Пересказав компьютеру происшедшее с ним и в его квартире, Гордеев переписал свой "дневник" еще на одну дискету и, сделав в тексте кое-какие сокращения, вновь взялся за телефон.
      Друг, адвокат Вадик Райский, был на рабочем месте, и Гордеев договорился с ним пересечься "на стрелке". Жаргон - великая вещь, хотя бы потому, что, обращаясь к нему, экономишь время, а главное, слова. Ведь в жаргонном слове содержится несколько слов обычных.
      - Ну что, Юрий Петрович? - вопросил сам себя Гордеев, посмотрев на часы. - В твоем распоряжении почти час. Не хочешь ли ты...
      Зазвенел телефон.
      "Лида? Нет, не она".
      - Слушаю вас.
      - Здравствуйте. Это Юрий Петрович?
      - Да. Слушаю вас.
      - Мне ваш телефон дали в консультации юридической. Марина Юлиановна дала. Сказала, что вы помочь можете.
      - А в чем дело? - Действительно, Марина работала секретарем в их консультации, и если она вправду дала кому-то домашний телефон Гордеева, который для нее был то Юрием Петровичем, то Юркой и "змеем подколодным", значит, действительно дело выглядело незаурядным. Правда, Марина, ценя Юрия Петровича как профессионала, нередко, проникшись очередным замысловатым криминальным или гражданским сюжетом, могла отправить клиента к Гордееву, совершенно не думая о том, какая сумма гонорара светит адвокату.
      - Понимаете, я сестра... То есть с моей сестрой произошло... Ну, кто мог подумать? - В трубке начались всхлипывания, и Гордеев, которого события этого дня заставили быть настороженным, стал успокаивать звонившую, хотя имел основания предположить, что этот звонок был не просто звонком. После пакетика с героином и не то можно было бы придумать. Однако все же решил послушать... Тем более что проверить не так сложно. Позвонить Марине, в милицию, в прокуратуру...
      - Пожалуйста. Что, собственно, случилось?
      - Моя сестра... Кто мог подумать! Пришла домой, а они лежат... Ну, она и схватила нож, то есть два ножа...
      - Кто лежит? Зачем ножи?
      - Да полюбовники лежат. - Голос в трубке стал тверже. - Муж ее, Виталька, и полюбовница его, думали, не придет она. А она пришла и за нож схватилась... А там два ножа было...
      Слушая рвущийся от всхлипов и рыданий рассказ, Гордеев понял следующее.
      Муж сестры звонившей привел в квартиру подружку. А жена, то есть сестра, в это время была на работе, а поскольку она работала кассиршей в гастрономе, и довольно далеко от дома, все казалось шито-крыто. Однако, возможно - тут уже Гордеев домысливал, - сестра-жена испытала какую-то тревогу, заволновалась и сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать на рабочем месте в нынешние времена - хлебнула во время обеденного перерыва чего-то горячительного, благо она работала среди спиртного и закусок. Но и закуска не помогла - администратор отстранил ее от работы. Конечно, здесь уже возникали другие сюжеты - связанные с конфликтами и страстями, которые тлели и горели в гастрономе, но это уже вне обстоятельств данного дела.
      Словом, в то время как муж любил свою подружку на супружеском ложе, его юридическая, но в данный момент не фактическая жена в несколько взволнованном состоянии приближалась к дому.
      Вероятно, страсть, а может быть, и свойственная мужчинам беспечность не подсказали коварному изменщику, что использование минимального средства безопасности - дверного засова - не является трусостью, а лишь становится способом избежать многих внутрисемейных конфликтов. Так или иначе, разгоряченной малой дозой спиртного и достаточно крепкой административной выволочкой жене пришлось дойти до точки кипения при виде мужа, отдыхающего, держа в объятиях голую девицу. Обнаженность осквернительницы супружеского ложа потрясла, как понял Гордеев, не только нетрезвую жену, но и ее сестру, несколько раз, не иначе как со слов мстительницы за свою поруганную честь, повторившей при рассказе эту подробность...
