— Не возражаю.
      — Вот и славно… А дело было, если действительно не слышал, такое. Процветал тут у нас один предприниматель, Басов Алексей Иванович. По моим данным он в свое время активно продвигал Роберта, ставшего тогда уже председателем адвокатской областной палаты, в депутаты. Спонсировал, как говорится. Но когда Роберт оказался уже в депутатском корпусе, что-то между ними произошло. Нарушилось. То ли Басов потребовал некоей оплаты своих спонсорских услуг, то ли еще что-то, я не знаю, вопрос, сам понимаешь, трудный, никто тебе на него не ответит, произошла, как говорили, нелепая случайность. Они отправились зимой на охоту — на лося ходили большой компанией. Ну, говорят, стояли на номерах, ждали зверя, сумеречно уже было, а когда тот наконец показался, Басов якобы сошел со своего номера и ринулся наперерез ему. Роберт же не успел сообразить и вмазал в метнувшегося друга картечью. Один к одному, как и в твоем «боевике». Такова была официальная версия, принятая судом. Но на самом деле никто никуда не ходил и не бегал, я лично там был по горячим следам, эти самые следы изучал, хотя их изрядно затоптали друзья-охотнички. А произошло самое настоящее убийство. И я постарался представить следствию все факты к тому. Однако их отвергли в суде, точнее, на них просто не обратили внимания. А мне потом начальство сделало замечание, так, пожурило. Ты теперь понимаешь?
      — А что я должен, по-твоему, понять? То, что Васильчиков — хладнокровный убийца, который ничего и никого не боится? Так об этом всему городу известно. И что толку, что люди об этом знают? Он же у нас депутат! Фигура неприкосновенная.
      — Если ты с этой мыслью идешь к нему сейчас, то я тебе советую изменить свои планы и вызвать его повесткой для дачи свидетельских показаний завтра утром к себе в кабинет. Эффект будет одинаковый. Он тебе столько всего нагородит, что только слушай! И никуда ты от его россказней не денешься — будешь слушать. И, что гораздо обиднее, перед начальством потом выдавать за свои собственные выводы. Вот так, дружище.
      — И что ты предлагаешь? — Зотов остановился и посмотрел на Плата в упор.
      Тот усмехнулся:
      — Если не боишься лишних шишек, давай внимательно его выслушаем, не перебивая, затем зададим парочку каверзных вопросов, а потом ты, как властное лицо, примешь решение, вызовешь конвой и отправишь голубя в КПЗ. Пусть хотя бы ночку до утра посидит, репу почешет. Это все-таки убийство, а никаких смягчающих обстоятельств я, как ни пытался, в показаниях свидетелей и участников конфликта не нашел, нет.
      — Так он же еще и депутат!
      — Ну и что? А ты — руководитель оперативно-следственной бригады, официальный представитель закона. Не нравится — пусть строчит жалобы. Пока напишет, пока они дойдут. Телефон у него надо отобрать, связи с миром лишить. Тебя разве не учили? Нет, утром-то шум начнется, жалобщики побегут… А у тебя — веские аргументы. Пока опровергнут…
      — И это ты мне даешь такой совет?
      — Именно я. Потому что и мне эта гнида — правильно обозвал его покойник, жалко парня! — очень не нравится. Но я властью не облечен, могу только советы давать. А вот принимать их или нет, это уже твое, брат, дело. Смотри сам, но я на твоем месте все-таки припугнул бы Генерала.
      — А кто генерал, он, что ли?
      — Нет, это кличку ему такую дали уголовники. Он же с некоторых пор с самим Журой дружбу водит.
      — Это ты Журавлева имеешь в виду? — удивился Зотов. — Местного «смотрящего»?
      — Его, болезного. Генерал у него, по моим данным, в личных адвокатах числится. Тоже имей в виду на будущее, мало ли…
      — Ничего себе… — пробормотал Зотов и почувствовал какой-то неприятный холодок, пробежавший по спине — под форменной рубашкой и кителем.
