Дальше он начал обходить одно за другим закрытые помещения. Тут случился казус. Сынок долго ломал голову, как проникнуть в закрытый сарайчик, а когда наконец придумал и проник, оказался в совершенно пустом помещении.
      "Странно, - подумал Сынок, - если сарайчик пуст, зачем его так тщательно закрывать?"
      Впрочем, задумываться ему особенно было некогда - надо было до рассвета обследовать еще много мест.
      Дальнейшие его путешествия по территории монастыря поставили перед Сынком еще больше загадок. Здесь были такие странные вещи, которые никак не вязались, во-первых, со стенами монастыря, а во-вторых, с его обитателями.
      Так, например, Сынок нашел большущую костюмерную. Наверное, такие бывают в театрах. Каких только костюмов здесь не было! Военная форма, милицейская, летная, полно шикарных костюмов и безобразного рванья...
      В другом месте он нашел хорошо оборудованный хирургический кабинет. Был зал, полный манекенов. Была комната с компьютерами. Были помещения со множеством тренажеров и еще какими-то странными сооружениями.
      "Куда я попал?! - терялся в догадках Сынок. - Что это за место такое?"
      Конечно, осмотрел он далеко не все. Кое-куда он не мог попасть, потому что входы охранялись, кое-где все было закрыто наглухо и даже окна заклеены черной бумагой.
      Да, теперь Сынок знал больше, но все его знание сводилось к одному слишком много странного.
      Вновь прибывших бомжей разбудили в шесть часов, выгнали на улицу и заставили сделать зарядку. Потом отпустили десять минут на помывку и туалет и погнали в столовую.
      "Армия! - сокрушенно качал головой Сынок. - Надо же!"
      А после завтрака всех выстроили на площадке перед главным зданием, которое Сынок окрестил плацем.
      По высокому широкому крыльцу спустились несколько человек, одетых более чем легкомысленно - белые шортики, веселые рубашки и сандалии.
      - Здорово, орлы! - гаркнул один из них, самый толстый и самый старый.
      Бомжи ответили нестройным хором.
      - Сейчас у вас начнется рабочий день, наши консультанты отберут вас и распределят по группам. Работать будете по двенадцать часов в сутки, сон восемь часов, питание трехразовое, баня каждые три дня. Раз в неделю кино. Выход за территорию запрещен. Я хотел бы в этом месте пожелать вам, натурально, успехов и отпустить с миром, но у меня к вам только один вопрос: кто из вас сегодня ночью выходил из спального корпуса?
      Сынок уже хотел было поднять свою руку, но Саша вдруг вцепился в нее и зашептал:
      - Сынок, не надо, не выдавай меня.
      "Ого, - подумал Сынок, - не я один такой мудрый".
      - Я жду, - сказал толстяк. - Этот человек нам известен. Он нарушил режим, хотя еще и не знал о его существовании. Это несколько смягчает его вину. Но наказан он все равно будет. Если сознается сам - наказание, натурально, будет мягче.
      Бомжи озирались друг на друга. Была неприятная минута молчания.
      - Ну, я вызываю нарушителя в последний раз.
      - Я! - поднял-таки руку Сынок.
      Толстяк склонил голову набок, вглядываясь в смельчака.
      - Пойди сюда, сынок, - сказал он, не подозревая, что угадал кличку.
      Сынок вышел из строя и подошел вплотную к старику. Он ничего не боялся. После войны люди мало чего боятся, кроме самой войны.
      - Как тебя зовут, сынок?
      - Сынок.
      - Шутник, - криво усмехнулся старик. - А меня - Константин Константинович. - И вдруг без размаха больно ударил Сынка поддых.
      Сынок, впрочем, был готов к этому. И вовремя напряг пресс. Но все равно, удар оказался болезненным. С трудом удалось не задохнуться.
      - А теперь верни то, что ты взял без спроса, натурально.
      Сынок ничего не брал. Отдавать ему было нечего. Но и закладывать Сашу он не хотел.
      - Я ничего не брал, - сказал Сынок.
