Теперь Солонину было не до глобальных обобщений и параллелей. Теперь он не вальяжничал и не предавался лирике. Он должен был нагнать упущенное.
      И все же платить таксисту сто долларов он не собирался. Частники просили не намного меньше.
      Значит, так – Малинов. Этот человек подолгу, наверное, беседовал с умирающим Циревым. Собственно, план стал раскручиваться раньше. Значит, возможно, его по новой закрутил сам Цирев. Теперь задача проще: узнать, не собрался ли Малинов – а про него Солонин теперь знал все (даже любимые цвета рубашек и марки пива) – продолжить «доброе начинание» бывшего гэбэшника. Если да, под чьим прикрытием? Если нет – не осталось ли других любителей продолжить «доброе начинание»…
      – Ну вот, а ты говорил – прощай!
      Солонин обернулся. Перед ним стоял старший лейтенант милиции в окружении пяти блюстителей беспорядка.
      – А я тебя предупреждал – в моем районе не показывайся, – улыбался щербатым ртом старшой. – Я тебя, сука, предупреждал.
      В этот час в Шереметьеве было довольно пусто. Люди бежали, суетились, никому не было дела до того, что милиция остановилась возле какого-то парня и мило с ним беседует.
      Все действительно мило улыбались.
      – Теперь, козел, ты пойдешь с нами, а если рыпнешься, дырку в башке сделаю.
      Старшой показал глазами на собственную руку в кармане кителя.
      – Понял?
      – Так, – сказал Солонин. – Ты меня достал. И твои придурки тоже. Ну что, поучить вас еще раз? Так вы же… Погоди… У тебя что-то с ухом?
      – С каким ухом? – не сразу врубился старшой.
      – С левым ухом у тебя что? – внимательно вглядывался в волосатое ухо старшого Солонин. – Эта опухоль у тебя давно?
      Милиционеры тоже стали разглядывать ухо своего начальника.
      Тот вынул наконец руку из кармана и стал мять свой слуховой орган.
      – Да ты не щупай, что ты там нащупаешь, – грубо оттолкнул его руку Солонин. – Дай-ка я. Да не бойся ты, я врач.
      Солонин стал осторожно пальпировать за ухом старшого, при этом у него было озабоченное лицо.
      – О, старшой, это онкология… Это серьезно. Ты в больницу не обращался?
      Старлей затравленно огляделся вокруг – губы у него дрожали.
      – Эт-то опасно? Это м-можно вылечить?
      – Ну, уже довольно запущено, вот только если в хорошую клинику…
      До центра Солонина довезли на милицейском «шевроле». Вел машину тот самый водитель, что когда-то набивал «Икарус» лохами.
      Старшой виновато заглядывал в глаза Солонину и поминутно просил прощения. Солонин обещал похлопотать за него в Министерстве здравоохранения.
      – Слушай, старшой, – спросил Солонин, – городок художников на «Соколе» – это тоже твой район?
      – Нет, это другое отделение, но у меня там начальник в корешах. А что?
      – Довези меня туда, приятель.
      Когда «шевроле» уехал, Солонин подумал, что старшой и вся его команда – в общем-то неплохие ребята когда-то были… Их и сейчас можно перевоспитать. Только некогда этим заниматься.
      И больше он про старшого не думал.
      Когда подходил к даче Фридмана, почувствовал какой-то странный укол. Что-то ему здорово не понравилось, что-то очень насторожило. И даже еще раньше насторожило, когда он спросил у старшого, не его ли это район. Солонин предчувствовал нечто плохое.
      Зря он отпустил старшого. Дом Фридмана был оцеплен. Милиционеры мрачно стояли у калитки, во дворе, шугали юрких репортеров, на вопросы не отвечали.
      – Что случилось-то? – спросил Виктор какую-то девушку с фотоаппаратом.
      – Да хирург здесь жил, довольно известный, – ответила она и вдруг спохватилась: – А вы из какой газеты?
      – «Пятый уровень», – улыбнулся Виктор.
      – Это что-то мелкое, да?
      – Совсем незаметное, – кивнул Солонин. – Так что с хирургом?
