– Кривое не может сделаться прямым… Кривое не может сделаться прямым. – Мамонтов метался по комнате, как недавно метался по камере старик. – Он уже готов и ничего не расскажет. Ничего. Все, что мог, уже рассказал. Думай, Гоша, думай…
      – Алло, Джек. – Он набрал телефон Фрэнки. – Ты никогда не слышал такой поговорки – кривое не может сделаться прямым?
      – Нет, никогда. – Джек засмеялся. – Это что, Кати твой пенис увидела?
      – Попробуй выяснить. – Мамонтов даже не улыбнулся шутке. – Что хочешь делай, но к вечеру выясни. По компьютеру прокрути, в энциклопедиях полистай. Это какое-то изречение. Давай дерзай!
      Когда– то Турецкий учил их, что все нити преступления есть уже на месте этого преступления. Нужно только уметь их увидеть и вытащить. Даже подлинную историю можно учить по газетам. Собрать издания за один год и вычленять одни факты. Не комментарии, не интервью, а только факты. По фактам видна вся картина.
      – Вся картина… Вся картина. Факты. – Гоша подошел к столу, на котором лежали личные вещи Дронова и его дело. – Факты… – Он взял книгу. «Дети капитана Гранта». «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года».
      – Егору от папы и мамы. – Мамонтов схватил папку и начал читать дело. Дронов Егор Петрович, год рождения тридцать второй, в сорок восьмом поступил в общевойсковое училище, которое закончил… Стоп! – Мамонтов вдруг хлопнул себя по лбу. – Тридцать два плюс двадцать пять будет пятьдесят семь. – Опять схватил книгу и прочел надпись. – Одиннадцатое июля пятьдесят шестого! Есть!
      Это была явная нестыковка. Разница на год. Не могли же ошибиться папа с мамой. Да и не будет взрослый человек всю жизнь возить с собой детский приключенческий роман. Значит, это не просто книга, а нечто большее.
      – Алло, Марио! – Гоша позвонил по телефону. – Заскочи ко мне и отдай книгу экспертам на анализ. Пусть исследуют все, что только можно. Страницы, которые читались больше других, следы от подчеркиваний, скрытый текст – короче, все.
      Когда Марио заскочил за книгой, Гоша даже не заметил его, продолжая метаться по комнате, держа в руках папку с делом Дронова и бормоча в диктофон:
      – До шестидесятого проходил службу в Архангельске. До шестидесятого. Кулойское плато как раз под Архангельском. – Гоша вдруг вспомнил старый сейф. – Ну конечно! Этим делом он начал еще тогда заниматься. План «Кристалл», как же я забыл?! Военный инженер, информации о том, что строил, никакой, секретный план, Архангельск. Он же там, на этих приисках, и работал, пока его в Уганду не отправили… в шестьдесят втором. Сталин помер, план еще немного поработал и прикрылся. Ну и что? И что дальше? А дальше, уйдя на пенсию, он взялся за старое. Это уже кое-что. Уганда, Уганда… Чунга-Чанга, синий небосвод… Уганда…
      Тут запищал телефон.
      – Алло, это я! – закричал Джек в трубку. – Вычислил.
      – Так быстро? – обрадовался Мамонтов.
      – Да! Это не про твой пенис. Это изречение из Библии. Только не полностью. А полностью оно звучит так: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».
      – И чего нет, того нельзя считать, – машинально повторил Гоша. Это было последнее, что прошептал старик. Гоша почти угадал конец фразы. – Отлично! – Мамонтов захлопнул папку. – Собирай всех.
      Все собрались через десять минут. Слетелись в кабинет, будто должны были выдавать чеки за месяц.
      – Ну что? – строго спросил Реддвей, стараясь скрыть надежду в глазах. – Что расскажешь?
      – Отгадайте загадку, – хитро улыбнулся Мамонтов. – Большой, страшный, всех пугает, а его никто не боится.
      – Как дам больно. – Полковник рассмеялся.
