Фридрих Евсеевич Незнанский
      Серия "МАРШ ТУРЕЦКОГО"
      Отмороженный
      (1997)
      Когда раздался телефонный звонок, мы с женой замерли и в упор посмотрели друг на друга. Тем более что это не составляло никакого труда.
      - Ты же говорил, что отключил телефон! - возмутилась она.
      - А разве не ты собиралась его отключить? - огрызнулся я, откидываясь на спину.
      - Наверняка твой Меркулов, - сказала она, отворачиваясь.
      Черт знает что. Никакой личной жизни. Было позднее утро, те самые полчаса перед тем, как проснется дочка и когда мои возможности начинали совпадать с ее желаниями. Вечером я валюсь с ног, мне бы добраться до подушки, а рано утром Ирина ни о чем таком не желает слышать.
      Потом проснется дочка - и пошло-поехало...
      Что касается Меркулова, то на него похоже. Дозвонится, даже если отключить телефон. И всегда не вовремя. Возлежу ли я в ванне или нахожусь в позе орла на отечественной сантехнике.
      И еще недоволен, если не подхожу сразу.
      Пришлось встать, накинуть на плечи простыню и тащиться в коридор. (Жена запретила ставить аппарат у изголовья. И правильно, вообще-то говоря.)
      - Александр Борисыч! - начал Меркулов, своей начальственной интонацией выражая недовольство. - Долго спите.
      - Компенсирую недостаточность своего должностного оклада, - ответил я.
      - Тебе не звонили вчера из Минобороны?
      - Только их мне не хватало. - Я вздохнул. - Опять генералы-дачестроители?
      - Угадал! - злорадно сказал Меркулов. - Твой любимый генерал Тягунов, на которого ты дело вел. Хочет с тобой пообщаться. И только с тобой.
      - Зря я его не посадил, - сказал я. - Хоть бы дал теперь выспаться. И потом, чем занимается у нас военная прокуратура? Все эти дела их подследственности.
      - С ними все согласовано. Тягунов хочет иметь дело только с тобой. Очень ему понравилось, как ты под него копал. И почти посадил. Уже две смены белья и вещмешок сухарей приготовил... Такое не забудешь.
      - Ладно, будет издеваться-то, - пробурчал я, начиная поеживаться от холода.
      С Тягуновым как получилось. Дача стоила миллиард, не меньше. Три этажа, подземный гараж, со всеми делами. Был я там. Походил, посмотрел, полазил. Один раз - официально: производил обыск и осмотр помещения с санкции Константина Дмитриевича Меркулова, другой раз навестил этот замок частным образом. В первый раз, когда я делал замеры, солдатиков успели куда-то отослать. Вокруг меня были сплошь ухмыляющиеся рожи штатских строителей. Во второй - служивые, сплошь дембеля, были на месте.
      Закончат дом - поедут домой. Такая формулировочка.
      Лично я в этом доме жить бы не стал. Это сколько надо народу, чтобы содержать в чистоте комнаты? И сколько замков, запоров, собак и телохранителей? Потом понял, в чем тут дело. У соседа, генерал-лейтенанта, - дача двухэтажная. С бассейном. И твоя жена, поди, каждую ночь нашептывала: негоже тебе, генерал-полковнику, замминистра, иметь такую же. А как же субординация? У него две звезды на погоне, и этажа два. У тебя три звезды. Значит, этажей - не меньше трех. Попробуй сошлись на офицерскую честь и достоинство - запилит насмерть. Как она в глаза будет смотреть соседней генеральше? Будто муж у нее не генерал-полковник, а просто полковник. Можно сказать, разжалованный.
      Солдатики ни на что не жаловались. Скорее бы домой. И потом, тут лафа. Ни нарядов, ни строевой. Кормят от пуза. Сама генеральша, когда приезжает, пироги собственной выпечки привозит. Нестарая еще. В теле. Бывает, зовет с собой Мансура, ефрейтора, домой - помочь шторы повесить или мебель передвинуть. Мансур возвращался, отмалчивался, а когда она снова приезжала, краснел, если на него поглядывала.
