- Повыше тебя будет, - ответила она, окидывая его взглядом.
      - В очках?
      - Чего не видела, того не видела. Исхудалый такой. Будто из больницы только что. Хотя и загорелый. Я уж ему с дачи творожку привозила, сметанки. У соседки корова своя. Так до копеечки заплатил, не торговался.
      - Чем он хоть занимался, может, знаете? - приуныл Володя.
      - А ничем. Все ходил где-то, возвращался когда как. Сама-то не видела, мне соседка моя, сколько я ей ни звонила, всегда докладывала: твой дома сидит. Не слышно и не видно. Вот у ней бы и спросили.
      И то... - подумал Фрязин, холодея при мысли, сколько было зря потеряно времени, а полноценный свидетель, много знавшая соседка, сидела дома.
      А за это время был точно так же застрелен еще один человек.
      В столице каждый день убивают. Но столь профессионально - большая редкость. Войдет в историю криминалистики этот выстрел, произведенный через улицу, поверх машин и пешеходов.
      Вот Турецкий уверен: оба убийства совершил один и тот же Вильгельм Телль. Такие стрелки - штучный товар.
      - Она живет в квартире напротив? - спросил Фрязин, посмотрев на часы.
      - Напротив Райка живет. Туда даже не суйся. Она на меня уже в милицию жаловалась. Этот, про которого все время спрашиваешь, уж на что тихий был, а все равно участкового она на него напустила. Он-то ничо мужик, участковый наш. Пришел, документы поглядел, а уж о чем они после говорили, я знать не знаю.
      И снова поджала губы.
      - Так... - произнес Володя, боясь поверить такой удаче. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. - Вы ничего не путаете? К нему приходил милиционер и смотрел его документы? Что ж вы сразу не сказали?
      - А ты не спрашивал. Ну так не нужна квартира-то? А то я симферопольский уже пропустила. Я бы и на неделю отдала... Ой, заболталась я с тобой, а сейчас ростовский прибудет!
      И, махнув рукой, потрусила в сторону перрона, ворча что-то под нос.
      Ничего себе, сказал я себе... вспомнил Фрязин присказку Турецкого. Значит, воспроизводим контуры данного случая. Киллер, прежде чем отправиться на мокрое дело, сначала засветился перед участковым милиционером. Показал ему свои документы! Потом, согласно версии Турецкого, замочил еще одного - аж пресс-секретаря вице-премьера... И это прекрасно зная, что его ищут! А он, Фрязин, которого пожалеть некому, как последний идиот трижды мотался на электричке в Подольск, где по требованию высокого начальства притормаживали южные поезда на Москву, чтобы потом эти старушенции на перроне показывали на него пальцем, как на тихо помешанного, сбежавшего из дурдома.
      Только спокойно. Отрицательный результат, как и провалившаяся версия, - тоже результат (формула самоуспокоения для неудачников).
      Конечно, прежде чем плюнуть и растереть, следует поговорить с милиционером и соседками. Для очистки следовательской совести. И поставить на этом дисциплинированном постояльце жирную точку. Но только завтра.
      Сегодня уже нет никаких сил.
      Генерала Тягунова Сережа увидел впервые, когда тот приехал к ним в полк с инспекторской проверкой от Генштаба. Полковник Романов, он же "батя" смотрел на своего писаря умоляющими глазами.
      "Придумай что-нибудь!" - уговаривала Сережу молодая жена "бати", бывшая официантка столовой Надя, забегавшая к Сереже всякий раз, когда супруг отъезжал в штаб дивизии, что за сорок километров от части. Она прижималась к нему горячим телом, заглядывала в глаза. В полумраке каморки, где обитал Сережа, пахло старыми бумагами. Стены были оклеены вырезками из журналов с томными обнаженными красавицами - репродукции старых мастеров.
      Сквозь закрытые окна с плотными шторами доносился хруст снега с полкового плаца, который чистили солдаты первого года службы.
      Сережа не спешил с ответом.
      - Проверка плановая, - сказал он. - Я о ней узнал раньше, чем был издан приказ. Чего уж так паниковать...
