— Распространено мнение, — сказал Турецкий, потягивая холодное пиво, — что нужно разрешить два-три гипервопроса, додумать до конца три-четыре большие отвлеченные мысли, и будет нам всем счастье. Ответственно заявляю, что это опасная иллюзия, черт побери! Доказательством тому и семнадцатый год, и девяносто первый: мыслили тогда размашисто, но окончательно все запутали. Напротив, надо срочно выметать «отвлеченное большое» поганой метлой, ибо гипервопросы навязаны позавчерашней повесткой дня. Ближе к телу! Мельчить! Будут тогда и новые, по-настоящему актуальные вопросы, и новые их постановки.
      — Ты о чем? — осторожно спросил Меркулов. Он пиво не пил, зато активно хрустел орешками, которые принесли Турецкому.
      — О нашей работе, о чем же еще?! А если уж быть совсем точным, то о моей. Тебе хорошо, ты сидишь у себя в кабинете, бумажки перекладываешь да приказы отдаешь, а я ношусь по всему городу, ищу этого шибздика. А кто сказал, что он вообще в городе?!
      Может, его увезли куда-нибудь на Камчатку, там расчленили и разослали по просторам нашей необъятной…
      — Типун тебе на язык! — испугался Меркулов.
      Друзья сидели в уютной кафешке «Кофе-Бин» на Покровке. Это были вечерние часы, формально уже нерабочие, но никто из них на этот счет не обольщался — их жизнь ведь как раз и состояла из исключений, а не из правил.
      Только вчера Турецкому было поручено громкое дело. В Москве был похищен знаменитый американский кинорежиссер, приехавший в Россию с каким-то там визитом, — Стивен Дж. Мэдисон. Фигура уровня Спилберга, даром что они были тезками. Мэдисон являлся главой школы так называемых нью-йоркских независимых режиссеров. И хотя его визит не носил какого-то особо официального статуса, а имел сугубо рабочие и практические цели (лекции в Институте кинематографии, деловые контакты с Федеральным агентством по кинематографии, съемка нескольких эпизодов собственной кинокартины на «Мосфильме»), все равно это был скандал. Это был удар по престижу принимающей стороны, то есть российских киношников в частности (имя которым — легион, между прочим, ничего себе частность!) и Российской Федерации в целом. Культурный мир был взбудоражен этим экстраординарным событием. Съемки остановились, и утечка информации уже произошла. Хотя похитители (если таковые были) до сих пор никаких требований не выдвигали и никак своего существования не обнаруживали.
      Смысл же пафосной речи Александра Борисовича сводился к тому, что текущее расследование сулит ему основательное погружение в кинематографическую среду.
      Впрочем, подобное происходило далеко не первый раз. Вот, например, хотя бы дело Баткина. С чего тогда все началось? В Шереметьево-2 потерпел аварию пассажирский самолет, а под обломками Ту-154 был найден контейнер с опасным вирусом, способным вызвать тотальную эпидемию смертельной болезни в кратчайшие сроки. Что это было — преступная халатность, роковое совпадение или преступный умысел? Турецкий пытался разобраться в обстоятельствах катастрофы и, отрабатывая разные версии, пришел к выводу, что прямое отношение к трагедии имеет загадочное исчезновение ученого-биолога и нобелевского лауреата Баткина. Чтобы разобраться и свести все концы воедино, Александру Борисовичу тогда пришлось с головой зарыться в НИИ молекулярной биологии, едва ли не поселиться там… Об этих научных нюансах он до сих пор вспоминал с содроганием. А биологию с химией от всей души ненавидел еще со средней школы.
      Впрочем, сейчас профессиональная материя была все же понятней (кто у нас не разбирается в кино?! Ну и еще, конечно, в футболе и воспитании детей), а главное, гораздо интересней простому обывателю, коим не без доли лукавства Турецкий себя именовал.
      …По Покровке шла пара — наверно, отец с дочкой. Или дядя с племянницей. Турецкий невольно засмотрелся на них. Девушка-подросток в камуфляжных брюках и крепкий мужчина лет сорока. Он слегка приобнимал ее за плечи, а она доверчиво прижималась к нему. Была в этих жестах доверительность и какая-то общая тайна, какая бывает только у очень близких людей.
      — О чем задумался? — спросил Меркулов.
      — Надо больше времени проводить с дочкой, — вздохнул Турецкий.
      — Давай-ка, Саша, к делу, — попросил Меркулов.
      Турецкий выразительно постучал пальцем по циферблату часов, напоминая все о том же — отдыхаем, мол, рабочее время вышло.
