— Мы же не подумали о свидетелях! — донесся до него слабый голос. — Я хочу, чтобы ты позвонил Зюбиным. Оле и Мише. Третий день не могу с ними связаться. Может быть, что-то с телефоном? Пусть они приедут двадцатого на регистрацию.
— Хорошо, что ты не дозвонилась, — металлическим голосом отчеканил Влад. — Я уже отменил регистрацию. Как можно думать о свадьбе после всего, что случилось?
— Как отменил? Ты один?..
С генеральскими претензиями было покончено. Влад с отчетливостью ощутил это и впервые не испытал никакого сожаления. Визит иркутской гостьи уничтожил прежнюю влюбленность до конца. Да и в той прежней влюбленности главенствующую роль играли не женские чары, а расчет и престиж. Чары, однако, у другой женщины оказались сильнее. Она догадывалась о сути разговора и поглядывала изредка на Влада как бы невзначай. И он уже опять стремился к ней и вовсе не думал о страданиях и слезах Марины, отношения с которой сделались для него забытым вчерашним днем.
Спасением был Иркутск. И, провожая Лину, уезжавшую на другой день ночным поездом, он тревожился не шутя. В третий раз записал ее адрес, обещал приехать. Но она, как ему показалось, кивнула с таким безразличным видом, словно вовсе не была в этом заинтересована.
— Поди разбери женскую душу, — бормотал он вслух, подставляя лицо прохладному ночному ветерку и шагая к себе домой. Страхи вернулись, и Влад постоянно оглядывался. — Надо было ехать с ней! — сказал он себе, и совершенная ошибка вдруг представилась ему во всем ее исполинском масштабе.
Глава 5 Цепь загадочных убийств
Солнце нагрело кабинет так, что стало нечем дышать. Старший следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий, или «важняк», как называли его между собой знакомые, хотел было закурить, но вместо этого открыл окно. И удивился, какое облегчение принесло легкое движение свежего воздуха. Грудь налилась силой, широкие плечи окрепли и потребовали движения. Он несколько раз взмахнул руками, чувствуя, как вместе с силой возвращается бодрость. Хотя разговор с начальником Московского уголовного розыска Вячеславом Ивановичем Грязновым был отнюдь не веселым.
Серия заказных убийств, прокатившихся по Москве, со всей очевидностью показывала, что на криминальном поле столицы появилась некая новая таинственная сила, найти которую пока никому не удалось. Многие полагали, что этой силы не существовало вовсе. По их мнению, шли обычные бандитские разборки. Особенно усердствовали в этом споре некоторые ученые мужи, от коих ждали научно обоснованного анализа. Они игнорировали новые факты разбоев, так было проще делать выводы и прогнозы. Но Турецкий своей обостренной интуицией чувствовал, что следственные органы встретились с неведомым. На этой почве он резко схлестнулся ни больше ни меньше как с начальником НИИ по изучению причин преступности Министерства внутренних дел генерал-лейтенантом Викуловым. Но того поддержал целый сонм его собственных научных сотрудников. Им-то, конечно, удобнее и проще было объяснить рост преступности старыми, привычными категориями. Пожалуй, только верный и надежный друг Славка Грязнов и разделял опасения Александра Борисовича.
Турецкий вдруг обнаружил, что заказные убийства, следовавшие одно за другим, касались определенной категории лиц — крупных банковских деятелей. Киллеры работали чисто, и никаких следов пока обнаружить не удавалось.
— Но ведь что-то должно быть особенным в деятельности тех банков? — спросил Грязнов.
— Проверка показала: ничего необычного.
— А что между ними общее?
— Правильный вопрос. И я тебе скажу, — вскинулся Турецкий. — Крупные кредиты! Я это и Викулову доказывал.
— А чего тебя, Саня, понесло-то к нему? Ты что, не понимаешь, что эти буквоеды…
— Да как-то получилось… По старой дружбе.
