Они пришли ночью.
      Три человека с длинными палками в руках. Ворвались в дом и сразу набросились на Стефана, не успевшего проснуться. Закричала жена, но ее стукнули по голове, и она затихла.
      – Что вам надо? У меня же ничего нет, – испуганно бормотал старик.
      Бандиты не обращали на его слова никакого внимания. Сунули ему в рот кляп, скрутили руки проволокой, затолкали в какой-то мешок и быстро потащили во двор, под проливной дождь.
      Стефан тщетно пытался освободить руки и ноги, проволока лишь больнее впивалась в кожу. Отчаявшись, старик стал прислушиваться, но ничего, кроме барабанящих по брезенту мешка капель, услышать не смог.
      Потом две пары сильных мужских рук бросили его на деревянные доски, и через минуту старик почувствовал, что где-то под ним затарахтел мотор. Брезент намок и стал плохо пропускать воздух. Стефану все труднее становилось дышать. Машина сорвалась с места и, прыгая по ухабам, понеслась в ночную мглу.
      Дом разгорелся вскоре после того, как небольшой фургон, в каких фермеры обычно возят в город овощи, скрылся за поворотом. Пожар заметили соседи. Несколько человек выскочили на улицу в одних пижамах и принялись тушить, громко крича и бестолково суетясь.
      Потом приехала пожарная бригада и полиция, и через полчаса все было кончено. От дома, правда, остался черный остов, но зато удалось предотвратить распространение огня на соседние здания.
      Инспектор Ингмар Шольман был не в лучшем расположении духа, когда приехал на этот чертов пожар. Ужасно, как и всегда в непогоду, разболелась поясница. Да к тому же раскалывалась голова после вчерашнего праздничного обеда в честь дня рождения племянницы, которую он терпеть не мог, но к которой непременно нужно было наведаться, чтобы не нарываться на скандал с супругой.
      – Ну что там? – спросил он у помощника, когда тот наконец вылез из развалин и подошел к машине. – Можно ехать или…
      – Придется повозиться. – Полицейский развел руками, будто это он был виноват в том, что Шольману не удастся спокойно закончить дежурство, храпя в участке до самого утра. – Два трупа.
      – А-а, черт бы их всех побрал. – Шольман с трудом вытащил из машины свое грузное тело и нехотя поплелся в дом, перепрыгивая через лужи и обгоревшие балки перекрытий.
      Трупы лежали в спальне – мужчина прямо возле кровати, а женщина у двери.
      – Кто они? – Шольман поежился и с тоской вспомнил о фляге коньяка, впопыхах оставленной в участке.
      – Хозяева дома. – Помощник вздохнул. – Супруги Стефан и Ирма Норвей… Судя по всему. Очень обгорели, по фотографиям не узнать.
      Инспектор поежился, присел на корточки и стал осматривать тело мужчины.
      – Соседей допросили?
      – Допрашиваем.
      – А что пожарники?
      Помощник пожал плечами.
      – Как всегда… От чего загорелось, можно будет сказать только завтра. Скорее всего, неполадки с отоплением. Из подвала огонь шел.
      – Ясно. – Шольман кивнул. – Ну, тут ничего интересного. Оба сгорели заживо. Видишь их позы – как будто боксеры. Трупы так не горят. Если это точно они, даже дело заводить не стоит.
      – А если это убийство? Я имею в виду умышленное, – спросил помощник. – Тут ведь первый этаж. Почему через окно не выскочили?
      – Какое убийство… – Инспектор сплюнул. – Ну кому нужно убивать простого железнодорожника, да к тому же старика? В общем, разбирайтесь тут, а я поехал в участок.
      Дело и вправду оказалось простым, хоть и не очень привычным для городка. Ирму опознали с помощью дантиста. Сохранился рентгеновский снимок ее зубов. Зубной карты ее мужа, правда, не нашли, но по росту и по телосложению – подтвердили соседи – был точно он, и никто больше. Судя по показаниям тех же соседей, а также по рапорту пожарников пожар действительно произошел из-за сбоя в системе отопления. Стефан страдал радикулитом и поэтому старался протопить дом как следует, а старый, еще с прошлого века, котел просто не выдержал сильного давления и раскололся. Супруги наверняка крепко спали и именно поэтому не услышали сильного взрыва.
      Жители городка с честью похоронили супружескую чету, посудачили об этом еще два дня и стали постепенно забывать о случившемся. Только начальник железнодорожного перегона, на котором уже сорок лет работал старик Норвей, все беспокоился, кого же он теперь пошлет везти правительственный груз, который пройдет тут через три дня и который вот уже семь лет доверяли возить только старику Стефану…
      Этот состав проходил через станцию раз в три месяца. Ровно за полчаса до него шел бронепоезд с военными, а спустя пятнадцать минут – еще один бронепоезд. Что за груз везли в этом поезде, никто никогда не знал.
      – Почему новый машинист? – Сопровождающий протянул бумаги начальнику перегона. – Вы должны были сообщить об этом за десять дней до рейса.
      – Но дело в том, что старый умер только пять дней назад. Позавчера были похороны. – Начальник побледнел и трясущимися руками попытался всучить бумаги сопровождающему. – Все это было так неожиданно, так неожиданно…
      – Вы нарушили инструкцию, – холодно перебил его мужчина в военной форме. – Мы даже не провели с ним собеседование, не выяснили личность. Я вынужден сообщить об этом своему начальству.
      – Да-да, конечно, я понимаю… – Начальник втянул голову в плечи так, что из воротника выглядывал только его пупырчатый нос.
      Сопровождающий окинул его взглядом с ног до головы и, подумав немного, взял документы. Начальник еле сдержал облегченный вздох.
      – Ну хорошо, – сказал военный. – В дальнейшем прошу строго следовать инструкции. Не хватало еще, чтобы что-то случилось по дороге. Выезжаем через пятнадцать минут, не позже. И будьте любезны, не тяните с объяснительной запиской.
      Не дождавшись ответа, сопровождающий резко развернулся и быстро зашагал к составу, состоящему только из паровоза и одного вагона.
      – Ну что там, Роберт? – спросил второй сопровождающий, выглянув в маленькое зарешеченное окошко бронированного вагона. – Какие-то проблемы?
      Роберт не ответил, задумчиво глядя куда-то вниз. Маленькая дверца на мгновение открылась, и он быстро скользнул внутрь.
      Яркий солнечный свет почти не попадал в нутро тяжелого бронированного вагона, освещенного несколькими тусклыми желтыми лампочками. Там кроме Роберта было еще двое военных. Один, пожилой мужчина, сидел на маленьком стульчике у окна, а второй, совсем молодой, почти мальчик, крепко спал на узкой кушетке у стены. Большая часть вагона была отгорожена массивной стальной решеткой, за которой находился огромный сейф с несколькими замками.
      Роберт запер дверь изнутри, долго и тщательно проверял все засовы и наконец сказал, пристально посмотрев на второго охранника:
      – Что-то здесь не так, Мишель. Не нравится мне все это.
      – Что? – Мишель насторожился.
      – Уже вторая неожиданная замена на этом рейсе. Машинист не тот, что всегда. Он умер три дня назад.
      Мишель пожал плечами.
      – Может, совпадение?
      – Может, и совпадение. – Роберт покосился на небольшой металлический ящик на столике. – Как думаешь, стоит сообщить, чтобы выслали подкрепление, а мы тут в автономном режиме подождем?
      – Да ты что, его испугался? – Мишель кивнул на спящего юнца.
      – Хорошо, а что стряслось с Петером? – спросил Роберт. – Он ведь тоже помер три дня назад. Здоровый мужик, а умер от какой-то там ишемической болезни. Ты в это веришь? И мы же не яйца везем.
      – Ну какой он диверсант? – ухмыльнулся Мишель. – Спит всю дорогу. И потом, чего бояться? За пятнадцать минут они, как ни крути, ничего сделать не сумеют. А на месте мы обо всем сообщим, в рапорте.
      – Но в инструкции сказано, что…
      – Да ладно тебе. – Мишель махнул рукой. – Тот, кто писал эти инструкции, пусть сам хоть немного поживет по ним. Странно, как это они не додумались написать, сколько раз мне ходить в сортир за время рейса, бред какой-то.
      Глухо лязгнули сцепки, и вагон дернулся. Потом еще раз и еще – и медленно поплыл по рельсам.
      – А может, и правда совпадение. – Роберт лег прямо на пол, где лежало несколько шинелей. – Через шесть часов уже Женева.
      Колеса монотонно бухали на стыках, и вагон плавно водило из стороны в сторону. Роберт не спал, хотя, казалось, лежал с закрытыми глазами. На самом деле он незаметно наблюдал за Мишелем, который сидел за маленьким столиком у окошка и увлеченно читал какую-то книжку. Интересно, почему он так спокоен, будто ничего не произошло. Что ни говори, а это нештатная ситуация. Только вчера стало известно, что вместо внезапно умершего Петера груз будет сопровождать новый охранник, а сегодня вдруг оказалось, что на последнем перегоне еще и машинист какой-то другой, а Мишель так спокоен, как будто это в порядке вещей. Почему?
      В положенный час тихо запищало радио. Мишель нехотя отложил книгу, включил микрофон и доложил, что на маршруте все спокойно. Хотел еще что-то добавить, но подумал немного и отключил рацию.
      И сразу завизжали тормоза. Завизжали так неожиданно, что Мишель свалился с табуретки, потеряв равновесие.
      – Что? Что такое?
      Роберт тут же вскочил, расстегивая кобуру.
      – Пистолет! Забери пистолет, а я сообщу!
      Мишель бросился к спящему и мигом вскочил ему на спину. Парень даже не успел ничего сообразить, как руки у него были уже вывернуты за спину и туго связаны кожаным ремнем.
      – Алло! База, База… Да что такое, черт побери! – Роберт отчаянно крутил ручку рации. – Почему эта железяка не соединяет?!… Алло!
      – Что такое? Эй, это же я! – кричал парень, пуча глаза и пытаясь заглянуть за спину. – Отпустите, мне же больно! Да что случилось?
      Захрипел и забулькал селектор связи с локомотивом.
      – Алло! Вы меня слышите? Я правильно нажал?… Это машинист говорит. Тут повозка на пути застряла, сейчас поедем. Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Вы меня слышите?
      Мужчины переглянулись, будто хотели друг у друга в глазах увидеть разъяснение всему происходящему.
      – Да что случилось? Мне больно! – кричал парень, ворочаясь на койке.
      – Дай мне его пистолет, – спокойно сказал Роберт.
      Мишель протянул ему пистолет. Роберт взял, взвел курок и направил прямо на мужчину. Дуло смотрело как раз в переносицу.
      – Ты что? – Мишель застыл.
      – Ничего. Зря ты не сообщил составу прикрытия, когда я предлагал тебе. – Роберт нажал на спуск. Истошно закричал связанный, и запахло жженым порохом. Мишель постоял еще немного, кашлянул кровавыми сгустками и рухнул на пол.
      – Зачем ты?… – Мальчишка извивался на койке, пытаясь высвободить руки. – Ты же его убил. Ты убил его, понимаешь? Я все напишу в рапорте… Я все напишу.
      Роберт, не обращая внимания на истерику связанного охранника, вынул пистолет из кобуры Мишеля. Повертел его в руках и подошел к койке. Мальчишка затих, с ужасом глядя на мужчину.
      – Все очень просто получится, – холодно разъяснил Роберт. – Ты с дружками хотел украсть груз. Случилась перестрелка, и вы с Мишелем убили друг друга.
      – А ты? – тихо спросил мальчишка.
      – За меня не беспокойся. – Роберт улыбнулся. – Закрой глаза.
      Парень послушно зажмурился. Роберт приставил дуло к его покрывшемуся испариной лбу и выстрелил. Потом протер пистолет Мишеля и сунул его в руку убитого.
      И в это время вагон дернулся. Роберт еле успел схватиться за поручень. Посмотрел на часы и бросился открывать двери.
      – Быстрее! Быстрее! – Люди в маскировочных костюмах прыгали в вагон один за другим. Десять человек. А Роберт уже сидел за столиком и отрывисто командовал по рации тем, кто в локомотиве:
      – Осталось три минуты. Потом попадаем в видимость. Труп помощника машиниста не выбрасывать. Шевелись, ребята!
      Сзади грохнуло два взрыва, и через несколько секунд шестеро человек пронесли мимо вагона два искореженных куска рельсы.
      – Можно трогать! Гони на мост!
      Состав нехотя двинулся с места и пополз к мосту.
      – Как с замками? – спросил у Роберта один из пятнистых людей. – Дубликаты достал?
      – А я предупреждал! Я предупреждал, что не получится! – нервно затараторил Роберт. – Я сразу про ключи говорил, что не достану. Вот так.
      – Ребята, у нас тридцать минут на все! – скомандовал молодой блондин с голубыми прозрачными глазами. – Пока они восстановят пути. Так что за работу. Прямо сейчас!
      Несколько человек бросилось к решетке. Через минуту к основанию уже были прикреплены несколько тротиловых шашек. Двое парней проворно разматывали провода и подсоединяли их к взрывателю.
      – Готово! Можно рвать!
      Белобрысый выглянул из вагона и махнул рукой. Состав начал тормозить. Все попрыгали из вагона, не дожидаясь, пока поезд остановится. Делали это четко и слаженно, без лишнего слова, без лишнего движения.
      – Взрывай! – скомандовал белобрысый.
      В вагоне громыхнуло, и из дверей повалил дым. Все тут же бросились обратно в вагон. Так же четко и слаженно. Состав, не успев остановиться, снова начал набирать скорость.
      Решетка выдержала взрыв. Только один прут вывернуло из пола. Но в дыру все-таки можно было пролезть.
      – Рвать еще?
      – Хватит, – сказал белобрысый. – Давайте к сейфу.
      Двое людей, которых на уголовном жаргоне называют «слухачи», потому что они выслушивают сейф, как больного, и находят в нем слабые точки, уже пролезли в пролом и прилипли к массивной чугунной двери, шаря по ней медицинскими стетоскопами.
      – Ну что там? – Белобрысый то и дело поглядывал на часы.
      – Да заткнитесь вы все! – крикнул один из взломщиков. – Тихо!
      Все разом замолчали. Только два стетоскопа позвякивали о чугун сейфа.
      – Значит, так, – наконец сказал один из взломщиков. – Три цифровых замка, один замок на одновременный поворот и часовой механизм.
      – Тут еще что-то, – пояснил второй. – Пока не могу разобрать. Состав нужно останавливать.
      – Нельзя останавливать, пока не доехали до моста, – жестко сказал белобрысый.
      – На! – Мужчина сорвал с себя стетоскоп. – Делай все сам. Он меня еще будет учить.
      Глаза блондина сузились, превратившись в тоненькие, как иголка, щели. Но только на мгновение. В следующую секунду он уже махал машинисту. Поезд резко затормозил.
      – Всем выйти из вагона! Остаться только Роберту и слухачам!
      Через секунду внутри осталось пятеро. Трое живых и два трупа.
      Пока слухачи ощупывали металлические внутренности чугунной двери, Роберт развязал руки мертвому парню и сунул ему в руку его пистолет. Ни в чем нельзя ошибиться, ни в одной мелочи. Любой пустяк может разрушить все дело. Главное – не только изъять груз, но и направить полицию по ложному следу. И выиграть время, потому что этот груз будут искать лучшие сыщики мира.
      – Это газ, – тихо сказал один из слухачей, маленький толстяк с редкой бороденкой. – При вмешательстве отравит всех.
      – Противогазы! – закричал Роберт. – Всем надеть противогазы!
      Все натянули на головы резиновые маски, и слухачи принялись за работу. Из потолка двумя струями ударил газ.
      И вдруг запищала рация. Роберт схватил микрофон и в ужасе понял, что в противогазе говорить не может. Он беспомощно вертел головой, ища глазами белобрысого. Рация продолжала пищать. Если не ответить сейчас, то охрана, что в хвосте поезда, все поймет. Она и так все поймет, но лишь через десять минут, когда окажутся у взорванных рельс. Десять минут…
      Руки у связиста лихорадочно тряслись. Два раза он чуть не обрезал шнур, пока оголял провода. А рация продолжала пищать.
      – Быстрее, быстрее… – тихо стонал Роберт, глядя, как тот присоединяет длинный отвод к микрофону. Не дожидаясь, пока он заизолирует провода, схватил переговорник и ринулся подальше от вагона. Противогаз сорвал в последний момент, когда отбежал на положенные десять метров. В нос ударил едкий запах газа, и глаза тут же налились слезами.
      – Алло. Сопровождающий Роберт Нунстрем, триста семнадцать, Альбина.
      – Почему молчите? – закричал динамик. – Всех после рейса на переподготовку. Что там у вас?
      – Что-то с переговорником. Я вам кричу-кричу… У нас все нормально. По расписанию.
      – По прибытии напишете докладную, – прохрипели по рации. – Связь через час.
      – Слушаюсь. – Роберт швырнул рацию в камыши. Натянул противогаз и побежал обратно к вагону. – Сколько? – спросил он у белобрысого.
      – Один цифровой, – пробубнил через противогаз блондин, глядя на часы. – Еще семнадцать с половиной минут, и нужно уходить.
      – Успеют?
      – Второй готов! – радостно крикнул слухач.
      Роберт напряженно наблюдал за действиями слухачей, вертящих диск кодового замка. Если бы он обернулся, то увидел бы, как белобрысый за его спиной вынул пистолет из рук мертвого мальчишки и аккуратно взвел курок.
      – Прервитесь на секунду!
      – Зачем? – Роберт резко обернулся, и в грудь ему ударила горячая волна.
      – Можете продолжать, – приказал белобрысый, стягивая противогаз с убитого.
      Слухачи кивнули и принялись за работу.
      Третий кодовый замок открыли через десять минут. Остался только часовой механизм и замок синхронного поворота ключей. И всего семь минут времени.
      – Электромагнит сюда!
      Двое парней втащили в вагон трансформатор и протянули за решетку кабель с электромагнитом. Заурчал мотор. Слухач стал медленно водить щупом по гладкой поверхности двери, внимательно глядя на часы под потолком.
      Наконец секундная стрелка дернулась и замерла.
      – Крепи тут и давай второй!
      Через минуту нашли колесико минутной стрелки.
      – Напряжение! – скомандовал слухач, и трансформатор загудел громче. Минутная стрелка начала бешено вращаться, наматывая час за часом.
      – Стоп! – закричал слухач, когда часы показали без двух минут десять. – Отпускай секунды.
      Трансформатор чихнул и затих. Секундная стрелка опять поползла по кругу. Когда она добежала до отметки двенадцать, в двери что-то громко щелкнуло и тихо зазвенел звоночек.
      – С праздником, дорогие товарищи… – Белобрысый облегченно стянул противогаз.
      – Молчи! – прошипел слухач. – Еще синхронный остался. Там триста десять позиций. Если на сотую долю секунды ошибемся, все остальные опять закроются. Время?
      – Две минуты сорок.
      – Отмычки!
      Две отмычки нырнули в скважины замков.
      – Синхронизатор! – приказал белобрысый.
      – Ой! – Один из грабителей вдруг побледнел. – А я его в лодке оставил. Я мигом…
      Но договорить не успел, потому что грохнул выстрел. Белобрысый сунул пистолет за пояс. А тело уже подхватили и поволокли из вагона.
      – Давай по-нашему.
      Слухачи переглянулись.
      – Ты что? Это же все, это же провал. Он же сейчас…
      Главный снова потянулся к кобуре.
      Мужчины метнулись к замкам.
      – Раз.
      Глаза главного опять сузились.
      – Два.
      По носу у него пробежала капля пота и повисла на кончике. Неужели все? Неужели провал? Это же расстрел на месте, без суда и следствия.
      – Три!
      Две дрожащие руки резко повернули два ключа. Наступила тишина. Даже стало слышно, как квакает под мостом лягушка.
      – Ну что? – тихо спросил кто-то.
      И тут внутри сейфа что-то заскрежетало и массивная чугунная дверь медленно поползла в сторону.
      – Быстро! Быстро! – взорвался блондин. – Выгружай все! Минута!
      Ящики взломали один за другим. Один из грабителей схватил самый большой камень и полоснул им по стеклу. На стекле осталась толстая царапина, после щелчка превратившаяся в трещину.
      – Они! – крикнул грабитель.
      Бриллианты быстро ссыпали в мешки и бросились из вагона.
      – Ничего не оставлять! – кричал главный, внимательно наблюдая за эвакуацией. – Все – с собой! Подберите рацию из камышей. Время, время!
      Как только последний мужчина прыгнул в лодку, взревел мотор, и она, отчалив от берега, быстро понеслась по ровной глади воды. Блондин сидел на корме и напряженно смотрел на застывший на мосту состав.
      – Что с тем старым машинистом? – спросил он тихо.
      – Все по плану, – ответил кто-то за спиной.
      Через минуту из вагона вырвался сноп пламени.
      – Ну вот и все. – Белобрысый облегченно вздохнул и взял первый мешок. Развязал узел и стал медленно высыпать бриллианты в реку. Камушки, словно брызги, сверкая на солнце, летели в воду.
      – Красиво… – вздохнул кто-то. – Это ж целое состояние.
      За первым мешком последовал второй, потом третий, четвертый. И так до последнего бриллианта. Белобрысый вывернул все мешки по очереди, тщательно проверяя, не осталось ли чего, и сунул их в рюкзак. Потом повернулся к толстенькому слухачу, который чиркал алмазом по стеклу, и спросил:
      – Вась, зачем он тебе? Засыпать нас всех хочешь?
      – В каком смысле? – Толстяк побледнел.
      – Ну как знаешь. – Блондин пожал плечами и достал пистолет.
      – Нет, постой, я все понял! – закричал Вася, отчаянно роясь по карманам. – Подожди, я уже…
      Грохнул выстрел, и его мозги забрызгали сидящих рядом. Белобрысый деловито нагнулся и достал из его кармана последний, самый большой бриллиант. Повертел в руках, любуясь красотой огранки, ухмыльнулся и швырнул в воду.
      Наверное, большинство из пятнистых людей всерьез считали, что здесь, на чужой земле, они продолжают славные традиции революционеров – подрывают буржуазный мир изнутри, с легкостью выбрасывая в воду драгоценности, на которых, как они считали, и держался капитализм.
      Только белобрысый знал истинную цель операции. Потому что была эта цель сверхсекретной, направленной не против всего капитализма, а только против богатейшего из его столпов – корпорации «Марс».
      – Кривое не может сделаться прямым, – сказал он нараспев.

      – Нет, я теперь сам убедился, что английский юмор уступает русскому, – выпустив из глаза монокль, сказал лорд Шеппард. – Когда я семь лет назад водил морские конвои в Россию…
      – Простите, лорд, – мягко перебил его сэр Коллинз, – но России больше нет. Они теперь называются…
      – Господи, Коллинз, если мы в курилке парламента, то это вовсе не значит, что я должен выбирать исключительно парламентские выражения. Да я никогда и не выговорю это – Союз Советских Социалистических Республик. Россия! Да, Коллинз, это Россия. Когда я водил морские конвои, я понял, что если в этой войне кто-то и победит, то это будет не СССР, а Россия. Потому что (теперь я вернусь к тому, с чего начал) у них здоровый юмор. Не тонкий английский, не грубый немецкий, не сальный французский, а здоровый общечеловеческий юмор, который дается только молодой и сильной нации.
      – Лорд, надеюсь, эти мысли вы не выскажете в вашем спиче на обсуждении доклада премьер-министра.
      – А почему бы и нет?
      – Потому что наших стариков хватит кондрашка. Они и так напуганы юмором дядюшки Джо. – Коллинз выпустил в потолок струйку синего дыма гаванской сигары.
      – Сталин – еще не вся Россия, – поморщился то ли от дыма, то ли от слов Коллинза Шеппард.
      – Это тоже впечатления ваших морских конвоев? Вам встретился хоть один русский, который ненавидит Сталина? Или хотя бы недоволен его политикой?
      – Прямо они этого не говорили, – стушевался лорд.
      – Намекали? – язвительно скривил губы Коллинз.
      – И не намекали, – честно признался лорд. – Они предпочитают почему-то об этом вообще не говорить.
      – Аполитичны? – все язвительнее улыбался Коллинз.
      – Перестаньте, Коллинз, вы же знаете, они боятся! – Шеппард снова вставил монокль в глаз. – Но в целом общее ощущение – людям весело. И в этом смысле я все еще хочу вернуться к русскому юмору…
      – Давайте лучше вернемся в зал заседаний, кажется, премьер уже давно начал свой доклад.
      Шеппард и Коллинз прислушались – нет, за дверью по-прежнему шумела толпа, казалось, еще возбужденнее, чем прежде.
      – Опаздывает, – сказал Шеппард.
      – Хитрый лис, – смял сигару в пепельнице Коллинз, – знает же, что бриллиантовые делишки правительства так просто не проскочат через парламент.
      – Я думал, Коллинз, что вы куда трезвее, – на этот раз язвительно улыбался Шеппард. – Еще как проскочат. И именно сегодня. Уже к концу заседания. Ведь нам опаздывать нельзя. Слишком большие деньги. Премьер и задерживается потому, что в бриллиантовых делишках, как вы выражаетесь, погрязла половина парламетариев. Вот вы тут плевались в сторону России, а что-то я не слышал вашего гнева по поводу расистской республики.
      Коллинз пошел красными пятнами. Но при этом сохранял на лице невозмутимость.
      – Скажите, уважаемый сэр Коллинз, сколько акций у вас в «Марс»? – все не отставал Шеппард.
      – Надеюсь, эти ваши пассажи – не влияние русского юмора? – зло скривил губы Коллинз. – Вы же знаете, что мои интересы в «Марс» куда меньше, чем у самого королевства.
      – Разумеется, наш остров – самый большой бриллиант в короне «Марс». Но вот это и противно.
      – Господи, лорд, послушав нас, решат, что мы сумасшедшие, – наконец расхохотался Коллинз, вызвав своим смехом прилив такого же буйного веселья Шеппарда.
      – Нет, сэр, мы просто по-английски шутим, – сквозь смех выговорил лорд. – Знаете, я заказал в Америке такую штучку, называется «магнитофон». Записывает разговор на специальную магнитную ленту. Довольно громоздкая вещь, но очень бы нам пригодилась, скажем, сейчас. Мы бы записали этот разговор и дали послушать лейбористам.
      – Прекратите, Шеппард, – аж согнулся от смеха Коллинз.
      – Представляете, как они стали бы искать в своих рядах этих смелых критиков – Шеппарда и Коллинза. Такие ребята им нужны.
      – Очень! Они только своей смелостью и держатся.
      – Но они бы их не нашли, – грустно улыбнулся лорд.
      – Точно.
      Что смешного находили во всем этом разговоре двое подтянутых, сухих джентльмена, неизвестно. Но веселились они от души.
      Действительно, парламент в этот день должен был принять программу правительства, в том числе стратегию отношения королевства к корпорации «Марс».
      И лейбористы, и консерваторы уже заранее знали, что программа эта будет принята большинством голосов, хотя некоторые горячие головы утверждали, что якшаться с корпорацией из расистской страны – ниже достоинства демократического, свободного государства. Но другие разумные головы напоминали этим ниспровергателям недавнюю историю, когда СССР стал лучшим другом Америки только потому, что у них были общие интересы. Причем коренные интересы.
      А разве к коренным, вечным интересам не относится самый дорогой на земле камень? Нет, парламент проголосует «за». Так, немного почешут языки, поиграют в принципиальность. Собственно, весь набор такого рода аргументов и выложили Шеппард и Коллинз в курилке парламента. Возможно, именно это и развеселило их.
      И у того, и у другого, как, впрочем, у большинства членов парламента в «Марс» были довольно внушительные пакеты акций. Ну скажите, при чем здесь государственное устройство, когда речь идет о деньгах.
      Нет, русский юмор, конечно, великая вещь, но чтобы понять расчетливых парламентариев, даже его не хватает.
      К политике вообще трудно подойти с юмором. Разве что с черным.
      Эти нехитрые мысли время от времени проносились в ясных головах лордов и сэров, но только как изыск, как игра воображения, но никогда не окрашивались совестью или хотя бы легким укором самим себе. Политика – вещь не только не смешная, но еще и бесчувственная.
      Шеппард и Коллинз еще некоторое время досмеивались своим веселым шуткам, а затем вышли в коридор, предварительно сменив выражение лиц на деловито-сумрачное.
      Им сразу что-то не понравилось в общей атмосфере. У окружающих были весьма скорбные и озабоченные лица.
      – Мы что-то с вами пропустили важное, Шеппард, – шепнул Коллинз. – Не иначе случилась революция и мы стали какой-нибудь социалистической республикой.
      Лорд сдержал улыбку.
      – Скорее, королева отреклась от престола, – шепнул он в свою очередь.
      – А все свои деньги отдала на борьбу с расизмом, – подхватил Коллинз.
      – Прекратите, – прошипел Шеппард, – я сейчас расхохочусь.
      – Сэр Тэйлор! – окликнул Коллинз человека из толпы черных пиджаков, которые что-то мрачно говорили друг другу. – Можно вас отвлечь от содержательной, но весьма грустной беседы. Может быть, вы и нас посвятите в курс дела? Неужели премьер опоздает еще на час? Этак мы не успеем сегодня принять программу. Впрочем, можно не давать слова оппозиции, – мягко улыбнулся он.
      – Боюсь, джентльмены, премьер сегодня вообще не придет, – сказал Тэйлор, не особенно радуясь тому, что сообщает новость первым.
      – Это невозможно, – не поверил Шеппард. – Он же не сошел с ума.
      – Хуже, джентльмены.
      – Заболел? – ухватился за полуспасительную мысль Коллинз.
      – Нет, джентльмены. Премьер сегодня утром убит.
      – Погодите, не так быстро… – Коллинз растерянно оглянулся на Шеппарда.
      У того монокль выпал из глаза:
      – Значит, мы сегодня не будем ратифицировать договор с «Марс»?
      Наверное, Шеппард сказал это слишком громко, потому что чуть ли не весь коридор обернулся к нему. И чуть ли не все в один голос сказали:
      – Нет!
      Потому что только этот вопрос и мучил всех. И потому что сегодня они таки испытывали несвойственное политикам чувство отчаяния…

      За те три года, что Мухамед Махлюф провел в Англии, он успел почувствовать себя настоящим европейцем. Научился носить элегантные костюмы и джинсы-клеш, гладко бриться по утрам (на родине эта процедура строжайше запрещалась) и водить свой пятиметровый «роллс-ройс» по левой стороне дороги.
      Махлюфу было двадцать лет, и учился он в одном из самых престижных европейских колледжей. Учился хорошо. Впрочем, учиться плохо ему бы просто не позволили.
      Разве что глухонемой восьмидесятилетний садовник, ежедневно подстригавший газон перед главным зданием колледжа, не знал о том, что отцом Махлюфа был арабский эмир Ясер Махлюф, владелец нефтеносных месторождений и самый богатый человек Аравийского полуострова. Остальные, в том числе преподаватели физики и химии – предметов, в которых Мухамед был ни бум-бум, знали об этом.
      В колледже томились дети и других высокопоставленных особ, но по «крутизне» (как с недавних пор любила выражаться молодежь в Великобритании) Махлюф-младший превосходил их всех, вместе взятых.
      «Зачем связываться с сильными мира сего?» – резонно размышляли учителя, выставляя в кондуите отличные оценки, хоть работы Мухамеда не заслуживали и «единицы».
      Словом, сынку нефтемагната жилось в трехэтажном белокаменном особняке с многочисленной прислугой весьма неплохо. Каждый месяц он отправлялся в банк, куда его отец пересылал «скромные» суммы с шестью нулями. Эти деньги он тратил легко, сыпал ими направо и налево. Наверное, поэтому у наследника пятидесятимиллиардного состояния было так много «друзей».
      Именно они научили его курить марихуану и нюхать кокаин. Махлюфу понравилось.
      Воспитанный в исламской строгости, он был фанатично предан Аллаху. Но теперь смуглолицему пареньку становилось все сложней и сложней подчиняться законам шариата. С завистью наблюдая за своим окружением, свободолюбивым, наслаждающимся жизнью молодняком, он однажды не выдержал, окончательно сдался. И его унесло течением.
      Пристрастие к выпивке и наркотикам – это еще полбеды. Особенно тяжело ему было совершать вечерний намаз – время молитвы совпадало с разгаром буйного веселья в самом разгульном клубе Лондона, на Пикадилли. И хотя в багажнике «роллс-ройса» всегда лежал коврик для намаза, он так и оставался там невостребованным – не молиться же на глазах у всей честной компании, посреди танцующей толпы, в скачущих огнях светомузыки… А после клуба, когда белая ниточка на запястье сливалась по цвету с черной, Мухамед уединялся с какой-нибудь смазливой и крепкозадой девчонкой и до самого утра удивлял ее своим восточным темпераментом.
      Папаша Ясер находился в полнейшем неведении относительно времяпрепровождения любимого сыночка. Он доверял Мухамеду.
      В тот вечер все было как обычно, по полной программе. Друзья, кокаин, джазовый клуб. Настроение – лучше некуда, да еще и «Челси» выиграл у «Арсенала» с крупным счетом, что тоже необходимо было отметить.
      Вдоволь наплясавшись, веселая ватага ввалилась в ночной паб, пропустить по пинте темного пива.
      Прознав о богатеньком посетителе, хозяин заведения тотчас же спустился в зал, чтобы лично выразить Махлюфу свое почтение.
      – Я хотел бы остаться в тесной компании своих друзей, – попросил его Мухамед, протягивая несколько крупных купюр.
      – Нет ничего проще, – заискивающе улыбнулся хозяин, беря из денежного веера только одну бумажку. – Через несколько минут помещение будет в вашем распоряжении.
      Все смотрели на Махлюфа с нескрываемым восхищением, как на идола. Еще бы! Для него нет ничего невозможного! О, как ему нравилось ощущать себя предводителем!
      Компания гудела, пиво лилось рекой, а на стойке бара отплясывали невесть откуда взявшиеся стриптизерши. Это хозяин решил использовать купюру Мухамеда по назначению и очень жалел о том, что не взял весь стерлинговый веер. Кто знает, когда еще царьку вздумается наведаться в его паб?
      – Я Дженни. Ты меня помнишь?
      На Махлюфа смотрели влажные светло-голубые глаза. Какая очаровательная мордашка… И приятный ирландский акцент…
      – Помню, – ответил Махлюф, хотя и не был твердо уверен, что они прежде встречались. Да и сколько их было-то?
      – Вообще-то мои предки ругаются, когда я поздно возвращаюсь домой. – Дженни провела тыльной стороной запястья по его щеке.
      Вскоре они остались одни. Остальные парни и девчонки разбились на шумные группы по интересам. Кто-то забавлялся игрой в «бутылочку», кто-то метал дротики, а кто-то уже дрых безмятежным сном, уронив голову на столик.
      – Тебя бьют?
      – Иногда, – сладко прищурилась девушка. – Но не больно. Отец заставляет меня снять трусы и пару раз стегнет ремешком… Он любит смотреть на мою голую попку.
      От последних слов у Махлюфа засвербело внизу живота. Он свернул в трубочку салфетку, один ее конец сунул себе в ноздрю, другой ткнул в кокаиновую горку, после чего с шумом втянул в себя содержимое горки.
      – Сколько тебе лет? – переведя дух, спросил он.
      – Пятнадцать. Будет.
      Едва они уединились на заднем сиденье «роллс-ройса», как Дженни разрешила себя поцеловать, сама приблизив к губам Махлюфа свои пухлые губы. Скользя кончиком языка по ее небу, Мухамед судорожно расстегивал пуговки блузки. Вот уже его ладонь обхватила туго стянутую чашечкой бюстгальтера грудь…
      – Ты классный парень, – прохрипела Дженни. – Подожди, подожди… Мне нужно… Сейчас, сейчас… – Она скинула с ноги туфельку, выудила из-под стельки крошечный пакетик. – Хочешь попробовать?
      – Что это?…
      – Это сказка. – Она высыпала в его руку несколько кристаллообразных крупинок. – По сравнению с этим все остальное – детское питание, корнфлекс с молоком…
      – Ненавижу корнфлекс. – Мухамед не сводил с девчушки замутненного взгляда.
      Он бросил крупинки в рот, запрокинул голову, как это делают, принимая таблетку.
      – Это кайф… кайф… кайф… – шептала Дженни, впиваясь губами в его смуглую шею. – Ты ощущаешь его?…
      Мухамед хотел ответить, но не смог. Его руки безвольно повисли, дыхание почти замерло, а облик Дженни застлало плотной сизо-малиновой дымкой.
      Начальник службы безопасности, бородатый детина по имени Али, отыскал Махлюфа-старшего у самой дальней лунки на поле для гольфа. Прикрыв правый глаз, Ясер старательно прицеливался желобком клюшки в самую серединку шара.
      Али знал, что беспокоить босса во время игры в гольф – значит обречь себя на большие неприятности. Впрочем, он также знал, что, если не сообщить Ясеру немедленно о случившемся, неприятностей вряд ли станет меньше…
      – Кажется, у нас возникла проблема… – неуверенным голосом проговорил начальник охраны.
      Махлюф– старший не реагировал на эту реплику до тех пор, пока не запустил шар в кусты.
      – Шайтан тебя побери! – набросился он на Али. – Сколько раз тебе говорить: не лезь под руку!
      – У нас проблема, – настойчиво повторил бородач.
      Ясер невольно перехватил его беспокойный взгляд, и клюшка сама вывалилась из руки.
      Требования шантажистов были просты – в течение продолжающегося банковского дня перевести на их счет четыре миллиона американских долларов. После этого Мухамед Махлюф будет освобожден целым и невредимым. А иначе… следовал устрашающий перечень изощренных пыток, в конечном счете приводящих к мучительной смерти.
      Сообщение об этом поступило по телефону в информационный центр по связям с общественностью. Речь продолжалась двадцать девять секунд, засечь абонента не удалось.
      – Это чья-то шутка? – Ясер с надеждой и мольбой смотрел на начальника службы безопасности. – Скажи, шутка?
      – Не знаю, – честно признался Али.
      Связались с Лондоном. Выяснилось, что юноша не ночевал дома и до сих пор его местонахождение неизвестно.
      – Соедините меня со Скотленд-Ярдом, – распорядился Ясер.
      Банковский день заканчивался через четыре часа. За это время своими силами было невозможно определить, кому именно принадлежал названный злоумышленниками банковский счет. Известно было лишь название банка и то, что находился он в Швейцарии. А тайна вклада в этой тихой европейской стране – понятие святое.
      Скотленд– Ярд уже начал оперативное расследование на месте. Сам Махлюф обнаружен не был, а вот машину его нашли на обочине шоссе, которое ведет из Лондона в Бирмингем. Признаков борьбы и следов крови в салоне автомобиля не было. Все телохранители отравлены огромными дозами снотворного, подсыпанного неизвестными в пиво ночного паба. Хозяина паба допрашивали непрерывно, но он ничего не знал.
      – Наши действия? – не смея поднять глаза на босса, спросил Али.
      – Переведите деньги.
      Почему шантажисты потребовали именно четыре миллиона, а, скажем, не пять, не три или не сто сорок восемь – это обстоятельство до определенного момента никого не смущало. Впрочем, «определенный момент» наступил очень скоро, и Махлюфу-старшему стало очевидно, что это только начало кем-то задуманной дьявольской игры.
      – Я только что получил этот документ из Скотленд-Ярда. – Али положил на стол перед Ясером бумажный лист, испещренный столбцами цифр. – Сыщики сработали супероперативно. Они нажали на президента того самого банка, сказали, что это дело государственной важности, и выяснили, что… Вы не поверите… Дело в том, что счет, на который мы перечислили деньги…
      – Ну? – сгорал от нетерпения Махлюф-старший.
      – …принадлежит вам. Вернее, одному из дочерних предприятий вашего концерна.
      – Не понимаю… – потрясенно закачал головой Ясер. – Кто-то из своих?
      – Вполне возможно… – пожал плечами Али.
      – Найди его! – Махлюф вцепился в лацканы его пиджака. – За такие шутки ему голову оторвать мало!
      – Кроме головы существуют еще некоторые жизненно важные органы, – осторожно намекнул Али.
      – Вот-вот, я отрежу ему яйца! – подхватил намек Ясер. – Я назначу его главным евнухом в моем гареме!…
      На душе полегчало. Все сводилось к тому, что это была всего лишь чья-то злая проказа или желание причинить острую моральную боль. У семьи Махлюфа было много врагов, среди них и достаточно могущественные, но вряд ли кто-нибудь из них решился объявить ему таким образом открытую войну. Значит, месть? Месть труса, который боится назвать свое имя. И этим трусом должен быть кто-то из бывших «своих»… Но почему бывших?
      «Нельзя никому доверять, – решил Ясер. – Ни-ко-му, даже собственной охране, даже самым приближенным людям!…»
      Незнакомец вновь дал о себе знать только через неделю. За этот короткий срок голова Ясера наполовину окрасилась в серебристый цвет. От его сына не было ни слуху ни духу… Он исчез.
      – Я хочу поговорить лично с Ясером Махлюфом.
      – Да-да, я слушаю…
      – Старая, вонючая свинья, какого черта ты травишь на нас легавых? Разве мы тебя не предупреждали на этот счет?
      Никогда в жизни Махлюфа-старшего не называли «старой, вонючей свиньей», но он стерпел, не взорвался, проглотил унижение.
      – Что вы от меня хотите? – простонал Ясер. – Где мой сын?
      – Заткнись, обрезанный член!… – рявкнули ему в ответ. – Слушай меня внимательно, повторять не стану. Хочешь, чтобы твой выродок остался жив? Тогда делай то, что я тебе сейчас скажу. Во-первых, отзови легавых. Мы можем легко это проверить, у нас в Скотленд-Ярде есть свои люди, так что забудь про свои восточные хитрости. Во-вторых…
      В кабинет по-кошачьи тихо вошел Али и показал жестами, что перехватить звонок никак не удается. Вероятно, на другом конце провода стоит какая-то хитрая аппаратура.
      А Махлюф– старший уже начал задыхаться, в нем пробудилась задремавшая было астма. Он наивно надеялся, что вот-вот узнает этот голос, сможет разоблачить дерзкого шантажиста, но…
      – Во-вторых, даем тебе сутки, чтобы обналичить десять миллионов долларов. В третьих, завтра же ты вылетаешь в Лондон. Один. Никаких телохранителей, никакой прислуги.
      – Вы с ума сошли! – воскликнул Ясер. – Вы знаете, что такое десять миллионов долларов наличными? Это два чемодана!…
      – Тебе видней, богатенький Пиноккио, – гнусаво захихикал голос. – Потаскаешь чемоданчики, погоняешь жирок. Это полезно, папаша… Ты слышишь меня?
      – Слышу…
      – Тут один молодой человек хочет с тобой поболтать. Только недолго, ладненько? Два слова.
      – Отец… – В трубке раздался приглушенный голос Мухамеда. – Прости меня, отец…
      Перед самым отлетом между Ясером и Али состоялась обстоятельная беседа один на один, прямо на взлетной полосе, под визг пропеллеров. Уж там-то их точно никто не мог подслушать.
      – Позвольте хотя бы мне поехать с вами!… – настаивал начальник службы безопасности. – Я не имею права отпускать вас одного!…
      – Почему одного? Со мной Аллах!… – пытался отшучиваться Махлюф-старший, но в следующий момент его лицо превратилось в серую каменную маску. – Не смей предпринимать каких-либо шагов, не смей!… Я тебя знаю!…
      – Ваше слово для меня – приказ, – покорно поклонился Али. – И все же я осмелюсь высказать одно предположение. Не предположение даже, скорей, догадка.
      – Ну-ну?…
      – Известны случаи, когда дети богатых родителей инсценируют собственное похищение, чтобы вытребовать…
      – Не смей говорить такое о моем сыне!… – завизжал Ясер. – Он получал от меня достаточно денег!… Более чем достаточно!…
      – К тому же он мог знать номера банковских счетов…
      – Не верю!… – отмахнулся от него Махлюф. – Он не такой!… Не такой!…
      – Быть может, вы и мне уже не верите?
      Ясер не ответил. Резко повернулся и зашагал к трапу.
      Самолет скрылся в тревожных предгрозовых облаках, неся на своем борту Ясера Махлюфа и два набитых сотенными купюрами чемодана.
      А еще через двадцать минут вслед за своим боссом вылетел и Али. Он так и не смог заставить себя наблюдать за этой критической ситуацией со стороны, он должен был прикрыть Ясера, позаботиться о его безопасности.
      Разумеется, Али поставил Скотленд-Ярд в известность о скором прибытии эмира-миллиардера в столицу Великобритании и о том, что тот опасается иметь связь с полицией. И когда Ясер приземлился в Хитроу, его уже ждало наружное наблюдение. Двадцать опытнейших агентов, незаметно сливаясь с людской толпой, взяли его в плотное кольцо…
      Ясер в точности исполнял план, полученный от вымогателей по телефону. Он добрался на такси от аэропорта до отеля «Холидей Инн», занял забронированный для него двухкомнатный номер люкс в пентхаусе.
      Слежки Махлюф не заметил. Да он и не смотрел по сторонам, сосредоточив все внимание на драгоценных чемоданах.
      Едва он закрыл за собой дверь номера, как в спальне затрезвонил телефон.
      – С приездом, пузатый, – приветствовал его «родной» голос. – Чемоданчики-то тяжелые? Хе-хе… Ты один?
      – Один.
      – А те двое, что увязались за тобой от самого аэропорта, а теперь околачиваются на углу?
      – Я не знаю, о чем вы говорите!…
      Ясер приблизился к окну, сдвинул в сторону тяжелую занавеску. На углу, невдалеке от остановки рейсового автобуса, действительно стояли двое невзрачных мужчин и о чем-то переговаривались.
      – Не нравится нам это… – занервничал голос. – Ты хитришь, жучище… Играть с нам вздумал?
      – Клянусь Аллахом, я прибыл в Лондон без охраны, а полиции дал отбой еще позавчера! Я совершенно один!
      – А если я тебе скажу, что отель оцеплен копами со всех сторон?
      – Этого не может быть!…
      – А ты выгляни в коридор. Наверняка там болтается пара легавых. Если так, то передай им, что малышка Мухамед собирается скушать сладенькую конфетку, напичканную цианистым калием. Очень вкусную конфетку!…
      – Зачем вы издеваетесь надо мной? – вскричал Ясер. – Какое зло я вам причинил?
      – Кто-то рождается бедным, а кто-то богатым, – наставительно заметил голос. – Богатые не любят бедных, а бедные ненавидят богатых. Вот и все. Только лишь на этих принципах строится общество, движется вперед мировой прогресс.
      – Отдайте сына…
      – Короче, планы немножечко поменялись. Сейчас ты выйдешь на улицу, пройдешь несколько шагов в сторону бакалеи. Видишь вывеску?
      – Вижу… Зеленая такая, с рогаликом?
      – Точно. Так вот, там увидишь ступеньки. Это станция метро. Спустишься на платформу и будешь ждать в том месте, где останавливается первый вагон в сторону Сити. А теперь слушай внимательно. В девятнадцать пятьдесят две подойдет твой поезд… Смотри, не перепутай! Девятнадцать пятьдесят две!…
      – Да-да, я запомнил.
      – Ты в него не садишься, а лишь закидываешь внутрь чемоданы.
      – Дальше?
      – А дальше получаешь своего выродка.
      – Не понимаю…
      – Там поймешь. – В трубке щелкнуло, и наступила тишина.
      Ясер взглянул на часы. Без двадцати восемь! Осталось двенадцать минут!…
      Не дожидаясь лифта, он пулей слетел по лестнице в холл, по пути чуть не сбив двух широкоплечих «постояльцев». Конечно же станция метро уже была заполнена копами в штатском, они искусно изображали из себя торопящихся пассажиров.
      …Али сидел в припаркованном у бакалеи микроавтобусе с затуманенными стеклами. Рядом с ним находился тридцатилетний Брайан Спенсер, шеф отдела по борьбе с терроризмом. Они не сводили глаз с четырех мутноватых экранов, на которые подавалось телеизображение со скрытых телекамер, установленных на станции. Эта новинка влетела Скотленд-Ярду в копеечку, но они надеялись получить от богатого клиента компенсацию.
      Вот Ясер вышел на платформу, огляделся, обнаружил схему, по которой определил, в какую сторону Сити, и остановился у предполагаемого первого вагона.
      – Как думаешь, нас засекли? – спросил Али.
      – Вряд ли, – ответил Спенсер. – Мои ребята работали тихо, без проколов.
      – А что с поездом?
      – Трое уже на месте.
      В девятнадцать пятьдесят две подкатил поезд. Ясер вошел на негнущихся ногах в полупустой вагон. Поставил чемоданы на пол и вышел. Двери закрылись. Поезд отъехал.
      Теперь Махлюфу должны были вернуть сына. Правда, с каждой минутой в это верилось все меньше и меньше. Скорей всего, его и на этот раз обманули. Получив десять миллионов, вымогатели не остановятся, они захотят еще и еще… Прав был Али, когда утверждал, что нельзя идти на поводу у шантажистов, что общение с ними ни к чему хорошему не приведет.
      И вдруг!…
      – Папа!
      Ясер невольно вздрогнул, медленно. Его не обманули…
      – Сынок!!!
      Поезд уже приближался к следующей станции, а к чемоданам так никто и не прикасался. Редкие пассажиры опасливо смотрели в их сторону и на всякий случай пересаживались в дальний конец вагона. Возбужденным шепотом высказывались разные предположения:
      – А вдруг там бомба?
      – Бросьте, что за вздор! Это какой-нибудь сумасшедший или шутник. Схватил вещи своего друга и…
      – Или шотландец. Все шотландцы идиоты.
      – Но-но! Я попросил бы! У меня отец родом из Глазго!…
      – Ой, извините… Ничего личного.
      – Я только что из церкви. Я молился. Меня нельзя убивать.
      Если бы они знали, что на самом деле было в чемоданах…
      Двери открылись, и вагон мигом опустел. Остались лишь двое мужчин и одна женщина – агенты Скотленд-Ярда.
      – Тут что-то не то, – растерянно сказал один из них.
      И в следующий миг до них донесся странный гул. Поначалу приглушенный, он вскоре превратился в звенящий грохот. Затряслись стекла. Из тоннеля вылетели клубы черного дыма…
      …– Сынок!!!
      Ясер раскинул руки, побежал навстречу Мухамеду. У него даже не было сил улыбаться, а лицо свела страшная судорога.
      – Не подходи ко мне… Не подходи… Не подходи… – отстраняясь, лепетал парень.
      На Махлюфа нельзя было смотреть без слез и содрогания. Паренек буквально иссох, словно из него высосали все соки. Он и так был невысоким, а теперь походил на сгорбленного старичка-лилипута. Его черные ввалившиеся глаза истерично вздрагивали, а тонкие руки со вздутыми прожилками синих вен запахивали воротник уродливого осеннего плаща, будто старались что-то скрыть за пазухой.
      – Ты боишься моего гнева? – прошептал Ясер. – Ты думаешь, что я буду ругать тебя?
      – Не надо… – Мухамед продолжал пятиться.
      – Глупый, не бойся… Ты ни в чем не виноват… Это все я… я… О! Всевышний, что они сделали с моим мальчиком?…
      – Отец, у меня… У меня… – Махлюф распахнул плащ.
      На его талии туго сидел кожаный ремень, к которому проволокой были прикручены продолговатые пластиковые коробочки…
      – Это он! – вскричал Али, указывая пальцем в правый нижний угол экрана. – Он!! Он!!!
      – Есть контакт! – Спенсер поднес к губам переговорное устройство. – Прикройте их! И выводите! Выводите немедленно!
      Сыщики, прилипшие к голубоватым экранам, увидели все, что происходило в последующие несколько секунд.
      Ясер крепко обнимает Мухамеда, но в тот же момент отшатывается. Парень широко открывает рот, что-то кричит, с силой отталкивает отца. Ясер падает, неуклюже поднимается. Тем временем Мухамед быстро идет к лестнице, но его останавливают агенты в штатском. Он им что-то объясняет. Размахивает руками. К ним подбегает Ясер, набрасывается с кулаками на одного из агентов. Его оттаскивают, предъявляют удостоверения.
      И вот наступает момент, когда все находятся в паническом замешательстве. Десять человек, но никто из них не знает, что делать. Все будто что-то ждут друг от друга. Надеются, что кто-то вдруг найдет гениальное решение.
      Наконец семеро бросаются разгонять зевак, которые потихоньку сходятся в полукруг.
      Остальные трое укладывают парня на пол. Склоняются над ним. Колдуют. Ясер стоит рядом и смотрит бессмысленно куда-то в сторону.
      До зевак наконец доходит, что произошло. Они кидаются врассыпную. Но поздно…
      Из груди Мухамеда вырывается ярко-желтая вспышка, обрамленная снопом искрящегося бисера, а вслед за ней взлетает ввысь бурый огненный столб.
      Мутные экраны почернели. Срыв изображения…
      На следующее утро, пятнадцатого января 1953 года, на первой странице газеты «Дейли миррор» появилась коротенькая заметка, основанная на сообщении анонимного источника. В ней говорилось, что ответственность за взрыв в лондонской подземке, в результате которого погибли двадцать семь человек, а еще четверо получили тяжелые ранения, взяла на себя сионистская организация «Воины Моисея»…
      Московским газетам было сначала предписано подробно перепечатать статьи английских корреспондентов – как раз в разгаре была кампания против «космополитов», но потом этот приказ был срочно отменен.
      Только самые дотошные газетные волки понимали – уши торчат из ведомства на Лубянке, но даже они не могли представить себе, что именно бериевские «соколы» устроили весь этот кошмар.
      И снова акт был направлен против корпорации «Марс», которая как раз и закупала алмазы у несчастного отца несчастного сына.