      Константин Константинович кивнул своим помощникам, и те, подступив к Сынку, ловко заломили ему руку за спину и повернули лицом к толпе.
      - Если мы найдем у тебя то, что ты украл, - сказал старик, - тебя накажут сильно.
      - Ищите.
      Руки стали ощупывать его профессионально, начиная с ног, потом подмышки, спину, и только в конце - карманы.
      Еще когда руки обыскивающего только приближались к карманам, Сынок понял, что влип.
      - А это что такое? - торжественно поднял над головой хирургический скальпель, переданный ему помощником, старик. - Это тебе трогать нельзя было.
      Сынок с ненавистью посмотрел на Сашу, но тот даже глаз не отвел.
      - Ну, раз уж ты его взял, почему бы его, натурально, не использовать? - сказал старик. - Проверим, острый ли он?
      И, подойдя к Сынку, старик чиркнул скальпелем по его груди.
      Протрещала разрезаемая скальпелем рубаха, кожа отвалилась, и брызнула кровь.
      Тут Сынок вдруг вспомнил свой сон: рана получилась кривая, словно лисенок прогрыз.
      - Вот так, - сказал Константин Константинович. - В следующий раз отрежу голову. А теперь отведите его в санчасть. Остальных - на работу.
      С этого дня Сынок усвоил еще один закон - никому не верь.
      Глава 10. БАБУЛЯ-ПУТЕШЕСТВЕННИЦА.
      Нет, это уже было невыносимо. Опять занято. Придется ехать к черту на куличики. Хотя бы только для того, чтобы от сердца отлегло.
      На телефонной станции сказали, что с номером все в порядке, абонент платит исправно.
      После вчерашней размолвки с Руфатом настроение было на нуле. И вообще, сработали все плохие приметы. Тапочки так и не нашлись, колготки порвались прямо на ноге, в лифте опять темень. Надо бы в РЭУ скандал устроить...
      И движок что-то вдруг заартачился, завелся только раза с десятого. Надо в сервис заскочить на обратном пути...
      И автомобильные пробки были длиннее обычного, и погода испортилась, и на работе все какие-то опущенные. Говорят, начальство не в духе.
      Взвесив все "за" и "против", Ирина решила, что если она отлучится на часок-другой, то ее исчезновения никто и не заметит.
      Однако только одна дорога до бабушкиного дома заняла не меньше часа. Ирина так давно в последний раз была в этом районе, что едва не заблудилась в россыпи панельных девятиэтажек, прежде чем нашла нужную.
      Парадная дверь оказалась заперта. Ирина набрала номер квартиры. Домофон загудел, но бабушка так и не отозвалась. Вот так... Пропереться через весь город, чтобы поцеловать замок. Плохой день, тяжелый.
      И все же для очистки совести Ирина решила подняться к квартире. Чтобы войти в подъезд, пришлось еще минут двадцать прождать жильца, обладавшего заветным ключиком.
      В лифте как-то непривычно горел свет, а на лестничной площадке шестого этажа едко пахло то ли краской, то ли лаком, аж глаза заслезились. Ирина приблизилась к бабушкиной двери, вдавила кругляшок электрического звонка, прислушалась... Ей показалось, что за дверью кто-то или что-то зашевелилось. Она позвонила еще раз. Дверь не открывали. Впрочем, и звонка не было слышно.
      - Девушка, вы сюда? - вдруг раздалось за ее спиной.
      Ирина испуганно обернулась. Это был парень в настолько запачканной спецовке, что ее истинный цвет не смогла бы установить ни одна экспертиза. Парень приветливо улыбался, прижимая к груди картонный короб.
      - Да... Кажется, сюда...
      - Зачем же так сильно на звонок давить? - укорил ее парень. - Нежней надо, нежней.
      И со всей силы ударил ногой в дверь, отчего та с грохотом распахнулась.
      - Прошу!
      Ирина заглянула в квартиру и обмерла. Не иначе как бабуля затеяла ремонт на старости лет. Нет, не может быть... С чего это вдруг? И на какие шиши? Да какой ремонт! Стены белые, потолки навесные, пол паркетный...
