— Ну, свидетельницы так свидетельницы. Тогда по машинам.
      Женщины сели в машину. Антон поправил привычно задравшийся подол Элки, опустив его на колени, и, пригрозив пальцем, сказал:
      — Сейчас без глупостей, занимаемся делом.
      Она усмехнулась в ответ.
      И они поехали вслед за милицейской машиной. Та петляла недолго и вскоре приехала к своему «заведению» на Усачевскую.
      Вышедший сержант вопросительно посмотрел на Антона и Щербака.
      — Ну, чего, как прикажете докладывать-то? Что вы его избили, что он до сих пор в себя прийти не может?
      — Нет, зачем же, мы сделаем проще, мы прямо сейчас пройдем к начальнику отделения, покажем пистолетик, что на полу валяется, заодно пригласим медицинскую комиссию для осмотра капитана на предмет установления наличия в его организме изрядной доли алкоголя. А если ты что-нибудь сжульничаешь, то учти, плохи твои дела. Так что давай-ка начинай вытаскивать его из автомобиля, а мы тебе поможем.
      Капитан в это время мычал, пытался отбиваться, сыпал ругательствами, но общими усилиями они его вытащили и поставили на ноги, после чего с большим трудом втроем завели в «дежурку», где опустили на диван. И точно так же, держа в носовом платке скобу пистолета, Щербак спокойно положил его на стол дежурного.
      — Вот доставили вашего работничка. Как связаться с вашим руководством? Кто на месте? Где начальник отделения?
      — А что, он заболел? На него напали?
      Дежурный растерялся, он не знал, что делать.
      — Нет, он мертвецки пьян, при этом размахивал оружием, вот пришлось остановить и привезти домой. Вы уж тут давайте, ребята, разбирайтесь. Никуда не годится.
      — А вы кто такие?
      — А мы те самые случайные прохожие, на которых он напал.
      — Но он не мог напасть на случайных прохожих!
      — Да вот так получилось, понимаете.
      — Ну, в том, что и как получилось, мы разберемся. Давайте, сейчас я позвоню начальнику.
      Через минуту со второго этажа спустился начальник отделения, сухо представился: «Подполковник Устинцев», посмотрел удостоверения Щербака и Антона и задумался.
      — А зачем вам, ребята, все это надо?
      — А он у вас, знаете ли, ведет себя неприлично. Может, он послушно служит хозяину того кабака, потому что примчался сразу, как только разразился скандал. Видно, тот позвонил ему.
      — А какой скандал?
      — На наших женщин напали несколько аборигенов с Усачевки. Ну, и пришлось нам их, значит, защищать. Причем один там оказался немного пострадавшим. Так вот эти голубчики, сержант и пьяный в дым капитан, приехали как бы на помощь, как бы мы им объяснили ситуацию, капитан не понял, сам выхватил пистолет, начал размахивать и требовать, чтобы все мы положили руки на капот, в то время как азербайджанская, или чья она там, братия дружно кричала: «Канечно, их надо немедленно арестовать! Всех пасадить, ани шовинисты!» Вот такая картина, привычная для Москвы, да, подполковник? Кончилось все это у нас тем, что мы успокоили капитана, уложили его в машину и доставили сюда, сами приехав следом, чтобы выяснить на месте, каким образом пьяный вдрызг капитан оказался на службе? Женщины, которых мы защищали там, в настоящее время сидят в машине и ждут, когда вы их пригласите для дачи показаний.
      — Ну, что ж, этого давай…
      — Надо, прежде чем давать, — сказал Щербак, — провести медицинскую экспертизу, а то ведь потом скажут, что упал человек нечаянно, нос разбил. А он не по этой причине пострадал.
      — Ну, учить-то меня не надо, — сказал подполковник и повернулся к дежурному: — Дежурный, вызови этих самых ребят, чтоб принесли трубочку подышать ему.
      — Тут не трубочка, тут бидон нужен, — рассмеялся Щербак.
      — Ладно, острить не будем, — сказал подполковник, — давайте ваших свидетельниц и поднимайтесь ко мне в кабинет. А ты шевелись! — крикнул он дежурному.
      Не хотелось подполковнику милиции Устинцеву заниматься этим делом, очень не хотелось. Он морщился, что-то искал в ящиках стола, двигал стулья, потом наконец предложил сесть, потом достал несколько листов бумаги, положил на стол и сказал:
      — Пусть каждый напишет, как было дело. Самостоятельно, друг у друга не списывать. Пишите все, как было на самом деле, и это будут ваши свидетельские показания.
      — Хорошо, — сказал Щербак, — пишите, девушки: «Я, такая-то, была с тем-то там-то…»
      — А ты не подсказывай! — воскликнул подполковник.
