- Билет мы тебе оплатим. За счет фирмы. А потом вызовем, когда надобность возникнет. Идет?
      Маша грустно кивнула:
      - А портфолио?
      - Нет, ты его возьми с собой... Пригодится. А адрес твой и данные остались после кастинга... Не волнуйся, ты хорошо поработала, и я тебя запомню, - улыбнулся Размахов, почти отечески потрепав ее по щеке.
      Маша взяла со стола свою папку и скрылась за боковой дверью.
      - Ничего девочка, - прокомментировала Марина, - шарму бы немного, ухода. Получилась бы куколка...
      - А то ты не знаешь, что таких у нас полным-полно... А шарм с уходом в дефиците. Вот и пропадают на просторах родной страны такие вот бриллиантики, - ответил Размахов, щелкая замками чемодана, в который он аккуратно уложил бриллиантовые украшения.
      - Я сейчас. Тут камешков на полмиллиона. - Небрежно помахав чемоданом, он вышел.
      Через минуту Размахов снова вернулся в студию, подошел к небольшому пульту и выключил яркие осветительные приборы.
      Студия погрузилась в полутьму, он подошел к Марине, внезапно обнял и припал к ее губам. Та в ответ обвила шею короля рекламы своими длинными загорелыми руками.
      - Эх, - сказал Размахов через пару минут, отрываясь от Марины, пахнет морем от тебя. Завидую.
      - А кто тебе мешает тоже съездить?
      - Хм! А то ты не знаешь! Работать кто будет? - недовольно ответил Борис.
      - Ну с твоими финансами вполне мог бы устроить отпуск. Хотя бы сейчас, летом, не сидеть в пыльной Москве.
      - Нет... Не время. Я бы и тебя не отпустил, если бы не дело. Хорошо, что удалось совместить приятное с полезным. Загорела, отдохнула.
      Размахов взял ее лицо в свои ладони и внимательно посмотрел в глаза.
      - Не скучала там небось? Кого-нибудь обязательно подцепила?
      Та отвела глаза:
      - Ну что ты... Я же работала.
      - Знаю я тебя. Но я не против. Если это не в ущерб делу.
      - Не в ущерб, - ответила Марина, но как-то неуверенно.
      Он взял ее под локоть и повел в угол студии, где находились небольшой холодильник, низкий журнальный столик, два кресла и диван.
      - Джин?
      - Да, и побольше льда. Умираю от жажды. Только с самолета.
      - А что не позвонила перед вылетом?
      Марина чуть нахмурилась:
      - Времени не было. Все так внезапно получилось.
      - Ну ладно, - сказал Борис, ставя перед ней полный стакан, с бултыхающимися кусочками льда, - рассказывай, как все прошло. Успешно?
      Марина кивнула:
      - В общем и целом - да. То, что задумывалось, сделала.
      - Как клиент, - в глазах Размахова появилось нечто похожее на волнение, - не догадался? То есть не догадалась?
      Марина поставила стакан на столик и опустила глаза:
      - Знаешь, небольшая неприятность все-таки возникла...
      Размахов буквально посерел, вскочил и схватился за голову:
      - Я так и думал! Так и знал! Что-то серьезное?
      - Да нет... Просто она меня засекла.
      Размахов непечатно выругался.
      - Но ты не волнуйся. Я все уладила... Почти...
      - Что значит - почти? Ты знаешь, что если она хоть краем уха услышит мое имя...
      Марина отрицательно покачала головой:
      - Не услышит и не узнает. Я придумала легенду...
      - Ну ладно, - чуть успокоился Размахов, - показывай.
      Марина встала и подошла к столу, за которым ожидала окончания съемки. Взяла папку и положила перед Размаховым.
      - Ничего не понимаю, - сказал он, взяв папку в руки, - почему здесь написано "Кузнецова Маша"?
      - Какая Кузнецова?
      - Ну вот, - показал Размахов.
      Марина вырвала папку у него из рук и распахнула. На стол посыпались фотографии Маши в разных видах...
      - Эта дура перепутала папки! - закричала Марина. - Унесла мою с собой!
      Размахов встал и, ни слова не говоря, дал Марине увесистую оплеуху.