      "Гулять так гулять! - подумал-прокомментировал Гордеев, оправдывая потерпевших, а не ту, которую его просили защищать. - Что ж им в июне заниматься любовными состязаниями в калошах и с зонтиками?!"
      Недолго думая, жена схватила попавшиеся ей на глаза два ножа и вонзила их в тела возлюбленных. Эта подробность - именно два ножа, а не один также показалась Гордееву любопытной. Откуда же взялись два ножа рядом в комнате, не в кухне - в спальне, очевидно?
      Он спросил сестру. Она не знала. Два ножа - может быть, они закусывали незадолго до прихода жены - или задолго, какая разница, главное, ножи оказались как нарочно наготове, причем один согнулся при ударе о ребро блудливого мужа.
      Проведя акт возмездия, жена вызвала милицию и "скорую помощь", и вот теперь эротоманы валяются чуть ли не под капельницами, но в разных палатах, а отомстившая за свою поруганную честь жена, к тому же протрезвевшая, сидит в камере для временно задержанных. И хотя, по словам сестры, милиционеры относятся к ней хорошо - "и уважают", пару лет лишения свободы она очень и очень вполне даже может получить, как просветили ее бывалые люди из тех, с которыми ей теперь приходится общаться.
      Дело, несмотря на всю его бытовуху, заинтересовало Гордеева. Он почувствовал, что здесь ему могут открыться какие-то интересные подробности, которые не мог бы и предположить. Если, конечно, это не интриги тех же людей, которые начали роиться вокруг него. Интриги пока непонятные.
      - Знаете что, - сказал Гордеев, - к сожалению, я сейчас не могу заняться делом вашей сестры. Обратитесь еще раз к Марине Юлиановне, она посоветует вам другого адвоката. - Он показал язык в телефонную трубку. - Я ей тоже позвоню. Не переживайте. Дело вашей сестры не безнадежно. Тут состояние аффекта, а это смягчающее обстоятельство!
      - Но Марина Юлиановна вас рекомендовала, - повторила настойчивая сестра.
      - А я и не отказываюсь. Просто сейчас лето, и даже у адвокатов могут быть свои планы, - туманно ответил Юрий Петрович, вновь показав язык телефонной трубке.
      Трубка всхлипнула.
      - Есть ведь и у адвокатов отпуска, путевки, планы, которые трудно изменить. В конце концов, у нас в юрконсультации все адвокаты профессионалы своего дела (в этом Гордеев не был убежден, но есть корпоративная солидарность), и вам обязательно помогут. И потом, я всегда могу при необходимости поддержать коллегу. Дайте мне ваш телефон...
      Женщина продиктовала номер, по которому Гордеев предположил ее местожительство.
      - Сестра у вас тоже в Химках? - спросил звонившую.
      - Нет, - не удивившись, ответила она.- Она живет в Сокольниках.
      - Хорошо. Попросите Марину Юлиановну, чтобы она подыскала вам еще кого-то.
      - А кого бы вы посоветовали?
      Фигушки, подумал Гордеев. Никаких советов. Никаких фамилий.
      - Трудно сказать. Сейчас лето, как я сказал, отпуска и тому подобное. Да вы не переживайте, - вновь стал успокаивать он, услышав очередной всхлип в трубке. - Думаю, у вашей сестры немало смягчающих обстоятельств, хотя то, что она немного выпила, не очень здорово.
      - Но вы понимаете, когда она вызвала милицию, то взяла из бара... ну, домашнего бара в стенке бутылку водки и выпила. Выпила еще..
      Гордеев понял, что сейчас откровения сестры покусительницы на убийство окончательно перейдут за опасную черту, к которой при телефонных разговорах даже не следует приближаться.
      - Извините, я до сих пор не знаю вашего имени-отчества...
      - Клавдия Васильевна.
      - Так вот, Клавдия Васильевна, все подробности дела вашей сестры следует обсудить подробно, действительно с адвокатом, а не вот так вот, на бегу, то есть это я бегу. Повторяю - держитесь, сестру при свидании успокойте, а пока все обстоятельно расскажите тому адвокату, которого предложит вам Марина Юлиановна.
