Первый, кого увидел Солонин в Шереметьеве, был старший лейтенант милиции. Тот самый.
      Помнится, он предупреждал Солонина: дескать, если увижу в моем районе…
      «Да что же это, вся Москва его район?» – храбро подумал Виктор – и прямиком к старшому.
      – Привет, товарищ старший лейтенант, – хлопнул он старлея по плечу довольно крепко. – Что, опять операцию готовишь?
      Глазки старшого сузились. Не нравился ему Солонин, и все.
      – Ты здесь? – спросил он сквозь зубы. Довольно шепеляво спросил, это Солонин отметил с удовлетворением.
      – Пока да, вот улетаю. Не поможешь без очереди?
      Солонину нравилось, как злится милиционер. Злится бессильно.
      – Я тебе помогу, я тебе помогу без очереди на тот свет пристроиться, – снова прошепелявил старлей.
      – Какой ты грозный, – мягко улыбнулся Виктор. – Злой, колючий, нелюдимый, словно из лесу вышел, был сильный мороз.
      Из потока слов лейтенант пытался выудить оскорбление. Вроде бы оскорбления не получалось, а получалось наоборот – сочувствие.
      Солонин еще раз похлопал старшого по плечу:
      – Прощай, немытая Россия, надеюсь, больше тебя не увижу, – и двинулся к стойке регистрации пассажиров рейса на Париж.
      Он знал, что вся команда сейчас во Франции, что-то прокручивает весьма опасное, а если опасность, значит, Турецкий точно там.
      Виктор готовил довольно гневную речь против своего шефа. Он скажет ему несколько теплых слов по поводу бесцельной поездки, если не считать нескольких спасенных кошельков пассажиров того злополучного «Икаруса». Но этим вполне могла бы заняться и московская милиция…
      Вот тут Солонин криво усмехнулся – как раз московская милиция этим и «занимается».
      До Парижа он то спал, то листал арабский журнал, чтобы еще раз проштудировать плохо усваиваемый язык, то трепался со стюардессой, которая все говорила, что где-то видела Виктора, в каком-то американском фильме, но вот никак не припомнит в каком.
      – «Пятый уровень» видели? – пошутил Солонин непонятно для стюардессы. – Вот как раз в нем я играю.
      – Господи! Конечно! Как я могла забыть?! – обрадовалась стюардесса. – Минуточку.
      Она исчезла в своей кабинке и тут же вынырнула с довольно потрепанным блокнотом.
      – Вы такого не видели! – закатывала она глаза к потолку. – Посмотрите – Мадонна! Род Фрэнки! Тэтчер! Майкл! Уотерс! Горби!…
      Это был блокнот для автографов. И теперь в нем предстояло оставить подпись Солонину. Стюардесса протягивала Виктору ручку.
      Он написал скромно «Дж. Бонд».
      Пока стюардесса соображала, верить ли своему счастью или пассажир пошутил, объявили, что самолет приземляется.
      Но подан будет не к центральному терминалу, а к запасному, потому что в аэропорту перегрузка. Час пик.
      Солонин невольно напрягся. Он вычислял нештатные ситуации сразу – интуиция уже основывалась на определенном опыте.
      «Кого– то в этом самолете будут брать, -подумал он. – Возможно, меня».
      Он теперь вспомнил простушку стюардессу и понял, что почему-то влип в нехорошую историю. Стюардесса наверняка была агентом. А он еще оставил ей отпечатки пальцев на ручке и образец почерка.
      Солонина бросило в жар. И вопросы – почему, с какой стати, за что? – были теперь бессмысленны. И точно. Не успел самолет подрулить к запасному терминалу, как в салон поспешно вошли трое молодцов в ярко-оранжевой форме технических работников порта.
      – Спокойно, мадам и мсье, мы проверяем кондиционеры, – не очень удачно соврали они. – Сейчас всех выпустят.
      «Ой, далеко не всех, – подумал Солонин, соображая, как ему сподручнее бежать, и понимая, что это невозможно. – У трапа наверняка полсотни спецназовцев».