      - Это ты дура и идиотка! Нечего раскидывать папки где попало!
      Они выбежали из студии.
      - Где она? - крикнул Размахов, подбегая к Лене, которая спокойно сидела за своим столом.
      - Кто?
      - Ну эта... Кузнецова Маша.
      - Ушла. Я ей деньги заплатила, она и ушла. Очень довольная.
      - Где она живет?
      - В Воронеже.
      - Да нет. Здесь, в Москве, где живет?
      - Не знаю, - пожала плечами Лена, - я не интересовалась.
      - Папка была с ней?
      - Да. Она хотела ее оставить, но я запретила. У нас от этих портфолио уже не продохнуть...
      Размахов произнес длинную тираду, почти сплошь состоящую из ругательств.
      - Если не найдется папка, всех уволю! Под забором спать будете!
      Лена и Марина испуганно переглянулись. Затем Марина взяла себя в руки, помассировала виски и произнесла одно слово:
      - Билет.
      Размахов глянул на нее:
      - Точно! Когда она летит? Или едет?
      - Я заказала билет на завтра... Она подойдет в кассу.
      - Ничего не поделаешь, - заключил Размахов, - придется послать людей к кассам. Ты, - он ткнул пальцем в сторону Марины, - будешь вместе с ними дежурить. И чтобы Маша эта была доставлена сюда. Вместе с папкой.
      Два часа в грохочущей металлической трубе - и вот за прямоугольными иллюминаторами "Боинга-737" уже не пожелтевшая от жары, чахлая травка аэропорта Симферополя, а вполне зеленый московский газон.
      В салоне первого класса было почти пусто. Большие красные кресла, обитые натуральной кожей, более вежливые и предупредительные, чем в экономическом, стюардессы, приглушенный шум двигателей, море бесплатной выпивки - одним словом, авиакомпания "Аэротранс" вовсю старалась для пассажиров первого класса.
      Самолет мягко коснулся резиновыми шинами ровного покрытия взлетно-посадочной полосы и, постепенно замедляя ход, покатил к белым, навевающим ностальгические воспоминания о шестидесятых годах шереметьевским терминалам. Пассажиры в широченном салоне смотрели в иллюминаторы на рябь поднимающегося от земли раскаленного воздуха, разомлевших от жары служителей аэропорта, и не верили, что через пять минут и им предстоит покинуть прохладный салон самолета и окунуться в одуряющее московское пекло.
      - Наш самолет совершил посадку в столичном аэропорту Шереметьево-1. Температура в Москве - плюс двадцать девять градусов. Авиакомпания "Аэротранс" желает вам...
      Как водится, сначала к выходу пригласили пассажиров первого класса. Собственно, их было совсем немного, всего-то человек шесть-семь. Они неторопливо поднялись из больших и удобных красных кресел и, не создавая давки, вышли из самолета. Последней на шереметьевский асфальт ступила женщина в темных очках и газовой косынке. Прямо перед ней вышли двое здоровенных парней, которые внимательно оглядели летное поле и лишь затем спустились по трапу.
      "Актриса, наверное", - лениво подумала стоящая у трапа стюардесса, прежде чем одарить женщину своей дежурной улыбкой. Женщина рассеянно скользнула взглядом по миловидной стюардессе и застучала каблучками по трапу.
      Выйдя из самолета, она направилась не к маленькому автобусу, который поджидал пассажиров, а к стоящему в небольшом отдалении серебристо-перламутровому "Ауди-8", стремительные очертания которого выглядели эффектно и элегантно даже рядом с самолетами. Юноша в безукоризненном костюме подхватил ее элегантный дорожный кофр и, доведя до машины, открыл дверцу. Один из охранников устроился на переднем сиденье, а второй направился к терминалу.
      - Куда едем, Лариса Витальевна?
      Женщина чуть помедлила, без всякого интереса глядя на гигантский белоснежный бок самолета, возвышающийся над машиной, потом кратко ответила:
      - Домой.
      Шофер кивнул и аккуратно вырулил на боковую дорожку, которая вела к выезду с летного поля аэропорта Шереметьево-1.