      – Значит, так, – начал Георгий. – Есть у нас несколько фактов. Первый – Дронов родился восьмого мая тридцать второго года. Второй – первым местом службы его был Архангельск. Третий – книга с дарственной надписью, где в пятьдесят шестом году ему почему-то не двадцать четыре, а двадцать пять лет. «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года…» Четвертый факт – вторым и последним местом службы был закрытый военный полигон в Уганде. Он и сейчас ведь существует?
      – И для этого ты нас собрал? – тихо разочаровался Реддвей.
      – Подождите! – досадливо перебил его Гоша. – Не сбивайте с мысли. Так, был человек, который что-то делал в Архангельске, потом уехал советником в Африку, потом вернулся и стал вести незаконную добычу алмазов. Нельзя ли предположить, что и с пятьдесят второго по шестидесятый он занимался тем же? Только раньше это был план «Кристалл», а теперь подпольные махинации с драгоценными камнями.
      – Раньше это действительно был прииск, а теперь банальное прикрытие, – в тон ему сказал Реддвей.
      Мамонтов посмотрел на него и улыбнулся.
      – А теперь скажите, кто помнит, откуда был наш белый человек среди арабских террористов?
      – Из МИ-5, – ответил Барагин.
      – А как мы его вычислили, что он оттуда? – спросил Мамонтов и сам же ответил: – По формуле ДНК. А где отыскалась эта формула – в госпитале в Уганде. А что он делал в Уганде – участвовал в секретной операции. А теперь скажите мне, бывает такое, чтобы два секретных агента дважды пересекались по одному делу, и это оказалось бы случайностью?
      – Уганда?! – Реддвей даже со стула вскочил. – Ну конечно, Уганда! Его туда и посылали, потому что здесь месторождение истощилось!
      – Так! – в комнату ворвался Марио. – Проверил я твою книжонку. Никаких пометок, никаких скрытых текстов, ничего.
      – Вообще ничего? – удивился Гоша.
      – Почти. – Гарджулло загадочно улыбнулся. – Есть лишь один интересный момент. Я заложил в компьютер почерк Дронова и почерк на книжке. Оказалось, что он сам себе ее подарил.
      – Шифр! – воскликнул Турецкий. – Это какой-то шифр. А фраза из Библии – пароль.
      – Но какой шифр? – Кати задумалась.
      – Числовой. – Реддвей почесал затылок. – Допустим, что это не определенная дата, а какие-нибудь параметры выхода на связь. Двадцать пять, одиннадцать, июль – это семь, и пятьдесят шесть. Что это может быть?
      – Время или место, – размышлял Турецкий… – Скорее всего, время. Семь пятьдесят шесть – похоже на часы и минуты. А вот что такое двадцать пять? И одиннадцать? Кто-нибудь может мне это сказать? А какой способ связи?
      – И что это за изречение? – спросил Джек. – Зачем я за компьютером час торчал?
      – Ах да! – Гоша хлопнул себя по лбу. – «Прямое не может сделаться кривым, и чего нет, того нельзя считать». Это, наверное, пароль. Вернее, первая половина – пароль, а вторая – ответ. Хотя для чего он повторял его все время? Чтобы не забыть? Странно.
      – Постойте… – встала с места Кати. – «Считать»… Это же и террористы сказали, кажется… По-русски. Помните?
      В комнату тут же притащили запись последних минут разговора террористов, и сквозь шум стрельбы услышали вполне явственно:
      – …нельзя считать…
      – Ага! – завопил Гоша. – Поняли?
      – Нет, – остановил его эйфорию Реддвей. – Что мы должны понять?
      – Он тоже сказал эту фразу.
      – Кому, интересно, он говорил отклик на пароль? – Реддвей сложил руки на груди. – С кем он там в эти секунды встречался?
      Гоша виновато опустил голову.
      – Главное мы знаем. – Реддвей хлопнул кулаком по столу. – Уганда. Всем быть готовыми завтра к шести утра. Я пока свяжусь с местными властями и с русским армейским командованием, чтобы накладок не получилось. Есть у меня там люди…

      Солонина вызвали на допрос ровно в тот момент, когда уставший от бурного объяснения Коровьев закрыл глаза и тихо всхлипнул.