      Но не за этим я туда ездил. Плевать мне на личную жизнь третьей жены генерала. Да хоть десяток их у него. Я больше в процентовки и наряды смотрел, рассеянно прислушиваясь к тому, что мне нашептывали.
      А нашептывали все громче и настойчивее. И все больше штатские строители - прорабы и бригадиры. Особенно когда стали им задерживать зарплату. Мода такая по стране пошла - не платить. Нет денег - и точка. Эпидемия, можно сказать. Как круговая порука у банкиров и работодателей.
      Тут у мужиков языки и развязались. Солдатикам все равно, а этим семьи кормить. Это что ж, говорили, деется? Частное дело, наличными платил, а теперь, говорит, банк перестал выдавать. Врет, поди? Нельзя ли проверить? Так у него спросите, говорю. Я за другим к вам на семьдесят девятый километр Минского шоссе мотаюсь. Вот откуда у него вообще деньги взялись, которыми он вам раньше исправно платил? Оклад у него - тьфу, вы, ребята, на него вкалывая, вдвое больше имеете. Что никак не согласуется с законами школьной арифметики.
      Конечно, не надо было им это говорить, но как иначе стимулировать дачу ими правдивых показаний, я не знал. Ворюга, соглашались мужики. Но мы-то ничем не лучше. При развитом застое весь народ был несуном и грызуном. Дырки в заборах все шире и шире разгрызались. Хоть на танке выезжай. Только сколько там возьмешь? Сейчас куда лучше условия. И дыры этой в заборе не надо. А уж возможности, не говоря о потребностях... Так что мы, господин следователь по особо важным делам, товарища генерал-полковника не столько осуждаем, сколько им восхищаемся. Большому кораблю, сами знаете, какое плавание. Так что не взыщите. Поговорить можно, но о протоколе даже не мечтайте. А этот дом - что дом? Как построился, так и развалиться может. Особенно если подпалить с четырех углов. Включим ему счетчик, куда денется...
      И все же я докопался, несмотря на сочувственный нейтралитет рабочего класса и грезящего о дембеле воинства. Все то же - торговля подержанными машинами, доставленными из Германии. Даже скучно стало. Осталось только напрямую спросить прославленного полководца, откуда у него такие денежки, предъявить ему обвинение и подшить к делу обвинительное заключение.
      И вдруг на другой день снова звонок. Как всегда, не вовремя. Опять я повздорил с женой насчет того, кто не отключил телефон, опять она ополчилась на мерзкую привычку Кости Меркулова звонить ни свет ни заря. Но на этот раз голос был незнакомый. И очень жизнерадостный. Скорее даже какой-то жизнеутверждающий. Оказалось, помощник генерала Тягунова господин Горюнов Сергей Андреевич.
      - Вы ведь хотели переговорить с Геннадием Матвеевичем, не так ли? спросил он.
      - Не переговорить, а доставить приводом на допрос, - довольно резко поправил его я.
      В гробу я видел всех этих генеральских помощников, звонящих в момент супружеской близости!
      - А вы не желали бы для начала переговорить с его банкиром Савранским Борисом Львовичем, владельцем коммерческого банка "Сатурн"? спросил он еще более приподнятым тоном.
      Я поперхнулся. Всего можно ждать от наших генералов, но о том, что они даже имеют собственных банкиров, я слышал впервые.
      - Не расслышал ваше звание, Сергей Андреевич, - сказал я, чтобы что-то сказать.
      - Я штатский, - весело откликнулся он. - Можете просто - Сергей. Так что скажете насчет вашей встречи с Борисом Львовичем, которую он уже запланировал на завтра с двух десяти до двух двадцати?
      Это была наглость. Банкир, видишь ли, уделил мне время - десять минут! И небось подсчитал, какие от этой благотворительной акции понесет убытки.
      - Я могу вашего банкира вызвать к себе в следственную часть повесткой! - вспылил я, и жена осторожно погладила, успокаивая меня, по голому плечу.
      - Не вызовете, - от души развлекался генеральский помощник. - Могу поспорить на сотню баксов. Или даже на три.