      – А доска ему на голову свалилась. Насмерть.
      – Доска? – ахнул про себя Солонин, вспоминая рассказ Фридмана о «счастливчике», который шел мимо стройки.
      – Ну не доска – балка, – поправилась девушка. – Дом-то старый.
      Виктор резко повернулся.
      Нет, «доброе начинание» гэбэшника живет и сеет вокруг смерть.
      Когда выносили тело Фридмана, одна рука покойника свесилась из-под простыни. Крепкая рука хирурга. Даже немного грубоватая. А сколько жизней спасла… Вот свою уберечь не смогла.

      Дверь вертолета с грохотом закрылась, и мотор начал пронзительно свистеть.
      – Череп, а ты летать не боишься? – весело поинтересовался кто-то, стараясь перекричать шум винтов.
      Череп, тот самый мужик, который собирался продать Гоше кольцо, уже хотел ответить что-то непристойное, но машину слегка повело вбок и оторвало от земли.
      – Лети-им! – радостно закричали бомжи. – Смотри, а вон наши менты!
      Кто– то на радостях выставил в иллюминатор голую задницу, кто-то неудержимо весело захохотал, кто-то начал орать разухабистые матерные частушки. А вертолет, набрав высоту, медленно пополз над перепаханными полями, над маленькими, будто игрушечными деревушками, над серебряной ленточкой реки и наконец над унылым, нескончаемым частоколом леса.
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги-и! – вразнобой затянули песню никому не нужные люди без места прописки.
      Других слов больше никто не знал, поэтому с настойчивостью заевшей пластинки эти несчастные продолжали повторять припев.
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!
      Так и тянули часа два, пока вертолет медленно полз над этим самым зеленым морем.
      А Георгий лихорадочно пытался запомнить маршрут. От Архангельска на северо-восток, два раза пересечь реку, небольшой горный хребет. Хорошо, что хребет. Будет виден издалека. Потом болота, опять река. Небольшое озеро, на берегу которого маленькая одинокая избушка, наверное, охотничья заимка. Там обязательно должна быть провизия, какая-нибудь теплая одежда и лыжи…
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!
      Вертолет приземлился на небольшой поляне, далеко за озером. Пилот куда-то убежал и через пару минут вернулся с пятью вооруженными людьми. Бомжей вытряхнули из теплого уютного салона и построили в один ряд. На середину вышел высокий худой старик с большими, желтыми от табака руками и долго рассматривал прибывших.
      – Да-а, – сказал он наконец, сплюнув в снег, – кривое не может сделаться прямым…
      – Это ты про свой карандашик? – весело крикнул Череп, и все дружно загоготали.
      Старик тоже улыбнулся. Покачал головой, подошел к Черепу и вдруг изо всей силы саданул ему кулаком прямо в зубы. Череп полетел на землю. Попытался встать, но дед ему не дал. Подскочив к нему, стал жестоко избивать тяжелыми коваными башмаками, пока тот не затих.
      А старик, который теперь и стариком-то не казался, деловито отряхнул штаны, поправил на затылке шапку и равнодушно оглядел остальных. Остальные не проронили ни единого звука, будто ничего не произошло.
      – Ну вот, а теперь давайте знакомиться! – четко и ясно сказал он. – Меня зовут Егор Петрович, я тут самый главный начальник. Как вас зовут, мне не интересно. Хочу сказать сразу – я тут никого не держу. Кто хочет, может уходить прямо сейчас. Тут до ближайшего жилья всего ничего – сто сорок километров. Правда, медведей полно, но это уже ваша забота.
      – А че мы тут делать будем? – робко поинтересовался кто-то.
      – Хороший вопрос. – Егор Петрович улыбнулся. – Вы тут будете заниматься здоровым физическим трудом. Это очень полезно для здоровья. За это я буду кормить вас три раза в день и каждому ежедневно буду выдавать по чекушке водки. Вот, пожалуй, и все. Хочу сразу представить вам Борю. – Он ткнул пальцем в маленького кряжистого мужичка с бельмом на правом глазу и с автоматом наперевес. – Он будет вашим старшим. Если кого обидели – сразу обращайтесь к нему, он разберется. На этом все. Сейчас вам покажут ваше жилище, а через час отправят на работу. Обед в два часа дня.