      Как знать, может, этот звонок был без подвохов. Подвохов со стороны провокаторов с пакетиком. Марина схулиганила. Она вполне могла подсунуть это дело ему именно потому, что уже не раз в минорные периоды их все не кончающегося романа говорила нечто в том духе, что падет блудливый кот Гордеев от руки какого-нибудь мстителя за поруганную честь... Вот пока что и предложила вдуматься в сюжет с мстительницей...
      Однако, к сожалению, вдумываться сейчас в эту пикантную историю не приходилось. Господин адвокат еще раз посмотрел на часы и решил пробежать до ближайшего магазина, купить кое-чего к ужину.
      Пройдя Пресненским переулком, он вышел на саму Пресню, которая - он так и не мог понять, то ли оставалась Красной, то ли вновь получила старое название - Большая Пресненская.
      И вдруг на пороге гастронома Гордеев лицом к лицу столкнулся со стройной большеглазой брюнеткой с большой папкой в руке.
      - Инара Альбертовна! - полушутливо воскликнул он, ибо по возрасту брюнетка была ему ровесницей, но выглядела сущей студенткой.
      - Юрий кактебятам! - в тон ответила большеглазая. - Куда торопишься?
      - Хочу взять баночку-другую джина с тоником и распить с тобой по старой дружбе.
      - Не против. Но недолго. Несу работы отца в галерею, - махнула она рукой в сторону Малой Грузинской.
      - Выставка?
      - Да, есть один проект - картины и графика художников, живущих в горячих точках - Грозный, Таджикистан, Приднестровье... Да где они не горячие?
      - А отец все там?
      - А куда он поедет? У него там мастерская, сад... Жизнь.
      - Понятно. - Гордеев взял джин-тоник и пакетик фисташек. - Может, зайдешь, я тут неподалеку живу, - пригласил Инару.
      - Зайду, посмотрю, как адвокаты живут, - пообещала она. - Когда-нибудь потом. Сейчас времени ну вот ни насколько!
      Гордеев был знаком с Инарой со студенческих времен. Она окончила Институт стран Азии и Африки при МГУ и знала, кажется, десяток экзотических и полуэкзотических, с точки зрения Гордеева, языков, не считая французского, немецкого и английского. Некогда познакомились они на спектакле университетского театра и с тех пор, встречаясь редко, тем не менее всякий раз испытывали какой-то сердечный подъем, доброе чувство.
      - Как жить, Юра? - вздохнула Инара и полезла за сигаретами. - Дни летят, только и вспоминается, как валюсь вечерами без сил на подушку.
      - Ну а работа-то хоть есть?
      - Работы сейчас хватает - времени слишком мало. Мало мне двадцати четырех часов в сутки - приходится от многих предложений отказываться...
      - Всех денег не заработаешь, - меланхолически заметил Гордеев.
      - А мне и не надо всех! Мне бы только из своей однокомнатной выбраться и родителей к себе забрать. Вот и все! Но впрочем, сегодняшние цены даже на маленькие квартирки ты знаешь...
      - Во всяком случае, я могу оказать тебе юридическую помощь, - грустно сказал Гордеев.
      - Окажи мне просто словесную помощь, скажи: ведь то, что я делаю, не просто суета?!
      - Ну, Инара, какая же суета, если у тебя и ребенок, и родители!
      - Правильно, да только мне кажется, что могла бы заниматься тем, что умею и люблю, без этого жуткого надрыва...
      - Но это время такое. Время перемен, как говорят китайцы.
      - Да, известный трюизм. Дело не совсем в этом. Все время - какие-то суррогаты. Что-то ненастоящее.
      - Но сама-то ты вон какая настоящая!
      - Юра, а тебе никогда не хотелось заняться более спокойными делами?..
      - Капусту, что ли, на даче сажать?
      - Нет, это дело полезное, а я говорю о душеполезных...