— Мы с тобой, Саня, вступили в пору, когда дружеские отношения лопаются словно мыльные пузыри. До сорока еще ощущаешь плечо друга, а потом… как будто распад старых дружеских связей. Не замечал?
— Но ведь не о дружбе речь! — поморщился Турецкий. — Я говорю о профессиональной интуиции. Ну, вот тебе цепь заказных убийств. Определенная категория лиц. Ничего необычного, как я сказал. Так кто же и почему их убирал? И заметь: чисто! Никаких следов.
— Значит, они где-то совсем рядом, — произнес начальник МУРа, и Турецкий даже вздрогнул от неожиданности. — А ты говоришь, что давно знаешь этого Викулова?
— С юрфака. Этот «большой ученый» всегда был занозистым малым. У меня почему-то складывалось ощущение, что я постоянно что-то ему должен. Вот умеет человек создавать вокруг себя такую… ауру. И все ему обязаны уже за то, что являются его современниками.
Грязнов хохотнул, потом сделался серьезен.
— Ты заметил что-нибудь особенное у этих «висяков»?
— Да! Каждый из этих погибших деятелей выходил на крупный кредит!
Турецкий прошелся по кабинету. Отодвинул занавеску, поглядел на улицу.
— Кредитование — основа банковской деятельности, — солидно отметил Грязнов. — Ну и что тут особенного? Обычная практика.
Со стороны казалось, что вид его выражает полнейшее благодушие. Но прищур глаз, наклон головы свидетельствовали о том, что он поймал мысль собеседника и обдумывает ее.
— Да, это так. Если кредит возвращается вовремя и с процентами. Тогда банк процветает, — сказал Турецкий. — А если долг задерживается? И живые банковские деньги с бешеной скоростью оборачиваются на стороне, обогащая необязательных клиентов, кого угодно, кроме банка? Ситуация меняется! Не согласен?
И он устремил ястребиный взор на приятеля.
— Как не согласиться? — усмехнулся Грязнов. — То есть ты имеешь в виду связанные с финансами обычные бандитские разборки?
Вячеслав Иванович откинулся в кресле.
— Ну, обычными я бы их не назвал, — сказал Турецкий уже спокойнее. — Хотя бы в силу масштабов мести. И высокой организованности этих новоявленных «эскадронов смерти». Ты ведь сам так их назвал однажды? Как видишь, я ничего не забываю и просто возвращаю тебе твою же мысль.
— Да, я помню. Хотя всякие аналогии здесь очень условны. Думаю, у нас действует небольшая, но хорошо организованная группа киллеров и руководят ими люди очень высокого ранга. Которых и арестовать-то невозможно без кричащих и прямых улик. А ты можешь назвать имена?
Турецкий прямо взглянул ему в глаза, точно собирался сообщить конкретные фамилии, но потом раздумал.
— Имена будут названы, когда появятся доказательства…
— Нет, все-таки жаль, что ты не слышал выступления своего приятеля по телику. Он, к примеру, достаточно внятно сказал, что у него имеются какие-то свидетельства там и прочее, а «крышует» вроде бы эту группу «банковских» серьезная публика. Чуть ли не из правительства, представляешь? И у него есть доказательства. Но если они имеются, почему бы тебе с ним не встретиться? Посмотрел бы его «секретные материалы». Если таковые действительно есть, а он не блефует по необходимости.
— Да тут-то какая необходимость? — почти возмутился Турецкий.
— Всяко бывает, — пожал плечами Грязнов. — Он, между прочим, и тебя, и меня упомянул в качестве… ну, примера для подражания нашей молодежи. Оно, конечно, лестно, но как бы от начальства по шее за такую рекламу не схлопотать…
— Не видел я и ничего не слышал, Славка. Совсем с этими проклятыми банкирами замотался. Вот смотри, называю подряд: Кульчицкий, Михельсон, Берулава, а теперь еще и Сотников. Все фигуры одного масштаба. А расправа быстрая и беспощадная. Ни одного следа. Ни единой зацепки… Просто не знаю, что делать. Теряюсь. Буквально в первый раз в жизни.