      Меркулов в ответ выразительно скривился, так же безмолвно отвечая: когда это нас останавливало?
      Турецкий попросил еще пива (оно в «Кофе-Бине» явно было белой вороной — большинство посетителей составляла молодежь, которая пила разнообразный кофе, которым и славилось это заведение, со столь же разнообразными штруделями и пирогами) и отчитался о событиях двух минувших дней, потраченных на сбор первичной информации.
      История исчезновения была такова. Находясь в павильоне «Мосфильма», во время съемок сцены собственной картины, Мэдисон, недовольный игрой актера, изображающего американского ученого, похищаемого русскими бандитами, показал ему, как необходимо играть этот эпизод. Исполнительское мастерство режиссера вызвало восхищение, все присутствующие разразились аплодисментами. На этом месте творческий процесс был прерван, поскольку господин Мэдисон с фельдъегерской почтой получил письмо из Министерства культуры, частично
      финансировавшего его фильм, в котором было сказано, что оно (министерство) от своих обязательств отказывается ввиду форс-мажорных обстоятельств. Взбешенный Мэдисон курьера не отпустил, запрыгнул в его машину и отправился в министерство выяснять отношения. Больше его никто не видел. Приступив к расследованию, Турецкий посетил:
      — главу киношного департамента Минкульта;
      — директора кинохранилища «Белые столбы»;
      — директора киноконцерна «Мосфильм»;
      — несколько московских ресторанов, которые полюбились Мэдисону.
      Перечислив все это, Турецкий закурил сигарету «Давидофф».
      — Когда-нибудь ты просто вспыхнешь от такого количества курева, — заметил Меркулов.
      — Скорее меня самого кто-нибудь подорвет, — философски заметил Турецкий.
      — Типун тебе на язык. Ну, так что поведали эти культурные деятели?
      Чем-то хоть помогли? Что-то подсказали?
      — Черта с два. Каждый, разумеется, беспокоился о престиже своего ведомства. Особенно жалко выглядел директор «Мосфильма», что и неудивительно, — на его же территории произошло все это безобразие. Кстати, выяснилась одна любопытная вещь. — Турецкий артистично взял паузу и сделал глоток.
      — Ну?
      — Этот Мэдисон — на самом деле Медовников.
      — Как это? — не понял Меркулов.
      — А вот так, представь себе. Он русский по происхождению. Родился-то в Штатах, но отец из России. Так что Медовников — его настоящая фамилия.
      Меркулов засмеялся:
      — Занятно! Я не знал… Действительно интересно. И знаешь, Саша, может оказаться небесполезно… Или это тебе уже как-то помогло?
      — Пока нет.
      — Мэдисон говорит по-русски? У него есть здесь какие-то некиношные контакты? Деловые? Просто друзья-приятели?
      — По-русски говорит. Насчет контактов ничего не известно. Похоже, он в России первый раз, по крайней мере, о предыдущих его визитах никто слыхом не слыхивал. И… как бы не последний.
      — Типун тебе на язык! — повторил Меркулов.
      — Да ведь сам посуди, Костя. Никаких требований о выкупе, ничего! Какое же это, к черту, похищение? Загулял где-нибудь мужик, а его взяли и шлепнули. С иностранцами у нас и не такое случается. Одного туриста, я слышал, по ошибке в армию забрили. Так он успел курс молодого бойца пройти, прежде чем отцы-командиры разобрались, что к чему.
      — Надо подождать, — сказал Меркулов. — Еще слишком мало времени прошло. Если это похищение, то, может, они просто ждут, чтобы поднялся ажиотаж посильнее. Цену набивают.
      — Не знаю я насчет выкупа, — хмуро сказал Турецкий. — Сомневаюсь. Если только тут не дилетанты действуют. Тогда, конечно, можно ждать любых сюрпризов. Но этот Мэдисон по американским меркам просто нищий. Ни миллионных гонораров, ни богатых родственников, ни недвижимости. А живет вообще в трейлере.
      — Серьезно?!
      — Ага. Он, конечно, знаменитость, но фильмы у него копеечные. И гонорары такие же. Он из бывших хиппи. Цветы, любовь и все такое. На бабки чихать хотел, короче говоря. Хотя в Голливуд его звали много раз.
      — А откуда ты это все знаешь?
      — На «Мосфильме» потусовался. Там сплетников хватает.
      — Понятно. Еще что-то интересное нашел?