      4
      Дик рычал на незваных гостей, и из открытой его пасти свисала слюна.
      Васильчиков, напротив, был совершенно спокоен, даже равнодушен ко всему происходящему. Впустив Зотова и Плата в прихожую своей обширной квартиры, еще пахнущей свежим евроремонтом, он посмотрел на собаку и тихим голосом приказал:
      — Свои, Дик, лежать.
      Пес послушно закрыл пасть и улегся на своем коврике в углу прихожей.
      — Видите, какая спокойная и смирная собачка? — уже с любопытством посмотрев на пришедших, сказал Васильчиков. — А про нее рассказывают какие-то страшные сказки. Все — враки! Это нашего брата, состоявшегося гражданина свободного общества, обыватель не любит.
      — Да брось, Роберт Олегович, это как раз свободное общество от вас, новых господ, стонет, не путай. Ну пойдем. Присядем, а ты расскажи-ка нам о том, что произошло, и постарайся убедить в своей невиновности.
      — Да ты что, Артем Захарович, никак обвинять меня явился? — делано удивился Васильчиков.
      — А ты хотел, чтоб тебя похвалили? Это у тебя какой труп-то на счету? Четвертый?
      — Так, я категорически протестую против такой постановки вопроса! Если вам угодно снять с меня показания, извольте официально вызвать повесткой, а я еще решу у себя, в Законодательном собрании, стоит ли мне отвечать на ваши вопросы.
      — Эва! — совсем уже взял на себя инициативу такого неожиданного разговора Плат. — Да ты уж не спятил ли, Роберт Олегович? Разве у тебя есть уже свое собрание?
      — Я оговорился…
      — Плохая оговорка, она не понравится твоим коллегам, я в этом просто уверен. Не забывай, что ты совершил убийство. При каких обстоятельствах, это нам предстоит разобраться. Даже если в порядке самообороны, это все равно убийство. Но только пока у нас со следователем, — Плат кивнул на Зотова, — твоя «самооборона» в кавычках, никак, Роберт Олегович, не получается. Не проходит. Это ты еще ему, молодому, можешь впаривать, а я-то тебя хорошо знаю. Так что валяй, доказывай, как это ты умеешь. Все факты пока говорят против тебя. У тебя свидетелей нет, а со стороны убитого тобой — весь дом. И, заметь, не просто люди, а общественность! — Плат поднял со значением указательный палец. — Они — твои избиратели, между прочим. Поэтому не теряй времени, поздновато уже для долгих препираний.
      — Ты прав, Артем Захарович, действительно поздно. И я мог бы выставить вас вон из квартиры, но этого не сделаю. Извольте, проходите в комнаты, присаживайтесь и задавайте ваши вопросы. Как вас кличут, молодой человек? — Он посмотрел на Зотова. — Извините, я не расслышал.
      — Фамилия моя — Зотов, — мрачно глядя на Васильчикова, сказал Михаил Юрьевич. — Можете так и обращаться — господин, товарищ, как вам угодно. А кличек я, в отличие от вас, не имею.
      Уже собиравшийся саркастически ухмыльнуться, Васильчиков немного смешался, но, как бы для себя самого, заметил:
      — Хм, остряки…
      И когда все расселись вокруг стола в большой комнате, увешанной коллекционными ружьями и картинами с охотничьими сюжетами — видно, все это было главной страстью хозяина, — Васильчиков заговорил:
      — Я хочу изложить вам, господа, — он снова хмыкнул, — свою, и единственно верную, версию происшедшего сегодня события. А дальше вы можете поступать по своему усмотрению. Но предупреждаю заранее, что я никаких инсинуаций с вашей стороны не потерплю и буду немедленно жаловаться как вашему непосредственному начальству, так и повыше. Ты, Артем Захарович, знаешь мои возможности.
      — Не пугай, рассказывай лучше, — посоветовал Плат.