      Сорок минут пути прошли в относительном молчании. Лишь раз Лариса вынула из сумочки сигарету и попросила у своего охранника огня. Тот щелкнул золотистой зажигалкой и, внимательно глядя на свою хозяйку, поднес короткий язычок пламени к ее сигарете.
      В этом году Ларисе Машкиной должно было исполниться тридцать три года. Выражение "возраст Христа" трудно применить к женщине. Тут уместны другие эпитеты, самый безобидный из которых "взрослая". Да, Лариса Машкина была взрослой женщиной. Не только по возрасту, но и по жизненному опыту. И хотя тому положению, с которым она подходила к тридцатитрехлетнему рубежу, позавидовала бы большая часть женского населения России, сама Лариса придерживалась иного мнения. Абсолютно иного.
      Лариса родилась в огромном восьмиэтажном доме на Пречистенке. Снаружи дом производил удивительное впечатление. Странноватые орнаменты в стиле ар-нуво, более известном под названием модерн, превращали обычный серый камень в нечто живое, движущееся, со множеством глаз, рук и даже щупалец. Высокое, прямоугольное строение, казалось, вот-вот снимется с места и побредет куда-нибудь... Небольшие панно из разноцветной плитки, там и сям разбросанные по фасаду, казались маленькой Ларисе окнами в какой-то иной мир.
      Впрочем, в трех больших комнатах, где проживала семья Владимирских, тоже наблюдались остатки былого величия. Скромная советская люстра как сталактит спускалась из большой, в половину потолка розетки, украшенной причудливым орнаментом. Под многочисленными наслоениями масляной краски еще можно было различить рисунок фриза, украшавшего потолки. А в удивительных, неправильной формы окнах сохранились рамы, которые были вставлены еще девяносто лет назад, когда дом только строился. Кстати, эскизы рам утверждались непосредственно владельцем дома...
      От маленькой Ларисы Владимирской (Машкиной она стала потом, значительно позднее), понятное дело, вначале скрывали тот факт, что этот замечательный дом строил ее прадед, действительный статский советник граф Владимирский. Скрывали также, что и ее дед был репрессирован, бабушка расстреляна, да и вообще, семья уцелела только потому, что отец вовремя женился на дочери известного партийного функционера. Этому борцу за социальное равенство странным образом льстило родство с потомком графской фамилии. Отличная квартира в доме на Пречистенке была подарком ко дню свадьбы...
      Что, в общем-то, нельзя назвать удивительным, поскольку дом, в свое время объявленный памятником архитектуры, находился в ведении Хозяйственного управления ЦК и был населен не простыми людьми, а имеющими прямое отношение к сильным мира сего.
      Лариса Владимирская росла, играла в просторном дворе с такими же, как она, чистенькими и воспитанными детишками, ходила в приличную школу с углубленным изучением английского языка. Училась она очень хорошо, можно сказать, увлеченно. Была комсомольской активисткой. Конечно, тягомотину отчетно-перевыборных собраний, жуткий формализм инструкций и выступлений она не любила. Но некий лихой и безалаберный дух, присутствующий везде, где есть молодые, ее привлекал... Она занималась спортом, ходила в спорткомплекс в Лужниках плавать, бегала на короткие дистанции. Даже брала какие-то кубки на спартакиадах. Кроме спортивных секций родители, которые были сторонниками гармоничного развития личности, отдали Ларису в музыкальную школу. Фортепьянные этюды давались ей с невероятным трудом сказывалась большая нагрузка... Но Лариса стиснув зубы еще и еще раз повторяла уроки - и в итоге закончила музшколу с отличием. Впрочем, с тех пор ненавистная череда белых и черных клавиш вызывала у нее такое отвращение, что больше Лариса никогда не села за фортепьяно...
      Аристократическое происхождение, безусловно, отразилось на внешности Ларисы Владимирской. Высокая, светловолосая, с выразительными и вместе с тем нежными чертами лица, с породистым носом и волевым подбородком, она стала привлекать внимание мальчишек чуть ли не с шестого класса школы. Никогда у нее не было обычной для подростков и доставляющей массу хлопот проблемы - ни один юношеский угорь не испортил ее гладкой кожи. Занятия спортом сформировали из нее настоящую красавицу - с высокой грудью, не маленькой и не большой, тонкой талией, крепкими и длинными ногами. Ее естественная и гордая осанка могла вызвать зависть даже у манекенщиц Славы Зайцева.