      — Нет, я только форму им подсказываю, а то ж они такого напишут: когда проснулась, когда завтракала… Ты что, подполковник, не знаешь, как бывает обильна женщина в словах, когда речь заходит о серьезных вещах?
      Через полчаса исповеди закончились. Как во всяком уважающем себя документе, в каждом из них были проставлены имена, отчества, фамилии, адреса проживания, паспортные данные. Никто и предполагать не мог, что именно эти записи и станут в самом ближайшем будущем причиной больших неприятностей.
      Подполковник быстро пробежал глазами листки, все расписались, поставили числа, после чего Антон сказал:
      — Ну, теперь мы можем быть свободны? Вы сами разберетесь? Или будем все-таки как-то решать этот вопрос на уровне Управления собственной безопасности? Начальник, ты как считаешь?
      Вопрос был поставлен так, понял Устинцев, что дело может закончиться скверно, если этот охранник говорит, что ему несложно решить вопрос с УСБ.
      — А для этого, — продолжил Антон, — я сейчас помогу тебе, сделаю звонок Яковлеву в МУР и объясню Владимиру Михайловичу, или заму его, кто там есть, или Пете Щеткину из убойного отдела, и он быстренько разберется, что тут и как, кто должен подъехать, какая комиссия, и сам приедет, чтоб помочь. Тебе это надо?
      — Мне это нежелательно, — ответил подполковник.
      — Ну, если нежелательно, разбирайся в этом деле сам, а мы поехали. Всего тебе доброго, подполковник, ты против нас зла не держи, но все-таки этого дурака постарайся наказать. Нельзя вести себя на людях в таком пьяном свинском виде, — да еще размахивать «пистолью». Ты ж представляешь, один выстрел, и что пошло бы? Резня пошла бы! Потому что эти чурки, которые там орали на крыльце, они же, обрадованные поддержкой, ринулись бы давить, а мы бы не дали, и там столько крови пролилось бы, что твоему капитану на годы это откликнулось бы.
      — Ладно, я обещаю разобраться, и, если вам угодно, вы лично получите официальный ответ.
      — Нам неугодно получать официальный ответ, потому что мы к этому делу не хотим иметь ни малейшего отношения. Это твои собственные личные дела, подполковник, и ты их должен решать, как считаешь нужным. Я сам майор, спецназ, был в шкуре милицейской, спецназовской, прошел всякие огни, воды и медные трубы, мой напарник тоже майор спецназа из ГРУ, тоже знает, как надо общаться с теми, кто ведет себя непристойно, ну, ты сам понимаешь. Мы бы не церемонились, но в данном случае решили не поднимать шума, чтобы на твою, подполковник, голову не сыпались лишние шишки. Все, пока, мы пошли.
      — Ладно, ребята, всего доброго.
      На том они расстались, не думая о тех неприятностях, которые еще ожидали их впереди, а пока они были счастливы, что все наконец закончилось и можно будет использовать дальнейшее время… да все можно, потому что устали и очень соскучились, оказывается, друг по другу.
      Еще один вопрос они упустили, чрезвычайно важный — они забыли, зачем собрались, а в том плане первым пунктом стоял ужин, но от нерасторопного официанта и наглых усачевских ребят не только аппетит пропал, но и возникла необходимость самозащиты, и та энергия, что уже не так бурно кипела в мужиках, потребовала срочного пополнения. Но против предложения Антона снова найти приличную точку, где их не побеспокоят, категорически возразил Щербак. Он сказал, что на его голову сегодня приключений достаточно, попутно поинтересовавшись, нет ли у Гали какой-нибудь легкой закуски, потому что «тяжелую» выпивку он собирался прикупить в любом из попутных магазинов, не нужен был никакой дурацкий кабак с его неприятностям. Галка не только не возражала, но, напротив, приветствовала это своевременное решение: ей тоже порядком осточертела эта история. Элка хотела предложить всем отправиться к ней, где уж чем-чем, а обедом все будут обеспечены, но, еще не открыв рта для того, чтобы произнести фразу, увидела взгляд Антона и поняла, что он заранее не одобряет того, о чем она еще не сказала. Элка промолчала, что ж, в конце концов это даже лучше, потому что если гулянка затянется, то что же ей лично достанется? И они разъехались каждый в своем направлении, хотя жили в одном доме, но маршруты выбрали разные, как, отъезжая, сказал Щербак, улыбаясь, чтобы больше не путаться сегодня друг у друга под ногами.
      — Ну, а мы — что? — спросил Антон.
      — Как что? — Элка посмотрела на него с изумлением. — А куда ты можешь деваться, кроме как ко мне? Где ты можешь спрятаться?