      — А я и не пугаю. Всего лишь предупреждаю. И тебе, Артем Захарович, это известно лучше, чем кому-либо другому, вот так-то, товарищ капитан, — с сарказмом добавил он.
      Плат не отреагировал. Но Зотов мог бы поклясться, что увидел, как на миг потемнели его голубые глаза.
      А Васильчиков между тем стал излагать собственную версию случившегося.
      По его рассказу выходило, что он вышел, чтобы прогулять милого песика Дика, когда ему совершенно неожиданно стали угрожать сидевшие давно, видно, уже в скверике трое пьяных молодых людей с огромной собакой на ремне.
      — Ружье с собой зачем взяли? — спросил Зотов.
      — Так вот же от таких, как они, и защищаться, — улыбнулся Васильчиков, искренне надеясь на понимание. — Мне постоянно сыплются угрозы со стороны всяких бандитов.
      — А вот это, Роберт Олегович, я уверен, не понравится Журе.
      — Я протестую, — спокойно ответил Роберт. — Прошу записать в протокол, господин следователь, что оперуполномоченный Плат позволяет себе оскорблять во время допроса свидетеля.
      — Вы — не свидетель, вы — ответчик, — хладнокровно поправил адвоката Зотов. — Давайте дальше.
      — А что дальше? Дальше все понятно. — Васильчиков развел руки в стороны, мол, рад бы вам помочь, да… — Они набросились на меня…
      — Кто — они? Прошу назвать конкретно, — перебил Зотов.
      Васильчиков внимательно посмотрел на него и ответил:
      — Ну не они, а он, хотя в полной темноте я не успел разглядеть злостного хулигана.
      — Темно не было, вы говорите неправду. Даже когда мы приехали к уже остывшему трупу, было еще достаточно светло. Итак, на вас напали, я верно понял?
      — Верно.
      — А вы оказали сопротивление.
      — Так точно, — улыбнулся Васильчиков.
      — Кому конкретно вы оказывали сопротивление?
      — Ну, во-первых, огромной собаке, которая бросилась на меня…
      — Это неправда. Именно ваша собака кинулась на сидящего на привязи колли. Это подтвердили все до единого свидетеля. И именно вашего Дика не могли оттащить от колли Кураева, пока вы не дали команду отпустить его. Таким образом, получается, что это вы натравили своего пса на чужую собаку, которая к вам даже не приближалась. Кроме того, это вы приказали, чтобы посетители скверика убрались оттуда к чертовой матери. Не так ли?
      — Ну как вам сказать? — Адвокат, конечно, не был в замешательстве, он искал наиболее точный ответ, который согласовывался бы именно с его версией события. — Вполне возможно, что мы даже крикнули одновременно и таким образом не смогли расслышать друг друга. А потом ведь все развивалось так быстро, почти мгновенно, что тут и собаки еще эти, и верзила, который движется на тебя с матерной бранью…
      — По показаниям свидетелей, Кураев не матерился, а просто назвал вас гнидой, — тонко улыбнулся теперь и Зотов. — Но если вы слово «гнида» расценили как матерную брань, тогда мы так это и запишем.
      — Да, — нахмурив брови, ответил Васильчиков, — что-то такое, я точно не расслышал.
      — Однако выстрелили?
      — А что же мне оставалось делать при виде определенной для себя угрозы?! — с иезуитской улыбочкой поинтересовался Васильчиков. — А как бы вы поступили на моем месте, господин, э-э… следователь? Вы бы, наверное, подождали, пока преступник размозжит вам голову? Или применили бы один из контрприемов, коим вас научили на юрфаке?
      — Вопрос не имеет отношения к делу. Что вы сделали, выстрелив и убив человека?
      — Ну, начнем с того, что я не хотел никого убивать. Разве что припугнуть. Да потом и расстояние между нами…
      — Расстояние между вами, мы проверили, было не более семи метров. То есть вы стреляли фактически в упор. Картечью.