      Еще в момент ареста с него сняли пенсне, и он теперь страшно страдал из-за того, что почти не различал лиц своих охранников, следователей, судей. Правда, он помнил их голоса еще с тех пор, когда они мышками вползали в его кабинет, потели от страха, стучали зубами и заикались от одного его хмурого вида. Наверное, они сняли пенсне нарочно, чтобы он не видел неистребимого страха в глубине их глаз. Такой страх не пропадает. Такой страх на всю жизнь. Даже если хозяин становится рабом, а раб мнит себя хозяином.
      Его изощренный ум строил абсурдные картинки, в которых охранники, следователи и судьи специально говорили чужими голосами. Входит кто-то, а другой прячется за портьеру или за дверь и оттуда по микрофону задает вопросы и матерится. Но его-то не проведешь. Он запоминал все голоса, он раскладывал их по полочкам, он-то и выведет их на чистую воду потом, когда эта комедия кончится.
      А в том, что это кончится, он был уверен абсолютно. Нет, его арест и вся эта жалкая пародия на следствие и суд не могли быть всерьез. Он слишком важная фигура, чтобы его можно было вот так просто взять за шиворот, кинуть за решетку, вызывать по ночам в кабинет, светить в глаза лампой, кричать, стучать кулаком и обзывать палачом.
      Они задавали ему совершенно дурацкие вопросы. Например, за что он расстреливал верных ленинцев? Зачем затеял дело врачей-отравителей? Не он ли убил «отца народов»?
      Впрочем, это были не такие уж дурацкие вопросы. Его следователи как бы сами открещивались от расстрелов, как бы все сводили к нему, использовали его, как мочало, смывая кровь с самих себя.
      Ну пусть потешатся. Когда вся эта комедия кончится, он припомнит им все. Нет, он будет справедлив, насколько это возможно в его положении. Вот тот шепелявый, который обращается к нему на «вы» и иногда даже говорит ему «товарищ», его он расстреляет на следующий же день. А вон тот сухогорлый, который ухитряется между своими кашлями еще и орать матом, называть его сукой и подонком, который вдруг стал шить ему связь с английской и американской разведками, этот у него поживет. Но как! Пытать его будут месяц. Нет, полгода. Даже год!
      Он покажет ему, как надо допрашивать истинных врагов народа. Сухогорлый будет у него жрать собственное дерьмо и считать это за счастье.
      Надо будет придумать что-нибудь специальное, остроумное для него. Это всегда интереснее, чем просто лупить почем зря. Он всегда придумывал что-нибудь этакое. Помнится, одному грузинскому композитору, который услышал его переговоры шепотом из другого конца комнаты – тонкий слух у него, видишь ли, – он приказал забить в уши гвозди. Это сделал какой-то лейтенантик по его приказу. Как музыкантишко визжал тогда…
      А эта мелочевка, которая теперь его мучает вопросами, думает, что пришло ее время? Идиоты! Их время никогда не придет, потому что они живут наполовину. А он жил до упора. Если пользовать баб, так всех подряд. Если убивать, то так, чтобы никто не попрекнул в жалости. Чтобы вообще на человеке живого места не осталось – одна смерть.
      Но первыми он возьмет, конечно, Хруща и Гришку Жукова. Для них он уже давно все придумал. С Хрущом будет смешно – набить ему пузо чем-нибудь, как рождественскому гусю… А с Гришкой будет интересно. Мужик сильный. Таких особенно приятно ломать. Что-нибудь несусветное учинить, чтобы он в животное превратился, а тогда из него по-ле-зет…
      И все– таки без пенсне плохо. Он ведь долго придумывал, как глаза свои прикрыть. Очки ненавидел. Как попадался ему интеллигентишка в очках, так он первым делом их с носа хватал и об пол ногой. Правда, пенсне тоже попадались, но редко. Их он не давил каблуком. Коллекционировал. Потому что видел за этими смешными стекляшками невероятный изыск. А ведь он тоже изысканный человек. И со вкусом у него все в порядке, и с фантазией, и с образованностью. Вот он и выбрал пенсне.
      На минуту возникла мысль: а вдруг в самом деле пристрелят?
      Но он тут же оттолкнул ее – нет, не посмеют, он слишком много знает. Такое знает, что все государство обрушится без него. А потом, его верные люди уже на подходе. Честно говоря, они давно бы уже должны были выручить. Когда наконец это случится, он их тоже расстреляет, чтоб больше не мешкали так долго.
      И все– таки мысль о смерти немного пугала. Поэтому, когда скрипнула дверь и вошел кто-то тихий и произнес:
      – Добрый вечер, Лаврентий Павлович, – ему стало не по себе.
      Он не узнал голоса. Но сразу понял, что разговор пойдет о главном. Попытаются сейчас вытянуть из него то, что только и держит его на этом свете, – бериевские тайны тайн, бериевские варианты будущего. Выдай он их, шлепнут его без зазрения совести. Но их-то он как раз и не выдаст.
      – Как здоровье, товарищ Берия? – снова спросил осторожный голос.
      – Х…во, – зло ответил узник.
      – Что так?
      Нет, где– то он этот голос слышал. Но где?
      – А тебя, б…, посадить в подвал и пытать каждый вечер, какое у тебя будет здоровье, а?
      – Неужели пытают?
      – Нет, ж… лижут!
      – Электроток? Уколы? Что-то я синяков и ран не вижу.
      – А тебе только бы физическая боль? – Где он слышал этот голос? – Думаешь, когда душу травят, гордость топчут, совесть марают – это не пытка?
      – Пытка, ужасная пытка.
      – Слушай, как тебя там?…
      – Это не важно. Я вам пенсне принес.
      Он поспешно схватил свои стекляшки и нацепил на нос: сухой, белобрысый, осторожный, глаза водянистые. Где же он его видел?
      – Что это ты так мягко стелешь?
      – А мы с вами читать будем.
      – Сказку? – насторожился Берия.
      – Нет, документы кое-какие.
      – А сам не умеешь читать?
      – Между строк – нет. А вы мне как раз между строк и прочтете.
      И белобрысый положил перед Берией на стол папочку с большой буквой "К" на обложке.
      Эту папку Берия узнал бы из миллиона. Он сам вырисовывал букву тушью. Эта папка и была одной из самых тайных тайн. Может быть, самой важной.
      Берия вынул из кармана платок и медленно протер стекла пенсне.
      – А больше ты ничего не хочешь? – спросил он, криво усмехнувшись.
      – Нет, – честно ответил белобрысый.
      – Тогда пососи мою… Об этой папочке ты не узнаешь, понял?
      – Почему?
      – Потому! – остроумно ответил Берия. – Не дорос, говнюк.
      – Грустно, – сказал белобрысый. – Я думал, вы хотите еще пожить.
      Он взял папку со стола, повернулся и шагнул к двери.
      – Стоять! – крикнул Берия. – Что ты сказал, сучонок?
      – Я сказал, что вас приговорили к расстрелу. Я хотел вас спасти. Но, видно, вы жить не хотите.
      Стекла пенсне покрылись туманом. Берия загнанно оглянулся на зарешеченное окно.
      – А! – догадался белобрысый. – Вы думаете, вас кто-нибудь выручит? Дупель-пусто. Части НКВД разоружены. По московским туалетам валяются трупы чекистов, которые пустили себе пулю в лоб. Никто вас не выручит, Лаврентий Павлович. А мне вы не позволяете.
      – Ты хитрый, да? Ты думаешь, я не понимаю, что, если я тебе раскрою секреты этой папочки, меня расстреляют через минуту. Я сам когда-то так колол врагов народа. Я им обещал жизнь…
      – Именно поэтому я не стал бы вас обманывать, – пожал плечами белобрысый.
      – А где гарантии?
      – Ваши знания и есть ваша гарантия. Ведь этой папочкой ваши знания не ограничиваются, я думаю.
      – Конечно нет.
      – Вот вам и гарантии.
      Берия набычился. Нет, слишком опасно. Эти сбрешут – недорого возьмут.
      – Ничего я тебе не скажу.
      – Ну что ж, если смерть вас не пугает…
      – Не пугает! – выкрикнул Берия.
      Белобрысый положил папочку снова на стол и вдруг со всего размаху влепил Берии звонкую пощечину.
      Пенсне не разбилось, а вот из носа потекла юшка. И это было больно. И еще обидно.
      Берия закрыл лицо руками, жалобно застонал.
      – Ну? – спросил белобрысый хнычущего Берию.
      – А ты мне обещаешь, что я буду жить? Я знаю еще много секретов.
      – Я же сказал, – устало проговорил тот.
      – Ты брешешь, сука!
      Белобрысый ударил Берию в ухо.
      – Не бей! Не надо! – взмолился Берия. – Я все скажу, только поклянись, что я останусь жить.
      – Клянусь под девизом вождей Ленина и Сталина.
      Берии послышалась ирония, но он отбросил свои подозрения, потому что боялся, что белобрысый снова ударит его.
      Он схватил папку и раскрыл ее.
      – Эта операция называется «Кристалл», – поспешно сказал он.
      – Слушаю, слушаю… – Белобрысый сел и стал записывать за Берией…
      «Где я его видел?» – думал Берия, когда белобрысый ушел. Он выложил белобрысому почти все о своем варианте операции «Кристалл». Кое-что оставил, конечно, про запас, на всякий случай. Может быть, и самое главное.
      Мои ребята изучали гипноз, Мессинга даже подключили. Кое-что из этого интересное получилось. Пока не знаю, как назвать, но штука страшная – а казалось бы, обыкновенные слова…"
      Берия самодовольно потер руки. Тут работать и работать – можно создать целую армию абсолютно послушных, подчиняющихся только его воле людей. И стоит ему сказать… Нет, кодовые слова он даже в мыслях не будет произносить. Ну вот, оказывается, не все потеряно, даже если его не выручат. Знания – сила. А его знаний было на очень много силы.
      Он уже стал засыпать, когда дверь гауптвахты снова раскрылась.
      – Подсудимый Берия, встаньте, – скомандовал твердый голос.
      Берия вскочил. Пенсне никак не хотело сидеть на носу.
      – Именем Союза Советских Социалистических Республик вы приговариваетесь к высшей мере…
      – Нет! – завизжал Берия, наивно веря, что если он не даст вымолвить слово «расстрел», то останется жить.
      – …Приговор привести в исполнение немедленно, -закончил читать твердый голос.
      Берию скрутили, завязали полотенцем глаза и потащили по коридору.
      – Я еще не все рассказал! Я еще много знаю! Вы не смеете! Это важно для государства! – кричал Берия, тычась в суконные плечи военных. – Простите меня, я больше не буду! Я вам раскрою все секреты!
      – А с нас одного достаточно, – шепнул вдруг ему на ухо осторожный голос белобрысого.
      И только тут он его вспомнил. Это был как раз тот самый лейтенантик, который забивал гвозди в уши композитора.
      Берия дико взвыл. Его обманули, обдурили, надули, как мальчишку, как девку облапошили и бросили.
      – Я знаю тебя! – хотел выкрикнуть Берия, но в его знание вдруг ударилась пистолетная пуля, намотала на свои бока мозговую ткань и, вылетев из затылка, разбрызгала их по беленой стене подвала…
      – Чего это он про секреты кричал? – спросил кто-то из генералов, когда труп Берии вытаскивали из подвала.
      – Жить захочешь, не то скажешь, – ответил ему другой генерал и пригладил белые волосы…

      – Ну, что он там так долго? Марио, чего ты молчишь?
      – Да я не вижу ни фига через эту трубу. На, сам посмотри. – Марио Гарджулло, молодой брюнет в черной спецформе протянул винтовку с оптическим прицелом лежащему рядом парню. – Только не шурши, Джорж, умоляю.
      – Меня зовут Георгий, – поправил тот, припав к визиру. – Сам не шурши.
      Охранник на КП не спеша листал документы, то и дело бросая плотоядные взгляды на шикарную блондинку, повисшую на плече пьяненького солдатика.
      – Быстрее, быстрее, – тихо шептал Марио, то и дело поглядывая на пульсирующие цифры электронных часов. – Завалим все на едреную феню.
      – К едрене фене, если на то пошло, – опять поправил Георгий. – Еще есть десять минут.
      Постовой наконец открыл ворота и пропустил парочку, что-то шепнув блондинке на ухо.
      – Да! Уи! Йес! Яа! Си! Готово, – радостно прошептал Георгий.
      – Попробуй угадать, что ей этот постовой предложил, – хихикнул Марио. Но через секунду улыбка слетела с его лица. Стараясь не потревожить ветви кустарника, он быстро заряжал пневматическое ружье.
      – Восемь с половиной, – тихо отметил Георгий, посмотрев на часы. – Вижу Джека и Колю у периметра… Если эта обезьяна Кати опять напортачит, я ее своими руками придушу.
      Солдатик выписывал пьяные виражи, пока не завернул за угол ангара. Но там вдруг выпрямился и облегченно вздохнул. «Хмель» как рукой сняло. Скинув с плеча блондинку, он стал быстро расстегивать китель, под которым оказалась черная форма, точно такая же, как и у снайперов.
      – Рита, ну чего ты стоишь, переодевайся.
      – Меня зовут Марго. – Блондинка очнулась от оцепенения и принялась стягивать с себя узкое трикотажное платье. – Ох, Витя, как же я эти шпильки ненавижу, кто бы знал… – Она вытряхнула из сумочки свой черный камуфляж. – Время?
      – Семь с половиной. – Витя связал обмундирование в узел, швырнул на крышу и огляделся. – Все, разбегаемся.
      – Удачи тебе. – Марго оглянулась, но ее спутник уже растворился в темноте. – Как же, дождешься от него доброго слова.
      …Витя бежал по ночному городку, тесно прижимаясь к стенам длинных приземистых построек и беспрестанно оглядываясь.
      – Налево, налево, потом прямо, потом направо и опять налево, – бормотал он, стараясь как можно быстрее миновать освещенные участки. – Если эта обезьяна Кати опять подведет, задавлю… Налево, еще раз налево, потом прямо…
      Марго еле успела залезть на крышу. Еще немного – и ее точно заметили бы с пронесшегося мимо джипа. Прижавшись к еще теплому железу, она подождала, пока стихнет шум мотора, и только потом быстро поползла к небольшому окошку, из которого пробивался яркий свет.
      – Семь минут… Семь минут. Только бы Кати не подвела.
      Окно было закрыто изнутри. Там внизу был какой-то кабинет. За компьютерами сидели два офицера. Марго быстро достала из сумки сверло с длинным тонким жалом. Сверло тихо завизжало и начало плавно погружать свой стальной язык в деревянную раму.
      Это был огромный грузовик. Задними колесами он стоял прямо на люке. Витя нырнул в кусты и постарался привести в порядок дыхание, одновременно напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Потом черной молнией метнулся к машине и, за семь секунд преодолев полсотни ярдов, оказался у кабины. Кошкой нырнул внутрь и уже хотел завести мотор, как вдруг за его спиной раздался шорох и послышался злой сонный голос:
      – Эй, приятель, ты что делаешь в моей тачке?…
      Наконец сверло прошило раму насквозь, выпустив внутрь тоненькую струйку мелкой древесной пыли. Марго выдернула его и прижалась к железу, напряженно вслушиваясь.
      Кажется, тихо.
      Сунув дрель в сумку, она медленно вынула из нее небольшой металлический баллон, к клапану которого была прикреплена длинная тонкая пластиковая трубка.
      – Ох, ребята, как я вам завидую, – прошептала она, осторожно проталкивая трубку в маленькое отверстие, – столько кайфа, да еще бесплатно…
      – Сколько там? – Георгий, продолжая шарить прицелом по КП и площади за ним, толкнул Марио в плечо.
      – Пять с половиной, – тихо ответил тот, глянув на часы. – Джек и Коля уже, наверное, внутри. Ну что там?
      – Все тихо. – Георгий держал в перекрестье прицела голову караульного. – Какой-то журнал смотрит. Десятку ставлю, что какая-нибудь порнушка…
      …– Э-э, а ты кто? – Водитель резко схватил Виктора за шею, но тот вывернулся и так двинул ему по сонной артерии, что водитель сразу затих, мотнув головой.
      – Первый прокол… – прошептал парень, поморщившись, и снял грузовик с ручного тормоза. Машина медленно покатилась под уклон. Когда проехала метра три, он остановил ее и, выскочив из кабины, бросился к канализационному люку.
      Люк был закрыт на три висячих замка. На каждый по десять секунд, не больше. Через полминуты все три валялись рядом. Оглядевшись по сторонам, он тихо поднял крышку и сдвинул ее в сторону.
      – Вылезайте, быстро. Три с половиной минуты осталось.
      Из люка вынырнули два парня с сумками и быстро побежали к клумбе с розовыми кустами. А Виктор прикрыл люк крышкой и защелкнул замки.
      Газ с тихим шипением вытекал из баллона, заполняя кабинет сладковатым запахом трав. Марго приложила к лицу респиратор и внимательно наблюдала через окно за происходящим внизу. А там офицеры продолжали трещать клавиатурой компьютеров. Правда, с каждой секундой треск становился все тише и тише. Мужчины клевали носом, как школьники на скучном уроке, и скоро руки их безвольно упали со столов. Как только они затихли, за спиной Марго раздался шорох. Она инстинктивно глянула на часы.
      – Это мы, Маша. Минута, правильно?
      Вместо ответа девушка достала из кармана отвертку и начала быстро свинчивать раму.
      – Ну где она? – нервно бормотал Марио, с трудом заталкивая в ствол пневматического ружья металлическую стрелу, похожую на гарпун. – Точно ведь подведет, ну точно. Тогда все пропало, все пропало, Санта Мария дель фиоре.
      – Заткнись. – Георгий пытался унять дрожь в руках. – Еще ничего не пропало. Сейчас она будет, сейчас будет.
      И, словно повинуясь его словам, где-то вдали послышался рев мотора спортивного автомобиля.
      – Приготовились… – Георгий снял винтовку с предохранителя.
      – Зачем она так гонит? Ведь разобьется.
      Постовой, казалось, не слышал никакого рева, так он был увлечен голыми девицами на глянцевых страницах журнала. Очнулся только тогда, когда из-за поворота выскочил красный «феррари» с открытым верхом, обдав его снопом света. Постовой отложил журнал, нехотя встал и не спеша направился к воротам. Автомобиль с огромной скоростью несся прямо на него.
      – Разобьется, точно разобьется, – бормотал Марио, то и дело поглядывая на почти летящий над дорогой автомобиль.
      – Внимание. – Георгий сделал глубокий вдох и застыл, стараясь не думать ни о чем, кроме той мистической связи, которая всегда существует между прицелом и мишенью. – На раз-два-три. Раз.
      Марио вскинул ружье. Машина была уже в двух сотнях метров от КП, но и не думала сбавлять скорость. Постовой занервничал.
      – Два.
      Марио подумал, что нужно было бы вытереть пот со лба, но уже поздно. Постовой попятился, схватившись за свисток, висевший на груди.
      В самый последний момент машина вдруг резко затормозила, вильнула передом и, потеряв равновесие, перевернулась на бок.
      – Три!
      Два тихих хлопка потонули в ужасном грохоте корежащегося железа. Гарпун со струнным звоном вонзился в бетонную стену ангара за забором, а пуля улетела в темное ночное небо, по пути перерубив пополам телефонный провод на столбе.
      Перевернувшись несколько раз, машина замерла на дороге в каком-то метре от солдата. Только колеса по инерции продолжали вращаться.
      Последний шуруп был уже почти вывернут, когда Виктор вдруг схватил Марго за руку и зло прошептал:
      – Дура, она же вниз свалится!
      – Ой! – Девушка побледнела и начала быстро рыться в сумке. – А я и забыла.
      Быстро выудила оттуда вакуумную присоску и прикрепила к стеклу. Через три поворота шуруп выпал, и рама повисла на веревке. Сладковатый запах газа ударил в нос. Все быстро надели респираторы.
      – Опускай. – Виктор нажал на таймер, и на часах возникла новая позиция – пятнадцать минут. Секунды быстро начали отматывать обратный счет.
      – Джек, потом Коля, потом я. Маша прикрывает.
      – Меня зовут Марго, – в который раз обиженно поправила девушка.
      Но ее никто не слушал. Парни один за другим быстро спускались в кабинет.
      – Пошел, пошел, быстрее! – бормотал Георгий, держа на прицеле постового, который в нерешительности застыл перед разбитым автомобилем.
      Марио лихорадочно натягивал тонкий стальной трос, одним концом прикрепленный к гарпуну, а вторым – к дереву. Когда трос натянулся струной, парень тихо щелкнул карабином и, быстро перебирая руками, поплыл по воздуху в метре от забора.
      Постовой наконец решился подойти к машине. Нагнулся, заглянул в салон и испуганно спросил:
      – Эй, приятель, ты жив?
      Из машины раздался женский стон.
      – Все нормально, – облегченно вздохнул Георгий и опустил винтовку.
      Постовой никак не мог вытащить молоденькую чернокожую девушку из автомобиля, который вот-вот взорвется. Он и не заметил, как над его головой проплыли два черных силуэта.
      Негритянка тихо постанывала. Лицо ее было в крови.
      – Что же вы, мэм, – кряхтел солдат. – Не следовало вам садиться за руль, так нагрузившись. Хорошо, хоть живы остались. Но ничего. Сейчас я позвоню, и наш врач посмотрит, что с вами стряслось.
      Он даже не заметил, как что-то легонько кольнуло его в плечо. Через пару шагов он споткнулся, упал, а подняться уже не смог.
      – Ну что там? – Марго то и дело заглядывала в окошко. – Долго еще?
      Ей никто не отвечал, потому что каждый занимался своим делом. Джек Фрэнки, красивый брюнет с фигурой гладиатора, достал из сумки ноутбук и быстро коммутировал его с компьютером. Виктор оттащил офицеров от столов и теперь снимал копии с удостоверений их личности, а Николай нашпиговывал телефоны и розетки записывающими устройствами.
      – Есть! – радостно воскликнул Джек, когда на экране ноутбука появилось мерцающее изображение эмблемы американских вооруженных сил. – Врубился. Только бы Гоша с Марио успели. Время?
      – Одиннадцать минут, – машинально ответил Виктор, перезаряжая кассету с пленкой.
      Вынув из кармана дискету, Джек сунул ее в дисковод и стал ждать, напряженно барабаня пальцами по столу. Потом схватился за пуговицу и начал ее вертеть.
      Крышка слетела с пакетника, и Марио швырнул ее на траву.
      – Так, где это у нас? – пробормотал он, светя маленьким фонариком на схему. – Третий регистр, потом красный провод.
      Георгий глазел по сторонам, прижавшись к стене. Когда из дальней казармы вышли трое и направились в их сторону, он тихонько щелкнул языком и вскинул винтовку. Марио метнулся в кусты.
      Три хлопка последовали один за другим. Все трое упали. Один попытался встать, но Георгий нажал на курок, и солдат остался лежать.
      – Прокол, – вздохнул Марио и опять принялся копаться в сплетении проводов и схем. Наконец аккуратно вытащил из гнезда нужный регистр и достал кусачки.
      Георгий тем временем оттащил всех троих в кусты.
      – Ну, надеюсь, что не ошибся. – Марио перекусил провод…
      Экран ноутбука на секунду погас и загорелся снова.
      – Есть, от сети отделили. – Джек начал щелкать клавиатурой. – Так, тут у нас ловушечка, сюда мы не полезем, – тихо бормотал он, бегая курсором по файлам и директориям. – Что же они, хорошего программиста прикупить не могли… Этот глупый тупичок мы легко обойдем… Вот!
      – Ну что там? – Виктор заглянул через его плечо. – Долго еще?
      – Минут восемь, не больше.
      – А быстрее?
      – Это ты ему скажи. – Марио кивнул на компьютер. – Он быстрее информацию не скидывает.
      – Они же через восемь минут уже проснутся, – кивнул Виктор на офицеров.
      – Успеем.
      Через шесть минут офицеры начали шевелиться. Парни быстро подкатили их к столам, а сами удалились. В кабинете остался только Джек. Впившись глазами в экран, он прикрепил карабин на поясе к тросу и схватился за провода. Как только последний файл перетек из одного компьютера в другой, выдернул все шнуры.
      И в это время один из офицеров открыл глаза. Сладко потянулся и зевнул, даже не обратив внимания на то, как перед носом его мелькнули два черных ботинка на мягкой подошве.
      – Боб, а я, кажется, заснул, – пробормотал офицер и принялся щелкать клавиатурой.
      – Оно и неудивительно. Сидим тут неподвижно по восемь часов в день, прямо крысы подвальные.
      Марго быстро завинтила раму, и все двинулись по крыше к дальнему углу здания.
      – Я думал, он нас заметит, – шептал Джек, глубоко дыша, – думал, что все, конец.
      – Вот выберемся, тогда радуйся, – перебил его Виктор. – Все равно первый вариант не получился. Одного я грохнул, так что к утру вычислят, что кто-то на базу пролез.
      – Если не раньше, – раздался вдруг голос снизу, и все дружно схватились за пистолеты.
      Но на краю крыши показалась голова Георгия.
      – Ты почему здесь?! – раздраженно спросил Виктор. – Ты где должен быть?
      – У люка.
      – А Марио где?
      – Тут, внизу. Я троих грохнул, когда мы пакетник с ним работали. Так что часа через два точно вычислят.
      – Что?… Быстро всем на выход! – рявкнул он и спрыгнул с крыши.
      Они бежали к люку. К тому самому канализационному люку, через который проникли на территорию базы Джек и Николай.
      – Быстро, быстро! – то и дело понукал Виктор, озираясь.
      – Стой, кто идет!
      Это крикнули откуда-то сзади. Марго отреагировала первой. Выхватила пистолет с глушителем и выстрелила, почти не целясь. Пуля попала офицеру прямо в голову. Голова просто взорвалась, как спелый арбуз.
      – Готов… – машинально среагировал Георгий, полными ужаса глазами глядя на обезображенный труп, рухнувший на землю.
      – Нет! – закричала вдруг Марго. – Нет, я не хотела! Что я наделала?!
      Ей попытались закрыть рот, но девушка вырвалась и быстро побежала по дорожке, захлебываясь от слез и громко крича:
      – Это не я! Это не я!
      Ее поймали, попытались успокоить, но у Марго продолжалась истерика. Никто не обратил внимания, как загудела сирена и через несколько секунд их окружили солдаты. Только когда защелкали затворы винтовок, они очнулись и схватились за оружие. Но тут всю площадь залило ярким светом прожекторов и строгий мужской голос по динамику сказал:
      – Вы убиты! Все, учение закончено, отбой.
      Солдаты опустили винтовки и стали расходиться по казармам, перекидываясь шуточками.
      Германия, Гармиш-Партенкирхен,
      закрытая база ООН
      – Говорил я, что нужно было сделать наоборот – Кати взять на окно, а Марго посадить в машину! – Виктор даже вскочил со своего места, так разнервничался.
      – А это абсолютно не важно, – вздохнул Питер Реддвей, мужчина двухметрового роста, с грудой мышц и необъятным животом, что придавало ему сходство с шекспировским Фальстафом, но при этом в строгом костюме и в очках в аккуратной металлической оправе. – Ошибки допустили вы все. И каждый на ее месте впал бы в панику.
      Вся компания, орудовавшая на военной базе, теперь сидела за партами в просторной светлой аудитории. И можно было рассмотреть их лица и фигуры, потому что унифицированную камуфляжную форму они сменили на цивильные костюмы.
      Сторонний наблюдатель никогда бы не сказал, что перед ним группа обученных до автоматизма, ловких, смышленых, с мгновенной реакцией спецагентов. Он решил бы, что здесь занимаются милые студенты какого-нибудь колледжа искусств или будущие юристы. Он, конечно, обратил бы внимание на броскую красоту Маргарет Ляффон. Длинные волнистые волосы спадали на угловатые по-девчоночьи плечи, фигурка у нее была что надо. Ляффон прищуривала огромные глаза, когда слушала внимательно. От этого лицо ее становилось загадочным и даже манящим.
      Другой женщиной была Кати Вильсон. Если Марго светлая и спокойная, то Кати – вся в движении. Ее голова с черной копной волос а-ля Анджела Девис то и дело вертелась из стороны в сторону. При этом она дарила ослепительные улыбки, порой, казалось, неуместные. Но Кати была такой – открытой, непосредственной и легкой. Правда, стоило ей резко встать и вступить в спор с кем-нибудь из однокашников или с преподавателем, оказывалось, что она бывает и жесткой, и холодно-расчетливой. Но такой контраст делал ее еще более обаятельной и таинственной.
      Среди парней (в составе группы не было никого старше тридцати) выделялся своей основательностью и своеобразным покровительственным отношением к остальным Георгий Мамонтов. Он был американцем русского происхождения, а его почти отцовское отношение к коллегам объяснялось тем, что в семье он был старшим среди семерых детей. Рядом с ним всегда было уютно и надежно.
      Марио Гарджулло, американец итальянского происхождения, был подвижен, как ртуть. Его хитроватые глаза всегда выискивали что-нибудь смешное. И всегда находили. Ему на язычок лучше не попадаться. Впрочем, шутки его были незлобивы. А сам парень в общем-то стеснительный и даже застенчивый. Очевидно, его насмешливость была своеобразной защитой.
      Джек Фрэнки все время что-то писал на своем постоянном спутнике – ноутбуке. Однокашники подозревали, что втайне парень пишет роман. Фрэнк очень смущался, когда кто-нибудь пытался заглянуть через его плечо или просил показать написанное. Вообще, он оставлял впечатление этакого увальня, хотя был подтянутым и сухопарым. Казалось, что его руки-ноги стоят не совсем на месте. Впрочем, это впечатление улетучивалось, как только Джек принимался за дело. Оказывалось, что руки-ноги очень даже на месте. А писал Джек действительно роман. Только прочесть его никто бы не смог, потому что, помимо языков, которые учили здесь спецагенты, Джек выучил мертвый язык – арамейский. И специально изобрел программу с этим языком и ввел в свой компьютер. А роман был остросюжетный, фантастический.
      Питер Реддвей, пятидесятилетний полковник американской армии, руководитель спецподразделения ООН, ходил по кафедре, вертя в своих огромных руках хрупкую, тонкую указку.
      – Но вы ведь сказали, что это только учения, а у него голова… – Марго опустила глаза.
      – В том-то и дело! – воскликнул Реддвей. – В том-то и дело. Вы были уверены, что будете стрелять в них, и они будут падать, как кегли в кегельбане. Вот и впали в истерику, как только увидели кровь. Она, к слову сказать, была не настоящая. Мы вам просто куклу подсунули. Я так и знал, что вы на ней проколетесь. – Реддвей наконец не выдержал, и указка, хрустнув в его руках и переломившись пополам, полетела в угол, где валялось уже штук десять таких же.
      – Но я думала…
      – Вы не думали! – взорвался полковник. – Вы были уверены, что можете спокойно проделывать все эти кульбиты и вам ничего не грозит. Но одно дело, когда в тебя стреляют краской, и совсем другое, когда боевыми… Не говоря уже о других. Гарджулло!
      – А? – Марио вздрогнул.
      – Вы проверили, как закрутили крышку пакетника?
      – А как? – переспросил Марио, краснея.
      – Да вы ее вверх ногами присобачили.
      Все дружно засмеялись, но полковнику достаточно было одного взгляда, чтобы в аудитории воцарилась мертвая тишина.
      – А Георгий? – обернулся полковник к Мамонтову. – Не мог с одного выстрела уничтожить мишень. Это же курам на смех. А еще хотите называться сверхсекретными агентами-исполнителями. Да вас в любом балаганном тире догола разденут.
      Полковник, конечно, преувеличивал. Он вообще имел такую склонность, когда волновался. В глубине души он прекрасно понимал, что каждый из сидящих перед ним учеников, самому старшему из которых, Джеку, было двадцать девять, стоит десяти, если не больше, секретных агентов со стажем. Но ему этого было мало. Он хотел еще большего, почти чуда. Это неправда, что чуда нельзя добиться, что оно может произойти только само. Если очень захотеть и упорно добиваться, то удачу можно обуздать и она будет служить тебе, как послушная лошадка. Только вот этих сосунков нужно гонять и гонять. Гонять до седьмого пота, до обморока. Каждый должен быть наравне со всеми, не должно быть специалистов в какой-то одной области.
      Эти учения готовились очень тщательно. Заранее проводились переговоры с командованием НАТО, долго подыскивалась база, дотошно прорабатывался план засад и ловушек. И ребята серьезно прокололись на последней. Он бы и сам прокололся лет десять назад, но им этого простить не мог. Если он им простит сейчас, то они ему не простят потом. И начальство не простит, и сослуживцы, да и совесть тоже в покое не оставит.
      – Солонин, вы можете назвать мне порядок, к котором лежали документы?
      Виктор попытался вспомнить и, к своему стыду, не смог. Там, в кабинете, ночью это казалось совсем не важным. Но теперь…
      – А порядок, в котором вы их сунули обратно, когда пересняли? Неужели не помните?… Джек, а теперь скажи мне, где ты потерял футляр от дискеты? Случайно не забыл его прямо на столе?
      Джек не нашелся что ответить. Опустил глаза и начал теребить пуговицу на куртке.
      – Вот-вот. И избавляйся от привычки крутить пуговицы. – Полковник бросил футляр на стол. – Оставишь где-нибудь, и все. Ведете себя, как слоны в посудной лавке – это вас всех касается… кроме Кати. Она-то на этот раз не подвела, чисто сработала. Ладно, все свободны. – Реддвей махнул рукой. – С вами говорить – только слова зря тратить… Через два часа занятия по фальсификации документов и гриму. Вечером на лингвистике быть всем. Можете идти.
      Ребята тут же вскочили и бросились вон из аудитории. Не хотелось терять ни минуты такого редкого здесь свободного времени.
      Полковник начал собирать со стола бумаги и вдруг заметил, что один не ушел, а сидит и молча ждет, что-то напряженно обдумывая.
      – Солонин, чего тебе?
      Виктор встал и почесал затылок.
      – Да я вот все думаю над тем, как мы прокололись. Хотел поговорить по этому поводу.
      – Ну давай, говори. – Реддвей присел на край парты, от чего деревянная доска затрещала.
      – Это ведь на самом деле очень серьезно, – начал он, стараясь подобрать нужные слова. – Я тут подумал немного, и…
      – Уже хорошо. – Полковник засмеялся и хлопнул его по плечу. – Думать никогда не вредно. Только почему немного? Ты много думай, не стесняйся.
      – Нет, подождите… – Солонин покраснел. – Просто у нас какая-то игра получается.
      – В каком смысле? – не понял Питер.
      – Ну как же… Я, например, наперед знал, что тот парень в машине ничего мне не сделает. И Марио знал, и Гоша, и все остальные. Совсем не страшно было. Поэтому и действовали весело и не прокололись нигде, пока до крови не дошло.
      – Ну и? – Полковник внимательно слушал.
      – А если бы в самом начале кровь была? Если бы все по-настоящему? Мне бы тот водила нож между лопаток затолкал, и все бы на этом кончилось. Я вот, например, не знаю, как повел бы себя в боевых условиях, когда в обойме не маркеры, а боевые. Наверняка бы всех нас уложили в первую минуту.
      – Ну хорошо, хорошо. – Полковник встал. – Это ведь всего-навсего учения. Как это кто-то из ваших полководцев сказал?… Тяжело в учении – легко в бою.
      – Это Суворов был. – Виктор улыбнулся. – Но так мы сколько хочешь можем в войнушки играть, а толку не будет. Вернее, будет, но мало пригодится. Там ведь совсем другое.
      – Да, там совсем другое. Совсем… – Полковник вздохнул. – И что же ты предлагаешь? Напасть на настоящую базу?
      – Нет.
      – А что тогда?
      Виктор посмотрел на учителя и тихо сказал:
      – Я предлагаю, если это, конечно, возможно, отправить нас куда-нибудь в горячую точку. Не одних, а с какой-нибудь группой. Мы и в реальных условиях побываем, и будет кому нас корректировать, если потребуется. Просто подключить нас к какой-нибудь операции.
      – Это общее решение или…
      – Нет, это я сам. – Виктор пожал плечами.
      – Ну ладно, подумаем, – сказал полковник и вышел.
      А Виктор еще долго сидел в аудитории и задумчиво смотрел на поломанные указки.
      Он попал в отряд «Пятый уровень» после окончания академии МВД в Москве, и его сразу вызвал к себе генерал, начальник академии, и спросил:
      – Ну что, Солонин, куда хочешь попасть по распределению? Только не надо слов «куда Родина прикажет». Наверняка ведь поближе к дому хочешь, а?… Или куда поинтереснее?
      Виктор сразу понял, что разговор этот неспроста. Поэтому просто ответил:
      – Как раз туда, куда вы мне хотите предложить.
      – Сообразительный, засранец! – засмеялся генерал, взял со стола личное дело Виктора и вдруг баскетбольным броском кинул его в мусорную корзину.
      Виктор открыл рот от удивления. Ведь в этом деле все: четыре года успешной учебы в академии, до этого два года в спецназе, отличные характеристики, все мечты, все надежды – вся жизнь.
      – Что вы делаете? – выдавил он наконец.
      – Как – что? – Начальник улыбнулся, в последний раз. Больше его улыбки Виктор не видел никогда. – Это дело не нужно ни тебе, ни мне, оно пойдет в спецархив. – Генерал достал из урны папку и спрятал в черный чемодан. – Это – сюда, а тебя я отправляю туда, где поинтереснее.
      – Вы же… Вы же меня… – Солонин был так растерян, что все слова вылетели у него из головы.
      – Тебя? – вполне серьезно спросил генерал. – А кто ты такой?
      – Я… Я Виктор Солонин, – ответил он, окончательно смутившись.
      – Виктор Солонин, Виктор Солонин… – забормотал начальник, наморщив лоб, – не помню такого. И ты тоже забудь. Не было никакого Солонина в нашей академии, и никто его не помнит. Его вообще никогда не было. Никогда. Усек?
      – Не совсем, – честно признался Витя.
      – Еще будет время. Завтра явишься в мой кабинет в семь часов утра, с вещами. Так что никакой вечеринки по поводу выпуска.
      – А куда меня… – хотел было спросить Солонин, но генерал не дал ему договорить:
      – Куда Родина пошлет. Ничего лишнего с собой не бери. Только все документы, какие есть, мыльно-бритвенные принадлежности и одну смену белья. Там все узнаешь. А теперь можешь идти.
      Виктор развернулся на каблуках и зашагал к выходу. Но у самой двери начальник его окликнул:
      – Солонин…
      – Я! – Виктор застыл по стойке «смирно».
      – Головка от патефона… Как я тебе завидую, кто бы знал. – Генерал вздохнул и грустно улыбнулся. – Мне бы годков тридцать скинуть и… Ладно, шагай.
      На следующий день, как только Виктор приехал в академию, его посадили в черный «мерседес» и молча повезли в Шереметьево. Там, минуя таможню, его запихнули в небольшой самолет и также молча отправили в Германию.
      В самолете Витя и увидел Питера Реддвея впервые. Тот сидел в своем кресле и тоже молча читал какую-то книжку, изредка бросая на Виктора безразличные взгляды.
      Под Мюнхеном, где самолет приземлился на огромном аэродроме, Витю встретили двое в штатском. Но по тому, как на них сидела гражданская одежда, а также по походке, манере держаться и по многим другим мелочам Солонин понял, что они – военные.
      Виктору объяснили, что он попал в центр подготовки специальных сверхсекретных агентов. Но какой организации служат агенты и какой стране принадлежит эта организация, ему не сказали.
      Трясясь в армейском джипе, Витя пытался сообразить, что же это за место такое интересное, куда его послала Родина в лице начальника академии, но так и не мог.
      Только в Гармиш-Партенкирхене, на небольшой базе, издали напоминающей обычный кемпинг для горнолыжников, его отвели в какой-то кабинет и оставили там одного, велев ждать начальства.
      Виктор ждал целых два часа. Сначала рассматривал стены комнаты, окрашенные в салатовый цвет, потом изучал собственные ногти, а потом вдруг заснул прямо в кресле – сказалась усталость от дальнего перелета.
      Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Этим кем-то оказался не кто иной, как сам «важняк» Генпрокуратуры России Турецкий. Витя знал его по академии, где Турецкий вел курс уголовного процесса и криминалистики. Солонин посещал семинар, который вел доцент Турецкий, и слушал лекции, посвященные расследованию особо опасных преступлений, в том числе и дел о терроризме.
      – Ну привет, Витек. – Турецкий похлопал его по плечу. – Нервы у тебя, надо сказать… Мы за тобой два часа наблюдали. Другой бы в твоей ситуации нервничать начал, на столе рыться, в окна глазеть, чтобы понять, куда угодил, а ты просто заснул. Мы сначала думали, что ты притворяешься, а ты действительно заснул.
      – Просто устал очень. – Виктор виновато улыбнулся и пожал плечами.
      – А теперь я расскажу, куда ты попал. – Лицо Турецкого стало серьезным. – Скажу сразу, что многие хотели бы оказаться на твоем месте, а еще больше отказались бы сразу. Если тебе не понравится, ты тоже сможешь отказаться. Получишь место в следственном управлении МВД. Или в уголовном розыске. К примеру, в МУРе. Да и к нам в прокуратуру дорога тебе не заказана…
      – А если соглашусь? – поинтересовался Солонин.
      – А если согласишься, то о нормальной жизни забудь сразу.
      И Турецкий рассказал Солонину, что по его рекомендации тот был отобран в элитный сверхсекретный отряд особого назначения при Организации Объединенных Наций.
      Необходимость в подобной структуре возникла несколько лет назад, как ни странно, с началом перестройки. В те годы с новой волной русской эмиграции в Европу и в Америку хлынул поток квалифицированных преступников из России. И довольно скоро в мир традиционной коза-ностры и якудзы вклинилась молодая и зубастая русская мафия. Довольно скоро она начала диктовать свои условия как в уголовном мире, так и в торговле, и даже в политике. Один за другим следовали теракты, совершенные русской мафией. За короткое время коренным образом поменялись все связи, были нарушены привычные традиции и законы уголовного мира, а на их место пришли совершенно другие порядки. Полиция и службы безопасности Запада просто потеряли контроль над ситуацией.
      Вот тогда и возникла идея создать при Организации Объединенных Наций свое подразделение. Если Интерпол строился на основе и по схеме полиции, то это подразделение должно стать неким подобием ЦРУ, ФБР или КГБ (теперь эта служба носит другие названия – Федеральная служба безопасности и Служба внешней разведки), только не в рамках одной страны, а в мировом масштабе. В задачи такого отряда входит освобождение заложников в тех странах, которые покровительствуют террористам на правительственном уровне, и борьба с наиболее крупными транснациональными мафиозными структурами. Причем борьба не только карательными мерами, но и путем внедрения своих агентов в самое сердце кланов и экономической блокады. Нужно постепенно поставить мафиози в такие экономические условия, чтобы им было невыгодно торговать наркотиками и оружием, а гораздо выгодней – медикаментами и оборудованием для спорта и любви.
      Помимо этого, подразделение должно строго следить за всеми махинациями, которые происходят не только на уровне мафии, но и на уровне правительства. Ведь ни для кого не секрет, что правительства некоторых стран не могут, например, создать ядерное оружие своими силами и готовы пойти на незаконные сделки с частными торговцами оружием.
      Турецкий говорил долго и интересно. Сказал, что отряд только формируется, объяснил, по каким принципам он будет действовать и каким статусом станут обладать ее члены, и многое другое. Упомянул о том, что идея создания отряда принадлежала его другу и учителю Константину Дмитриевичу Меркулову, заместителю Генпрокурора России.
      Само название отряда «Пятый уровень» возникло потому, что люди, хорошо знающие тот или иной иностранный язык, получают диплом пятого уровня наравне с носителями языка, словно для них этот язык тоже родной.
      Выслушав Турецкого, Солонин согласился.
      – Эй, Виктор, ты чего тут застрял? – В аудиторию заглянула Марго. – Пойдем в теннис поиграем, пока есть время.
      – Да, уже иду. – Витя сунул под мышку сумку и вышел из кабинета.
      Но корт был занят. По нему бегали и громко ругались, размахивая ракетками, Марио и Кати.
      – Ну вот, опоздали, – вздохнула Марго.
      Витя улыбнулся и развел руками.
      – Ничего, в следующий раз. Я пока в тир пойду, постреляю.
      Тир находился в подвале под просмотровым залом. Там был целый арсенал. Любой из учеников и преподавателей мог зайти туда когда захочет, выбрать оружие и стрелять по мишеням, пока не надоест.
      Витя выбрал себе большой короткоствольный револьвер. Не потому, что он больше всего любил это оружие, а как раз наоборот: никак не мог его освоить. Тяжелая железяка давала сильную отдачу и все время задирала ствол.
      Но не успел Виктор забить барабан патронами, как в зал заглянул Джек:
      – Витя, тебя в амбулаторию.
      – Зачем? – Солонин раздраженно высыпал патроны в ящик и швырнул пистолет на полку.
      – К стоматологу. – Джек пожал плечами. – Всех вызывают.
      Когда они поднялись на третий этаж, из кабинета, держась за щеку, вышел Георгий и простонал:
      – Не-ет, плохой из меня разведчик. Первому стоматологу все тайны продам.
      – Следующий! – раздался властный мужской голос из-за двери. Дантист говорил по-английски.
      «Ничего себе, – подумал Солонин, – из Англии, что ли, зубника пригласили?»
      Виктор шагнул в кабинет. Лучше сразу, чем сидеть и зря тратить время. Ведь зубы у него были здоровы – это он знал точно.
      – Садись. – Врач в салатовом халате кивнул ему на кресло, и Солонин послушно сел. – Рот.
      Виктор послушно открыл рот. В руке у врача противно зажужжало сверло.
      – Что вы делаете? – удивленно воскликнул Солонин. – Там же лечить нечего, зубы все целы.
      – А я и не собираюсь лечить. – Врач больно уколол десну иглой, ввел обезболивающее и протянул Виктору какое-то лекарство в маленьком одноразовом стаканчике. – Выпей. Это лекарство действует как наркоз временный и легкий.
      Витя выпил, не понимая, зачем все это нужно.
      А как только сделал последний глоток, руки его ослабели, тело стало легким, а противный звук бормашины превратился в веселую соловьиную трель.
      Когда врач начал сверлить, Солонин не почувствовал ничего, кроме запаха жженой кости. Потом ему долго ставили пломбу. Все это время Виктор сидел, запрокинув голову, и механически выполнял команды.
      – Сплюнь… Закрой рот… Прижми… Еще сплюнь… Не давит?
      – Нет. – Он помотал головой и улыбнулся.
      – Ну тогда можешь идти. – Врач хлопнул его по плечу. – Следующий!…
      После наркоза совсем не стрелялось. Пули разлетались в разные стороны, как потревоженные пчелы из улья. Расстреляв таким образом три обоймы, Виктор оставил это занятие и пошел в свою комнату спать.
      Проснулся он ровно за полчаса до занятий. Не потребовалось никакого будильника, ничего. Самые точные часы были у Солонина в голове, еще с армии.
      Это была их первая лекция по гриму. Сухонькая благообразная старушка с киностудии «Метро Голдвин Майер» дребезжащим голосом долго рассказывала о том, какие бывают разновидности грима. Для верхней части лица, для нижней, для дневного, для искусственного освещения. Виктор сидел и никак не мог понять, для чего их головы забивают кучей такой ненужной информации.
      Через час старушка закончила свой длиннющий монолог.
      Как только дверь за ней закрылась, в аудиторию быстрым шагом вошел Роберт Портер, представитель английской разведки. Поставил на стол маленький кожаный саквояж и спросил, весело улыбнувшись:
      – Ну как вам вводная лекция? Старушонка понравилась?
      – Да как-то… – невнятно промямлил Марио, пожав плечами.
      – Ну что вы! – засмеялся Портер. – Знатная старушонка. Многие американские агенты были ее учениками. Лучше ее в гриме никто не разбирается.
      – Есть у мужчин места, которые никак не загримируешь, – двусмысленно улыбнулась Марго.
      Парни почему-то смутились.
      – Ладно, а теперь серьезно. – Портер открыл саквояж и стал вынимать оттуда какие-то баночки, упаковки таблеток, парафиновые свечи и другую мелочь. – То, что говорила мисс Бойл, очень интересно, но годится только для кино. Мы надеялись, что, прослушав ее рассказ, вы не станете спрашивать, а почему нельзя просто намазюкать физиономию жидкой пудрой и приклеить накладную бороду. Теперь перейдем непосредственно к тому, что касается нашей профессии. За курс лекций и практических занятий по этому предмету вы узнаете, как изменять форму лица, цвет глаз, состарить и, наоборот, омолодить кожу, как делать искусственные шрамы, как за три дня поправиться на двадцать килограммов и как быстро похудеть и тому подобное. Все это когда-нибудь пригодится в вашей работе. Если есть вопросы, задавайте сразу.
      – Скажите, – робко спросила Кати, подняв руку, – а как изменить цвет кожи?
      – И это мы будем проходить. Заключительную лекцию прочтет специалист, к которому обращался Майкл Джексон.
      Лекция пролетела очень быстро. На этот раз вместо сухих рассуждений была живая практика. Еще долго ребята сидели в аудитории и обсуждали услышанное. Никто даже не заметил, как в кабинет вошли Турецкий с Реддвеем и тихо уселись за последним столом.
      – А может, не стоит? – тихо спросил у полковника Турецкий, глядя на весело смеющихся парней и девушек. – Не рано?
      – В самый раз. – Полковник выложил на парту карту Боснии. – До конца жизни их тут не продержишь…

