприятие „Атлас“ на груди и рукавах вразвалочку приблизился к Антону:
— Ты, наверное, журналюга? Давай, друган, поворачивай оглобли, слишком много вашего брата сегодня понабежало.
— Я не с тобой, салага, разговариваю. Позови начальника смены, — огрызнулся Плетнев.
На его беду охранник в свое время служил во флоте, и морское ругательство рассердило его. Схватив Антона за руку, он сказал:
— Будет тебе начальник смены. Пошли!
— Убери руки! — процедил Плетнев. Он почувствовал, что дело принимает скверный оборот. Сам себя поставил в дурацкое положение. Как теперь из него выкрутиться?
И тут случилось чудо.
Читая детективные романы, Антон всегда насмешливо относился к тем моментам, когда какая-нибудь случайность помогает следователям. То они найдут на месте преступления случайно выроненный убийцей железнодорожный билет с указанием фамилии пассажира, что сразу позволяет схватить его; то объявится свидетель, совершенно случайно среди ночи выглянувший в окошко и запомнивший шестизначный номер машины, на которой уехали грабители; то у «медвежатника» случайно порвется перчатка, чего он не заметит, и на сейфе останутся четкие отпечатки пальцев. Все это писатели выдумывают, вряд ли в жизни бывает такое везение. Однако тут ему невероятно повезло — он увидел Катю Метелицыну.
В другое время такая встреча вряд ли его обрадовала бы, но сейчас старая знакомая, сотрудница госпиталя, подвернулась очень кстати.
Тут следует сделать небольшое отступление и сказать, что на душе у Плетнева был грех — с первых дней знакомства он по-настоящему влюбился в жену Турецкого. Раньше Ирина Генриховна была преподавательницей в музыкальной школе. Но пытаясь быть ближе к мужу, Турецкая закончила специальные курсы по криминальной психологии. Курсанты получали достаточно серьезную подготовку, могли работать и психологами, и психоаналитиками. После происшествия в детдоме в Мневниках Ирина Генриховна занялась психологической реабилитацией детей. Большое внимание она уделила девятилетнему Васе Плетневу, мальчику было необходимо сменить обстановку. Поскольку это требовалось сделать как можно быстрее, она взяла его к себе домой. Александр Борисович ничего не имел против, тем более что они отправили свою дочь Нину учиться в Англию, в кембриджский колледж.
Как ни любил Плетнев сына, у бывшего спецназовца, всегда мало обращавшего внимания на питание и домашний уют, не было возможности уделить мальчику требуемый уход. Тут требовалась женская рука, и Турецкая взвалила на себя эту обязанность.
Она была очень похожа на погибшую жену Плетнева, Инну. Такой же овал лица, глаза, улыбка с ямочками на щеках. Даже цвет глаз совпадал.
Антон всячески пытался скрыть свои чувства, да не всегда удавалось. Вернее, от Ирины скрывал, а вот наблюдательный Турецкий наверняка все понимал. Правда, в своей жене он был уверен, поэтому ревнивых претензий не высказывал, однако в отношениях с Плетневым иногда проскальзывала напряженность.
Ирина Генриховна не догадывалась о чувствах своего тайного воздыхателя. Более того, она хотела устроить его личную жизнь и для этого познакомила со своей приятельницей Катей Метелицыной. Это была очень симпатичная женщина, с прекрасным характером, трудолюбивая. Трудно перечислить ее достоинства. Многие подруги, уступавшие ей по всем статьям, выходили замуж, рожали детей. А Катерина до сих пор, ей уже стукнуло тридцать, оставалась одинокой.
Плетнев понравился Кате, они начали встречаться, однако чувства Антона не становились крепче, женщина это почувствовала, потихоньку они расстались и сейчас увиделись после долгого перерыва.
Катя быстро оценила ситуацию и с легкой укоризной обратилась к охраннику:
— Опять ты, Толик, настроен слишком агрессивно. Отпусти, пожалуйста, моего брата.
Видимо, охранник был неравнодушен к медсестре. Потому что стоило той попросить его, как он сразу расплылся в улыбке и выпустил свою добычу из рук.
Катя поинтересовалась у Антона:
— Что здесь стряслось?
— Да вот, не пропускают меня к вам.
