В городке стоял теплый осенний вечер. До аэропорта было часа полтора езды, и эти полтора часа дарили пассажирам последнюю возможность насладиться умеренной теплотой баварского климата.
      – А я ведь так и не попробовал ни одну немку, – почему-то вкруг вспомнил Гарджулло, тоскливо вглядываясь в затуманенное окно. – Вон сколько их… А я как последний евнух. Это закон подлости – только появилось свободное время, и сразу надо уматывать. Нет чтобы задержаться хотя бы на денек…
      – А Марго чем тебя не устраивает? – поинтересовался сидевший рядом с ним Николай Барагин.
      – Не шути так… – грозно зыркнул на него Марио.
      – Я не шучу. – Николай с трудом сохранял серьезное лицо. – У тебя под боком была очаровательная француженка, а ты глазел по сторонам. А каково приходилось ей? Думаешь, приятно сознавать, что тебя в упор не видит самый сексуальный мужик группы?
      – Это я – самый сексуальный?
      – А кто же еще? Не я же…
      – Хм… Надо будет подумать, – нахмурил брови Гарджулло. – Действительно, неудобно получается…
      Реддвей был человеком совершенно непьющим, и крошечная доля алкоголя сморила его мгновенно. Он запрокинул голову и, чуть приоткрыв рот, тихонько похрапывал. Фрэнки решил воспользоваться столь благоприятным моментом и повеселить публику.
      – Господин начальник, – обратился он к спящему полковнику, – а не кажется ли вам, что пора бы повысить нам жалованье? Сколько можно ломаться за гроши? В конце концов, мы приносим гораздо большую пользу государству, нежели оно нам. А чем мы хуже других? Мой школьный приятель, тоже компьютерщик, заламывает в одной фирме такие деньжищи, что его жена каждый вечер меняет жемчужное ожерелье. Так сколько вы еще будете эксплуатировать наш труд? Как долго будет продолжаться это рабство?
      Реддвей причмокнул губами и захрапел пуще прежнего. Все захихикали, тем самым подначивая Джека на новые подвиги.
      – Дрыхнешь, старый боров… – громко произнес Фрэнки и насторожился. Реддвей спал мертвецким сном, а значит, можно было не опасаться его гнева и еще покуражиться. – Нет у тебя ни стыда, ни совести. Тупой солдафон. Безмозглый дятел. Пузо-то отрастил, как беременная баба.
      – Ты наглец и мелкий пакостник, – не открывая глаз, трезвым голосом проговорил Питер. – Тебе сейчас пендель отвесить или через пять минут?
      – Лучше через пять минут, – покраснел от стыда Джек и от греха подальше удалился в конец салона.
      В Мюнхенском аэропорту автобус подрулил прямо к трапу. Группа торопливо выгрузилась и уже через несколько секунд заполнила собой маленький реактивный самолет. Загудели турбины, медленно поползли навстречу сигнальные огни.
      – Меня почему-то не покидает ощущение, что это еще не конец, – шепнул на ухо Турецкому Солонин.
      – В каком смысле?
      – Поездка Сомова к Чабрецу из головы не выходит. Тут что-то не так… Мы явно что-то упустили… Словно дернули за ниточку, размотали клубок, а он опять свернулся, но совсем в другую сторону… А если его хотели убить? Зачем? Значит, он разузнал что-то такое, что нам до сих пор неизвестно… Кстати, водитель-волгарь, помните, я рассказывал, сбежал из милиции. Оказалось, что в кремлевских гаражах он не работал. Значит, он собирался убрать Сомова.
      – Да нет, вряд ли. Сомов простой следователь-"важняк", что с него взять? Тем более он наверняка знает, куда можно совать свой нос, а куда нельзя. Я его хорошо знаю – крепкий служака.
      – Вот именно! Но тем не менее его, скорее всего, хотели убрать. А ведь Малинов не настолько глуп, чтобы подставляться из-за мелкой сошки… Выходит, он испугался. Но чего?