      - Он до смерти боится пенсии, - шептала Надя, прижимаясь к нему еще теснее. - А я? Как представлю его... в пижаме. Или домино забивает... Бр-р. Раньше-то орел был! Как зыркнет, как рявкнет! Нет, я тогда лучше от него уйду.
      Это как пить дать, подумал Сережа, чуть отодвигаясь. К зампотылу уйдет. И будет продолжать бегать ко мне.
      Вообще спать с женой своего командира - явное нарушение воинской субординации. И потому Горюнов компенсировал подобные нарушения излишней предупредительностью к тем офицерам, которых украшал рогами. Перед "батей" после каждого акта прелюбодеяния с его молодой супругой Сережа тянулся навытяжку, ел глазами (впрочем, весьма нахальными), отчего полковнику Романову становилось не по себе. И приходилось указывать подчиненному на чрезмерность чиноподчинения.
      - Отменить ничего я не могу, - сказал он Наде. - Комиссия уже вылетела. Завернуть их обратно на Чкаловский - выше моих сил. Но я даже не хочу стараться! Пусть прилетают. Вопрос в другом - как их встретить? Вопрос вопросов - нужен ли мне твой муж в его нынешнем качестве? Ну отправят на пенсию, пришлют другого. Будет лучше? Словом, пока самолет летит, а это несколько часов с пересадками, надо переговорить с личным составом. Бывают ситуации, когда новая метла хуже облезлого старого веника. К тому же новая метла иногда начинает мести в ненужную сторону. И пока ей укажешь верное направление...
      - Какой ты умный! - ластилась к нему полковничиха.
      - Разбаловал я вас, - вздохнул Сережа, закуривая в постели.
      - Это как же? - заглянула она ему в глаза, приподнявшись на локотке.
      - А вы пользуетесь... Раньше меня все любили без холодильников и лобовых стекол. А теперь - сплошной бартер. Дашь на дашь. И еще таксу установили. Сделаешь мужу звездочку - две ночи. За квартиру в новом доме хоть месяц... А другого оценить не можете - где офицерам дома строят, кроме как у нас? Или зарплату вовремя выдают? А все благодаря мне, моим связям.
      - Благодетель ты наш, - в тон ему подпевала Надя. - Неужто не понимаем? Мужики - придурки, зато мы, бабы, стараемся, как можем отрабатываем. Ты здесь, Сереженька, как в малиннике! Гарем целый. А все недоволен.
      - Чем тут будешь довольным, если мужья ваши того и гляди пристрелят. А чем им плохо? Кормежка в офицерской столовой - как в Кремле при развитом застое. Звания и награды - так и сыплются. Сами, чтобы переспать с женой друга, просят поставить его в суточный наряд. И еще в претензии. А знаешь, чего мне стоит добиться нынешнего благополучия?
      - Откуда? - вздохнула она. - Все только удивляются.
      - Настоящий хозяин тот, кто владеет исчерпывающей информацией и связями, - не без самодовольства сказал Сережа. - На мне все здесь замкнуто, понимаешь?
      - Где нам... - снова вздохнула она и стала собираться.
      Он посмотрел на часы. Скоро вернется "батя" из штаба дивизии.
      Просил, поди, чтоб заступились перед комиссией. Стелил соломку, не зная точно, где споткнется и упадет. А надо, чтобы не упал вовсе.
      В этом все дело...
      Самолет с комиссией прилетел только вечером. Пока летели, пока их везли на вездеходах через снежные завалы по лесным дорогам, Сережа успел договориться кое с кем из офицеров о поддержке "бати". Пришлось кое-что пообещать.
      Гостей уложили баиньки, постелив в лучших номерах здешней гостиницы, срочно отремонтированных к их приезду.
      А утром, солнечным морозным утром, когда снег искрится, а темно-зеленая тайга буквально притягивает углубиться в ее заросли, членам комиссии предложили: пока, мол, расчищают дороги до огневого городка и танкодрома, не желаете ли поохотиться? На тех же кабанчиков, из коих после получается преаппетитный шашлычок.