      - Гарик, принимай товар! - гаркнул парень, и через мгновение откуда-то из глубины квартиры вышел высокий седой мужчина в такой же замызганной спецовке.
      - Акциз на бутылке проверил? - седовласый недоверчиво заглянул в короб.
      - Обижаешь. Продегустировал.
      - Да ну!
      - Буду я с этими ларечниками церемониться.
      Ирина все еще стояла за дверью. Точь-в-точь - бедная родственница.
      - Простите... А Зинаида Петровна... Она где?
      - Зинаида Петровна? - седовласый оторвал взгляд от короба. - Какая Зинаида Петровна?
      - Гузик Зинаида Петровна. Моя бабушка.
      Мужчины переглянулись.
      - Двоюродная, - на всякий случай уточнила Ирина.
      - Ты знаешь, где Зинаида Петровна? - спросил седовласый парня.
      - Нет, а ты?
      - И я нет. Я вообще понятия не имею, кто она такая.
      - И я, - кивнул парень.
      - Она - моя двоюродная бабушка.
      - Учтем на будущее.
      - А это какой дом? Третий?
      - Третий.
      - Корпус два?
      - Корпус два...
      - Ничего не понимаю, - Ирина внимательно посмотрела на рабочих. - Где Зинаида Петровна?
      - В ванной спряталась.
      Ирина ворвалась в квартиру и прямиком в ванную. Но там Зинаиды Петровны не было.
      - Ну и шуточки у вас! - разозлилась Ирина. - Кто вы такие?
      - А вы кто? - встал в позу седовласый.
      - Внучка этой самой... Зинаиды Петровны, - напомнил ему парень. - А мы рабочие. Ремонт тут делаем. Верней, доделываем, совсем немного осталось. А Зинаиды Петровны здесь нет. Во всяком случае, мы с ней не знакомы. Вот так. Теперь все понятно?
      - А кому же вы делаете ремонт?
      - Кому-то делаем...
      - Кому? - Ирина уже находилась на грани взрыва.
      - Вообще-то, мы хозяина квартиры в глаза не видели, - парень поставил короб на пол и начал вынимать из него всякие вкусности. - Или хозяйку.
      - Да, - подтвердил седовласый. - А по всем вопросам вам лучше к начальству нашему обратиться.
      - И где же ваше начальство?
      - А кто же его знает?.. Оно само появляется, когда захочет.
      - А телефон? У вас есть телефон?
      - Не работает, мы как раз проводку меняем.
      - Да номер! Номер телефонный!
      - Ах, номер... Где-то был... Где-то у меня записан... - и седовласый ушел в комнату, откуда обнадеживающе провозглашал: - Щас, щас, поищем... Одну минутку!..
      - Хотите водки? - спросил парень.
      - Не хочу.
      - Хорошая водка.
      - Я за рулем.
      Ирина подошла к кухонному окну. Нет, дом и квартиру она не перепутала. Тот же вид, что и лет десять назад, когда она была у бабушки в последний раз. Та же детская площадочка, только вместо новеньких качелей, песочниц и "грибков" - ржавые металлические руины. Та же обнесенная белым забором школа. И хоккейная коробка на месте.
      Ирину вдруг охватила паника. Происходило что-то такое, чего она, со своим математическим складом ума, никак не могла себе объяснить. Это как на американских горках. Боишься нахлынувшей на тебя неизвестности. Что за тем поворотом - резкий обрыв или мертвая петля? Ясно лишь одно - ничего приятного за этим поворотом нет...
      Затрезвонил мобильный.
      - Пастухова, вы где?
      Голос секретарши начальника.
      - У зубного, - тут же нашлась Ирина.
      - Вас Владимир Дмитриевич требует. Срочно. По поводу вчерашнего.
      - У меня форс-мажор, вся челюсть перекорежена, - Ирина привнесла в свою речь оттенок шепелявости. - Придумайте что-нибудь.
      - Ну-у-у... Не зна-аю...
      - Прикройте, прошу вас...
      - А сколько вам еще надо?
      - Часа два.
      - Хорошо, попробую, - смилостивилась секретарша. - А вы как только, так сразу дуйте сюда.