      - Которые вам выделит ваш банкир? - усмехнулся я.
      - Ну, - произнес он голосом жлоба, разговаривавшего с лохом, потом спохватился и снова перешел на официальный тон, который ему нелегко давался. - Так что передать господину Савранскому?
      - Что я жду его в это же время у себя в следственной части Генпрокуратуры. И продержу у себя столько, сколько сочту нужным.
      И бросил трубку.
      - Ты, папа, злой! - приоткрыла дверь моя четырехлетняя дочь Ниночка. Я тебя такого больше любить не буду. - И топнула красным крохотным башмачком.
      Жена поспешила к ней.
      - Пойдем, Нинуля, я надену тебе новое платье.
      - А почему вы раздетые? - поинтересовался наш несмышленыш.
      Ответа не последовало. Жена прикрыла за собой дверь, подмигнув мне напоследок.
      Я стал собираться на работу и только вдел левую ногу в штанину, раздался звонок. Так и поскакал к телефону на одной ноге, чертыхаясь и проклиная свою невезучесть.
      Это конечно же был Меркулов.
      - Что ты делаешь завтра с двух до двух двадцати? - спросил он.
      - С двух десяти, - неожиданно поправил его веселый голос давешнего помощника генерала, подключенного Костей к нашему разговору.
      - С двух до двадцати минут третьего я собираюсь плевать в потолок! зло сказал я. - А что?
      - А то, что в это время ты должен прибыть в офис господина Савранского, - сказал Костя сквозь зубы, - этого, надо отметить, заслуженного и весьма занятого человека, чтобы выслушать все, что он собирается тебе сказать.
      - Это что? Указание по следственному делу? - спросил я. - Тогда попрошу в письменном виде.
      Я положил трубку на рычаг и задумался. На Костю, вообще говоря, все это не похоже. В чинопочитании никогда замечен не был. Вряд ли "новые русские", вернее говоря, новые хозяева жизни пользуются у него таким авторитетом. Значит, на эту встречу стоит пойти. Хоть из любопытства.
      Я бы и так пошел, если бы не самоуверенность этого господина. Как его там... Ну да, Горюнов Сергей Андреевич. Из молодых, судя по наглому тону, и очень нахальных.
      Ясно, что генерала всеми силами хотят отмазать. Посмотрим... Хотя, положа руку на сердце, не очень мне все это нравится. Ну то, чем я занимаюсь в настоящее время. Генерала можно посадить. Или отправить на пенсию. Но дом-то будет стоять! И неплохой дом. И в нем будут жить люди. Даже если его конфискуют. Пусть другие, но жить-то будут! Может, дети-сироты, может, беженцы из Чечни. Какая разница.
      И все забудут или не захотят знать, как и кто этот дом построил, вот ведь что. Или вот машины, которые он вывез из Германии на продажу. Ведь классные машины. Хотя и подержанные. Ну пусть кто-то на них наживается, пусть. Но хороший водитель, понимающий в них толк, будет доволен, не так ли? Машина надежная, значит, меньше будет аварий и катастроф. Плохо ли? Сколько жизней спас генерал Тягунов этими автомобилями из Германии?
      Вот какая странная философия меня обуяла.
      Пожалуй, пора переквалифицироваться в адвокаты. Такую бы речугу в суде закатил. Присяжные бы плакали. Прокурор бы шмыгал покрасневшим носом. А проблемы загазованности наших городов? Ведь эти машины экологически выдержаны, как идеологически были выдержаны старые большевики, господа присяжные заседатели...
      С таким настроением за расследование дела лучше не браться. До суда не дойдет, следствие завершится прекращением дела. Но в любом случае мне интересно, что скажет этот банкир Савранский?
      Просто интересно. Личный банкир генерала. Подумать только.
      У президента и премьера есть личные врачи, а у этого - личный банкир. Наверное, вместе делали деньги при поспешном выводе наших войск из Германии. (И чем поспешнее, тем больше денег?)