      Каждый из ее поклонников, круг которых отнюдь не ограничивался только одноклассниками, пытался привлечь ее внимание. Были испробованы все методы, доступные мальчишкам: и дерганье за косички, и показное бахвальство, и грубость, скрывающая застенчивость, - в общем, все, что имело некоторый успех у ее сверстниц. Но Лариса не обращала ровно никакого внимания на "героев", а если и обращала, то так находчиво и остроумно ставила их на место, что те моментально отставали и переключали свое внимание на другие объекты... Лариса больше любила интеллектуалов, тонкие натуры. Желательно при этом, чтобы те одновременно были бы спортсменами - высокими, сильными, решительными. Ясно, что таких находилось немного. Пожалуй, всего два-три мальчика из школы имели некоторый успех, однако дальше разговоров о литературе, музыке, поэзии и вообще о жизни - короче говоря, чисто дружеских, платонических отношений - дело не шло. Уже впереди маячил аттестат зрелости, уже многие подружки имели постоянных кавалеров, а Лариса вела себя так, как будто основное предназначение парней - это сопровождение во время прогулок по вечерней Москве, мелкие знаки внимания, открывание дверей в метро и так далее. Когда немногочисленные подруги Ларисы выражали свое недоумение, она только улыбалась. В этих улыбках подруги видели многозначительность и даже некоторое высокомерие. На самом деле все было не так. Пожалуй, Лариса и сама бы не смогла объяснить, что означают ее улыбки. Она чего-то ждала. Чего-то важного, что перевернет всю ее жизнь... Она знала, чувствовала, что до поры таящаяся в ней энергия, если ее пробудить, может вырваться наружу со страшной силой. Эта сила способна привести к катастрофе, если ее не направить в нужное русло. Как это сделать, Лариса пока не знала. И посоветовать ей было некому. Родители уделяли дочке ровно столько времени, сколько позволяли обстоятельства. Подруги сами вступили в пору юношеских метаний. Оставался один учитель - собственный опыт.
      Лариса все больше времени проводила с дворовыми мальчишками. Участвовала в их затеях. Даже несколько раз дралась. Конечно, во дворе дома на Пречистенке не было настоящей шпаны, но со временем отношения в юношеской среде, как это всегда бывает, стали более жесткими. Неукротимая энергия рвалась наружу, и Ларисиных дружков уже не устраивали разговоры о литературе и совместное прослушивание магнитофонных записей. Однако всякая попытка перейти грань в отношениях заканчивалась хлесткими и сильными оплеухами, лишь озадачивающими парней, которые к тому времени уже поднакопили кое-какой опыт общения с противоположным полом.
      Надо сказать, эти оплеухи озадачивали саму Ларису не меньше... Она как бы наблюдала себя со стороны, изучала, исследовала. И потихоньку училась. Постепенно у нее в голове стали складываться неровные и неясные контуры так долго чего-то ожидаемого.
      "Ауди" проехал по Садовому кольцу и свернул на Пречистенку. Через несколько минут автомобиль уже въезжал во двор огромного дома с причудливыми узорами в стиле модерн на фасаде.
      - Витя, возьми мой кофр, - сказала Лариса, давя в пепельнице окурок.
      Телохранитель молниеносно выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Лариса изящно и неторопливо вышла из машины, рассеянно улыбнулась, проследив за взглядом телохранителя, который, не отрываясь, смотрел на ее точеные ноги под легкой короткой юбкой.
      - Дырку протрешь, - шепнула она, сразу же глянув в сторону шофера - не услышал ли... Нет, тот смотрел в другую сторону и, кажется, не проявлял ни малейшего интереса к взаимоотношениям хозяйки и ее телохранителя.
      Витя широко и немного смущенно улыбнулся в ответ на шутку Ларисы, аккуратно закрыл дверцу и, подхватив кофр, поспешил открыть перед ней дверь парадной. Они оказались в просторном холле. Рядом с дверью на стуле сидела старушка и вязала что-то из красного мохера.