      — Да? Ну вам, разумеется, виднее. А я хотел просто напугать. Но он упал. Может, поскользнулся, не знаю. Тогда я отозвал Дика, и мы ушли с ним домой.
      — И вы ничего не знали об убийстве?
      — Естественно. Я только сейчас от вас узнал, что патрон в стволе был заряжен картечью. Можете мне поверить.
      — Увы, это все неправда. — С озабоченным видом Зотов покачал головой и взглянул на Плата, с усмешкой рассматривавшего картины на стенах.
      — Ага, — сказал Артем Захарович, — врешь ты, Роберт Олегович. А кто тут же кинулся звонить Полтавину?
      Вот тут и смешался Васильчиков. Не думал он, что генерал так запросто продаст его.
      — Ах да, кажется, и впрямь звонил… Ну как же! Только, по-моему, это не я, а он меня зачем-то разыскивал. И мы беседовали, да, подтверждаю. Тема? Это уже другой разговор, вас она не касается, это наше дело. А чтобы мы про убийство разговаривали? Ах, ну конечно, я же сказал, что на меня напали и я выстрелил, чтобы заставить их отступить. Что было, то было…
      — Видимо, поэтому я и получил указание срочно выехать на труп и посмотреть, кого на этот раз уложил Васильчиков, — небрежно сказал Плат. — Я, как вы видите, добросовестно выполнил указание начальства. И что же я вижу? Уму непостижимо. Сплошное вранье. Можете так и записать в протокол мое личное мнение, господин следователь.
      — Я понимаю, — почти официальным тоном заявил Васильчиков, — что мои враги стараются изо всех сил обвинить меня во всевозможных грехах. Вижу и то, что вы прибыли на место случайного происшествия с явным обвинительным уклоном в мой адрес. Да вы и сами не скрываете своей неприязни ко мне. Что ж, это тема для очередной беседы и с вашим руководством, и на ближайших заседаниях Законодательного собрания. Уж поверьте, я постараюсь сделать так, чтобы подробности нашего разговора стали известны широкой общественности. Вы закончили? Тогда прошу оставить меня в покое.
      Зотов разозлился, но постарался взять себя в руки и в ответ на наглую отповедь скучным, «канцелярским» голосом сказал то, что давно вертелось у него на языке.
      — Вы так ничего и не поняли, господин Васильчиков. Вы совершили убийство. Но ничего путного в свое оправдание привести не смогли. Никаких фактов. По этой причине я принимаю решение временно задержать вас как человека, оказывающего открытое противодействие следствию. Соберите самое необходимое, впрочем, вы знаете, что вам понадобится в камере предварительного заключения.
      — Это черт знает что! — вспыхнул этот полный и лысый человек, дотоле излучавший равнодушное и сытое спокойствие, а теперь вдруг превратившийся в злобного кабана, только без клыков. — Я немедленно звоню губернатору!
      — Я вам обещаю, — настойчиво продолжил Зотов, — что, пока я вам не дам на то разрешения, вы никого не будете беспокоить. Не усугубляйте своего и без того трудного положения.
      — Да, Роберт Олегович, я тебе тоже советую придержать язычок, а то ненароком дружков своих выдашь. А они тебе этого не простят, можешь мне поверить. Собирайся, сейчас за тобой приедут.
      И Васильчиков, услышав негромкий насмешливый голос Плата, неожиданно стих и как-то странно успокоился.
      — И еще ружье, из которого был сделан выстрел, подайте сюда, пожалуйста. И патроны к нему, для установления идентичности. Не мне вас учить, вы — человек опытный, — сказал Зотов.
      И тут он увидел метнувшийся на него действительно зверский, злобный взгляд, от которого в иной ситуации наверняка почувствовал бы себя неуютно.
      — А еще, Роберт Олегович, — добавил Плат, — посоветуй своей супруге… Она где сейчас?