      – Значит, так, на все про все у вас только час, – в сотый раз повторял Турецкий, вышагивая по гостиничному номеру. – Если поймете, что с задачей не справляетесь, постарайтесь продержаться до подхода основных сил. Это будет несложно – там полно разбитых катакомб и есть где укрыться. Только помните – это не учение, и права на ошибку у вас уже не будет.
      Ребята сидели на диване и послушно кивали, внимательно слушая командира.
      Это задание было мало похоже на учение. Потому что теперь противник не был о нем оповещен, в обоймах вместо шариков с краской были боевые патроны, а на карту ставился не один десяток человеческих жизней.
      После разговора с Солониным Реддвей и сам всерьез стал задумываться над сложившейся ситуацией. И тут узнал, что две недели назад в Боснии отряд мусульманских боевиков захватил группу сербских демократов, оппозиционных правительству Милошевича. И хотя война в Боснии закончилась, ее страшные рецидивы порой нет-нет да случались. Людей из группы «Сербские демократы» следовало освободить как можно быстрее и по возможности бескровно.
      Операцию по освобождению поручили морским пехотинцам из американского контингента ООН. Те гарантировали освобождение восьмидесяти пяти процентов заложников.
      И Реддвей выбил всего час. Всего час до начала операции, чтобы попробовать освободить все сто процентов. Попросил, даже не надеясь, что согласятся. И ему неожиданно дали добро. Отказываться было поздно. Теперь это уже было делом чести.
      – Ладно, давайте еще раз повторим план действий. – Турецкий сел в кресло, но тут же вскочил снова, не в силах справиться с нервами.
      – Сразу после высадки я устраиваю пожар на оружейном складе, чтобы отвлечь внимание и дать возможность Кати пробраться к бараку с заложниками, – сказал Марио.
      – Я снимаю охрану и проникаю к пленным, чтобы попытаться организовать их и предотвратить панику, – сразу за ним выпалила Кати.
      – Мы с Гошей, как только начинается пожар, завязываем бой возле автопарка, стараясь отвлечь на себя основные силы противника. – Солонин посмотрел на Георгия и подмигнул. – Ну, короче, танцуем. Как только получаем сигнал, уходим в пещеры и там теряемся, ждем подхода морской пехоты.
      Турецкий внимательно слушал, делая какие-то пометки в блокноте.
      – Как только они завязывают бой, – сказал Барагин, мы с Джеком начинаем незаметно выводить пленных из барака и уводить их в сторону гор. Их там должно быть двадцать человек, правильно?
      – Абсолютно правильно, – кивнул Турецкий. – На всю эвакуацию у вас будет минут семь, не больше. Ведь через двадцать минут после того, как Солонин ввяжется в драку, мы начинаем бомбежку. Марио, устроив пожар, должен действовать по обстановке. Там решишь сам, подключиться тебе к Виктору с Гошей или эвакуировать пленных вместе с Барагиным и Фрэнки.
      – А я, как только получу сигнал от Барагина, что все пленные в безопасности, взрываю барак, – подытожила Марго.
      – Это все? – тихо спросил Турецкий.
      – Все. – Ребята закивали.
      – Ну а теперь я вам вот что скажу. – Он вдруг встал и стукнул кулаком по столу. – Операция отменяется. Ни к черту все не годится.
      – Как?… Почему?… – раздались удивленные возгласы ребят. – Все у нас получится.
      – Ни черта у вас не получится, зря на это надеетесь. – Турецкий покачал головой. – И вообще, дурацкая это затея. Если кто-нибудь из вас погибнет…
      – Никто не погибнет! – вмешался Виктор. – Почему кто-нибудь должен погибнуть? Мы же все рассчитали. Этак нас можно еще десять лет на базе держать. Когда-то надо начинать, разве нет?
      Турецкий не ответил.
      Если бы хоть один из этих молодых ребят смог увидеть, какая борьба происходит в нем в эту минуту… С одной стороны, они, конечно, правы – рано или поздно нужно будет выпускать их из гнезда. Нельзя держать их под своим крылышком до конца жизни. Но…
      Но в обычных условиях, когда птенцы покидают родителей, примерно две трети погибают в первые несколько дней. Выживают самые сильные – таков закон природы. А с этим законом Турецкий соглашаться не хотел, отказывался его принимать, как раньше люди отказывались принимать факт, что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца, как будто это зависело от их желания. А в таких ситуациях, как эта, потери личного состава бывают не меньше сорока процентов.
      – Так что? Мы летим или не летим? – тихо спросил Солонин, посмотрев на часы. – Если не сейчас, то…
      – Никуда мы не летим, я же сказал! Всем сдать оружие! – металлическим голосом скомандовал Турецкий.
      Но через семь с половиной минут три вертолета, прижав к земле жухлую осеннюю траву, тяжело поднялись в черное ночное небо…
      Никакой колючей проволоки вокруг лагеря не было. И это насторожило Солонина. Подав предупреждающий знак Гоше, он медленно пополз вперед, убирая со своего пути каждую веточку, каждый листик, шорох которого мог их обнаружить.
      Здесь, в этом лагере, прятались те, для кого война так и не кончилась. То ли они мстили кому-то, то ли просто не могли отвыкнуть убивать. Они-то были сейчас особенно опасны.
      Вскоре за деревьями замелькали огоньки костров, а еще через полсотни метров стали слышны мужские голоса.
      И тут метрах в пяти, откуда-то сверху, раздался шорох. Солонин приник к земле, стараясь даже не дышать. Сердце, казалось, готово было выскочить из груди.
      Снайпер сидел на дереве. Виктору еле удалось рассмотреть его в густой листве. Ножом его не достать, а выстрелить отсюда не получится. Можно промахнуться, а если и попадут, то нет никакой гарантии, что убьют наповал. Нужно ждать, когда снайпер слезет с дерева, размять ноги. И ждать тоже нельзя – через десять минут Марио подожжет склад и нужно будет начинать бой.
      И тут за спиной вдруг раздался голос Барагина.
      – Эй, друг… – громко попросил он пьяным голосом. – Кинь мне зажигалку.
      Листва зашуршала, и послышалось щелканье затвора. Солонина вмиг прошиб холодный пот.
      А Гоша вдруг встал на ноги и, шатаясь, направился прямо к дереву, чуть не наступив Виктору на ногу.
      – Ну дай, чего жмешься?
      Двух секунд, пока снайпер брал Гошу на прицел, было достаточно, чтобы Витя выхватил пистолет, перевернулся на спину и нажал на спуск. Снайпер покачнулся, и Барагин еле успел отскочить от падающего с дерева тела.
      – Прямо в глаз, – прошептал он, заглянув снайперу в лицо. – Пошли, быстро. Опаздываем уже.
      Дальше постов не было. Через двести метров лес закончился, и Солонин с Барагиным выползли на огромную поляну, где стояло несколько покосившихся строений и две вышки. Наверное, лет пять назад здесь была мирная деревня. Жили люди, выращивали скот, рожали детей, влюблялись и умирали. Теперь тут был лагерь боевиков, гнездо смерти.
      – Туда… – Солонин махнул рукой в сторону одной из вышек и, вскочив на ноги, метнулся к разбитой телеге.
      Боевики по три – по четыре человека сидели у костров и о чем-то мирно беседовали. Это ночной караул. Остальные сейчас храпят в избах, накурившись марихуаны.
      Благополучно миновав несколько таких компаний, друзья вскоре оказались как раз под вышкой, по которой, гремя коваными ботинками, вышагивал постовой. А за вышкой, обтянутые тремя рядами колючки, стояли семь бэтээров.
      Гоша, оглядевшись, ловко, как кошка, полез по перегородкам вышки. Витя замер в ожидании, прижавшись к столбу. Через несколько секунд он услышал звук падающего тела. Барагин быстрой тенью скользнул вниз.
      – Быстрее, быстрее, время… – Витя перелез проволоку ряд за рядом.
      У бэтээров никого не было. Ребята разбежались в разные стороны. Прикрепив пластид к еще не остывшей броне трех машин, Солонин вскочил на четвертую и тихонько потянул за крышку люка. Та довольно легко подалась.
      И тут раздалось сразу несколько голосов, следом в небо взвился столб огня.
      – Пожар! Снаряды спасай! – закричали боевики, бросившись к складу. – Сейчас рванет!
      Никто из них не обратил внимания, что один из бронетранспортеров у горы вдруг завелся.
      – Бей прямо вон в ту кучу! – кричал Витя, припав глазами к перископу и дергая рычаги скоростей. – Третье строение справа, по окнам.
      Георгий повернул башню, и ночную суматоху вспорола длинная очередь крупнокалиберного пулемета.
      – Бей их, Гоша! – закричал Виктор, глядя, как пули разрывают на куски боевиков.
      Бронетранспортер сорвался с места и, подмяв ряды колючки, вылетел на площадь. Где-то сзади один за другим гулко загремели взрывы – это взлетали на воздух остальные машины.
      – Гранатомет слева! – коротко предупредил Георгий, увидев, как за телегу метнулся мужик с огромной металлической трубой в руках.
      Солонин дернул за рычаги, и машина понеслась прямо на телегу. Наскочила на нее, подпрыгнув, и понеслась дальше.
      – Ты куда? Там же скала, там они нас прижмут! – Барагин испуганно смотрел на несущуюся прямо на них черную громаду скалы.
      – От лагеря уводить надо… – пояснил Солонин. – Ты стреляй, чего заснул?
      Вдруг прямо перед глазами что-то полыхнуло, и бронетранспортер бросило в сторону. Из моторного отделения в кабину ворвались первые языки пламени.
      Постовой даже ничего не заметил. Тоненькая металлическая удавка, взвизгнув, захлестнулась на его шее. Кати дернула еще разок для верности.
      – Готов… – Она спрыгнула с крыши и начала лихорадочно искать в его карманах ключ от замка, краем глаза глядя на мечущихся по площади боевиков.
      Те пробегали совсем рядом, метрах в десяти, лупя из автоматов по подорвавшемуся на мине бронетранспортеру.
      Наверное, Витя и Георгий сгорели, – пронеслось у нее в мозгу. Но впадать в панику было некогда. Она-то жива и еще может кое-что сделать… Руки тряслись и никак не могли оторвать ключ от кожаного ремня. Кати даже не заметила, как из-за угла дома высунулось жало автоматного ствола, глядя прямо ей в затылок…
      – Осторожно, тут мин полно! – кричал Гоша, отстреливаясь из автомата. – К лесу бежим, а то перестреляют, как куропаток!
      Витя лихорадочно пытался завести мотор. Должно ведь получиться, обязательно должно. Но мотор только чихал, наполняя кабину черным маслянистым дымом.
      – Ну чего ты там? Вылезай! – В люк свесилась голова Гоши. – Они уже окружили почти.
      И тут мотор завелся. Затрещал шестеренками, взревел и завелся.
      – Прыгай! – крикнул Солонин и метнулся к отверстию люка. Выскочил на броню, дал длинную очередь по бегущей толпе боевиков и кубарем полетел в кусты.
      Жало треснуло выстрелом, и пуля, просвистев над самым ухом Кати, впилась в стену. Но вслед за первым выстрелом сразу прогремел второй. Из-за угла медленно вышел боевик и, выронив автомат, схватился за живот. Кати уже выхватила пистолет и хотела выстрелить, но мужчина сделал несколько шагов ей навстречу и упал на землю.
      – Дура, по сторонам смотреть надо, – раздался из темноты голос Джека. – Пошли вместе. Времени семь минут осталось.
      Заложники лежали на земле, накрыв головы руками, и плакали. Даже не сразу услышали, что в барак кто-то вошел.
      – Прошу всех успокоиться! – сказала Кати. – От того, насколько четко вы будете выполнять мои указания, зависит ваша жизнь. В первую очередь прошу всех встать. Мы прибыли сюда, чтобы…
      Но она не успела договорить, потому что пленные разом вдруг вскочили и бросились к выходу, чуть не сбив ее с ног.
      Бронетранспортер, проехав еще несколько десятков метров, вдруг встал на дыбы и перевернулся. И моментально превратился в большой горящий факел.
      – Гоша, ты жив? – тихо позвал Солонин, прислушиваясь к приближающейся трескотне автоматов.
      – Я тут! – послышалось где-то рядом, и как бы в подтверждение этих слов из-за дерева начал короткими очередями стрелять автомат. Боевики попадали на землю. – Витек! Не давай им встать!
      Солонин очнулся и тоже начал стрелять, даже не целясь. Сейчас главное – не попасть в противника, а хотя бы на несколько минут затянуть время, чтобы дать возможность вывести пленных. И совершенно не важно, чего тебе будут стоить эти несколько минут, даже если за них придется расплачиваться собственной кровью.
      Автоматная очередь прогремела над самыми головами заложников, и они снова попадали на землю.
      – Вы что, не понимаете, что вам говорят?! – заревел Джек на чистом сербском. Не зря они в «Пятом уровне» проходили ускоренные курсы языков. – Вы куда претесь? Под пули? А ну всем встать! Мужчинам выйти вперед!
      Кто– то из пленных поднял голову и тихо, очень вежливо поинтересовался:
      – Молодой человек, зачем вы так кричите? Нам же страшно.
      – Ну слава Богу, – облегченно вздохнул Джек. – Кажется, понимают. Значит, так, выходить по три человека. Две женщины и мужчина. Каждый мужчина берет у меня пистолет. И двигаться сразу за дверью налево, до угла. А там сто метров до кромки леса. В лесу не разбегаться. Женщины уходят вглубь, а мужчина остается, чтобы прикрывать. Все умеют пользоваться оружием? Постарайтесь сохранять дистанцию между тройками. И смотрите, не подстрелите своих. Кто первый? У нас мало времени.
      Вскочило сразу несколько человек.
      – Вы, вы и вы, – ткнул пальцем Джек. – Держите пистолет – и вперед…
      …Марио видел, как три фигуры отделились от стены дома и бросились бежать в сторону леса, в его сторону. Потом еще и еще.
      – Ну вот, вы без меня справитесь, – облегченно вздохнул он и побежал на звук выстрелов.
      На ходу двумя короткими очередями он скосил четверых боевиков, бегущих туда же. В небе послышался шум моторов. Вертолеты. Но прилетят они не раньше чем через десять минут, когда сделают крюк, чтобы зайти со стороны гор.
      Георгий с Витей стреляли откуда-то из леса. Стреляли, очевидно, наобум, почти вслепую, потому что пули ложились беспорядочно, куда попало. Марио нырнул к какую-то канаву, вскинул автомат и тоже начал стрелять. Только каждая его пуля вылетала по определенной мишени. Прямо как в тире. И чего этот Турецкий боялся?…
      Лежа на крыше, Барагин шарил по площади оптическим прицелом своей винтовки. Чуть не подстрелил Марио, когда тот вынырнул из леса и бросился к горящему бэтээру. В последний момент отдернул палец. Потом снял какого-то мужика, который медленно тащил к месту боя пулемет. Когда пятая тройка выскочила из-за угла, достал ракетницу и пустил в звездное небо еще одну звезду, самую яркую…
      Витя уже оглох от стрельбы. Видел, что Гоша что-то кричит ему, но ничего не мог разобрать. Автомат прямо раскалился, до ствола нельзя было дотронуться. А он все продолжал стрелять, пока что-то вдруг не подбросило его в воздух и не швырнуло на поваленное дерево.
      …Первое, что он увидел, когда открыл глаза, было лицо Реддвея. Полковник что-то громко кричал, размахивая руками.
      – Пригнитесь, – простонал Витя. – Подстрелят.
      – Что? – как из колодца донесся до него голос Питера. – Да уже все кончилось, дурак! Ты сознание потерял от взрыва.
      Слух постепенно вернулся, и Витя услышал далекую стрельбу и взрывы.
      – Все живы? – Витя попытался встать, и это удалось ему с огромным трудом. – Где Гоша, как он?
      – Да все нормально. – Реддвей хлопнул его по плечу. – Вы отлично сработали, только двое заложников ранены.
      – Откуда вы знаете? – Витя недоверчиво покосился на полковника.
      – Знаю! – Полковник засмеялся и ткнул себя пальцем в пузо, в то место, где на поясе висел небольшой пейджер. – Зачем, ты думаешь, мы вам зубы лечили? Если кто-нибудь погибнет, у меня сразу запикает. Это датчики жизненных функций.
      Витя облегченно вздохнул и устало опустился на траву, отбросив в сторону ненужный уже автомат, который до сих пор сжимал в руках.
      Идея создания команды «Пятый уровень» принадлежала Константину Меркулову, он разработал и проект этой структуры.
      Организацией Объединенных Наций эта команда была создана не как альтернативная Интерполу, но как самостоятельное подразделение по борьбе с терроризмом, мафией, торговцами наркотиками и так далее. Ребят в команду собирали по всему миру, тщательно и дотошно. Конечно, в первую очередь искали в Америке и России, потому что инициаторами создания подразделения были американский и российский президенты. Кроме того, в этих странах были наиболее развитые структуры вооруженных сил. Германия предоставила базу, техническое обеспечение и коммуникации.
      Специалистов тоже собирали по крохам. Русских кандидатов предложил все тот же Меркулов.
      Так сюда попал и Турецкий. К слову, после нескольких громких дел Александра Борисовича пригласили преподавать в Академию МВД, он согласился. Поначалу совмещал обе профессии: суетную и опасную работу следователя и размеренную, спокойную – доцента кафедры криминалистики Академии МВД.
      А потом бесценный друг Костя Меркулов пригласил Турецкого к себе и предложил «Пятый уровень», только-только создающуюся международную организацию по борьбе с терроризмом и международной мафией.
      – Будешь лишь преподавать, учить, – убеждал Константин Дмитриевич.
      – И никаких криминальных дел? Никакой опасности? – спросил тогда Турецкий.
      – Ну разве что иногда, – уклончиво ответил Меркулов. – Почему я рекомендую тебя? А кто из «важняков» лучше знает, как расследовать дела о терроризме. Кстати – оплата в долларах…
      – Кстати… – задумчиво повторил Турецкий, хотя это относилось вовсе не к долларам. – Иногда, говоришь?
      – В смысле опасностей – очень редко, – развел руками Меркулов.
      – Согласен, – сказал Турецкий.
      И ни разу об этом скором решении не пожалел. Это «иногда» он превратил в «постоянно», потому что сам ни одной операции не пропустил. Правда, об этих его командировках было известно очень узкому кругу людей.
      Ребят он отбирал вместе с полковником Реддвеем, тучным и краснолицым американцем, с которым сразу подружился. Конечно, без споров не обошлось, Турецкий горой стоял за русских специалистов, а Реддвей, не уступая Джекандру в патриотизме, всеми силами тащил своих американцев.
      В конечном счете команда сложилась крепкая. Были тут и русские, и американцы, и французы. Были даже американские русские – Мамонтов например.
      Но с какого-то момента это все не имело значения, талантливые ребята уже через год все владели английским в совершенстве, а некоторые, пройдя особый курс, овладели китайским, японским, русским, арабским языками на довольно высоком уровне. Сейчас проходили европейские языки, в курс которых входил и сербский, который оказался так кстати.
      Кто бы послушал их со стороны, когда они общаются во внеучебное время, – ничего бы не понял, сплошная тарабарщина. Одно слово русское, одно английское, два французских, три на иврите.
      Турецкий с трудом их понимал. А тучный Реддвей вовсе бесился.
      – Я вас породил, – говорил он, – я вас и убью! – Эту фразу Реддвей произносил, естественно, по-русски. Преподаватели тоже учили языки.
      И вот теперь ребята из «Пятого уровня» были готовы к самой сложной работе.
      – Ты уверен, что готовы? – спрашивал осторожный Реддвей.
      – На все сто, – отвечал Турецкий.
      Просто он знал, если кто-то из птенцов захлопает крылышками, он, Турецкий, всегда будет рядом.

      Сообщение в штаб поступило в 11.49.
      В ту же минуту запиликали пейджеры: «Не забудь купить хлеб, любимый». Это был пароль. Тревога, но не учебная. Стряслось что-то архисерьезное.
      – Надо же… – Барагин пулей выскочил из-под теплого одеяла и начал спешно одеваться. – Единственный выходной, и тот испохабили…
      – Ты куда? – встрепенулась безымянная девица-блондиночка, с которой Николай познакомился прошлым вечером на улице Гармиш-Партенкирхена, и знакомство это вылилось в прекрасную ночь любви.
      – Аудиторы заявились, проверяют документацию… Нужно быть на месте…
      Барагин представился банковским служащим, и у девицы не было оснований не верить ему.
      – Когда вернешься?
      – Вечерком. – Он на мгновение замер в дверном проеме, улыбнулся.
      «Хорошая девочка. И фигурка что надо. Впрочем, у нас девчонки не хуже».
      – Я приготовлю ужин. – Она сладко потянулась.
      – Нет, мы пойдем в ресторан. Я знаю одно чудное местечко.
      Плохо обманывать. Но что делать? Работа такая…
      В 12.25 все были в сборе. Угрюмо сидели в одной из аудиторий центра, томились ожиданием. Только Фрэнки невозмутимо щелкал клавишами своего ноутбука. Все были уверены, что Джек составлял какую-нибудь компьютерную программу или же пытался найти противоядие против новейшего вируса. Никому и в голову не могло прийти, что он резался в третью версию «Дума» и уже добрался до предпоследнего уровня.
      Кондиционер вбирал в себя полуденный жар.
      Реддвей и Турецкий влетели, как два смерча. Верней, торнадо по сравнению с ними был жалким ветерком.
      – Итак, дети мои, нам всем подвалило работенки, – по-ковбойски оседлав стул, возбужденно объявил Реддвей. – Хватить играть в бирюльки, пора и потрудиться!
      – Это мы уже поняли, – деловито сложил руки на груди Солонин.
      – У него такой вид, будто Хуссейн сбросил на Израиль атомную бомбу, – шепнул Гарджулло на ушко Кати Вильсон.
      Он и сам не предполагал, что случайно попал чуть не в самую точку.
      – Полчаса назад в самом центре Тель-Авива сработало мощнейшее взрывное устройство, – объявил Турецкий.
      – Жертвы? – подал голос Валериан Володин.
      – Много жертв, – сжал пальцами нижнюю губу Реддвей. – Именно поэтому израильские коллеги за помощью обратились к нам. Мы уже получили данные с космического спутника, несколько четких снимков. Ознакомимся с ситуацией, определим, что к чему, и в путь.
      – Когда? – не отрываясь от дисплея, спросил Фрэнки.
      – Самолет уже ждет на взлетной полосе. Надо только домчаться до аэропорта в Инсбруке.
      – Ненавижу самолеты, – поежился Мамонтов. – Убалтывает меня…
      – Увы, телепортацию еще не придумали, – сочувствующе посмотрел на него Барагин.
      …Однако этим поспешным сборам предшествовал разговор, который во многом и определил все дальнейшее развитие событий. А разговор этот вели политики самого высокого ранга, выше не бывает. Президенты Америки и России.
      Созданный под эгидой ООН, но исключительно усилиями трех стран – России, США и Германии, «Пятый уровень» был, как это водится, на время благополучно забыт. А может быть, не забыт, может, президенты давали возможность команде как следует подготовиться к работе. Реддвею и Турецкому уже не раз приходилось пробиваться к высокому начальству с одной просьбой – используйте нас, мы готовы.
      Однако даже операция в Боснии была полной самодеятельностью. Реддвею и Турецкому всякий раз отвечали, что, мол, их время еще не пришло, пусть себе спокойно живут, а когда понадобится – вызовут.
      На сей раз все случилось с точностью до наоборот. Узнав о взрыве в израильской столице, первым забеспокоился американский президент. Конечно, терроризм – страшная вещь, а именно для борьбы с этим дьявольским злом и был создан «Пятый уровень». Но случавшиеся до этого не менее трагические события, связанные с террором, не вызвали такого беспокойства в Америке, как на сей раз.
      Президент позвонил в Кремль и напомнил русскому коллеге, что созданная ими команда почему-то бездействует (!), не пора ли ее направить на настоящее дело.
      Российский президент особого удивления американскому не высказал, но тут же запросил сведения о взрыве, узнал, что произошло в Тель-Авиве, узнал, что «Пятый уровень» уже давно просится в бой, и дал на то согласие.
      С израильскими властями договаривался уже американец.
      Русский же президент подумал, что у «вашингтонского саксофониста», очевидно, есть особые причины беспокоиться по поводу теракта. Впрочем, подумал об этом как бы вскользь, не заостряясь.
      Дальнейшие события показали, что эта мимолетная мысль была в самую десятку.
      И причин беспокоиться у русского президента было ничуть не меньше…
      Команда переместилась в просмотровый зал, где на огромный видеоэкран подавалось цифровое изображение.
      Снимки действительно были четкими. Все как на ладони. Обрушившиеся стены домов, развороченные автомобили и автобусы, огромная воронка посреди мостовой и люди… Живые и мертвые. Мертвых гораздо больше.
      – По-видимому, взрывчатка была в припаркованном грузовичке вот здесь, – Турецкий ткнул указкой в эпицентр взрыва. – Разумеется, от него ничего не осталось. Версий может быть множество. Сейчас полиция опрашивает свидетелей, но…
      Он замолчал, и все поняли, что на показания свидетелей рассчитывать не придется. Надо будет самим раскапывать, песчинку за песчинкой, собирать информацию, внедряться, вести наблюдение… Словом, применить на практике все те знания и навыки, что они получили в «школе».
      Тягостному молчанию Турецкого можно было найти и еще одно объяснение – это было их первое настоящее антитеррористическое дело, не считая боснийского. И права на ошибку они не имели.
      – Кто-нибудь взял ответственность? – нарушил тишину Солонин.
      – Пока нет.
      – Задницей чую, это «Хэсболла». Их стиль. У них жалость отсутствует как таковая.
      – Может быть… – не стал возражать Турецкий. – Нам предстоит все это выяснить.
      – А какая сейчас погода в Тель-Авиве? – осведомилась Маргарет Ляффон.
      – Ох уж эти бабы… – закатил глаза Гарджулло. – Самое главное – узнать погоду, чтобы подобрать подходящие туфельки.
      – Действуем по пятому варианту, дети мои, – сказал Реддвей.
      В общем– то больше ничего объяснять было не надо. Пятый вариант -это когда все члены группы должны работать как бы порознь, каждый за себя. Никаких собраний и совместных действий. Разумеется, до тех пор, пока не поступит команда приступить к другому варианту.
      – Я останусь здесь, – продолжал Питер, – буду держать с вами круглосуточную связь, а заодно попытаюсь выйти на ребят из ЦРУ, Интеллидженс сервис и других разведок. Наверняка у кого-нибудь да окажется кое-какая информация. Турецкий возьмет на себя контакт с ФСБ, ему в этом смысле проще. – Он выдержал паузу, после чего торжественно произнес: – И да поможет нам Бог!
      Все поднялись и хором выпалили:
      – Служим Отечеству!
      – Каждый своему… – тихо добавил Гарджулло.
      Лишь Фрэнки не изменил своего положения, остался сидеть, заложив ногу за ногу. Джек был одиночкой по жизни, ему было чуждо всяческое проявление коллективизма. Людям искусства, а он себя к таковым причислял, противопоказано ходить строем.
      – А погода сегодня в Тель-Авиве сказочная, – проговорил Фрэнки, перелистывая страницы Интернета. – Вот, пожалуйста. Двадцать восемь выше нуля по Цельсию, солнечно, ветер южный, умеренный.
      – Я успею заскочить за купальником? – взмолилась Марго.
      – Я одолжу вам свои плавки, мадам, – хмуро процедил сквозь зубы Реддвей, но, смягчившись, ласково хлопнул девушку по упругой попке. – Ты иврит-то еще не забыла?
      В 13.29 вылетели с аэродрома австрийских ВВС. В 15.54 приземлились на секретную посадочную полосу близ Тель-Авива и пожимали руку представителю службы Моссад Соломону Берковичу, встречавшему их у трапа.
      – Восемьдесят шесть человек погибли, – искренне причитал статный мужчина лет сорока, по очереди пожимая руки бойцов. – Более двухсот ранены. Беркович Соломон, очень приятно… Дети, старики… Беркович… Торговый район, знаете ли, обеденное время… Соломон Беркович…
      – Мне нужны самые свежие сведения. – Турецкий надел темные очки. Интернет не врал, в столице Израиля и в самом деле было очень солнечно.
      – Мои ребята исследуют каждый сантиметр, через час я должен получить подробный отчет.
      – Уже сейчас можно сказать что-нибудь определенное?
      – Можно сказать, что совершен теракт.
      – Неужели? – «изумился» Турецкий.
      – Не надо иронизировать, – жестко одернул его Беркович. – Поначалу мы действительно сомневались в этом. И на то были веские причины – в одном из домов ремонтировали газопровод. Плюс ко всему – ни по одному из наших каналов не прошло и намека на готовящийся взрыв.
      – Вам бы следовало хорошенько прочистить эти каналы.
      – Вместе с газопроводом… – пробормотал Гарджулло.
      – Такое случилось впервые за последние несколько лет. У нас очень разветвленная агентурная сеть. Обычно мы загодя получаем предупреждение с точными временными координатами и успеваем предпринять соответствующие меры. Но на этот раз…
      – Так, может, это был все-таки газ и вам надо разобраться с коммунальными службами? – вклинилась в разговор Кати Вильсон. – Тогда какого черта мы сюда приперлись?
      – Газовый взрыв не очень вяжется с ранениями, которые получили жертвы… – пояснил Беркович. – Некоторые из них были буквально нашпигованы гвоздями и шурупами…
      – Тип взрывчатки?
      – Скорей всего, это был нитроглицерин.
      – Нам бы хотелось лично осмотреть это место.
      – Я в полном вашем распоряжении, – приосанился Беркович.
      – Где тут у вас ближайший туалет? – тяжело опираясь на плечо Барагина, простонал сине-зеленый Мамонтов. – Кажется, у меня началась небольшая интоксикация…
      К сожалению, от услуг Мамонтова пришлось отказаться на неопределенное время. Бедняга как скрылся за дверцей с двумя нулями, так и поселился там. Кстати, этот недостаток Георгия – плохая переносимость авиаперелетов – не раз обсуждался командованием центра. Однажды даже ставился вопрос о его отчислении. Но у Мамонтова было неоспоримое преимущество перед остальными членами группы – никто лучше и быстрей него не мог завербовать и раскрутить «лопуха» – «Лопух» – жаргонное слово секретных служб. Человек, обладающий ценной информацией вне зависимости от его возраста, пола, статуса и социального положения.», а уж в наружном наблюдении ему просто не было равных.