      - Ты знаешь, я не задумывался особенно. Да и не хочу задумываться. Надо что-то все время делать, по возможности - хорошее, ну вот как ты... А остальное - потомки разберутся. Кстати, если хочешь, и я маленькое хорошее дело сделаю - донесу твою папку.
      - Не надо, она не тяжелая. Папа в последнее время и рисовать стал меньше.
      - А то давай! К тому же мне было бы приятно пройтись с такой красивой женщиной по улице.
      - Вот с этого бы и начинал! А то напустил туману. Ступай по своим делам, я же вижу, что ты, несмотря на твои усилия пофлиртовать, торопишься и через пару минут тебе будет не до меня...
      - Инара! Как ты могла!..
      - Не ври! Если я тебе действительно понадоблюсь, вот мой телефон. Она протянула визитную карточку. - Можешь мне дать свою.
      - У меня с собой нет. Ты же не захотела заглянуть ко мне... - Гордеев говорил еще что-то, но чувствовал, что действительно ему пора возвращаться к телефону. - Но телефон я ведь могу записать и на твоей карточке. - Будет как пароль. - Он не без труда оторвал глянцевую полоску от визитной карточки Инары и нацарапал - ручку всегда носил в кармане - свой телефон. Карточка какая красивая, рвать жалко было, но что поделаешь...
      - Ладно, - махнула рукой Инара. - Это за счет фирмы. То есть визитка за счет фирмы. Ступай.
      Гордеев нахально чмокнул ее в щеку и поспешил домой.
      На автоответчике никто не появился, но едва Гордеев начал косметически убирать квартиру, как раздался звонок.
      Это была Лида.
      Глава 5. ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ КОМПАНИИ "СИБИРЬ - ЕВРОПА"!
      - Да что в мире не воздух? Сам человек, вот выпусти из него воздух, увидишь, что останется.
      Бальтасар Грасиан.
      Критикон, I, ХIII
      Коротко поговорив с Лидой, Гордеев условился встретиться с ней в авиакассах на Рождественке, рядом с метро "Кузнецкий мост".
      Гордеев мог бы предложить и другое место с кассами - например, в вестибюле метро "Тургеневская", но ему хотелось не то чтобы с уверенностью установить, но полюбопытствовать, будет ли за ними слежка. В уютном и обычно даже летом малолюдном помещении касс на Рождественке следить будет сложнее.
      Он велел Лиде, если она окажется там раньше, пройти в здание, встать в очередь и ждать. Все естественно: кто первый приходит - тот и занимает очередь.
      А получилось так, что Лида вошла следом за Гордеевым, когда он только появился на Рождественке. Народу, несмотря на лето, действительно почти не было. У международных касс, поигрывая мобильными телефонами, с достоинством заказывали билеты два полноватых молодых человека в дорогих белоснежных летних рубашках с галстуками - очевидно, дорогими, под стать рубашкам. На них, скучая, смотрел секьюрити в милицейской форме, расслабленно занимавший стул у входной двери.
      За билетами на внутренние рейсы стояло пятеро: две маленькие кавказские женщины, пестро одетые, они, когда вошел Гордеев, завершали оформление, рослый парень с большой черной сумкой через плечо, как говорится, без особых примет - крепкий, но не "качок", не без мысли на лице, но и не с той мыслью, которая на другие не похожа. Далее стоял ветеран с массивной резной тростью. Что немного удивило Гордеева - почему он в очереди? Разве прежние льготы отменены? Но ветеран пребывал в спокойном ожидании. За ветераном стояла то ли якутка, то ли еще из каких-то северных народов женщина лет сорока пяти, очень симпатичная.