      — Пока нет. Всего лишь составил перечень лиц, которые с ним общались. Полторы сотни человек, — пожаловался Турецкий.
      — Понятно, — улыбнулся Меркулов. — Что дальше думаешь делать?
      — Думать. Кино смотреть.
      — Кино?
      — Мэдисона.
      — Везет же некоторым, — вздохнул Меркулов. — Вечно тебе всю жизнь все на халяву достается.
      — Да? — язвительно переспросил Турецкий. — Ты хоть один его фильм видел? Я вот вчера начал и прекратил через десять минут. Та-акая мутотень! Поговори с генеральным насчет молока за вредность. А лучше…
      — Понятно-понятно. Теперь давай конкретику. Что говорят в Министерстве культуры насчет письма о прекращении финансирования?
      — Категорически отрицают. Не было такого письма — и точка.
      — Вот видишь! Значит, похищение.
      — Ничего я не вижу, — уперся Турецкий. — Он это мог просто придумать, чтобы со съемочной площадки свинтить. Подцепил какую-нибудь старлетку и закатился с ней… не знаю… ну в Архангельское, например.
      — В Архангельское? — засомневался Меркулов. — Ты же говорил, он весь из себя нонконформист.
      — Ну или в Питер куда-нибудь.
      — Ладно. А что по машине?
      — Представительский лимузин. Их в Москве немного, всего пятьдесят штук.
      — Это ты называешь немного?!
      — Это называю немного, — подтвердил Турецкий. — А ты, например, знаешь, сколько в Москве «мерседесов»? Больше полумиллиона!
      Меркулов округлил глаза. Почесал затылок.
      — Нет, правда, Саша? Признаться… не то чтобы ты меня удивил… но…
      Турецкий довольно засмеялся:
      — Эту цифру я только что сочинил. Но «меринов» все равно до фига.
      — Ну ты и прохиндей, — засмеялся Меркулов. — В общем, эта машина пока что твоя единственная зацепка?
      Турецкий кивнул и допил пиво. Подумал и уточнил:
      — Только не зацепка, а, скорее, мозоль.
      — Кстати, забыл спросить, — сказал Меркулов, вставая. — Ты этого Мэдисона еще случайно не нашел?
      — Нет.
      — Это я так, на всякий случай. А то с тебя станется…
      — Я тебя умоляю, Костя! На девяносто процентов уверен, что никто его не похищал, а просто мужик решил на все забить и оттянуться где-нибудь по полной программе. А мы сейчас развернемся на всю катушку, потом сами же идиотами выглядеть будем.
      — Совершенно исключать твою гипотезу нельзя, но ведь мы имеем свидетельство о машине «из Министерства культуры», от которой упомянутое министерство категорически отказывается.
      — Представительский лимузин, — напомнил Турецкий. — Мосфильмовские курьеры на таких тачках не рассекают.
      — Это я уже понял. Так кто же тогда за ним приезжал на «Мосфильм»?
      — Да, — сказал Турецкий после паузы. — Это, конечно, свидетельство в пользу похищения. Хотя и косвенное. Если только он и машину не сам себе организовал. Режиссер, понимаешь…
      Через полчаса Турецкий был дома. Тут все было как обычно. Дочь трещала по телефону, жена сосредоточенно читала газету.
      — Что там? — механически спросил Турецкий, снимая пиджак.
      — Статья о психиатрических диспансерах, — сказала Ирина. — О девочках-подростках. Каково им приходится, бедняжкам.
      Турецкий скривился. Последнее время Ирина проявляла недюжинный интерес ко всему, что было связано с психологией.
      — Отложить тебе? — она махнула газетой. — Почитаешь потом?
      — Нет уж, благодарю покорно. Лучше ужин разогрей.
      Через пять минут Турецкий отодвинул тарелку, положил голову на скрещенные руки и сам не заметил, как заснул…
      Проснулся от ощущения того, что кто-то ходит по комнате. Поднял голову, сердце стучало. Какой-то муторный сон приснился, ничего конкретного он не помнил, но чувство было такое, будто камнем разбивают окно…
      Ирина смотрела на него как-то странно.
      — Саш, ты чего это вдруг — за столом?
      — День тяжелый, набегался.
      — Ну, так иди, приляг на диван. Он продолжал сидеть, встряхивая головой, как
      бы отгоняя дурной сон.
      Ирина что-то почувствовала и сказала:
      — Мне тоже сегодня ерунда какая-то снилась…
      — Какая?
      — Не скажу.
      — Нет уж, — усмехнулся он, — будь добра!