      Поскольку это предложение поступило еще до завтрака, то члены комиссии воспротивились не очень убедительно. Тем более что все уже было готово. Егеря были уже на месте, стояли на номерах, розвальни с лошадьми, единственный вид транспорта при здешних заносах, - под окнами, а ружья, которые приберегались для подобных мероприятий, уже были очищены от смазки.
      Генерал Тягунов сурово посмотрел на полковника Романова. Он был наслышан про здешнюю охоту, про шашлыки из кабанятины и настойки на здешних травах и оленьих пантах. Коллеги, прилетавшие сюда ранее, только хвалили здешнее гостеприимство, умалчивая о боевой и политической подготовке.
      Генерал видел, что прочие члены комиссии уже готовы идти на охоту. Полковник смотрит заискивающе, не желает, поди, на пенсию.
      Страшно идти, по сегодняшним временам, на заслуженный отдых. Как будто проваливаешься в яму, из которой уже не выбраться. Все, кто прежде тянулся перед тобой, тебя уже не замечают. А то и норовят лягнуть при случае...
      Черт с ним, пусть старается, пусть выслуживается. Посмотрим, как у него это получится. Но боевую и политическую проверим потом на все сто! И уж тогда - держись, если что не так!
      На охоте всем распоряжался молодой парень в офицерском белом полушубке, ладно сидящем на его подтянутой фигуре. При нем рация, по которой он покрикивал на егерей и оцепление.
      Все беспрекословно ему подчиняются, включая полковника Романова.
      Члены комиссии с недоумением переглядывались: кто такой? Но, надо признать, мероприятие организовано безупречно. Все было предусмотрено, включая термосы с черным кофе и аппетитные бутерброды с салями, невесть как попавшей в здешнюю провинцию. В министерском буфете не видели ничего подобного.
      Кабан выкатился, проваливаясь в глубоком снегу, прямо на номер, где стоял генерал Тягунов. Собаки заливались от злости. Прервав размышления, генерал вскинул карабин.
      - Номер четвертый! - кричал по рации молодой, срывающийся голос. - На тебя бежит кабан! Уснул, что ли?
      - Да погоди! - вскипел от негодования, смешанного с охотничьим азартом, генерал Тягунов. - Подпущу поближе...
      Сережа Горюнов опустил бинокль и усмехнулся. Вот мы и на равных, мой генерал! Раз уж проглотил мое хамство, куда теперь денешься.
      Проглотишь и все другое...
      Генерал выстрелил. Перекрестие прицела дернулось вверх и в сторону, исчез из поля зрения черный загривок кабана, зарывшегося в снег после удара пули. Во вскинутые прицелы и бинокли видны были брызги крови на снегу. Ай да генерал!
      И уже бегут к мертвому кабану со всех номеров подчиненные. Спешат отметиться. Им уже не до лая собак, продолжающих гон.
      А сам генерал смотрит не насмотрится на поверженного красавца. Давно он не переживал подобного волнения в крови. Вот что делают охотничьи забавы с сильным мужиком, вот что делают пробудившиеся первородные инстинкты!
      Будто вернулась к нему острота ощущений забытой уже молодости.
      - Прекрасный выстрел! - возбужденно говорят сбежавшиеся члены комиссии. - Поздравляем, Геннадий Матвеевич!
      Но самого генерала сейчас больше интересует, что скажет этот молодчик в белом полушубке, перепоясанном офицерским ремнем.
      - Куда? - кричит он на членов комиссии. - Куда, мать вашу так! Почему покинули номера? Вон другие кабаны и олени! На вас гонят! А ну на место!
      Только сейчас все замечают - гон идет вовсю. И молча, беспрекословно, возвращаются на свои места. И трещат новые выстрелы, прерывая лай собак.
      Тягунов с интересом посмотрел на этого молодца. Вон как покрикивает на старших офицеров. Кто он - штатский, простой егерь?
      Но так ничего и не спросил о нем генерал. Он был признателен ему за то упоение, которое только что испытал. Хотя самое "упоительное" было впереди.
      Потом была сауна с переходом в русскую баню с веничками и обжигающим паром. И опять этот молодчик оказался на высоте.