      Ситуация напоминала московский «Икарус», но с точностью до наоборот, как любит выражаться Турецкий. Теперь Солонин был преступником, а «технари» настоящими полицейскими или кто они там…
      Один ярко-оранжевый то и дело поглядывал на маленький приборчик в руке. А потом вдруг подозвал ту самую простушку стюардессу и что-то шепнул ей на ухо.
      – Простите, мсье, – склонилась стюардесса к Виктору. – Я понимаю, что это, конечно, абсурд, но случайно не было с вами рядом какого-нибудь попутчика?
      Виктор громко сглотнул.
      – Мэа, – тем не менее хрипло вымолвил он.
      – Ну да, ну да…
      Стюардесса отошла, а на ее месте оказались «технари».
      Один ласково положил Солонину руку на плечо и тихо сказал:
      – Не дергайся, стреляю без предупреждения.
      Пассажиров быстро выпустили из самолета, и только тогда Виктору накинули на голову мешок и вывели на свежий воздух. Затем его безмолвно вели по каким-то коридорам, обыскивали ловкими руками, пока наконец не сняли повязку.
      И тут возникла финальная сцена из гоголевского «Ревизора».
      Собравшиеся таращились на Солонина, словно видели его впервые. Мало того, таращились так, будто у него вдруг выросли рога или копыта. А Солонин также таращился на собравшихся.
      – Это ты?! – задал самый дурацкий вопрос всех времен и народов Турецкий.
      – Это вы?! – ответил ему Солонин.
      Дальше было короткое объяснение по принципу: а ты что здесь делаешь, а вы что здесь делаете? Словом, следовал полный набор из пустой комедии недоразумений.
      Объяснилось все просто. Турецкий со товарищи только что потеряли связь с Марго, ее маячок улетал из Парижа, но на смену ему появился маячок Солонина, который и приняли за Маргаритин.
      Виктор понял, что не в самый удачный момент вернулся из Москвы, что свой гневный монолог ему предстоит несколько смягчить, но кое-что он все же высказал.
      – Хватит, Александр Борисович, меня за пацана держать. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…
      – А ты хоть что-нибудь нашел? – впился в Солонина взглядом Турецкий.
      Он был действительно издерган событиями последних дней. И еще Риту упустили из виду.
      – Цирев помер, вот такая язва, – по-фридмановски развел руки Солонин.
      – С кем он общался последние дни?
      – Родных не было. С каким-то Малиновым. Только я вообще-то не понимаю, что такого этот несчастный старик натворил? Может быть, знай я хоть что-нибудь, поиск был бы целенаправленнее. А так…
      Турецкий вышел из комнаты, а потом вернулся вместе с остальными из команды «Пятого уровня».
      – Ну ладно, – сказал он, – садитесь, детки, слушайте сказочку.
      К этому моменту Турецкий успел мобилизоваться. Что-то он действительно разволновался. Ляффон – не девочка из института благородных девиц, выкрутится из любой ситуации. Кроме того, они же и сами хотели вывести ее на связь. Она даст о себе знать, когда сможет.
      – Я люблю сказки, – проворчал Гарджулло. – Только со счастливым концом.
      – Конец этой сказки мы сами сочиним, – ответил Турецкий. – А сказка вот какая…
      Когда он был обыкновенным следователем прокуратуры, предпочитал говорить мало и туманно. Такая у него была примета: пока не раскрутил дело, не спугни. Говорят, у артистов, художников – та же история. Очень в приметы верят, предпочитают до поры до времени молчать.
      Но теперь он был руководителем группы по борьбе с терроризмом при ООН «Fifth level» («Пятый уровень», или, как любили шутить полиглоты команды, «Пятый левел»), обучал самых лучших ребят со всего мира одному простому и самому сложному делу – бороться со злом.
      И теперь он должен был говорить много и обстоятельно.