      – Ничего, Евгений Иванович, – еще успел его успокоить Солонин, – не все так безнадежно. Спасибо вам, вы очень помогли нашей работе.
      – Какой работе? Что вы вообще делаете? – вскинулся испуганный Коровьев.
      – Ну хотя бы пытаюсь узнать правду. Правда, это ведь тоже информация, да?
      По коридорам тюрьмы Солонин почти бежал. Он не знал, что почти так же весело бежал поначалу на допросы Коровьев. Однако его энтузиазм ни к чему не привел.
      Сомов ждал его в маленьком кабинетике, уже даже налил из термоса свой любимый «Липтон».
      – Итак? – скучно начал следователь.
      – Да, – решил повеселиться Солонин.
      – Что – да? – легко попался Сомов.
      – В том смысле, что согласен.
      – С чем согласен?
      – Да.
      – Успокойтесь, Солонин, объясните спокойно, с чем вы согласны? – уже по уши увяз в розыгрыше Сомов.
      – Да. Честное слово, да, – уже вовсю разошелся Солонин. – Вы только спросили, а я сразу говорю – да, честное слово.
      Он мог так морочить голову часами. Этому тоже учили в школе. Но сейчас ему что-то надоело.
      Сомов моргал непонимающими глазами.
      – Ладно, Вадим Сергеевич, – сжалился Виктор. – Действительно, нельзя время на пустяки тратить. Иногда, конечно, хочется предаться философским размышлениям типа: ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Но это потом, для мемуаров, а сейчас жду благодарности.
      Сомов заморгал еще чаще.
      – Какой благодарности?
      – Да за то, что я вам жизнь спас, Вадим Сергеевич.
      – Как это? – недоверчиво скривился Сомов.
      – Вы же меня уже встречали, не правда ли? Я вас на дачу Чабреца отвозил, помните?
      Сомов недоверчиво уставился на Солонина, потом взгляд его прояснился, кажется, он узнал его.
      – Так вот, вместо меня приехал к вам совсем другой водитель. Странный такой, знаете ли. Ездит на госмашине, а ни в одном госгараже не числится. Из милиции, куда я его переправил, сбежал, никак найти не могут. И еще – сиденья в машине, их всего два было… Помните?
      – Да, – завороженно кивнул Сомов.
      – Не показалось странным?
      – Показалось.
      – Ну и что? – задал в свою очередь вопрос Виктор.
      – А вы кто? – Сомов придвинул чашку Солонину.
      – На вас так много всяких тайн навалилось, Вадим Сергеевич, что еще одна не перегрузит. Я работаю на Организацию Объединенных Наций. Это секретная служба ООН.
      – Очень приятно, а я как раз Наполеон, – тяжело пошутил Сомов.
      – Ясно, – улыбнулся Виктор. – В КВН играть не буду. Разминка закончена. Я серьезно. Мы боремся против терроризма, мафии, наркотиков…
      – Наркотиков?… – уже не так недоверчиво спросил Сомов.
      – Наверное, в вашем случае это не имеет места, но тут тоже недешево – алмазы…
      – Я все знаю, я все понимаю. Я же сам задерживал Коровьева… Но потом…
      – А потом вам сказали, что это в интересах государства? – перебил Солонин.
      – Именно, сам Чабрец.
      – А Малинов? Он ведь вам не нравится, Вадим Сергеевич. Вы чуете, что мальчик гребет под себя, да?
      Сомов отвел глаза.
      – Так вот, – быстро заговорил Солонин. – Малинов лежал в клинике вместе с зампредом КГБ генералом Георгием Карловичем Циревым. Есть все основания полагать, что Цирев был очень хорошо знаком с планом бериевского МГБ под названием «Кристалл». Во всех подробностях, вы понимаете? Возможно, Цирев поделился с Димой этой интересной информацией. В конце июня он умер, а Дима решил продолжить его дело.
      – Ну, кое-что и я знаю. Только это ведь было по заданию правительства.