— Ну так поговори с этим Викуловым. Ведь его уверенность все же на чем-то должна основываться?
— Честно?
— А что, есть повод соврать? — улыбнулся Грязнов.
— Нет, я о другом. Я Стаса Пономарева уже послал к нему. Самому после той нашей стычки ехать как-то не захотелось. Все-таки поцапались мы основательно. А Пономарев — лицо тоже заинтересованное. Он же вел дело по убийству Сотникова, пока Костя не впихнул его мне. Вкупе со всеми остальными банкирами. Четыре «висяка», а? Ну я и сказал Стасу: будешь теперь по моей команде рыскать. Включил его в бригаду. Бегает. А вчера вдруг заявляет: ваш знакомый Викулов, оказывается, большой научный труд пишет о преступности в связи с расширением коммерческой банковской деятельности. И тоже про желтый портфель упомянул, о котором ты говоришь. Ну, а я чего? Езжай тогда, говорю, но пусть это будет твоя личная инициатива. А я к ней пока отношения не имею. И смотри, говорю, чтоб тебя этот бурбон за шкирку не выкинул, когда узнает, что ты в моей бригаде банкиров «раскручиваешь». Не знаю…
— Чего не знаешь? — удивился Грязнов.
— Не знаю, на кой черт нам это надо? Научный труд! Фигня это все, Славка, теория, а надо умнее жуликов ловить. Ладно, поеду к себе. Спасибо за то, что хоть ты утешаешь… От наших дождешься, как же!
— На дорожку не хочешь? — Грязнов потянулся к сейфу.
Но Турецкий отрицательно покачал головой.
— Там уж, поди, Стас вернулся.
— Так куда ты несешься? Позвони, прежде чем ехать! Есть же у него мобила?
— Есть… Верно, чего не позвонить-то?
И пока Турецкий набирал номер Пономарева, Грязнов добавил:
— А со своим приятелем ты постарайся сейчас как-нибудь помягче. Беда у него.
— Что такое?
— Да с дочкой, понимаешь… Уже вроде свадьба намечалась, а тут вляпались. Жениха избили, и он пропал. А девчонку какие-то мерзавцы изнасиловали. Теперь она в больнице.
— Это Маринка-то?! — ужаснулся Турецкий. — Да я ж ее вот такой помню! — Он показал рукой над полом. — Ой, мама, что творится!.. А кто? Нашли?
— Как же! Держи карман! Ищут пока. Уже несколько дней ищут. Но все безрезультатно.
— Да что это такое?! — вскипел Турецкий. — Грош нам всем цена, если мы такое элементарное дело распутать не можем!
Грязнов с сомнением покачал головой:
— Там, вообще говоря, какая-то темная история. Заявления от потерпевшей поначалу не было. Но по горячим следам ребятки из местного отдела внутренних дел порыскали, допросили, кого смогли, а потом будто бы поступила информация, что потерпевшая просит дела не возбуждать. В общем, время прошло, генерал как бы сам взялся за частное расследование, вспомнив свое оперативное прошлое. А ты знаешь, когда кто-то слишком на себя надеется, результат практически нулевой. Как правило. Потом к местным сыскарям пришло оттуда, — Грязнов поднял палец в сторону потолка, — указание дело об изнасиловании засекретить и проводить без огласки. А языки-то надо было раньше запирать, теперь же всем все известно. Словом, скажу тебе, Саня, обычный совковый бардак. Занимаются, конечно, но, подозреваю, через пень-колоду. Так что ты, зная ситуацию, не сыпь соль на рану… Ну, а я что? Инициатива, как тебе известно, наказуема. Мне нынче звонил твой драгоценный шеф и предложил, как всегда, в ультимативной форме, подключаться к твоему расследованию и взять на себя оперативно-розыскные мероприятия. Наверное, чтоб ты меньше бегал. Вот так. Считай, что я уже приступил.