      Уж как он хлестал распаренные телеса московских начальничков! Будто отыгрывался на них за всех подчиненных, кои когда-либо мечтали вот так "утюжить" своих отцов-командиров.
      А те только блаженно охали и требовали наддать еще и еще, как женщина, которой повезло с любовником.
      И опять вопрос: кто он такой? В бане - все принцы. Ни тебе погон, ни тебе документов. Все в форме Адама.
      А интерес к личности молодчика нарастает...
      После баньки, известное дело, пожалте к столу. Чем Бог послал. А на сегодня Бог послал много чего, все больше скоромного, что только в московских ресторанах и увидишь. А главное - разносили эту снедь пригожие молодки крутого замеса в соблазнительных халатиках, потяни за поясок - сами распахнутся.
      И опять помалкивает строгий председатель комиссии, хотя понимает, к чему все идет. Сам распорядитель, как и все присутствующие, сидит распаренный, завернутый в простыню, угощает... А на столе-то, на столе! Куда там московским ресторациям! Дымящаяся кабанятина, недавно еще бегавшая и сейчас издающая такие ароматы. А уж здешние грибочки плюс мочености-солености-копчености... И все несут румяные молодки, коим уже запросто можно, после третьей-четвертой рюмашки, положить руку пониже талии.
      Ну чего душе угодно - все есть!
      Потом оказывается все, да не совсем. Ибо наш распорядитель уже достает откуда-то гитару, и проснувшийся захмелевший было старенький "батя" просит:
      - Давай, Сережа, мою любимую! Знаете, как он поет? Ко мне в полк прибыл прямо из консерватории этой, а после прямо из аэропорта, когда дембель пришел, ко мне снова прибежал - не могу, говорит, жить без полка!
      Гости переглянулись. Да уж настолько все набрались да расчувствовались, что больше вопросов по поводу статуса тамады ни у кого не возникало. Больше того, как запел он своим проникающим до самых печенок голосом: "Ой, мороз, мороз..." - многие прослезились, стали подпевать, а когда спел, полезли к нему целоваться-обниматься. Ну уважил так уважил!
      Даже сам генерал Тягунов не удержался и выпил с Сережей на брудершафт. И другие члены высокой комиссии решили не отставать от начальства. Все потянулись к нему, расплескивая из своих рюмашек.
      А Тягунов, которому Сережа уже как родной стал, начал показывать ему свои семейные фотографии, которые достал из бумажника.
      Вот это его сын, только что закончил училище, лучший курсант. А это его молодая жена, только что поженились, на сочинском пляже, куда ездили отдыхать. Генерал жалуется:
      - Ведь все дороги открыты! Нет, не хочет служить при мне, ни в какую. Желает, как его дед, армейскую лямку тянуть. Романтику ему подавай. И невестка эта... Фотомодель. Капризная, своенравная и тоже строптивая, не приведи Бог.
      - А давай их ко мне! - говорит пьяненький "батя", обняв генерала за плечи. - Тут этой романтики, не говоря уж об экологии, - хоть жопой ешь! Как, Сережа, сделаем?
      И опять переглядываются гости. Всесильный он, что ли, этот Сережа?
      А он тем временем разглядывает невестку генерала на фото. В одном купальнике, стройная, улыбающаяся.
      Едва оторвался, так засмотрелся.
      - А... Да можно. Сделаем. В лучшем виде их примем...
      Все рассыпалось на глазах. Когда мне принесли акты баллистических экспертиз, я готов был провалиться сквозь пол на глазах Славы Грязнова. Ничего похожего. То есть там и там винтовка Драгунова. И схожий почерк убийства. Но сами винтовки, из которых произведены выстрелы, - разные.
      Это что же - ждать, пока снова кого-то убьют подобным образом, чтобы выявить некую закономерность? Нужно впрягаться в трудоемкую работу. Оба потерпевших были знакомы с Сергеем Горюновым. Весьма интересная деталь, но туманная. Следует прояснить ее, выяснить: отчего такое совпадение?