      Внешне это был обыкновенный домишко в отдаленном пригороде столицы – четыре этажа, на балконах сушится белье, из приоткрытого окна доносится визгливый женский голос, смешанный с ароматом готовящегося ужина, во дворике играют дети.
      Но мало кто знал, что домишко этот был десятиэтажным. Вернее, об этом не знал никто, кроме агентов спецслужбы Моссад. Остальные же шесть этажей уходили под землю…
      Что– то похожее на бункер. Звуконепроницаемые стены, длинные коридоры с низкими сводами, герметичные стальные двери, открывающиеся при считывании лазерным устройством глазной сетчатки, множество вооруженных постов.
      Здесь было все для автономной работы в течение длительного срока, вплоть до гидроэлектростанции – загнанная в огромную трубу речушка исправно давала ток.
      – Вот это я понимаю! – восхищенно воскликнул Джек Фрэнки, когда его проводили в компьютерный центр, зал гигантских размеров с обслуживающим персоналом в тридцать человек.
      И все эти тридцать человек выстроились по стойке «смирно» вдоль стены. Большая часть из них были щуплыми, лысеющими и в очках с мощнейшими диоптриями – сразу видно, бывалые компьютерщики.
      – Все эти люди отныне работают под вашим командованием, – сказал Беркович.
      – А что это они такие напряженные? – Потирая ладони, Фрэнки развалился в широком кресле и положил ноги на стол. – Вольно, ребятки! Все по своим местам! Надеюсь, у вас есть какая-нибудь аркадная игрушка?
      – Игрушка? – удивленно переспросили компьютерщики.
      – Ну да, игрушка. Например, «Бешеный пес», а еще лучше – третий «Дум». Я, видите ли, на последнем уровне застрял.
      Ни одной игрушки в центре не оказалось, об этом на полном серьезе доложил дежурный Цахис.
      – Так, ребятки, отношение к юмору у вас своеобразное. Теперь понятно, почему вы распяли Христа, – произнес по-французски Фрэнки и снова перешел на иврит: – Подключите-ка меня к Интернету и заварите чашечку крепкого кофе. Вы знаете, что такое кофе?
      – Знаем, – ответил Цахис.
      – Тогда чего стоишь? Лезь на пальму и собери пару зерен. – И Фрэнки, расстегнув ворот джинсовой рубахи, придвинулся к компьютерному монитору.
      В это время остальные ребята уже рассеивались по городу. У каждого из них был свой маршрут, своя задача, своя роль…
      Лишь Турецкий с Солониным действовали в открытую, прибыли в зону оцепления на полицейском броневике. Облачены они были также в форму израильских стражей порядка, чтобы не выделяться в толпе рыскающих на месте взрыва оперативников.
      Одно дело – разглядывать снимки из космоса. Совсем другое – видеть последствия трагедии воочию.
      Еще утром это была оживленная пешеходная улица, вдоль которой тянулся бесконечный ряд магазинчиков, банков, кинотеатров и открытых кафешек.
      Наверное, здесь торговали фруктами и сувенирами голосистые лоточники. Наверное, люди скрывались от полуденного солнца под тентами-зонтиками, заказывали себе холодный апельсиновый сок, просматривали свежие газеты, слушали скрипку уличного музыканта… Быть может, целые семьи приезжали сюда, чтобы накупить подарков к ближайшему празднику, да и просто прогуляться, развеяться, отдохнуть.
      И вот целый квартал был буквально сметен взрывной волной и огненным вихрем. Расплавленный асфальт вздыбился безобразными кусками, впитывая в себя кровь.
      Спасатели все еще пытались извлечь из-под развалин кричащих и стонущих людей. К изуродованным останкам ни в чем не повинных жертв даже не прикасались – рук не хватало, живым бы помочь.
      В воздухе стоял удушливый запах гари и паленого человеческого мяса. И ветра, как назло, не было.
      Турецкий с Солониным выбрались из броневика, огляделись.
      – Надо бы во все популярные газеты разослать людей, – вдруг предложил Александр, – и чем быстрей, тем лучше.
      – Это еще зачем?
      – Насколько я понимаю, здесь сегодня было много туристов.
      – И что?
      – У туристов есть одна странная привычка – всюду таскать с собой фотоаппарат.
      Солонин врубился и уже хотел было схватить рацию, чтобы отдать распоряжение Берковичу, но Турецкий перехватил его руку:
      – Не надо, Вить. Наверняка те ребятки, что устроили всю эту заварушку, знают полицейскую волну.
      – Понял. – И Солонин вновь вскарабкался на броневик. – Я туда и обратно!…
      Александра же не покидало странное чувство абсолютной уверенности, что преступники имели возможность не только перехватить радиоразговоры полиции, но и подсматривать за ними. Прямо сейчас. Зачем? На всякий случай, чтобы держать ситуацию под контролем.
      Он задрал голову, окинул наметанным глазом края крыш. На верхушке здания банка разместились два снайпера в черных комбинезонах. Еще один, чтобы не скатиться, придерживался рукой за телеантенну на покатой крыше пятизвездочного отеля «Хилтон».
      Впрочем, почему обязательно на крыше? Голубчик может находиться и в толпе журналюг, что стоят за ограждением. Или же выглядывать из окна гостиницы. Вон сколько их, любопытствующих постояльцев.
      Спровоцировать драку особого труда не составило. Скорее, не драку даже, а невинную потасовочку. В этом смысле Марио Гарджулло просто повезло, когда он краем уха услышал нелестный отзыв об арабах, вырвавшийся из уст нагловатого паренька. Паренек был не один, в компании таких же, как и он сам набриолиненных шибздиков.
      – А ну повтори, что ты против арабов имеешь? – подлетел к нему Марио.
      И пошло– поехало. Шибздики разлетались в разные стороны, как резиновые игрушки. Впрочем, Гарджулло лишь играл с ними, бил открытой ладонью, а сам думал: где же полиция?
      И полиция нагрянула. Невдалеке от дерущихся с визгом остановился патрульный автомобиль. Две совсем молоденькие девчонки приоткрыли дверцы и, прикрываясь ими как щитом, вскинули револьверы.
      – Всем на землю!
      Конечно же Марио не сопротивлялся. Он даже испытал нечто вроде удовольствия, когда одна из девчонок заковывала его в наручники.
      – Детка, вас по конкурсу отбирали? – промурлыкал Гарджулло, втягивая носом сладкий цветочный аромат, исходивший от ее распущенных волос, но в тот же миг получил резиновой дубинкой по башке от второй полицейской дамы.
      …Володин вернулся минут через двадцать и доложил, что Беркович уже начал шерстить редакции газет и телеканалов.
      – А вот это Сол передал тебе, – он протянул Турецкому скрученный ротапринтный рулон. – Это предварительные анализы экспертов.
      – Как обстановка в штабе?
      – Все на ушах стоят, но никакой конкретики пока нет. Беркович обещал немедленно сообщить, если что. А у тебя как?
      – Сам видишь, ничего особенного…
      Они зашли в «Хилтон» через огромную дыру, зияющую посреди фасадной стены. К счастью, аппетит взрывной волны ограничился только этой стеной, потому как в холле следов каких-либо разрушений не наблюдалось. Ну разве что ковер прогорел, хрустальная люстра покосилась и в поведении персонала замечалась плохо скрываемая нервозность. А в остальном – будто ничего не произошло.
      – Приятное местечко, – осмотревшись, констатировал Турецкий.
      – А ты как хотел? – надул щеки Володин. – Пять звездочек.
      – Здесь и расположимся.
      Они оккупировали кожаный диван, который уютно примостился под раскидистой живой пальмой. Благодать, вот только кондишн не работает, душновато.
      – Так, что у нас тут? – Джекандр развернул рулон.
      – Позвонить! Позвонить мне надо, вы понимаете? – От конторки рецепции вдруг послышалась раскатистая русская речь. Мужчина с перебинтованной головой нависал над растерянным портье. – Не понимаете? Черт бы вас… Кол ту Москоу! Один лишь кол!… Почему нет связи?!…
      Портье отвечали по-английски, что телефонная линия повреждена во всем районе, что в данный момент позвонить из гостиницы нет никакой возможности, что нужно немного обождать, пока починят, но мужчина, видимо, изучал в школе какой-то другой язык и продолжал настаивать:
      – Мне нужна связь с Москвой!… Немедленно!… Ну сделайте же что-нибудь, это очень важно!…
      – Знакомое лицо, тебе не кажется? – Турецкий легонько толкнул в бок Володина.
      – М-мм, – пожал тот плечами. – Что-то не припоминаю. Может, артист какой-то?
      – Нет, не артист. Но лицо…
      Металлические жалюзи медленно поползли вверх, и когда они достигли высоты подбородка, Барагин пригнулся и вошел в затхлый полумрак автомастерской.
      Вытирая испачканные мазутом руки, ему навстречу шел высоченный тип в промасленном комбинезоне. Его тыквообразную башку зловеще обхватывал рокерский бандан.
      – Вы хозяин?
      – Что надо? – не совсем дружелюбно прохрипел тип.
      – Да вот, колымага сломалась, а люди говорят, что берете вы недорого, – улыбнулся Барагин. – У меня, знаете ли, небольшие денежные затруднения.
      – Вали отсюда.
      – Простите?
      – И без тебя работы невпроворот, ясно?
      Николай заглянул верзиле за плечо, но, кроме одного-единственного «шевроле» семьдесят восьмого года выпуска, больше ничего не обнаружил. Значит, он не ошибся – вряд ли на самом деле это помещение предназначено для ремонта машин.
      – Вы всегда так разговариваете с клиентами?
      – Парень, ты становишься слишком надоедливым, – насупился хозяин. – Я сам себе начальник и сам подбираю себе клиентов.
      – Вы, наверное, подумали, что я из полиции? – Барагин и не думал выматываться из мастерской.
      Верзила запустил руку за спину и, вытащив из-за брючного ремня громадный гаечный ключ, начал многозначительно перекидывать его из ладони в ладонь.
      – Так вот, я могу быть откуда угодно, но только не из полиции, – затараторил Николай, пытаясь расположить к себе типчика быстрее, чем тот вознамерится проломить ему башку. – Ненавижу копов. Была бы моя воля, я бы их всех…
      Последние слова пришлись по душе хозяину, и гаечный ключ прекратил свою безумную пляску.
      – Мне кажется, тебе можно доверять, – панибратски произнес Барагин. – Ну, ты производишь впечатление клевого парня… Понимаешь, о чем я?
      – Не очень…
      – Ты классно меня просек, нет у меня никакой тачки. Я ведь освободился всего три часа назад. Целый год провел в тюряге.
      – Год – это ерунда, – авторитетно заметил типчик.
      – Кому ерунда, а кому ножом по сердцу. Меня друг предал. Лучший друг. Мы с ним в паре работали. Я сел, а он как бы чистеньким остался и даже знать о себе не давал!…
      – Бывает.
      – Знаешь, о чем я мечтал весь этот год? О том, что выйду на свободу и первым делом прикончу этого мерзавца.
      – Я бы на твоем месте первым делом бабу трахнул, – загоготал верзила, но в следующий момент его глаза превратились в две хитрые щелочки. – Кто тебя навел?
      – Один крутой парень, мы с ним столкнулись в пересыльном автобусе.
      – Имя?
      – Он не представился, а я и не спрашивал… Но он сказал, что ты не раз выручал его, Ефраим.
      – А ты кто такой?
      – Меня зовут Николай.
      – Олем?
      – Да, олем. Родители эмигрировали, когда мне было двенадцать.
      Металлические жалюзи с грохотом покатились вниз, и теперь мастерская освещалась лишь тусклой лампочкой, болтавшейся на проводке под потолком.
      – Встань лицом к стене и подними руки, – приказал Ефраим.
      – Ты думаешь, у меня микрофон? – Барагин послушно исполнил приказание верзилы. – Брось!… Я чист, как слеза младенца!…
      – Заткнись… – Хозяин мастерской тщательно обыскал Николая, после чего с силой нажал на его затылок, припечатав парня лицом к стене. – Сейчас я задам тебе еще несколько вопросов, дружок. И если мне покажется, что ты залетная птичка… Кричи не кричи – все равно никто не услышит.
      – Нет, я в тебе не ошибся, – прохрипел Барагин. – Ты как раз тот, кто мне нужен.
      Металлические жалюзи с грохотом покатились вниз, скрыв от посторонних взглядов абрисы двух мужских фигур.
      Кати Вильсон и Маргарет Ляффон сидели за столиком у окна в крошечном ресторанчике прямо напротив автомастерской.
      Маргарет была в очках со встроенными минитрансфокатором и видеопередающим устройством и успела прекрасно рассмотреть физиономию громилы в рокерском бандане. На мониторе ноутбука, лежавшего на коленях у Кати, запечатлелся четкий портрет. Этот же портрет получил на головном компьютере Джек Фрэнки и сразу начал рыскать по полицейским картотекам.
      – Десять минут? – шепнула Маргарет.
      – Восемь, – покачала головой Вильсон. – Мне не нравится эта рожа.
      …– Так вы русский? – изумился мужчина с перебинтованной головой, видя перед собой представителя израильской полиции. – Бывший русский, – сказал Турецкий, на всякий случай подбавив в свою речь немного акцента. – У вас возникли какие-то проблемы?
      – Да, мне нужно срочно позвонить в Москву, а они не понимают…
      – Они все понимают, – Джекандр бережно взял мужчину под локоть и отвел от рецепции, – просто линия повреждена.
      «А костюмчик-то у дядечки ничего», – заметил он про себя.
      – Это какой-то кошмар, – страдальчески скривился перебинтованный. – Все мои планы коту под хвост!… А наш спикер лежит под капельницей, ему вот такой гвоздище ногу пробил!… Кстати, моя фамилия Коровьев, – он протянул Турецкому раскрытую ладонь, – Евгений Иванович Коровьев.
      – Вы тоже ранены?
      – Ничего страшного, осколком стекла задело. А нашему спикеру…
      – Евгений Иванович!… – По лестнице торопливо спускался молодой широкоплечий парень. – Я узнал, как добраться до посольства!
      – Джекей, мой помощник и по совместительству телохранитель, – представил его Коровьев. – Как видите, не уберег.
      – Весь район оцеплен, так что придется пешочком, – виновато опустил взгляд парень, будто это он был инициатором взрыва. – Правда, тут недалеко, минут двадцать…
      – Представляете, мою служебную машину разорвало в куски. – Коровьев искренне искал у Джекандра сочувствия. – Последняя модель «мерседеса», спутниковый телефон… В куски!…
      – Обождите минутку, я переговорю с шефом, – Турецкий вернулся к Володину и полушепотом произнес: – Это Коровьев, председатель драгмета.
      – Что он здесь делает?
      Джекандр взглядом указал на табличку, выставленную у дверей ресторана: «Сегодня обслуживаем только участников конгресса!»
      – Проведешь их через оцепление, посадишь в патрульный автомобиль и доставишь в наше посольство. И постарайся не пропустить ни одного слова из того, о чем они будут говорить.
      – Думаешь, есть какая-то связь?
      – Вряд ли. Но для очистки совести мы должны отработать и эту версию.
      – Фамилия?
      – Абдул-Рауф, – отчеканил Гарджулло. – А вы что, читать не умеете?
      Начальник полицейского участка придирчиво рассматривал паспорт, обнаруженный при обыске в кармане задержанного.
      – Знаешь, что тебе грозит? – поднял он на Марио тяжелый взгляд.
      – Мне наплевать, я отстаивал честь своего народа!…
      – Не нужно высокопарностей, – брезгливо отмахнулся офицер. – Знаю я вашу породу. Это поначалу вы такие смелые, а как посидите за решеткой денек-другой, так к мамочке проситесь.
      – У меня нет мамочки.
      – Мне очень жаль. Будь она жива, быть может, ты бы не превратился в то, что сейчас из себя представляешь. Смотреть противно.
      – Мне тоже, – с вызовом выпалил Марио. – И вообще, нечего мне читать проповеди! Тоже мне, раввин отыскался. Знать тебя не хочу, легавая свинья!…
      – В камеру его! – взорвался начальник участка.
      Через мгновение двое дюжих полицейских ворвались в кабинет, скрутили Гарджулло и вывели его в коридор.
      – Я обещаю тебе – получишь на полную катушку! – несся ему вслед разъяренный голос офицера. – Я все для этого сделаю, наглая тварь!…
      На исходе шестой минуты Фрэнки прислал весточку:
      «Ефраим Левин. 34 года. Судим за торговлю оружием в 1986 году. Срок заключения – шесть лет и девять месяцев. За примерное поведение освобожден досрочно, в ноябре 1990 года. Иные правонарушения не значатся».
      – Хорошо хоть не убийца, – заметила Вильсон.
      – Осталось две минуты…
      Можно было бы дать Барагину датчик, который бы послал сигнал тревоги. Но Николай категорически от него отказался, опасаясь тщательного обыска или наличия в автомастерской аппаратуры, способной засечь радиосигнал.
      Впрочем, датчик и не понадобился. Барагин чисто сработал, назвав Ефраиму с десяток имен уголовных авторитетов, подробно рассказал о распорядке дня в тюрьме города Хайфы, где его «держали до суда», и исправительного учреждения, где он мотал срок. Всю эту информацию он намертво запомнил, мельком проглядывая полицейское досье, выдал ее на чистейшем иврите.
      Теперь– то уж верзила был твердо уверен, что перед ним -свой парень.
      – Потерпи немного, – заговорщицки сказал он. – Недельку-другую, пока все уляжется. Если бы не этот взрыв, я бы тебе хоть сейчас отвалил такую волыну!…
      – Какой взрыв?
      – Ты что, с луны свалился? – удивленно заморгал Ефраим.
      – Нет, из тюрьмы вышел.
      – Рвануло сегодня в центре. Да так сильно, что моя хибара чуть не развалилась.
      – Надо же, что творится, – «ужаснулся» Барагин. – И чья это работа?
      – А тебе не все равно?
      – А ты в курсе?
      – Как сказать…– задумался Ефраим. – Ясное дело, что ребята эти серьезные. Недели две назад приходили ко мне двое, но то, что это были именно они, – шанс один к миллиону.
      – Чего хотели?
      В этот момент кто-то постучался в дверь. Сначала робко, затем более настойчиво.
      – Если что, ты хочешь купить у меня трамблер, – тихо сказал Ефраим.
      – А что это такое? – так же тихо спросил Барагин.
      – Не важно. Запомни – «трамблер»!… – Верзила нехотя подошел к двери, поднял жалюзи.
      На пороге стояла стройная брюнетка с ярко накрашенными пухлыми губками. Легкомысленное платьице плотно облегало ее точеную сексапильную фигурку.
      – Я прочитала вывеску, что вы продаете всякие там принадлежности к автомобилю.
      – Вообще-то у нас сегодня выходной… – Ефраим не мог оторвать оторопелого взгляда от ее коленок.
      – А у меня какая-то падлюка зеркальце свистнула, – по-девчоночьи надула щечки незнакомка. – Ведь была-то в магазине всего пять минут, а вышла – зеркальца нет.
      – В машине?
      – А где же еще? – захихикала брюнетка. – А вы подумали, что в косметичке? Так у вас есть зеркальце?
      – У меня есть и кое-что другое. – Дебиловато заулыбавшись, Ефраим быстро задвигал тазом. – Вот только не уверен, подойдет ли по размеру.
      – Вы хотите проверить? – кокетливо закатила глазки девица.
      – Почему бы и нет?
      Этот невинный флирт продолжался минут пять, после чего Ефраим вручил Марго новенькое зеркало заднего вида, не взяв с нее ни шекеля. Уговорились, что она как-нибудь вечерком к нему заскочит, если будет соответствующее настроение. Нет-нет, она не замужем, Боже упаси связывать себя по рукам и ногам. А этого смазливенького паренька как зовут? Какое странное имя – Николай. Да, есть одна подружка. Обязательно прихватит с собой. Приятно было познакомиться.
      Отбой тревоги. Жаль, что на пути от автомастерской не попалось ни одной урны, и пришлось целый день таскать громоздкое зеркальце в сумочке.
      Вскоре после появления в камере Гарджулло был уже душой общества. Его рот ни на мгновение не закрывался, он сыпал всевозможными байками из «своей жизни» и конечно же во всех красках описывал захватывающую драку с неверными, когда он был один против четверых.
      – А я этому в пятак с разворота! – Марио прыгал по камере, сражаясь с воображаемыми противниками. – А потом пригнулся и со всей дури, вот так! А третьему вообще хобот по всей морде размазал, он чуть кровью не захлебнулся!…
      Контингент заключенных в камере состоял сплошь из арабов. Во избежание неприятных эксцессов евреев и арабов всегда стараются развести по разным углам. На то и был расчет.
      Зрители визжали от восторга.
      – И правильно!
      – Мочить их надо, гадов! Мочить!
      – Молодец, Абдул-Рауф!… Клево ты им наподдал!… На всю жизнь запомнят!…
      И лишь один заключенный не разделял всеобщего одобрения. Он долго лежал на нарах лицом к стене, пока наконец не повернулся к Марио и не сказал с досадой:
      – Дурак ты.
      Все замолчали, как по команде. В камере воцарилась тревожная тишина.
      – Это почему? – осмелился поинтересоваться Гарджулло.
      – Да потому, что эти ублюдки хоть и наполучали от тебя затрещин, но расхаживают на свободе. А ты ждешь суда в тюрьме. И дождешься, тебя надолго упекут за решетку. А теперь посуди сам. Чего ты добился?
      Марио легкомысленно пожал плечами.
      – Вот именно… – укоризненно продолжал араб. – Глупо это, Абдул-Рауф. Очень глупо. Совсем не так надо с ними бороться…
      – А как?
      – Слыхал, как сегодня грохнуло?
      – Конечно, слыхал.
      – Вот так и надо…

      В отель Солонин вернулся уже под вечер. Ужасно хотелось принять душ и, как следует поев, завалиться в постель.
      Но не успел он скинуть с себя мокрую от пота полицейскую форму и залезть в ванну, как противно и визгливо зазвонил телефон.
      – Ну вот, блин, выспался… – Витя не скрывал досады.
      – Алло, ты уже вернулся? – раздался голос Турецкого, как только он поднял трубку. – Почему не зашел и не доложил?
      – Да пока нечего докладывать. – Виктор плюхнулся в кресло. – А как у вас дела?
      – Пока примерно так же, – вздохнул Турецкий. – Ни одной зацепки.
      – Что завтра? – спросил Солонин, сладко зевнув и накинув на плечи гостиничный халат.
      – А вот по этому поводу я и хотел с тобой поговорить, – ответил Турецкий. – Так что поднимайся ко мне, когда душ примешь.
      – А вы откуда знаете, что я принимаю душ? – Лицо Виктора вытянулось от изумления.
      – Эх ты, шпион хренов! – засмеялся Турецкий. – Так у тебя же вода в ванной шумит… Так что давай домывайся как следует – и сразу ко мне. У меня к тебе отдельное дело есть. Усек?
      – Усек. Буду через пятнадцать минут. Виктор повесил трубку.
      Когда он вошел, Турецкий что-то печатал на компьютере.
      – Вот, явился. – Солонин сразу полез в холодильник за минералкой.
      – Да-а, не запылился… – задумчиво пробормотал Турецкий, продолжая бегать пальцами по клавиатуре. – Значит, так, завтра в семь сорок самолет летит в Москву. И ты должен быть на этом самолете.
      – Зачем? – Солонин удивился. – Что, следы ведут к русской мафии?
      – Нет, пока даже следы ведут в тупик. – Турецкий наконец отключил компьютер и закрыл крышку. – Хотя тебе-то я уже могу кое-что объяснить. Тут, в Тель-Авиве, проходила конференция, деловая встреча алмазодобытчиков нескольких стран. В самом деле тут готовилась самая настоящая торгово-финансовая революция.
      – Ого! – иронично улыбнулся Солонин.
      – Именно, – серьезно продолжил Турецкий. – Собрались люди, которые решили не очень-то сильно, но хотя бы чуть-чуть потеснить знаменитую корпорацию «Марс». И вот что из этого получилось.
      – «Марс» – это которая продает бриллианты?
      – В самую точку. Бриллианты, а не алмазы. Наложила лапу на всю алмазодобычу в мире.
      – Так это они рванули?
      – Надо еще доказать… Но твое задание будет совсем другое, к взрыву оно, возможно, никак не относится.
      – Что за задание? – полюбопытствовал Солонин.
      Турецкий достал из ящика стола небольшую кожаную папку и протянул Виктору.
      – На, полистай пока повнимательней. А я тебе потом все объясню.
      В папке была кипа фотографий и каких-то справок, больничных листов и тому подобной документации.
      – А кто это? – Солонин выудил из кипы снимок какого-то старика в спортивном костюме, вокруг которого тесно сгруппировалась молодежь. Фотография была сделана, очевидно, на каком-то пикнике – дымил костер, стройными рядочками лежали шампуры с нанизанным на них мясом, стояли бутылки с вином.
      – Ты смотри, смотри. Потом вопросы задавать будешь, – ответил Турецкий.
      Дальше шли фотографии того же старика в разных жизненных ситуациях – какие-то банкеты, а вот групповая фотография на фоне парадного крыльца, несколько увеличенных снимков разных лет на документы. И только одна фотография принадлежала не старику. Вернее, не этому старику, а совсем другому.
      Это тоже был снимок какого-то торжества. Фотографы на таких праздниках почему-то считают, что главным действующим лицом является стол с едой, а сидящие за этим столом люди – нечто второстепенное. Автор этого снимка не был исключением.
      Обведенный красным маркером старик сидел в самом дальнем углу. Были видны только кусок его блестящей лысины, нос и глаза. Но это был не тот худощавый весельчак, а какой-то маленький толстенький зануда со злыми глазками.
      – Ну посмотрел. – Солонин закрыл папку. – У нас завхоз был в детдоме, Петрович, так он и то лучше фотографировал.
      – Твой завхоз меня мало волнует, – улыбнулся Турецкий. – Что ты можешь сказать об этих людях? Это просто тест на физиономистику.
      – Ну что сказать, это два разных человека, – начал Виктор.
      – Дельное наблюдение. Дальше.
      – Один, судя по всему, какой-то преподаватель в институте, возможно доцент, скорее всего технарь. – Виктор нашел паспортный снимок и внимательно вгляделся в глаза мужчины. – Живет один. Детей нет, жены нет. Или с ними не общается. С ближними родственниками тоже, судя по всему, не в ладах.
      – Та-ак. – Турецкий улыбнулся и потер руки. – И как ты это определил?
      – Ну как… – Солонин улыбнулся. – Тут почти все фотографии с каких-то сабантуев. И на всех фотографиях разные люди. Только старик везде торчит. К тому же ни одного семейного фото. Пять фотографий с новогодних торжеств, и сделаны все в разных домах, причем не так давно, наверное за пять последних лет. А в таком возрасте, как этот старик, люди редко выбираются в гости на семейные праздники, чаще отмечают дома. Поэтому скорее всего он – холостяк. Одному-то не очень весело проводить праздники дома, тем более что он – человек общительный.
      – Хорошо, а второй? – Турецкий внимательно слушал, прищурив левый глаз.
      – А вот со вторым сложнее. – Виктор отыскал снимок. – Нет портрета в развитии.
      – И все-таки?
      – Ну хорошо, попробуем… Судя по тому, что он сидит в самом дальнем конце стола, в этой компании его не очень жалуют. Более того, и она ему тоже мало интересна – он ведь не заглядывает в объектив вместе со всеми. Скорее всего, оказался там потому, что нельзя было не пойти. Или какой-нибудь мелкий бухгалтер на пьянке по поводу именин начальника, или…
      – Или? – повторил Турецкий.
      – Или находится там по роду деятельности, – подытожил Солонин.
      – Это какая же такая деятельность?
      – Судя по тому, что вы спросили, я делаю вывод о правильности второго варианта. – Витя засмеялся. – А род деятельности… Спецслужбы какие-нибудь?
      – Браво! – Турецкий захлопал в ладоши. – Браво и еще раз браво. Рад, что в тебе не ошибся. Ты все абсолютно точно и правильно подметил, с одной лишь маленькой загвоздочкой.
      – С какой?
      – Все правильно, только с точностью до наоборот. Первый старик – как раз представитель спецслужб, а точнее КГБ. – Турецкий сам начал просматривать снимки. – Это фотографии из разных дел, в которых он участвовал. Ты так рассуждаешь забавно. По роже того сразу видно, что он шпион. Ну какой нормальный агент будет так себя вести? Если судить по-твоему, то он вообще должен быть в черных очках и с микрофотоаппаратом. Про новогодние снимки ты хорошо подметил, а вот то, что он в одном и том же костюме на всех этих новогодних праздниках, от тебя как-то ускользнуло.
      – Но ведь может же быть у него один пасхальный костюм? – возразил Солонин.
      – Да. И один галстук? – Турецкий опять швырнул ему папку с фотографиями. – Да за пять лет любой галстук в мочалку превратится, разве не так? Чего молчишь? Язык проглотил?
      Виктор покраснел и опустил голову.
      – Да-а… – вздохнул Турецкий. – А я-то как раз думал, что ты по этому самому костюмчику все и определишь. Он как раз разные вузы инспектировал семь лет назад, прощупывал на предмет антиалкогольной реформы. Ты на стены-то не обратил внимания, а они все выкрашены. Понимаешь, выкрашены, а не обоями оклеены. Много ты квартир видел с покрашенными стенами?… Слушай, а может, тебе в участковые податься? Или, еще лучше, в ГАИ. Там, я слышал, такие бабки гребут, что можно зарплату не платить.
      – Простите, меня, Александр Борисович, – тихо сказал Солонин, – я больше так не…
      – Вот только этого не надо! – Турецкий даже вскочил с кресла – так его распирала злость. – Да ты должен не то что по фотографии, а по забытой перчатке, по оставленному окурку человека насквозь видеть. Иначе больше года не проживешь. И это не ты у меня должен прощения просить, а я у тебя, что ошибся.
      Витя сидел и молчал. Ему просто было нечего сказать в ответ. Да, Турецкий, конечно, был прав. Но, с другой стороны, у Турецкого есть опыт, а он лишь выпускник школы. Хотя, если говорить честно, и это не может служить оправданием. Просто Виктору польстило, что он работал сегодня в паре с учителем, что его отправили следить за этим придурком Коровьевым. Как же, шпион, человек-невидимка, рыцарь плаща и кинжала.
      – Ладно… – махнул рукой Турецкий. – Расстроил ты меня, ничего не скажешь. В общем, так, этот технарь, как ты сказал, Цирев Георгий Карлович, генерал госбезопасности в отставке. А тот, второй, которого ты в комитетчики зачислил, как раз технарь. Точнее, врач, хирург. Он доцент медицины, заведующий кафедрой хирургии, заведующий отделом хирургии госпиталя Третьего управления. Знаешь, что это за госпиталь?
      – Да, знаю.
      – Зовут врача Фридман Семен Семенович. Теперь ты, наверное, хотел бы узнать, какое отношение эти люди имеют друг к другу? Надеюсь, что хотел бы, а то мне пора подумать о заслуженном отдыхе.
      Витя промолчал. Он пропустил гол в свои ворота и теперь просто вынужден сносить все колкости шефа.
      – Год назад Цирев лег в госпиталь с диагнозом язва желудка. Его лечащим врачом был сам Фридман. Должен сразу сказать, что далеко не все шишки удостаиваются такой чести, как этот пенсионер. И вот три дня назад, через сутки после пустяковой в общем-то операции наш дедушка отдал концы. Ты должен поехать в Москву и подробно выяснить у этого самого Фридмана все подробности смерти.
      – А можно вопрос? – наконец подал голос Солонин.
      – Задавай. Это только у матросов нет вопросов. Ты ж не на флоте служил, насколько я знаю.
      – Скажите, а почему надо за этим лететь аж отсюда? Разве его некому в Москве допросить? Вы же можете связаться с Меркуловым, он обставит все как надо.
      Турецкий помолчал немного, сверля Витю взглядом, а потом четко и ясно ответил:
      – Потому, что это – приказ. И я хочу, чтобы его выполнил именно ты. Еще вопросы есть?
      – Нет. – Солонин опустил глаза.
      – Вот и отлично. – Турецкий протянул ему билет, визу, прочие проездные документы и деньги. – Как только с этим справишься, свяжешься со мной или с Реддвеем для дальнейших указаний. Дуй давай, отсыпайся. И не забудь – в семь сорок. Песенку такую знаешь – в семь сорок он приедет, в семь сорок он приедет, наш старый, наш славный, наш одесский паровоз…
      Когда Виктор шагал по коридору в свой номер, этот дурацкий мотивчик все еще вертелся в голове. И на следующее утро, пока ехал в такси в аэропорт, и в самолете. Только когда лайнер оторвался от земли, как-то сам по себе исчез…

      Коровьев был спокоен. Вернее, так: он знал, что может быть совершенно спокойным. Он знал это наверняка, хотя давалось это ему с огромным трудом.
      Взрыв в Тель-Авиве… Какие-то смутные слухи… Косые взгляды в посольстве… Что-то промелькнувшее в прессе… Странный ночной телефонный звонок…
      Да, этот звонок – явно чья-то хулиганская выходка – как раз больше всего и беспокоил. Глупость, конечно, кто-то позвонил, молчал в трубку, громко сопел, а потом словно бы щелкнул перед мембраной пальцами.
      Коровьев был так переполнен событиями прошедшего дня, что, конечно, не спал. Хотя он и сказал, что ранение нестрашное, но голова гудела. А телефонный звонок, и еще этот щелчок в конце молчания заставили сердце бешено колотиться, бросили в панический жар, судорогой свели пальцы.
      Его вылет из Тель-Авива был похож на бегство. Так из занимаемых повстанцами столиц бегут дипломатические миссии. Коровьев мог остаться. Никто столицу Израиля пока не брал. Более того, ему следовало бы именно остаться, дать несколько интервью, ответить на вопросы полиции, этих странных русско-израильских полицейских, которые расспрашивали его в холле гостиницы, но Коровьев под утро снова позвонил в посольство и заказал билет в Москву. Даже Алексея с собой не взял.
      Да, вот еще в посольстве… Там почему-то сразу же согласились на его отъезд в Москву. Хотя знали, что визит Коровьева должен продлиться еще неделю. Именно об этом он и разговаривал накануне. Почему согласились?
      Но самое тревожное, что представительство «Голден АД», куда Коровьев пытался дозвониться в течение последних дней, не отвечало. Вежливый механический голос неизменно повторял: «К сожалению, связи с этим абонентом временно нет».
      Собственно, именно из-за этого Коровьеву действительно нечего было делать в Тель-Авиве. Меморандум был подписан, но это больше благие пожелания, чем деловая бумага. А вот контракта с «Марс» он подписать не мог. Корпорация, которая и представляла Россию на международном рынке бриллиантов, попросту пропала.
      Коровьев знал, что задуманная им операция будет подобна взрыву бомбы. Однако взрыва не получилось. Вернее, взрыв как раз был. Как жирная точка в конце провала.
      И все– таки Коровьев был спокоен. Так просто «Голден АД» исчезнуть не могла. Все ее реквизиты, а главное, все банковские счета, все деньги были в надежных государственных руках. Возможно, президент корпорации и прихватил с собой пару тысяч долларов, но и это вряд ли. Ни одна операция «Голден АД» не могла быть исполнена без согласия самого Коровьева.
      «Надо думать про белую собачку», – сам себе внушал Коровьев. Один знакомый кинорежиссер (приходил просить денег на картину) рассказал ему такую занимательную историю. Еще в застойные времена, когда надо было пропихнуть через худсовет заведомо непропихиваемый фильм (все, конечно, говорили, что по идеологическим соображениям), режиссер вставлял в картину какую-нибудь откровенную глупость, скажем, весь фильм в самое неподходящее время по кадру пробегала белая собачка. Худсовет, конечно, картину не принимал. Но все замечания сводились к одному – уберите белую собачку. Режиссер выполнял это несложное требование, и картина принималась. Словом, белая собачка была отвлекающим раздражителем.
      Если тебя сильно тревожит что-нибудь – а Коровьева, несмотря на трезвый взгляд и полное осознание своей безопасности, не покидала тревога, – думай о другом, о белой собачке.
      У Коровьева получилось. Он стал думать о семье, дочери, а здесь тревог было не меньше – чадо собиралось замуж на американца. И этот американец Коровьеву сильно не нравился.
      Он придумывал убедительные аргументы, которые выскажет дочери сразу по приезде, и придумал, как ему казалось, убийственные, почти успокоился, даже повеселел (он развалит этот непатриотичный брак!) и, когда спускался по трапу «боинга» в Шереметьеве, улыбался.
      Вот так, с улыбочкой на устах, и был довольно жестко взят под руки двумя здоровенными «шкафами» в одинаковых костюмах, посажен в машину и быстренько доставлен в Генеральную прокуратуру России.
      Надо сказать, что Коровьеву стало даже как-то легче. Лучше знать плохое, чем ждать неизвестно чего. Сейчас ему будут задавать вопросы, он будет отвечать – все встанет на свои места.
      И действительно, «шкафы» остались в коридоре, а Коровьева весьма любезно встретил человек, представившийся следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ Вадимом Сергеевичем Сомовым.
      – Присаживайтесь, Евгений Иванович, – мягко улыбнулся Сомов. – Мы с вами побеседуем немного, если вы не против…
      – Я не против, – сразу сказал Коровьев.
      – Нет, я понимаю, – предупредил его энтузиазм следователь, – но я вижу, голова у вас перебинтована…
      – Это пустяки, – снова соврал Коровьев. Нет, не мог он сейчас думать о какой-то голове. Ему надо было все прояснить.
      – Ну и ладушки, – как-то по-домашнему откликнулся Сомов. – Чаю?
      – Да знаю я ваш прокурорский чай, – отмахнулся Коровьев.
      – Обижаете, у меня «Липтон», – снова мягко улыбнулся Сомов.
      И вдруг оба замолчали.
      Коровьев внезапно ощутил, как стены, потолок, пол – все поплыло куда-то со своих мест. Ему вдруг стало страшно. Вдруг вся уверенность улетучилась эфирным дуновением. Потому что следователь был не груб, а умен, обходителен, внимателен. Это значило – приставили одного из лучших. И это значило – Коровьев, сам того не ведая, влип по самые уши.
      А Сомов молчал потому, что подумал: «А ты не прост, уважаемый, ты вон как здорово держишься. Ловко концы спрятал. Я ожидал чего-нибудь примитивнее».
      – «Голден АД»… – вдруг хором сказали оба. На секунду смолкли и расхохотались.
      – Ну давайте, вы начните…
      – Нет, я вас слушаю, спрашивайте, – стали они манерничать друг перед другом.
      Сомов перестал улыбаться первым.
      – Хорошо, Евгений Иванович, я спрошу. Расскажите о ваших взаимоотношениях с этой компанией.
      – Да самые честные и деловые отношения, – с облегчением произнес Коровьев. – Никакого участия. Полный контроль над ней. И не мой, нет, не мой. Государственный. Правда, через меня.
      – Хорошо. Это уже хорошо.
      – А теперь вы мне скажите, они что – смылись?
      – Интересно, а я вам хотел задать этот вопрос.
      – По-моему, да. Только вот я не знаю последствий. Впрочем, не думаю, что есть вообще хоть какие-то последствия.
      – Ну как кому, – широко развел руки Сомов. – Может быть, для вас это и не последствия, но если мы бы сейчас вышли на улицу, – Сомов кивнул на большое стрельчатое окно, – и спросили любого человека, что для него значат сто восемьдесят миллионов долларов, он бы сказал…
      – Сколько? – хрипло переспросил Коровьев.
      – Сто восемьдесят.
      Коровьева поразила не величина суммы. А именно цифра. Это была как раз та цифра. Как раз именно те активы, которые были вложены в «Голден АД», чтобы провернуть весь план. Не двести, не сто семьдесят, а именно сто восемьдесят миллионов долларов в алмазах, золоте, драгоценных камнях.
      Но с другой стороны, это было невозможно. Никто не мог тронуть эти деньги без его ведома.
      – Погодите, а как они пропали? – все еще не понимал Коровьев.
      – А вот это как раз вы мне и скажете, – наконец поставил точку над "и" Сомов. – Без вашего ведома ведь это было невозможно.
      Вот так. То, что казалось Коровьеву спасительной мыслью, обернулось ловушкой. Если все замыкалось на нем, то ему и отвечать.
      – Может быть, все-таки чаю? – спросил Сомов. – Торопиться некуда.
      – Давайте, – мрачно махнул рукой Коровьев. – «Липтон».
      Сомов засуетился, отыскивая в тумбочке допотопный электрочайник, выглянул в коридор, послал одного из «шкафов» за водой, вынул желтую коробку с пакетиками чая. Поставил чашки, сахар, звякнул ложками.
      – Этого не может быть, – потрясенно пролепетал Коровьев. – Все, что угодно, только не это.
      – Кладите сахар, – спокойно отреагировал Сомов.
      Коровьев машинально положил две ложки.
      – Подождите, постойте, – встрепенулся он. – А покажите мне документы. Там должна быть моя подпись. Ну конечно! Они подделали подпись!
      – А также печати, коды, бланки и ваши личные резолюции, – буднично отреагировал Сомов.
      – Покажите мне документы!
      – Нет никаких документов, Евгений Иванович. Ничего нет. Есть только вы. И вы за все ответите. Вам кипятку побольше или поменьше?
      Коровьев непонимающе уставился на Сомова. Он словно пытался поймать в глазах следователя улыбку, заметить иронию, шутку, но… Там была лишь забота о кипятке.
      И тогда Коровьев заплакал.