      Но опять же, если время все расставит и рассудит, то кому потом будет плохо от того, что успешно, на общее благо заработает коммерческий банк, пусть даже основанный не самым законным образом?
      Короче, на другой день я поехал к Савранскому. А куда денешься.
      Савранский принял меня не сразу, сначала из-за дверей до меня доносился его басистый голос, когда он по-английски говорил с кем-то по телефону, ржал, слушая, наверное, анекдоты из-за океана. Что, кстати говоря, скоро подтвердилось. Когда я вошел к нему, он как-то сразу сощурился и на протяжении всего нашего разговора то и дело щурил глаза, словно прикидывал мне цену или подозревал в чем-то нехорошем. При этом курил толстенную сигару, которая посыпала его вздутую под напором живота манишку пеплом.
      - Хотите анекдот? - спросил, рассматривая после рукопожатия свою влажную пухлую руку. - Мне только что передали из Бостона. Значит, приходит "новый русский" к старому еврею и говорит: папа, дай денег на "мерседес"... - И сам же громко засмеялся, закашлялся, не выпуская сигару изо рта, отчего на манишку просыпалось довольно много пепла.
      Я вежливо улыбнулся. У толстосумого свои анекдоты, у нас - свои. Про толстосумов. Но рассказывать ему пока не буду. Вот вызову, если понадобится, повесткой к себе в следственный отдел - тогда и расскажу.
      - Ну да, вас больше интересует, кто дал генералу Тягунову баксы на его дачу, - поскучнел он. - Я дал. В кредит.
      - Сколько? - спросил я.
      - Миллион. Или больше, уже не помню. Но можно посмотреть в файл. Или, если хотите, вам покажут на этот счет всю документацию. Поверьте мне, там все чисто. Не подкопаетесь.
      - Вы любому дадите такой кредит? - спросил я.
      - Конечно нет! - обиделся он. - Вам, к примеру, не дам. И не просите.
      - Я и не прошу, - обиделся я в свою очередь.
      - Вот и хорошо, - кивнул он. - Теперь вам все ясно?
      И взглянул на часы - огромные, напольные, отсчитывающие время с бронзовым звоном. Торопится. Ничего, потерпит...
      - Все-таки бумаги я бы посмотрел, - сказал я.
      - Ноу проблем! - пожал он плечами, по-прежнему не обращая внимания на пепел, толстым слоем покрывший его прикид. Наверно, есть кому отряхнуть и почистить.
      Он нажал какую-то кнопку на одном из аппаратов, возвышающихся на его огромном столе.
      - Сонечка, деточка, принеси нам все данные на господина Тягунова. Ты знаешь, я велел подготовить на случай, если наш гость из государственных органов их потребует. Он таки потребовал, как я его ни отговаривал.
      - Вы взяли с него какой-то залог, имущественный или денежный? спросил я. - Или как?
      - Или как. - Он снова пожал плечами, откусывая кончик у новой сигары. - Откуда у советского, простите, российского генерала может быть такой залог?
      - А срок?
      - Не помню. Год или полгода. Какое это имеет значение, не понимаю. Сейчас вы все увидите своими глазами.
      И снова нажал на кнопку.
      - Соня, ты нашла бумаги на генерала Российской Армии Тягунова? А то наш гость спешит.
      - Я никуда не тороплюсь, - сказал я.
      - Ничего, - кивнул он. - Пусть пошевеливается. А то все у нас пока что на словах да на пальцах. Хотя я предпочитаю личное доверие. Иначе говоря, трест. А у вас все должно быть подшито к делу, я понимаю...
      В кабинет между тем вошла пухлая кареглазая девушка и передала бумаги хозяину. Наклонившись, что-то стала говорить ему на ухо.
      - Да? - удивился Савранский. - И сколько?
      Она снова что-то шепнула.
      - Ты пустишь меня по миру, - вздохнул он и, подумав, достал из кармана брюк мятую ассигнацию. Не то пятьдесят баксов, не то десять. Я не разобрал. Путаюсь до сих пор в их президентах. Зарплату-то мне выдают рублями. Я посмотрел ей вслед. Прибитая какая-то.