      А тут еще прибежал Фрязин с последними новостями с перрона Курского вокзала. Оказывается, подозреваемый, то есть жилец Марии Авксентьевны, за день до убийства Салуцкого мирно беседовал с участковым милиционером и даже предъявил ему свои документы.
      Хоть стой, хоть падай... Во-первых, Александр Борисович, спросим себя, любимого, отчего мы с маниакальной последовательностью, переходящей в шизофреническое упорство, числим этого дяденьку в подозреваемых? Чем он перед нами провинился? Что у нас есть на него, кроме пресловутой, хотя и знаменитой, интуиции?
      Я старался не смотреть в глаза Славе. А он мне как мог сочувствовал.
      - Может, допросить Горюнова? - спросил Слава. - У него вид, как будто он следующий. И не знает, где спрятаться.
      - От него не спрячешься, - угрюмо сказал я. - В толпе, среди оравы телохранителей киллер его увидит и пристрелит с колокольни Ивана Великого. Неужели непонятно?
      Грязнов пытливо посмотрел на меня.
      - Означает ли сие, что всех предполагаемых потерпевших следует передать под опеку президента? - усмехнулся Грязнов.
      - Это означает лишь то, что следует по-быстрому переговорить с Костей Меркуловым, - пожал я плечами. - Подумать, в каком направлении вести следствие. Пусть болит голова у нашего руководства.
      - Так что мне делать? - спросил бедный Володя, не вовремя высунувшийся со своими новостями насчет участкового. - Продолжать поиски свидетелей? Сделать фоторобот этого подозреваемого, жильца то есть?
      - Именно так, - сказал я.
      - Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока начальство решит, в каком направлении продолжать следствие, как жить нам дальше, - назидательно произнес Слава.
      - Зачем ждать? - Я открыл сейф. Там как раз такого случая дожидалась нераспечатанная бутылка коньяка.
      Слава, ясное дело, оживился. Володя, напротив, затуманился, как красная девица.
      - Ты же не пьешь? - спросил его Слава. - Тем более на работе. Так что не жди, не стой в ожидании, пока твой начальник надерется, чтобы составить на него компромат. Иди и составляй фоторобот этого жильца по показаниям свидетелей. А когда протрезвеем, покажешь, что у тебя получилось.
      Володя посмотрел на меня, индифферентного, и вышел.
      Мы молча разлили по стаканам и выпили. Потом замерли в блаженном ожидании, пока тепло растечется по жилам.
      - Может, пощупать Горюнова? - спросил Слава. - Должны быть у него какие-то подозрения насчет убийцы. Малый явно перетрухал, хоть и помощник замминистра обороны. Убили парочку его приятелей. Общественность замерла в ожидании - кто следующий? И при всем этом все смотрят на него. Следующий именно он. В таких условиях люди соображают куда шустрее, чем обычно.
      - Более трех минут я его не выношу, - сказал я.
      - Стареем! - объяснил Слава и снова налил в стаканы. - Становимся нетерпимы к потенциальным жертвам.
      - Да кому он нужен... - отмахнулся я.
      - Плохо дело, - покачал головой Грязнов. - Раздражаемся. Озлобляемся. А я бы, кстати, не спешил отметать эту версию. Ой, не спешил бы.
      - Что-то непонятное, - вздохнул я. - Стреляет как профессионал высшей пробы, а ведет себя непредсказуемо, как новичок. Если верна эта версия.
      - И это означает... - поднял Слава указательный палец. - Что?
      Мы переглянулись.
      - Что его специально не готовили, - сказал я. - Просто очень хороший стрелок. И только.
      - Значит, инструктировать его было некому, - добавил Слава.
      - Одинокий волк? - спросил я.
      Мы уже не отрываясь смотрели друг на друга.
      - Черт его знает! Словом, не киллер в прямом смысле этого слова. Тот бы себя так не повел, - заключил Слава. - Ну, еще по одной?
      - Потолкуй с Горюновым, - сказал я, после того как мы выпили. - Что-то там не так. Прибежал ко мне искать защиты, представляешь? Хотя его шеф мог бы выделить ему в охрану целый батальон спецназа.