      - Здравствуйте, Анна Исидоровна, - улыбнулась Лариса.
      - С возвращением тебя, Ларисочка! Как отдохнула? - улыбнулась привратница.
      - Спасибо. Я вам гостинчик из Крыма привезла, вот багаж доставят, я вам преподнесу.
      - Не стоит, не стоит, - замахала сухонькими руками старушка, хотя по ее улыбке было видно, что подарок ей будет очень приятен.
      Надо же, думала Лариса, шагая к лифту, ведь я помню ее с раннего детства. И уже тогда она мне казалась старушкой. А ведь, наверное, есть люди, которым и я сейчас кажусь почти старой... Что же будет дальше?
      Она глянула на пышущего здоровьем и силой Витю. Тот улыбнулся в ответ. Лариса отвела глаза.
      Новый, недавно поставленный лифт неслышно поднял их на шестой этаж. Витя посторонился, пропуская хозяйку, они оказались на площадке. Тут имелась только одна дверь. Наследница графа Владимирского хоть и не вернула себе весь дом, но теперь занимала целый этаж.
      Они оказались в большой прихожей. Лариса скинула босоножки и дальше пошла босиком. Телохранитель проводил ее взглядом, потом прошел по коридору и свернул в одну из комнат.
      Лариса вошла в просторную гостиную и замерла на пороге. Уголки ее губ чуть приподнялись в невеселой улыбке, потом ее взгляд потух. Она вздохнула и вошла в комнату.
      Здесь царил беспорядок. Низкий столик рядом с диваном нес на себе следы легкого романтического ужина - чуть увядшая алая роза в высокой вазе, пепельница, полная окурков, часть из которых в губной помаде, блюдо с остатками пирожных, недоеденные фрукты на тарелках, опрокинутый бокал один из двух... Почти пустая бутылка "Дом Периньон".
      ...А ничего не будет, продолжали течь в ее голове неспешные мысли, ровным счетом ничего не будет. Я так и буду уезжать, потом приезжать, видеть все это. Хотя, пожалуй, сама виновата, дура. Звонить вовремя надо, чтобы к моему приезду убрать успел.
      Лариса прошла мимо столика, на несколько секунд остановилась возле окна, потом открыла боковую дверь. За ней располагалась библиотека. Лариса прошла мимо возвышающихся до самого потолка стеллажей с книгами, открыла еще одну дверь. Здесь находилась спальня. Необъятная кровать была не застелена. Скомканное постельное белье явно свидетельствовало о недавних бурных занятиях любовью. На полу валялся маленький кружевной лифчик. Лариса подобрала его и задумчиво осмотрела. Изящный предмет женского белья был не расстегнут, а разорван спереди. Лариса снова усмехнулась и бросила лифчик на пол.
      - Лариса Витальевна, - послышался голос из дверного проема.
      Она повернула голову. Витя успел скинуть пиджак, на белой рубашке кроме галстука чернела полоска кожи на плече и небольшая кобура под мышкой. Из кобуры выглядывала вороненая рукоятка пистолета Макарова.
      Лариса невесело усмехнулась:
      - Думаешь, тут установлено видеонаблюдение? Или "жучки"? Или еще что-нибудь?
      Телохранитель смущенно пожал плечами:
      - Кто его знает?
      - Впрочем, ты прав. Ты прав, Витя, как всегда. Не стоит давать лишнего повода... Знаешь что...
      Телохранитель вопросительно посмотрел на хозяйку.
      - Наведи тут порядок. Не могу видеть всего этого. А я пока приму ванну.
      Витя кивнул. Лариса прошла через спальню, направляясь к боковой двери. Но телохранитель, когда она оказалась рядом, преградил ей путь здоровенной, как шлагбаум, рукой. Потом обнял ее. В его объятиях Лариса смотрелась как воробей в гнезде орла. Она почти терялась. И смотрела теперь на своего телохранителя совсем по-другому, не как хозяйка...
      - Не надо... Не надо, Витя... - шептала она. - Кто знает, может, и видео... И "жучки". Не надо.