      Когда Гордеев впервые увидел Лиду, впечатление о ней составилось довольно определенное: хороша, но еще не осознает по-настоящему ни себя, ни своей женственности; умна, однако ум еще неопытен, не обработан как следует; обаятельна, но будто стесняется себя самой. Лида была в легкой блузке и светлых брюках, отчего казалась еще выше, а ноги ее еще длиннее, несмотря на туфли-лодочки без каблуков. Когда Лида подошла к Гордееву и поздоровалась, оказалось, что она немногим ниже Юрия Петровича, бывшего вратаря футбольной команды университета, ростом не обиженного. Конечно, на лице ее была видна усталость, но не та, которую вызывает сдача зачетов и экзаменов. Эта усталость исчезает через два-три дня после того, как зачетка до следующего семестра сдана в деканат, после того как проспишь столько, сколько хочешь, а не столько, сколько позволит расписание. Нет, на лице Лиды была другая усталость - следы непреодоленных трудностей, следы продолжающихся тревог, следы пугающей неизвестности.
      Они поздоровались и успели переброситься несколькими тихими фразами, пока за ними не заняли очередь двое молодых людей - парень и девушка, решавшие кроссворд в рекламной газете.
      Гордеев полувзглядом, полушепотом предупредил Лиду, что дело они здесь не обсуждают. Просто берут билеты на ближайший рейс и уходят. Укоризненно покачал он головой и на попытку Лиды вновь заговорить о гонораре. Юрий Петрович не считал себя зажиточным человеком. Он любил дарить подарки, он с удовольствием подкидывал миллион-другой не только матери, но и сестре. Однако в этом случае Гордеев решил действовать по принципу, который в России нельзя считать совсем пустым, - по принципу: куда вывезет. Во-первых, он был уверен, что сможет выручить Андреева-отца и тот оплатит положенное, во всяком случае покроет расходы, а во-вторых, и, может быть, в-главных, считал, что вызов был брошен не просто отдельному человеку, а всему адвокатскому сообществу, как бы оно ни было противоречиво и разномастно внутри. Адвокат призван защищать - тем более делом профессиональной чести и достоинства должна стать защита самих себя. Словом, как говаривал гений преодоления Бетховен: "Человек, помоги себе сам!"
      Очередь двигалась быстро, но Гордеев успел подсказать стоявшим сзади кроссвордистам пару слов, в том числе название "запеченного кушанья в виде батона с начинкой". Парочка, решавшая кроссворд, вполне могла быть теми, кого приставили, если приставили, проследить за Гордеевым и Лидой. Кроссворд - слабенький, простенький - они решали плохо. Парень почти по складам читал определение (не потому по складам, что читать не мог, а, вероятно, потому, что девушка в этот момент навострялась услышать, о чем заговорят Гордеев и Лида). Затем девушка называла невпопад какое-то слово, воцарялась пауза (могли слушать оба), затем парень произносил одно и то же: "Не подходит", вновь воцарялась тишина, после чего парень переходил к следующему слову. После нескольких таких пассажей Гордеев подсказал им "курорт на Черном море" - "Евпатория", а затем и "кулебяку", на место которой парень упорно хотел вписать "рулет" и повторял сокрушенно, глядя на лишние пустые клеточки: "Может, опечатка?"
      Лида тоже приняла участие в обсуждении, но когда Гордеев начал размышлять вслух о том, что не всегда в кроссворде даются точные определения слов, она очень выразительно на него посмотрела. Юрий Петрович понял этот взгляд так, как он и был послан (позднее Лида и сказала ему это). Взгляд Лиды просил Юрия Петровича не предаваться заумным рассуждениям (хотя вообще ничего заумного в них не было), ибо, как показалось Лиде, кроссворд для их соседей по очереди - занятие не очень-то привычное.
      Потом, уже на улице, Лида сказала Гордееву и о том, о чем он сам не раз подумал за эти пять - десять минут в очереди. Она сказала о подлости, о мерзости подозрений, о том состоянии, когда обстоятельства заставляют тебя подозревать всех и каждого, когда ты не можешь вести себя вполне естественно, а вынужден оглядываться, остерегаться, с любой стороны ожидать удара.