      - С меня причитается.
      Вот так всегда, наваливается одно за другим.
      Окно украсилось узкими продольными полосочками - пошел дождь. Сильный. Ливень.
      - У зубного? - улыбнулся парень. - Надо же, всехняя брехня, а срабатывает.
      Седовласый наконец откопал бумажку с номером. Ирина сразу же по нему позвонила. Длинные гудки.
      - Что с вами? - Парень заметил, что лицо девушки вдруг сделалось серым, а глаза заволоклись слезами. - Может, водки все же выпьете?
      Но Ирина, не сказав больше ни слова, быстро вышла из квартиры.
      - Кто такая?.. - Задумчиво посмотрел ей вслед седовласый.
      - Сказано же тебе, внучка Зинаиды Петровны! - Парень уже соорудил из табуретов что-то вроде стола, уставил его яствами и уютно устроился на полу. - Наливай, Гарик, чего стоишь?
      - Странная какая-то... - Гарик разлил водку по стаканам. - И чего приходила? Может, наводчица?
      Ирина сидела в своей машине, уронив голову на руль. Шум дождя приглушал ее рыдания.
      Она все поняла. Обо всем догадалась. Конечно, бабушки уже нет. Она умерла, не оставив завещания... И неприватизированная квартира отошла государству... Там теперь будут жить чужие люди...
      В сознании Ирины возникали туманные картинки из детства. Она пыталась вспомнить бабушку, воссоздать ее образ. И не могла. Забыла ее лицо...
      А слезы все катились, и в груди першило до кашля. Зинаида Петровна мало сделала добра своей двоюродной внучке, ни разу не помогла ей ни советом, ни уж тем более деньгами, даже с Новым годом не поздравляла. Но и зла не делала вовсе, за что в наше время обычно говорится большое спасибо. Она была просто родным человеком. Родным по крови, со всеми вытекающими из этого последствиями... Просто живет где-то рядом человек, и ты знаешь - это твоя родня.
      Прежде чем войти в кабинет начальника РЭУ, пришлось отстоять очередь. Очередь была небольшая, но каждый посетитель задерживался в кабинете минут на двадцать, после чего выходил в коридор с перекошенным от злобы лицом и матерясь себе под нос...
      За столом сидела немолодая женщина с высокой прической и в кофточке, которая вышла из моды где-то в конце застойных лет. Начальница упоенно перекладывала на столе какие-то бумаги и не обращала на вошедшую никакого внимания.
      К тому моменту Ирина уже подуспокоилась, да и слезы все, какие были, выплакала.
      - Я по поводу Гузик Зинаиды Петровны.
      - Садитесь, - не отрывая взгляда от бумаг, махнула рукой начальница.
      Ирина села. И начался маразм в стиле социалистического реализма, от которого молодой современный человек уже давно успел отвыкнуть. А Ирина, безусловно, была молодым современным человеком.
      - А вы кем ей будете?
      - Внучкой.
      - Паспорт, пожалуйста. Хм, а как вы докажете, Пастухова Ирина Алексеевна, что Зинаида Петровна Гузик является вам родственницей?
      - Я ничего не хочу доказывать. Я хочу знать, жива она или нет. Если жива, то почему в ее квартире находятся какие-то люди? Если умерла, то где похоронена и почему никому об этом не сообщили?
      - Мы посторонним таких справок не даем.
      - Но я не посторонняя...
      - А мне откуда знать? В вашем паспорте не написано, что вы приходитесь родственницей Гузик.
      - А разве там должно быть это написано? Господи, да какая разница, кто я?
      Но разница оказалась очень большой. Высокая прическа ни в какую не соглашалась раскрыть секреты своего жилищного королевства. Ни под каким предлогом! Ни за что! Ни за какие деньги! Но главное, по закону она была совершенно права.
      - А что же мне делать? - растерялась Ирина.
      - Ничем не могу помочь, - лаконично резюмировала все вышесказанное нафталиновая кофта.
      - Но вы можете хотя бы сказать, жива она или нет?
      - Не задерживайте очередь.