      И начал издали. С 1952 года. За два года до открытия якутских кимберлитовых трубок на Кулойском плато, в ста сорока километрах к северо-востоку от Архангельска, было обнаружено крупное рассыпное месторождение алмазов.
      Грандиозное это открытие привело изощренные умишки МГБ к не менее грандиозной идее, которая уложилась в план с красивым названием «Кристалл». Лично Берия его разрабатывал. А цель была простой – создать огромную теневую сеть алмазного рынка на основе сырья с Кулойского месторождения. Результатом этих хитростей должно было стать обвальное падение цен на алмазы на мировом легальном рынке, полное разрушение сети сбыта «Марс» и разорение его официальных дилеров.
      – Несколько вопросов на засыпку, – остановил свое повествование Турецкий. – Сами скажите, был это план осуществлен или нет?
      Команда задумалась буквально на секунду.
      – Ограбление правительственного поезда в Швейцарии! Пятьдесят второй, ноябрь, – подняла руку Вильсон. – Тогда пропало бриллиантов на сумму двести миллионов долларов…
      – Есть! – кивнул Турецкий. – А почему пропало?
      – Так потому и пропало, – обрадованно закончила Вильсон, – подрыв доверия к «Марс».
      – Их украли? – настаивал Турецкий.
      – Бриллианты так и не появились нигде, скорее всего, их уничтожили, – закончила Кати.
      – Убийство британского премьер-министра, – подхватил Барагин. – В том же году.
      – Есть!
      – Он должен был представлять в палате лордов проект отношений с «Марс».
      – Убийство Махлюфов… Или не попал? – спросил Джек Фрэнки. – Но это в пятьдесят третьем…
      – Есть, – подтвердил Турецкий. – Махлюф владел одним из самых больших месторождений алмазов в мире. А с «Марс» у него была пожизненная договоренность. Все верно. Это, ребята, основные вехи. А теперь взрыв в Тель-Авиве. Вот тут есть кое-какие неясности, вернее, одни неясности тут и есть. На конференции должны были подписать очень важный документ между Россией и «Марс». Для России – выгодный более или менее, а для «Марс» – не очень. Дальше вы знаете. Теперь классический вопрос – кому это было нужно? Среди террористов мы находим труп английского разведчика…
      – Выходит, это дело рук «Марс»? – спросил Марио.
      – Пока не знаем…
      – Подождите, а про план «Кристалл»? Почему его недокрутили? – подал голос Гарджулло.
      – Ну-ка, интересно, кто как думает?
      На этот раз пауза длилась дольше.
      – Постойте, – сказала Кати. – Выходит, план стал раскручиваться сейчас? С перерывом почти в полвека…
      – Ну, наконец доперли, – грубо хохотнул Турецкий. – Наконец поняли, чем мы занимаемся все эти дни. План снова начинает крутиться. А перерыв был потому, что Сталин помер, Берию расстреляли, МГБ реформировали. Кулойское плато разрабатывать прекратили – слишком дорого. Не окупались алмазы. Вот если бы их гранить…
      – А кто-то сейчас стал по новой раскручивать «Кристалл»? – недослушал Джек.
      – Да. Именно потому, Витя, я послал тебя в Москву, что этим кем-то мог быть лишь один человек – Цирев.
      Солонину стало стыдно так, что он побоялся, как бы его уши не вспыхнули ярким пламенем. Ведь так просто было сложить вместе все эти осколочки. А он, вишь, обиделся, потому как ему не разжевали, в рот не положили, да еще толстой палкой не пропихнули до самой задницы.
      – Почему – мог? – спросил Мамонтов.
      – Цирев умер, – мрачно сказал Солонин.
      – Все логично, – подвел итог Гарджулло. – Только Марго в эту схему не укладывается.
      – Да, этого мы не знали, – сказал Турецкий радостно. – Это было тайной за семью печатями. Я думал – это русский. Помните, на записи было какое-то слово по-русски.
      – «Счет». Или «считать», – уточнил Барагин.