      - Есть чем гордиться, - хмыкнул Слава. - Значит, до сих пор производим впечатление, пусть даже обманчивое.
      В это время зазвонил телефон. Я мельком взглянул на себя в зеркало, машинально поправил то, что называю прической, как если бы абонент мог меня увидеть, и только после этого снял трубку. Не дай Бог, Костя Меркулов! Как всегда не вовремя...
      Но это был не он. Это был давешний портье из гостиницы "Мир" по фамилии Бычков.
      - Я кое-что вспомнил, - сказал он. - Может, это и пустяк... Но вы сами сказали, чтобы я вспомнил все, что покажется странным.
      - Ну-ну, - сказал я, подмигнув Славе. Мол, еще один чайник на проводе.
      - Знаете, все спешили, метались, переговаривались, когда это произошло. А один человек... кстати, я его больше не видел, вел себя не как все.
      - А в чем это выражалось? - поинтересовался я. - Может, он был просто пьян?
      - Пьяных я вижу сразу, - сказал Бычков. - Этот... как вам сказать... тоже шел на выход, чтобы посмотреть вместе со всеми... Но как будто это мало его интересовало. Шел не спеша, поглядывая на себя в зеркало. Как, мол, выглядит. Все спешили, обгоняли его или, наоборот, спешили назад в гостиницу. Оживленно друг другу рассказывали. Хватались за головы...
      - Понятно, - сказал я. - Потом вы его видели? На другой день, к примеру.
      - К сожалению, не запомнил. Не до того было, понимаете. Вы будете смеяться, мол, начитался детективов. Но даже тогда, в этой суматохе и толчее, он показался...
      - Не как все, - подсказал я.
      - Именно так. Вы же сами просили рассказать, если вспомню что-нибудь необычное.
      - Так-так. И какой же он был? Что необычного?
      - Пожалуй, он выделялся ростом. Был высок, хотел я сказать.
      - Как здоровье швейцара, кстати говоря? - спросил я, переглянувшись со Славой.
      - Швейцара? - переспросил Бычков.
      - Ну да, вы говорили, что у него температура.
      - Завтра обещал выйти. Вы думаете, он что-нибудь знает?
      - Ничего я не думаю, - зевнул я прямо в трубку. - Вы говорили, что человек болен. Вот я и хотел узнать, как его самочувствие. И спасибо за звонок.
      - Кажется, я только зря отнял у вас время, - произнес он извиняющимся тоном.
      - Отнюдь, - сказал я. - Наоборот, ваши сведения очень важны, сейчас я подошлю в гостиницу своего помощника, он запишет ваши показания.
      - Он обратил на него внимание, поскольку клиент был высокого роста? спросил Слава, едва я положил трубку.
      - Вроде того... Старичок, тебе не кажется, что слишком много в этой истории косвенного, случайного, необязательного, а? Как никогда.
      - Высокий рост, - продолжал он. - Хоть это совпадает. Плюс непрофессиональное поведение при высокопрофессиональной стрельбе.
      Я вызвал к себе в кабинет следователя Могилинца, члена моей бригады, и попросил его съездить в гостиницу допросить Бычкова.
      - Что-то Костя давно не звонил, - сказал я. - Сидишь тут, как на чемоданах, тебя уже, возможно, отстранили, а ты еще о чем-то размышляешь...
      - Позвони ему сам, - сказал Слава. - Стесняешься, что ли? И все как есть скажи. Или мы работаем, или отдыхаем! Пусть скажет.
      - Сам, поди, ждет, что и как, - сказал я. - Значит, что мы имеем? Рост - высокий, меткость - еще выше. Может, это олимпийский чемпион по стрельбе, которого позабыли-позабросили, а он в отместку подался в криминальные структуры?
      - Вот ты бы туда подался, будучи олимпийским чемпионом? - спросил Слава.
      - Разве что от скуки, - пожал я плечами. - Но ты мне не ответил.
      - А что тут отвечать? - развел он руками. - Сам сказал, хотя тебя еще не отстранили, - непрофессиональное поведение при профессиональной стрельбе. Или это мои слова? А структуры бы это не допустили.