      Эту напыщенную начальницу легче было убить, нежели вытянуть из нее хоть одно спасительное слово.
      - Сука старая!.. - прошипела Ирина.
      - А будете хулиганить, быстренько в отделении окажетесь, - огрызнулась тетка.
      Ну конечно же! И как она сразу не сообразила?
      - А кстати, где здесь отделение милиции? Или вы такие справки тоже не даете?
      Милицейский двухэтажный особнячок оказался совсем рядом, практически за углом. Можно считать - повезло.
      Ирине объяснили, что время приема начальника отделения, Земцова Юрия Владимировича, уже закончилось, но он у себя в кабинете, и если попытаться, то вполне может случиться так, что примет...
      На каждом из погон Юрия Владимировича блестели по две крупные звездочки. Он сидел за столом в той же расслабленно-напряженной позе, что и царица РЭУ, и хотел уже было сказать вошедшей что-то грубоватое, даже рот для этого открыл... Но призадумался. А его близко посаженные к крючковатому носу глаза, внимательно рассмотрев бледное личико Ирины, начали медленно опускаться, закончив свое движение где-то на коленках.
      - Вы ко мне? - тонким высоким голоском, совсем не вяжущимся с его богатырским телосложением, спросил Земцов.
      - К вам.
      - По какому поводу? Только не говорите, что у вас машину угнали...
      Ирина присела на скрипучий стул и подробно объяснила повод своего прихода. Начальник отделения выслушал ее, опустив голову и постукивая карандашом по столу.
      - Так-так, понятно, - произнес он, когда Ирина закончила. - А когда вы последний раз виделись с гражданкой Гузик?
      - Уж и не помню. Лет десять назад, когда еще моя бабушка была жива.
      - Угу. А почему же вы сегодня вдруг?..
      - Совсем не вдруг. Понимаете, баба Зина попросила меня при случае купить ей хороший слуховой аппарат, вот я и купила.
      - Вы же не виделись десять лет, - в глазах Земцова появились лукавые искорки, мол, что-то тут не сходится.
      - Мы по телефону общались.
      - Ах, вот как... Ну да... Насколько я понимаю, отношения у вас были...
      - Да нормальные были отношения. Верней, не было их вовсе. Как-то не сложились.
      - А что так?
      - Неприятная это история, - призналась Ирина. - Две дочери. Одна, которая младшенькая, - любимая, другая, постарше, - будто чужая. Одной все, другой - ничего. Так и росли. Так и не поняли друг друга, не сроднились. И мать каждый раз масло в огонь подливала.
      - Странно...
      - Ничего странного. Отцы разные. Бытовуха.
      - М-да... Бывает...
      - А десять лет назад баба Вера, моя родная бабушка, умерла. Она была старше бабы Зины на семь лет.
      - Вы уж простите, - смутился Земцов, - что я так подробно расспрашиваю.
      - Я все понимаю, - успокоила его Ирина, - поэтому так подробно и рассказываю.
      - А когда вы последний раз говорили с бабой Зиной?
      - Месяца два назад...
      - Два месяца... Хм, даже если предположить, что она... это самое... ну...
      - Скончалась, - подсказала Ирина.
      - Да, если предположить, что она скончалась, то по крайней мере еще полгода... А еще какие-нибудь родственники у нее есть?
      - Нет.
      - А общие знакомые хотя бы?
      - Не знаю я никого из ее окружения.
      - А вы ничего не перепутали? Адрес там, улицу, номер квартиры. Все-таки десять лет...
      Ирина безапелляционно покачала головой.
      - Разберемся, - заверил ее Юрий Владимирович и потянулся к телефону. Алло? Это РЭУ? Здравствуйте, Земцов беспокоит. Да, начальник отделения. Я по поводу Гузик Зинаиды Петровны. Да... Да... Пастухова?.. Она как раз сейчас напротив меня сидит. Что? В смысле? Как это? Хорошо... - Он опустил трубку на рычаг и смущенно произнес: - Сейчас перезванивать будет. Хочет убедиться, что я на самом деле тот, за кого себя выдаю. Вот народец!