      Но пока они стояли, не разговаривая между собой, в очереди. Билеты на Булавинск были в достатке, так что Лида даже попросила места поудобнее. Еще несколько лет назад, пояснила она, самолеты летали в Булавинск из Москвы и обратно шесть раз в неделю: и билеты были дешевле, и дел у булавинцев было в Москве побольше, тогда вовсю развивались окрестные горнообогатительные комбинаты, проектировались новые заводы. Теперь же, если срочно нужно попасть в Булавинск, вначале приходится лететь в областной центр Усть-Басаргино, а затем пересаживаться на "Як-40" или ехать ночь поездом.
      Но им повезло. Завтрашний утренний рейс позволял попасть в Булавинск еще до конца рабочего дня (хотя была пятница) и попытаться выяснить обстоятельства задержания Андреева. Затем Гордеев хотел в выходные дни без спешки изучить обстановку в городе - в связи с делом, разумеется, - и в понедельник добиться свидания с подзащитным - если не удастся сделать этого в день прилета или в субботу. Ну и, разумеется, надо было продолжить расследование собственной истории с пакетиком кокаина.
      Когда девушка оформила им билеты, Гордеев вдруг, для Лиды неожиданно громко, спросил о возможности сразу купить обратный билет.
      - А... - начала было Лида (она хотела попросить Гордеева не заказывать пока обратный билет, поскольку в Булавинске ему этот билет достанут без проблем, и заранее определять день возвращения, может быть, не стоит, мало ли как сложатся события). - А... - начала было Лида, но Гордеев словно почувствовал, что она хочет сказать что-то, и незаметно сжал ее руку чуть выше запястья - кожа у Лиды была нежнейшая, это уж как-то само собой у него отметилось.
      Девушка-кассир ответила, что заказать обратный вполне возможно, если есть билеты, и спросила число.
      - Вы знаете, - так же громко сказал Гордеев, - я лечу туда, наверное, до вторника (тогда был следующий рейс из Булавинска) или, самое большое, до следующей пятницы. Но я должен позвонить своему начальству и выяснить точно. Скажу, что билет туда взял, и узнаю, когда обратно. Я смогу вернуться и заказать этот билет, когда узнаю дату?
      - Конечно, - ответила девушка. - Мы работаем до восьми вечера.
      - Так и сделаем, - сказал Гордеев, и они с Лидой, расплатившись, вышли на Рождественку.
      Конечно, Гордееев отметил, что, пока они были у кассы, которая располагалась в углу зала, парочка с кроссвордом делала какие-то запросы, от чего-то отказывалась, с чем-то не соглашалась из того, что им предлагала кассирша, и в конце концов едва Гордеев с Лидой отошли несколько шагов от касс и остановились у лотка с пирожками (Гордеев остановился, ну и Лида, естественно, тоже), как на улицу, явно никаких билетов не купив, выскочили кроссвордисты, огляделись, увидели Лиду с Юрием Петровичем, но тут же быстро прошли под арку ко входу в метро "Кузнецкий мост".
      - Вы любите пирожки? - спросил Гордеев Лиду.
      - Очень, - ответила она. - Только стараюсь воздерживаться.
      - Понимаю, - сказал он. - Покушение на фигуру. Но, хочу успокоить, пока для вас это чистой воды профилактика. Можно вас угостить...
      - Нет, спасибо, - отказалась Лида. - Сейчас никакого аппетита нет.
      Гордеев кивнул, и они отправились в сторону Пушечной, заговорив как раз об этом - о тех случаях, когда обстоятельства делают нас подозрительными, а людей вокруг если не врагами, то почти недругами. Затем Гордеев на всякий случай в ближайшей будке разыграл звонок по телефону. Пусть видят, если смотрят!
      Юрий Петрович как мог постарался успокоить Лиду, то есть он понимал, что тягость ожидания развязки ужасного происшествия с отцом - какой эта развязка будет?! - со всей беспощадной, тупой силой вновь и вновь обрушивается на нее, но он хотел, чтобы она готовилась выстоять: медленно, шаг за шагом отвоевывая у мрака свое и своих близких спокойствие и благополучие. Только на эти небольшие, но необходимые шаги надо тратить силы, а не на переживания и плачи о горестях судьбы - в этом Гордеев был уверен.