      – Возьмите эту падаль с собой, – зло прохрипел Боря, сверкая единственным глазом, и плюнул в сторону Черепа, который до сих пор никак не мог подняться на ноги.
      Двое ближайших бомжей тут же подхватили избитого товарища и безропотно поволокли за Борей, который быстрым шагом направился по узенькой тропинке между деревьями. Остальные потянулись за ними.
      Это была большая приземистая хибара. По почерневшим бревнам, решеткам и запорам на тяжелых, обитых железом дверях Мамонтов понял, что строили ее лет сорок пять назад, не позже. Наверное, раньше здесь была гулаговская зона.
      – Ну, козлы! – зарычал Боря, перегородив собой дверь. – Там в углу рукавицы. Разбирайте и живо выходить на построение. Кого не увижу через три минуты – закопаю.
      На этот раз свободолюбивые граждане без прописки уже не пикали, потому что Черепа пришлось тащить на руках, и теперь он тихо стонал в углу за кучей дров. Через три минуты все уже были готовы и стояли в одну шеренгу у дверей, затравленно зыркая по сторонам и дыша в замерзшие кулаки.
      Июнь на Севере – уже глубокая осень. По ночам градусник показывал ноль. А через неделю выпадет снег.
      – Вот. Это другое дело. – Боря прошелся вдоль строя, тыкая пальцем во впалые груди работников. – Ты, ты, ты и ты. Пойдете со мной за инструментом. Остальным таскать в барак дрова. Все понятно?… Может, кто умеет на тракторе работать?
      Никто не ответил.
      – Что, нет трактористов? – удивился надзиратель.
      – Я умею… немножко, – тихо сказал Мамонтов и вышел вперед.
      – Ты? – Боря подошел к нему, пристально посмотрел в глаза, будто собирался прочесть в них, правду ли говорит этот спившийся сосунок.
      – Да, умею. Я в армии экскаваторщиком работал в стройбате.
      – Пойдешь со мной. – Боря ткнул пальцем и в Мамонтова.
      Бульдозер стоял на отшибе, на краю большого карьера, в котором копались люди. Все стекла у него были разбиты.
      – Вот, сломался неделю назад. Давай чини. – Надзиратель толкнул Гошу в спину.
      – А что с ним случилось? – спросил Мамонтов. – Мотор или проводка? Может, гидравлика полетела?
      – Хренавлика. – Боря хохотнул. – Я откуда знаю, я ж не тракторист.
      – А тракторист где? Может, он мне скажет?
      – Помер тракторист, – зло буркнул Боря, брякнув автоматом на боку. – Споткнулся, головой об дерево хабах! И помер. Так что давай работай. Инструмент весь в кабине под седушкой.
      Сказав это, Боря удалился восвояси, и Мамонтов остался один. Самый подходящий момент, чтобы бежать.
      Но куда? Вокруг на полторы сотни километров тайга. Да и не все еще понятно. Если тут добывают алмазы, в чем теперь не было никакого сомнения, то куда их отправляют? Кто их получает, кто гранит, кто переправляет за границу? Если попытаться выдернуть это звено, то вся остальная цепь рассыплется, утечет между пальцев, как песок.
      Откопав в кабине старые, промасленные рукавицы, Гоша полез в мотор. Поломку отыскал почти сразу. Собственно, это была и не поломка. Просто отошел шланг маслоподачи. Два часа повозиться, и все будет готово. Гоша уже хотел быстро приняться за дело, но подумал: «Зачем торопиться?» До обеда, судя по солнцу, время еще есть, Боре еще нужно раздать инструмент и развести бомжей по работам, так что его никто не хватится еще часа два-три.
      Оглядевшись, Мамонтов спокойно зашагал к ближайшему дереву, расстегивая на ходу штаны. Там, спрятавшись за огромным стволом, долго следил за копающимися внизу фигурками, за охранником на вышке, за огромным детиной, коловшим дрова метрах в ста. И только убедившись, что его никто не видит, быстро побежал к небольшой утепленной избушке, из трубы которой валил густой белый дым. Раз дым, значит, там люди, а раз эти люди не на работе, значит, они охранники, а может, даже и хозяева.