      Высокая прическа в нафталиновой кофточке перезвонила сразу. Ирина пыталась по реакции Земцова определить, какой приговор выносится бабе Зине на другом конце провода, но выражение подполковничьего лица было непрошибаемым. Наконец он повесил трубку и радостно воскликнул:
      - Жива ваша баба Зина!
      - Господи... - выдохнула Ирина, и слезы опять покатились по ее щекам.
      - Только вот... - Земцов протянул ей сложенный вчетверо чистейший носовой платок. - Только вот выписалась она из квартиры. Седьмого июля. То ест без малого месяц назад.
      - Как выписалась? - опешила Ирина. - Куда?
      - Выясним, - ласково улыбнулся подполковник. - Вы телефончик свой оставьте, я перезвоню.
      - А вписался кто?
      - Ой... Этого я и не спросил, - рассеянно почесал макушку Земцов. Вот, кстати, кто должен все знать.
      - Вот, здесь домашний и мобильный. - Ирина протянула ему свою визитку.
      - Менеджер по связям с общественностью... - прочитал начальник отделения. - Ничего себе... Я, правда, не очень себе представляю, что это такое, но на слух солидно.
      - И когда мне ждать вашего звонка?
      - Давайте прикинем вместе... Я попытаюсь отыскать нового хозяина квартиры, переговорить с ним. А если не удастся, то свяжусь с участковым, он походит по квартирам, поспрашивает, наведет справки. В общем, к вечеру вполне.
      - Я вас так отвлекаю от дел... - растрогалась Ирина.
      - Будет вам, - подполковник поднялся и, наклонившись через стол, галантно поцеловал Ирине руку. - Милиционер тоже ведь человек.
      И только сейчас Ирина вспомнила, что баба Зина когда-то ей говорила о том, что хочет уехать в какую-то деревню, у ее знакомых там дом пустует, что хочет дожить свой век на земле, коровку доить, за огородом ухаживать...
      - В деревню? - задумался Земцов. - А почему нет? Я бы, знаете, тоже не отказался...
      Из кабинета Ирина выходила с легким сердцем. Как все-таки приятно, когда к тебе относятся с элементарным уважением, когда слушают тебя внимательно и искренне пытаются вникнуть в твои проблемы, пытаются помочь.
      А на работе ее уже никто не искал, тревога оказалась ложной. Владимир Дмитриевич укатил в аэропорт провожать Свенссона.
      - Как челюсть? - на прощание осведомилась секретарша шефа.
      - Как у бультерьера! - отшутилась Ирина.
      Руфат так и не позвонил, хоть Ирина и ждала его звонка не меньше, чем звонка подполковника Земцова.
      И она не выдержала, сдалась.
      - Алло, Руфаша? Это я...
      - Малыш, знаешь, мне некогда сейчас, - сухо отозвался Руфат. Перезвони попозже. А еще лучше завтра. Все, привет.
      И бросил трубку. Ничего себе! Это кто еще должен трубки бросать? Наглец...
      Всю дорогу до дома Ирина вслух возмущалась поведением бойфренда и пришла к выводу, что, наверное, так даже лучше будет. У него просто кончилось терпение, вот и вся любовь. Проблема разрешилась сама собой. Она не знала, как уйти, так пусть сам уходит, пусть катится куда подальше. Унижаться она не будет... Все кончено... В том случае, конечно, если он в ближайшие дни не извинится.
      А подполковник Земцов оказался человеком слова, позвонил в начале двенадцатого, когда Ирина уже дремала.
      - Не разбудил? - первым делом осведомился начальник отделения.
      - Нет, что вы! Выяснилось что-нибудь?
      - Еще как выяснилось. Вы как в воду глядели. Со слов соседей, ваша баба Зина уехала в деревню. Продала квартиру и уехала.
      - А куда? В какую деревню?
      - Ну-у-у, Ирина Алексеевна, это уже отдельный вопрос. Да и так ли это важно? Главное, что вы теперь переживать не будете.
      - Спасибо вам, Юрий Владимирович, - проникновенно сказала Ирина. Спасибо вам огромное...