      — На даче, — мрачно ответил Роберт.
      — Вот и оставь ей записку о том, что ты временно меняешь место жительства. Да, так вот, напиши, чтобы она Дика не спускала во время прогулок с поводка. Кстати, если ты сейчас надеешься на его помощь, — тут Плат вообще широко и приветливо улыбнулся, — то делаешь это зря. Мы воспримем твои команды ему как оказание сопротивления при задержании и… — Плат достал из кармана пистолет Макарова и передернул затвор, поставив затем пистолет на предохранитель, и сунул его за пояс под пиджаком. — Это все же не человек, а собака, но я, можешь быть уверен, как и ты, тоже не промахиваюсь. Одевайся.
      А сам подумал, что это сегодня, скорее всего, генерал Полтавин промахнулся, лично отрядив его, Плата, сюда, на место преступления. Или, возможно, у генерала были какие-то свои планы на этот счет, не мог же он не знать, как относится старший оперуполномоченный Плат к человеку по фамилии Васильчиков. Или же?.. А кто их всех знает!
      5
      Утром в руководящих городских кругах действительно разразился обещанный адвокатом Васильчиковым скандал.
      Узнавшая каким-то образом о происшествии с мужем, жена его, Зинаида, не дозвонившись мужу с дачи, ринулась искать супругу губернатора. Наталья Алексеевна оказалась сама не в курсе событий и насела на собственного мужа. У того, конечно, не было иных забот, как выяснять, что могло произойти с Робертом — старым приятелем и собутыльником. И потому он, недолго думая, перезвонил Полтавину и спросил, что это за слухи о каком-то убийстве, в котором якобы замешан Роберт? Генерал рассказал, что уже знал с прошедшего вечера, но добавил, что послал туда, на место, опытного оперативника, который быстро установит истину и найдет виновного. Кроме того, на Парковой работала дежурная бригада ГУВД.
      Эти сведения по той же цепочке вернулись к Зинаиде Алексеевне, супруге Васильчикова, и перепуганная женщина, зная непредсказуемый характер своего мужа, схватилась за голову. Ей уже были известны те три эпизода, которые легли черным пятном на биографию вспыльчивого супруга.
      Особенно ее волновал третий случай, совершенно необъяснимый с точки зрения нормальной человеческой логики.
      На даче у них, доставшейся Васильчикову еще от покойных родителей супруги, росло несколько старых яблонь. По идее, их давно уже следовало заменить молодыми. Плодов они уже почти не давали, разве что в тени от их листвы стоял плетеный дачный стол с креслами, где любил отдыхать после «трудов праведных» сам господин адвокат.
      И надо же было такому случиться, что именно в тот день, когда Роберт Олегович сделал очередное дорогое для себя приобретение — купил в магазине «Охотник» специально выписанный для него из-за границы бельгийский карабин и привез его на дачу, случилось непредвиденное. Васильчиков уже закрепил на стене старого сарая лист с мишенью, чтобы пристрелять новый ствол из своей коллекции, когда увидел, что по стволу крайней, у высокого забора, яблони карабкается соседский мальчишка. Этот Родька был известным озорником и прежде частенько наведывался в сад Васильчиковых, благо что забор был невысоким. Роберт Олегович ругался с соседом Кушевым, тот все обещал выдрать непослушного сына, но, видно, отцовская наука не помогала. И на черта далась мальчишке эта старая яблоня, на которой и плодов-то раз-два и обчелся? Но самое ужасное было в том, что Зинаида Алексеевна наблюдала все происшедшее дальше своими глазами — она стояла возле кухонного окна, выходящего на веранду, и видела, как муж, отошедший от стенки сарая на полсотни шагов, поднял свое ружье, прицелился, а затем, вдруг резко развернувшись всем корпусом, выстрелил в сторону яблони. Все дальнейшее было для Зинаиды Алексеевны словно окутано густым и каким-то жутко кровавым туманом. У нее даже нервный срыв случился…
      Долго тогда пришлось Роберту Олеговичу доказывать следователям, что мальчик был убит им совершенно случайно. Он даже, помнила Зинаида Алексеевна, мишень свою проклятую так перевесил заново, чтоб она оказалась вроде как на одной линии с той яблоней. И велел супруге молчать, при этом выглядел так страшно — одновременно растерянно и злобно, — что она, видевшая, как все произошло, сочла за благо для себя дать следователю те показания, которые в буквальном смысле продиктовал ей муж.