      – На это есть тысяча объяснений. Например, нервы не выдержали… К тому же он не сильно рисковал. Вряд ли нашлись бы доказательства его причастности к убийству. Кстати, как у него с алиби?
      – Оказывается, в самом деле полетел в Бельгию.
      – Ну вот видишь. А насчет Сомова – нет человека, нет и проблемы. Теперь понимаешь?
      – Разреши мне вернуться в Москву.
      – Витя, мы уже вышли из игры. Теперь этим делом займутся другие. Те, у кого есть соответствующие полномочия.
      – Я прошу тебя. Как друга.
      – Хватит об этом.
      – Но я же чувствую, что здесь есть какая-то обманка!
      – Ты просто слишком чувствительный, – улыбнулся Турецкий. – Отдыхай, Витюш, пока время есть. Расслабься.
      – Мистер Реддвей, пройдите к капитану корабля. – Над Питером почтительно склонилась стюардесса.
      – А что такое?
      – Вам поступило радиосообщение.
      Спустя минуту полковник вышел из кабины.
      Турецкий невольно поднялся со своего места.
      – Что случилось, Питер?
      – Биосигнала номер девять больше нет. Это значит, Мамонтов погиб… – дрожащим голосом произнес полковник.

      Мамонтов так и знал, что рано или поздно это должно произойти. Понял это сразу, как только узнал, что дед сам вызвался толкать тачку для Тимофея. Не зря вызвался, наверняка хочет рассказать про свое знакомство с ним.
      Поэтому, когда после ужина за ним прислали дневального, для Гоши это не было неожиданностью.
      – Иду. – Мамонтов лениво поднялся с койки. – Чего им приспичило?
      – А я откуда знаю? – Парень пожал плечами. – Мне велено тебя доставить, и весь разговор.
      – Хорошо, подожди на улице, пока я оденусь.
      Еще можно было сбежать. Одеться потеплее, взять с собой шесть припасенных чекушек, чтоб не замерзнуть, и убежать через окно.
      Но Гоша только накинул телогрейку, сунул ноги в валенки и вдруг накинулся на мужика, который лежал на своей койке и бренчал что-то на старой, расстроенной гитаре.
      – Ты что, сука, людям спать не даешь?! – Ударом ноги Мамонтов перевернул койку, и мужик полетел на пол. – Тебе что, зубы жмут?
      – Зачем ругаться, начальник? – испуганно забормотал мужик. – Больше не буду, честное слово.
      – Больше ты точно не будешь! – Гоша схватил гитару и с размаху шарахнул ею об пол. Инструмент с треском раскололся на части.
      – Вот так, блин, козел! Будет он мне тут Джимми Хендрикса строить. – Гоша пнул мужика под зад и выскочил из барака.
      – Че там такое? – поинтересовался дневальный.
      – Да вот… – Мамонтов зашвырнул гитару в кусты. – Нашелся тут бандурист. Третий вечер по мозгам своей балалайкой тренькает.
      Затылок дневального маячил метрах в двух впереди. Одним прыжком догнать, свернуть шею, как куренку, и в лес. За час можно пробежать километров семь, не больше – очень глубокий снег. Но и этого достаточно, потому что они через час только хватятся. Еще час уйдет на сборы, час, пока найдут следы и спустят собак. А за это время он будет уже далеко.
      Но Гоша не сделал и этого. Потому что знал, что через шесть часов бега он выдохнется и придется сделать остановку, к завтрашнему полудню он сможет пройти километров сорок и окончательно потеряет силы, к вечеру свалится где-нибудь под деревом, а к утру его найдут собаки.
      Поэтому когда дневальный распахнул дверь избы, Мамонтов спокойно шагнул внутрь.
      Удар пришелся прямо по темени. Сними он шапку перед тем, как войти, его мозги забрызгали бы весь пол. А так Гоша на несколько минут потерял сознание.
      Очнулся Мамонтов оттого, что кто-то ударил его в пах. Попробовал встать, но не смог, потому что руки и ноги были связаны.