      - Да будет!.. - хохотнул подполковник. - Нынешнего хозяина квартиры сейчас в Москве нет, а как появится, я его порасспрашиваю. Может, он в курсе.
      - Спасибо еще раз.
      - Ну и бабуля у вас, бывает же такое...
      - Выходит, бывает.
      - А квартирку-то потеряли... А, Ирина Алексеевна?
      - И черт с ней... Не думала об этом и думать не хочу...
      Земцов обещал связаться с ней, как только появится какая-то информация о местонахождении бабули-путешественницы. На том и попрощались.
      Ирина сидела на кровати, закусив губу. Было как-то обидно, горько. Да, неприязнь к сестре невольно перекинулась и на двоюродную внучку. Но есть же какой-то предел... Можно же было предупредить... Впрочем, это в стиле бабы Зины. Зачем предупреждать? Кто ей Ирина такая? Никто.
      Глава 11. БРАТСТВО.
      После публичного наказания порез на груди Сынка зажил довольно быстро. Впрочем, у Сынка был высокий порог боли, он и не такое стерпел бы, не поморщился.
      А жизнь в монастыре представлялась чем-то занимательным и полным романтики и все еще не разгаданных загадок. Помимо вновь прибывших здесь было еще человек триста таких же убогих и покалеченных. Но те, кто со "стажем", новичков сторонились. На Сынка тоже смотрели как на новичка, а стало быть, существо низкое в социальном смысле. Кроме того, после показательного наказания Сынок на какое-то время выпал из поля внимания начальства, его не назначили ни в какую группу, и он, чужой и всеми избегаемый, просто болтался без дела. Но постепенно простодушная мордаха Сынка, его обаятельная желтозубая улыбка, готовность поделиться табаком сыграли свою роль, и у него появился свой круг общения. Паши и Саши он теперь сторонился сам.
      Проще всего ему было завоевать женские сердца. Начало вхождения в коллектив было положено в швейной мастерской, где он познакомился с Цыпой и Пипеткой - двумя уже не молодыми, но все еще цветущими особами, великими мастерицами в швейном деле и певуньями. Блуждая по монастырю, Сынок прослышал нежное пение на два голоса. Привлеченный звуками русской песни кажется, "В низенькой светелке", - он просунул нос в дверную щель и попытался втиснуть и глаз, но пение вдруг прекратилось, а дверь была прихлопнута ударом ноги вместе с носом Сынка. Сынок проронил словцо, по смыслу подобное междометию "ай!", но более сочное, после чего дверь растворилась, и пышное женское тело со всклокоченными волосами проревело в звонких и витиеватых, под стать Сынковым, выражениях вопрос, зачем, собственно, он нарушает покой скромных тружениц иглы и нитки. Сынок, нос которого подвергся значительному ущербу, простонал, что можно быть и поделикатнее. Яростная дама, исполнявшая партию меццо-сопрано в песне, схватила Сынка за сухое, жилистое плечо и втянула в комнату. При свете она осмотрела потерпевший нос и утешила с оптимистическим смешком, что до свадьбы, как видится, заживет.
      - Пипетка, - представилась она, протягивая красную ручищу, - но лучше Лиза.
      - Садись сюда, на тряпки, - призвала его другая дама, - нам чем грязнее, тем лучше. Фу, воняет от тебя...
      Несмотря на внешне немиролюбивый разговор, обе женщины оказались вполне приветливы. Пипетка была родом из Орла, ее подруга Цыпа (свое подлинное имя она, по понятным ей одной соображениям, назвать отказалась) происходила откуда-то из-под Новосибирска. Но доверяться автобиографическим сведениям, полученным от девушек, было опрометчиво. Впоследствии Сынок слышал, как Пипетку окликали Люсей или Маней, а сибирячка Цыпа бегло щебетала с кем-то по-украински.