      В день похорон мальчика Васильчиковы в дачном поселке не появились, и правильно сделали, потому что последствия могли быть непредсказуемыми. Но когда после уже зашла речь о компенсации, вот тут Роберт Олегович торговаться не стал и, наверное, по совету своего дружка-губернатора назвал сумму, которая отчасти сгладила его вину — сто тысяч долларов. Для провинциального адвоката это деньги просто огромные, а что уж говорить об обывателях, которые о подобных суммах слышали разве что по телевизору. Короче, он откупился в тот раз. И это даже не повлияло на его дальнейшее избрание председателем областной адвокатской палаты. А преступление списали на несчастный случай.
      Но Зинаида Алексеевна-то своими глазами видела!.. И вот снова…
      Она уже не верила ни в какие «случайности». И когда Наталья Рыжакова объяснила ей со слов мужа, что снова произошла ошибка, но такая, что Роберту Олеговичу придется еще крепко доказывать в суде об отсутствии преступных умыслов, она поняла, что дело, видимо, так просто, как раньше, не закончится.
      — Но если у Роберта не было умысла, то где же он тогда сейчас? — поделилась Зинаида своими горькими сомнениям с подругой.
      — Возможно, показания следователю дает, — ответила та.
      — Но телефоны не отвечают — ни наш городской, ни его мобильный…
      — Ну мало ли куда он подевался? — вопросом на вопрос попыталась успокоить Зинаиду подруга. — Не волнуйся, твой муженек и не из таких передряг сухим выходил.
      Но время шло, неизвестность тяготила и томила нелепыми предчувствиями. Так и не найдя мужа ни по одному из известных ей телефонов, Зинаида, уже четко предполагая самое худшее, кинулась в Новоград.
      Дома скулил Дик, словно предвещал беду. Записка мужа наконец все разъяснила. Он арестован и находится временно в тюрьме в связи с тем, что по неосторожности им был произведен выстрел, от которого пострадал человек. Беспокоиться не следует, а надо просто ждать, он даст указание, что и когда надо будет предпринять. Самое главное — не входить ни в какие контакты с соседями.
      По правде говоря, мало что поняла Зинаида Алексеевна из объяснений мужа. Разве только то, что сидит он теперь в тюрьме и будет находиться там до суда. А ведь Наталья-то уверяла, что ничего вроде бы страшного не произошло и он выпутается…
      И она, сокрушенно вздохнув, надела на Дика строгий ошейник, взяла его на поводок и отправилась во двор. А уж о том, чтобы спустить собаку с поводка после предупреждения, оставленного мужем, Зинаида Алексеевна и не помышляла. Дика всегда выгуливал только сам хозяин, словно утверждая над ним свою «железную власть». Это был как бы негласный семейный договор — никто, кроме Роберта, не вмешивался в воспитание пса, и у нее самой вообще бультерьеры, о которых она читала много ужасного, вызывали в душе некоторую оторопь.
      Полтавин, взбудораженный звонком губернатора, приказал Плату явиться, чтобы узнать у него подробности происшествия. Артем Захарович тут же пришел и доложил о проведенных накануне вечером следственных мероприятиях, а также о том решении, которое принял следователь Зотов, против которого и он, Плат, не стал возражать, ибо счел его абсолютно правомерным.