      – Ну что, Тарзан, теперь сможешь меня завалить? – Перед его глазами из тумана вынырнула бородатая рожа Тимофея. – Попробуй, может, получится.
      Гоша не ответил, только тихо застонал.
      – Конечно, сможет, ара! – засмеялся где-то рядом Артурчик. – Он сейчас из веревок выпрыгнет да как надает тебе за то, что ты его обижаешь.
      Голова у Мамонтова просто раскалывалась. Он чувствовал, как по затылку течет кровь.
      – Поднимите его, – раздался спокойный голос Дронова. – И посадите на лавку. А то он мне весь пол запачкает.
      Мамонтова подняли и усадили за стол. Плеснули в лицо водой, и он очнулся окончательно.
      – Ну что, оклемался, Тарзан? – Начальник прииска наклонился над Гошей и заглянул ему прямо в глаза. – Давай рассказывай.
      – Вы что меня скрутили? – простонал Мамонтов. – Что я такого сделал?
      Вместо ответа он получил удар по почкам и чуть снова не потерял сознание от боли.
      – Рассказывай, – тихо повторил Егор Петрович. – И тебе легче будет, и нам.
      – Что рассказывать?
      – Что знаешь. – Начальник пожал плечами. – Зачем к нам пожаловал, что ищешь, кто ты есть такой на самом деле. Все рассказывай. Мне, например, очень даже интересно.
      – Ничего я не ищу. – Мамонтов покосился на Тимофея, который стоял за его спиной. – Меня менты на вокзале взяли, когда я пьяный спал…
      На этот раз удар пришелся по шее, и Гоша полетел с лавки на пол, больно стукнувшись об доски головой.
      – Это мы уже слышали, – сказал Егор Петрович, когда Мамонтова посадили на место. – Ты нам лучше правду расскажи. Погорел, так будь умницей, не строй из себя Олега Кошевого. Сейчас ведь не война, медаль тебе не повесят.
      – Я не Кошевой, я… Тюленев, – пробормотал Мамонтов и вдруг плюнул начальнику прямо в лицо.
      – Ах, ты Тюленев?! – закричал Тимофей и набросился на Мамонтова. – Ну сейчас мы из тебя, Тюленев, Зою Космодемьянскую сделаем!
      От удара в спину Гоша опять оказался на полу. Татарин остервенело лупил его ногами. Что-то кричал Артурчик, прыгая вокруг, но крики его затихали и скоро совсем смолкли…
      Когда Мамонтов открыл глаза, то первое, что он увидел, был кусок чистого звездного неба. Небо было как будто в черной рамке. Гоша попробовал пошевелиться, но только тихо застонал от боли. Было такое ощущение, что по нему только что прошлись несколько асфальтоукладчиков. Жутко замерзли ноги. Гоша с трудом поднял голову и наконец смог разглядеть, что он лежит на дне замерзшего колодца, без валенок и без тулупа. Правда, руки и ноги были развязаны – наверное, Дронов подумал, что Мамонтов не скоро очухается после таких побоев.
      Наверху ритмично хрустел снег. Сторож. Интересно, Артурчик, или Тимофей? Лучше бы Артурчик.
      Преодолевая боль, Мамонтов сел и полез за пазуху. Струна от гитары оказалась на месте, намотана на руку. Ее они не смогли найти. Вынув ее, Мамонтов стал шарить руками по обледенелым стенам, пока не отыскал торчащий кусок бревна. Дрожащими пальцами прикрутил один конец струны к нему, а из другого сделал маленькую петельку.
      – Это совсем не больно, – пробормотал он и сунул петельку в рот. – Совсем не больно. Раз, и все.
      Нащупав пальцами запломбированный зуб, Гоша с трудом накинул на него стальной арканчик и затянул его потуже, пока не начала хрустеть зубная эмаль.
      – Это не больно, ни капли. – Он сел на землю и уперся ногами в стену. – Три… Два… Один!