      – Кто там?
      – Вас беспокоят из редакции газеты «Дейли телеграф».
      – Откуда мне знать, что вы из редакции, а не какой-нибудь жулик?
      Георгий Мамонтов приставил к дверному глазку раскрытое удостоверение с цветной фотографией. В нем значилось, что Патрик Стейнбек является заместителем главного редактора всемирно уважаемого издания.
      – А откуда мне знать, что именно вы Патрик Стейнбек?
      – Я прибыл в Тель-Авив утренним рейсом специально для того, чтобы встретиться с вами, – устало проговорил Георгий. – У меня очень мало времени.
      – А где гарантия того, что Патрик Стейнбек на самом деле из «Дейли телеграф»?
      Эти вопросы были вполне разумными. Но на каждый разумный вопрос у Мамонтова был припасен разумный ответ.
      – Позвоните по этому телефону. – Он пропихнул в щелку под дверью бумажный листок. – Свяжитесь с главным редактором, он даст подтверждение.
      – Мне надо звонить в Лондон?
      – В Лондон.
      – А это дорого?
      – Говорите за счет абонента.
      – Хорошо… Подождите там…
      За дверью, в небольшой трехкомнатной квартирке на последнем этаже бетонной коробки, скрывался Аарон Левин, одинокий пожилой агент по продаже недвижимости. У него были веские причины скрываться – с недавних пор он стал обладателем потенциально громадного богатства. Удача свалилась на него совершенно неожиданно, когда он водил по городу своего давнишнего приятеля, проживающего в Иерусалиме и приехавшего в Тель-Авив погостить на недельку. В тот день их случайно занесло в кинотеатр (от нечего делать решили посмотреть американский боевичок), а при выходе Аарон возьми да и щелкни друга на фоне здания Национального банка. Как говорится, на добрую память.
      А вечером по всем каналам телевидения прошло официальное сообщение властей, в котором содержалась просьба ко всем свидетелям, запомнившим номер припаркованного у отеля «Хилтон» грузовика, позвонить в полицию. Анонимность и вознаграждение гарантировались.
      Но, проявив фотопленку в собственной ванной, Аарон не стал обращаться в полицию. Вознаграждение, которое посулил мэр столицы, его не устраивало. Маловато. И он по компьютерной почте отправил письмо в английскую «Дейли телеграф», затребовав за эксклюзивную публикацию снимков двести тысяч фунтов стерлингов. К несчастью для Левина, письмо не дошло до адресата, став легкой добычей Джека Фрэнки.
      Мамонтов терпеливо дожидался, пока Левин сделает контрольный звонок в Лондон, а тем временем Кати Вильсон только входила в подъезд. Она была облачена в старенький джинсовый комбинезон и пропотевшую майку. В руке держала ящичек с инструментами.
      – Техника вызывали? – обратилась она к консьержке.
      – Да-да, – суетливо затараторила та. – Что-то с антенной случилось. Наверное, сильный ветер во всем виноват.
      – Разберемся. – И Кати выдула огромный пузырь из жвачки, щелкнув им с таким грохотом, что старушка невольно вздрогнула. – Ключи от крыши.
      – Вас проводить?
      – Что я, маленькая?
      Поднявшись на последний этаж, Вильсон подмигнула Мамонтову и, отперев чердачный люк, через несколько мгновений уже разматывала на крыше гибкий металлический трос.
      – Кажется, наш дружок объявился, – подскочил к Фрэнки взбудораженный Цахис. – Он на проводе.
      – Алло, я вас слушаю. – Джек снял трубку и попытался придать своему голосу солидности.
      – Добрый день, это Аарон Левин.
      – Бил Хэмилтон, главный редактор «Дейли телеграф». Очень рад слышать вас, это большая честь для меня и для всего нашего печатного издания. Я очень надеюсь на дальнейшее сотрудничество с вами и заверяю, что мы согласны на любые условия. Кстати, как там мой помощник? Патрик Стейнбек уже прибыл?
      – Входите. – Прежде чем дверь распахнулась, Мамонтову пришлось выслушать скрежет чуть ли не десятка засовов. Левин забаррикадировался на совесть. – Простите за такую недоверчивость… Я теперь вообще из дома не выхожу… Сами понимаете, живем в такое время, когда можно ожидать чего угодно…
      То, что Левин не покидал своей берлоги ни на минуту, было чистейшей правдой. Целые сутки бригада Турецкого пасла его квартиру в надежде воспользоваться хотя бы кратким отсутствием хозяина. Но тщетно. Разумеется, можно было взять это уютное гнездышко штурмом, элементарно вышибив дверь, но в таком случае о существовании фотографа-любителя прознала бы общественность. Надо было действовать мудрее и эстетичнее.
      – Понимаю. – Георгий шагнул в квартиру. – Вы поступили правильно, ведь на моем месте действительно мог оказаться какой-нибудь прощелыга. Но теперь, когда все недоразумения улажены…
      – Прошу вас в гостиную, там нам будет посвободнее.
      – Я только что с дороги… Не угостите ли меня чашечкой кофе?
      – С удовольствием, я сейчас принесу.
      – Да бросьте вы эти протоколизмы, – дружелюбно произнес Мамонтов. – Не имею ничего против того, чтобы расположиться на кухне.
      Кати вынула из ящичка пластиковый цилиндр с открытым дном, приложила к поверхности крыши, после чего мощнейшим электрическим насосом откачала из него воздух. Цилиндр «присосался» намертво.
      – Они на кухне, – в наушниках слышался голос Марго Ляффон. – Первое окно. Левин стоит у плиты, кофе готовит. Второе окно закрыто, это спальня. Шторы отдернуты. Так, слева у стены кровать, тумбочка…
      – Я помню.
      – Третье окно – гостиная.
      – Тоже закрыто?
      – Ага.
      Один конец троса Вильсон продела в петли широкого пояса, плотно обхватившего ее талию, другой – карабином пристегнула к цилиндру. Затем подошла к краю крыши, проверила натяжение и, повернувшись спиной, сделала осторожный шаг назад…
      – Для начала мне бы хотелось посмотреть на снимки. – Мамонтов-Стейнбек ослабил петлю галстука, давая тем самым понять хозяину квартиры, что им предстоит долгий разговор.
      – А мне для начала хотелось бы посмотреть на деньги, – хмуро ответил Аарон.
      – Одобряю ваше желание, – улыбнулся Георгий, – но все-таки…
      – Не морочьте мне голову. Деньги с собой? Если нет, – Левин многозначительно указал рукой на входную дверь, – до свидания!…
      – Неужели вы думаете, что я буду носить в кармане такую сумму? В конце концов, это чертовски опасно…
      – Меня не интересуют ваши фобии!… Я подробно описал в письме мои условия, только что ваш шеф поклялся, что эти условия будут выполнены. Я жду.
      – Предположим, что деньги действительно находятся здесь. – Мамонтов водрузил на стол черный атташе-кейс.
      – Откройте.
      – Этот чемоданчик сделан из бронированного листа, – будто пропустив мимо ушей последнюю реплику Левина, сказал Мамонтов. – А это электронное кодовое устройство, запрограммированное реагировать на голосовой пароль. Причем голос должен принадлежать хозяину.
      – К чему вы все это говорите? – занервничал Левин.
      – К тому, что мы с вами сейчас одни. – Мамонтов пристально посмотрел ему в глаза. – Я без оружия и вообще драться не умею, но знайте, что, если вы вдруг захотите обманным путем завладеть деньгами, ничего из этого не выйдет. Чемодан взломать нельзя, как ни пытайтесь.
      – Все предусмотрели? – ухмыльнулся Левин.
      – А как же!… Сами же говорили – живем в такое время…
      – Ну да, ну да… Сколько там? Двести тысяч?
      – До последнего пенса.
      – Двести пятьдесят.
      Упираясь ногами в стену, Кати спустилась на уровень верхнего этажа и зависла у окна спальни.
      – Будь осторожна! – взмолилась Марго. – Под тобой девяносто футов! Плавней движения, плавней… Слышишь меня?
      Кати представила, как сейчас прищурилась Марго, ожидая ответа. И улыбнулась.
      – Не отвлекайся. Что они там делают?
      – Сидят за столом, разговаривают.
      – О чем?
      – Тебе пустить канал?
      «Точка» Марго была в доме напротив, на чердаке, откуда через оптический прицел от снайперской винтовки прекрасно просматривалась квартира Левина. Аудиоподдержка передавалась через крошечный локатор, способный считывать звук по микроколебаниям оконных стекол.
      – Прежде чем я соглашусь на ваши новые условия, мне необходимо убедиться в существовании фотографий и в том, что это не коллаж, не подделка, – неожиданно в наушниках загремел голос Мамонтова. – Быть может, игра вовсе не стоит свеч.
      – Сделай потише!… – Вильсон чуть не выронила из рук выполненный в виде карандаша помповый стеклорез.
      – Прости, пожалуйста, я не проследила за уровнем…
      – Девочки, как успехи? – в наушниках вдруг прорезался Турецкий.
      – Все по плану, – отозвалась Марго.
      – Поторопитесь, в шестнадцать ноль-ноль общий сбор.
      – А что такое?
      – Появилась новая информация.
      – Мы постараемся, – пообещала Кати. – Отбой.
      Струйка воздуха, выпущенная из «карандаша» под давлением сорок атмосфер, бесшумно пробила в стекле крошечное и практически незаметное для человеческого глаза отверстие. В следующее мгновение в эту дырочку проползла суперпрочная проволока с извивающимся наконечником. Наконечник нашел форточную задвижку – окно открыто.
      Подошвы альпинистских башмаков осторожно опустились на ковер. Вильсон отстегнулась от троса, и тот взвился, но не слишком высоко, чтобы до него нельзя было дотянуться рукой.
      По– кошачьи пригнувшись, Кати внимательным взглядом обвела спальню. Времени в обрез. Обычно наивные и неопытные люди прячут ценности в самых «недоступных», по их мнению, местах -в пианино, в унитазном бачке, в цветочных горшках, в дальнем углу морозильной камеры. Именно с этих «объектов» и начинают свои поиски грабители…
      Левин распсиховался, его буквально бил колотун от напряжения. Конечно же требовать лишние пятьдесят тысяч – это уж явный перебор. А вдруг Стейнбек вообще передумает и улетит обратно в свой Лондон, хлопнув дверью? А вдруг он разозлится до такой степени, что плюнет на мирные переговоры, огреет его чем-нибудь тяжелым по голове (например, стоящей на плите сковородой) и заберет снимки? Надо подстраховаться на этот случай… Тоже нашли простачка…
      Аарон ощущал себя нашкодившим мальчишкой, который со страхом ждет, что в любую минуту на него может свалиться жестокое наказание за проступок. И это ожидание изматывало психически, расстраивало и без того расшатанные нервишки.
      – Подумайте хорошенько, – уговаривал его Мамонтов. – Ведь может так случиться, что завтра ваши фотографии будут уже простыми клочками бумаги. А если, кроме вас, еще кто-то заснял тот грузовичок? В любом случае, для того чтобы обналичить пятьдесят тысяч, мне понадобится много времени.
      Аарон подавленно молчал, ковыряя спичкой в зубах.
      – Глупо упускать такой шанс, – почти прошептал Мамонтов.
      – Ну хорошо… – наконец сдался Левин. – Я согласен на двести…
      – Отличненько. – Георгий положил перед ним бланк. – Распишитесь вот здесь, и с этой минуты договор вступит в свою законную силу.
      – Покажите деньги…
      – Сим-сим, откройся, – сказал Георгий кейсу, и тот, просканировав услышанное, через пять секунд щелкнул замками.
      Крышка откинулась, и нижняя челюсть Левина самопроизвольно поползла вниз. На дне кейса лежали новенький автомобиль, уютный домик на Средиземноморском побережье, молодая жена-фотомодель и обеспеченная старость. И все это в виде пухлых курюр, перехваченных банковскими лентами.
      Дрожащей рукой Аарон поставил свою размашистую подпись в графе, которую ему указал заместитель главного редактора «Дейли телеграф».
      – Это теперь мое? – От нахлынувших чувств его глаза увлажнились.
      – Фотографии, – сухо произнес Мамонтов.
      – Я сейчас!… – Левин вскочил, метнулся в прихожую и оттуда еще раз прокричал: – Сейчас-сейчас!…
      Пробегая мимо спальни, бедняга, разумеется, не заметил, как в окне мелькнули чьи-то ноги. Готовый в любой момент разрыдаться от счастья, он вломился в ванную и приподнял крышку унитазного бачка.
      Запаянный полиэтиленовый пакетик, в котором покоилась заветная фотография, лежал на месте. Правда, представитель «Дейли телеграф» почему-то покупать ее раздумал…
      – Плохая фотография, – сказал он, – не в фокусе.
      Грузовик действительно не попал в фокус, но его номер был виден отчетливо. По каналам автоинспекции выяснили, что автомобиль с таким номером (оранжевый «бьюик» семьдесят пятого года выпуска) был угнан пять дней назад в Раман-Гане. Его хозяин вне подозрений, он никогда прежде не был замечен в связях с преступным миром, служил обыкновенным клерком в страховой конторе. Машину увели около десяти часов утра с платной автостоянки и, видимо, разобрали по частям, не вывозя ее за черту города – проверки на магистралях результата не принесли.
      Предположительно, что сам грузовик марки «Мерседес-Бенц» тоже был угнан, но совсем в другом конце страны, в Ороне, в ночь накануне совершения теракта. Хозяин частной компании грузовых автоперевозок забил тревогу только следующим утром, когда вернулся с уик-энда. «Мерседес» испарился вместе с шофером. В связи с этим следствие разрабатывает две версии – либо водитель был сообщником террористов, либо стал их жертвой. Его супруга категорически отвергает первую версию. Окрестности города прочесываются усиленными отрядами военных в целях обнаружения предполагаемого трупа…
      – Что мы имеем на текущий момент? – вопросил Турецкий и сам же себе ответил: – Ничего хорошего…
      Заложив руки за спину, Александр неспешно расхаживал по кабинету, словно учитель литературы в начальной школе, тогда как его ученики следили за ним немигающими взглядами и ловили каждое его слово. Из всей команды отсутствовал лишь Фрэнки, он не мог ни на минуту покинуть свой пост за компьютером.
      – Два часа назад Моссад получил секретное донесение от одного из своих агентов, – продолжал Турецкий. – В Тель-Авиве готовится новый террористический акт. Предположительное время исполнения – понедельник. Впереди всего два дня, а результатов расследования практически никаких…
      – Я не понимаю, чего они хотят? – задумчиво проговорил Мамонтов. – Убивают ни в чем не повинных людей, а политических требований не выдвигают. Тогда зачем все это?
      – Восток – дело тонкое, – удачно, на его взгляд, вставил Барагин.
      – Цель террористов ясна, – пожал плечами Беркович. – Посеять панику, смуту, запугать народ, довести его до точки кипения. Метод, проверенный тысячелетиями… Вспомните, с чего началась первая мировая. С простого теракта. А взять на себя ответственность эти сволочи боятся. Они знают, что мы выловим их всех поодиночке, где бы они ни прятались.
      – Ну так действуйте! Ловите! – воскликнула Марго. – Чего вы ждете?
      – Кого ловить, милая? – беспомощно улыбнулся Беркович. – В нашей стране еще не отменили презумпцию невиновности.
      – Все дело в том, ребята, что следы этого теракта ведут вовсе не к арабским фанатикам, – пояснил Турецкий. – Тут что-то покруче и пострашнее.
      – Ну куда уж страшнее?! – вскинулся Беркович.
      – Да, вы правы, всякое убийство ужасно. А политический теракт – самый жестокий из возможных. Но тут, это я просто нутром чую, переплетено все – политика, деньги, мафия, интересы многих стран… Какой-то, если хотите, апокалипсис…
      Беркович развел руками.
      – Ты что-нибудь раскопал? – Турецкий обратился к Гарджулло.
      – Все неопределенно, – скуксился Марио. – Ходят какие-то слухи… Я познакомился в тюрьме с одним парнем. Думал – вот оно! Он мне такого наплел… Я ухватился, давай его раскручивать…
      – Ну?
      – А выяснилось – стукач. Его полиция подсадила, чтоб он разведку провел. Вот мы с ним друг друга и раскручивали. Только зря время потерял.
      – А что за слухи?
      – Кто-то говорит, что это залетные ребята. Сработали и сразу смылись. А кто-то считает, что это местные, с западного берега Иордана…
      – Ценная информация, – подытожил Турецкий.
      – Вот и я о том же… – вздохнул Гарджулло.
      – А меня навели на некоего Ефраима. – У Барагина была дурацкая привычка. Когда он волновался, его правая нога дергалась. Как ни пытались его отучить от этого, все без толку. – Он мелкий торговец оружием. Поговаривали, снабжает пушками бойцов армии сопротивления. Брехня. Правда, он признался, что пару недель назад к нему подгребали двое, заказывали взрывчатку.
      – Сколько?
      – Чем больше, тем лучше. Но Ефраим взрывчаткой не занимается, это точно.
      – А он запомнил тех парней, смог бы составить их фотороботы?
      – Даже если и запомнил, то в полицию его калачом не заманишь, – махнул рукой Барагин. – Бесполезняк.
      – А может, это рыбаки были? – наивно предположила Ляффон. – Может, они рыбу глушить хотели?
      – Я, конечно, прошу прощения, – скромно откашлялся Фрэнки, заглядывая в дверную щелку, и все сразу же поняли, что скромность эта была показной, – но у меня вдруг возникли кое-какие соображения…
      – Да входи же!… – прикрикнул на него Турецкий. – Что у тебя?
      – Сижу я себе, значит, сижу, – «потупился» Джек, – от безделья подыхаю. Дай, думаю, фотографию просканирую. Это, знаете ли, очень интересное занятие – выбираешь миллиметровый участочек и расширяешь его до размеров спелой тыквы…
      – Быстрее можно? – поторопил его Мамонтов.
      – Я хочу, чтобы всем стал ясен технологический процесс, чтобы потом не отвечать на идиотские вопросы, – хитро улыбнулся Фрэнки. – Так вот, я увеличил один участочек, выбрал его наобум – ничего удивительного. Увеличил второй участочек. Потом третий…
      – Джек, мать твою, что ты там обнаружил? – не выдержав, взорвался Турецкий. – Выкладывай немедленно!…
      – А будете кричать – вообще ничего не скажу, – обидчиво прогундосил Фрэнки, но, осознав, что его могут вот-вот разорвать на куски, перестал наконец ломать комедию. Лицо его сделалось серьезным и сосредоточенным. – Вот полюбуйтесь. – Он прикнопил к стене отпечатанный на цветном принтере снимок. – Большего предложить не могу, но и этого достаточно.
      Все с умным видом уставились на фотографию, на которой крупным планом было зафиксировано чье-то ухо с едва определимым кусочком затылка.
      – Это что такое? – спросила Кати Вильсон.
      – Ухо, – честно признался Джек. И добавил: – Мужское. Обычно у женщин из ушей волосы не торчат.
      – Еще как торчат!… – не согласился с ним Мамонтов, но вдруг покраснел и стыдливо смолк.
      – У меня такое ощущение, будто я попал на занимательную лекцию по анатомии, – хмыкнул Барагин.
      – Примерно так оно и есть, – гордо произнес Фрэнки. – Не надо иронизировать, братцы, потому что ухо – это важнейший человеческий орган. Имея ухо, можно со стопроцентной вероятностью вычислить его хозяина. Разумеется, в том случае, если есть с чем сравнивать. Я подключился к картотеке Интерпола, загрузил данные и через десять минут получил ответ… Это ухо принадлежит Ахмету Бустуму по кличке Шейх!
      – Что-что-что-что-что? – Берковича аж в жар бросило.
      – Ахмету Бустуму, – четко проскандировал Джек. – Думаю, нет смысла объяснять, что это за птица.
      А птица действительно была высокого полета. Персона Бустума впервые всплыла в криминальных хрониках лет тридцать назад, когда он был совсем еще юнцом. И все эти тридцать лет его преступный послужной список пополнялся с удивительной быстротой. Каждая новая его выходка была масштабней и наглей предыдущей. Начал свою карьеру обыкновенным бандитом, промышлявшим нехитрым ремеслом – обиранием припозднившихся прохожих. Из малолетки уголовника Бустум довольно скоро превратился в главаря мобильного отряда, состоявшего из десятка вооруженных до зубов молодчиков. Прикрываясь фундаменталистскими лозунгами и выступая ярыми сторонниками возрождения Палестинского государства, войско Ахмета грабило и убивало, действуя дерзко и жестоко. И уже через год на его счету числилось более сотни жизней ни в чем не повинных людей… Разумеется, жертвами были исключительно евреи, а их смерть была как бы справедливой местью за попранные права арабов, за шовинизм, якобы пропагандируемый официальным Тель-Авивом по отношению к арабскому населению Израиля.
      На самом же деле все было куда прозаичней. Бустум как был в душе бандитом, так и продолжал оставаться им. Он совершал тяжкие преступления не ради идеи, а с целью элементарной наживы, ведь кровавый бизнес приносил неплохой доход.
      Повзрослев и возмужав, Ахмет вышел на новый уровень. Ему надоело быть региональной знаменитостью, он жаждал мировой славы.
      В 1973 году им был совершен первый угон самолета, следовавшего из Тель-Авива в Нью-Йорк. Он принудил командира корабля приземлиться в аэропорту Дублина. Как всегда, Ахмет выдвинул «справедливые» требования – свободу арабам, долой дискриминацию, вернуть Сирии Голанские высоты, а заодно запросил пять миллионов долларов. Переговоры длились целую неделю, но сторонам так и не удалось договориться. На исходе каждого часа Бустум собственноручно расстреливал очередного заложника. Лайнер брали штурмом, Си-эн-эн вела прямую трансляцию на всю планету, все террористы были уничтожены. Все, кроме Ахмета. До сих пор остается загадкой, каким образом ему тогда удалось скрыться.
      В 1976 году Бустума выследили и арестовали, но он не провел в тюрьме и двух суток – сбежал, подкупив охранников.
      С тех пор полиции и контрразведке ни разу не удалось выйти на его след. Он продолжал взрывать, убивать и захватывать заложников в самых разных уголках земли, но никто не знал, где он живет, кто его друзья, по каким каналам он осуществляет связь с террористическими группами…
      – Бустум стоял метрах в пятидесяти от грузовика со взрывчаткой, как раз напротив отеля «Хилтон», и с кем-то разговаривал, – протирая воспаленные от усталости и перенапряжения глаза, говорил Фрэнки. – Потому-то в кадр и попало только его ухо, что этот кто-то загораживал его своей спиной от объектива фотокамеры. Ну кто теперь возразит, что я не гений?
      – Значит, Бустум еще несколько дней назад был в Тель-Авиве? – потрясенно спросил Беркович.
      – Скорее всего, он до сих пор здесь и готовит новый теракт. А почему вас это так удивляет?
      – В прошлом январе нам стало известно, что Ахмета больше нет в живых, что он скончался после очередного приступа желтой лихорадки.
      – Тогда кто же, по-вашему, изображен на этом снимке? Его биологический двойник?
      – А вы твердо уверены, что это именно…
      – Еще раз повторяю, – резко прервал израильского разведчика Джек, – я уверен на все сто процентов!… Это он!
      – В таком случае, ситуация становится еще сложней, – нервно закурил Беркович.
      – А мне кажется, напротив, гораздо проще, – не теряя присутствия духа, оптимистично произнес Турецкий. – Теперь у нас появилась четкая цель. За два дня необходимо найти и обезвредить Бустума.
      – А знаем ли мы, как это сделать? – задался риторическим вопросом Гарджулло.
      – Марио, это ты зря… – укоризненно посмотрел на него Барагин. – Не порть людям настроение…
      – Нет, я серьезно! – начинал закипать Марио. – Время идет, отсчитывая минуты, оставшиеся до очередного взрыва! У кого-нибудь есть предложение, хотя бы в каком направлении двигаться? Где искать этого чертова маньяка? Неужели ходить по квартирам и спрашивать: «Скажите, пожалуйста, у вас случайно не прячется международный террорист?»
      – Будем ждать, – заявил Турецкий.
      – Да чего же ждать?!
      Турецкий повернулся к Берковичу:
      – У Бустума есть наш агент. Одна надежда на него…

      Это теперь Лефортово снова стало элитной тюрьмой. А Коровьеву пришлось еще хлебнуть обычных наших российских пенитенциарных прелестей – перенаселенность, духота, грязь, грубость охранников. Впрочем, он даже как бы и не замечал этих, мягко говоря, неудобств. Более того, тяжести первых часов и дней заключения прошли мимо него. Коровьев, наверное, был бы рад, если б что-то сильно отвлекло его от тягостных мыслей. Тягостных и безысходных. Потому что он застрял на одной тупиковой мысли – «этого не может быть».
      Первая встреча с Сомовым ничего не дала. Коровьев расклеился, следователю пришлось его даже отпаивать валерьянкой. Никаких документов не было. «Голден АД» растворилась в необъятном пространстве бесследно. Кто, как, каким образом подделал подписи Коровьева, кто выступил от имени драгмета и сорвал куш сто восемьдесят миллионов долларов, оставалось загадкой, впрочем, не такой уж неразрешимой. Трое русских эмигрантов, которые номинально владели фирмой, были известны. Но теперь вдруг оказалось, что их давно, еще когда «Голден АД» только создавалась, разыскивает Интерпол.
      «И никогда не разыщет, – безутешно думал Коровьев, – за большие деньги легче скрыться, чем отыскать».
      Но вот Интерпол – это была та самая зацепочка, на которую Коровьев теперь надеялся самым серьезным образом. Он снова искал утешения, хотя один раз все его построения оказались обманными. Но теперь он скажет Сомову все.
      – Чаю? – снова участливо спросил следователь, когда Коровьев уселся напротив в огромном и неуютном кабинете Генпрокуратуры.
      – Давайте! У вас, кажется, «Липтон»? – залихватски махнул рукой Коровьев.
      – «Липтон» кончился, – виновато ответил следователь. – Но есть неплохой китайский.
      – Давайте китайский. – Коровьев даже заставил себя улыбнуться.
      Пока следователь по-хозяйски суетился, готовя чай, Коровьев рассмотрел наконец его во всех подробностях. В первый раз он мало что видел и понимал.
      «Крепкий мужичок, – отметил про себя Коровьев. – И не дурак. Самое отрадное, что он еще не делает выводов и не составил своего мнения по поводу дела. Он действительно хочет разобраться».
      – Да, простите, Евгений Иванович, поскольку обвинение еще не сформулировано и вы пока не обвиняемый, а лишь подозреваемый, то и адвоката нет.
      – Я все понимаю. Зачем мне адвокат, если следователь сам хочет во всем разобраться, не так ли? – поспешил успокоить Сомова Коровьев.
      – Именно. Мы ведь пока просто беседуем, да?
      – Именно, – поддакнул в тон следователю Коровьев. – Только вот вы, Вадим Сергеевич, – вам не страшно?
      – А что, есть причина? – вдруг жестко, даже зло спросил Сомов.
      – Господи, да я вас не намерен пугать, – разгадал причину злости следователя Коровьев. – Просто силы тут явно неравны.
      – Какие силы?
      – Ну как вы думаете, создана компания, которая представляет интересы России на мировом рынке алмазов. Это же не частная лавочка, все проверено и перепроверено сотни раз. Так? И не телефонными звонками по знакомству, а на самом серьезном уровне.
      – Значит, плохо проверено, – улыбнулся Сомов.
      – Во! Именно! Именно в самую точку попали. Плохо проверено. А вы знаете, кто проверял? Кто вообще всю защиту ставил? Кто занимался безопасностью этих ста восьмидесяти миллионов долларов… Впрочем, эта сумма – пустяк в самом деле. Там речь идет о миллиардах долларов.
      – Продолжайте-продолжайте… – Сомов отвернулся, чтобы выключить чайник.
      – Вы вообще догадываетесь, зачем вся эта странная операция была произведена?
      – Вы же сами сказали – миллиарды, – сосредоточенно разливая кипяток по чашкам, ответил Сомов.
      – В том-то и дело! Вы когда-нибудь слышали о такой конторе – «Марс»?
      – Смутно что-то… Это, кажется, южно-африканская компания, которая торгует алмазами…
      – Бриллиантами! – радостно перебил следователя Коровьев. – В этом вся разница!
      – Не понял.
      – Ну… алмаз – просто самый твердый камень, да?
      – Да.
      – А бриллиант? – словно загадывал загадки Коровьев.
      – Тоже алмаз, – туповато ответил Сомов.
      – Ограненный алмаз! Понимаете, обработанный! Бриллиант стоит дороже целого мешка алмазов!
      – И что?
      – Да мировой рынок алмазов составляет восемь миллиардов долларов в год, а рынок бриллиантов уже двенадцать миллиардов. Наши алмазы (а это около полутора миллиардов) после огранки в бриллиант тянут уже на два-три миллиарда долларов. И чем меньше мы граним, тем больше экспортируем через «Марс». Да что там! Россия всегда была сырьевым придатком «Марс». Мы поставляли им только необработанные алмазы. И теряли на этом огромные деньги! Знаете, что Израиль, скажем, вообще своих алмазов не имеет, а получает от огранки и посредничества полтора миллиарда долларов в год! А мы – за самый драгоценный камень – пятьсот миллионов.
      – Значит, надо алмазы гранить, если это так уж выгодно, – пожал плечами Сомов.
      – А я вам что говорю? И я то же говорю! – радостно засмеялся Коровьев. – В мою ассоциацию уже входят пятьдесят гранильных предприятий. И только в прошлом году они переработали в бриллианты почти треть всех российских алмазов.
      Сомов спокойно отхлебнул из своей чашки.
      – Теперь понятно? – Коровьев радостно потирал руки.
      – Нет, – легкомысленно ответил Сомов. – Да вы не расстраивайтесь. Я же не алмазодобытчик, я следователь, газет почти не читаю…
      – А зря! Об этом же все знают! Россия пытается выйти на рынок именно бриллиантов. А «Голден АД»…
      – Да, а при чем здесь «Голден АД»?
      – Ну как вам сказать… – Коровьев вдруг воровато оглянулся. – Это вообще-то государственная тайна…
      – У меня есть допуск, – успокоил Сомов.
      – Покажите, – потребовал Коровьев.
      Сомов со вздохом отставил чашку и полез в стол. Долго копался там, пока наконец не выудил на белый свет документ с печатями ФСБ.
      Коровьев внимательно изучил допуск к сверхсекретной информации, потом вдруг снова попросил Сомова показать ему удостоверение.
      – Евгений Иванович, не интригуйте, – пожурил его Сомов.
      – Я не интригую. Я перестраховываюсь.
      – Какая, к черту, перестраховка?! Ведь я же следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России и веду особые дела. И на министров, и на МВД, и на ФСБ…
      Коровьев тем не менее тщательно изучил удостоверение Сомова.
      И, кажется, остался доволен.
      – Ну, я вас наконец слушаю. – Спрятав документы, Сомов снова принялся за чай.
      – У России с «Марс» существуют строгие договоренности. Мы алмазы поставляем только им. И только алмазы. Просто какая-то вечная кабала. Вот и решено было из нее выйти. «Голден АД» – частная компания. Она с «Марс» никаких договоренностей не имела.
      – Ага, значит, через нее.
      – Ну, наконец поняли. Теперь вам ясно, кто проверял этих ребяток?
      – ФСБ?
      – ГРУ! Был приказ с самого верха! Туда и ведут все концы.
      – Ой, только, знаете, не надо этих общих слов. «Самый верх», «высшие эшелоны власти»… Кто-то же конкретно с вами работал?
      – А как же, дорогой вы мой! – с облегчением вздохнул Коровьев. – Есть такой человечек. Малинов его фамилия. Слышали?
      – Генерал Дима? – улыбнулся Сомов.
      – Он, родимый. Дмитрий Яковлевич Малинов.
      – Ага… – Сомов что-то записал в блокнот. – Ну и…
      – Что – «ну и»? – не понял Коровьев.
      – Ну и почему вы украли сто восемьдесят миллионов?
      Какое– то время Коровьев еще улыбался. А потом заорал:
      – Да не крал я ничего! Я сам последние недели эту гадскую «Голден» искал, мы же в Тель-Авиве должны были такой фейерверк устроить – «Марс» и не снилось! А эти сволочи смылись. И вот теперь вопрос: кто их проверял, кто им помогал, кто их прикрыл?! Вот это выясните, дорогой вы мой Вадим Сергеевич.
      Сомов задумчиво звякал ложечкой в пустой чашке.
      – Вот я и говорил вам – не побоитесь? – мрачно понял молчание Сомова Коровьев.
      – Я ничего не боюсь, – сказал следователь. – Волков бояться…
      – Господи, Вадим Сергеевич, какие там волки? Волки – тьфу! Это люди! Это куда страшнее…

      Сообщение от агента поступило, когда нервы у всех уже были на пределе.
      «Ресторан „Палас-отеля“. Бабочка. Возле окна». Это все, что успел передать неведомый конспиратор.
      Через четыре минуты вертолет израильского спецназа доставил группу на крышу «Палас-отеля». Еще через сорок восемь секунд возглавляемые Турецким агенты спустились в лифте для обслуживающего персонала на второй этаж, оттуда по эвакуационной лестнице в сияющий благородным мрамором холл.
      Над конторкой рецепции замаячили вытянувшиеся от удивления физиономии портье.
      – Спокойно, господа! – во всеуслышание объявил Гарджулло. – Мы действуем по приказу правительства!
      – Ляффон и Вильсон, остаетесь здесь, прикрываете тыл. – Турецкий плечом навалился на ресторанную дверь, из-за которой приглушенно доносился скрипичный чардаш.
      «Если начнется перестрелка, – подумал он, – у девчонок будет больше шансов остаться в живых».
      – Вперед!…
      – Ни с места!
      – Руки на стол!
      – Куда, сучий потрох?
      – Пулю захотел получить? – истошно закричали парни, влетая в полузатемненное помещение ресторана.
      И этот крик действовал на посетителей и официантов похлеще автоматных очередей. Еще бы… Когда четверо вооруженных людей в камуфляжных костюмах и черных масках приказывают положить руки на стол и сидеть не шелохнувшись – тут волей-неволей подчинишься, от греха подальше.
      У стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что в ресторане игралась последняя сцена гоголевского «Ревизора» (в последнее время стало очень модно – ставить спектакли не в театре, а где-нибудь в другом месте), – от страха и неожиданности все замерли в неестественных позах, пораскрывали рты. На пол со звоном полетели нагруженные блюдами подносы…
      А предсказания Эммы Томпсон полностью совпали с действительностью. За дальним столиком, у окна, сидела сладкая парочка, симпатичная молоденькая блондинка и мужчина в белом костюме – вылитая копия фотоснимка: та же борода, тот же овал лица, тот же горделивый и чуть заносчивый взгляд. Безусловно, это был Ахмет Бустум, разве что постаревший на добрый десяток лет.
      – Это ограбление? – робко спросил один из официантов, оказавшийся в перекрестии автоматных прицелов.
      – Не мешайся под ногами, парень, – по-доброму сказал ему Барагин. – Уйди в сторонку.
      Зачем– то подняв руки над головой, официант бочком-бочком засеменил на кухню, а Гарджулло приставил ствол к виску Бустума и тихо произнес:
      – Рыпнешься, твоя башка разлетится на куски…
      – Я не понимаю… – сжимаясь от ужаса, заверещал бородач. – Что вам от меня нужно? Кто вас прислал? Делайте что хотите, только не убивайте! Кредитная карточка лежит во внутреннем кармане… Возьмите ее…
      – А ты когда-нибудь жалел тех, кого убивал? – Мамонтов стянул ему руки за спиной наручниками. – Теперь сам пощады просишь… Все вы такие, скоты! – Он уже хотел было оглушить Ахмета прикладом автомата, но Турецкий остановил его:
      – Жора, не надо! Если и мы будем действовать по их правилам!…
      – Да шлепнуть этого гада на месте!… – прорычал Гарджулло. – А найти свидетелей, что он оказывал сопротивление, не проблема.
      – Не трогать его, это приказ! – грозно произнес Александр. – Ведите его к машине.
      – А с бабой что делать? – спросил Барагин.
      – Ее тоже прихватим. Разберемся, кто она такая. – И Турецкий обратился к посетителям ресторана: – Господа, приготовьте документы. Не волнуйтесь, это всего лишь проверка!
      Ахмет выглядел настолько подавленным, что казалось, он вот-вот расплачется. Конечно же он не ожидал, что его схватят так молниеносно, не ожидал, что попадется так глупо.
      – Прекрасная работа, – приветствовал Реддвей Турецкого по возвращении в штаб. – Теперь тебе осталось раскрутить этого подонка. Имена, фамилии, адреса…
      – Я понимаю.
      – И не советую стесняться в выборе средств, – заговорщицки подмигнул ему Питер. – Добывай необходимую нам информацию любыми способами.
      – Пытки?
      – А почему и нет? Запомни, Александр, на карту поставлены жизни тысяч людей.
      – Я ни разу не пытал… – неуверенно пробормотал Турецкий.
      – А ты попробуй, – хлопнул его по плечу Реддвей. – В первый раз это всегда сложно, а потренируешься – вроде ничего.
      «По поводу пыток Реддвей, конечно, шутит», – подумал Турецкий почему-то с тоской. Нет, это не была тоска по скорым и однозначным решениям. Пыточные методы были отменены в свое время не столько из соображений гуманности, хотя и она имела место, сколько из стремления добиться истины.
      Боль лишает человека разума – это общеизвестно. Под пытками человек может сознаться даже в том, чего не совершал.
      Но и эти мысли наводили тоску на Турецкого.
      Как только раскрутилось дело, он почувствовал некий подвох в самом сочетании событий. Он еще не мог четко для себя определить, в чем этот подвох заключается, поэтому перетасовывал события и так и этак – пусто. Но сыскарская душа Турецкого так и ныла – ох, все тут нечисто, все тут с изнанкой, все – перевертыши.
      Даже то, что задание, которым они сейчас занимались, исходило с самой, как говорят журналисты, вершины политического олимпа, было неспроста. Конечно, терроризм – вопрос мирового значения, конечно, именно для борьбы с ним и была создана их команда. Но почему-то их не позвали на недавние громкие акты, а попросили сюда, в Израиль, где терроризм процветает и так же привычен, как ночь, где им вплотную и небезуспешно занимается израильская контрразведка. Зачем еще нужен здесь «Пятый уровень»?
      Турецкий, конечно, учитывал и тот возможный мотив, который был высказан ему и Реддвею, когда они получали задание:
      – Вы и так засиделись без дела, пора начинать…
      Но Турецкому этот мотив казался весьма зыбким, он-то ведь просто знал: ничего в этом мире не делается просто так. И чем легче кажется начало, тем сложнее будет финал.
      Первой допросили блондинку, в гражданском паспорте которой значилось – Мойра Перес. По словам Мойры, она познакомилась с Бустумом два дня назад, на презентации строительной фирмы «Ширак» в международном выставочном центре, но он представился иначе – просто Рашидом. Рашид пригласил ее отужинать в ресторан, но в тот день она пойти не могла, и они договорились перенести свидание.
      – А что в этом особенного? Не понимаю, в чем меня обвиняют.
      – Пока что вас никто и ни в чем не обвиняет, – успокоил ее Турецкий. – Что вы делали на презентации?
      – А какое это имеет значение?
      – Большое.
      – Меня привела одна подружка, она переводчица, была закреплена за делегацией французов.
      – Как зовут подружку?
      – Вот только не надо ее сюда вмешивать!
      – Позвольте нам самим разобраться, кого вмешивать, а кого – нет.
      – Ну прошу вас!… Умоляю! Она же не виновата, что Рашид положил на меня глаз!
      – Кто вы по профессии?
      – Я? – замялась Мойра. – В общем-то никто. Я еще учусь в колледже…
      – И вы явились на презентацию, чтобы хорошо провести время и, быть может, завести полезные знакомства?
      – Быть может, завести полезные знакомства, – опустив глаза, повторила блондинка.
      – Сколько вам лет?
      – Семнадцать… Будет…
      – Я еще раз повторяю, вы меня с кем-то спутали! – нервничал задержанный бородач. – Никакой я не Бустум! Я Рашид Тюркильмаз, генеральный директор строительной компании «Ширак»! Не знаю никакого Бустума! Я уважаемый всеми человек, спросите об этом кого угодно! Вы не имеете права устраивать этот мерзкий допрос! Я требую адвоката, и немедленно! Что вы мне тычете в лицо этот снимок? Это не я! Да, похож… Но не я, клянусь Аллахом!… Да меня вообще не было в Тель-Авиве, я прибыл сюда только на следующее утро после взрыва! Можете проверить, я летал по делам в Париж, останавливался в номере люкс отеля «Кемпински». Далась вам эта Мойра! Я уж не знаю, что она там натворила, мы с ней знакомы всего ничего. Впрочем, я подозревал, что с девчонкой не все чисто… Зачем вы меня фотографируете?
      – Это формальность, отнеситесь к ней спокойно. – Чем дольше Турецкий говорил с бородачом, тем тверже убеждался в том, что совершил ошибку. К сожалению, Эмма Томпсон все же не была волшебником…
      Пока шел допрос, ребята навели все справки. Выяснилось, что Рашид Тюркильмаз – вполне реальное лицо, имеет свой законный и очень прибыльный бизнес, ни разу не привлекался к суду, исправно платит налоги, два дня назад проводил презентацию своей фирмы, на которую съехался чуть ли не весь бомонд Тель-Авива.
      А вскоре в кабинет заглянул Джек Фрэнки. Покручивая пуговицу джинсовой рубахи, он свободной рукой поманил Турецкого.
      – Что у тебя? – Александр вышел в коридор и плотно прикрыл за собой дверь.
      – Только что отпечатали фотографию задержанного, и я сравнил ее со снимком настоящего Бустума.
      – Значит, этот не настоящий?
      – Ничего общего.
      – Но он же похож на Ахмета как две капли воды!
      – Вам просто хотелось, чтобы он был похож… – Фрэнки испытующе посмотрел в глаза Турецкому. – Обознатушки-перепрятушки, надо все начинать с начала…
      Снова вышли на агента, теперь он был несколько многословнее:
      – Он все еще там, – сказал по рации неопределенного пола человек. Дешифратор убирал какие бы то ни было отличительные признаки человеческого голоса.
      – Но мы тщательнейшим образом проверили всех посетителей, и среди них…
      – Человек, которого вы ищете, изменил свою внешность.
      – Опишите его.
      – Гладко выбрит, волосы каштановые, уложены на прямой пробор. Нос короткий и прямой. Здесь у него губы тонкие, злые, а теперь пухленькие и добродушные. Носит контактные темно-зеленые линзы. Выглядит на тридцать.
      И тут Турецкий явственно увидел перед собой молоденького официанта, который держал над головой трясущиеся от страха руки и спрашивал срывающимся тонким голоском: «Это ограбление?» Гарджулло шикнул на него, и парень засеменил на кухню. Ну конечно! Белый пиджак и галстук-бабочка – униформа официантов! Вероятно, именно он обслуживал столик Рашида и его новой знакомой, подливал им вино в красивые бокалы.
      К часу ночи в ресторане не осталось ни одного посетителя, засобирался и обслуживающий персонал. Тушили настольные свечи, использованные скатерти сбрасывали в корзины, уборщики подметали пол.
      – Клиент надевает плащ, – передали из автомобиля наружного наблюдения, припаркованного против ресторанных окон.
      – Не пропустите, – откликнулся Джек Фрэнки. – Остальные на местах?
      Девятнадцать агентов, перекрывавших все дороги и закоулки, ведшие от ресторана, подтвердили готовность номер один. Куда бы клиент ни направился, надежный «хвост» ему обеспечен.
      Начал накрапывать мелкий дождик. Официант вышел из дверей отеля под козырек, закурил и, натянув на голову плащ, заспешил к стоянке. Несколько минут он сидел в стареньком «форде», прежде чем выбросил окурок в окно и запустил двигатель.
      – Третий и Пятый, клиент движется в вашем направлении, – вел командование Джек, не отрывая взгляда от монитора. – Приготовьтесь. Одиннадцатый, доведите его до развилки и бросайте.
      Старенький «форд» остановился на перекрестке у светофора, пропуская переходившего дорогу пьянчужку. Дядечку мотало из стороны в сторону, он еле держался на ногах и, желая сохранить равновесие, даже уперся рукой в капот автомобиля.
      – Проходи, проходи, забулдыга! – прикрикнул на него водитель. – Алкоголик чертов!
      Затем он терпеливо дождался, когда вспыхнет зеленый свет, и покатил в сторону пригорода.
      – Маяк закреплен, – посмотрев ему вслед, пьянчужка поднес к губам левое запястье.
      – Одиннадцатый, не гоните так! – Джек ощутил, как по его виску скатилась струйка пота. – Мы теперь получаем четкий сигнал, он теперь никуда не денется! Пусть красный «шевроле» обойдет вас! Вот так, хорошо…
      Именно в этот момент Цахис взломал наконец мудреную защиту главного компьютера «Палас-отеля» и проник в директорию «Сотрудники». Через пару секунд из принтера выпорхнул бумажный лист с отчетливым портретом искомого официанта и скудной дополнительной информацией: «Бениамин Голдсмит, 29 лет. Проживает по адресу: площадь Габима, 17. Тел.: 3374598».
      – Бригаду на Габима! – закричал в микрофон Фрэнки и переключил канал: – Слухачи! Вам подвалило работенки! Быстренько подключитесь к этому номеру. Цахис, продиктуйте…
      Но «форд» упрямо двигался в противоположном направлении. Дабы не привлекать к себе внимания, «хвосты» менялись через каждые пятьсот метров.
      Преследование продолжалось до тех пор, пока клиент не пересек черту города. Как назло, шоссе в это позднее время суток было пустынно.
      – Всем отбой! – объявил Джек. – Теперь нам помогают ребята из НАСА. Только бы облака все небо не заволокли… Вызываю Турецкого!
      – Турецкий на проводе.
      – Он уходит к Рамат-Гану!
      – Ясно, вылетаем. Держи нас в курсе.
      Группа стремительно погрузилась в армейский вертолет, выкрашенный в цвета службы противопожарной безопасности, и взмыла над городом. За штурвалом сидел Марио Гарджулло. В его задачу входило лететь на максимальной высоте, чтобы на земле не было слышно шума лопастей.
      А американский «метеорологический» спутник, оснащенный мощнейшими приборами слежения, с периодичностью пятнадцать секунд выдавал Фрэнки увеличенное в миллионы раз изображение указываемого маяком участка.
      – Он свернул с главной дороги! Через четыре километра уткнется в тупик!
      – Что там? – сквозь помехи в наушниках пробивался голос Турецкого.
      – Что-то вроде нашего Беверли-Хиллз, райончик для богатеньких, сплошные особняки с бассейнами, асфальт шампунем моют! Въезд и выезд только по этой дороге! У вас есть минут семь-восемь!
      – Мы постараемся обогнать его! – И Александр хлопнул по плечу Гарджулло: – Садимся!…
      «Форд» проехал в конец улицы и припарковался у высокого белокаменного забора, который со всех сторон ограждал шикарный, выполненный под античную старину особняк. Его фасад украшали мощные колонны, у лестницы восседали мраморные львы. Сквозь плотные занавеси в окнах на самом верхнем, третьем этаже пробивался слабый свет.
      Официант вышел из автомобиля, приблизился к воротам, задрал голову к торчавшей над забором видеокамере и властно произнес:
      – Откройте. Это я.
      Через мгновение ворота бесшумно распахнулись.
      Поеживаясь от холода, он зашагал по идеально выметенной дорожке к особняку, когда его окликнули:
      – Господин, постойте!…
      Он медленно обернулся. Перед ним стояла худенькая, стройная девушка в легкомысленном, промокшем до последней нитки платьице. Пытаясь скрыться от дождя, она держала над головой полиэтиленовый пакет. Это выглядело так смешно и нелепо…
      – Кто вы такая? – разозлился официант. – Что вам от меня нужно?
      – Я поймала машину и попросила водителя отвезти меня в Хайфу, – клацая зубами, затараторила девушка. – У меня совсем не было денег, а он согласился бесплатно… Он мне показался таким интеллигентным и совсем не опасным, иначе бы я никогда к нему не села. Он был в очках… А едва мы отъехали, он начал ко мне приставать… Ну, я закричала, даже пришлось укусить его. Тогда он завез меня в эту дыру, выбросил из машины, да еще обозвал… Но вы не подумайте, я не какая-нибудь… Мне просто очень нужно в Хайфу, у меня там дедушка женится.
      – Дедушка женится? – непонимающе вскинул брови официант.
      – Не верите? – рассмеялась девушка. – Никто не верит! А это действительно так! Ему уже семьдесят девять, а его новой жене только-только тридцать исполнилось. Представляете, какая любовь?
      – Ничем не могу помочь.
      – Но я не прошу у вас денег! Только довезите меня до главного шоссе! Я даже не знаю, где нахожусь!
      – Простите, но у меня нет ни времени, ни желания возиться с вами. Обратитесь за помощью к кому-нибудь другому.
      – К кому?
      – Это меня не волнует. – И он быстрым шагом направился к особняку.
      – Ахмет!
      Конечно, все надеялись на то, что это был именно Бустум. Конечно, все ждали от него реакции на оклик, но никто и предположить не мог, что она окажется столь мгновенной.
      Затаив дыхание, Барагин держал его в прицеле снайперской винтовки и в любой момент готов был спустить курок, но Ахмет, резко крутанувшись на каблуках, выстрелил первым.
      Беспомощно раскинув руки, Марго отлетела за ворота и еще несколько метров кубарем катилась по мокрой земле…
      На какую– то долю секунды на Барагина нашел столбняк, и этого хватило Бустуму, чтобы в три прыжка преодолеть расстояние до лестницы.
      – Нас предали! – истошно кричал он. – Огонь! Открывайте огонь!
      Он не успел добраться до спасительной двери, Барагин залепил ему точнехонько в затылок. Ахмет сложился пополам и замер, ткнувшись головой в раскрытую пасть мраморного льва…
      Но на третьем этаже услышали предсмертный вопль своего вожака. Округу огласил звон разлетающегося вдребезги стекла, и из всех окон панически в разные стороны потекли нескончаемые ручейки трассеров.
      Гарджулло, Мамонтов и Турецкий ответили им слаженным трехствольным хором, после чего, заменив опустошенные рожки, выдали вторую арию.
      Противник заткнулся, но лишь на мгновение, требуемое для перезарядки. И снова потекли ручейки, но на этот раз более целенаправленно, заставив агентов серьезно укрыться за забором.
      – Что делать? Если мы полезем на рожон, они нас перебьют поодиночке! – Мамонтов пытался переорать визгливую болтовню автоматных очередей. – Нас шестеро, мы не сможем их взять в кольцо!
      – Кажется, уже пятеро… – Гарджулло растерянно наблюдал за тем, как Кати Вильсон оттаскивала Марго подальше от простреливаемого участка, как переворачивала ее на спину, вынимала из накладного кармашка брюк шприц, наполненный противошоковым препаратом, и всаживала иглу в плечо…
      К счастью, специальный пуленепробиваемый материал, из которого было сделано платье, сдержал удар. Пуля прошила его насквозь, но, потеряв убойную силу, застряла чуть выше левой груди.
      – Я жива?… – Марго приоткрыла глаза.
      – Жива, жива! – По щекам Вильсон катились крупные слезы. – Мальчики, она жива!
      – Будто огромный шмель укусил, – морщилась от неожиданно нахлынувшей на нее боли Марго.
      – Потерпи, милая. – Кати уже обхватывала пулю лапками пинцета. – Сейчас тебя такой шмель укусит, какого ты в жизни не видывала…
      – Что у вас там происходит? – Реддвей выхватил у Фрэнки наушники. – Турецкий, немедленно доложить!
      – Мы накрыли их гнездо! Но подобраться пока не можем!
      – Почему? Какие проблемы, черт бы вас побрал!
      – Они в укрытии, а мы на открытом пространстве! Путь к особняку один – через ворота! Перелезать через забор – значит становиться живой мишенью! У них целый арсенал! Поливают, как из шланга! Тут никакие хитрости не помогут!…
      – Придумайте что-нибудь! – взмолился Питер. – Подмога уже вылетела! Ни один гад не должен улизнуть, это вы поняли?
      – Поняли!…
      – Выполнять!…
      – Есть! – Вырубив рацию, Александр с размаху забросил ее в кусты. – Легко устроился, тыловая крыса! Каждый может сидеть в теплом бункере и давать ценные указания, много ума не надо!
      – Видели, как я его снял? – дико хохотал подбежавший к ним Барагин. – Первым же выстрелом!
      – Успокойся! – схватил его за грудки Гарджулло. Он вдруг заметил, что Николай уже находится на той грани, которая отделяет исполняющего воинский долг офицера от обыкновенного убийцы.
      – Чего мы ждем? – с трудом сдерживался и Мамонтов. – У каждого из нас по гранате в подствольнике. Долбануть залпом, поджарить их всех, как грешников в аду!
      – И тем самым отрезать все концы? – Турецкий перезарядил свой автомат и щелкнул затвором. – Нельзя! Все, что угодно, но только не это!
      – А что ты предлагаешь? Переть напролом?
      Турецкий закинул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, несколько раз глубоко затянулся и, положив ладонь на плечо Барагину, произнес:
      – Коля, многое будет зависеть от тебя. Ты должен будешь нас прикрыть. А мы, как правильно заметил Жора, попрем напролом.
      – Это безумие… – прошептал Мамонтов.
      Ответный шквальный огонь велся из пяти черных оконных квадратов. Как в биатлоне – пять мишеней, которые надо поразить на одном дыхании. Раз промахнешься – штрафной круг. Но жизнь ведь не спорт. В жизни штрафным кругом не отделаешься…
      – Я готов! – решительно произнес Барагин, прилаживая к снайперской винтовке автоматный рожок.
      Он взял в прицел правое крайнее окно. Пуля легла в самый его центр, и чья-то темная неясная фигура отчаянно дернулась, всплеснула руками, безжизненно перекинулась через подоконник.
      – Вперед! – Турецкий со всех ног бросился через лужайку, а вслед за ним сорвались с места Мамонтов с Гарджулло.
      Они бежали, низко пригнувшись к земле, пораженные единственной мыслью-вирусом – только бы достичь «слепой» зоны, только бы добраться до дверей.
      А Николай давил и давил на спусковой крючок, резко переводя ствол винтовки с окна на окно и не позволяя обитателям особняка высунуться хотя бы на мгновение. Лишь когда краем глаза заметил, что ребята, целые и невредимые, взбежали по лестнице, он покинул позицию, откатился в сторону и еще долго потом лежал на спине, тяжело дыша и матерясь на чем свет стоит. Такого нервного перенапряжения он никогда прежде не испытывал…
      Первый этаж, представлявший собой огромный сплошной холл, был чист – Турецкий, Мамонтов и Гарджулло ощупали лучиками лазерных прицелов каждый его уголок.
      Прикрывая друг друга, они осторожно поднялись по винтовой лестнице на этаж выше и оказались в начале длинного коридора, вдоль которого тянулись два ряда дверей.
      – Кажется, здесь нет ни души… – проговорил Георгий. – Нас бы уже давно встретили…
      – Нет, тут что-то не так. – Марио по-кошачьи двигался по коридору. – Это похоже на ловушку…
      – Без паники, – сказал Турецкий. – Тут радоваться надо. Разве плохо, когда в нас не стреляют?
      – Плохо… Уж лучше бы стреляли… – Мамонтов распахнул ногой первую дверь и, держа автомат в вытянутой руке, ласточкой влетел в комнату.
      Но меры предосторожности оказались напрасными – помещение сияло пустотой и голыми стенами, в нем не было и намека на какой-нибудь предмет мебели. Георгий поднялся, потер ушибленное при падении колено и в сердцах сплюнул:
      – Дикари, мать их! Мне бы такой домишко, я бы из него конфетку сделал!
      Похожая картина обнаружилась и в других комнатах, совершенно неприспособленных для жилья. Даже в ванной и туалете вся сантехника была с корнем выворочена, из пола торчали обрубки железных труб.
      Была у особняка и еще одна странность, заключавшаяся в отсутствии лестницы, которая должна бы связывать второй и третий этажи. Пустячок, но как люди Бустума забрались под крышу?
      – Не знал, что эти звери умеют летать, – Гарджулло удивленно оглядывался. – Какого черта? Ничего не понимаю! Объясните же кто-нибудь!…
      – Здесь где-то должна быть скрытая панель. – Турецкий прошел в конец коридора и начал прощупывать стену.
      – Какая еще панель?
      – Управление лифтом. Наверняка на третий этаж поднимается лифт.
      Над их головами вновь проснулись затихшие было автоматы, заухали, застрекотали.
      – Проснулись, голубчики… – смачно сплюнул на пол Гарджулло.
      – Так и есть! – воскликнул Турецкий.
      – Осторожно! – Мамонтов опасливо рассматривал кнопку, вделанную в стену и сливающуюся с ней по цвету. Тонкая работа – если не искать целенаправленно, то случайно заметить этот маленький кругляшок невероятно сложно. – А вдруг они ее заминировали?
      – Двум смертям не бывать, – проговорил Александр и, прежде чем Георгий с Марио успели его остановить, надавил пальцем на кнопку.
      И в следующий момент за их спинами раздался короткий зуммер. Они резко обернулись, вскинули автоматы. Ложная тревога, коридор был по-прежнему пуст.
      – Я же говорил, не надо было к ней прикасаться! – взволнованно произнес Георгий. – Что это пискнуло?
      – Сейчас выясним. – Александр заглянул в ближнюю комнату, после чего поманил к себе товарищей. – Полюбуйтесь, последнее чудо техники…
      Прямоугольный кусок стены бесшумно отъехал вглубь, и в образовавшейся пустоте вдруг начали тускло перемигиваться лампочки.
      – Ха, это же шахта! – будто не веря своим глазам, глуповато улыбнулся Гарджулло.
      Лифт недвижно завис между этажами.
      – Кажется, он сломан… – задрав голову, проговорил Турецкий. – Быть может, шальная пуля перебила какой-то кабель.
      – Так вот почему они не спускаются! – наконец дошло до Мамонтова. – Хотели уберечь себя от непрошеных гостей – и сами же оказались в клетке!
      – Тихо! – поднял руку Гарджулло. – Слышите?
      Из шахты доносились приглушенные мужские голоса. Говорили по-арабски.
      – И что теперь? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Мамонтов.
      – Торопиться нам некуда, – пожал плечами Турецкий. – Пропустить мы их не пропустим – единственный выход через эту шахту.
      – Братцы, подкрепление прибыло! – Рация Марио разразилась радостным барагинским воплем. – Человек двести на бронетранспортерах! Они уже окружили особняк со всех сторон, ждут вашей команды!
      – Передай им, пусть еще подождут, – поднес рацию к губам Турецкий.
      – Только не вздумай и ее расколотить, – предупредил его Гарджулло.
      – Сколько? Пять минут? Десять?
      – Я дам сигнал. А пока попробую провести с этими милыми ребятками нравоучительную беседу. – Александр вернул рацию Марио, после чего сложил ладони рупором и прокричал по-арабски: – Эй, вы! Бросайте оружие и с поднятыми руками подходите к окнам! В вас не будут стрелять!
      Чей– то хриплый голос ответил сверху что-то гадкое, но что именно -не разобрать, можно было только догадываться.
      – Хватит разыгрывать из себя смельчаков! Чего вы добиваетесь? Смерти? Вы ее получите, если немедленно не…
      Турецкий вынужден был оборвать свою речь на полуслове и отскочить от шахты – сверху начали стрелять. Несколько пуль с визгом пробили насквозь дно лифта.
      – Странно, что они не догадались сделать это раньше, – хмыкнул Гарджулло. – При большом желании этот лифт можно было бы раздолбать в щепки. А с виду вроде как железный…
      – При большом желании можно было и с крыши спрыгнуть, – уточнил Мамонтов.
      – Однако же не спрыгнули…
      – Вот именно. Почему? Боятся, что их всех почикают?
      – Так ведь в любом случае почикают…
      Прикрываясь широкими бронированными щитами, солдаты медленно, но верно сжимали вокруг дома плотное кольцо, приближались к его стенам все ближе и ближе. Осажденные отчаянно отстреливались, но что толку? Пули отскакивали от брони.
      – Даю вам пять минут на размышление! – объявил по громкоговорителю Беркович. – Через пять минут вы будете уничтожены!
      – Куда они так спешат? – недовольно проворчал Мамонтов.
      – Это они нас предупреждают, мол, выходите, сами справимся, – предположил Гарджулло.
      – Вызови Берковича, – попросил Турецкий.
      – Беркович на связи! Ребята, вы свое дело сделали, теперь пришел наш черед! Выходите, мы вас прикроем!
      – Какой у вас план?
      – Будем брать штурмом.
      – Но нам нужны живые люди, иначе вся операция потеряет смысл!
      – Кто-нибудь да выживет, – резонно заключил Беркович.
      – И как не зауважать этих фанатиков? – вполне искренне проговорил Марио. – Против них бросают целую армию, а им хоть бы хны!
      – Точно, как в фильмах про партизан, – продолжил его мысль Турецкий. – Я, когда маленький был, жутко любил такие фильмы смотреть. Особенно жалко было, когда последний оставшийся в живых партизан обматывал себя гранатами и якобы выходил сдаваться в плен. А потом подрывал себя вместе с фашистами.
      Не сговариваясь, Георгий и Марио многозначительно посмотрели на Александра.
      – Обматывались гранатами? – тихо переспросил Мамонтов.
      – И подрывали себя вместе с фашистами… – Глаза Гарджулло расширились. – Тебе это ничего не напоминает?
      – Черт побери… – присвистнул Турецкий. – Еще как напоминает! Уходим, быстро! Полковник, вы слышите меня? Отводите людей!
      – Что? Не понял! – чуть не поперхнулся Беркович. – Что вы сказали? Повторить команду!…
      – Уводите людей, и подальше! – кричал в рацию Турецкий, съезжая по перилам винтовой лестницы на первый этаж. – На сто метров! Нет, на пятьсот!…
      – Если у них там столько же взрывчатки, сколько было в том грузовике, – Мамонтов мчался последним, едва поспевая за друзьями, – то нам все равно кранты, даже если мы будем бежать быстрее Бена Джонсона!…
      Они выскочили на мраморную лестницу и, размахивая руками, бросились прочь от дома.
      – Ребята, бросайте свои железки и валите отсюда! – пытался втолковать изумленным солдатам Гарджулло, безбожно смешивая иврит с идишем. – Сейчас здесь будет Хиросима и Нагасаки, вместе взятые!…
      – Я – Турецкий, Турецкий! – вторил ему Александр. – Я приказываю вам покинуть территорию!…
      И военные (в основном почему-то молоденькие девушки), осознав наконец, что происходит, бросились врассыпную к спасительным воротам.
      – Откуда здесь столько баб? – изумился Марио, когда они выбежали за забор.
      – Очнись, приятель! У них же воинская повинность! – ответил Георгий.
      – Они что, совсем очумели? А детей теперь мужики рожают?
      – Куда? Назад! – верещала голова Берковича, выглядывавшая из люка бронетранспортера. – Кто позволил? Я вас всех под трибунал!…
      Он ловко соскочил с брони и решительно двинулся навстречу панически бегущей толпе, но не успел сделать и двух шагов, как лицо его озарилось яркой ядовито-желтой вспышкой и чудовищная сила сшибла его с ног.
      К счастью, никто из военных даже не пострадал, хотя взрыв имел вид весьма впечатляющий. Крышу особняка сорвало и подбросило высоко в небо, а на ее месте вырос лохматый гриб на широкой огненной ножке.
      Террористов разнесло буквально на куски. Останки одного из них (тазобедренный сустав и часть грудной клетки) были обнаружены в полукилометре от эпицентра.
      И все же удалось выяснить, что в момент взрыва на третьем этаже здания находились пятеро членов воинствующей националистической группировки «Исламский джихад» (подробные досье на каждого хранились в картотеках и компьютерных файлах главного полицейского управления Израиля и Моссада).
      Шестой труп не был опознан. Эксперты лишь смогли установить, что это был европеец, о чем свидетельствовал маленький участок необгоревшей кожи, который чудом сохранился на левой голени убитого…
      Последние секунды записи разговоров террористов оставили еще одну загадку. Кто-то вдруг сказал фразу по-русски. Что-то про счет…
      – Откуда здесь русский? – соображал Турецкий вслух, имея в виду европейца-террориста.
      – А вы здесь откуда? – спросил Гарджулло.
      – Резонно, – согласился Реддвей.