Глава 6 Дачка на Пахре
Пономарев приехал от Викулова сердитый. Турецкий встретил его с поощрительной улыбкой.
— Ну давай, что сумел накопать у нашего теоретика?
— Да ничего!.. Общие соображения, не больше. То, что мы с вами уже не раз обсуждали насчет кредитов, их незаконного прокручивания и так далее. Все это — на поверхности. Не знаю, может, кому-то и будет польза от всех ихних «теорий», только нам, пашущим на земле, от них ни холодно ни жарко. Разве что как пример… Иллюстрация.
— А что конкретно? — настаивал Турецкий.
— Ну какие-то обобщения по всем этим последним, «банковским» делам. Во-первых, поразительная наглость нападавших. Попытку ограбления, к примеру, даже и не инсценировали. Киллеры, похоже, действовали под личиной врачей «скорой помощи». Были замечены белые халаты. В двух случаях из четырех известных. Я тут для себя выписал кое-что, если хотите, дам прочитать.
— Естественно, хочу. А сам Викулов как выглядит сейчас?
— Ну вы же в курсе, наверное?
— В курсе.
— Так и выглядит. Вами интересовался. Я понял, что хочет встретиться. Возможно, как раз по этому поводу. А вообще, скажу вам, Александр Борисович, меня во время разговора с генералом не оставляло ощущение, что все эти банкиры, труд этот его и остальное ему сейчас абсолютно до лампочки. И выглядел он таким растерявшимся опером, который парочку раз грандиозно сел в лужу. Но мне не отказал, ответил на все мои вопросы, позволил даже ксерокс снять с некоторых своих документов. Но, я повторяю, в основном общие соображения.
— Ладно, тогда продолжаем заниматься своими делами. Теория теорией, а нам нужны убийцы…
Впоследствии выяснилось, что Стас Пономарев был вовсе не далек от истины, характеризуя генерала как провалившегося опера. Викулов в какой-то момент, обуреваемый ненавистью к насильникам, а также почему-то повинуясь, вопреки всякой логике, просьбе дочери не поднимать шума, поскольку все равно никого наказать не удастся, а грязи на ее голову выльется предостаточно, решил взять бразды расследования в собственные руки. Казалось, он это сможет. Он был достаточно уверен в своих силах, в своем опыте, наконец. И потому уговорил Марину написать-таки заявление, которое и было передано в то самое отделение милиции, сотрудники которого примчались первыми по вызову из ресторана.
А в один из дней Василий Георгиевич, сменив генеральскую форму на обычный костюм, решил заняться личным сыском. Ему все казалось, что местные оперативники просто не умеют работать… Понимал, что поступает не совсем умно, но что-то его прямо-таки подталкивало действовать.
Он несколько раз посетил злополучный ресторан, где, как всегда, сражались гладиаторши, срывая друг с дружки узкие тесемки, которые лишь условно можно было назвать купальниками. И белокурая «Жизель», потеряв опору и последние лоскутья, ловко падала, раскинув ноги. И трюк этот неизменно вызывал шок у публики, которая стремилась тут же, немедленно и щедро, вознаградить пострадавшую.
За одним из столиков, где собрались бритоголовые хмыри, Викулов услыхал однажды обрывки фраз о «чувихе», которую здесь «трахали». И хотя ничто не указывало на Марину, он решил выследить одного из парней.
Стесняясь собственного легкомыслия и оставив машину, он сел в троллейбус. Только жуткая обида за дочь и непримиримость Марины заставляли его действовать таким образом. Он проехал несколько остановок, наблюдая за бритоголовым. Незамеченным сошел на остановке, где тот выскочил. Долго плутал между зданиями, стараясь не упускать его из виду. Когда, наконец, громады зданий сомкнулись, парень исчез. Викулов растерянно остановился, размышляя, как поступить дальше. Теоретически он понимал, как надо грамотно вести слежку, и готов был уверенно учить этому других. Но гнев и боль затуманили ему голову. А может быть, он никогда и не был расположен к сыскной работе? Во всяком случае, оставшись в одиночестве, он почувствовал себя беспомощным.