— Почему? — разыграла она удивление. — Неужели я забыла выписать пропуск? Ах, это Ленка по рассеянности не выписала, а сама пошла обедать. Тетя Надя, возьмите мое удостоверение, потом оформим брату пропуск в шестую токсикологию. На имя Плетнева Антона…
— Владимировича, — быстро подсказал тот «сестре».
— Я и говорю — для Антона Владимировича Плетнева.
Она буквально потянула Антона за собой. Зайдя за угол, спросила:
— В спешке выдумала про токсикологию, а на самом деле тебе куда?
— В хирургию, к генералу Свентицкому.
— На которого было покушение?
— Да. Мне действительно очень нужно пообщаться с ним. Спасибо тебе.
— Не за что. Я же понимаю, что ты идешь не просто так. Это твой командир?
— Бывший. Мы с ним прошли много горячих точек. Андрей Владиславович попадал в разные передряги, и с ним ничего не случалось. А вчера в него стреляли, здесь, в Москве, средь бела дня. И я хочу разыскать преступника.
— То есть как сыщик?
— Начинающий. Сейчас я работаю в частном детективном агентстве. Раньше я был на подхвате, а сейчас буду вести дело самостоятельно. Ну, то есть вместе с Александром Борисовичем.
— Как поживает сынишка?
— Сейчас более или менее. Я как-нибудь расскажу подробнее, ты мне оставь свой телефон. Или… он не изменился?
— Нет, изменился.
Катя записала ему на всякий случай номер своего телефона, после чего выдала халат и проводила в хирургическое отделение, находившееся этажом выше. По пути узнала у коллеги, в какой палате лежит Андрей Владиславович. Однако это оказалось излишним — в коридоре, возле одной из дверей, Антон увидел двоих военных, майора и старшего лейтенанта. Оба сидели молча, из чего сразу было ясно — это не посетители, а охрана. Специально приставлены к генерал-лейтенанту, как и следовало ожидать.
Плетнев приблизился к ним с деловым видом и хотел пройти мимо, не обращая внимания. Если держаться уверенно, могут подумать, что в халате идет сотрудник госпиталя. Его простенький маневр не обманул майора, который поднялся со стула и преградил ему путь:
— Сюда не положено.
— Я майор Главного разведывательного управления Плетнев, — представился Антон. — Служил с генерал-лейтенантом Свентицким во время операций на Кавказе и в Боснии. Мне сказали, что Андрей Владиславович пришел в себя. Я должен видеть его по важному делу.
— Плетнев? — переспросил майор с уважительной интонацией. — Тот самый? Слышал про вас.
— Где?
— А я с генерал-лейтенантом служил в миротворческих войсках в Косове. Мужики частенько вспоминали вашу фамилию. Вы считались героической фигурой.
— Ну уж. Там особенных поводов проявлять героизм не было, — сказал Антон и добавил проникновенным тоном: — Ты же не штабной, майор. Самому пришлось хлебнуть лиха вместе со Свентицким. Дай пройти, я не надолго. Это займет считанные минуты.
— Нет, нет, нет, и не уговаривайте меня. Генерал в нестабильном состоянии, все-таки очень серьезное ранение. Шутка ли — стреляли в упор. Поэтому не могу пропустить. Приказ есть приказ.
Старший лейтенант поднялся и вразвалочку подошел к ним. Было заметно, что его распирает большое желание отправить настырного посетителя в нокаут.
— Значит, охраняете. Верные ординарцы, — покачал головой Плетнев. — Да вот незадача: в госпитале опасность ему вряд ли угрожает. А где же вы раньше были? Как получилось, что какой-то босяк мог стрелять в упор?!
— А что мы могли поделать? — тихо откликнулся майор виноватым голосом. — Андрей Владиславович всегда от охраны отказывался, мол, он не император, не президент, не олигарх. Честно говоря, одно время мы его дистанционно вели. Затем прознал генерал-лейтенант каким-то образом и в приказном порядке запретил. Да еще такую головомойку устроил! Так что мы ровным счетом не могли ничего поделать.
— А кто же мог стрелять? У тебя на этот счет есть какие-нибудь соображения?
Майор криво усмехнулся:
— Никаких мыслей нет. Мы все в недоумении. Нам в штабе казалось, у такого человека не может быть врагов. И вдруг — на тебе!