      Савранский еще больше сощурился, глядя на меня.
      - Племянница, - сказал он доверительно, - славная девочка. Вся в свою покойную мать, мою сестру...
      И шумно высморкался.
      Я полистал бумаги. Кредит на полгода. Он что, смеется? Хотя документы были безукоризненны. Но не было кассового ордера.
      - И как он вам отдаст с такой своей зарплаты? - спросил я.
      - Отниму у него дачу, - пожал он плечами. - Или прощу. Это мои деньги. Что хочу, то и делаю.
      - И вы действительно их ему выдали? Наличными?
      - А что, нельзя? - сощурился он так, что совсем исчезли его глаза.
      - Ну да, коммерческая тайна, - раздраженно сказал я. - Кому хочу тому даю. Но этим вы покрываете преступника, понимаете?
      - Я что-то не припомню на этот счет приговора суда, - жестко заявил он. - Или я что-то пропустил в отношении этого судебного процесса?
      Надо взять себя в руки, подумал я. Не следует выказывать свое бессилие. Еще немного - и у него пропадет ко мне интерес. Начнет зевать и поглядывать на часы. Спасибо, что не пустился в рассуждения о презумпции невиновности. Но кажется, намекнул.
      - Вы все-таки пытаетесь обвинить замминистра обороны в каких-то грехах? - мягко спросил Савранский. - А речь всего-то о миллиарде "деревянных". Подумайте о последствиях. Вам не приходит в этой связи на память то, что американцы называют теорией домино? Полетят головы, едва возникнет прецедент. А это обойдется куда дороже. В России дачный бум. Воздвигаются миллионы дач. Людям теперь есть где отдыхать. Если же следовать букве закона, дач не будет. Ни одной. Вы этого хотите?
      Больше всего меня сейчас злило, что он заговорил моими словами. Совпадение о чем-то говорит. Кажется, он прочел это на моем лице.
      - Дорогой... Александр Борисович, - сказал он, заглянув в бумажку, целесообразность будет править бал в этой стране, пока будут отсутствовать нормальные законы. Коммунисты пользовались государственными дачами и санаториями. Сейчас, успешно поборов привилегии, мы должны создавать их для себя сами. А на какие шиши? Вы можете мне сказать? Ну да, Геннадий Матвеевич отгрохал себе домину, в котором могли бы проживать десяток семей. Склонность к гигантомании, я вас понимаю. Окружающих это раздражает. Но если человек лучшую часть своей жизни прожил в коммуналке с общим туалетом, имеет он право хотя бы на склоне дней компенсировать прежний общий туалет пятью унитазами на разных этажах? В понедельник - на первом, во вторник на втором и так далее? Человек слаб. Особенно если он может себе позволить жить по-человечески.
      Он поднялся из-за стола, давая понять, что урок по ликвидации моей социальной безграмотности на сегодня закончен.
      Я посмотрел на часы. Было ровно двадцать минут третьего. Он проводил меня до двери.
      - Я, наверно, огорошил вас своим анекдотом, не так ли? Есть такая дурная привычка, ничего не попишешь. Проверяю посетителей на чувство юмора. Чтобы знать, как разговаривать с ним дальше. Вы это испытание выдержали на отлично. Впрочем, иначе и быть не могло. У вас превосходные рекомендации. Но проверить лишний раз не мешает.
      Пришлось пожать плечами, прежде чем опять ощутить его потное рукопожатие. А как еще я мог выразить то, что польщен?
      - Вы, кстати, еще не знакомы с помощником Геннадия Матвеевича Сережей Горюновым? - спросил он уже в дверях. - Очень интересный молодой человек. Я вообще люблю коллекционировать интересных людей. Считайте, что с этого дня вы попали в мою коллекцию!
      Он засмеялся и уже по-свойски хлопнул меня по плечу.
      Короче, пришлось мне тогда прекратить дело. За недоказанностью. Нет, с подержанными машинами как раз все было доказано. И про транспортные самолеты, что ночами приземлялись на Чкаловском с драгоценным грузом, тоже все подтвердилось. А вот куда ушли комиссионные - выяснять мы уже не стали.