А когда повернул назад, бритоголовый как из-под земли вырос перед ним.
— За мной следишь, сука? Чего надо?
Поправив очки, Викулов хотел изобразить удивление, но от размашистого тычка полетел в канаву. И пока искал очки, бритоголовый как появился, так же внезапно и пропал из виду.
В местном отделении милиции Викулов представился, однако не стал рассказывать о своей позорной слежке. Но потребовал, чтобы ему показали все материалы расследования. Затем просмотрел картотеку преступников, втайне надеясь обнаружить в ней своего обидчика. Однако так и не нашел.
Тем не менее хорошо поставленным твердым голосом он потребовал отчета у местных пинкертонов. И убедился, что они так же далеки от разгадки, как и он сам. Но замначальника отделения седеющий майор Феклистов по кличке Лупатый вовсе не был намерен принимать обвинения в бездеятельности. И на все вопросы и упреки отвечал заученными фразами:
— Работаем. Стараемся…
Он запомнился глазами навыкате, выпирающим кадыком и вставными челюстями. А мог бы запомниться еще пристальным взглядом и неторопливыми движениями, которые свидетельствовали о его внутреннем спокойствии и благополучии.
Он вежливо проводил недовольного генерала, но при этом не потерял уверенности и достоинства. Вытянувшиеся в струну оперы понимали, что генерал не был их непосредственным руководителем. Однако не могли и не восхититься выдержкой своего начальника, старались брать с него пример.
Никто из молодых не предполагал, что спокойствие Лупатого происходило вовсе не от силы воли, а от сознания, что главная опасность кроется совершенно в ином.
Вечером того же дня Феклистов был настроен нервически, рычал на домашних, ожидая телефонного звонка. И когда в условленный час заговорил мобильник, он представил себе на другом конце Москвы широкоплечего горбоносого человека и ответил с волнением, прикрывая рукой телефон, чтобы кто-нибудь из домашних не мог его услыхать:
— Так точно… Бульдожку приводили. Предлагали купить. Нет… Про Филю не упоминали. Картотеку пришлось показать. Но там же… Да… Там никого нет.
Феклистов восхищался собственной изобретательностью. Поди догадайся, о чем беседуют два собачника. Зато горбоносый прекрасно знает, что под «бульдожкой» подразумевался генерал Викулов, внешне похожий на пса этой породы. А смысл его визита зашифрован в словах «покупка», «картотека».
По существу, важнейшая информация. За такую информацию горбоносый всегда платил щедро. Вот уже и домик на Пахре — в три этажа с гаражом и банькой — построен на эти «благотворительные пожертвования». И до сих пор никто ничего не заподозрил.
О том, что такая информация вызовет сразу несколько смертей, Лупатый привык не думать. Ежу понятно, что Борец немедленно примет меры. Но это не имеет отношения к заветной дачке майора Феклистова на Пахре.
Глава 7 Найти след!
Звонок Викулова застал Александра Борисовича в кабинете, когда тот собирался уходить. К его несказанному удивлению, давнишний приятель, оппонент, а в последнее время откровенный недоброжелатель, попросил о личной встрече.
— Готов прибыть, куда скажешь, — шутливо заметил Турецкий.
— Нет. Я сам приеду, — торопливо отозвался собеседник. — Скажем, через час. Можно?
— Буду ждать.
— Спасибо…
Турецкому даже показалось, что эхом пронеслось по проводам его имя… Саша… Так Викулов не называл его уже лет десять.
Поведение заносчивого Васьки, Василия Георгиевича, могло бы вызвать удивление, если бы Турецкий не отучил себя удивляться чему бы то ни было.
Осталось терпеливо ждать.
Викулов появился минута в минуту. Сильно постаревший, как показалось Турецкому.
— Кофе? — вопросительно глянул Турецкий.
Викулов помедлил с ответом.