      Элка еще днем наготовила вкусностей — обед в полном наличии, всякие разные жарености, копчености, варености, компоты, сладости и прочее, прочее. Понятно, отчего и формы такие: когда человек не отказывает себе в удовольствиях, это удовольствие так и прет из всех складок его платья.
      Антон пошутил по этому поводу, Элка не обиделась, она уважала свою полноту и всячески ею гордилась. Они не торопились приступить ни к трапезе, ни к желанным объятьям, скажем так, хотелось немного прийти в себя, отдышаться, как заявила Элка. Но долго она сама не выдержала. Сверкая изо всех сил глазами, она решительно обхватила Антона обеими руками, развернула его к себе лицом, чтоб глаза в глаза, и, словно бы демонстрируя сильное волнение, хотя оно вполне могло быть и естественным, произнесла со страстным придыханием:
      — Ну, теперь рассказывай, подробно рассказывай, как ты получил по морде от этой сучки?
      — Ну, Эллочка, тебе-то это зачем?
      — Нет, унижение мужчины есть возвышение женщины! Но ты не бойся, ты не унизишься передо мной. Но, сказав правду… услышав твою правду, я тебя еще больше буду уважать.
      — А какую правду ты хотела бы услышать?
      — А я хотела бы услышать, о чем ты подумал, когда увидел, что она идет не к тебе, а к другому мужику? Что в тебе вспыхнуло? Вот что б ты хотел сделать? Убить его? Зарезать?
      — Ничего… Мне вдруг стало очень грустно, оттого что если и наметились какие-то мысли в отношении ее дальнейшей судьбы, нелегкой судьбы, я это прекрасно знаю, у меня у самого растет сын. И у нее — сын. Я много думал за эти несколько часов, может быть, полтора, два дня. Я думал, как, каким образом, да и вообще, могло ли быть?.. То есть произойти соединение людей, фактически несоединимых? Ты понимаешь, ей с Игорем — это морока на всю жизнь. Мой сорванец — это перец такой, что за ним нужен глаз да глаз. Но, может быть, по контрасту у нас с ней и могло найтись то самое единство, которое и любви помогло, и детям дало бы ответственность друг за друга. И вообще, детям надо взрослеть. Ты знаешь, нашим детям давно надо взрослеть, а то они все бесятся, в мальчиков, девочек играют, а на самом деле такое уже творят, что не дай Бог! Вот от этого «не дай Бог» их и надо избавлять. Мой-то три года в детдоме провел, представляешь, характер какой?
      — И как же ты? Что-то в роли отца я тебя не очень…
      — Ничего, пока справляемся. Там больше Сашкина жена Ирина помогает. Она — прирожденная учительница. Вот ее он слушает, понимаешь? Дядю Сашу вынужден слушать, потому что понимает, что живет в их доме и кто старший в стае, того надо слушать. А ко мне — так… Папаша. «Ну, ладно, пап. Ладно, хорошо», — и ничего не делает. Ему нужна собственная ответственность. Вот я и подумал: может быть, такая ответственность появится… И ночью…
      — Ну, про ночь ты можешь мне не рассказывать, я могу себе представить…
      — А зачем тебе представлять? — нагло усмехнулся Антон. — Через пять минут ты будешь делать то же самое, и не надо никаких представлений. Все должно быть правдой.
      — Ну, ладно, не хулигань, не хулигань, все тебе будет. Свисток тебе будет, и все на свете… Ну и что? И вот она вышла, и ты ждал ее, ты сидел в машине, ты волновался, ты раздумывал, а она — что?
      — А она вышла и — стоит. Я думал, она меня не заметила и ждет. Я мигнул. А рядом мигнул еще кто-то, и она повернулась не ко мне, а к той машине, которая мигнула тоже. Тут я не выдержал, выскочил, взял ее за руку: «Света, ну что? Как дела? Я все понимаю, есть трудности… Ну а теперь — едем, да? Отдохнешь сегодня, ты можешь отдохнуть. И вдруг почувствовал такое ледяное отчуждение! Она сказала: „Ты понимаешь, дело в то, что…“ Вот это „понимаешь“ и „дело в том, что“ сразу мне все объяснило. Дальше она мне стала говорить о докторе, а я запах коньяка учуял, — когда не пьешь, это ж легко заметить. „Надо, понимаешь…“ Нет, я не подумал о ней плохо, ты знаешь, я подумал, что она, наверное, из породы тех женщин, которые приносят себя в жертву. Жертва обстоятельств. И всякий раз делает это с восторгом, благодарностью, чтобы опять принимать жертвы, опять благодарить и опять принимать… Кликуша, что ли? Черт ее знает! Сектанты какие-то…
      — И поэтому ты вспомнил обо мне.