      Рейс был в семь пятьдесят утра из Домодедова, и они с Лидой условились, что он заедет за ней в половине шестого - без пятнадцати шесть: она снимала квартиру в Орехово. Расстались близ "Театральной": Лида поехала собираться: в отличие от мужчин, женщины собираются много дольше, но как-то так получается, что лишних вещей в свои чемоданы укладывает больше - кто?
      А Гордеев отправился к Райскому. Коротко рассказал о происшедшем, оставил ему дискету, поговорил о том о сем, то есть о деле, которое начиналось. Позвонил матери на дачу и предупредил ее, что уезжает, сказал, что при малейшей необходимости она должна позвонить Райскому или Турецкому. Мама, сама юрист и из семьи потомственных юристов, давным-давно привыкла к неожиданностям в работе сына и о многом не спрашивала. Потом вернулся домой, где привел квартиру в состояние, пригодное к отсутствию ее хозяина. Заглянул к Анне Савельевне, попросил ее в случае любых происшествий вокруг квартиры сообщить матери и по возможности никого в нее до приезда матери в квартиру не пускать. "Конечно, электричество электричеством, - заметил Гордеев, - но все-таки компьютер - вещь тонкая, а я диссертацию дописываю, и в памяти компьютера все может пропасть".
      Гордеев плел Анне Савельевне почти ахинею, но он уже довольно давно понял: она больше всего уважает его не потому, что он адвокат, человек, причастный к системе, к которой она, как почти все граждане СССР, испытывала чувства, упрощенно говоря, уважительные. Анна Савельевна подлинно почитала Гордеева за то, что он пишет диссертацию. Нет сомнений, на своем веку она видела немало людей, писавших и написавших диссертации, но Гордеев, человек при деньгах (домоуправительница была в этом полностью уверена), взявшийся за науку просто ради нее, самой науки, как таковой, а не в ожидании доходов, вызывал у нее неподдельный пиетет. Однажды она ему так и сказала. "Вот, Юрий Петрович, - сказала она ему, - смотрю на вас и поражаюсь! Это же надо, просто так, без обязательств, без каких-то там конференций диссертацию писать!! Молодец!!!"
      Если по совести, Гордеев писал не совсем диссертацию. Книгу. Или, может быть, две книги. Вторая называлась просто - "Записки адвоката", это, можно сказать, была уже семейная эстафета, так как после деда осталась довольно большая рукопись под этим названием. Гордеев уже читал ее дважды, но ему казалось, что главное в ней он еще не понял. Дедовское толкование человека, что ли. Человека, которого надо во что бы то ни стало защитить. От слишком неразборчивой кары за преступление, от людей, которые жаждут полного возмездия. Наконец, от него самого, этого преступившего, этого оступившегося человека, защитить от его самооправданий, нередко слишком жалких и даже мерзких, а иногда чересчур жестоких по отношению к самому себе. И наверное, из собственного опыта Гордеева понемногу вырастало нечто, называемое им то книгой, то диссертацией, то - в минуты неудач - попросту памятником графомании.
      Покончив, так сказать, с консервацией жилплощади, Юрий Петрович собрал свой обычный чемодан, обладавший тем особенным достоинством, что по своим размерам и форме он походил на ручную кладь и не вызывал у перевозчиков искушений потребовать его непременной сдачи в багаж. А не сдал в багаж, значит, уехал из аэропорта на полчаса, а то и на час раньше.
      Завершив дела, Гордеев поставил будильник, выпил рюмку своего любимого шартреза, который с недавних пор стал появляться с эмблемой "Кристалла", и лег спать. Господин адвокат не помнил, как и когда он выучился засыпать на любое, самое короткое время и в самых неподходящих условиях. Обычная болезнь российских интеллигентов - бессонница - его никогда не донимала, он попросту не знал, что это такое.