      На последнем счете Гоша резко разогнул ноги и отлетел к противоположной стене. Струна зазвенела, словно от мажорного аккорда, и всю челюсть пронзила дикая боль. Мамонтов даже вскрикнул от этой боли. Схватил большую пригоршню снега и сунул в рот, чтобы хоть немного притупить ее.
      – Ну что, оклемался? – В колодец нырнул пучок света от фонарика и заглянул Артурчик. Но Гоша лежал все в той же позе. – Ну-ну, отдыхай пока.
      Они прибудут часов через семь, не раньше. Мамонтов это знал наверняка. Но знал он и то, что они прибудут обязательно. Просто не могут не прибыть. Теперь главное – продержаться эти семь часов, остаться в живых. Дело не в том, что Гоша так уж дорожил своей жизнью, хотя кому охота помирать в двадцать четыре года. Дело было совсем в другом – если он не останется в живых, то вместе с ним погибнет вся информация, которой он владеет. А этого никак нельзя допустить.
      Снег все так же монотонно хрумкал метрах в пяти над головой. Гоша встал и начал тихонько ощупывать стены колодца. Но стены были ровные и скользкие, и вскарабкаться по ним наверх было невозможно…
      Когда через четыре часа Тимофей сменил Артурчика, Мамонтов уже не чувствовал пальцев ног. Она стали белыми и почти не шевелились. Приходилось каждые пять минут растирать их снегом, чтобы хоть как-то заставить кровь двигаться по застывшим венам.
      Сосулька…
      Она висела в паре метров над головой, мерцая в лунном свете. Длинная и тонкая, как игла. И как же он не заметил ее сразу?
      Вскочив на ноги, Мамонтов быстро слепил тугой снежок и прицелился. Нужно было попасть не в саму сосульку, чтобы не сломать ее, а немного выше. Бросил. Не попал. Слепил второй снежок и снова прицелился. Опять не попал. Вновь зачерпнул снега и принялся упрямо лепить маленькое белое ядро.
      Сосулька оторвалась от бревна только после седьмого попадания. И чуть не выскользнула из его закостеневших пальцев, когда он поймал ее на лету.
      – Эй, там, – тихо позвал Мамонтов, сев на землю. – Мне холодно.
      В проеме колодца показалась рожа татарина.
      – Что, еще живой? – злорадно спросил он.
      – А че ж вы меня сторожите, если я мертвый? – Гоша сделал вид, что пытается встать, но у него не выходит.
      – Ничего, – улыбнулся Тимофей. – К утру окочуришься.
      – Может, и окочурюсь. – Гоша наконец встал. – Только ты меня все равно не завалил бы, если бы я наверху был.
      – Что? – Татарин удивленно открыл рот и вдруг рассмеялся. – Я бы его не завалил… А что, ты б меня завалил, да?
      – Ага. – Мамонтов бережно, чтобы не переломить, сжал сосульку в руках.
      – Ну так завали! – весело сказал Тимофей. – Вот он я, тута.
      – Что, прямо сейчас? – Гоша напрягся.
      – Ну да, а чего тянуть? – теперь уже рассмеялся Тимофей.
      – Пожалуйста…
      Сосулька попала татарину прямо в рот. Пробила гортань и вонзилась в основание черепа. Тимофей захрипел, выкатив глаза, попытался выдернуть изо рта ледяное смертоносное оружие, но только дернулся два раза и застыл, свесившись в колодец. Не упал, как рассчитывал Гоша, а только повис на краю.
      – Зараза, скотина! – выругался Мамонтов и начал лихорадочно срывать с себя одежду. Через двадцать минут она была разорвана на полоски, а через час из нее уже была сплетена веревка.
      После третьего броска удалось накинуть петлю на шею мертвого татарина, и его тело грузно упало в колодец.
      – Нет, милый, это ты до утра в ледышку превратишься, а не я. – Мамонтов, стуча зубами от холода, схватился за автомат, но потом отбросил его в сторону и начал раздевать мертвеца. Надел на себя еще теплые ватные штаны, свитер, шерстяные носки, краги на меху и тулуп. В кармане нашел флягу самогона, того самого, которым его спаивали два дня назад. Теперь он выпил его до последней капли и пожалел, что этого живительного напитка во фляге было так мало.