      Обе особы скоро привыкли к обществу Сынка. Нисколько не стесняясь, они развлекали себя тем, что заставляли его вдевать нитку в иголку. Они потешались уморительными рожами, которые строил Сынок, зажав губами иглу и скосив глаза, чтобы одной рукой вдеть нитку. Наглядевшись до слез на его старания, Пипетка забирала иглу, ловко вдевала нитку, видимо довольная своим мастерством, и принималась за работу. Труд Цыпы и Пипетки состоял преимущественно в изготовлении драматического костюма для нищенствующих оборванцев. Бывали дни, когда девушки занимались исключительно младенцами. Деревянный чурбачок обшивался грязными пеленками, поверх которых навязывался какой-нибудь трогательный бант, выдающий нежное отношение к чурбачку его сценической матери. Иные псевдодети получались до того правдоподобными, что Пипетка прижимала их к могучей груди и принималась ворковать: "Ты моя доця, ты моя красавыця, лялечка моя", - и, бывало, так входила в образ, что даже пускала слезу.
      В иных случаях случались авралы - тогда Сынка гнали взашей, чтобы не отвлекал. Это бывало тогда, когда швеям предстояло скорняжничать. Однажды на полу вместо лохмотьев оказалось поболее дюжины роскошных шуб разного меха. Тут были и соболя, и норка, и крот. Девицы заперлись в рабочем уединении и, кажется, даже не пели. Повидав своих подруг - совершенно изнуренных работой - на четвертый день, Сынок приметил на месте дюжины шуб кучу шапок и воротников, в которых даже самое бдительное и придирчивое око никак не смогло бы определить родства с упомянутыми шубами. Такие авралы девушки не любили, Цыпа с пафосом напоминала Сынку, что она не "рачиха", а профессиональная швея какого-то (высокого) разряда. Зато несказанно счастливы бывали девицы, когда им приходилось обшивать воспитанников Зорро.
      Зорро был совсем еще молоденький мальчик. Ему было двадцать два года. Но с виду ему никак нельзя было дать больше семнадцати. Он происходил из города Ярославля и имел, быть может, самую интересную для рассказов судьбу. В целом судьбы всех обитателей братства были драматичны и однообразны. То и дело кто-нибудь, разведя чувства чифирем, порывался повествовать Сынку многосложные перипетии своей биографии, но Сынок, поначалу слушавший внимательно, скоро начинал клевать носом и при удобном предлоге исчезал. Слушать рассказы Зорро было одно наслаждение. Дело в том, что последние годы Зорро провел за границей. Об этом Сынок узнал из странного разговора, состоявшегося между ним и юношей. Тот спросил, нет ли случаем у Сынка какого-нибудь чтива, и, выяснив, что нет, со вздохом сообщил, что трижды читал "Мертвые души" и больше ничего. Выяснилось, что "Мертвые души" были прочтены в Базеле, в тюрьме, попадать в которую Зорро категорически не рекомендовал.
      - Будешь в Швейцарии, - доверительно сообщал он внемлющему Сынку, сдавайся только в немецких кантонах.
      Сынок кивал с думающим лицом, словно знал, что такое кантон.
      - Из итальянских тебя тут же вышлют, во французских тюрьмы дикие, голод один. А у немцев - благодать. Захотят тебя выслать - требуешь адвоката. Тот три месяца парится - ничего сделать не может. Тогда требуешь другого - тот еще три месяца. Потом подаешь апелляцию. И так почти год. А за год, может, и сбежишь. Там - пожалуйста! - гуляй не хочу, только к вечерней поверке приходи.
      Зорро угощался Сынковыми папиросами и, мечтательно запрокинув голову, произносил:
      - Но какая тюрьма в Берне - Александрплац, дом три! Вот это мечта...
      И Зорро живописал истинный рай, полный йогуртов, тренажеров, телевизоров, фруктов - всего того, что поражает сознание среднего статистического россиянина в Европе, не говоря уж об одноруких оборванцах.
      Зорро жил нелегалом в странах Запада, побывал в Норвегии, Дании, Швеции, Финляндии, Германии, Франции, Швейцарии. Он пустился в эти увлекательные путешествия с тремя друзьями. Одного из них закололи в Турции на дискотеке из-за бабы спицами, другой служил в войсках французского легиона, а третий женился на казашке, выдавшей себя за немку, и стал полноправным гражданином объединенной Германии.