В это время неподалеку от них открылась дверь, и в коридор вышли моложавая женщина в наброшенном на плечи белом халате и пожилой грузный врач в зеленоватом халате и шапочке — так одеваются хирурги. У него были старомодные очки в темной пластмассовой оправе, напоминающей роговую. Доктор, жестикулируя, что-то с жаром доказывал женщине, она внимательно слушала. На ее лице ясно читались напряжение и тревога.
— Это жена генерала, Наталья Викторовна, — объяснил сыщику майор.
Кивком поблагодарив майора за информацию, Антон отошел от него и приблизился к беседующим.
— В этом смысле можете не сомневаться, — донесся до него сочный басок врача. — Если состояние стабильное, то можно вздохнуть полегче. Разумеется, везение чистой воды. Наверное, таких случаев один на миллион. Чтобы при выстрелах в упор не были задеты жизненно важные органы! Просто мистика. В моей практике такого не было. Только в книгах читал нечто подобное. Организм же у генерал-лейтенанта сильный, сердце хорошее. Выдюжит ваш муж, голубушка, можете не сомневаться. Так что езжайте домой. — Неожиданно он спросил: — Вы пироги печь умеете?.. Значит, будет чем встретить своего благоверного, когда он вернется. А это время не за горами, — ободряюще улыбнулся хирург.
У женщины были прямые темные волосы, подстриженные скобкой, что делало ее похожей на японку. Сходство усиливало светлое лицо. Только японки добиваются такого эффекта пудрой, а Свентицкая была просто бледна. К тому же на лице никакой косметики — глаза не подведены, губы не накрашены. На вид ей было лет тридцать пять.
Антон знал, что это вторая жена генерала, от первой есть взрослая дочь. Слышал, что нынешняя намного моложе Андрея Владиславовича. Да, так и есть, лет на двадцать.
Когда врач замолчал, женщина рассыпалась в благодарностях. Они распрощались. Доктор вернулся в свой кабинет, Свентицкая медленно направилась по коридору к выходу. Антон догнал ее.
— Простите, пожалуйста, Наталья Викторовна. Меня зовут Антон Владимирович Плетнев, — представился он. — Я веду расследование по делу вашего мужа и хотел бы задать вам пару вопросов.
Ее брови удивленно вскинулись:
— Странно. Сотрудники военной прокуратуры назвали мне ограниченный круг лиц, ведущих следствие. Собственно говоря, они были уже представлены. Я не могу давать показания всем подряд. Вы, может быть, предъявите документы?
— Я не из милиции или прокуратуры. Я как бы неофициальный следователь — сотрудник частного детективного агентства. Просто я в хороших отношениях с вашим мужем, служил под его началом, и поэтому хотел бы лично найти преступника.
Наталья Викторовна пристально посмотрела на него.
— Понимаю, — сказала она после паузы. — Он вам помог сделать карьеру, и вы хотите отплатить ему той же монетой. Только этого уже не требуется. Поздно! — Свентицкая перешла на свистящий шепот: — Потому что все надо делать вовремя. И не расследовать покушение, а предупреждать его. Вы кто по званию?
— Майор.
— Я так и подумала. А если бы вы остались капитаном, то и вы бы с удовольствием выстрелили в моего мужа. Потому что он настоящий полководец, личность, не винтик. А вы все — тараканы в погонах! — Ее глаза гневно сверкнули, и она перешла на крик: — Завистливые, амбициозные тараканы, у которых, кроме звездочек и денег, в голове ничего нет.
Теперь вы приходите ко мне со своим сочувствием? Ловко. А оно мне нужно, как собаке пятая нога! Идите к черту!
Ее ругательства и обвинения были настолько несправедливы, что Плетнев оторопел. Даже если учесть, что женщина находится в состоянии аффекта, почему именно такие слова вырываются у нее? Возможно, кто-нибудь из сослуживцев и давал повод, но он-то ни в чем перед генералом не виноват.
Пока Плетнев с остолбенелым видом стоял посреди коридора, Наталья Викторовна сбежала по лестнице вниз. Наконец, Антон пришел в себя и тоже спустился.
Надо же такому случиться, что на крыльце он опять чуть не столкнулся с Натальей Викторовной, чего ему меньше всего хотелось. Она подходила к гардеробу, где взяла свой легкий голубенький плащик, и, надевая его, заметила Антона.