      Генерал смотрел в глаза капитану и пытался разглядеть в них ну хотя бы капельку лукавства, хотя бы намек скрытого торжества по поводу того, что не все, мол, коту масленица, — уж он-то знал об отношении Артема к Роберту еще по прошлым делам. Но Плат выглядел скучным и невыспавшимся, и о каком-то торжестве в его глазах говорить не приходилось.
      — Ну, так что там все-таки произошло? Садись, — сказал генерал.
      Капитан изложил только сухую фактуру, почти схему события, причем без собственных комментариев. Потом добавил, что, по его мнению, этот вопрос предельно ясен, к тому же он подтвержден единодушными показаниями многочисленных свидетелей, среди которых имеются не только друзья убитого, но и посторонние люди — соседи. Сказал и о том, что утверждение ответчика, будто выстрел произведен им случайно, не соответствует истине, объяснил почему и закончил свое сообщение тем, что преступление надо квалифицировать по статье сто пятой Уголовного кодекса. Причин для снисхождения он также не видит, поскольку личность господина Васильчикова, этого стрелка по движущимся мишеням, слишком хорошо известна следственным органам Новограда, ибо это уже далеко не первое убийство, совершенное им «по чистой случайности», причем почти в упор.
      Полтавин задумался. И было над чем.
      Капитан выложил все обстоятельства дела сухим и деловым тоном, обвинить его в предвзятости к председателю адвокатской палаты просто язык не поворачивался. Но генерал-то знал, какие чувства бушуют в душе капитана, который и в капитанах до сих пор бегает исключительно благодаря стараниям того же Васильчикова и его друзей. И сам Полтавин, как говорится, далеко не полностью разделявший точки зрения руководителей губернии и ее правозащитных органов на существующие в городе и области порядки, вынужден был продолжать играть в их общую игру. Был момент, еще в самом начале его работы здесь, сразу после назначения, когда он мог занять самостоятельную позицию, отгородив себя от явных уже нарушений законности в угоду «высшим», так сказать, интересам, но не сделал этого. Решил не спешить, а лично разобраться в ситуации. Но когда наконец разобрался, было уже поздно. Он и сам оказался намертво повязанным быстро возникшими и окрепшими связями, которые стали для него словно путы на ногах.
      А вот какой-то «капитанишка» не смирился. Правда, за эту свою «самостоятельность» он не получит ничего, кроме множества оплеух, но ведь и держится, гляди-ка, молодцом. Не самое ли время подумать и о собственном освобождении от мешающих пут? Или еще рано? А что значит «рано»? Пока гром не грянул?
      Во всяком случае, Полтавин решил не торопиться и не бить в набат по поводу ареста Васильчикова, хотя речь шла не о простом гражданине, а известном в городе адвокате и даже руководителе этой конторы. А к тому же депутате и законодателе. Что ж, пусть предъявляет пока счет к самому себе.
      И генерал отпустил капитана, не показав своей реакцией ни одобрения, ни протеста по поводу превышения им должностных полномочий. Нейтрально выслушал и сказал:
      — Свободен.
      А через полчаса едва не пожалел о таком своем решении.
      Позвонил губернатор Рыжаков и, не произнеся даже полагающегося для приличия слова «привет», приказным тоном заявил:
      — Оставь там свои дела и срочно подъезжай ко мне.
      — Что случилось, Алексей Петрович?
      — Это ты мне должен доложить, что случилось, — сердито бросил губернатор. — Чего вы там у себя напортачили с этим дурацким делом?
      — Каким делом? — Полтавин спросил таким тоном, как будто он ничего не понимает.
      — Не валяй дурака, Гриша! — уже почти рявкнул губернатор. — Не притворяйся несмышленой девочкой! Подъезжай, будем думать, как разруливать эту чертову ситуацию.