      — Ну, я с самого начала говорил, что уж если у кого нет комплексов, то это у тебя, Элка. У тебя на физиономии написано, о чем ты думаешь, а на твоих коленках нарисованы все твои остальные мысли.
      — Красиво говоришь… — вздохнула она. — Даже и не знаю, с чего начать… Уговаривать, обнимать, целоваться или… сразу броситься в объятья?
      — А давай бросимся?
      — А давай! — воскликнула она.
      И они бросились, и не пожалели, потому что до того момента, когда раздался громкий стук в дверь, они успели уже насладиться друг другом и второпях перекусить.

* * *

      Стук раздался в одиннадцать. И не так поздно, чтобы принимать гостей, но и не так рано, чтобы с нетерпением их ждать.
      Элка выглянула в дверной глазок и увидела двоих стоящих на площадке мужчин в милицейской форме.
      — Здесь проживает гражданка… — Один из них небрежно назвал Элкину фамилию.
      — Здесь, а вы — кто, ответьте в свою очередь?
      — А мы из милиции.
      — А милиции в такое время суток здесь делать нечего! Милиция должна своим делом заниматься.
      — Это уж не ваша забота. Совершено преступление. Милиция может задерживать преступника в любое время суток.
      — Тогда расскажите, что за преступление?
      — А я не буду ничего рассказывать, а если не откроете, мы взломаем дверь.
      — Хорошо, у вас есть, надеюсь, ордер на вторжение, обыск или задержание?
      Элка оказалась «подкованной» в этом вопросе — ну да, с кем поведешься, и махнула рукой Антону, который, слыша перепалку, быстро одевался, а затем, подойдя к двери, накинул на Элку ее шикарный халат.
      — У нас все есть.
      — Покажите тогда в дырочку, чтобы я могла увидеть и убедиться, что открываю дверь «родной милиции», — с сарказмом сказала она, — а не переодетым в милицейскую форму бандитам.
      Антон прильнул к глазку и махнул рукой: открывай.
      — Вот вы-то нам и нужны, Плетнев, — с ухмылкой сказал майор. — Как знали, где вас найти!
      — Подсказали? — усмехнулся Антон.
      — А это не ваше дело. Вот…
      Майор протянул Плетневу раскрытое удостоверение. Одного взгляда было достаточно Антону, чтобы понять: подлинное. А затем майор протянул ему постановление о задержании Плетнева Антона Владимировича.
      Причиной ночного вторжения и задержания подозреваемого в преступлении Плетнева А.В. оказалось указанное в постановлении — вот же лихо работают ребята! — избиение и нанесение тяжелейших физических увечий гражданам Абхазии Дзыбе и Султанову, причем последний скончался от многочисленных травм. Избиение со смертельным исходом произошло в присутствии большого количества свидетелей разбушевавшимся пьяным гражданином, который размахивал при этом оружием, грозя всех перестрелять. Причина вполне достаточная для задержания.
      — Все это вранье, но, предположим, что кому-то это сильно нужно.
      — Так вот, мы вас, гражданин Плетнев, отвезем в сто седьмое отделение милиции и там во всем разберемся. Заявления по поводу потерпевших находятся там.
      — Очень хорошо, я еду с вами, — решительно заявила Элка.
      — Никуда вы не поедете, у нас нет лишнего места. Если желаете, можете побежать за машиной, — с наглой усмешкой ответил майор, оглядывая полную фигуру хозяйки квартиры. — Если успеете догнать.
      — Ты бы все-таки не хамил, майор. Перед тобой не твои обормоты, а женщина. Она может и жалобу на тебя написать в УСБ, например. О недостойном поведении.
      Элка начала быстро одеваться, а оба мента, не имея никакой совести, в упор разглядывали ее, пока Плетнев не крикнул:
      — Как же вам не совестно, мужики!
      Тогда те немножко смутились и отвернулись.
      — Иди-иди, умник, — майор показал на дверь.
      — Что делать? — она посмотрела на медленно выходящего Плетнева.
      — Звони Саше. Ты знаешь его прямой телефон?
      — Знаю.
      — Вот и звони. Звони по прямому и объясни, что меня повезли в сто седьмое, по обвинению в зверском избиении некого гражданина кавказской национальности и размахивании оружием. Так написано в протоколе задержания. Только обязательно объясни Александру Борисовичу, что все это завязано на хозяине того заведения, где нас так и не обслужили, поэтому нам не удалось выпить ни грамма спиртного. Зато выслушали оскорбления официанта. А когда собрались уходить, на нас накинулась та орава, причем сам хозяин кричал и угрожал больше всех. «Султан» та рыгаловка называется, возле Усачевского рынка. Все остальное и ты, и Щербак прекрасно знаете. Все. За меня не беспокойся, никуда не бегай.
      И они ушли.

Глава вторая Авантюра