      Кое-как Турецкий выдавил из жены, что приснилась ей жуткая фантасмагория: будто его, Турецкого, подорвала какая-то шахидка и она, Ирина, вместе с Меркуловым ползали и собирали его кусочки, надеясь собрать из них пазл, в результате чего Турецкий и оживет.
      Турецкий засмеялся:
      — Ну, ты даешь, Ирка! При чем тут шахиды? Им-то я чем не угодил?!
      — А я почем знаю? — улыбнулась Ирина, но глаза у нее были на мокром месте.
      Шутки шутками, но Турецкому стало немного не по себе. Пусть и в шутку, но двое близких людей дважды за один день говорили, что он взорвался или взорвется… Да нет, глупости, конечно! Каких можно ждать взрывов от киношников? Бутафорских разве что.
      Утром Турецкий выделил из общего списка людей, с которыми Мэдисон общался лично-конфиденциально и многократно в течение последних двух дней перед своим исчезновением.
      1. Русский сопродюсер фильма Иван Казаков.
      2. Каскадер и постановщик трюков Олег Буцаев.
      3. Оператор Энтони Фицпатрик.
      4. Проректор ВГИКа Виктор Коломиец.
      Сюда еще стоило добавить режиссера и в некотором роде приятеля Мэдисона Артема Плотникова: последнее время они общались нечасто, но Плотников, как и Мэдисон, был величина. Он мог что-то знать.

      Первым попался Коломиец. Это был сравнительно молодой человек, активно тусовавшийся в коридорах Министерства культуры. Как подсказали Турецкому знающие люди, ему светила большая карьера. В Министерстве культуры Турецкий его и нашел.
      Коломиец производил впечатление человека крайне занятого и все время куда-то опаздывающего. Слава богу, оказалось, что у его секретарши были захронометрированы абсолютно все телодвижения Мэдисона в Институте кинематографии. К вечеру Коломиец обещал их прислать. А еще он снабдил Александра Борисовича мобильным телефоном продюсера Казакова. Казаков, правда, как и Плотников, преподавал во ВГИКе, но по мобильному его отыскать было гораздо проще. Буцаев, кстати, тоже преподавал в киноинституте — загадочную дисциплину под названием «Сценический бой». А Казаков читал там лекции будущим продюсерам.
      Сам Коломиец ничего существенного про Мэдисона сообщить не смог. Да, эксцентричен. Да, говорит по-русски. Да, во ВГИКе прошел вечер, ему посвященный и с его участием. Да, его возили в общежитие. Да, для съемок своего фильма он устраивал в институте кастинг. Да, с удовольствием общался со студентами. Список этих самых студентов? Да, его можно составить. Нет, ничего необычного вокруг Мэдисона, на взгляд Коломийца, не происходило и никого подозрительного рядом с ним не было.

      К двум часам дня удалось дозвониться до Казакова. Он предложил приехать к нему домой. Турецкий не возражал.
      Продюсер жил на Кутузовском проспекте в двух пятикомнатных квартирах, расположенных одна над другой, то есть, по сути, в одной двухэтажной. Казаков походил на киношного гангстера, у него была серебристая шевелюра и вальяжные телодвижения.
      — Позавтракаете со мной? — спросил он Турецкого, скорее утверждая этот факт, чем на самом деле интересуясь мнением гостя.
      Примечательно было, что этот тип вовсе не стеснялся факта завтрака в такое время.
      — Ну, если вы настаиваете, — пробормотал Ту
      рецкий, уже попав в столовую комнату.
      На буфете рядами поблескивали супницы, содержащие, в добавление к естественным образом ожидаемым бекону, яйцам, сосискам, грибам и помидорам, три великих столпа традиционного английского завтрака. А по всей длине обеденного стола пунктирной линией тянулись тарелки с джемом, чайники и кофейники, серебряные подставки для гренков и графины, налитые до хрустальных краев апельсиновым и грейпфрутовым соком.
      — Вот это да…
      — Красиво, верно? Главное в жизни — правильно выстроить мизансцену. Итак, присаживайтесь, закусим. А после я готов ответить на любые ваши вопросы.
      После завтрака Казаков предложил отведать пятидесятилетнего коньяка, и Турецкий, насилуя себя, отказался. Перед толстой «гаваной», правда, не устоял. Они уселись в кресла, задымили, и Казаков спросил:
      — Что же именно вас интересует? — Он коротко хохотнул: — Можете обыскать мою квартиру, американца тут нет.
      Турецкий не стал поддерживать эту несерьезную тональность.