      Окно было закопченным, и сквозь него ничего нельзя было разглядеть. Но зато были открыты ставни на чердак. Цепляясь, как кошка, за неотесанные бревна, Мамонтов мигом вскарабкался по стене и нырнул в ароматное сено.
      – Нет, больше не буду, – сразу донесся до него приглушенный голос снизу.
      Гоша принялся раскапывать душистую солому, пока не добрался до дощатого пола. Между досками обнаружилась небольшая щель, в которую можно было видеть, что происходит внизу.
      Егор Петрович сидел за столом и аккуратно перекладывал из кучки в кучку мутные желтоватые камни.
      «Алмазы!» – сразу догадался Мамонтов.
      Напротив начальника сидел мужчина. Гоша тотчас узнал его. Это был тот самый пилот, который привез их сюда.
      – Ну, что скажете? – поинтересовался пилот. – Ничего себе?
      – Какие-то они все мелкие, – вздохнул начальник. – Нет, что ни говори, а кривое не может сделаться прямым. Сколько сил на все это положили, а тут такая туфта лезет. Ну разве это хоть куда-то годится?
      – Ну, Петрович, какие есть. – Пилот развел руками и одним движением свернул голову бутылке водки. – За ваше здоровье.
      – Ты давай не увлекайся. – Егор Петрович недовольно покосился на пилота, который опорожнял бутылку прямо из горла, глоток за глотком. – Тебе еще обратно лететь.
      – Да я помню. – Мужчина встал, поставив бутылку на стол. – Что ментам передать?
      – А что передать? – Егор Петрович пожал плечами. – Пусть ловят еще. Работники тут всегда нужны. Они ж дохнут, как мухи, больше трех месяцев никто не выдерживает. И скажи, чтобы доходяг не присылали, а то меньше получат. Я тут одного на крепость попробовал, так он больше минуты не простоял. Ну что это за работники, спрашивается…
      Егор Петрович еще долго возился со своими камушками. Сначала взвесил их на маленьких весах, потом высчитывал на калькуляторе караты, потом рассортировал по величине и только после этого ссыпал всю кучку в маленький бархатный мешочек.
      – И скажи, чтобы следующую партию сами сортировали! А то здесь только я пять кондиций насчитал!
      Пилот вышел из дома и захрустел сухой травой в направлении вертолета. Как раз удобный случай, чтобы улететь отсюда в город. Незаметно пробраться в кабину и дать о себе знать только в воздухе…
      Гоша уже спрыгнул на землю, уже перекатился в кусты и побежал к поляне, но вдруг остановился.
      Как же так? Выходит, что пилот привозит сюда камушки, а не отвозит их отсюда? Или есть еще прииски? Допустим, если этот прииск – главный и всю добычу свозят сюда, то в этом нет ничего странного. А камни отправляют на Большую землю каким-нибудь другим способом.
      Но где тогда другие прииски? И каким способом переправляются камни?… Нет, бежать отсюда еще рано. Да и зачем торопиться? Воздух тут хороший, работа пока не напрягает, да и угрозы для жизни еще нет. Борю с его кулачищами и автоматом Мамонтов за большую угрозу не считал.

      Телефонный звонок ничего не дал.
      Во– первых, сам звонок стоил Сомову стольких нервов, что лучше и не вспоминать. Малинов был неуловим. Причем неуловим в каком-то высшем смысле. Он все время был то в Кремле у президента, но в Белом доме тоже у президента, но уже американского. Иногда для разнообразия заходил к премьер-министру. Скорость его передвижения по миру была космической. Еще вечером он разглядывал в Вашингтоне улицу имени академика Сахарова, а утром уже беседовал в Барвихе.
      Сомов начинал искать Малинова довольно вяло. Конечно, он понимал, что за птица случайно чиркнула крылом по его сети, конечно, понимал, что радостных песен эта птица не споет. Но с какого-то времени ему стало противно. Противно, что он крутится-вертится на ничтожную следовательскую зарплату, а все вокруг воруют, и воруют миллионы. И не в рублях. В долларах.