      — Да о какой ситуации речь? — уже и сам почувствовал возмущение от подобной бесцеремонности генерал. — Я не понимаю, о чем конкретно вы говорите, Алексей Петрович! К тому же я не могу бросить неотложные дела! — Генерал повысил голос и только сейчас сообразил, что он вовсе не всесилен. Полтавин на миг даже сам замер от собственной решительности и уже подумал было, что зря он так — не надо бы обострять отношений с Самим, как почтительно называли Рыжакова его верные холуи, вот и он, генерал, туда же… Но… тон губернатора изменился.
      — Чего ты-то нервничаешь, Гриша? Я тебя не понимаю. Успокойся, отложи, что там у тебя не самое срочное. Я ж говорю… подумать надо. Хочу с тобой посоветоваться, будь другом. Мне вот тут звонил наш и. о., ну Фатеев…
      Виктор Афанасьевич Фатеев исполнял обязанности областного прокурора.
      — Ну и чего он хотел? — отходя уже от собственной «храбрости», спросил генерал.
      — Да он сказал, что ему из Заводского района прислали на утверждение постановление о задержании и временном содержании под стражей зампреда Законодательного собрания Васильчикова, ты себе представляешь? Скандал-то какой разразится?! Законодателя — и под арест!
      — Но ведь на законных же опять-таки основаниях? Или заводской прокурор что-то у себя нарушил?
      — То-то и оно, что помощник районного прокурора и представил постановление на подпись.
      — Это кто таков?
      — Да Моисеенков какой-то. Кто-то на него, видимо, крепко надавил. Но даже не в нем дело. Кто-то настроил наших господ-законодателей, мать их! Не возражают они, видишь ли, против приостановления иммунитета, так сказать. Отдали своего зампреда на растерзание, ты представляешь? Да что я тебе все по телефону-то говорю, подъезжай, прямо не знаю, что и предпринять в этом случае…
      — А я бы ничего не предпринимал, Алексей Петрович, — снова решился Полтавин. — Ты сам подумай, у этого Роберта наверняка найдутся и без нас с тобой самые лучшие адвокаты, сообразят, что к чему. А то как бы резонанс не был для нас отрицательным. Если и депутаты против него настроились, это может иметь непредсказуемые последствия. Дело-то чисто уголовное, никакой политики. Да и убит вроде бы геройский парень, орденоносец. Только что из госпиталя вернулся. Нехороший, понимаешь, душок в этом деле, как ни крути. Значит, что? Виноват — отвечай, невиновен — гуляй себе. Вы хотите срочно освободить Роберта? Но тут — я имею в виду посторонних, в том числе и наших недоброжелателей, — генерал подчеркнул слово «наших», ставя себя как бы на одну доску с губернатором, — просматривается явная и откровенная заинтересованность, как говорится, властей предержащих о сохранении чистоты своего мундира, правильно ли будет это? И еще, — заторопился он, пытаясь предотвратить возражения губернатора, — следствие-то, по-моему, не затянется. Быстренько назначим судебное разбирательство, а там можно будет его адвокатам походатайствовать и об изменении меры пресечения. Думаю, никакой судья возражать не станет. А суд — он и есть суд, как решит, так и будет. Потребуется повлиять — все в наших руках. Не потребуется — тем лучше. Объективность — она всегда в почете, не мне тебе это говорить, Алексей Петрович.
      — Так ставишь вопрос? — Губернатор задумался. — Ну ладно, сделаем по-твоему. Смотри, нам бы не переборщить с этой… с демократией, мать ее… Но ты все равно подскочи ко мне в течение дня, переговорим.
      Полтавин остался доволен только что высказанными аргументами. Ничего страшного, пусть Роберт немного посидит, поостынет малость. Да у него там и компания наверняка самая для него подходящая. О почти приятельских отношениях адвоката и местного главного уголовного пахана Журавлева — Журы генералу было известно. Так что если в камере получат указание Журы не трогать адвоката, Роберт может вполне рассчитывать на поистине райское для себя существование — лучшее место и полное наше к вам почтение…

Глава вторая Насмешка над судопроизводством