      – Конечно! – улыбнулся Солонин. – Он такой хитрый, этот юрист-мажор. Он, понимаете ли, государство к этому плану подключил. Я же сам только что с Коровьевым беседовал.
      – Ну, Коровьев вам наговорит…
      – А я верю этому мужику. – Виктор посмотрел Сомову прямо в глаза.
      – Малинов? – как бы пробуя на вкус эту фамилию, проговорил Сомов.
      – Чабрец, – утвердил Солонин. – Там такое закручено – Малинов не вытянул бы.
      Сомов отшатнулся от приблизившегося лица Солонина.
      – Ох, как все красиво…
      Солонин его потерял. Сомов вдруг почему-то Солонину не поверил.
      – Слушайте, Вадим Сергеевич, мне неохота в который уже раз перемалывать всю эту историю. Но я скажу одно – Коровьев ни про какое Кулойское плато и слыхом не слыхивал.
      – Я – тоже, – все еще язвительно улыбался Сомов.
      – Да и плато это все – липа. Но ведь откуда-то они брали алмазы…
      Солонин сам себя прервал. Этих подробностей Сомов никак не мог знать. Его вообще кто-то держал за болванчика. Но сейчас было не до психологических игр, сейчас надо было выпутываться самому и распутывать эту историю до конца.
      – Какие алмазы?
      – Ладно, это все потом. Слушайте, Вадим Сергеевич, вы звоните по одному телефону, а там вам дают самые точные разъяснения. Потом мы продолжим.
      – Ерунда, – отмахнулся Сомов. – По телефону все можно сказать.
      – Это телефон Меркулова, – выдал последний козырь Солонин.
      – Константина Дмитриевича? – не поверил своим ушам Сомов.
      – Да, а мой шеф – Турецкий.
      Через час Солонин и Сомов покинули Лефортово. Теперь их путь лежал к Малинову.

      Марго не вышла на связь, отключив радар. А может, у нее отобрали электронную заколку. Узнав об этом, Реддвей встревожился и поднял на ноги всю свою лондонскую резидентуру. За короткий срок узнать о местонахождении и функциональном состоянии Марго было просто невозможно, а на раскачку времени не оставалось. Когда с агентом теряется связь, это может означать лишь одно – он в беде.
      – Мы должны ее вытащить оттуда любыми средствами, – безапелляционно произнес Турецкий, отвечая на вопрос Питера «как нам быть?». – Если она провалилась, то это наша вина. Только наша. Значит, мы что-то не предусмотрели. А Марго полностью зависела от нас.
      – Это скандал… – мрачно пробурчал Реддвей.
      – Не первый и не последний. Что вам дороже? Репутация или все-таки жизнь близкого, почти родного человека?
      – Репутация, – отводя взгляд в сторону, признался Питер. – Но из каждого правила есть исключение. Агентом Ляффон я жертвовать не собираюсь.
      Наверное, не стоит скрывать, что старина Реддвей испытывал к Марго определенную слабость. Нет, это не была в чистом виде платоническая любовь. Скорее, это больше походило на отцовскую заботу…
      И Питер поступил так, как должен поступать настоящий мужчина в самые экстренные моменты. Он во всех красках представил себе взбучку, которую обязательно получит от вышестоящего командования. Не исключено, что его вежливо попросят подать в отставку…
      Теперь другого ничего не оставалось, и Реддвей решился на контакт с «конкурирующей фирмой». Когда его соединили с Силлитоу, Питер без всякого предисловия заявил:
      – Я буду с вами предельно откровенен и надеюсь на взаимность. Давайте поговорим как разведчик с разведчиком. Начну с того, что Лидо – наш агент, но, поверьте, мы не хотели причинить вреда вашему ведомству. Я сейчас постараюсь вам все объяснить…
      Но Патрик категорически отказался обсуждать столь пикантную тему по телефону. Реддвей сразу просек, что дело тут не в боязни быть подслушанным, ведь линия имела стопроцентную защиту от вражеского проникновения. Просто Силлитоу был настолько ошарашен признанием Питера, что не смог мгновенно выработать стратегию своих действий. Ему нужна была передышка, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями…
      С мыслями ему помогли собраться такие люди, о заинтересованности которых своей персоной он и не мечтал.