      — Когда вы видели Мэдисона последний раз?
      — Дайте подумать… Примерно за полчаса до его исчезновения. Я был на съемочной площадке, а потом отъехал перекусить.
      — Свидетели у вас есть?
      — Есть, — усмехнулся Казаков. — Хотя какое это имеет значение? Если бы я захотел его украсть, неужели, вы думаете, я бы делал это собственноручно?
      — Мэдисон связывался с вами с тех пор?
      — Не ловите меня, Александр Борисович. Нет, не связывался. Я бы сообщил куда следует. Я законопослушный гражданин и честный налогоплательщик.
      — Вы не получали о нем никаких известий ни прямо, ни косвенно?
      Казаков покачал головой.
      — У Мэдисона были здесь финансовые проблемы? В России, я имею в виду? Что-нибудь, связанное со съемками?
      — Нет, — сказал Казаков. — То есть мне об этом ничего неизвестно. А я, заметьте, сопродюсер его картины.
      — То есть если бы у него возникли какие-то трудности с деньгами, вы бы знали?
      — Вот именно. Хотя я вообще не представляю, что для него — трудности с деньгами. Знаете, какие он сигареты курил? «Приму».
      — Шутите? Откуда в Америке «Прима»?
      — Там, возможно, он курил что-то соответствующее, но в России ему полюбилась «Прима». Просто торчал человек, как от травки, я сам видел. Вот вам уровень его материальных притязаний.
      — Ладно, это понятно. Теперь объясните, зачем он вообще снимал в России?
      — Тут никакого внятного объяснения быть не может, — категорично заявил Казаков. — Захотелось — стал снимать.
      — Как это?
      — Да очень просто, — объяснил Казаков с едва уловимой ноткой презрения. — Художник, что с него взять? Я вам так скажу. Кино — это наркотик. Вон режиссер «Маленькой Веры»… Помните такой фильм?
      Турецкий кивнул.
      — Я отлично помню, как он проклинал все на свете, говорил, что в следующий раз возьмет двух актеров в голой комнате и все. И что же? Потом он стал снимать «Золотого теленка», в котором герои носятся по всей стране: экспедиция в Среднюю Азию, пробеги на старинных автомобилях. Спрашивается, зачем ему это надо было? Нормальной логике такое действие не поддается. А Мэдисон вообще сумасшедший на полную голову… Впрочем, насчет России…
      — А может — ностальгия по корням? Я слышал, он русский по происхождению.
      — По-русски он говорит, это верно. Ностальгия? Сомневаюсь. Ничего такого от него не слышал. Зато я помню, он часто говорил, что главное в профессии — не быть зависимым от голливудских студий, выдающих на-гора блокбастеры, которые забываешь еще во время просмотра… Россия ему в этом плане казалась вполне подходящим полигоном.
      — Как вы думаете, кто мог желать его похищения? Устранения?
      Тут Казаков неожиданно хохотнул:
      — В широком смысле — кто-нибудь из собратьев по ремеслу!
      — Например, тот же Плотников?
      — Ну, знаете!.. Я этого не говорил.
      — Что вы думаете о Коломийце?
      — Хм. Тот еще шельмец. Далеко пойдет. Еще министром будет, помяните мои слова.
      — О Буцаеве?
      — Классный каскадер. Блестящий специалист. У нас таких больше нет. На Западе работал, кстати.
      — Он там познакомился с Мэдисоном?
      Казаков задумался:
      — Насколько я знаю, нет… Да вы у него самого спросите.
      — Непременно. Спасибо за угощение. — Уже уходя, Турецкий уточнил: — Вы шутили, когда говорили о собратьях по ремеслу?
      — Нисколько, — вполне серьезно ответил Казаков. — Они очень ревнивы. Картину Мэдисона, хоть она еще и не снята, уже ждут в будущем году на Венецианском фестивале. Он всегда в числе главных фаворитов. Вы думаете, когда режиссеры распинаются в любви друг к другу, они говорят искренне? Черта с два. Это же самый настоящий спорт, и тут для устранения конкурентов все средства хороши.
      — Тогда вы можете мне сказать, кто в данном случае считается его конкурентом?
      — В Венеции?
      — Это вам виднее где. Казаков немного пожевал сигару:
      — Через пару дней, если вы не против.

      Насчет оператора у Турецкого были серьезные сомнения. А ну как оператор ввиду остановки съемок на неопределенный срок плюнул на все и рванул из России куда подальше? Что ему тут делать, в конце концов?!