      – Верно. Но это оказался англичанин. Все дело в том, что определенное подразделение английской разведки с 1954 года работает на Аффенгеймера, главу «Марс». Это подразделение – спецслужба корпорации «Марс». Сейчас нам очень нужен там свой человек. Если помните, у террористов мы нашли останки английского разведчика. Бедняга был внедрен МИ-5. Погиб геройски… Но, представляете, как он метался перед смертью. Кончать с собой вместе с арабскими фанатами он вовсе не собирался. Ну вот, а теперь нам надо раскрутить, кто этих фанатов нанял, кто вообще за всем этим стоит…
      Команда дружно возмутилась. В общем обиженном хоре теперь мог поучаствовать и Солонин. Но не стал. Ему все еще было стыдно.
      Турецкий оправдывался не очень убедительно. Действительно, ребят держали за слепых исполнителей.
      – А как говорил Суворов, – резко вскочила Кати, – каждый солдат должен знать свой маневр.
      – Что за маневры, Александр? – в лоб спросил Гарджулло. – Что за кошки-мышки?
      – Мы должны точно знать, кто снова раскручивает план «Кристалл» – «Марс», Россия, государство или…
      – А если не «или»? – мрачно спросил Барагин.
      Все с ужасом обернулись на пророка.
      – Не имеет значения. – Турецкий хлопнул по столу ладонью. – Не имеет значения.
      Через полчаса Солонин снова сидел в самолете. И снова летел в Москву…
      А Турецкий названивал своему другу и шефу Меркулову. Теперь он считал, что Солонину необходимо прикрытие. Дело принимало куда более серьезный оборот…
      Телефон Меркулова ответил голосом его секретарши, которая сообщила, что шеф отправился в отпуск, а куда – никто не знает.
      Турецкий знал, куда уезжал Меркулов – в сибирскую тайгу, значит, разыскать его можно будет не раньше, чем через месяц…
      Оставалось по-прежнему действовать на свой страх и риск…

      – Друг! Я тебя очень прошу! Грузины кинули, без хаты остался, без прописки. Два дня не жрал. Ты представляешь – два дня! – Грязный, вонючий мужик лупил себя кулаком в грудь, напирая на Мамонтова и проникновенно заглядывая ему в глаза. При этом от него так разило перегаром, что начинала кружиться голова. – Менты гоняют, падлы, последнее отобрали. Дай две тыщи на хлеб, если тебе не жалко!
      Недалеко, у перрона, стояло еще трое таких же существ, распространяя ужасное зловоние, и напряженно смотрели на Мамонтова. Ждали, даст или не даст.
      – А если хочешь, купи вот у меня золотое кольцо. – Мужик полез куда-то за пазуху. – Настоящее, с цирконием. Пятьсот восемьдесят шестая проба, это тебе не хрен собачий.
      Кольцо было, естественно, не золотое. Обычная дешевая бижутерия из галантерейного ларька. Красная цена – три с полтиной.
      – Купи, а?… – бродяга тыкал побрякушкой в грудь Гоши. – Всего за полтинник продам. Девушке своей подаришь. А хочешь, сам перепродашь. Штук за триста точно уйдет, а может, и больше.
      Мимо сновали приезжие с тюками и чемоданами. И мужик, сосредоточив внимание на лохе, которому собирался втюхать лабуду, ухитрялся одновременно хищно зыркать по сторонам в надежде незаметно умыкнуть что-нибудь из багажа.
      Мамонтов уже мысленно выстроил сложно-сочиненное предложение из самого отборного мата, чтобы высказать мужику свое отношение к нему и подобного рода сделкам, как вдруг за его спиной раздался истошный бабий вопль:
      – Менты! Атас, менты!
      Мужик мигом бросился наутек, но не успел одолеть и двадцати метров, как оказался на асфальте, сбитый с ног мощным ударом в спину.
      – Суки, падлы! Рвань позорная, волчары! – ревел он, сплевывая на перрон кровавую жижу вперемешку с битыми зубами.