      Реддвей звонил американскому командованию, а те связались с президентами США и России. Ситуация создалась довольно щекотливая, потому что британский премьер был не совсем в курсе дела. Пришлось ему долго и подробно говорить о том, что команда «Пятый уровень» была создана экспериментально. Англичан об этом не поставили в известность именно потому, что очень уважают их здоровый консерватизм.
      Впрочем, эти доводы американского президента не очень-то успокоили премьера. Пришлось звонить президенту России.
      Уж какие он доводы нашел – неизвестно, но заставил-таки британца смириться с тем, что, по сути дела, у него за спиной создали высококлассную команду, и даже с тем, что команда эта ухитрилась за короткое время внедрить в английскую разведку своего агента.
      – А французы об этом знают?
      – А как же! – слукавил российский президент, – как раз агентом у вас француженка.
      То ли британский премьер внял доводам, то ли, столкнувшись с русской политикой, просто махнул рукой – через час Силлитоу получил приказ контактировать с «Пятым уровнем» и всячески ему помогать.
      На сей раз Силлитоу позвонил сам. Уговорились о личной встрече. Через пять часов, в Лондоне, в штаб-квартире МИ-5.
      – Вы поедете один или мне с вами? – спросил Турецкий, снимая с головы подключенные к телефонному аппарату наушники.
      – Я не могу бросить дела, – Реддвей кивнул на заваленный бумагами стол. – Так что…
      – Понял! – и, не дожидаясь, пока полковник скажет что-то еще, Александр выбежал из кабинета.

      Силлитоу жал руку с такой силой, что Турецкий от боли заскрипел зубами. Ясненько… Шеф контрразведки «Марс» был настроен более чем решительно. Впрочем, его лицо выражало вполне натуральное миролюбие.
      – Может, прогуляемся? – предложил Патрик. – После пачки сигарет необходимо хотя бы немного провентилировать легкие.
      Они вышли во внутренний дворик замкнутого квадратного здания, сели на скамеечку. Силлитоу, позабыв о вреде табака, опять закурил.
      – И не надейтесь, – жадно заглатывая дым, он вдруг начал разговор откуда-то с середины. – Ее будут судить за шпионаж по всей строгости закона Соединенного Британского королевства. Обрадую вас, она выйдет на свободу не позже, чем через десять лет.
      – Вы уже знаете, какой приговор вынесет судья?
      – Он поступит так, как ему скажут.
      – Но все-таки…
      – Никаких «все-таки»! – Силлитоу сказал как отрезал. – Вы хотите со мной договориться? Так не о чем нам договариваться. У нас разные интересы.
      – Разные? – хмыкнул Турецкий. – А мне всегда казалось, что мы работаем в одной упряжке, делаем общее дело.
      – Ну-ну, продолжайте, интересно послушать, как вы будете пудрить мне мозги. Но предупреждаю, все это бесполезно, девчонка останется здесь.
      – Спасибо, я постараюсь, – с готовностью принял вызов Александр. – Впрочем, я не собираюсь вам врать. Мне скрывать нечего.
      – Странно слышать такое от шпиона…
      – Я не шпион. Я следователь по особо важным делам. Согласитесь, это разные понятия.
      – Соглашаюсь. Дальше.
      – Все началось со взрыва в центре Тель-Авива. Мне и моей команде было поручено расследование этого террористического акта. Очень скоро мы вышли на организацию «Исламский джихад» под предводительством некоего Ахмета Дустума…
      Турецкий рассказал Силлитоу все без утайки, чуть ли не по минутам восстановив события, происшедшие с момента взрыва. Патрик слушал молча, не перебивая, прикуривая одну сигарету от другой. А Турецкого не оставляло чувство, что шеф контрразведки «Марс» только более или менее удачно демонстрирует свой интерес.