      – Живем… Живем, – радостно застонал он, почувствовав, что начинают страшно болеть пальцы ног. – Еще посмотрим, Егор Петрович, кто кому всю правду рассказывать будет.
      Небо начало бледнеть. Значит, они будут через час-полтора. А это значит…
      – Тимофей!
      Это был голос Артурчика. Гоша схватил автомат и тихо снял его с предохранителя.
      – Эй, рожа татарская, ты где?
      Только бы высунулся, только бы высунулся… Мамонтов поднял автомат и прицелился.
      Его нервы не выдержали, когда над колодцем показалась шапка грузина, и он нажал на спуск. Очередь вспорола ночную тишину, разорвала шапку в клочья и вместо головы в колодец полетела длинная палка.
      – Он его убил! Он его убил! – закричал Артурчик и бросился бежать.
      Хуже положения не придумаешь. Сейчас они вернутся вдвоем с начальником и расстреляют его, как в тире. Мамонтов готов был кричать от бессилия, но это не поможет. Нужно думать, думать, искать выход. Нет безвыходных положений, из каждого тупика бывает выход…
      Они появились ровно через двадцать секунд. Два автомата сунулись в проем колодца и начали поливать длинными очередями. И сразу кровь начала заливать Гошу – его лицо, руки, ноги. Только это была не его кровь, а кровь мертвого татарина, тело которого как будто ожило, задергалось, зашевелилось на нем от вонзающихся в него пуль.
      А Мамонтов лежал под ним, как под щитом, и благодарил Бога за то, что Тимофей вымахал таким великаном, которого даже автоматная очередь не может прошить насквозь.
      – Хватит, хватит! – закричал наверху Дронов. – Он уже готов, наверное.
      – А если жив еще? – испуганно ответил грузин.
      – Ну так посмотри.
      Теперь Гоша не торопился и выстрелил только тогда, когда увидел глаза Артурчика. Снес ему очередью половину черепа и опять нырнул под окровавленную тушу татарина.
      – Ах ты, падла! – закричал начальник, и в колодец полетело что-то тяжелое. – А как тебе это понравится?
      Мамонтов схватил толовую шашку, пока не догорел бикфордов шнур, и швырнул ее вверх. Она взорвалась в воздухе, вылетев из колодца и не успев упасть на землю. Взрывная волна сорвала несколько бревен, и они посыпались прямо на Георгия.
      – Осторожно, поднимайте его осторожно. – Голос был сочувственным. – Смотрите, он весь в крови. Доктора, доктора сюда!
      Гоша открыл глаза и увидел перед собой озабоченное лицо спецназовца в камуфляжной форме.
      – Не волнуйтесь, это не моя кровь, – пробормотал Мамонтов, счастливо улыбаясь, и закрыл глаза.
      Команда спецназовцев успела вовремя, хотя такой цели – спасти Мамонтова – у нее не было. Команда выполняла приказ министра внутренних дел очистить от самодеятельных добытчиков алмазов Кулойское плато, шеф МВД, в свою очередь, исполнял приказ президента.
      Операция прошла почти бескровно. Бригадиры, когда с неба посыпались вертолеты, бросились в бега, но их быстро выловили – на белом снегу они отлично были видны сверху. Дронов даже не пытался скрыться. Молча протянул руки, на которых тут же защелкнули наручники.
      Мамонтова поначалу тоже приняли за преступника, хотя и оказали медицинскую помощь. Довольно грубо запихали в вертолет и пристегнули браслетом к ручке сиденья.
      Но когда винты уже раскрутились и машина тяжело задрожала, готовая взлететь, двери вертолета раскрылись и в темное нутро, набитое спецназовцами, бомжами и бригадирами, заглянуло вдруг несколько человек.
      – Где труп?! – почти хором спросили люди. – Куда вы дели труп Мамонтова?!