      Сколько раз он ловил подонков за руку, сколько раз выкладывал на стол генеральному прокурору самые серьезные материалы, тот приказывал: «Докручивай». А потом все спускалось на каких-то неведомых ему тормозах. И при этом никто и никогда не был виноват. Находились объективные причины – выборы, саммиты, политическая обстановка…
      Сомов ходил к Меркулову, тот тоже пытался как-то двигать застревающие на каждом шагу дела, несколько раз ему это удавалось, но чаще всего он лишь разводил руками на вопросительный взгляд Сомова:
      – Высшие интересы. Говорят, еще время не пришло.
      – Да придет ли? – взрывался Сомов.
      – Придет, Вадим Сергеевич, придет. Правда, боюсь, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе»… – мрачно шутил замгенерального.
      Сомов видел, что Меркулов сам нервничает, но – бессилен.
      На этот раз Сомов решил: во что бы то ни стало докручу.
      И он стал названивать Малинову с упорством любовника, который и дня не может прожить без своей пассии.
      Наконец почти недельное висение на телефоне дало кое-какой результат.
      Он вдруг наткнулся на самого Малинова.
      – Слушаю вас, – мягко отозвалась трубка.
      – Вас из Генеральной прокуратуры беспокоят. Следователь по особо важным делам Сомов.
      – А! Добрый день, Вадим Сергеевич, – вдруг чему-то обрадовался Малинов.
      Сомова немного удивило, что Малинов знает его имя-отчество, но, с другой стороны, немного и польстило.
      – А я давно вашего звонка жду, – разливался Малинов. – Уж собирался сам вам звонить…
      – Нам бы встретиться, Дмитрий Яковлевич, – все еще пытался держать расстояние Сомов.
      – А как же! Обязательно! Завтра же. Что у нас завтра – десятое? В половине третьего вас устроит?
      – Вполне. Я оставлю вам пропуск.
      – Нет, я, к сожалению, не смогу заехать к вам в следственную часть. Давайте лучше вы ко мне, в Министерство обороны, встретимся у центрального входа.
      Сомов отметил, что Малинов мягко взял ситуацию под свой контроль. «Ладно, пусть потешится», – подумал.
      – Хорошо, в половине третьего у центрального входа.
      – А как там наш общий знакомый? – вдруг сам снял недоговоренности Малинов. – Коровьев?
      – Коровьев – нормально. Вернее, что может быть нормального у человека, который сидит в Лефортове.
      – Да-да… – загрустил Малинов. – Ну ничего, я думаю – ненадолго.
      Сомов не стал комментировать этот оптимизм Малинова. Ему вдруг захотелось швырнуть трубку. И хорошо бы прямо в самого Малинова. Беда – не долетит.
      – Ну что ж, Вадим Сергеевич, значит, уговорились. Целую, обнимаю.
      До встречи Сомов перебирал в памяти все вопросы, которые, как он был уверен, приведут Малинова в полное замешательство. И очень хотел отблеск этого замешательства увидеть в глазах сытого мальчика-мажорчика. Как же он ненавидел всех, кто вылез наверх таким нечистым способом.
      Правда, что за способ такой, Сомов, пожалуй, ответить бы вразумительно не смог. Но были догадки, какие-то разговоры, какой-то нездоровый шум в газетках. «Вокруг порядочных это не вертится», – думал Сомов.
      Вообще настроение у следователя, как, впрочем, и во всей прокуратуре, было далеко не радужное. Высокие профессионалы и в общем честные люди, под водительством Меркулова они бились с такой расползающейся гидрой, что даже если бы никто не ставил им палки в колеса, вряд ли справились бы.
      В коридорах он порой беседовал с коллегами так, на ходу – времени у всех было в обрез. Он знал, что уже известен и убийца Холодова, и заказчики убийства Листьева, но опять же – выборы, политическая ситуация, саммит…
      Телефонный звонок ничего не дал. Сомов напрасно ожидал от Малинова хоть чего-нибудь. Это же сразу слышно – волнуется человек или нет, есть ли грех за его душой, или он чист, как слеза младенца.