      «Странно, – подумал Турецкий, – ведь кое-чего он знать никак не может… Очень странно. Неужели и у нас в группе сидит его человек?…»
      – М-да, действительно мы с вами двигались в одном направлении, – задумчиво проговорил Силлитоу, когда Александр закончил свою речь. Теперь Турецкому показалось, что Патрик сказал это с плохо скрытой досадой. – Но вам не следовало играть с нами в грязные игры. Именно в этом вы допустили самую большую ошибку.
      – Вы же сами не шли на контакт. Мы пытались скооперироваться с вами, этого вы не будете отрицать.
      – Не буду. Однако из-за вас мы чуть не оказались по уши в дерьме. Липовый план «Кристалл» мог стоить нам очень дорого… Мы понатыкали туда своих агентов, где ровным счетом ничего не происходило, правда, ухитрялись как-то не растратиться совсем, но липовый «Кристалл» отнял много наших сил.
      – Мы сами не знали, что он липовый.
      – И вы хотите, чтобы я в это поверил?
      – А вы хотите, чтобы я поверил в то, что фирма «Голден АД» создана без вашего участия?
      Сигара едва не выпала изо рта Силлитоу, а в его глазах появилась такая беспомощная, почти детская растерянность, что Турецкий забеспокоился, как бы Патрик «на радостях» не свалился в обморок.
      – Да-а-а… – быстро взяв себя в руки, выдохнул Силлитоу. – «Голден АД» – это отдельная история… Один Господь знает, сколько я положил сил для того, чтобы провернуть эту комбинацию. В лучшем случае, постарел на десяток лет…
      Выглядел Силлитоу действительно немолодо.
      – И цель комбинации – подставить русских?
      – Русских? – вскинул брови Патрик. – Нет, ни в коем случае. Я очень хорошо отношусь к вашему народу и не желаю ему зла. Когда все это начиналось, было совсем другое время. Холодная война, железный занавес, постоянная конфронтация между коммунизмом и демократией. Мы воевали не против людей, а против жестокой и нелепой системы… Системы, которая губила все живое, что находилось вокруг… Мы разработали план, с помощью которого пытались осуществить глобальную дискредитацию советского руководства, пытались убедить мировую общественность в том, что русским нельзя доверять, что с ними опасно иметь дело. И в какой-то степени нам это удавалось… Повторюсь, не полностью, а именно в какой-то степени, потому что противник вел ожесточенное сопротивление и доставлял нам немалые неприятности.
      – План «Кристалл»?
      – Мы знали о его существовании, но никак не могли определить, в чем же его суть. Все попытки наших людей в КГБ хоть что-нибудь узнать о плане проваливались. Но временам свойственно меняться, и Советский Союз превратился в независимую Россию. Сменился строй, сменилась внешняя политика. Мы больше не враги… Я десятки раз бывал в Москве, встречался со многими вашими руководителями и, как мне показалось, легко нашел с ними общий язык. Они пообещали, что больше не будут становиться на пути нашей кампании. За это мы выдали им несколько крупных кредитов.
      – Но неприятности «Марс» не закончились?
      – Стало еще хуже. Обещания тем и хороши, что их не обязательно выполнять. План «Кристалл» снова начал действовать…
      – И тогда вам в голову пришло создать «Голден АД»?
      – Мне пришло это в голову лет двадцать назад, но возможность, а главное, необходимость осуществить план появилась совсем недавно. «Марс» вдруг снова оказался в состоянии войны, и мы точно знали, что воюют с нами русские. Это была просто ответная мера. Мы хотели дать вашим, простите, нечистоплотным политикам по рукам.
      – Для этого вам нужно было завербовать кого-нибудь из российской политической верхушки, из этих самых «грязных политиков», как вы выразились?
      – Завербовать – не точное слово. Скорей, заинтересовать, взять в долю. Ведь человек добросовестно выполняет свою работу только тогда, когда получает за нее соответствующее вознаграждение.
      – И вам это удалось?
      – Как видите…
      – Кто был этим человеком?
      – Малинов. Знакомое имя?
      – Более чем.