      - Есть еще вариант, - сказал я. - Использовали и ликвидировали. Потом ликвидировали того, кто ликвидировал. Черт знает что...
      - Это они сделали бы сразу после убийства Салуцкого, - серьезно и трезво сказал Слава. - Помнишь, я о деле Звонарева рассказывал?
      - А может, им понравилось, - настаивал я. - Здорово у него с банкиром вышло. Решили еще попробовать. Стрелок-то какой!
      - Все понял, - сказал Слава, придвигая к себе лист бумаги. - Значит, надо выяснить в Федерации стрелкового спорта, кто бы это мог быть. Что еще?
      - Не забудь про рост, - подсказал я. - И узнай по моргам, не попадался ли им мужчина высокого роста, убитый в последний день-два. Тут могут по-всякому, но наверняка - пырнуть, удавить, отравить.
      - Тоже не просто, - вздохнул Слава. - Любой киллер, когда берется за столь ответственное дело, подозревает, что от него захотят избавиться. И потому всегда начеку. Но если что-то подходящее есть - молодой, высокий, сухой, загорелый... так? Сравним с фотороботом, если он получится.
      - Здорово начинаешь соображать, - сказал я. - Ну а еще какие-нибудь светлые мысли приходят в твою голову?
      - Мои сосуды расширились настолько, - сказал Слава, - что я уже перестаю понимать, зачем нам все это надо. Пусть "старший брат" возьмет это на себя.
      - Они висяков не любят, - сказал я.
      - А кто их любит? - заскучал Слава. - Только желтая пресса.
      - Может, сами позвоним Косте? - спросил я. - Так, мол, и так. Сидим, как мокрые вороны под дождем критики средств массовой информации, и обтекаем.
      - Мне, кстати, уже звонили из известных тебе газет, - сказал Слава. Такие радостные. Как же, еще одно заказное убийство, которое нашим славным органам не по зубам.
      - Пошли они... - сказал я.
      - Они-то пойдут. И просить не придется. А нам что дальше делать? снова занудил Слава.
      - Так звонить или не звонить? - снова спросил я.
      - Сначала пожуй что-нибудь, - ответил Слава. - Он запах через трубку распознает. И почти всегда угадывает.
      - У меня не угадает, - сказал я, набирая номер.
      Костя был на месте. Сразу снял трубку, будто ждал моего звонка.
      - Чего-нибудь нашли? - спросил он вместо приветствия.
      - Кого-нибудь еще замочили? - ответил я вопросом на вопрос. И почти явственно увидел, как он сморщился. Не от запаха, нет, который, согласно уверениям Грязнова, передается по проводам.
      - Еще нет, - сказал он. - Но что-то в воздухе накапливается. Многие звонят, интересуются, как идет следствие. А вы, значит, тем временем бражничаете...
      - Кто звонит? - спросил я. - Банкиры? Финансовые воротилы?
      - И те и другие. Включая пресс-атташе. Тебе фамилии нужны?
      - Значит, рыльце у них в пуху... - сказал я. - А мы вот тут с известным тебе сыщиком Грязновым поправляем здоровье и недоумеваем, почему нас до сих пор еще не отстранили за профнепригодность.
      - Это за нами не заржавеет! - в тон мне ответил Костя. - Фоторобот готов? Насчет баллистической экспертизы я уже слышал. А фоторобот?
      Откуда он взял, что мы его готовим? Ведь слова не сказал на этот счет. Мы переглянулись с Грязновым. Он округлил глаза. Что означало: сам впервые об этом слышит, хотя вряд ли он знал, о чем речь.
      - Все будет в порядке. Только вот знать бы точно - убийца ли жилец одной старушки или ко всему этому отношения не имеет.
      - Займись этим сам, - жестко сказал Костя. - Эта история на контроле у генерального. Ты понял?
      Мы поняли. Иначе и быть не могло. Все встали на уши. Косте нужны не формальности, мол, стараемся, фоторобот готовим. Последнее убийство получило слишком скандальную огласку. Пресс-секретаря вице-премьера подстрелили прямо на территории "Белого дома". Это что ж дальше будет? закатывали глаза популярные телеведущие.