— А чего покрепче не найдется? Запретил себе думать об этом в связи с некоторыми событиями. И вполне удавалось. А увидел тебя и понял, что необходимо ослабить узду. Тем более что рабочий день кончился.
— Если учесть, что у всех нас рабочий день не нормирован, можно ослаблять узду в любой момент. Ради хорошего настроения.
— Ну, хорошего настроения у меня, наверное, уже не будет никогда.
Турецкий взглянул с прищуром, потом неторопливо поставил рюмки и разлил коньяк.
Викулов опрокинул рюмку не поморщившись, будто выпил простую воду. К разломанной шоколадке не притронулся. Турецкий понял, что время шутливых реверансов прошло, и тоже молча выпил.
— А все-таки то, что ты в молодости занимался спортом, сказывается, — произнес неожиданно Викулов.
— Я и сейчас занимаюсь, — последовал ответ. — Разумеется, не так, как раньше.
— Да… Хорошо… — неопределенно произнес Викулов, смерив взглядом спортивную фигуру собеседника. Широкие плечи, обозначенная талия. После сорока это уже роскошь.
— Что хорошего?
Викулову хотелось сказать, что он оценил, наконец, мастерство Саши Турецкого как следователя. А сам, годами поучая других, не смог ничего добиться в простом на первый взгляд деле. Решил провести собственное расследование, чтобы уберечь дочку от лишних сплетен и треволнений, и запутался, оказался бездарен, как старый тюфяк. Такие мысли и чувства переполняли Викулова, но он никак не мог начать разговор. Мешали застарелые комплексы.
— А я вот видишь? Всегда пренебрегал физкультурой. — Викулов похлопал себя по животу. — Отсюда и расшатавшийся комок нервов. И сердце без нитроглицерина уже не служит.
Турецкий взялся было за бутылку, но не стал наливать.
— Вася, давай по делу, — попросил он. — Не для приятельских же разговоров ты приехал, я полагаю?
От этих слов Викулову заметно полегчало, и он мысленно собрался.
— Слышал, что случилось с моей дочкой? — произнес он медленно.
Турецкий кивнул:
— Да… Славка Грязнов говорил. Прими мое самое искреннее сочувствие.
Викулов почти сполз — так вдавилось в кресло его грузное тело. Он достал платок и вытер лоб.
— Плесни-ка еще… А себе чего?
— Нет, я пока послушаю.
Викулов тяжело вздохнул:
— Марина. Моя дочь… не хочет, чтобы возбуждали уголовное дело. Лишь бы не было огласки. Достаточно позора, говорит, и многое другое… Я попробовал сам найти мерзавцев. Казалось бы, плевое дело. В ресторане же, не в лесу происходило… Только где их теперь найти, свидетелей. А персонал?! Все происходило на их глазах. И никто не дал никаких показаний! Был я в отделении, на территории которого располагается этот вонючий ресторан. Читал протокол осмотра места происшествия в этом отделении милиции — пустота! Словоблудие! И не собрано ни одного факта, ни одного ясного свидетельского показания кого-либо из очевидцев. Мало того, когда я говорю с директором заведения, он просто бледнеет, потом покрывается какой-то синюшной сыпью от ужаса. Насиловали же Марину в том же ресторане, во внутренней комнате. Я там побывал. Ее тащили на глазах у официанток и бармена. Но те молчат как рыбы. И у всех выражение ужаса. Саша, кто хозяин в нашем городе?
— Ну уж не мы с тобой!
— Извини! До последнего времени я все же думал иначе.
— Чего ты хочешь?
— Хочу просить помощи. Я нутром чувствую, что тут засветились не хулиганы и даже не маньяки. Никто бы не бледнел так перед ними. Тут были такие авторитеты… или по крайней мере один авторитет, который перешибет все другие. Вот в чем моя догадка! Но доказать я не могу. Поэтому обращаюсь к тебе. Помоги, Саша…
Несколько мгновений Турецкий оставался неподвижен.