      – Плохо, плохо, очень-очень плохо… – Питер Реддвей бродил по кабинету взад-вперед, как тигр по клетке. – Они нас просто кинули, эти арабы хреновы.
      – Но они ведь все погибли, – робко возразила Марго, сидящая на диване и со страхом наблюдающая за тихим гневом начальства. – Больше они не будут…
      – Погибли! – Полковник американской армии грохнул кулаком по столу так, что подскочил телефонный аппарат. – Тем и кинули, что погибли. Ни связей, ни заказчика – ничего. Все вместе с ними к Аллаху улетело.
      – А может, и не было никакого заказчика? – тихо спросила девушка. – Ведь «Исламский джихад» не взял на себя ответственности за взрыв. И этот Ахмед Шах тоже там не состоял. Ну, собралось несколько фанатиков, кальяну обкурились и…
      – Не было заказчика? – Он зыркнул на нее так, что она подскочила, прямо как телефонный аппарат. – А каким ветром занесло к ним этого европейца? Как они смогли организовать такую сложную операцию и не наследить? И почему решили взорвать именно гостиницу, где шел конгресс? Любители обычно какой-нибудь ресторан выбирают или машину начинят тротилом возле американского посольства. Не-ет, у этих все было организовано. Ну где там этот Марио с результатами экспертизы? Его только за смертью посылать. Джека ко мне позови, чего он там возится со своим компьютером! Тоже мне, сега-мега-драйв нашелся! Писатель хренов!
      Джек прибежал через десять минут после того, как ему позвонили. Тихо проскользнул в дверь и присел на краешек дивана рядом с Марго, будто искал у нее защиты.
      – Ну как?! – рявкнул полковник, как только заметил его присутствие. – Узнал что-нибудь?
      – Не-а, – мотнул головой он. – Не узнал. Вся документация по поводу дома, в котором их накрыли, утеряна, откуда они достали глицерин, тоже непонятно. Машина была угнана накануне ночью. Ни одной ниточки они нам не оставили.
      – Хорошо работают, гады, – вздохнул полковник. – А ты говоришь, любители. Мне бы таких любителей в команду вместо вас, засранцев.
      – Но ведь погибли они, а не мы, – обиженно возразила Марго. Она была героиней. И могла возражать начальству.
      – Да. Это тоже верно, – нехотя согласился полковник. – Все остались при своих, можно сказать, интересах. С чем приехали, с тем и уедем.
      Марио с результатами судебно-медицинской экспертизы и досье на террористов вернулся только к вечеру.
      – Ну что? – закричали все хором, как только он появился на пороге. – Есть что-нибудь?
      – Троих вычислили, – сказал он, устало плюхнувшись в кресло. – Там так трупами воняет, что я думал, сознание потеряю…
      – Маме пожалуешься! – резко перебил его Реддвей. – Кто они?
      – Одного звали Омар Хият. – Лицо Марио стало серьезным. – Двадцать восемь лет, араб. Бывший уголовник, сидел за нарушение паспортного режима и нападение на израильского военнослужащего. Освободили три месяца назад. Второй – некто Хасан Шариф. Этот вообще пацан, семнадцать лет. В прошлом году закончил медресе в секторе Газа. Скорее всего, там его и накачали. Нужно будет досконально проработать эту версию. Должны же они где-то ковать свои кадры.
      – Про версии потом поговорим! – прервал его рассуждения полковник. – А пока выкладывай факты. Нечего тут из себя умного строить.
      – Третий – Расул Агбан. Он-то и есть профессиональный террорист. Моссадовцы как узнали, что он копыта откинул, кипятком писали от радости. На нем поджог военной базы, несколько нападений на мирных жителей, провалившийся взрыв в торговом центре и попытка захвата заложников в аэропорту. Шесть лет в международном розыске как особо опасный преступник. Несколько раз моссадовцы устраивали на него покушения, но он все время ухитрялся уходить. В последний раз они думали, что он погиб – взорвали дом, как только он в него вошел. Оказался жив. Вернее мертв, но это не их заслуга.
      – Когда остальных обещают? – спросил Реддвей, выхватив у Марио папку и пробегая глазами результаты экспертизы. – Нам они все нужны не позднее завтрашнего утра. И больше всех этот белый. Как он к ним затесался?…
      – С белым самая большая проблема. – Гарджулло развел руками. – Все тело обгорело, вы же знаете. Лицевая часть черепа очень пострадала, сейчас ее просто по кусочкам собирают. Барагин еще там. Даже не знаю, как он этот запах терпит.
      – Ну что, теперь можно? – нетерпеливо спросил Барагин, когда эксперт, проводивший медико-криминалистическую экспертизу, аккуратно приклеил к черепу очередной осколок кости. – Можно его сканировать?
      – Подождите, молодой человек, – урезонил его маленький сморщенный старичок в белом халате. – Вы спешите, как на похороны собственной тещи, дай ей Бог дожить до ста лет.
      – Я еще не женат, – улыбнулся Николай.
      – Тем более… – Старик подцепил пинцетом очередной осколок и обмакнул его в клей. – Тем более. Когда женитесь, тогда узнаете, что никуда спешить не нужно, жизнь ваша уже закончится, не к обеду будет сказано.
      Николай уже давно понял, что с этим пожилым экспертом лучше не спорить, потому что на каждое его слово тот найдет десять, если не больше.
      – Ладно, вы клейте, а я пока в лабораторию ДНК сбегаю.
      – Вот-вот, молодой человек, – забубнил старичок себе под нос, – сбегайте, сбегайте. Вам, молодым, все кажется, что, если не бежать, ничего не успеешь. А я вам скажу по большому секрету, как родному, что…
      Но того, что старик хотел поведать Николаю, как родному, Барагин уже не услышал, потому что выскочил из кабинета и помчался по лестнице в химико-биологическую лабораторию.
      – Есть, есть ваши результаты! – приветствовала его лаборантка, как только он влетел на этаж. – Сделали, как просили.
      – Спасибо вам огромное! – Коля чмокнул ее в приятно пахнущие губы и выхватил из рук дискету. Девушка раскраснелась, хотела что-то сказать, но Коля уже скрылся в лифте.
      – Алло! – закричал он в радиотелефон, как только взяли трубку. – Это кто? Давайте мне Джека, быстрее! Есть для него работка.
      – Это Турецкий! Что там у тебя? Его опознали?
      – Нет пока! Есть только формула ДНК. Но это уже кое-что. Пусть подскакивает сюда, хватает результаты и пропускает их через компьютер!
      Фрэнки примчался через час, когда на небе уже появились первые звезды. За это время старик успел рассказать Коле про свою красавицу внучку, которая еще учится в школе, а уже так играет на скрипочке, что все соседи на нее не нарадуются, и про негодяя зятя, который по три месяца пропадает, а потом заявляется домой без единого шекеля, зато в новой дорогой одежде, съедает все запасы за несколько дней, а потом опять уезжает.
      – Ну где твои результаты? – спросил Фрэнки прямо с порога. – Давай попробуем из них хоть что-нибудь выжать.
      Барагин бросил на стол дискету.
      – На, пробуй. Если не получится, то остается только одна надежда – на череп.
      Пропускать эту маленькую формулу через огромный банк данных было делом не одной минуты. Таких формул в банке содержится несколько миллионов. И к тому же обладателя этой ДНК может и не быть в банке данных, и тогда вся работа пойдет насмарку.
      – Сколько на это уйдет времени? – поинтересовался Коля, заглядывая в экран монитора через плечо Джека.
      – Часов шесть, не меньше, – ответил тот, сосредоточенно бегая глазами по бесконечным таблицам. – Сначала нужно проверить все банки МВД, ФСБ, СВР, потом Интерпола, ФБР, ЦРУ, НАТО, потом все госпитали, какие только есть, потом посольства, фирмы, у которых есть свои данные, и так далее. Но совсем не обязательно, что…
      – Обязательно, – застонал Барагин, – понимаешь, обязательно. Ну должно же нам повезти, как ты считаешь?
      – Один, два, три, четыре, пять… – монотонно забубнил Фрэнки, бегая курсором по экрану. – Вот так я считаю. А ты как?
      – Перестань шутить! – обиделся Коля.
      – А ты перестань мешать мне работать… Хотя мне нравится, что ты впервые высказал не мрачное пророчество… Что такое? – Джек вдруг удивленно посмотрел на Колю и заерзал в кресле. – Не может быть.
      – А что случилось? – насторожился Барагин.
      – Вот посмотри, – ткнул пальцем в монитор Фрэнки. – Сходится?
      – Что сходится? – не понял Коля.
      – Остолоп хренов, вот эти две графы сходятся или нет? Эта и вот эта.
      – Ну… – Графы действительно сходились один в один. – Это что, мы их вычислили – так быстро?
      – Не совсем. – Джек развел руками. – Что-то я здесь не понимаю. Такого не может быть.
      – В каком смысле? – насторожился Коля.
      – Вот посмотри. У каждой ДНК есть свой владелец. – Фрэнки направил мышку на одну из позиций. – Вот: Стерл Джек, сороковой год рождения, проживает в Ливерпуле, Джон Леннон стрит, дом шесть. А это Эшли Барбара. Тоже Ливерпуль, пятьдесят девятый год рождения.
      – Ну а наш подопечный кто? – спросил Коля.
      – На, читай. – Джек нажал на кнопку.
      Но вместо имени и адреса на экране высветились какие-то странные значки.
      – И что это значит? – Барагин вопросительно посмотрел на компьютерщика.
      – А это значит, – объяснил Джек, – что информации об этом человеке нет.
      – Как это – нет? – удивился Барагин. – Она что, зашифрована? Ты не можешь взломать код?
      – Я же сказаля: нет информации… – начал злиться Джек.
      – А эти значки? Это же наверняка какой-то шифр.
      – Никакой это не шифр. – Парень вздохнул. – Просто саму позицию уничтожить нельзя. Она будет храниться в банке двести пятьдесят лет со дня поступления. Но можно запросто исправить имя, фамилию, адрес. Ведь переезжают же люди с места на место, женятся, разводятся. Значит, кто-то просто влез в банк и стер все данные, а вместо них написал вот эту лабуду. Но это ничего. Мы сейчас запросим у них дату внесения ДНК. – Он набрал команду. – Ага, вот. Шестое мая восемьдесят девятого года. Теперь посмотрим список пациентов на этот период. Это у нас больница святого Патрика в Уганде, правильно?
      – А я откуда знаю? – пожал плечами Барагин, заранее зная, что ничего не получится. – Странно, что русскому делать в Уганде? Челнок он, что ли?
      И действительно, список пациентов тоже ничего не дал. Там, в отделении тропических болезней, за тридцать девятым номером сразу шел сорок первый.
      – И тут стерли, гады! – ругнулся Джек. – Ну ничего, может, попробовать выписку?
      – А-а, молодые люди, – послышался за спиной голос старика. – Получайте своего красавчика. Выглядит он великолепно, Боже меня упаси так выглядеть на свадьбе моей внучки Цилечки.
      – Так, ты давай выцарапывай все, что только сможешь, – сказал Барагин Джеку, выхватив череп из трясущихся рук старика, – а я побежал его сканировать. Мне обещали за два часа все сделать.
      Через два часа фотография погибшего действительно была готова. Как только Барагин влетел в кабинет, Фрэнки закричал:
      – Его зовут Дэвид Тэлбот. Он англичанин.
      – Как – англичанин? Как ты вычислил? – удивился Барагин.
      – А эти дураки забыли изъять его из графы выписки. Я тут сопоставил фамилии тех, кто ложился, и тех, кто выписался или помер, и одна оказалась лишней. Наверняка имя вымышленное, но вот его роспись и в гостинице, и в аэропорту. Вдруг кто-нибудь его запомнил? Месяц, и мы его точно вычислим.
      – А хочешь посмотреть, как он выглядел? – Барагин бросил на стол его фотографию.
      Джек, даже не посмотрев, вогнал снимок в компьютер и стал прокручивать его по всем параметрам, пока не выскочила какая-то странная надпись – «Информация засекречена, срочно выключите ваш персональный компьютер!!!».
      – А это еще зачем? – возмутился Барагин, прочтя послание. – Не надо нам ничего выключать.
      – Может, и не надо. – Джек, то и дело поглядывая на часы, начал лихорадочно бегать пальцами по клавиатуре.
      Но компьютер вдруг вырубился сам. А когда его включили снова, он оказался пустым. Вся информация была стерта.
      – Что же случилось? – удивился Коля. – Может, ты не на ту кнопку нажал?
      – Да пошел ты… – Джек вдруг вскочил из-за стола, схватил ноутбук и со всей силы шарахнул его об землю. – Поехали к полковнику, может, он подскажет…
      Реддвей долго рассматривал снимок, внимательно слушая рассказ ребят.
      – Англичанин? Дэвид Тэлбот, говоришь? – переспросил он.
      – Да, – кивнул Коля.
      – Уганда, восемьдесят девятый год?
      – Май месяц, – добавил Джек.
      Полковник посмотрел на всех присутствующих и торжественно сказал:
      – Ну что, ребята, можно нас поздравить. Правда, пока не знаю с чем.
      Все удивленно посмотрели на полковника. А Реддвей взял со стола снимок, разорвал его пополам и добавил:
      – Мы имеем дело не с русской мафией. Мы имеем дело с МИ-5, с британской разведкой.
      – А почему вы так решили? – тихо спросила Марго после короткой паузы.
      – По нескольким причинам. А главная из них – именно в апреле – мае восемьдесят девятого года МИ-5 проводила в Уганде одну из широкомасштабных операций. Операция тогда чуть не провалилась, потому что один из связных заболел острой формой тропической лихорадки и угодил в госпиталь на пару недель. А поскольку имя нашего подопечного пытались вычистить из списков, я и подозреваю, что он – тот самый агент. Имя его, конечно, вымышленное, но это уже мало что значит.
      – И что же нам теперь делать? – спросил Гарджулло и обернулся почему-то к Турецкому.
      Александр посмотрел на всех присутствующих, вздохнул и тихо сказал:
      – Не знаю. Вот теперь уже точно не знаю…
      Но сам отметил про себя, что тоска его потихоньку отступает, хотя мысли по-прежнему не за что было зацепиться…

      Это когда живешь за границей, кажется, все так просто – убрать улицы, подстричь газоны, чуть-чуть подкрасить фасады домов и – вот тебе настоящий Запад.
      Но стоит пройти по гармошке терминала, показать паспорт мрачному пограничнику и выйти в зал Шереметьевского аэропорта, как эти мысли улетучиваются моментально.
      И видишь ты, что улицы никогда не будут убраны, что фасады домов никогда не покрасят, а газоны… Да что там говорить – наши газоны у них могут называться пустырями, помойками, выжженной землей или даже экологической катастрофой, словом, как угодно, но только не газонами.
      Ты еще какое-то время по инерции улыбаешься всем встречным и поперечным, как это принято во всем мире, еще рассыпаешь вокруг себя бесконечные – «простите», «будьте добры», «пожалуйста», но вот тебя толкнули разок, второй – и ты уже тоже расставляешь локти пошире, несешься как угорелый, кричишь:
      – Шеф, в центр!
      – Стольник, не много будет? – спрашивает окультуренный таксист. Собственно, весь его сервис в этом полувопросе и разместился.
      Солонин не так быстро прошел дорожку от вальяжного европейца до суетливого москвича, поэтому улыбнулся таксисту:
      – Сто тысяч?
      – Сто баксов, не много? – Таксист улыбнулся Солонину в ответ, но уже довольно презрительно.
      Вот и все, дорожка кончилась.
      – Ты че, охренел? – спросил Солонин.
      – Пошел ты…
      Автобусов до Москвы не ожидалось в ближайшие минут сорок. Солонин заскучал. Но платить половину своей дневной зарплаты за двадцать минут езды – это было выше его сил.
      – Кто на Москву?! Быстро садимся!
      Из подкатившего «Икаруса» выглядывала веселая физиономия водителя.
      Столпившиеся на посадке пассажиры рванулись к приветливо открытым дверям. Надо сказать, иностранцы проявили вдруг вполне российскую прыть.
      Через пять минут чудо венгерского автобусостроения было забито под завязку. И тронулось с места довольно шустро.
      – До аэровокзала – двадцать тысяч! – объявил приветливый водитель и ткнул пальцем в коробку из-под обуви, прилепленную к приборной доске клейкой лентой.
      Солонин понял, что ни о каких билетах и речи быть не может. Краем глаза он заметил, что и некоторая часть пассажиров отнеслась к оплате адекватно – то есть денег водителю не передала.
      Солонин деньги отдал, но почему-то порадовался за «зайцев».
      «Икарус» выкатил на Ленинградку и, поминутно тормозя в московских пробках, стал пробираться к центру.
      Иностранцы уже вовсю щелкали и вжикали по сторонам своими фото-и телекамерами, Солонин же переживал последний разговор с Турецким – еще с армии осталась дурацкая солдатская мудрость: приказы обсуждаются только в сторону их наилучшего исполнения.
      Он, наверное, уже в сотый раз за последние несколько часов пожал плечами – ну что ж, расследуем этого бывшего гэбэшника, как бишь его там – Цирева. Ужасная фамилия. И вроде бы циник, и вроде жесткая циновка…
      Автобус тормознул так, что несколько стоящих в проходе пассажиров кубарем укатились прямо к водителю.
      Только в этот момент Солонин сфокусировал свое внимание на окружающем и понял – они почему-то в лесу.
      В открывшуюся дверь довольно спокойно вошли ребята с автоматами наперевес, лица – под масками.
      – Спокойно, граждане, проверка документов, – скучным голосом сказал один из них. – Приготовьте паспорта.
      Солонину уже все было ясно, и теперь он соображал, как выпутаться из этой совершенно дурацкой ситуации. Ну надо же, в первый же день, да что там – в первый же час! Хорошо встречаешь, родная земля!
      – А это у вас что? Не положено столько багажа везти в нищую страну, – отбирали у очередного иностранца его вещички ребята без лиц. «Шутники…» – холодно отметил Солонин.
      Иностранцы тоже поняли, что их элементарно грабят, но возмущаться не решались, услужливо отдавая свои пожитки и кошельки.
      До Солонина оставалось всего два ряда.
      Он встал, стараясь выглядеть похилее, шагнул навстречу безликому и по-интеллигентски плюнул ему в лицо.
      – Вы негодяй! Вот вы кто! – тонким голосом воскликнул он.
      Безликий двинул Солонина кулаком в лицо, Виктор заскулил, согнувшись в три погибели.
      – Ах ты, падла, нападаешь на милиционеров! – уже вовсю дубасил Солонина оплеванный.
      Виктор исхитрился вынырнуть из-под него и плюнуть в лицо другому.
      Двоим в узком проходе бить одного было несподручно.
      Солонина схватили за шиворот и поволокли к выходу.
      По дороге он оплевал третьего и четвертого.
      Ну как они могли устоять, чтоб не двинуть хорошенько поганому хиляку по печени!
      – Мочи его, старшой! – хрипел первый оплеванный. – Чтоб другим неповадно было! Мочи его!
      – Спокойно, Толя, спокойно, – отвечал басовитый старшой. – Давай его выволакивай.
      Краем глаза Солонин увидел мелькнувшие в руках старшого наручники. Это было совсем некстати.
      Если защелкнут еще в автобусе – будет туговато.
      Худшие опасения Солонина сбылись. Наручники ему сцепили как раз в двери. И тут же двинули сапогом в спину – Виктор наконец поцеловал родную российскую землю.
      Сердобольные иностранцы ахнули – они ждали страшной развязки. Они даже о чем-то просили бандитов.
      Вставать Солонину теперь было ни к чему.
      Первого оплеванного он двинул ногой в промежность – тоже, кстати, солдатская мудрость.
      Тот охнул и осел. Для остальных его приседания были непонятны. Они даже не заметили короткого движения Солонина.
      И этой короткой паузы хватило, чтобы Виктор двумя ногами подсек еще двоих, а пока они грузно валились на землю, сбил у них ритм сердца ударами в грудь.
      Оставшийся старшой хотел было отпрыгнуть, дернул руку к затвору автомата, но Солонин уже взлетал на ноги и ударом головы вышиб у безликого зубы.
      Ключики от наручников он нашел сразу, потому что вовремя проследил, как старшой сунул их в нагрудный карман.
      Кино, которое устроил Солонин, показалось иностранцам весьма увлекательным. Они дружно зааплодировали Виктору, а тот из-за шума оваций чуть не пропустил опасность – водитель подкрался сзади и уже замахнулся монтировкой. Солонин почувствовал лишь движение воздуха, вовремя дернул головой, но монтировка задела-таки ухо и больно ударила в ключицу.
      Виктор почти вслепую махнул рукой с неснятым наручником, тот захлестнулся на горле водителя. Рывок – и улыбчивый шофер валялся на земле.
      Наручников у бандитов хватило как раз на то, чтобы всех уложить в проходе автобуса безопасным грузом.
      – Без паники, пожалуйста, – сказал Виктор по-русски, по-английски и по-французски.
      Но особой паники и не было. Пассажиры смотрели на Солонина не как на избавителя, а как на инопланетянина. Мрачно так смотрели.
      Он нырнул на шоферское место и повел автобус к ближайшему отделению милиции, которое, впрочем, еще надо было найти.
      Вот как раз этот вояж Солонина в Москву не был согласован ни с каким заметным руководством.
      Хотя, разумеется, Константин Дмитриевич Меркулов связался с Турецким и попросил прислать дельного парня, который не завязан с российскими правоохранительными органами. Нужен был толковый агент-одиночка. Не обещал Меркулов никакого прикрытия для прибывающего Солонина именно потому, что не хотел огласки. Да, с некоторых пор доверять нашим правоохранительным органам стало, как бы это помягче выразиться, не совсем надежно.
      Турецкий, к сожалению, понимал осторожного Меркулова. Но понимал и другое – никакие опасности Солонину не грозят – поедет, расспросит кого нужно и вернется. Дело казалось безобидным. Он теперь привыкал воевать не со стариками, к тому же покойными, а с молодыми зубастыми беспредельщиками.
      Солонин, разумеется, этих размышлений не знал, когда вел тяжелый «Икарус» по Москве. Он и сам считал, что задание его до обидного простое…

      Франция – самая опасная страна с точки зрения автомобильных катастроф. Ежегодно на ее дорогах гибнут десятки тысяч людей, как водителей, так и пешеходов. Прямые и идеально гладкие автобаны позволяют развивать немыслимую скорость, отсюда все напасти… Бывают трагедии, когда в одной аварии сталкиваются сотни машин…
      Это был типичный несчастный случай. Новенький «рено» несся по трассе Париж – Брюссель. Стрелка спидометра подрагивала на отметке 150.
      За рулем сидел Анри Делетр, рядом с ним – его жена, двадцатисемилетняя Агнешка Лябушински. Незадолго до этого они поссорились, Агнешка не хотела объяснять мужу, почему ей срочно понадобилось отправиться в Гронинген. Вообще-то Делетр редко интересовался делами своей благоверной (он был очень занятым человеком, сутками мог пропадать на своей работе), а тут вдруг приспичило. Зачем да почему? К тому же женщина намеревалась ехать в Голландию одна.
      Она клялась, что никакого любовника у нее нет и в помине. Он верил, но все равно настаивал – с чего это вдруг в Гронинген? Какие такие срочные дела?
      Она ударилась в слезы – нет времени на разъяснения, это очень долгая и запутанная история, а выезжать надо немедленно…
      – Расскажу по дороге, – пообещала она.
      Из– за липкого тумана видимость была почти нулевая, а тут еще ливень начался, «дворники» едва справлялись с мощным потоком воды. Анри пробовал сбавить скорость, но Агнешка подгоняла его.
      – Милый, мы опоздаем! Это будет ужасно!…
      Она начала свой рассказ с самого начала. Говорила медленно, с трудом подбирая слова, – нужно было следить, чтобы ложь удачно сочеталась с правдой. Конечно же она не могла поведать мужу всей правды.
      Делетр слушал молча, не перебивая. Он был поражен и растерян. Оказывается, у его жены было две жизни… Как же так? Ему казалось, что у них никогда не было секретов. Он мельком подумал о том, что развод сейчас крайне нежелателен, времени таскаться по судам нет. Но и жить вместе – уже невозможно…
      При подъезде к Валансьену их вдруг ослепила встречная машина, Анри инстинктивно ударил по тормозам, при этом резко вывернув руль. «Рено» не понял этого маневра, заюлил, норовя завалиться на правый бок. Через несколько метров дорога сворачивала влево, но непослушный автомобиль продолжал на бешеной скорости лететь по прямой.
      Лишь к утру окружной полиции при поддержке службы спасения удалось подобраться к искореженной груде металла, которая еще прошлой ночью была новеньким «рено». Останки автомобиля застряли на глубине шести метров, в размытой дождем расселине, вокруг которой раскинулась болотная топь.
      Альпинисты долго прилаживали металлические тросы, прежде чем «рено» с помощью крана удалось выволочь на поверхность.
      Водитель и пассажирка были мертвы. С невероятным трудом несчастных освободили из железной ловушки…
      – Как это могло произойти? – спрашивал старший инспектор полиции у патрульного, который первым оказался на месте происшествия.
      – Водитель не справился с управлением, автомобиль вылетел с шоссе, кубарем прокатился по склону…
      – Невероятно. До шоссе не меньше полукилометра!
      – Так ведь скорость огромная…
      Трупы бережно уложили в брезентовые чехлы, погрузили на носилки. Реанимационный автомобиль ждал на грунтовой дороге, метрах в двухстах от расселины, ближе подъехать было невозможно.
      – Наше вмешательство, как я понимаю, не потребовалось? – мрачно пошутил санитар, поднимая заднюю дверь.
      – Тебе никто не запретит сделать этой милашке искусственное дыхание рот в рот, – в тон ему отозвался один из полицейских, указывая на чехол с телом женщины. – Правда, сделать это будет сложно, у нее вместо лица затылок.
      – Вы уже связались с родственниками? – выглянул из окошка врач. – Когда они приедут за телами?
      – У потерпевших не оказалось при себе документов, – развел руками полицейский. – Вернемся в участок, сверим по компьютеру номер автомобиля, тогда и…
      – Немедленно сообщите нам! – сурово посмотрел на него врач.
      – Да-да, конечно…
      Чехлы прочно закрепили ремнями на тот случай, если по пути встретится ухаб и автомобиль хорошенько тряхнет.
      Двигатель запустился с полуоборота, и через несколько секунд понурые полицейские скрылись из вида.
      – Мама жутко хотела, чтобы я получил медицинское образование, – стягивая белый халат, проговорил Гарджулло. – И сейчас я окончательно понял, что она была не права. Это не мое призвание.
      – Я пока не могу понять, – выруливая на магистраль, задумчиво произнес Барагин, – почему она поехала вместе с мужем? Значит, он был в курсе?
      – Корнюшон об этом ничего не говорил… – «врач» Джек Фрэнки вынул из-под сиденья ноут-бук и примостил его на своих коленях.
      – Странно, да? Тут что-то не так.
      – Разберемся, не гони волну.
      – И куда они неслись сломя голову? – не унимался Барагин.
      – Надо побыстрей отделаться от этой парочки. – Марио расстегнул «молнию» на одном из чехлов и брезгливо поморщился. – В самом деле затылок вместо лица…
      – Отъедем подальше, свернешь в лесок, – сказал Фрэнки Николаю.
      – Хорошо…
      Они захватили с собой всего две лопаты, но Гарджулло и Барагин сумели выкопать глубокую могилу за каких-то пять минут, в то время как Джек проник в компьютерную картотеку главного полицейского управления, отыскал в ней номер, принадлежавший «рено» Анри Делетра, и изменил в этом номере всего-то одну цифру. После этого установить личности погибших в автокатастрофе под Валансьеном практически невозможно. Таким образом, Агнешка Лябушински и Анри Делетр «сохранили» себе жизни…
      Турецкий вышел на связь в тот момент, когда трупы уже уложили в могилу и начали засыпать землей.
      – Джек, отзовись. Ты слышишь меня?
      – С добрым утречком, – Фрэнки надел наушники. – Как успехи?
      – Успехами и не пахнет, а вот проблемы появились…
      Осведомителя называли Корнюшоном. Занимая мелкий пост во французской службе УОТ (управлении охраны территорий), он вот уже десять лет работал на Питера Реддвея, но из-за невозможности доступа к секретным материалам значился как «неперспективный». И вдруг от него поступило, казалось бы, мало что значащее сообщение – некая Агнешка Лябушински (внутренняя кличка – Лидо), тайная сотрудница УОТ, якобы вышла на связь с английской разведкой МИ-5. Известно, что УОТ установил круглосуточный контроль за Лидо в целях выяснить, каким образом осуществляется эта связь и каковы причины, по которым стороны заинтересовались друг другом.
      Однако для Реддвея и его людей эта информация значила очень многое. Наконец-то появилась реальная возможность запустить в МИ-5 своего агента. Впрочем, сама английская разведка интересовала «Пятый уровень» постольку поскольку. Вообще-то они должны были даже сотрудничать. Однако одно из подразделений МИ-5 уже давно и успешно было самым настоящим охранным агентством «Марс». А эти ребята сотрудничать никак не собирались. Впрочем, ни одна государственная разведка никогда с охотой своими секретами не делилась. Французы, которым, казалось бы, следовало помогать «Пятому уровню», делиться информацией, молчали, как египетские сфинксы. Вот и пришлось Реддвею и Турецкому разрабатывать небезопасный, рискованный, но необходимый план проникновения в МИ-5, а точнее, в его подразделение, обслуживающее «Марс».
      Но для этого необходимо было перехватить Лидо, допросить ее, после чего на какой-то срок вывести из игры, выпустив на арену ее двойника. Роль копии Лидо отводилась Маргарет Ляффон. Нельзя сказать, что она походила на француженку польского происхождения как две капли воды. Но гримеры, парикмахеры и визажисты, а также разработанные технической лабораторией специальные накладки, способные скорректировать фигуру, свели их различия к минимуму. Внимательно просматривая видеозаписи скрытой слежки, которая велась за Лябушински, Маргарет пыталась скопировать ее походку, движения рук, тональность и манеру разговора и, безусловно, делала в этом успехи.
      Операция прорабатывалась самым тщательнейшим образом в обстановке строжайшей секретности, но элементарный случай, как это часто бывает, все изменил. Лидо погибла…
      – Нет худа без добра… – изрек Питер на закрытом совещании, которое состоялось через четверть часа после того, как Барагин и Вильсон доложили о трагических последствиях автокатастрофы (они неотступно следовали за «рено» от самого Парижа). – Да, мы теперь не имеем возможности получить хоть какие-нибудь сведения от Лидо, зато полностью контролируем ситуацию… Надо срочно запускать Ляффон в дело.
      – Рано, она еще не готова, – заметил Турецкий.
      – А другого момента не будет!
      – Но стоит ли вообще продолжать операцию, когда у нас на руках минимум информации?
      – Я привык полагаться на свою интуицию. А она подсказывает, что англичане встревожатся молчанием Лидо и сами высунут нос из норы.
      – А если пройдет несколько месяцев? – терзался сомнениями Турецкий. – Ляффон ведь должна будет вести жизнь Агнешки Лябушински, а у той – работа, друзья, родственники, знакомые! Это все равно что я сейчас буду выдавать себя за вашего сына.
      – Значит, нужно самим отыскать выход на МИ-5 и постараться сделать это как можно быстрее!
      – Не забывайте о ребятах из УОТ. Наверняка, они не останутся в стороне.
      – Наверняка… – Реддвей постучал по столу кончиком карандаша. – Впрочем, тут ничего нельзя предугадать. Действуйте по обстановке.
      – Быть может, все-таки следует дать отбой? Понимаете, что Маргарет очень сильно рискует…
      – Мы все рискуем.
      – Но она рискует своей головой!
      – А вы сделайте так, чтобы этот риск был сведен к нулю, понятно? – начинал закипать Питер. – Прикройте Маргарет, страхуйте ее во всем, не сводите с нее глаз! Неужели я должен все это объяснять?… Вы – опытные агенты, а ведете себя, как мальчишки, которых только что записали в кадетскую школу!
      – Разрешите выполнять?
      – Выполняйте!…