      А мы тут бражничаем.
      - Намек понял, - сказал я Косте.
      Слава глядел на меня.
      - Поехали! - сказал я ему, положив трубку. - Нас бросили прямо в водоворот событий, не нами развязанных, теперь будут спорить: выплывем или нет.
      Он смиренно кивнул, чувствуя себя виноватым.
      - Поехали, - согласился он, с трудом поднявшись из-за стола. - Только куда?
      - Пока не знаю. Там сообразим...
      Только в дороге я сообразил, куда собрался ехать. К тому самому участковому, про которого рассказывала Фрязину старушка. Уж у него-то глаз наметанный. Уж он-то, наверное, сразу почуял недоброе.
      У кого как, а у меня образ советского участкового целиком навеян советскими фильмами про нашу доблестную милицию.
      Каково же было мое удивление, когда я встретил Володю Фрязина у порога служебной квартиры, где обитал искомый объект, совершенно грустного и потерянного.
      Он ничуть не удивился, заметив нас, и приложил палец к губам.
      Мы прислушались. Даже шумовой фон, присущий центру нашей столицы, не мог заглушить храп, доносящийся из-за двери.
      - Отдыхает человек, - сочувственно сказал Слава. - Вон как славно храпит. Можно сказать, душу выкладывает после трудового дня и двух, не меньше, стаканов "Брынцаловки".
      У Славы глаз наметанный, слух обостренный, нюх стопроцентный, как и положено опытной ищейке, поэтому я не стал перечить.
      - И давно тут стоишь? - спросил я Фрязина.
      - Да вот как от вас уехал, с тех пор и стою, - ответил он, деликатно отводя нос в сторону от начальственных запахов.
      А я, в свою очередь, подумал, что как раз хорошо, что мы с храпящим окажемся примерно в одной кондиции. Легче будет понять друг друга, что пойдет на пользу делу. И в то же время слегка позавидовал Володе как единственному трезвому участнику переговоров трех выпивших сыскарей, пытающихся составить фоторобот неизвестно кого, поскольку до сих пор нет ни малейшего свидетельства причастности этого "высокого, сухого и загорелого" к убийству двух лиц.
      - Долго мы тут будем стоять? - спросил Слава, слегка качнувшись.
      Вопрос был резонным. Мне тоже надоело смотреть, как Володя нажимает и нажимает на кнопку звонка.
      Я пнул ногой дверь. Она туго, но поддалась. Переглянувшись, мы нажали на нее. Наконец в образовавшемся просвете я увидел лежащего сотрудника милиции, издающего уже не храп, а многоэтажные выражения.
      В коридоре стояла молодая истощенная женщина с ребенком на руках, которая безучастно смотрела, как мы пытаемся вломиться в ее квартиру, в то время как ее супруг самоотверженно пытается перекрыть нам путь своим телом.
      Я не буду приводить подробности, как и какими средствами мы приводили в чувство бессмертную душу участкового, дабы потенциальный наш противник не узнал нашу методику и не воспользовался ею.
      Когда участковый Антипенко Николай Иванович окончательно пришел в себя, то оказался молодым, светловолосым старшим лейтенантом в наилегчайшей весовой категории (что и позволило нам открыть дверь, несмотря на его пассивное сопротивление).
      Он начал было выступать по поводу неприкосновенности жилплощади, а потом, махнув рукой, отправил жену Люсю за пивом.
      Все это время Слава, переживая, сочувственно следил за перипетиями его возвращения в нормальное состояние, а потом задал наводящий вопрос:
      - Коля, ты был в квартире Бодуновой, дом возле Склифа, когда тебе пожаловались на снимавшего там квартиру жильца?
      - Был, - сокрушенно мотнул головой Коля Антипенко, пытаясь накормить ребенка из ложечки какой-то молочной кашей. - Был и строго указал.
      - Документы его смотрел? - спросил я.
      - Смотрел. Ничего особенного. Настоящие. А что?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.