      С Малиновым было все непонятно. Вернее, все было слишком ясно – если и есть за душой этого мальчика-мажора какой-нибудь грех, то индульгенцию он себе уже давно прикупил.
      Сомов был похож сейчас на супруга, который все никак не может доспорить с собственной женой. Я ей скажу, а она мне скажет, а я ей на это, а она мне на это, а я тогда как выдам…
      Он мысленно выстраивал все возможные вопросы и ответы в этой предстоящей беседе. Нет, не сможет Малинов ответить на все его сто восемьдесят миллионов вопросов.
      Телефонный звонок ничего не дал, зато встреча будет из напряженных. У Сомова, как у хорошей гончей, уже раздувались ноздри от предчувствия добычи.
      С утра он надел все чистое и глаженое. Не было у него жены и не было даже любовницы, все приходилось делать самому. А на прачечную денег не хватало. Куда-то разлетались они моментально.
      Служебную машину не дали. Пришлось добираться муниципальным транспортом.
      Но поспел Сомов на встречу вовремя. За две минуты до срока. А ждал еще двадцать минут.
      Дежурный на входе ничего про следователя не знал. Вежливо, но настойчиво отвечал:
      – Гражданин, не мешайте проходу. Отойдите в сторонку.
      Сомов начинал закипать. Мимо него шмыгали туда-сюда генералы-полковники-майоры, все холеные, сытые, чистенькие, на следователя – ноль внимания, фунт презрения.
      – А что же вы тут стоите? – наконец раздался сладкий голос прямо за спиной.
      Откуда вынырнул Малинов, Сомов не понял. Вероятно, из-под земли, как черт из табакерки.
      Собственно, Малинова Сомов видел первый раз. Ну конечно, по телику там, в газетах, но вот так, можно сказать живьем, впервые.
      И был страшно разочарован. Потому что на лице Малинова никакого блуда, никакого греха написано не было. А совсем-совсем наоборот – приветливое, открытое лицо, добрые чистые глаза и ясная улыбка.
      Сомов даже растерялся.
      – Заждались? Вы уж извините, негодника, – виновато развел руками Малинов. – Шеф сегодня был весьма разговорчив. А мужик, должен вам сказать, крепкий. Говоришь с ним, и аж подтягиваешься изнутри. Знаете, там про погоду, ля-ля-тополя – не проходит. Он сразу в корень, сразу быка за рога. Без подхода.
      На этом монологе Малинов увлек Сомова за собой, они беспрепятственно прошли мимо строгого дежурного, двинулись по холлу направо, потом по какой-то лестнице.
      – Я и сам только подъехал, – продолжал Малинов. – Кстати, вовремя. Но как тут обойдешься без доклада. Министр к себе кличут! – иронично улыбнулся генерал. – Докладывай подробно, обстоятельно… А сам с ним каждый день по телефону треплется.
      Дверь распахнулась, и Сомов оказался в здоровенном кабинете. Обставленном соответственно.
      «Соответственно, чему соответственно? – задал себе вопрос Сомов. – Что этот Малинов собой представляет?»
      – Оказалось, что наше правовое государство совсем не в ладах с правом, – вдруг словно понял мысленный вопрос Малинов. – Вот и зовут толковых юристов. Я не про себя, конечно, я не волшебник, я только учусь. Но вот видите, даже я сгодился. Присаживайтесь, где удобно.
      И вопреки ожиданию, Малинов не сел в начальственное кресло за мавзолееподобным столом, а по-простецки опустился на диванчик.
      – Вопросы у вас, надеюсь, давно ко мне готовы. Мамочка родная, а сколько у меня вопросов! – всплеснул он руками. – Впрочем, я заболтался. Слушаю вас.
      И он даже подпер ладошкой щеку.
      – Я, собственно, по поводу «Голден АД»…
      – Понятно-понятно, не стесняйтесь.
      – Пропало сто восемьдесят миллионов долларов…
      – Именно эта цифра! Ужас!
      – Коровьев дал показания, что вся эта затея исходила от вас.