— Так ведь не делается, — с усилием произнес он. — Руководство прокуратуры должно поручить мне расследование этого преступления. В этом случае я возбуждаю дело и приступаю к расследованию.
— Но ведь дело уже возбуждено! А толку никакого. Без движения. Работаем… Стараемся… Врут, сволочи! И если я прав, если это не местная шпана, а серьезная банда типа солнцевской, которая могла просто по незнанию проколоться, то тогда Марине грозит смертельная опасность. Она же теперь свидетель! Хуже того — потерпевшая. И на свою беду дочь крупного милицейского чиновника. Не хочу преувеличивать, но недооценка ситуации в данном случае крайне опасна. Помоги, Саша! Если я ошибаюсь, хорошо. Но никто не даст гарантии, что не произойдет худшее.
Турецкий прищурился:
— Где она сейчас?
— В больнице.
— Давай съездим. Я с тобой, так сказать, неофициально.
Глава 8 Бегство
Влад Пухальский всю неделю страдал от головной боли. Видно, сотрясение мозга, которого не обнаружили врачи, на самом деле было. Чувство неуверенности прочно поселилось в нем, а последний звонок Марины поверг его в панику. После его отказа регистрировать брак она снова начала разговор о какой-то встрече. «Вот липучка! Мало того что я пострадал, теперь от нее и не отделаешься. Еще о какой-то встрече говорит… Все бабы — сумасшедшие. Надо уехать. В Иркутск. К Лине. Пусть отпуск не дали. Им же хуже!»
Вчера ему встретился Коротышка. Один из тех, кто бил его возле ресторана. Влад вполне допускал возможность ошибки, но чутье подсказывало ему, что память не обманывает. Уж очень ловко и безжалостно бил Коротышка. Там, где он наносил удары, боль вспыхивала нестерпимо. От одного этого воспоминания Владу становилось худо.
К вечеру он пошел продлевать бюллетень и, выйдя из поликлиники, опять заметил знакомый рыжий вихор, а под ним круглую добродушную простецкую рожицу со стальным взглядом.
Взгляд мог и почудиться. Но откуда столько совпадений?
Заметив недалеко милиционера, Влад с отчаянной решимостью пошел навстречу Коротышке, надеясь в случае необходимости позвать на помощь. Но приземистый парень с рыжим чубом глянул на него равнодушно, как в прошлогоднее объявление, и отвернулся. Влад поежился, рубаха прилипла к телу, но рядом с милиционером некоторое успокоение наконец наступило. И Влад, уже не оглядываясь, зашагал к автобусной остановке.
Он готов был поклясться, что Коротышки не было, когда он садился на заднюю площадку автобуса. Но в метро тот опять мелькнул впереди. И Влада охватил такой колотун, с которым он уже не мог справиться. В огромном городе, среди множества людей, спешащих, читающих, хмурых, улыбающихся, он был как в пустыне один на один со страшным монстром, ибо Коротышку наверняка сопровождали другие бандиты, или, иначе говоря, подельники. Хотя и без них он до ужаса боялся самого Коротышку. Кому сказать? Что делать? Куда бежать? Ненавистная мысль о Марине, которая стала изначальной причиной всех бед, мелькнула на мгновение и исчезла в хаосе ужаса, который забушевал в его душе.
Он даже подумал зайти в отделение или комнату милиции метрополитена. Но что дальше? Ведь не скажешь: «Дяденька, защити!» Просить охрану? А кто поверит и кто ее даст? Указать на Коротышку? Но тот исчезает ежеминутно и появляется только тогда, когда Влад остается в полном одиночестве. Позвонить Викулову? Попросить помощи? После того как он порвал с Мариной и она наверняка все отцу рассказала? Нет. Это не выход.
Домой идти нельзя. Умчаться за город? Но куда? В Очакове есть приятель, в Солнцеве, в Лукине. Но сперва надо избавиться от слежки, перескакивая из вагона в вагон, как делают разведчики. Где он такое видел? В какой кинокартине?