      «М– да-а-а, -только и оставалось сказать Солонину, – м-да-а-а…»
      Отделение милиции он нашел довольно быстро, как только вернулся на Ленинградку. Даже кто-то из пассажиров помог.
      Вышел героем, толкнул обшарпанную дверь и сказал дежурному:
      – Принимайте груз.
      …Потом сто раз порадовался, что пассажиры не бросили его, все до единого приехали в отделение. Милиционеры вошли в автобус, подняли с пола безликих, сняли с них маски и наручники. И бережно-бережно проводили в недра отделения.
      Иностранцы решили было, что в России полиция такая гуманная. Солонин и сам удивился, но тут вышел к нему старший лейтенант, заместитель начальника отделения, поманил пальцем в свой кабинет, запер дверь на ключ и тихо сказал:
      – Ты откуда такой шустрый?
      Солонин промолчал.
      – Документы! – гаркнул старлей.
      Солонин показал паспорт.
      – Ты знаешь, козел хренов, что сорвал плановую операцию по выявлению поставщиков наркотиков?! – орал старший лейтенант.
      А Солонин холодно отметил, что голос его очень похож на голос старшого. Солонин тогда впервые подумал: «М-да-а-а…»
      И порадовался, что пассажиры не разошлись.
      – Ты умеешь забывать плохое? – спросил старшой.
      – Умею, – кивнул Виктор.
      – Так вот забудь дорогу в этот район.
      «Шутник, – снова отметил Солонин, – юморист, так его перетак!»
      – Если еще раз увижу тебя на моей территории, – прошипел старшой, – считай, это будут последние минуты твоей жизни. Понял?
      И старший лейтенант сплюнул в урну красной слюной.
      Сначала Солонин отправился в клинику и просмотрел истории болезней нескольких пациентов доктора Фридмана. Все это с помощью личного обаяния, улыбки, комплиментов, которыми так обделены медсестры. Потом отправился искать самого доктора.
      Семена Семеновича Фридмана Солонин нашел на даче в городке художников, что возле метро «Сокол». Это вообще удивительное место. Вдруг посреди шума и гама, пыли и выхлопных газов – тихий уголок природы, дачные улочки с названиями – Репина, Врубеля, Левитана…
      Он был из породы тех евреев, которые ведут себя грубовато и независимо, не стесняясь пятого пункта. Широкоулыбчивый, грубоватый – ни слова без матерка, – гостеприимный, разговорчивый, с подвижными тонкими руками и, что нетипично для этого «пункта», сильно пьющий.
      Не особенно даже поинтересовавшись, кто такой Солонин, откуда и зачем, затащил его в дом, усадил на кухне и тут же достал из холодильника заиндевевшую бутылку «Абсолюта».
      Дом был старый, деревянный, с почерневшими балками перекрытия на потолке. Впрочем, они придавали помещению характер мужской, охотничий, средневековый.
      – Я ведь раньше в Склифе работал, – тут же начал рассказывать Фридман, – вот где сюжеты были – обхохочешься. Представляешь, приходит к нам как-то мужик, а на голове доска.
      Фридман смачно хрустнул соленым огурчиком.
      – Что, почему, как? Оказывается, шел мимо стройки, сверху доска и свалилась. Вот с такенным гвоздем! – Семен Семенович развел руки, как заправский рыбак. – И этот гвоздь мужику прямо в голову. Но так удачно, мозг не задел, только черепушку пробил.
      Семен Семенович налил по второй.
      Ловко опрокинул в себя, крякнул и снова хрустнул огурчиком.
      – Ну что, сделали операцию. Сначала, слышь, пилили доску, потом вынимали гвоздь. Через неделю выписался! А?! Не, жизнь, твою мать, сплошной ребус! – вдруг закончил он грустно.
      – Я хотел спросить про Георгия Карловича Цирева, – напомнил о цели своего визита Солонин. – Что там случилось?
      – Да что случилось – ласты склеил мужик. Да и то сказать, твою мать, вот такая язвища! – Он снова по-рыбацки развел руки. – Я сам операцию делал. Вроде на поправку пошел, а потом раз – и лапти на полку, твою мать… – весело закончил Фридман. Он потянулся за бутылкой.
      – А кто-нибудь к нему приходил, разговаривал? – Честно говоря, Солонин не знал, что и спрашивать хирурга. Турецкий был уж слишком лапидарен. Приказал ориентироваться по обстановке. Собственно, главное было узнать, как скончался гэбэшник Цирев.
      – Да нет, вроде никаких посетителей. Он только с соседом по палате все трепался. Да ты его знаешь – Малинов Дмитрий Яковлевич. Не слышал разве? Ну, твою мать! Этот же человек политику у нас делает. Какая-то темная лошадка. Но везде первая.
      Фридман опрокинул третью стопку.
      Солонин уже изучил историю болезни Цирева, все было так, как говорил Фридман. Неожиданное кровотечение – и летальный исход. С картой Малинова он тоже ознакомился – тот лежал на каком-то профилактическом осмотре. Собственно, больше спрашивать у Фридмана было нечего. Хотя тот так и горел желанием что-нибудь рассказать.
      – А как он вообще был? Ну, человек какой?
      – Хреновый был человек, – сразу подхватил Фридман. – Дерьмо засохшее. Мой папашка когда-то по делу врачей-отравителей проходил. Так вот его такой же из дому уводил. У них, знаешь, твою мать, что-то в глазах… говнистое-говнистое…
      – А как он в вашу клинику попал?
      – Твою мать! «Вашу»! Да была б она моей! Я б тебя не тут принимал, а в Барвихе где-нибудь. Как попал? Как они попадают? Говнял человек всю жизнь, вот ему за это и награда – чистый горшок!
      Солонин подумал, что тяга к фекальным метафорам и сравнениям у Фридмана, очевидно, профессиональная. Как-никак всю жизнь в чужих желудках копаться…
      – А перед смертью он ничего не говорил? – задал совсем уж литературный вопрос Виктор.
      – Ага! Исповедовался он мне, твою мать! – хохотнул Фридман. – Хрипел он перед смертью, как поросенок. Впрочем, я самой смерти не застал. Что я, нянька ему? Там сестры есть.
      Солонин понял, что Фридман питает к Циреву, даже покойному, какую-то генетическую ненависть. Он эту ненависть понял.
      Не понял только одного – на кой черт его послали в Москву?

      Куранты католического собора пробили три раза, когда красный «рено» въехал во двор П-образного кирпичного дома старой постройки и остановился у первого подъезда. С момента смерти Агнешки и ее мужа прошло всего полтора часа, их тела еще не были обнаружены, а «официальное возвращение домой» уже состоялось.
      – Выходи из машины и поднимайся в квартиру, – сказал Турецкий.
      – А ты?… – дрожащим от волнения голосом спросила Маргарет.
      Александр многозначительно приложил палец к губам и кивнул в сторону микроавтобуса с затемненными стеклами и спущенными шинами, который вот уже третьи сутки был припаркован неподалеку от входа в магазин нижнего белья, занимавшего весь первый этаж здания.
      – Прошу тебя, не задерживайся. – И Маргарет, выскочив из автомобиля, быстро зацокала каблучками по асфальту.
      Ливень не затихал, и она в долю секунды вымокла до нитки, а ее волосы, превратившись в ужасное макраме, прилипли к щекам.
      Турецкий дождался, пока Ляффон скроется за парадной дверью, и дал задний ход. Нужно поставить «рено» в подземном гараже, а оттуда есть прямой ход к лифтам.
      – Доброй ночи, мадам Лябушински, – встрепенулась задремавшая было за конторкой консьержка.
      Ее признали! Значит, все хорошо, все идет по плану.
      – Доброй ночи, Жюстин.
      – Ну и погодка сегодня… Льет как из ведра!…
      – И не говорите. – Повернувшись спиной к консьержке, Маргарет вдавила кнопку, и лифт, по закону подлости, отозвался приглушенным грохотом с верхнего этажа.
      – Осмелюсь спросить… У вас что-то случилось?
      – Почему вы решили?
      – Ну, вы с мужем так спешили, что даже забыли со мной поздороваться…
      – Мама Анри позвонила, ей стало плохо с сердцем, давление поднялось…
      – Во всем магнитные бури виноваты. У меня, знаете ли, тоже сегодня голова тяжелая. И как теперь поживает мадам Делетр?
      – Ей значительно лучше. Кстати, сейчас сюда прибудет наш лечащий врач. Пожалуйста, пропустите его.
      Наконец– то подошел лифт, и Маргарет поднялась на седьмой этаж. Ей вдруг сделалось жутко -лестничная клетка совершенно не освещалась. А если ее уже поджидают в этой кромешной тьме? Ляффон затаила дыхание, прислушалась. Как громко колотится сердце…
      Выключатель оказался на уровне плеча, надо было только пошарить рукой по стене. Вспыхнул яркий свет. Квартира Агнешки была направо по коридору.
      Маргарет уже вставляла ключ в замочную скважину, когда краешком глаза заметила на дверном косяке мигающую красную лампочку.
      – Джек, отзовись…– прошептала она, с силой надавливая на клипсу. – Кажется, у нас проблемы…
      – Что такое? – в ухе зазвучал обеспокоенный голос Фрэнки.
      – Здесь сигнализация. Почему меня не предупредили?
      – Ч-черт! Дай мне двадцать секунд!…
      Брелок со звоном полетел на пол. Маргарет зажала сумочку под мышкой, присела на корточки, но брелок долго «не находился».
      – Путь свободен! – облегченно выдохнул Джек. – Все оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Вперед, Марго. Главное – ничего не бойся.
      Оказавшись в квартире, Маргарет первым делом зашторила все окна. Плотно зашторила, чтобы ни одной, даже самой крохотной, дырочки не осталось. Затем прошла в ванную комнату, вынула из сумочки пластмассовую мыльницу и аккуратно положила ее на стеклянную полочку. Мыльница как мыльница, ничего особенного, если не считать спрятанного внутри специального приборчика, который создает мощный электромагнитный фон и тем самым нейтрализует все подслушивающие устройства в радиусе тридцати метров.
      В прихожей раздалась трель механического звонка – кто-то несколько раз повернул заплесневевшую от древности голову бронзового льва, прикрепленного к наружной стороне двери. Ляффон прильнула к глазку. В коридоре стоял незнакомый мужчина с изрытым багровыми шрамами лицом и держал в поднятой руке огромный пистолет. Маргарет зажмурилась что есть силы, встряхнула головой и снова посмотрела в глазок. Чего только не померещится от страха… Ей улыбался Турецкий…
      – Не терять времени, – стягивая пальто, суматошно проговорил он. – За работу, Риточка, за работу.
      – С чего начать?
      – Ты начинай с гардероба. – Александр вынимал из принесенного с собой чемодана бумажный сверток. – Обращай внимание на каждую мелочь, рассматривай со всех сторон каждую бирочку!
      Они должны были отыскать хотя бы микроскопическую зацепочку, которая помогла бы им распутать весь клубок сложнейших загадок, ребусов и шарад.
      Квартира состояла из пяти комнат – гостиной, двух спален (для хозяев и гостей), кабинета господина Делетра и чего-то вроде маленького зальчика для развлечений, напичканного всевозможной аудио-и видеотехникой.
      Предстояла гигантская работа, с которой бригаде из восьми человек можно было справиться через сутки. А их всего двое – Маргарет и Александр. Значит, минимум четыре дня, но у них не было столько времени. Тогда как повезет… А почему бы и нет? Надеяться не вредно.
      Маргарет распахнула створки платяного шкафа и невольно ахнула от восхищения. Одних бюстгальтеров у Агнешки было не меньше полусотни! Да каких расцветок!… От интригующих, пикантных иссиня-черных до слюнявых, романтически бледно-голубых!…
      – Не отвлекайся… – хмыкнул из коридора Турецкий. Он медленно ходил вдоль стен, держа в вытянутой руке миниатюрный эхолот, искал пустоты. – Зря я посоветовал тебе начать с гардероба…
      Глупо надеяться, что профессиональный агент (а мадам Лябушински была агентом опытным, со стажем) выставит все свои секреты напоказ. Если уж хозяин квартиры ничего не знал о «хобби» собственной женушки, что уж говорить о посторонних. Впрочем, роль Анри Делетра в этой пьесе до сих пор не была ясна. Вполне возможно, что он тоже каким-то образом был завязан с УОТ. К слову, Корнюшон обещал разобраться с этим вопросом в самое ближайшее время.
      Закончив с гардеробом и не обнаружив в нем ничего интересного (кроме бюстгальтеров), Ляффон принялась за книги. Книги, книги, книги… От их количества рябило в глазах. Вероятно, господин Делетр был знатным библиофилом и любил почитать на досуге.
      Маргарет снимала с полок фолианты, брошюры, альбомы, учебники, пособия, энциклопедии, словари, толстые журналы в мягких обложках, толстые журналы в твердых обложках и листала, листала, листала… Через два часа на подушечке большого пальца ее правой руки вырос огромный волдырь.
      – И почему до сих пор не придумали машинку для автоматического переворачивания страниц? – закатив глаза к потолку, страдальчески произнесла она. – У меня уже слюны не хватает!
      – Что-нибудь обнаружила?
      – А как же! Вот, например… – Она раскрыла книгу в дорогом переплете. – Оноре де Бальзак, полное собрание сочинений, том третий, семнадцатая страница. Невооруженным глазом видны круглые отпечатки темно-коричневого цвета. По одной из версий это кофе, молотый, сорта арабика. Какой-то неряха поставил сюда чашку.
      – Я даже догадываюсь, кто этот неряха, – улыбнулся Александр.
      – Я тоже. Он лежит сейчас с открученной головой в кювете под Валансьеном.
      – Мрачно, Рита, – нахмурил брови Турецкий. – И не смешно.
      – Жаль, что тебе не нравится черный юмор. – Марго посмотрела на Турецкого прищуренными глазами, от чего у того чуть-чуть закружилась голова.
      – Я вообще против всякого проявления расизма.
      Дальнейшей пикировки не последовало – эхолот впервые подал признаки жизни, пронзительно запищав.
      – Ну-ка, ну-ка, – Александр присел на корточки. – Кажется, под плинтусом что-то есть.
      Вооружившись отверткой, он сковырнул державшие плинтус гвоздики и просунул пальцы в аккуратное отверстие, похожее на мышиную норку.
      Боясь двинуться с места, Маргарет сжала кулачки и трижды поплевала через левое плечо, как когда-то ее учил Мамонтов.
      – Ну что там?
      – Бумаги…
      – Не порви!
      – Легко сказать… – по-стариковски ворчал Турецкий, бережно вытаскивая из дыры туго свернутый рулон. – Но если это то, о чем я думаю, то нам с тобой невероятно повезло.
      Он осторожно, будто неразорвавшуюся бомбу, перенес рулон на стол.
      – Скреплено веревкой… У тебя должны быть маникюрные ножницы.
      – В сумочке.
      – Неси же!…
      Маргарет сбегала в прихожую за косметичкой, и через несколько мгновений Александр дрожащей от волнения рукой перерезал веревку. Рулон развернулся так резко, словно внутри него была заложена пружина…
      На столе лежали четыре порнографических журнала садо-мазохистской направленности. С обложек, размахивая плетками, бесстыже глядели обнаженные девицы.
      – Признайся, ты думал именно об этом? – Маргарет не в силах была скрыть разочарования.
      – Не может быть! – Турецкий быстро проглядывал страницу за страницей. – Извращенец чертов!…
      – Ты пока развлекайся, а я делом займусь. – Оставив Александра наедине с голыми девицами, Ляффон вернулась к книжным стеллажам.
      …К началу седьмого утра они перерыли вверх дном три из пяти комнат – безрезультатно. Но еще оставались кабинет и видеозал.
      – Не возражаешь, если я прилягу на часок? – Ноги Ляффон подкосились, и она тяжело повалилась на широкую двуспальную кровать. – Сил нет… Третьи сутки не сплю…
      – Отдохни, – разрешил Турецкий, укладываясь рядом с Маргарет и машинально прощупывая перину. Он сам уже был в полуобморочном состоянии, но вкалывать себе транквилик не спешил – это самая крайняя мера.
      – Так странно, – пробормотала Ляффон. – Еще совсем недавно на этой кровати лежали другие люди… Они занимались любовью или просто спали, не важно. Важно, что теперь их нет, а на их месте лежим мы. И никто не знает об этой подмене…
      – Подумай о чем-нибудь другом, – посоветовал Александр.
      – А я вообще ни о чем не думаю, как-то само собой получается.
      Турецкий повернулся к ней, коснулся ладонью ее плеча. Удивительно, он общается с Маргарет уже столько времени, но только сейчас узнал, как прелестно мягка и нежна ее кожа…
      – Ты чего? – Ее голос вмиг превратился из полусонного в настороженный.
      – Ничего… – Он обхватил ее за талию, крепко прижал к себе. – Зябко…
      – Не надо было тебе рассматривать эти дурацкие журналы.
      – Они здесь ни при чем, – нелепо оправдывался Турецкий. – Я просто в образ вживаюсь.
      – В какой еще образ?
      – Твоего мужа.
      – На господина Делетра ты совсем не похож. Я сказала консьержке, что ты мой лечащий врач.
      – Вот как? Хм… В таком случае, я попрошу вас раздеться. Больная, не упрямьтесь. Вы недавно получили огнестрельное ранение, и мой долг осмотреть ваши молочные железы на предмет предотвращения заражения.
      – Не стоит утруждать себя. Это мой единственный здоровый орган. Впрочем, нет… Есть еще один, но я вам о нем не скажу.
      – Так покажите! Я же врач! Я должен проверить!
      – Саш, а если серьезно? – Маргарет плавно вильнула телом, и теперь ее губы были в опасной близости от губ Турецкого. – У тебя сейчас кто-нибудь есть?
      – В каком смысле?… – опешил Александр. Его явно смутил столь резкий переход от шутки к…
      – В прямом.
      – Нет…
      – С ума сойти… И у меня нет… – Она как-то жалобно смотрела в его глаза. – Вот мы целыми днями бегаем, прыгаем, подтягиваемся на перекладине, стреляем по движущейся мишени, выслеживаем, гоняемся за какими-то подонками, по первой же команде летим на другой конец света, а жизнь-то проходит! Она пролетает мимо, Сашенька! Неужели ты не чувствуешь?
      – Я имею право не отвечать на этот вопрос, – выпалил Турецкий и смутился больше прежнего. – Чувствую… Но что делать? Работа такая…
      – От работы коровы дохнут, – совсем невесело улыбнулась Маргарет. – Кажется, так у вас говорят?
      – Кони от работы дохнут, кони. Запомни раз и навсегда.
      – А знаешь, на что ты похож? На бронежилет. От тебя все отскакивает… Есть люди, которые впитывают в себя, а есть – от которых все отскакивает… Все без толку, как ни пытайся… И как бы ты сейчас ни уговаривал себя, все равно не решишься меня поцеловать. Потому что это не вписывается в схему. – И она снова прищурилась.
      – Дура ты, Ритка, – прошептал Турецкий. – Какая же ты дура…
      Она мягко подалась вперед, приоткрыла рот и… в прихожей затрезвонил телефон. Да так громко, будто его положили в эмалированное ведро.
      Маргарет и Александр подскочили на кровати как ужаленные. Вся романтика мгновенно улетучилась, и на ее место вернулась реальность…
      – К сожалению, мы очень заняты и подойти к телефону не можем, – из автоответчика доносился жизнерадостный голос хозяина квартиры, – так что оставьте свое сообщение после сигнала. Мы вам обязательно перезвоним.
      – Мсье Делетр, возьмите трубочку! – заверещала какая-то женщина. – Мсье Делетр, ну что же вы? Мсье Делетр! Машина уже выехала, она будет у вас через пятнадцать минут! Если вы опоздаете к открытию выставки, то сами понимаете… Не мне вам объяснять… Мсье Делетр! Только потом не говорите, что я плохо работаю и что меня надо увол…
      Время, отпущенное на передачу сообщения, истекло.
      – Открытие выставки… – повторила Маргарет. – Машина будет через пятнадцать минут.
      – В ванную, быстро, – скомандовал Турецкий. – Намочи голову и надень халат.
      – Что за выставка-то? Какая еще выставка? – сбрасывая на ходу платье, недоумевала Ляффон. – Кажется, это какая-то подстава…
      – Джек, отзовись. – Александр вставил в ухо «жучок»-передатчик. – Ты слышишь меня?
      – С добрым утречком. – Фрэнки было плохо слышно, мешали радиопомехи. – Как успехи?
      – Успехами и не пахнет, а вот проблемы появились. Выясни, куда должен был сегодня отправиться наш общий друг.
      – Постараюсь.
      – У нас мало времени.
      – Сколько?
      – Максимум десять минут.
      К подъезду подрулил розовый «кадиллак», еле втиснувшись в крошечное пространство между тротуаром и детской площадкой.
      – Интересно, как он будет разворачиваться? – Маргарет глядела в окно, чуть раздвинув занавески.
      Она уже была в полной боевой готовности, будто только что проснулась и приняла утренний душ, обернув голову пушистым полотенцем-чалмой.
      Водитель терпеливо ждал выхода мсье Делетра, время еще позволяло.
      Предстоящий вояж хозяина квартиры был для группы полнейшей неожиданностью, это направление даже не прорабатывали. И тем самым допустили серьезную ошибку.
      Фрэнки отозвался через восемь минут.
      – Есть! Черт побери, ну и работенку ты мне задал! – возбужденно тараторил он. – Легче проникнуть в компьютерную сеть Пентагона, чем выяснить, какая красотка солирует нынче в «Мулен руж»! Но кое-что я накопал. В десять ноль-ноль в большом зале Академии искусств состоится открытие выставки абстрактной живописи. Анри Делетр – один из ее учредителей. Сейчас туда съезжается вся элита. Спонсирует эту хренотень «Рено», а информационную поддержку осуществляет министерство культуры и «Канал-плюс». Так, что еще?…
      – Остальное не важно. Спасибо тебе, Джек. Отбой.
      – Он идет сюда! – Маргарет инстинктивно отшатнулась от окна.
      – Кто?
      – Шофер!
      – Только без паники. – Турецкий схватил ее за плечи.
      – А может, просто не открывать, затаиться?
      – Нельзя. Мы должны как-то объяснить отсутствие Делетра, чтобы его не ждали и не искали. Объяснить убедительно… Он был слишком обязательным и ответственным человеком…
      Водителем был молодой чернокожий парень в ослепительно белой и до картонности выглаженной сорочке. Ему частенько доводилось перевозить в своем «кадиллаке» высокопоставленных особ, так что выглядел он весьма импозантно, а во взгляде даже сквозила надменность.
      – Добрый день, мадам, – профессионально улыбнулся он, заглядывая в приоткрытую дверь. – Я могу видеть господина Делетра?
      – А вы, простите?… Ах да, с выставки… – Рассеянно глядя куда-то вдаль, Маргарет торопливо запахнула на груди халатик, чем не могла не привлечь внимание парня. – Анри говорил мне, что многого ждет от сегодняшнего дня. Но так уж распорядилась судьба…
      Водитель выжидающе поднял брови.
      – Он не ночевал здесь. Ни вчера, ни позавчера… Вы понимаете? – И сама же ответила, тоскливо махнув рукой: – Ничего вы не понимаете… Вы слишком для этого молоды…
      – Мадам, выставка открывается через сорок минут, – парень смущенно переминался с ноги на ногу, – и если я не доставлю мсье Делетра…
      – Я не знаю, где сейчас мсье Делетр, – голосом безутешной вдовы проговорила Ляффон. – И не хочу знать! Прошлым вечером его видели в одном злачном местечке с какой-то смазливой девицей. Он был вдрызг пьян… Седина в бороду, бес в ребро… – Она страдальчески улыбнулась. – Кто бы мог подумать!
      – А вы его жена? – с сочувствием спросил шофер.
      – Уже не знаю. Обычно жена не спит одна в холодной постели и не терпит таких унижений. – Маргарет поскребла ноготком по дверному косяку. – Зайдешь на чашечку кофе?
      – Я?
      – А разве здесь еще кто-то есть? – Она маняще повела глазами. – Какой ты забавный… Заходи, дружок, не пожалеешь…
      – У меня… – Парень попятился к лифту. – Мне не положено… Работа, знаете ли… Как-нибудь в другой раз…
      – Смотри, дружок, другого раза может и не быть.
      – Простите, мадам, но я обязан отыскать и доставить мсье Делетра… – Его последние слова уже приглушенно неслись из кабины лифта.
      – По-твоему, это убедительно? – Турецкий плечом навалился на дверь, щелкнул задвижкой. – Что за бред ты несла?
      – Что пришло в голову, то и несла… – пожала плечами Маргарет. – Во всяком случае, я уверена, что сюда они больше не заявятся.
      – Будем надеяться… Ты как себя ощущаешь?
      – Будто заглотила баскетбольный мяч, а выкакать не могу.
      – Тогда продолжим. – И Александр решительно направился в «неизведанные» комнаты, отметив про себя, что Маргарет все-таки обладает удивительной способностью менять облик. Она такая разная: то нежная, расслабленная, женственная, то мужеподобная, жесткая, даже циничная… И не поймешь, в какой момент она бывает настоящей…
      Неотвратимо надвигался вечер, а вместе с ним и нечеловеческая усталость. Чтобы не потерять сознание, Турецкий и Ляффон все-таки впрыснули себе под кожу мощный транквилизатор – и сразу полегчало. Правда, вскоре станет еще хуже, появится сильное головокружение и сердцебиение, но им были необходимы несколько часов, чтобы закончить работу.
      – Это все надо будет передать Джеку, чтобы он проверил каждый кадрик. – Александр изучал длинный ряд видеокассет, выстроившийся на полу вдоль стены. – Тут целая фильмотека… Классика, фантастика, боевички…
      – Мне кажется, что мы зря стараемся. – Маргарет меланхолично просматривала подобранную с дивана кипу газет и журналов. – Она не такая дура, чтобы держать ценную информацию у себя под носом. Мало ли что, обыск, например? Нет, Саша, у нее обязательно должен быть тайник, но не здесь… Хм, надо же! Или это простое совпадение, или мы просто сходим с ума… Вот посмотри, – протянула она Турецкому «Экип» недельной давности. – В кроссворде отгаданы только два слова. «Лувр» – двадцать третий по горизонтали и «Такси» – семнадцатый по вертикали.
      – Ну и что? – Александр без особого энтузиазма поднес журнал к глазам.
      – А вот «Экип» за пятнадцатое число. И тоже только два слова! Опять же семнадцатый по вертикали – «Стадион» и шестнадцатый по горизонтали – «Бистро»! Это же место встречи! В бистро у какого-то стадиона! А в другой раз – на стоянке такси невдалеке от Лувра. Там есть стоянка такси?
      – Вроде есть…
      – Все верно! Горизонталь – это число, а вертикаль – время! – Маргарет взбудораженно зашагала по комнате. – Мы нашли, Саша! Нашли! Свяжись с Джеком, пусть он где-нибудь раздобудет свежий «Экип»!
      – Легче спуститься к почтовому ящику. Наверняка журнал лежит там с самого утра.
      – Точно! – Маргарет начала спешно натягивать поверх халата плащ. – Я туда и обратно!
      – Рит, не теряй голову, – наморщил лоб Турецкий. – Чем меньше веришь в чудо, тем легче пережить разочарование.
      – Брось, я твердо знаю – мы попали в точку!
      – Откуда такая уверенность?
      – А кто придумал кроссворд?
      – Вот уж никогда об этом не задумывался…
      – И тем не менее это известный исторический факт. – Маргарет победоносно вздернула носик. – Кроссворд придумал самый настоящий шпион! У него ситуация была безвыходная – обложили со всех сторон, а информацию каким-то образом надо было передать в центр. Вот он взял и придумал! И всех обдурил! Простенько и со вкусом!
      – А у меня такое ощущение, что ты сама сейчас выдумываешь на ходу, – недоверчиво покосился на нее Александр.
      – На что спорим? – по-девчоночьи воскликнула Ляффон.
      – Кто спорит, тот штаны проспорит… – опустил глаза Турецкий.
      – Через минуту я тебе докажу, сам увидишь!
      Не дожидаясь лифта, Маргарет слетела по лестнице на первый этаж и, нащупав в кармане плаща универсальную отмычку, приблизилась к почтовому ящику с яркой пометкой «72».
      – Добрый вечер, мадам Делетр. – Из своей комнатки показалась консьержка.
      – Здравствуйте, Жюстин! – весело отозвалась Ляффон, плавно поворачивая ключ против часовой стрелки.
      – Как здоровье вашей свекрови?
      – Спасибо, все самое страшное уже позади.
      – Значит, мсье Делетр скоро вернется?
      – Да, скоро… – Маргарет почувствовала, как у нее опять затряслись ноги. Вечно это старухи суют свой нос куда не следует. – Быть может, уже сегодня.
      – А тот симпатяга врач все еще у вас? – Старушка хитро сощурилась, мол, если это и так, она все равно никому ничего не скажет.
      – У меня? – вспыхнула Ляффон. – Что вы?! Он и заходил-то всего на пять минут. Я вручила ему гонорар…
      – Хм, странно. Не могла же я не заметить, как он выходил из лифта…
      – Всего доброго, Жюстин. – Зажав журнал под мышкой, Маргарет многозначительно посмотрела консьержке в глаза.
      И та, выдержав ее взгляд, молчаливо кивнула, тем самым давая понять, что сия страшная тайна уйдет вместе с ней в могилу.
      – Желаю вам хорошо провести время, – сладко проворковала она, когда Ляффон вошла в кабину лифта.
      Из сорока загаданных в кроссворде слов лишь два можно было органично сопоставить друг с другом. «Орли» и «Багаж». Седьмой по горизонтали, девятнадцатый по вертикали. Если предположить, что эта комбинация является ключом, то получается, что встреча должна будет состояться на следующий день, седьмого числа в девятнадцать ноль-ноль, в международном аэропорту Орли. С «Багажом» не все ясно. Это слово может означать и прием, и выдачу или просто багажный терминал.
      «Детский сад какой-то, – подумал Турецкий почему-то не без удовольствия. – Кроссворды, прятки, маскарад…»
      Но он сам понимал, что просто по-стариковски брюзжит про себя. А мысли о детском саде имеют еще и ту грань, что Турецкий среди своих птенцов и сам молодел.
      «Вот ведь, – думал он, – чуть не влюбился…»

      В последний момент Реддвей дал добро.
      На подготовку наружного прикрытия дополнительного времени не понадобилось, все было тысячу раз проработано до мелочей на тренировках.
      18.27. Марго и Александр вышли из квартиры, спустились прямиком в гараж и уже через минуту ехали на «семейном» красном «рено» по парижским улицам в сторону международного аэропорта.
      Барагин и Вильсон следовали за ними, Гарджулло и Фрэнки ехали чуть впереди.
      Надежда на то, что кроссворд действительно являлся паролем, была ничтожно мала, но все настраивались на это с особой серьезностью, без всяких шуточек-прибауточек. Никто еще не отменял неписаный закон, по которому удача сопутствует только тем, кто ни на секунду не позволяет себе усомниться в ней. Каждый даже самый ничтожный прокол может стать роковым. Самое обидное – проколоться на какой-нибудь ерунде. И это после стольких лет работы!…
      – Кажется, к нашей компании еще кое-кто подключился, – передал по секретной волне Барагин. – Микроавтобус «митсубиси» серебристого цвета ведет нас от самого дома.
      – Номера липовые, – Фрэнки с невероятной быстротой щелкал клавишами ноутбука, – в картотеке главного полицейского управления не зарегистрированы. Вероятно, это ребята из УОТ.
      Микроавтобус то немного отставал, то резко нагонял красный «рено». Его действия были вызывающими, он будто специально привлекал к себе внимание. Грубоватая работа. Или же способ оказать психологическое давление на преследуемого – мол, знай, я за тобой слежу, никуда ты от меня не денешься.
      – Он начинает мне действовать на нервы, – сквозь зубы процедил Барагин. – А что, если ему залепить в бочару? И пусть потом объясняет патрулю, откуда у него фальшивые номера.
      – Оставь беднягу в покое, – снисходительно улыбнулся Фрэнки. – В конце концов, он честно отрабатывает свою зарплату. Детей-то надо кормить.
      – Отставить треп в эфире! – рявкнул Турецкий. – Можно помолчать хоть минуту?
      – Ты какой-то напряженный сегодня, – встревоженно посмотрела на него Марго.
      Александр ничего ей не ответил. Резко вывернув руль, он пустил машину по крайней встречной полосе, пытаясь объехать длинный автомобильный хвост, тянувшийся из самого конца улицы.
      – Ты с ума сошел! – воскликнул Фрэнки. – Куда? Куда ты прешь?
      – Если сейчас не проскочим, то застрянем здесь до самой ночи!
      – А нам что делать? Мы не имеем права выдавать себя!
      – Мы вас теряем! – вклинился обеспокоенный голос Гарджулло. – Ждем команды!
      Микроавтобус «Митсубиси» было обескураженно замер, но затем, словно спохватившись, повторил рисковый маневр «рено» и, натужно ревя двигателем, пустился вдогонку.
      Теперь они неслись вдвоем по совершенно пустой встречной полосе, но впереди, у мерцающего желтым фонариком светофора, уже выстроился, готовый в любой момент сорваться с места, клокочущий ряд автомобилей.
      Турецкий успел вырулить в уже, казалось бы, критическую секунду, когда желтый переключился на зеленый. Он вернулся на свою полосу и стал стремительно уходить в отрыв.
      – Ну вот, а ты боялась, – облегченно выдохнул Александр, наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как преследователь, зажатый со всех сторон автомобилями, был вынужден прекратить гонку.
      Марго молча курила, делая быстрые короткие затяжки. У нее было что возразить Турецкому, но действия командира в момент выполнения боевого задания обсуждению не подлежали.
      – Первый, вы где? – уже почти кричал Гарджулло.
      – Выезжаем на магистраль. Догоняйте.
      – Легко сказать! Тут такая пробка!
      Они прибыли в Орли в гордом одиночестве. Глупо теперь было опасаться уотовцев, их наружное наблюдение с треском провалилось, а конечный пункт назначения красного «рено» им был неизвестен. До контрольного времени оставалось семь минут.
      – Сначала зал вылета, помаячим у всех стоек. – Турецкий вынул из поясной кобуры десантный пистолет, накрутил на ствол глушитель и глубоко втянул руку в рукав плаща. – Держись справа от меня.
      – Хорошо.
      – Если не будет контакта, обследуем зал прилета.
      – Хорошо.
      – При любом осложнении обстановки сразу падай на пол.
      – Хорошо.
      – Что ты заладила? Хорошо да хорошо!…
      – Вчера я думала, что мы попали в точку, – тихо сказала Ляффон. – А сейчас… Это все равно что искать иголку в стоге сена… Аэропорт не туалетная кабинка…
      – Ключ у тебя?
      – Да.
      – Проверь.
      – Я сто раз проверяла.
      – Первый, Первый! – вдруг закричал Фрэнки. – Срочная информация! Где вы?
      – На месте, – отозвался Турецкий. – А вы?
      – В двух километрах от вас, но это совсем не важно! Важно другое! Только что на связь вышел Корнюшон! Он сообщил, что Анри Делетр не имел к делишкам своей жены никакого отношения! Так что наш вариант отпадает, ты понимаешь?
      – Но в ту ночь они были вдвоем!…
      – Да кто знает, куда и по какому поводу они ехали в ту ночь! Может, к бабушке на именины!
      – Черт побери… – Александр ударил кулаком по рулевому колесу. – Рита, ты должна…
      – Я все слышала, – прервала его Марго. – Обыкновенная внештатная ситуация… Не маленькая, справлюсь.
      – Иди, – посмотрев на часы, скомандовал Турецкий. – Я тебя прикрою.
      И в аэропортах тоже бывает час пик, когда не протолкнуться, когда число людей на один квадратный метр превышает все мыслимые нормы, когда к регистрационным стойкам выстраиваются нескончаемые очереди. И как назло, этот час приходился на период с шести до девяти вечера.
      Марго прошла через автоматические двери и стала медленно продвигаться в глубь здания. Она чувствовала спиной, что Турецкий где-то рядом, не спускает с нее глаз. Это помогало, успокаивало. Но с каждой новой секундой Ляффон все явственней ощущала на себе еще чей-то взгляд…
      Она шла прямо, с трудом протискиваясь сквозь многоголосую толпу и стараясь охватить боковым зрением как можно большее пространство. Вот какой-то бородатый дядька в дутой ветровке, стоявший справа от нее, резко отвел взгляд, а затем медленно двинулся за ней, бросив при этом груженную чемоданами и сумками тележку…
      Спина Марго напряглась, вытянулась в струнку. Бородач двигался параллельным курсом, как бы небрежно перекидывая из руки в руку пачку жвачки.
      «Не может быть, чтобы они мгновенно выхватили меня из толпы, – лихорадочно думала Ляффон. – Да и вряд ли они знали Лидо в лицо… Она была опытная, она не могла так легко раскрыться… Да, но ведь контакт-то с ней нужно было установить! Значит, должен быть какой-то дополнительный пароль, какой-то знак… Нет, это все бесполезно…»
      – Я тебе что сказал делать? – Бородач вдруг схватил за шкирку мальчишку лет шести и встряхнул его в воздухе, как пушинку. – Правильно, не отходить от меня ни на шаг. А ты?
      Фу– у-у, отпустило. Сердце девушки снова застучало ровно.
      «А чего, собственно, бояться? – мысленно усмехнулась Ляффон. – Разве я сама не ищу этой встречи?»
      Девушка переходила от стойки к стойке, задерживаясь у каждой из них на несколько секунд. Безрезультатно.
      Часы уже показывали пять минут восьмого. Турецкий быстрым движением глаз показал, что, пока не поздно, надо перебираться в зал прилета.
      Марго прыгнула на движущийся вверх эскалатор. Александр выждал паузу и уже хотел было последовать вслед за ней, но какая-то старушонка вдруг цепко ухватила его за локоть.
      – Молодой человек, это вы обронили бумажник?
      – Какой еще бумажник? – инстинктивно дернулся Турецкий, но старушечья хватка оказалась мертвой.
      – Да вот же! Эх вы, растяпа!…
      – Это не мой…
      – Но я же видела!…
      Ляффон заметила, что Александр задержался внизу, с кем-то заговорил… Нашел время…
      – Смотри прямо перед собой, Лидо, – неожиданно в ее правое ухо зашептал по-французски мужской голос. – Ни в коем случае не оборачивайся. Поняла меня? И молчи. Только один кивок.
      Марго кивнула.
      – Сейчас ты увидишь киоск, – продолжал голос, в котором улавливался едва заметный английский акцент. – За киоском будет стена. В стене – дверь. Ты войдешь в нее.
      И действительно, рядом с эскалатором находился киоск-закусочная, вокруг которого кружились изголодавшиеся пассажиры, а за киоском виднелась одна-единственная дверь с табличкой «Только для сотрудников». Она легко отворилась, и Марго оказалась в начале длинного безлюдного коридора. Незнакомец вошел следом. Это был средних лет лысеющий блондин в очках с такими сильными диоптриями, что его глаза походили на два школьных глобуса.
      – Ничего не бойся, Лидо, – дружелюбно произнес он. – Теперь ты находишься под нашим присмотром.
      – За мной и так постоянно следят.
      – Знаю. Когда ты не явилась на встречу в Гронинген, мы поняли, что у тебя возникли определенные сложности, и решили оказать срочную помощь.
      – И в чем она заключается?
      – Ты должна выйти из игры.
      – В каком смысле?
      – Тебе больше нельзя оставаться двойным агентом. Мы берем тебя под свое крыло. Ты получишь новое имя, новое место жительства, начнешь новую жизнь.
      – Я должна подумать…
      – У нас нет времени на раздумье.
      – Но зато у меня есть муж!…
      – О нем мы тоже побеспокоимся. – Незнакомец бережно взял Марго под руку. – Пойдем, нам надо поторопиться…
      …Турецкий метался по залу, но Ляффон как сквозь землю провалилась. И все из-за сумасшедшей старухи! Привязалась со своим бумажником, черт бы ее побрал… Неужели именно в те десять секунд свершилось самое главное, ради чего и была организована вся эта операция? Как он мог упустить Марго?… И куда она делась?
      Александр вновь спустился в зал вылета и в дверях столкнулся с запыхавшимся Барагиным.
      – Она исчезла! Где Фрэнки?
      – В машине.
      – Быстро к нему!
      Уже которые сутки Джек не выпускал компьютер-ноутбук из рук. Только он уже не писал детектив. Он в нем участвовал. Вот и сейчас он ласково, будто это было живое существо, погладил ладонью гладкий пластмассовый корпус и нежно произнес:
      – Поработай еще, мой дружок-помощничек. Очень скоро я дам тебе отдохнуть.
      В волосах у Марго была тоненькая заколка-радар. Его сигналы улавливались космическим спутником из любого уголка земли и, преобразовавшись в графическое изображение, выводились на экран монитора.
      – Ну же! – нетерпеливо торопил Фрэнки Турецкий.
      – Сейчас-сейчас… – с плохо скрываемым изумлением уставился на экран Джек. – Нет, ошибки быть не может, это исключено… Но я все равно не понимаю…
      – Чего ты не понимаешь? – Александр еле сдерживал себя, чтобы не взорваться. – Где она? Где?
      – Ты только отнесись к моим словам спокойно, – предупредил его Джек. – Компьютер показывает, что Марго сейчас несется со скоростью восемьсот километров в час…
      – Она в самолете… – ошарашенно выдохнул Барагин. – Она летит…
      – Погодите, а вот ее маячок… Что за фигня? Опять со скоростью восемьсот километров – только уже в обратную сторону…
      – Что это значит? – опешил Турецкий.
      – Это значит, что она летит в Париж, в аэропорт Орли…