— Что вам от меня нужно? — обернувшись, раздраженно спросила Свентицкая. — Я уже все вам сказала! Вы что, следите за мной?
— Ни в коем случае, Наталья Викторовна. Меня не пустили в палату к генерал-лейтенанту, и я ухожу. Но хочу оставить вам свои телефоны…
— Не надо. Не собираюсь вам звонить!
— Это же вас ни к чему не обязывает.
— Они мне просто не нужны!
— Пускай будут на всякий случай.
— Как-нибудь перебьюсь, — огрызнулась она.
— Наталья Викторовна! — повысил голос Плетнев. — Необходимо проявить элементарное благоразумие. Вы должны понимать, что идет охота. Ваш муж едва не стал жертвой. Дальнейшие действия преступников могут быть непредсказуемыми. Вы — самый близкий человек генерал-лейтенанту, у вас должна быть возможность в любое время связаться с нами. — Он засунул визитку в наружный карман ее сумочки. — До свиданья.
— Ладно, — донеслось ему вслед.
Выйдя из ворот госпиталя, она повернула направо, а Плетнев пошел налево.
«Странно жена генерала ведет себя. Ведь Свентицкий выжил, тут следует радоваться, быть со всеми доброй. У нее же совершенно непонятная, противоположная реакция. Спросила, слежу ли я за ней. Естественно, да! У сыщиков своеобразная работа. Иногда для пользы дела можно и прилгнуть. Святая ложь… Посмотрю-ка, кстати, куда наша дамочка направляется», — решил Антон.
Ускорив шаги, он на том углу, где кончился госпитальный забор, свернул направо и, дойдя до переулка, приблизился к проспекту, по которому, по его расчетам, должна была сейчас идти Наталья Викторовна. Тут Антон замедлил шаги, чтобы не попасться ей на глаза, и сделал это вовремя — заметил невдалеке голубенький плащ Свентицкой. Благо, подвернулся старый тополь — ствол невообразимой толщины. Плетнев спрятался за ним и осторожно выглянул.
Наталья Викторовна стояла возле машины, синего «Фольксвагена», и беседовала с каким-то мужчиной — высоким, светловолосым, одетым в роскошный костюм песочного цвета. Тот улыбался, словно слушал что-то забавное. А потом и вовсе рассмеялся, приобняв, чмокнул Свентицкую в щеку и открыл переднюю дверцу. Наталья Викторовна устроилась на переднем сиденье, мужчина сел за руль, и «Фольксваген» уехал.
Плетнев хотел запомнить номер машины, однако, к своему удивлению, увидел, что номерные знаки этой безупречно чистой машины густо заляпаны грязью.
Глава 5 УЗНИК КАФЕ «ФОРТУНА»
Когда Плетнев вошел в маленький, с низким потолком, полутемный зал кафе «Фортуна», посетителей там не было. Это незаметное заведение, находившееся на территории спортивного комплекса, не пользовалось большой популярностью. Только когда здесь проходили международные матчи волейболистов или баскетболистов, часть зрителей после игры оседала в оказавшемся под рукой скромном кафе. В обычные дни, когда трибуны не собирали болельщиков, сюда мало кто заглядывал. Однако для многих сотрудников Генеральной прокуратуры «Фортуна» представляла нечто вроде ведомственного клуба, поскольку владельцем являлся их бывший сослуживец. Для своих товарищей по оружию отставник делал всякие поблажки, начиная с приготовления специальных блюд по заказу и кончая предоставлением кредита.
Несмотря на не столь позднее время, кафе уже готовилось к закрытию. На столиках топорщились ножки перевернутых стульев, что вызывало грустное настроение. Такое бывает на безлюдном осеннем морском берегу, когда деревянные лежаки унесены с пляжа и сложены под навесом, а тишина нарушается лишь тревожными криками беснующихся в поисках еды чаек.
Александр Борисович, в джинсах и в светлом летнем пиджаке, сидел в дальнем углу зала, возле фортепиано с откинутой крышкой. Правой рукой он наигрывал в замедленном темпе мелодию некогда популярного пугачевского шлягера, а другой в это время осторожно наливал из бутылки водку в стоявший на деке винный фужер.