Дождавшись, когда двери поезда почти закрылись, Влад вставил ботинок между створками, раздвинул их и выскочил на перрон. Такую операцию он повторил дважды, пока не убедился, что окончательно сбил Коротышку со следа. Это звучало солидно и поднимало его в собственных глазах. Вполне успокоившись, он сообразил, что его домашний адрес бандюги наверняка знают, устроили слежку. Он засвечивался и в больнице, и в милиции. Значит, надо рвать из города. И там отсидеться. Завалиться к Сереге Мельникову и пить, пить, пить! До посинения. После таких стрессов наплевать на бюллетень, на работу, на все! Лишь бы сохранить жизнь…
На Киевском вокзале он купил билет до Мичуринца, рассчитывая сойти сперва в Переделкине, и прошел через турникет. Приблизившись к поезду, незаметно осмотрелся. Ничего подозрительного не обнаружил, благо людей на перроне можно было пересчитать по пальцам. Юркнул в вагон. Выглянул. Было спокойно, ничего угрожающего не наблюдалось.
В вагоне веселая компания возвращалась с какой-то свадьбы. Пели песни, вспоминали невесту и жениха. И что-то говорил такое, что время от времени дружная компания покатывалась от хохота, и тогда становились видны две премиленькие девицы, которые, очевидно, и заряжали парней буйствующей энергией.
Мир казался прочным и надежным. Влад Пухальский постепенно опять ощутил себя хозяином своей судьбы. Даже, достав из кармана мятую газету, попробовал читать. Но газета пугала убийствами, наркотиками. Глазам отдохнуть было не на чем. Чтение страшилок не успокаивало, а, наоборот, взвинчивало нервы. Но чтобы это понять, потребовалось как раз время, чтобы доехать до Переделкина.
Влад поднялся, скомкал газету и двинулся к выходу. Вдруг его качнуло. В переднем тамбуре мелькнула круглая физиономия. Новый приступ страха потряс его до тошноты. Убедить себя, что это не Коротышка, Владу не удавалось. Он стиснул зубы, чтобы унять дрожь, и как в тумане пошел к противоположному тамбуру. Там стояли несколько динозавров с бутылкой и сигаретами, которые не пропустили его к выходу.
— А тут двери не открываются! — хохотнул самый длинный.
Створки в самом деле не открылись. Перескочить в другой тамбур Влад не успел. Переходную дверь тоже заклинило. Вагон быстро проплыл мимо платформы. Влад заглянул в широкий проем на ряды пустых скамеек. Свадебной компании не было. Прямо по проходу шел Коротышка, перебирая крепкими пальцами по рукояткам скамеек.
Сковавший тело нарастающий ужас и был тем последним чувством, которое испытал Влад.
Глава 9 Поединок
Больничный режим расписан по часам. В десять — отбой. Большинство оперированных и выздоравливающих расселись возле телевизора. И будут наверняка просить строгую старшую сестру дать еще хоть несколько минут, чтобы досмотреть очередную мыльную оперу. Последние сладенькие минутки.
Раньше Марина презирала мыльные оперы. Здоровым и счастливым людям смешны выдуманные страсти бразильских «гуантонамос». Но в больнице, когда настроение, здоровье, а иногда и жизнь — на волоске, многое меняется. Марина запомнила старушку, которую трижды оперировали, неизвестно, в чем у нее душа держалась. Так эта старушка первая ковыляла к телевизору смотреть пустенький латиноамериканский фильм и, качая головой, резаная-перерезанная, мученая-перемученная, наблюдая за конфетными страстями на экране, говорила сочувственно:
— Какая сложная жизнь!
Значит, ей это было нужно.
Когда Марину охватывала хандра, она тоже смотрела мыльную оперу без претензий. Но теперь настроение изменилось, из глубины души поднимались энергия и злость. Когда что-нибудь не ладилось, она с привычным гневом думала об отце, точно он один был виноват во всех ее бедах — провале экзаменов, неправильном выборе института, несостоявшейся свадьбе, даже отмене собственного юбилея.