      Менты не обращали на его крики никакого внимания. Быстро заломили руки за спину, защелкнули наручники и потащили к машине. Остальные бездомные успели отбежать на безопасное расстояние и теперь выкрикивали оттуда всякие непристойности, стараясь морально поддержать своего собрата.
      Георгий уже закинул сумку на плечо и хотел идти к остановке такси, но тут до его уха донесся обрывок фразы, брошенной одним из ментов:
      – …Еще двоих -и будет партия.
      – Ну да, – возразил второй, заталкивая бродягу в машину, – у нас одни бабы и доходяги, много за них не дадут.
      «Уазик» еще немного постоял, распугивая своим видом торговцев пивом и сигаретами, и умчался в неизвестную даль.
      – Эй, ты! – крикнул Мамонтов маленькому небритому пьянчужке, который тут же вынырнул из-за ларька и принялся копаться в урне в поисках драгоценной стеклотары. – Поди сюда.
      – Я?… – Старик огляделся по сторонам и медленно попятился.
      – Ты, ты, не бойся. – Гоша полез в карман и достал бумажник. – Ну иди, чего вылупился.
      Пьянчуга приблизился к нему на безопасное расстояние и остановился.
      – На бутылку хочешь? – спросил Мамонтов, вынув из кошелька десять тысяч.
      – На бутылку? – недоверчиво переспросил старик. – А с чего это ты такой щедрый? Сегодня что, праздник? Или я кого замочить должон? Я могу…
      – Нет, не должон. – Гоша засмеялся. – Поговорить просто хочу. Можно с тобой поговорить?
      – Про что? – Бомж подошел ближе. – Ты со мной просто поговоришь, а я за это червонец получу, так, что ли?
      – Ну да. Что-то в этом роде.
      Но дед все еще не решался подойти.
      – Ладно. – Мамонтов пожал плечами и огляделся. – Кто хочет выпить?
      – Вс-вс! Договорились! – Старик тут же подскочил к нему и заулыбался, заглядывая в глаза. – И про что будем разговаривать?
      – Пойдем отсюда. – Гоша отвернулся, чтобы вдохнуть свежего воздуха. – Не здесь.
      Они долго шагали по городу. Мамонтов то и дело останавливался перед ларьками, заглядывал в витрины, завязывал развязавшийся шнурок. Когда пришли в какой-то скверик, бомж вежливо поинтересовался:
      – Ты что, шпион? Тайн государственных я, к сожалению, не знаю.
      – Почему ты решил, что я шпион? – Гоша удивленно посмотрел на старика.
      – Так ты ж все время «хвоста» фотографировал, петлял, как кролик на охоте. – Старик засмеялся, ощерив беззубый рот. – Я в сороковых в НКВД служил, мы это проходили. Или, может, ты бандюга? Так чего ж они тебя еще на бану не хапнули?
      – Никакой я не бандюга. – Гоша ухмыльнулся и сел на лавку. – Просто шнурки хреновые, синтетические. Все время расплетаются.
      – Молчу, молчу! – замахал старик руками. – Меня это не касается вообще. Че ты спросить хотел? Давай, спрашивай, а то я человек занятой.
      – Скажи, – Мамонтов задумался, – давно ты на вокзале живешь?
      – С прошлой зимы. – Старик достал из кармана замусоленный чинарик и закурил. – Раньше в доках проживал, но там теперь туго. Неплатежи.
      – Какие неплатежи? – удивился Мамонтов.
      – Известно какие. – Старик вздохнул. – Руководство порта судам не платит, те за рыбой и не ходят, стоят все на причале. Раньше в неделю по две-три плавбазы приходили, рыбы свежей навалом было. Сумки три наберешь – и на базар. А теперь если в месяц три корабля будет – уже праздник. Все перестройка. – По морщинистой щеке деда скользнула слеза. – Она, проклятая, жизнь всем попортила.
      – Ну ладно, ладно. – Мамонтов хлопнул его по плечу. – Твое отношение к политике меня мало интересует. Ты лучше скажи, много вас там таких?