      Пришла бумага с указаниями генпрокурора - дать этому делу полный отбой. Дача построена на законные деньги, полученные в кредит, - и точка. И дурак тот, кто думает иначе.
      И вот теперь к этому Тягунову мне придется тащиться на его гребаную дачу? Он теперь в отпуске, видите ли. Устал, поди, от тягот военного строительства и проводимых в армии реформ. Противно туда ехать. Но раз Константин Дмитриевич, наш замгенерального по следствию, велели-с...
      Но ехать снова на опостылевшую дачу мне не пришлось. Опять позвонил уже упомянутый помощник Тягунова.
      Про себя я отметил, что звонок на сей раз был весьма уместный. Я как раз закончил свой завтрак.
      - Мы тут с Геннадием Матвеевичем посоветовались и решили, что не стоит вас беспокоить в такую погоду, да еще в пятницу.
      Я выглянул в окно. Там накрапывал тоскливый дождик.
      - А когда встреча? - спросил я. - Отложим до понедельника?
      - Это дело не терпит отлагательства, - вздохнул Горюнов.
      - А почему выбор пал на меня? У нас есть и другие работники.
      - У вас замечательные рекомендации. Говорят, будто вы все можете. И господин Савранский особо отметил ваше чувство юмора.
      - Я не все могу, - буркнул я. - В частности, вашего патрона мне не удалось посадить.
      - А очень хотелось? - поинтересовался он.
      - Вор должен сидеть! - напомнил я ему нравственную аксиому, столь любезную передовой общественности, что ее не спешат применять на практике, дабы не запятнать.
      - Я бы его тоже посадил! - вдруг выпалил Горюнов. - Уж очень занудлив. И при условии, что займу его место.
      Я даже присвистнул. Ничего себе, подумал я, помощничек.
      - Так что вы конкретно предлагаете? - спросил я.
      - Почему бы нам с вами не встретиться вдвоем, на пару? - предложил Горюнов. - В неофициальной обстановке ночного клуба. На ваш выбор. Только не у вас в прокуратуре. Я туда еще успею.
      - Есть за что? - поинтересовался я.
      - Чувствуется въедливый следователь, - засмеялся он. - Так как насчет ночного клуба?
      - По ночам я сплю, - сказал я.
      - Или ведете допросы, - добавил он. - Или сидите в засаде... Фу! А тут ночной клуб, музыка, голоногие девочки и, что следует особо отметить, за вас платят.
      - Покупаете? - спросил я.
      - Только прикидываю цену, - продолжал балагурить он. - Вы ведь у нас неподкупный, не так ли? И потому дело моего шефа прекратили совершенно бесплатно. Ага?
      - Веселый ты парень, - вздохнул я.
      - В третий раз предлагаю, - сказал он вдруг серьезно. - Мы встречаемся с вами в неофициальной обстановке. Разговор будет без записи показаний. Смотрите на это как на частное дело, за которое вам хорошо заплатят. Или у вас не бывает дополнительных доходов?
      - Нет! - сказал я. - Только зарплата.
      В конце концов, хоть это и небольшое нарушение судебно-процессуального кодекса, мы договорились встретиться у него дома. Положив трубку, я попытался понять, почему он изначально показался мне столь неприятным. Возможно, это зависть? Я не могу быть столь раскованным. Не могу или не могу себе позволить? Это следовало проанализировать. Взять того же банкира Савранского. Он-то постарше меня, а тоже какой-то разбитной. Несерьезный какой-то. Или это маска? За которой скрывается нечто иное. На самом деле они ведь прощупывали меня. Проверяли на вшивость. Я могу сколько угодно злиться на них, подозревая, что меня стараются обвести вокруг пальца, но злиться следует на себя. Сейчас их время - молодых, да ранних. Раскованных и раскрепощенных. Наше дело скрипеть зубами и не поддаваться на соблазны.
      Так рассуждал я, пока ехал домой к Горюнову по адресу, который он мне продиктовал.