      – Да, от меня.
      – И…
      Сомов запнулся. Дальше спрашивать было бессмысленно. Малинов сам сознался. Все, его можно брать тепленьким.
      – И? – напомнил ему незаконченный вопрос Дима.
      – Вы только что подтвердили, что вся операция была предложена вами? – переспросил Сомов.
      – Да, подтвердил. Коровьев не врет.
      – Выходит… – уже совсем растерялся Сомов.
      – Выходит, что Дима Малинов, этот мальчик-мажор, надул государство на сто восемьдесят миллионов долларов. Верно. Но вы же понимаете, что я не президент и даже не премьер, чтобы запустить всю операцию. Я только предложил. Кстати, вы с деталями знакомы?
      – В общих чертах.
      – И это хорошо, товарищи, – передразнил горбачевский говорок Малинов. – Меньше знаешь – крепче спишь. Там действительно такие силы задействованы… Лучше в общих чертах.
      – Тем более странно – «Голден АД» пропадает бесследно…
      – Это не странно, это ужасно. Собственно, я сегодня с шефом и говорил об этом. Ничего, их найдут. И все вернется на круги своя.
      Сомов прищурился.
      – И не надо даже думать, – поймал его взгляд Малинов. – Я вас прекрасно понимаю. Мое слово для вас – не закон. Но я же не буду себя бить кулаком в грудь и клясться. Я вас просто отправлю к самому главному человеку. Он все и подтвердит.
      – К шефу? – иронично спросил Сомов.
      – Нет, зачем, шеф этим не занимался, он только дал добро. Занимался этим Петр Иванович Чабрец. Вот к нему, дорогой вы мой следователь, мы и поедем.
      Сомов непроизвольно сглотнул. Имя Чабреца знала вся страна. Это был, пожалуй, самый близкий к президенту человек. Одни его люто ненавидели за то, что упорно и даже фанатически проводил в России западный образец рыночной экономики. А другие, таких было, увы, меньшинство, в основном «новые русские», поддерживали его. Конечно, вокруг Чабреца ходили темные слухи типа того, что он агент ЦРУ, что он скупил половину России. Но такие слухи ходили вокруг каждого видного политика. Сомов же знал точно – ничего из этих слухов не подтверждалось. Прокуратура время от времени тайно или открыто пыталась проверить Чабреца – он был чист.
      – Когда? – наконец вымолвил следователь.
      – Хороший вопрос, – улыбнулся Малинов, удовлетворенный произведенным впечатлением.

      Брайан Спенсер и Патрик Силлитоу наблюдали за Лидо из соседнего кабинета, сквозь зеркальное с одной стороны окошко.
      Спенсер, подтянутый, седовласый, безупречно одетый мужчина чуть за пятьдесят, вот уже почти четверть века возглавлял подразделение британской контрразведки МИ-5. Силлитоу, тучный загорелый детина с одутловатым лицом и кулаками-булыжниками, был шефом внешней разведки – МИ-6.
      Хоть оба они представляли схожие по своим задачам ведомства и беззаветно служили ее величеству, королеве Елизавете Второй, иногда их интересы расходились или же, наоборот, пересекались под слишком острыми углами. И тогда из друзей-соратников они превращались в заклятых врагов, готовых использовать любую возможность, чтобы насолить «конкурирующей фирме».
      В тот день камнем преткновения стала Лидо. И Спенсер, и Силлитоу имели на нее свои планы.
      – Патрик, я уже двадцать лет пытаюсь раскрутить это дельце, – горячечно шептал Спенсер, умоляюще глядя в глаза Силлитоу. – Двадцать лет! И вот когда наконец оно начинает двигаться с мертвой точки, заявляешься ты! Черт побери, она моя! Моя!
      – Брайан, ты же знаешь, что сам Аффенгеймер попросил меня оказать ему эту услугу, – рассудительно отвечал Патрик. – Помилуй, ты ставишь меня в неловкое положение. Что я должен делать? Сказать: «Простите, у меня живот заболел»? Не переживай, я с тобой поделюсь. Чуточку позже, но обязательно поделюсь.