      – Ой, мно-ого! – Дед махнул рукой. – И все время новые едут, и едут, и едут. И чего прутся? Как будто здесь коммунизм какой-то.
      – Скажи, дед. – Георгий задумался. – А часто у вас бомжи пропадают? Ну так, чтобы есть человек – и нет уже. Бывает такое?
      – Ну-у. – Дед поскреб черными ногтями щетину на шее. – Бывать-то оно бывает. В месяц человек по восемь-десять, не меньше. Вот Зубаря уже неделю не вижу, Эльвирка куда-то пропала, потом еще…
      – А сейчас менты еще одного забрали. – Мамонтов попытался направить мыслительный процесс деда в нужное русло.
      – Это Черепа-то? – оживился дед. – Так и поделом ему. Он у меня неделю назад булку с маком отобрал. Целая почти булка была, только раз всего надкусили. Говорил я ему – отольются кошке мышкины слезки.
      – Нет, дед, ты не понял… – Мамонтов начал злиться. – Булка твоя мне до одного места. Ты мне лучше скажи, часто вас менты ловят? И что потом бывает, когда они вашего брата захомутают?
      Дед удивленно посмотрел на Гошу и вдруг покрутил пальцем у виска.
      – Ты идиот, да? – зло засмеялся он. – Ты что, вообще шизик? Я ему про это уже битый час толкую, а он ни хрена не понял.
      – В смысле? – Мамонтов насторожился.
      – Так они ж и гребут, архангелы! – разнервничался бомж. – Они и гребут. Кого изловят, тот больше и не появляется. Работа у них такая. Два раза в месяц хапают всех подряд – и кранты. Как говорится, кто не спрятался – я не виноват.
      – То есть ты хочешь сказать, что те, кого менты загребли, больше не появляются? – подытожил за старика Мамонтов.
      – Ага. – Дед закивал. – Если это все, то гони на бутылку, не томи, а то помру от потери слюней.
      – На. – Георгий сунул ему десятку и встал. – И если скажешь кому про наш разговор – своими руками придушу. Понял?
      – Ладно, не пугай! – Старик схватил деньги и сунул их в носок. – Видали мы таких, сами пугнуть можем. Больно ты мне нужен, про тебя болтать. Да я таких, как ты, в сорок девятом…
      Он еще долго гундосил что-то себе под нос, но Мамонтов не стал его слушать. Все, что ему было нужно, он уже узнал. Теперь оставалось проверить, правильны ли его предположения…
      Его долго никто не замечал. Переступали через него, толкали ногами, изредка спотыкались, но замечать никто не хотел. Только два раза какие-то сердобольные дамочки осторожно трогали за плечо и робко интересовались:
      – Молодой человек, вам плохо?
      Но тут же слышался строгий голос спутника:
      – Оставь его. Не видишь разве, он нажрался, как скотина…
      Потом кто-то шарил по его карманам. Гоша приоткрыл глаз и увидел, что это один из бомжей. Не найдя ничего путного, тот больно пнул Мамонтова ногой в спину.
      Менты появились через два часа, когда Гоша уже собирался встать и расколотить какую-нибудь витрину, чтобы форсировать события.
      – Смотри, какой тепленький, – бесстрастно сказал кто-то и стал заламывать Мамонтову руки. Гоша в ответ замычал и сделал вид, что пытается сопротивляться.
      – Тихо-тихо. – Менты подняли его на ноги и поволокли к машине. – Ты откуда такой красивый? Что-то раньше мы тебя не встречали.
      – От верблюда! – закричал Гоша, выпустив из носа длинную зеленую соплю.
      – Поня-атно. – Милиционер прислонил его к капоту и стал обыскивать. – А как тебя зовут, красавец?
      – Это мое личное дело. – Мамонтов мотал головой, глядя куда-то в небо. – Я – Гоша.
      – Го-оша. – Менты загоготали. – А фамилия твоя как, Гоша?
      Гоша икнул.