      Он жил недалеко от Министерства обороны. Квартирка - пара комнат в сталинском доме, с потолками как в православном соборе - сводчатыми и плохо оштукатуренными.
      Он долго не открывал, а когда дверь наконец раскрылась, мимо меня проскользнула длинная девица, смеясь и оглядываясь на хозяина - невысокого, коренастого парня с белесыми прилизанными волосами. Он был в футболке и шортах, хотя, возможно, это были трусы.
      - Проходите, Александр Борисович, не стесняйтесь. Мы уже закончили, громко сказал он, отстраняясь и пропуская меня в коридор.
      - До завтра? - крикнула девица, стоя у лифта.
      - Завтра не могу! - зычно сообщил он всему подъезду. - Завтра мне надо быть в министерстве.
      Я успел ее разглядеть. Никогда бы не подумал, что столь статная и эффектная девица, настоящая фотомодель, может польститься на такого невзрачного коротышку.
      - Представляете, - сказал он уже в комнате, где на меня уставился огромный темный экран телевизора, похожий на глаз дохлой гигантской рыбины, ставший квадратным от предсмертного ужаса, - никак не мог ее прогнать. Все хотела знать, кого я так жду. Ревнива, как Дездемона, которой изменил Отелло.
      Говоря это, он быстро что-то поправлял на диване, скомкал и без того смятую простыню, сунув ее за шкаф.
      - И потому я не успел прибраться к вашему приходу...
      Он запыхался, наводя порядок и говоря мне все это.
      Что касается меня, то я уже устал удивляться всему увиденному. Генерал Тягунов, которого я видел всего пару раз по телевизору, так и не заполучив его для допроса в свой кабинет, был полной его противоположностью. Он не производил впечатления очень уж крутого воеводы. Эдакий раздобревший дядька с широкими лампасами, наверняка любящий поспать после сытного обеда.
      - Вам нравится мой телевизор? - спросил меня Горюнов.
      - Ничуть! - поспешно сказал я, испугавшись, что он мне его вдруг возьмет и подарит. А я не буду знать, как от такого подарка отделаться. Слишком велик для небольшой комнаты. Приковывает все внимание...
      - Моим друзьям он нравится, - пожал хозяин плечами. - Кофе, джин с тоником?
      - Ни то, ни другое, - покачал я головой, ища, где бы сесть.
      Все кресла были чем-то заняты. Джинсы, мятая рубашка, какие-то недопитые стаканы. Бордель, а не квартира помощника заместителя министра обороны.
      Он перехватил мой взгляд.
      - У меня кавардак, простите, потому и предлагал вам встречу в ночном клубе - единственное место, где приятно пообщаться. В другой комнате еще хуже, все собираюсь сделать ремонт.
      Он торопливо наводил порядок. Уборка состояла в том, что он сваливал вещи с кресел на покрытый какими-то пятнами светлый палас.
      Я сел наконец в кресло. Кажется, уже понял, как следует вести себя с этим молодчиком. Как не дать ему себя огорошить. Главное, не ждать, что он еще выкинет, и ничему не удивляться.
      - Стало быть, к армии вы имеете косвенное отношение? - спросил я.
      - Не совсем так... - рассеянно произнес он, уставившись на очередное пятно на кресле, образовавшееся, когда он опрокинул один из стаканов.
      - Может, объясните все-таки, о чем будет разговор? - спросил я.
      - Одну только минуту! - Он прижал руки к груди. - Никак не мог ее выпроводить. С другими проще. Утром встанут, сварят кофе, помоют полы, посуду и тихо уйдут, чтобы не разбудить. Ох уж эти девочки из ночных клубов! Все такие разные... Вы, кажется, спросили, служил ли я в армии?
      - Именно так, - подтвердил я. - Начнем хотя бы с этого.
      - Это было мое условие, которое я поставил Геннадию Матвеевичу, когда он предложил мне пойти к нему в помощники, - сначала я должен уволиться из рядов вооруженных сил. Я ведь прошел славный путь - от рядового до прапорщика.