      Витя послушно опустил руки. Лариса скрылась за дверью в ванную.
      Атмосфера в доме Владимирских была не то чтобы унылой, но какой-то невеселой. Родители с утра до вечера находились на работе, а придя домой, уединялись в своих углах. У отца имелся персональный кабинет, куда Ларисе вход был строго-настрого заказан (впрочем, она туда и не стремилась, поскольку ничего интересного в отцовском кабинете все равно не было), мать работала за небольшим секретером в гостиной. Приготовив ужин (обычно это были полуфабрикаты из столовой Моссовета), мать писала, иногда печатала на машинке. Потом они собирались за столом, смотрели по телевизору традиционную программу "Время".
      Скучно...
      Лариса вначале много читала, потом это ей надоело. Сентиментальность и мечтательность ей были несвойственны. Ей хотелось чего-то настоящего, реального. Скакать на мустанге, плавать на парусниках, выслеживать бандитов, а не читать об этом. Душа рвалась навстречу приключениям, которых с ее образованными и чистенькими друзьями и подругами практически не случалось. Как-то раз Лариса под Новый год, когда ей как раз исполнилось семнадцать, попыталась припомнить, что же знаменательного или просто запомнившегося случилось... Ну растянула ногу на катке. Собака принесла троих щенков. Летом обгорела на море, куда они ездили всей семьей. Осенью поставила фингал под глазом Олегу с седьмого этажа за то, что полез к ней целоваться во время танцев... Вот, собственно, и все. Все события. Скукота... События, которые показывали по телевизору в той же программе "Время", казались Ларисе важными, интересными и захватывающими. Ее же собственная жизнь представлялась серой, скучной и неинтересной.
      Лариса хотела приключений, искала их. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет...
      Даже в тихом московском центре иногда случались серьезные происшествия. Старушки, круглый год дежурившие на скамеечках во дворе, то и дело шушукались о каких-то дерзких и неуловимых хулиганах, которые третировали жителей окрестных домов. Кого-то раздели вечером, в пустом переулочке рядом с Пречистенкой, где-то ограбили квартиру, потом прямо в их дворе сняли с одной из машин колеса, а заодно прибрали к рукам и магнитофон... Причем так, шельмы, все ювелирно сделали, что заграничная дорогущая сигнализация даже не пискнула, не взвыла, хотя раньше от небольшого толчка будила весь дом.
      Как это водится, немногочисленные факты тут же стали обрастать разными подробностями и сплетнями. Рассказывали, что орудует банда негров из числа студентов института имени Патриса Лумумбы. Вроде бы неграм в темноте проще маскироваться... Ходили слухи, что эта банда состоит из совершивших дерзкий побег из Бутырок заключенных. Что, наоборот, это шайка пацанов из рабочих районов... Как выяснилось, последнее более всего соответствовало истине.
      Конечно, скоро эти разговоры дошли до ушей Ларисы Владимирской. Будоражащие душу разговоры поразили девушку. Конечно, она стала фантазировать. Мечтать, чтобы когда-нибудь встретиться с настоящим бандитом, который представал в ее фантазиях высоким, эффектным, благородным разбойником. Что-то среднее между Робин Гудом и капитаном Бладом...
      Как ни странно, случай представился довольно скоро. И, как это часто бывает, совершенно неожиданно. В один прекрасный зимний день Лариса отправилась на день рождения к своей подруге Кате. Молодежная вечеринка проходила обычно, как проходят тысячи и тысячи других вечеринок, - ели салаты и жареную курицу, потом торт, затем слушали музыку и танцевали. Вкусного, очень популярного в ту пору алжирского сухого вина имелось в достаточном количестве.