      – А твоя? И вообще, чего вы ко мне привязались? А ну положь на место, козел паршивый! Я те все роги поотшибаю!
      Но стражи порядка развеселились еще больше. Погрузили Гошу в кенгурятник, как бревно, и повезли в отделение.
      – Что, Феликс? – засмеялся дежурный, когда Гошу притащили в ментовку и затолкали в камеру. – Еще одного притянули? Тут скоро противогазы выдавать придется.
      – Товарищ капитан, завтра утром всех отправим, не волнуйтесь. – Феликс запер дверь на ключ и еще раз пересчитал задержанных. Ровно десять человек. И все без определенного места жительства. – Вы же знаете, у нас, как в банке.
      – Ты мне, Сарайкин, лучше скажи, как ты их до завтра без туалета продержишь? Опять вся клетка засрана будет?
      – Не волнуйтесь. – Сарайкин скинул с плеча автомат и лениво поплелся в комнату отдыха. – Сами вылижут. Языками!…
      Ночью, перед рассветом, камера открылась, и всех стали выгонять во двор. Выгоняли те же Сарайкин и его напарник. Выгоняли молча, жестоко, лупя по ребрам резиновыми дубинками.
      – Все полезли в машину! – коротко скомандовал Сарайкин, и бомжи бросились в зарешеченный багажник небольшого фургона. Мамонтов послушно нырнул в дверь.
      Внутри кузова приятно пахло свежевыпеченным хлебом. Наверное, раньше здесь возили продукцию какого-нибудь хлебокомбината. А теперь возят грязных, вонючих, завшивленных бомжей.
      – А куда нас везут? – вежливо поинтересовалась опухшая тетка в драных спортивках, когда фургон выехал за ворота и затрясся по дороге.
      – В жопу труда, резать провода! – ответил кто-то, и все засмеялись.
      Гоша сидел в самом углу и молча наблюдал за своими спутниками. Странно, но тут были в основном молодые люди. Самому старшему, если побрить и помыть, можно дать сорок пять, не больше. Но ведь на вокзале полно стариков и старух. Их-то ловить легче, чем молодых и здоровых. Так нет, в этой компании ни одного пожилого отброса общества. Все предположения Гоши подтверждались.
      Через час тряски машина выскочила из тесного кирпичного лабиринта улиц и понеслась по открытому загородному шоссе. За окном в лунном свете ярко поблескивала дорога.
      – Красиво как… – вздохнул кто-то из заключенных. – В деревне сейчас хорошо, наверное.
      Ему никто не ответил, все уставились в маленькие зарешеченные окошки.
      Гоша смотрел на этих людей, и ему становилось страшно. Страшно, что человек может до такой степени опуститься. Их сейчас везут на убой, как стадо свиней, а они спокойно глазеют в окошко, будто едут в санаторий. Страшно…
      Мамонтов никогда прежде в России не был. Его дед эмигрировал из страны, когда большевики взяли власть. Жили сначала во Франции, потом уже отец перетащил семью в Штаты. Там и родился Георгий. И вот теперь он вернулся на землю предков. Да, весело, ничего не скажешь… Пушкин, Достоевский, Толстой, Тургенев… Особенно Тургенев, конечно, – вот же брехуны чертовы!
      Еще через час машина остановилась и снаружи лязгнул замок на двери. На этот раз у двери стоял какой-то мужчина в пятнистом военном камуфляже.
      – Всем выходить и строиться возле борта! – спокойно скомандовал он, и бомжи потянулись к выходу, щурясь от яркого света и втягивая прыщавыми носами чистый воздух.
      Это был небольшой аэродром. Невдалеке стоял старый вертолет, лениво разгоняя пыль лопастями.
      – В машину! В машину! – двое небритых, противно пахнущих гуталином и чесноком прапорщиков стали загонять арестантов в чрево металлической стрекозы. Загоняли палками, как пастухи загоняют в хлев отару послушных тупых баранов.