      Грязнов, которому он тоже сделал короткий звонок, пообещал, что до дома Лиды его довезет автомобиль ночного патруля, и действительно в условленное время к вышедшему на Пресню Гордееву подъехали муниципалы и с ветерком домчали до Орехова, а оттуда, уже с Лидой, и до метро "Каширская". Дорогой Гордеев вспоминал свой разговор с Грязновым. Когда начальник МУРа предложил ему помощь патрульных, Юрий Петрович высказал сомнение в правомерности использования серьезных людей как заурядных таксистов. На что Грязнов лишь усмехнулся в трубку. "Все они держат связь между собой. В конце концов тот маршрут, которым они повезут к Домодедово, не хуже и не лучше других. Если случится что-то экстраординарное, они найдут способ и как с происшествием разобраться и как вас, Юрий Петрович, на дороге не оставить".
      Собственно, так и получилось. Близ "Каширской" муниципалы мигом отловили промышляющего извозом и, предварительно попугав нарушителя налогового законодательства, дали ему вместо отпущения грехов поручение доставить Гордеева с его спутницей в Домодедово. Напугали они его, очевидно, настолько технично, что, когда Юрий Петрович попытался расплатиться с водителем, он извинился, пробормотал: "Не положено" и умчался, даже не попытавшись в этот ранний час прихватить какого-нибудь пассажира до Москвы.
      Впрочем, долго размышлять Гордееву об особенностях общественных и личных отношений в постсоциалистический период долго не пришлось. Надо было пройти регистрацию, контроль, усесться, в конце концов, в кресла на борту самолета, пристегнуть - или застегнуть? - эти самые привязные ремни и дождаться взлета...
      Рейс выполняла компания "Сибирь - Европа". С тех пор как монолитный советский "Аэрофлот" развалился на множество организаций воздушных перевозчиков, у многих из которых даже самолетов своих не было, Гордеев налетал уже порядком, и он не мог не заметить, что конкуренция понемногу начинала превращать российское воздушное хозяйство в нечто более привлекательное, чем дрожащие фюзеляжи с плавающим, почти как в поездах, запахом туалета и стюардессами, казалось, набранными на службу еще во времена "небесного тихохода".
      Впрочем, и в поездах в последние два года Гордеев ездил без прежнего отвращения и тоски, но добираться до Булавинска поездом он себе позволить не мог. Велика Россия...
      Авиакомпания, на самолет которой попали Гордеев с Лидой, старалась быть, что называется, компанией европейской, а не захолустной, хотя на ее эмблеме красовался именно медведь, правда, в цилиндре и с планшеткой штурмана в лапе. Очевидно, медведь олицетворял Сибирь и ее медвежьи углы, а цилиндр - Европу с ее опять же европейским парламентом.
      После взлета разнесли карамельки и напитки, затем накормили довольно приличным завтраком. Гордеев, казалось безмятежно дремавший между раздачей пропитания, тем не менее довольно подробно расспросил миловидную стюардессу о пакетиках с сухим молоком. Они были точь-в-точь такими, как тот, который ему подсунули. Самолет оказался заполненным только на треть, и поэтому Гордеев мог поговорить с ней в той интонации полудружелюбия-полуфлирта, которая довольно тривиальна, однако очень удобна для достижения разнообразных целей.
      Ловя на себе удивленные взгляды Лиды, которая, разумеется, ничего не знала о пакетике, Гордеев как ни в чем не бывало для почина произнес хвалу организациям, снабжающим авиакомпании продуктами отечественного производства, а затем завел разговор со стюардессой о ее, как он выразился, воздушных буднях. Вспомнил он и некогда знаменитый роман Артура Хейли "Аэропорт", который девушка, несмотря на возраст, знала и читала. Стюардесса оказалась словоохотливой и, в свою очередь немного удивленно поглядывая на спутницу говорливого пассажира - Лиду, которой она, надо признать, во многом явно уступала, рассказала немало интересного. В частности, Гордеев узнал, что у поставщиков продуктов авиакомпаниям уже есть конкуренция между собой и теперь можно выбирать самый удобный вариант. "Но мы не гонимся за дешевизной, - заметила стюардесса. - Нам необходимо качество".