      Марк Аврелий сказал: наша жизнь есть то, что мы думаем о ней. Сергей Горюнов полагал, что жизнь с ним играет, вернее, заигрывает подобно девице, которая прекрасно осознает, чем закончатся ее отнекивания и отпирания, и только хочет потянуть время.
      Рано или поздно он должен обрести свою счастливую планиду.
      Так было, когда поступил в Московскую консерваторию. Говорили, будто у него прекрасный голос, что он артистичен, пластичен и непосредствен. Ему предрекали блестящую карьеру оперного певца.
      Но плохо, когда все само и сразу плывет тебе в руки. Одно начинает мешать другому. Девчонки так и липли к нему, перспективному, но он сразу наметил для себя Леночку с параллельного курса - тоже вокал, дочка проректора. Не сказать, чтоб особенно чем-то выделялась среди однокурсниц, кроме знатного происхождения. "Ни кожи ни рожи, а туда же!" - сам слышал такие разговоры здешних красавиц, фыркающих за его спиной, когда он направлялся к Леночке с цветами.
      Он следовал принципу: не мешай водку с портвейном, а карьеру с любовью. В Леночку вполне можно было не влюбляться. Другое дело - ее папа. Вот на кого Сережа смотрел влюбленными глазами, когда сидел у них за столом и папа рассказывал околотеатральные сплетни. Потом папа шел спать, похлопав его по плечу.
      Сережа понимал, что насчет кожи и рожи у него те же проблемы. Но мужчина, хоть чуть-чуть отличный от павиана, смело может считать себя красавцем, - успокаивал он себя каждое утро перед зеркалом, давя прыщи возле носа и на подбородке. Он знал себе цену. И потому был целеустремлен.
      Так вот, когда папа-проректор отправлялся баиньки, а мама, устав подливать чай будущему зятю, начинала позевывать и выразительно поглядывать на часы, глаза Леночки стыдливо опускались, а ее оформившаяся грудь при этом начинала подниматься. Когда он уходил, Леночка долго прижималась к нему, выясняя, так же он любит ее, как вчера, или чуть больше?
      Это случилось на Леночкин день рождения. Папа отошел ко сну раньше обычного, да и мама, разрумянившись от французского шампанского, стала мужественно бороться со сном уже за тортом.
      Леночка исправно опустила глазки, будто следя за тем, насколько при этом поднялся ее бюст, потом, провожая жениха, вдруг придержала его за руку и прижала пальчик ко рту. Ее глаза горели, губы полыхали. Сквозь призму шампанского "Вдова Клико", о котором Сереже до сих пор приходилось только слышать, она выглядела почти сексуальной.
      Придержав его одной рукой, она другой открыла входную дверь, продолжая не отпускать от себя суженого, уже видевшего себя солистом "Ла Скала".
      Было слышно, как тикают напольные часы и скрипит кресло под грузом старавшейся из него выбраться будущей тещи. Выждав еще немного, Леночка вернулась в гостиную. Мамы уже не было. Она заглянула в родительскую спальню. Мама спала, прижавшись носом к волосатой груди храпевшего папы.
      Леночка подумала, что другого такого случая у них не будет. Будучи чистюлей, она брезговала койками в общежитии, которые в подобных случаях снимали у подруг ее однокурсницы. Подружки уже заждались от нее подробностей. Никто не верил, что между ней и Сережей ничего такого не было. Сами в курилках и на междусобойчиках говорили исключительно про "это". А ей сказать было нечего. К тому же она стала замечать, что Сережа вольно или невольно стал все чаще поглядывать на Лилю Фахрутдинову, первую красавицу их курса, коей строгое магометанское воспитание не помешало считаться самой горячей и сексуальной девушкой, готовой переспать со всеми профессорами и деканами, не говоря уж о наиболее талантливых студентах.
      Свои зачеты и экзамены Лиля сдавала, как правило, позже всех, на квартирах и дачах преподавателей. Они были к ней придирчивы и строги, и Лиля часто попадала в безвыходное положение - конец сессии, и провал на экзамене грозил исключением.
      Леночке надоело слыть белой вороной.