      Мамонтов подумал, если садануть одному ногой в грудь, а второму резко свернуть шею, то запросто можно уйти. Даже быстро бежать не придется. Но подумал он это так, чтобы не чувствовать себя членом стада рогатого скота. Никуда бежать нельзя – провалишь все дело. Ну, возьмет он этих солдафонов, а дальше что? Те будут долго отпираться, строить невинные, ничего не понимающие глазки, лепетать про какие-то там приказы невидимого начальства, и этим все закончится.
      Нет, он пойдет до конца, до самого упора, пока не вычислит всех.

      Ее перевозили как собаку. В багажном отделении. В деревянном ящике с дырочками. Было душно и темно. От ужаса, непонимания ситуации, от незнания того, что произойдет в ближайшие часы, кровь стыла в жилах. И все же огромным усилием воли Марго заставила себя успокоиться и немножко вздремнуть. Когда самолет приземлился и ее выпустили на свободу, она даже выглядела посвежевшей и отдохнувшей.
      – Добро пожаловать на английскую землю. – Лупоглазый распахнул заднюю дверцу представительского автомобиля с затемненными окнами, который въехал прямо в багажный терминал.
      – Где я?
      – В Лондоне, детка. Чувствуй себя как дома. Кстати, ты говоришь по-английски?
      – Очень плохо.
      – У тебя будет возможность получить практику, – пообещал лупоглазый, усаживаясь рядом с водителем. – Вперед, шеф с нетерпением ждет нашего прибытия.
      Начиналось самое интересное и захватывающее. Если наблюдать со стороны. А изнутри это выглядело почти страшно.
      Российская часть работы крутилась уже сама по себе, но теперь надо было найти Ляффон. Только вот где?
      Как сказал Солонин, правда по другому поводу, – пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.
      Но на карту была поставлена жизнь Марго.
      – Мне нужны все люди, которые только есть в нашем распоряжении, вплоть до худших из худших, – докладывал Турецкий Реддвею. – Мы должны прочесать все объекты, так или иначе связанные с Лидо, в особенности место ее работы, допросить близких подруг и знакомых. Нужно немедленно подготовить еще одного двойника, на этот раз двойника самой Марго. Уотовцы не должны догадаться, что она исчезла.
      – Ты вообще понимаешь, что говоришь? – страдальчески закатывал глаза Питер. При всем своем оптимизме он никак не мог поверить в то, что Ляффон уже чем-либо можно помочь. На Марго как на агенте пора было ставить крест.
      – Мы обязаны попытаться, – настаивал Александр. – У нас нет времени на раздумье. Примите же наконец решение. Да, это моя ошибка, и я за нее отвечу. Но сейчас дайте мне хотя бы шанс исправить ее.
      Он говорил так убедительно, что Реддвей дрогнул.
      – Ну хорошо… – как-то беспомощно улыбнулся он. – Я выделю тебе людей, немедленно принимай над ними командование. Но учти… Если я получу инфаркт, оплачивать коронарное шунтирование будешь ты.
      Работа велась на грани фола. Люди Реддвея по-наглому обрабатывали знакомых Лидо и ее коллег по работе, представляясь при этом инспекторами полиции. Они заявляли с порога, что против Агнешки Лябушински возбуждено уголовное дело в связи с неуплатой налогов. Люди сразу верили, хватались за голову, говорили, что «этого не может быть», и охотно давали «свидетельские показания». Вопросы задавались самые разные, порой на отвлеченные, не имеющие никакого отношения к делу темы, а все ответы бурным потоком незамедлительно стекались в штаб, где их уже поджидала бригада аналитиков, так называемые мозговые монстры. Они выискивали неточности и совпадения в показаниях, прослеживали общий ход мыслей и пытались обрисовать целостную картину, этакий пространственно-временной портрет Лидо – чем занималась на досуге, любимые места отдыха, вредные и полезные привычки, приблизительный распорядок дня и так далее и тому подобное… Время летело неумолимо, но картина по-прежнему была размыта. Аналитики находились в самом начале пути.