      Секундная недоуменная пауза, и вдруг из-за спин пассажиров вертолета показалось бледное лицо Гоши.
      – Я живой, ребята, я живой труп.
      Турецкий, Барагин, Гарджулло ринулись в толпу, отцепили наручник и успели подхватить на руки падающее тело Гоши. Напряжение спало, усталость навалилась на него сильнее мертвого Тимофея, и Мамонтов моментально провалился в глубокий сон, похожий на обморок…

      Сомов приехал в деревню Ном на личной машине, втайне от всех, и особенно от коллег по работе. Простому смертному пробраться в этот тихий, окруженный со всех сторон еловым лесом участочек ближнего Подмосковья было непросто. Точней, невозможно. Ведь на пути обязательно встретятся вооруженные пикеты, милицейские патрули и высокие каменные заборы с мотками колючей проволоки на острых зубцах, вокруг которых как бы невзначай прогуливаются широкоплечие «грибники».
      К чему такие меры безопасности? Все объясняется очень просто. Деревня Ном – ареал обитания особо важных персон, их место отдыха. Многоэтажные особняки, один краше другого, черные представительские лимузины, неприступные секьюрити с повадками бультерьеров – всего этого здесь было в избытке.
      Без специального пропуска посторонним вход категорически воспрещался. Но у Вадима Сергеевича такой пропуск имелся – распоряжение Малинова.
      Сомов преодолел все препоны без особых проблем, и лишь при въезде на дачный участок Дмитрия Яковлевича его подвергли тщательному личному досмотру, поставили лицом к забору, хорошенько облапали, вывернули все карманы…
      – Чисто, – изрек один из охранников, и металлические ворота бесшумно уползли в стену. – А автомобиль вам придется оставить. Не беспокойтесь, мы присмотрим, никуда не денется.
      Вадима Сергеевича провели по безупречно выметенной дорожке в дом, попросили подождать в холле, мол, у шефа важный телефонный звонок.
      Он закурил, вольготно расположившись на диванчике для посетителей, и прислуга мгновенно принесла откуда-то красивую пепельницу на длинной ножке.
      «Вот бы так пожить недельку… – помечтал Сомов, чувствуя, как в нем начинает закипать классовая ненависть. – Не успеешь рот открыть, как все твои желания исполняются. Интересно, а задницу они своему владыке подтирают или с этой процедурой он умудряется справиться сам?»
      – Стоять! – услышал за своей спиной Солонин. – Куда направляемся, товарищ?
      И по этому отжившему, но такому родному слову Виктор без труда определил, с кем имеет дело. Обернувшись, он увидел перед собой коренастого мужичка в расхристанной телогрейке, ватных штанах и болотных сапогах. Незнакомец держал на поводке напрягшуюся овчарку. Чем не деревенский житель, выведший на прогулку своего Шарика?
      – Капитан Горьков, Четвертое управление. – Солонин привычным движением распахнул красную «корочку».
      У мужичка больше не возникло вопросов.
      – Тихо, Дантес, свои, – он приструнил зарычавшего было четвероногого друга и, не сказав больше ни слова, отправился своей дорогой.
      Виктор вел наблюдение за Сомовым из автомобиля до тех пор, пока тот не въехал в закрытую зону. Дальше надо было передвигаться на своих двоих, и через несколько минут Солонин уже был у цели.
      Это деревце он специально присмотрел прошлым вечером – высокое, с развесистой кроной, украшенной россыпью золотисто-багряных листьев. Но главное – оно вплотную примыкало к забору, за которым маячила скошенная крыша особняка Малинова. Лучшего наблюдательного пункта представить себе было невозможно.
      Солонин прикрепил к ботинкам железные «кошки» и быстро вскарабкался по шершавому стволу. Теперь он удобно примостился в развилке двух толстых веток на высоте примерно восемь метров. Дачный участок открылся перед ним как на ладони. Оставалось только надеть наушники, включить приемник-радар и направить его на окна верхнего этажа. Что Виктор и сделал…