      Ларису пригласил танцевать странный тип. Очень некрасивый, коренастый, неприятный. Потом выяснилось, что он был экс-чемпионом по тяжелой атлетике. Чего именно чемпионом - Москвы, России, мира, - Лариса не выяснила. Да, в общем-то, это ее особенно не интересовало. "Штангист" - так с самого начала она про себя его окрестила, начал травить байки из частной жизни известных спортсменов. Сначала безобидные, потом становящиеся все больше и больше неприличными. Лариса вначале молчала, потом постепенно втянулась и стала комментировать эти истории, да так остроумно и задорно, что вся компания покатывалась со смеху. Надо сказать, у Ларисы это получалось совершенно непроизвольно. Она не специально это делала, чтобы задеть парня. Скорее всего, сработал какой-то чисто женский инстинкт, который требовал испытать нового знакомого. Надо сказать, спортсмен совершенно не растерялся и вместе со всей компанией смеялся... Но это было только начало. "Штангист" благодаря общему веселью освоился (да и вообще, вечеринка перешла в фазу медленных танцев и приглушенного света) и стал откровенно клеиться к Ларисе, и так беззастенчиво, что та, пожалуй, первый раз в жизни растерялась. Однако скоро взяла себя в руки и мягко поставила его на место. "Штангист" даже извинился, а потом вызвался проводить Ларису домой. Она милостиво согласилась, тем более что идти было минут пятнадцать пешком, а часы показывали далеко за полночь.
      По дороге спортсмен продолжал рассказывать истории, даже взял Ларису за руку. Та не стала прятать ладони в карманы, справедливо рассудив, что до дому совсем недалеко и, пока кавалер будет раздумывать о своих дальнейших шагах, они уже будут около подъезда дома на Пречистенке.
      Морозный воздух был прозрачным, под ногами похрустывал снег. И вдруг из переулка появились три темные фигуры в неприметных пальто и больших, по тогдашней моде, меховых шапках.
      - Здравствуйте, - вежливо поздоровался один из них. В этом "здравствуйте" было столько угрожающей энергии, что Лариса, несмотря на темноту, физически это ощутила. Лица его было не разобрать, но тембр голоса заставил ее, неожиданно для себя самой, внутренне задрожать...
      - Так, вытряхиваем карманы. Деньги, ценности...
      - Что? - спросил несколько дрогнувшим голосом ничего еще не понимающий "штангист".
      - Попрошу без споров. Вы не на комсомольском собрании.
      В руке у хулиганов блеснули тонкие лезвия ножей.
      - Согласитесь, - продолжал главный, - лучше без кровопролития, особенно для дамы.
      Темные глубокие глаза сверкнули в свете уличного фонаря. Лариса смотрела в них спокойно, даже твердо, но внутри у нее все трепетало. Она наконец-то поняла, почему Татьяна Ларина, лишь завидев Онегина, сразу же заявила, что "это он", и никто другой. Почему? Зачем? Все эти вопросы (как и ответы на них) отодвинулись на третий-четвертый план. Осталось лишь странное, до сих пор, пожалуй, неизведанное чувство.
      Она сняла золотые сережки, которые родители подарили ей на шестнадцатилетие, и протянула хулигану. Тот открыл свою ладонь, она вложила сережки в его руку, при этом обхватив ее ладонями. В этот момент все вокруг как будто перестало существовать для Ларисы. Она смело смотрела прямо в глаза хулигану, а тот делал то же самое... Рядом раздавались звуки какой-то возни ("штангист", понятное дело, решил побороться за свое имущество), а Лариса и бандит все так же смотрели друг на друга. "Барышня и хулиган", вспомнила она.
      - Вы не возьмете их, - вдруг совершенно неожиданно для самой себя произнесла Лариса. Произнесла твердо, но при этом как-то странно, с незнакомыми интонациями. Она сжала ладони.
      Хулиган чуть улыбнулся, дотронулся свободной рукой до ее подбородка и повернул к снопу света, исходящему от фонаря.
      - Вы в этом уверены? - спросил он.
      Она кивнула.
      - Серый, пора, - донесся откуда-то из другой галактики голос одного из его подельщиков, - мы тут его немного того...
      - Чего - того? - недовольно повернулся Серый.
      - Если и встанет, то лечиться долго будет, - ответил бандит, указывая на не подающее признаки жизни огромное тело "штангиста" на снегу.
      - Ладно, уходим, - сказал он, снова поворачивая голову к Ларисе.
      - А эта? - с сомнением сказал хулиган. - Заложит ведь...
      - Заложишь? - спросил Серый, все так же придерживая ее подбородок.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.