      Первый, кого увидел Солонин в Шереметьеве, был старший лейтенант милиции. Тот самый.
      Помнится, он предупреждал Солонина: дескать, если увижу в моем районе…
      «Да что же это, вся Москва его район?» – храбро подумал Виктор – и прямиком к старшому.
      – Привет, товарищ старший лейтенант, – хлопнул он старлея по плечу довольно крепко. – Что, опять операцию готовишь?
      Глазки старшого сузились. Не нравился ему Солонин, и все.
      – Ты здесь? – спросил он сквозь зубы. Довольно шепеляво спросил, это Солонин отметил с удовлетворением.
      – Пока да, вот улетаю. Не поможешь без очереди?
      Солонину нравилось, как злится милиционер. Злится бессильно.
      – Я тебе помогу, я тебе помогу без очереди на тот свет пристроиться, – снова прошепелявил старлей.
      – Какой ты грозный, – мягко улыбнулся Виктор. – Злой, колючий, нелюдимый, словно из лесу вышел, был сильный мороз.
      Из потока слов лейтенант пытался выудить оскорбление. Вроде бы оскорбления не получалось, а получалось наоборот – сочувствие.
      Солонин еще раз похлопал старшого по плечу:
      – Прощай, немытая Россия, надеюсь, больше тебя не увижу, – и двинулся к стойке регистрации пассажиров рейса на Париж.
      Он знал, что вся команда сейчас во Франции, что-то прокручивает весьма опасное, а если опасность, значит, Турецкий точно там.
      Виктор готовил довольно гневную речь против своего шефа. Он скажет ему несколько теплых слов по поводу бесцельной поездки, если не считать нескольких спасенных кошельков пассажиров того злополучного «Икаруса». Но этим вполне могла бы заняться и московская милиция…
      Вот тут Солонин криво усмехнулся – как раз московская милиция этим и «занимается».
      До Парижа он то спал, то листал арабский журнал, чтобы еще раз проштудировать плохо усваиваемый язык, то трепался со стюардессой, которая все говорила, что где-то видела Виктора, в каком-то американском фильме, но вот никак не припомнит в каком.
      – «Пятый уровень» видели? – пошутил Солонин непонятно для стюардессы. – Вот как раз в нем я играю.
      – Господи! Конечно! Как я могла забыть?! – обрадовалась стюардесса. – Минуточку.
      Она исчезла в своей кабинке и тут же вынырнула с довольно потрепанным блокнотом.
      – Вы такого не видели! – закатывала она глаза к потолку. – Посмотрите – Мадонна! Род Фрэнки! Тэтчер! Майкл! Уотерс! Горби!…
      Это был блокнот для автографов. И теперь в нем предстояло оставить подпись Солонину. Стюардесса протягивала Виктору ручку.
      Он написал скромно «Дж. Бонд».
      Пока стюардесса соображала, верить ли своему счастью или пассажир пошутил, объявили, что самолет приземляется.
      Но подан будет не к центральному терминалу, а к запасному, потому что в аэропорту перегрузка. Час пик.
      Солонин невольно напрягся. Он вычислял нештатные ситуации сразу – интуиция уже основывалась на определенном опыте.
      «Кого– то в этом самолете будут брать, -подумал он. – Возможно, меня».
      Он теперь вспомнил простушку стюардессу и понял, что почему-то влип в нехорошую историю. Стюардесса наверняка была агентом. А он еще оставил ей отпечатки пальцев на ручке и образец почерка.
      Солонина бросило в жар. И вопросы – почему, с какой стати, за что? – были теперь бессмысленны. И точно. Не успел самолет подрулить к запасному терминалу, как в салон поспешно вошли трое молодцов в ярко-оранжевой форме технических работников порта.
      – Спокойно, мадам и мсье, мы проверяем кондиционеры, – не очень удачно соврали они. – Сейчас всех выпустят.
      «Ой, далеко не всех, – подумал Солонин, соображая, как ему сподручнее бежать, и понимая, что это невозможно. – У трапа наверняка полсотни спецназовцев».
      Ситуация напоминала московский «Икарус», но с точностью до наоборот, как любит выражаться Турецкий. Теперь Солонин был преступником, а «технари» настоящими полицейскими или кто они там…
      Один ярко-оранжевый то и дело поглядывал на маленький приборчик в руке. А потом вдруг подозвал ту самую простушку стюардессу и что-то шепнул ей на ухо.
      – Простите, мсье, – склонилась стюардесса к Виктору. – Я понимаю, что это, конечно, абсурд, но случайно не было с вами рядом какого-нибудь попутчика?
      Виктор громко сглотнул.
      – Мэа, – тем не менее хрипло вымолвил он.
      – Ну да, ну да…
      Стюардесса отошла, а на ее месте оказались «технари».
      Один ласково положил Солонину руку на плечо и тихо сказал:
      – Не дергайся, стреляю без предупреждения.
      Пассажиров быстро выпустили из самолета, и только тогда Виктору накинули на голову мешок и вывели на свежий воздух. Затем его безмолвно вели по каким-то коридорам, обыскивали ловкими руками, пока наконец не сняли повязку.
      И тут возникла финальная сцена из гоголевского «Ревизора».
      Собравшиеся таращились на Солонина, словно видели его впервые. Мало того, таращились так, будто у него вдруг выросли рога или копыта. А Солонин также таращился на собравшихся.
      – Это ты?! – задал самый дурацкий вопрос всех времен и народов Турецкий.
      – Это вы?! – ответил ему Солонин.
      Дальше было короткое объяснение по принципу: а ты что здесь делаешь, а вы что здесь делаете? Словом, следовал полный набор из пустой комедии недоразумений.
      Объяснилось все просто. Турецкий со товарищи только что потеряли связь с Марго, ее маячок улетал из Парижа, но на смену ему появился маячок Солонина, который и приняли за Маргаритин.
      Виктор понял, что не в самый удачный момент вернулся из Москвы, что свой гневный монолог ему предстоит несколько смягчить, но кое-что он все же высказал.
      – Хватит, Александр Борисович, меня за пацана держать. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…
      – А ты хоть что-нибудь нашел? – впился в Солонина взглядом Турецкий.
      Он был действительно издерган событиями последних дней. И еще Риту упустили из виду.
      – Цирев помер, вот такая язва, – по-фридмановски развел руки Солонин.
      – С кем он общался последние дни?
      – Родных не было. С каким-то Малиновым. Только я вообще-то не понимаю, что такого этот несчастный старик натворил? Может быть, знай я хоть что-нибудь, поиск был бы целенаправленнее. А так…
      Турецкий вышел из комнаты, а потом вернулся вместе с остальными из команды «Пятого уровня».
      – Ну ладно, – сказал он, – садитесь, детки, слушайте сказочку.
      К этому моменту Турецкий успел мобилизоваться. Что-то он действительно разволновался. Ляффон – не девочка из института благородных девиц, выкрутится из любой ситуации. Кроме того, они же и сами хотели вывести ее на связь. Она даст о себе знать, когда сможет.
      – Я люблю сказки, – проворчал Гарджулло. – Только со счастливым концом.
      – Конец этой сказки мы сами сочиним, – ответил Турецкий. – А сказка вот какая…
      Когда он был обыкновенным следователем прокуратуры, предпочитал говорить мало и туманно. Такая у него была примета: пока не раскрутил дело, не спугни. Говорят, у артистов, художников – та же история. Очень в приметы верят, предпочитают до поры до времени молчать.
      Но теперь он был руководителем группы по борьбе с терроризмом при ООН «Fifth level» («Пятый уровень», или, как любили шутить полиглоты команды, «Пятый левел»), обучал самых лучших ребят со всего мира одному простому и самому сложному делу – бороться со злом.
      И теперь он должен был говорить много и обстоятельно.
      И начал издали. С 1952 года. За два года до открытия якутских кимберлитовых трубок на Кулойском плато, в ста сорока километрах к северо-востоку от Архангельска, было обнаружено крупное рассыпное месторождение алмазов.
      Грандиозное это открытие привело изощренные умишки МГБ к не менее грандиозной идее, которая уложилась в план с красивым названием «Кристалл». Лично Берия его разрабатывал. А цель была простой – создать огромную теневую сеть алмазного рынка на основе сырья с Кулойского месторождения. Результатом этих хитростей должно было стать обвальное падение цен на алмазы на мировом легальном рынке, полное разрушение сети сбыта «Марс» и разорение его официальных дилеров.
      – Несколько вопросов на засыпку, – остановил свое повествование Турецкий. – Сами скажите, был это план осуществлен или нет?
      Команда задумалась буквально на секунду.
      – Ограбление правительственного поезда в Швейцарии! Пятьдесят второй, ноябрь, – подняла руку Вильсон. – Тогда пропало бриллиантов на сумму двести миллионов долларов…
      – Есть! – кивнул Турецкий. – А почему пропало?
      – Так потому и пропало, – обрадованно закончила Вильсон, – подрыв доверия к «Марс».
      – Их украли? – настаивал Турецкий.
      – Бриллианты так и не появились нигде, скорее всего, их уничтожили, – закончила Кати.
      – Убийство британского премьер-министра, – подхватил Барагин. – В том же году.
      – Есть!
      – Он должен был представлять в палате лордов проект отношений с «Марс».
      – Убийство Махлюфов… Или не попал? – спросил Джек Фрэнки. – Но это в пятьдесят третьем…
      – Есть, – подтвердил Турецкий. – Махлюф владел одним из самых больших месторождений алмазов в мире. А с «Марс» у него была пожизненная договоренность. Все верно. Это, ребята, основные вехи. А теперь взрыв в Тель-Авиве. Вот тут есть кое-какие неясности, вернее, одни неясности тут и есть. На конференции должны были подписать очень важный документ между Россией и «Марс». Для России – выгодный более или менее, а для «Марс» – не очень. Дальше вы знаете. Теперь классический вопрос – кому это было нужно? Среди террористов мы находим труп английского разведчика…
      – Выходит, это дело рук «Марс»? – спросил Марио.
      – Пока не знаем…
      – Подождите, а про план «Кристалл»? Почему его недокрутили? – подал голос Гарджулло.
      – Ну-ка, интересно, кто как думает?
      На этот раз пауза длилась дольше.
      – Постойте, – сказала Кати. – Выходит, план стал раскручиваться сейчас? С перерывом почти в полвека…
      – Ну, наконец доперли, – грубо хохотнул Турецкий. – Наконец поняли, чем мы занимаемся все эти дни. План снова начинает крутиться. А перерыв был потому, что Сталин помер, Берию расстреляли, МГБ реформировали. Кулойское плато разрабатывать прекратили – слишком дорого. Не окупались алмазы. Вот если бы их гранить…
      – А кто-то сейчас стал по новой раскручивать «Кристалл»? – недослушал Джек.
      – Да. Именно потому, Витя, я послал тебя в Москву, что этим кем-то мог быть лишь один человек – Цирев.
      Солонину стало стыдно так, что он побоялся, как бы его уши не вспыхнули ярким пламенем. Ведь так просто было сложить вместе все эти осколочки. А он, вишь, обиделся, потому как ему не разжевали, в рот не положили, да еще толстой палкой не пропихнули до самой задницы.
      – Почему – мог? – спросил Мамонтов.
      – Цирев умер, – мрачно сказал Солонин.
      – Все логично, – подвел итог Гарджулло. – Только Марго в эту схему не укладывается.
      – Да, этого мы не знали, – сказал Турецкий радостно. – Это было тайной за семью печатями. Я думал – это русский. Помните, на записи было какое-то слово по-русски.
      – «Счет». Или «считать», – уточнил Барагин.
      – Верно. Но это оказался англичанин. Все дело в том, что определенное подразделение английской разведки с 1954 года работает на Аффенгеймера, главу «Марс». Это подразделение – спецслужба корпорации «Марс». Сейчас нам очень нужен там свой человек. Если помните, у террористов мы нашли останки английского разведчика. Бедняга был внедрен МИ-5. Погиб геройски… Но, представляете, как он метался перед смертью. Кончать с собой вместе с арабскими фанатами он вовсе не собирался. Ну вот, а теперь нам надо раскрутить, кто этих фанатов нанял, кто вообще за всем этим стоит…
      Команда дружно возмутилась. В общем обиженном хоре теперь мог поучаствовать и Солонин. Но не стал. Ему все еще было стыдно.
      Турецкий оправдывался не очень убедительно. Действительно, ребят держали за слепых исполнителей.
      – А как говорил Суворов, – резко вскочила Кати, – каждый солдат должен знать свой маневр.
      – Что за маневры, Александр? – в лоб спросил Гарджулло. – Что за кошки-мышки?
      – Мы должны точно знать, кто снова раскручивает план «Кристалл» – «Марс», Россия, государство или…
      – А если не «или»? – мрачно спросил Барагин.
      Все с ужасом обернулись на пророка.
      – Не имеет значения. – Турецкий хлопнул по столу ладонью. – Не имеет значения.
      Через полчаса Солонин снова сидел в самолете. И снова летел в Москву…
      А Турецкий названивал своему другу и шефу Меркулову. Теперь он считал, что Солонину необходимо прикрытие. Дело принимало куда более серьезный оборот…
      Телефон Меркулова ответил голосом его секретарши, которая сообщила, что шеф отправился в отпуск, а куда – никто не знает.
      Турецкий знал, куда уезжал Меркулов – в сибирскую тайгу, значит, разыскать его можно будет не раньше, чем через месяц…
      Оставалось по-прежнему действовать на свой страх и риск…

      – Друг! Я тебя очень прошу! Грузины кинули, без хаты остался, без прописки. Два дня не жрал. Ты представляешь – два дня! – Грязный, вонючий мужик лупил себя кулаком в грудь, напирая на Мамонтова и проникновенно заглядывая ему в глаза. При этом от него так разило перегаром, что начинала кружиться голова. – Менты гоняют, падлы, последнее отобрали. Дай две тыщи на хлеб, если тебе не жалко!
      Недалеко, у перрона, стояло еще трое таких же существ, распространяя ужасное зловоние, и напряженно смотрели на Мамонтова. Ждали, даст или не даст.
      – А если хочешь, купи вот у меня золотое кольцо. – Мужик полез куда-то за пазуху. – Настоящее, с цирконием. Пятьсот восемьдесят шестая проба, это тебе не хрен собачий.
      Кольцо было, естественно, не золотое. Обычная дешевая бижутерия из галантерейного ларька. Красная цена – три с полтиной.
      – Купи, а?… – бродяга тыкал побрякушкой в грудь Гоши. – Всего за полтинник продам. Девушке своей подаришь. А хочешь, сам перепродашь. Штук за триста точно уйдет, а может, и больше.
      Мимо сновали приезжие с тюками и чемоданами. И мужик, сосредоточив внимание на лохе, которому собирался втюхать лабуду, ухитрялся одновременно хищно зыркать по сторонам в надежде незаметно умыкнуть что-нибудь из багажа.
      Мамонтов уже мысленно выстроил сложно-сочиненное предложение из самого отборного мата, чтобы высказать мужику свое отношение к нему и подобного рода сделкам, как вдруг за его спиной раздался истошный бабий вопль:
      – Менты! Атас, менты!
      Мужик мигом бросился наутек, но не успел одолеть и двадцати метров, как оказался на асфальте, сбитый с ног мощным ударом в спину.
      – Суки, падлы! Рвань позорная, волчары! – ревел он, сплевывая на перрон кровавую жижу вперемешку с битыми зубами.
      Менты не обращали на его крики никакого внимания. Быстро заломили руки за спину, защелкнули наручники и потащили к машине. Остальные бездомные успели отбежать на безопасное расстояние и теперь выкрикивали оттуда всякие непристойности, стараясь морально поддержать своего собрата.
      Георгий уже закинул сумку на плечо и хотел идти к остановке такси, но тут до его уха донесся обрывок фразы, брошенной одним из ментов:
      – …Еще двоих -и будет партия.
      – Ну да, – возразил второй, заталкивая бродягу в машину, – у нас одни бабы и доходяги, много за них не дадут.
      «Уазик» еще немного постоял, распугивая своим видом торговцев пивом и сигаретами, и умчался в неизвестную даль.
      – Эй, ты! – крикнул Мамонтов маленькому небритому пьянчужке, который тут же вынырнул из-за ларька и принялся копаться в урне в поисках драгоценной стеклотары. – Поди сюда.
      – Я?… – Старик огляделся по сторонам и медленно попятился.
      – Ты, ты, не бойся. – Гоша полез в карман и достал бумажник. – Ну иди, чего вылупился.
      Пьянчуга приблизился к нему на безопасное расстояние и остановился.
      – На бутылку хочешь? – спросил Мамонтов, вынув из кошелька десять тысяч.
      – На бутылку? – недоверчиво переспросил старик. – А с чего это ты такой щедрый? Сегодня что, праздник? Или я кого замочить должон? Я могу…
      – Нет, не должон. – Гоша засмеялся. – Поговорить просто хочу. Можно с тобой поговорить?
      – Про что? – Бомж подошел ближе. – Ты со мной просто поговоришь, а я за это червонец получу, так, что ли?
      – Ну да. Что-то в этом роде.
      Но дед все еще не решался подойти.
      – Ладно. – Мамонтов пожал плечами и огляделся. – Кто хочет выпить?
      – Вс-вс! Договорились! – Старик тут же подскочил к нему и заулыбался, заглядывая в глаза. – И про что будем разговаривать?
      – Пойдем отсюда. – Гоша отвернулся, чтобы вдохнуть свежего воздуха. – Не здесь.
      Они долго шагали по городу. Мамонтов то и дело останавливался перед ларьками, заглядывал в витрины, завязывал развязавшийся шнурок. Когда пришли в какой-то скверик, бомж вежливо поинтересовался:
      – Ты что, шпион? Тайн государственных я, к сожалению, не знаю.
      – Почему ты решил, что я шпион? – Гоша удивленно посмотрел на старика.
      – Так ты ж все время «хвоста» фотографировал, петлял, как кролик на охоте. – Старик засмеялся, ощерив беззубый рот. – Я в сороковых в НКВД служил, мы это проходили. Или, может, ты бандюга? Так чего ж они тебя еще на бану не хапнули?
      – Никакой я не бандюга. – Гоша ухмыльнулся и сел на лавку. – Просто шнурки хреновые, синтетические. Все время расплетаются.
      – Молчу, молчу! – замахал старик руками. – Меня это не касается вообще. Че ты спросить хотел? Давай, спрашивай, а то я человек занятой.
      – Скажи, – Мамонтов задумался, – давно ты на вокзале живешь?
      – С прошлой зимы. – Старик достал из кармана замусоленный чинарик и закурил. – Раньше в доках проживал, но там теперь туго. Неплатежи.
      – Какие неплатежи? – удивился Мамонтов.
      – Известно какие. – Старик вздохнул. – Руководство порта судам не платит, те за рыбой и не ходят, стоят все на причале. Раньше в неделю по две-три плавбазы приходили, рыбы свежей навалом было. Сумки три наберешь – и на базар. А теперь если в месяц три корабля будет – уже праздник. Все перестройка. – По морщинистой щеке деда скользнула слеза. – Она, проклятая, жизнь всем попортила.
      – Ну ладно, ладно. – Мамонтов хлопнул его по плечу. – Твое отношение к политике меня мало интересует. Ты лучше скажи, много вас там таких?
      – Ой, мно-ого! – Дед махнул рукой. – И все время новые едут, и едут, и едут. И чего прутся? Как будто здесь коммунизм какой-то.
      – Скажи, дед. – Георгий задумался. – А часто у вас бомжи пропадают? Ну так, чтобы есть человек – и нет уже. Бывает такое?
      – Ну-у. – Дед поскреб черными ногтями щетину на шее. – Бывать-то оно бывает. В месяц человек по восемь-десять, не меньше. Вот Зубаря уже неделю не вижу, Эльвирка куда-то пропала, потом еще…
      – А сейчас менты еще одного забрали. – Мамонтов попытался направить мыслительный процесс деда в нужное русло.
      – Это Черепа-то? – оживился дед. – Так и поделом ему. Он у меня неделю назад булку с маком отобрал. Целая почти булка была, только раз всего надкусили. Говорил я ему – отольются кошке мышкины слезки.
      – Нет, дед, ты не понял… – Мамонтов начал злиться. – Булка твоя мне до одного места. Ты мне лучше скажи, часто вас менты ловят? И что потом бывает, когда они вашего брата захомутают?
      Дед удивленно посмотрел на Гошу и вдруг покрутил пальцем у виска.
      – Ты идиот, да? – зло засмеялся он. – Ты что, вообще шизик? Я ему про это уже битый час толкую, а он ни хрена не понял.
      – В смысле? – Мамонтов насторожился.
      – Так они ж и гребут, архангелы! – разнервничался бомж. – Они и гребут. Кого изловят, тот больше и не появляется. Работа у них такая. Два раза в месяц хапают всех подряд – и кранты. Как говорится, кто не спрятался – я не виноват.
      – То есть ты хочешь сказать, что те, кого менты загребли, больше не появляются? – подытожил за старика Мамонтов.
      – Ага. – Дед закивал. – Если это все, то гони на бутылку, не томи, а то помру от потери слюней.
      – На. – Георгий сунул ему десятку и встал. – И если скажешь кому про наш разговор – своими руками придушу. Понял?
      – Ладно, не пугай! – Старик схватил деньги и сунул их в носок. – Видали мы таких, сами пугнуть можем. Больно ты мне нужен, про тебя болтать. Да я таких, как ты, в сорок девятом…
      Он еще долго гундосил что-то себе под нос, но Мамонтов не стал его слушать. Все, что ему было нужно, он уже узнал. Теперь оставалось проверить, правильны ли его предположения…
      Его долго никто не замечал. Переступали через него, толкали ногами, изредка спотыкались, но замечать никто не хотел. Только два раза какие-то сердобольные дамочки осторожно трогали за плечо и робко интересовались:
      – Молодой человек, вам плохо?
      Но тут же слышался строгий голос спутника:
      – Оставь его. Не видишь разве, он нажрался, как скотина…
      Потом кто-то шарил по его карманам. Гоша приоткрыл глаз и увидел, что это один из бомжей. Не найдя ничего путного, тот больно пнул Мамонтова ногой в спину.
      Менты появились через два часа, когда Гоша уже собирался встать и расколотить какую-нибудь витрину, чтобы форсировать события.
      – Смотри, какой тепленький, – бесстрастно сказал кто-то и стал заламывать Мамонтову руки. Гоша в ответ замычал и сделал вид, что пытается сопротивляться.
      – Тихо-тихо. – Менты подняли его на ноги и поволокли к машине. – Ты откуда такой красивый? Что-то раньше мы тебя не встречали.
      – От верблюда! – закричал Гоша, выпустив из носа длинную зеленую соплю.
      – Поня-атно. – Милиционер прислонил его к капоту и стал обыскивать. – А как тебя зовут, красавец?
      – Это мое личное дело. – Мамонтов мотал головой, глядя куда-то в небо. – Я – Гоша.
      – Го-оша. – Менты загоготали. – А фамилия твоя как, Гоша?
      Гоша икнул.
      – А твоя? И вообще, чего вы ко мне привязались? А ну положь на место, козел паршивый! Я те все роги поотшибаю!
      Но стражи порядка развеселились еще больше. Погрузили Гошу в кенгурятник, как бревно, и повезли в отделение.
      – Что, Феликс? – засмеялся дежурный, когда Гошу притащили в ментовку и затолкали в камеру. – Еще одного притянули? Тут скоро противогазы выдавать придется.
      – Товарищ капитан, завтра утром всех отправим, не волнуйтесь. – Феликс запер дверь на ключ и еще раз пересчитал задержанных. Ровно десять человек. И все без определенного места жительства. – Вы же знаете, у нас, как в банке.
      – Ты мне, Сарайкин, лучше скажи, как ты их до завтра без туалета продержишь? Опять вся клетка засрана будет?
      – Не волнуйтесь. – Сарайкин скинул с плеча автомат и лениво поплелся в комнату отдыха. – Сами вылижут. Языками!…
      Ночью, перед рассветом, камера открылась, и всех стали выгонять во двор. Выгоняли те же Сарайкин и его напарник. Выгоняли молча, жестоко, лупя по ребрам резиновыми дубинками.
      – Все полезли в машину! – коротко скомандовал Сарайкин, и бомжи бросились в зарешеченный багажник небольшого фургона. Мамонтов послушно нырнул в дверь.
      Внутри кузова приятно пахло свежевыпеченным хлебом. Наверное, раньше здесь возили продукцию какого-нибудь хлебокомбината. А теперь возят грязных, вонючих, завшивленных бомжей.
      – А куда нас везут? – вежливо поинтересовалась опухшая тетка в драных спортивках, когда фургон выехал за ворота и затрясся по дороге.
      – В жопу труда, резать провода! – ответил кто-то, и все засмеялись.
      Гоша сидел в самом углу и молча наблюдал за своими спутниками. Странно, но тут были в основном молодые люди. Самому старшему, если побрить и помыть, можно дать сорок пять, не больше. Но ведь на вокзале полно стариков и старух. Их-то ловить легче, чем молодых и здоровых. Так нет, в этой компании ни одного пожилого отброса общества. Все предположения Гоши подтверждались.
      Через час тряски машина выскочила из тесного кирпичного лабиринта улиц и понеслась по открытому загородному шоссе. За окном в лунном свете ярко поблескивала дорога.
      – Красиво как… – вздохнул кто-то из заключенных. – В деревне сейчас хорошо, наверное.
      Ему никто не ответил, все уставились в маленькие зарешеченные окошки.
      Гоша смотрел на этих людей, и ему становилось страшно. Страшно, что человек может до такой степени опуститься. Их сейчас везут на убой, как стадо свиней, а они спокойно глазеют в окошко, будто едут в санаторий. Страшно…
      Мамонтов никогда прежде в России не был. Его дед эмигрировал из страны, когда большевики взяли власть. Жили сначала во Франции, потом уже отец перетащил семью в Штаты. Там и родился Георгий. И вот теперь он вернулся на землю предков. Да, весело, ничего не скажешь… Пушкин, Достоевский, Толстой, Тургенев… Особенно Тургенев, конечно, – вот же брехуны чертовы!
      Еще через час машина остановилась и снаружи лязгнул замок на двери. На этот раз у двери стоял какой-то мужчина в пятнистом военном камуфляже.
      – Всем выходить и строиться возле борта! – спокойно скомандовал он, и бомжи потянулись к выходу, щурясь от яркого света и втягивая прыщавыми носами чистый воздух.
      Это был небольшой аэродром. Невдалеке стоял старый вертолет, лениво разгоняя пыль лопастями.
      – В машину! В машину! – двое небритых, противно пахнущих гуталином и чесноком прапорщиков стали загонять арестантов в чрево металлической стрекозы. Загоняли палками, как пастухи загоняют в хлев отару послушных тупых баранов.
      Мамонтов подумал, если садануть одному ногой в грудь, а второму резко свернуть шею, то запросто можно уйти. Даже быстро бежать не придется. Но подумал он это так, чтобы не чувствовать себя членом стада рогатого скота. Никуда бежать нельзя – провалишь все дело. Ну, возьмет он этих солдафонов, а дальше что? Те будут долго отпираться, строить невинные, ничего не понимающие глазки, лепетать про какие-то там приказы невидимого начальства, и этим все закончится.
      Нет, он пойдет до конца, до самого упора, пока не вычислит всех.

      Ее перевозили как собаку. В багажном отделении. В деревянном ящике с дырочками. Было душно и темно. От ужаса, непонимания ситуации, от незнания того, что произойдет в ближайшие часы, кровь стыла в жилах. И все же огромным усилием воли Марго заставила себя успокоиться и немножко вздремнуть. Когда самолет приземлился и ее выпустили на свободу, она даже выглядела посвежевшей и отдохнувшей.
      – Добро пожаловать на английскую землю. – Лупоглазый распахнул заднюю дверцу представительского автомобиля с затемненными окнами, который въехал прямо в багажный терминал.
      – Где я?
      – В Лондоне, детка. Чувствуй себя как дома. Кстати, ты говоришь по-английски?
      – Очень плохо.
      – У тебя будет возможность получить практику, – пообещал лупоглазый, усаживаясь рядом с водителем. – Вперед, шеф с нетерпением ждет нашего прибытия.
      Начиналось самое интересное и захватывающее. Если наблюдать со стороны. А изнутри это выглядело почти страшно.
      Российская часть работы крутилась уже сама по себе, но теперь надо было найти Ляффон. Только вот где?
      Как сказал Солонин, правда по другому поводу, – пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.
      Но на карту была поставлена жизнь Марго.
      – Мне нужны все люди, которые только есть в нашем распоряжении, вплоть до худших из худших, – докладывал Турецкий Реддвею. – Мы должны прочесать все объекты, так или иначе связанные с Лидо, в особенности место ее работы, допросить близких подруг и знакомых. Нужно немедленно подготовить еще одного двойника, на этот раз двойника самой Марго. Уотовцы не должны догадаться, что она исчезла.
      – Ты вообще понимаешь, что говоришь? – страдальчески закатывал глаза Питер. При всем своем оптимизме он никак не мог поверить в то, что Ляффон уже чем-либо можно помочь. На Марго как на агенте пора было ставить крест.
      – Мы обязаны попытаться, – настаивал Александр. – У нас нет времени на раздумье. Примите же наконец решение. Да, это моя ошибка, и я за нее отвечу. Но сейчас дайте мне хотя бы шанс исправить ее.
      Он говорил так убедительно, что Реддвей дрогнул.
      – Ну хорошо… – как-то беспомощно улыбнулся он. – Я выделю тебе людей, немедленно принимай над ними командование. Но учти… Если я получу инфаркт, оплачивать коронарное шунтирование будешь ты.
      Работа велась на грани фола. Люди Реддвея по-наглому обрабатывали знакомых Лидо и ее коллег по работе, представляясь при этом инспекторами полиции. Они заявляли с порога, что против Агнешки Лябушински возбуждено уголовное дело в связи с неуплатой налогов. Люди сразу верили, хватались за голову, говорили, что «этого не может быть», и охотно давали «свидетельские показания». Вопросы задавались самые разные, порой на отвлеченные, не имеющие никакого отношения к делу темы, а все ответы бурным потоком незамедлительно стекались в штаб, где их уже поджидала бригада аналитиков, так называемые мозговые монстры. Они выискивали неточности и совпадения в показаниях, прослеживали общий ход мыслей и пытались обрисовать целостную картину, этакий пространственно-временной портрет Лидо – чем занималась на досуге, любимые места отдыха, вредные и полезные привычки, приблизительный распорядок дня и так далее и тому подобное… Время летело неумолимо, но картина по-прежнему была размыта. Аналитики находились в самом начале пути.
      Группа Турецкого обеспечивала ввод нового двойника. Им был… Джек Фрэнки. Его подгримировали, нарядили в одежду Лидо, скорректировали фигурку. Получилась вылитая баба! Да какая! Настоящая красотка.
      – Не знай я, что ты мужик, обязательно бы предложил тебе руку и сердце, – пошутил Гарджулло.
      Красный «рено» возвратился в гараж через два часа после того, как Марго исчезла из аэропорта. Под ручку Турецкий и Фрэнки проследовали в парадное, вызвали лифт.
      – Добрый вечер, госпожа Делетр. – Консьержка оторвалась от чтения дамского журнала.
      – Здравствуйте, Жюстин, – не поворачиваясь лицом к старушке, хрипловато пискнул Джек. – Представляете, я так простудилась!…
      – В такую погоду немудрено подхватить инфлюэнцу, – понимающе сказала консьержка. – Надеюсь, ваш врач не допустит развития болезни. – При этом было сделано недвусмысленное ударение на слове «врач».
      – Разумеется, мадам! – солидно выпятив грудь, произнес Турецкий.
      Через минуту они вошли в квартиру, и Фрэнки пулей выскочил из платья, которое стягивало его тело до боли в груди.
      – Хорошо устроились, – проговорил он, быстро осматривая комнату за комнатой. – Саша, приготовь пока технику.
      Турецкий выкладывал из чемодана блоки мощнейшего компьютера самого последнего поколения, выполненного по схемам секретной лаборатории Пентагона.
      Фрэнки в голову пришла шальная идейка, и в ее осуществлении этому чуду техники отводилась главенствующая роль.
      – Такую уловку совсем недавно придумал один гениальный хаккер, – говорил он, заученными движениями складывая блоки в единое целое. – Ваш, кстати, хаккер, русский. Если бы его не сцапали в Монреале, когда он переводил шесть миллионов долларов со счета какой-то оффшорной компании на свой счет, то до сих пор о его ноу-хау никто бы и не догадывался.
      – Ты попроще объясни, – попросил Александр. – Знаешь же, что для меня эти твои винчестеры, дисководы и мегабайты, что темный лес.
      – Пожалуйста. Он придумал новый способ передачи и сохранения информации. Сначала вводим данные в компьютер, затем подсоединяем его к видеомагнитофону и записываем данные на видеоленту.
      – А разве это возможно?
      – Как выяснилось, возможно. Разумеется, с самой видеоленты считать информацию нельзя, такой аппаратуры просто не существует, но если проделать обратную операцию, то пожалуйста вам – распишитесь и получите. Ну чем не тайник? Похлеще стального сейфа.
      – А как определить, что информация записана на кассету?
      – Методом тыка.
      – Ничего себе… – Турецкий обвел растерянным взглядом внушительных размеров видеотеку семьи Делетр.
      – Не волнуйся, будем выискивать только те участки пленки, на которых как бы ничего нет – пустота. С чего начнем?
      – «Унесенные ветром». – Александр передал Фрэнки первую кассету. – Тебя устраивает?
      – Скучновато… – поморщился Джек. – Но когда-то же надо приобщаться к популярной классике!…

      Теперь Солонину было не до глобальных обобщений и параллелей. Теперь он не вальяжничал и не предавался лирике. Он должен был нагнать упущенное.
      И все же платить таксисту сто долларов он не собирался. Частники просили не намного меньше.
      Значит, так – Малинов. Этот человек подолгу, наверное, беседовал с умирающим Циревым. Собственно, план стал раскручиваться раньше. Значит, возможно, его по новой закрутил сам Цирев. Теперь задача проще: узнать, не собрался ли Малинов – а про него Солонин теперь знал все (даже любимые цвета рубашек и марки пива) – продолжить «доброе начинание» бывшего гэбэшника. Если да, под чьим прикрытием? Если нет – не осталось ли других любителей продолжить «доброе начинание»…
      – Ну вот, а ты говорил – прощай!
      Солонин обернулся. Перед ним стоял старший лейтенант милиции в окружении пяти блюстителей беспорядка.
      – А я тебя предупреждал – в моем районе не показывайся, – улыбался щербатым ртом старшой. – Я тебя, сука, предупреждал.
      В этот час в Шереметьеве было довольно пусто. Люди бежали, суетились, никому не было дела до того, что милиция остановилась возле какого-то парня и мило с ним беседует.
      Все действительно мило улыбались.
      – Теперь, козел, ты пойдешь с нами, а если рыпнешься, дырку в башке сделаю.
      Старшой показал глазами на собственную руку в кармане кителя.
      – Понял?
      – Так, – сказал Солонин. – Ты меня достал. И твои придурки тоже. Ну что, поучить вас еще раз? Так вы же… Погоди… У тебя что-то с ухом?
      – С каким ухом? – не сразу врубился старшой.
      – С левым ухом у тебя что? – внимательно вглядывался в волосатое ухо старшого Солонин. – Эта опухоль у тебя давно?
      Милиционеры тоже стали разглядывать ухо своего начальника.
      Тот вынул наконец руку из кармана и стал мять свой слуховой орган.
      – Да ты не щупай, что ты там нащупаешь, – грубо оттолкнул его руку Солонин. – Дай-ка я. Да не бойся ты, я врач.
      Солонин стал осторожно пальпировать за ухом старшого, при этом у него было озабоченное лицо.
      – О, старшой, это онкология… Это серьезно. Ты в больницу не обращался?
      Старлей затравленно огляделся вокруг – губы у него дрожали.
      – Эт-то опасно? Это м-можно вылечить?
      – Ну, уже довольно запущено, вот только если в хорошую клинику…
      До центра Солонина довезли на милицейском «шевроле». Вел машину тот самый водитель, что когда-то набивал «Икарус» лохами.
      Старшой виновато заглядывал в глаза Солонину и поминутно просил прощения. Солонин обещал похлопотать за него в Министерстве здравоохранения.
      – Слушай, старшой, – спросил Солонин, – городок художников на «Соколе» – это тоже твой район?
      – Нет, это другое отделение, но у меня там начальник в корешах. А что?
      – Довези меня туда, приятель.
      Когда «шевроле» уехал, Солонин подумал, что старшой и вся его команда – в общем-то неплохие ребята когда-то были… Их и сейчас можно перевоспитать. Только некогда этим заниматься.
      И больше он про старшого не думал.
      Когда подходил к даче Фридмана, почувствовал какой-то странный укол. Что-то ему здорово не понравилось, что-то очень насторожило. И даже еще раньше насторожило, когда он спросил у старшого, не его ли это район. Солонин предчувствовал нечто плохое.
      Зря он отпустил старшого. Дом Фридмана был оцеплен. Милиционеры мрачно стояли у калитки, во дворе, шугали юрких репортеров, на вопросы не отвечали.
      – Что случилось-то? – спросил Виктор какую-то девушку с фотоаппаратом.
      – Да хирург здесь жил, довольно известный, – ответила она и вдруг спохватилась: – А вы из какой газеты?
      – «Пятый уровень», – улыбнулся Виктор.
      – Это что-то мелкое, да?
      – Совсем незаметное, – кивнул Солонин. – Так что с хирургом?
      – А доска ему на голову свалилась. Насмерть.
      – Доска? – ахнул про себя Солонин, вспоминая рассказ Фридмана о «счастливчике», который шел мимо стройки.
      – Ну не доска – балка, – поправилась девушка. – Дом-то старый.
      Виктор резко повернулся.
      Нет, «доброе начинание» гэбэшника живет и сеет вокруг смерть.
      Когда выносили тело Фридмана, одна рука покойника свесилась из-под простыни. Крепкая рука хирурга. Даже немного грубоватая. А сколько жизней спасла… Вот свою уберечь не смогла.

      Дверь вертолета с грохотом закрылась, и мотор начал пронзительно свистеть.
      – Череп, а ты летать не боишься? – весело поинтересовался кто-то, стараясь перекричать шум винтов.
      Череп, тот самый мужик, который собирался продать Гоше кольцо, уже хотел ответить что-то непристойное, но машину слегка повело вбок и оторвало от земли.
      – Лети-им! – радостно закричали бомжи. – Смотри, а вон наши менты!
      Кто– то на радостях выставил в иллюминатор голую задницу, кто-то неудержимо весело захохотал, кто-то начал орать разухабистые матерные частушки. А вертолет, набрав высоту, медленно пополз над перепаханными полями, над маленькими, будто игрушечными деревушками, над серебряной ленточкой реки и наконец над унылым, нескончаемым частоколом леса.
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги-и! – вразнобой затянули песню никому не нужные люди без места прописки.
      Других слов больше никто не знал, поэтому с настойчивостью заевшей пластинки эти несчастные продолжали повторять припев.
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!
      Так и тянули часа два, пока вертолет медленно полз над этим самым зеленым морем.
      А Георгий лихорадочно пытался запомнить маршрут. От Архангельска на северо-восток, два раза пересечь реку, небольшой горный хребет. Хорошо, что хребет. Будет виден издалека. Потом болота, опять река. Небольшое озеро, на берегу которого маленькая одинокая избушка, наверное, охотничья заимка. Там обязательно должна быть провизия, какая-нибудь теплая одежда и лыжи…
      – Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги!
      Вертолет приземлился на небольшой поляне, далеко за озером. Пилот куда-то убежал и через пару минут вернулся с пятью вооруженными людьми. Бомжей вытряхнули из теплого уютного салона и построили в один ряд. На середину вышел высокий худой старик с большими, желтыми от табака руками и долго рассматривал прибывших.
      – Да-а, – сказал он наконец, сплюнув в снег, – кривое не может сделаться прямым…
      – Это ты про свой карандашик? – весело крикнул Череп, и все дружно загоготали.
      Старик тоже улыбнулся. Покачал головой, подошел к Черепу и вдруг изо всей силы саданул ему кулаком прямо в зубы. Череп полетел на землю. Попытался встать, но дед ему не дал. Подскочив к нему, стал жестоко избивать тяжелыми коваными башмаками, пока тот не затих.
      А старик, который теперь и стариком-то не казался, деловито отряхнул штаны, поправил на затылке шапку и равнодушно оглядел остальных. Остальные не проронили ни единого звука, будто ничего не произошло.
      – Ну вот, а теперь давайте знакомиться! – четко и ясно сказал он. – Меня зовут Егор Петрович, я тут самый главный начальник. Как вас зовут, мне не интересно. Хочу сказать сразу – я тут никого не держу. Кто хочет, может уходить прямо сейчас. Тут до ближайшего жилья всего ничего – сто сорок километров. Правда, медведей полно, но это уже ваша забота.
      – А че мы тут делать будем? – робко поинтересовался кто-то.
      – Хороший вопрос. – Егор Петрович улыбнулся. – Вы тут будете заниматься здоровым физическим трудом. Это очень полезно для здоровья. За это я буду кормить вас три раза в день и каждому ежедневно буду выдавать по чекушке водки. Вот, пожалуй, и все. Хочу сразу представить вам Борю. – Он ткнул пальцем в маленького кряжистого мужичка с бельмом на правом глазу и с автоматом наперевес. – Он будет вашим старшим. Если кого обидели – сразу обращайтесь к нему, он разберется. На этом все. Сейчас вам покажут ваше жилище, а через час отправят на работу. Обед в два часа дня.
      – Возьмите эту падаль с собой, – зло прохрипел Боря, сверкая единственным глазом, и плюнул в сторону Черепа, который до сих пор никак не мог подняться на ноги.
      Двое ближайших бомжей тут же подхватили избитого товарища и безропотно поволокли за Борей, который быстрым шагом направился по узенькой тропинке между деревьями. Остальные потянулись за ними.
      Это была большая приземистая хибара. По почерневшим бревнам, решеткам и запорам на тяжелых, обитых железом дверях Мамонтов понял, что строили ее лет сорок пять назад, не позже. Наверное, раньше здесь была гулаговская зона.
      – Ну, козлы! – зарычал Боря, перегородив собой дверь. – Там в углу рукавицы. Разбирайте и живо выходить на построение. Кого не увижу через три минуты – закопаю.
      На этот раз свободолюбивые граждане без прописки уже не пикали, потому что Черепа пришлось тащить на руках, и теперь он тихо стонал в углу за кучей дров. Через три минуты все уже были готовы и стояли в одну шеренгу у дверей, затравленно зыркая по сторонам и дыша в замерзшие кулаки.
      Июнь на Севере – уже глубокая осень. По ночам градусник показывал ноль. А через неделю выпадет снег.
      – Вот. Это другое дело. – Боря прошелся вдоль строя, тыкая пальцем во впалые груди работников. – Ты, ты, ты и ты. Пойдете со мной за инструментом. Остальным таскать в барак дрова. Все понятно?… Может, кто умеет на тракторе работать?
      Никто не ответил.
      – Что, нет трактористов? – удивился надзиратель.
      – Я умею… немножко, – тихо сказал Мамонтов и вышел вперед.
      – Ты? – Боря подошел к нему, пристально посмотрел в глаза, будто собирался прочесть в них, правду ли говорит этот спившийся сосунок.
      – Да, умею. Я в армии экскаваторщиком работал в стройбате.
      – Пойдешь со мной. – Боря ткнул пальцем и в Мамонтова.
      Бульдозер стоял на отшибе, на краю большого карьера, в котором копались люди. Все стекла у него были разбиты.
      – Вот, сломался неделю назад. Давай чини. – Надзиратель толкнул Гошу в спину.
      – А что с ним случилось? – спросил Мамонтов. – Мотор или проводка? Может, гидравлика полетела?
      – Хренавлика. – Боря хохотнул. – Я откуда знаю, я ж не тракторист.
      – А тракторист где? Может, он мне скажет?
      – Помер тракторист, – зло буркнул Боря, брякнув автоматом на боку. – Споткнулся, головой об дерево хабах! И помер. Так что давай работай. Инструмент весь в кабине под седушкой.
      Сказав это, Боря удалился восвояси, и Мамонтов остался один. Самый подходящий момент, чтобы бежать.
      Но куда? Вокруг на полторы сотни километров тайга. Да и не все еще понятно. Если тут добывают алмазы, в чем теперь не было никакого сомнения, то куда их отправляют? Кто их получает, кто гранит, кто переправляет за границу? Если попытаться выдернуть это звено, то вся остальная цепь рассыплется, утечет между пальцев, как песок.
      Откопав в кабине старые, промасленные рукавицы, Гоша полез в мотор. Поломку отыскал почти сразу. Собственно, это была и не поломка. Просто отошел шланг маслоподачи. Два часа повозиться, и все будет готово. Гоша уже хотел быстро приняться за дело, но подумал: «Зачем торопиться?» До обеда, судя по солнцу, время еще есть, Боре еще нужно раздать инструмент и развести бомжей по работам, так что его никто не хватится еще часа два-три.
      Оглядевшись, Мамонтов спокойно зашагал к ближайшему дереву, расстегивая на ходу штаны. Там, спрятавшись за огромным стволом, долго следил за копающимися внизу фигурками, за охранником на вышке, за огромным детиной, коловшим дрова метрах в ста. И только убедившись, что его никто не видит, быстро побежал к небольшой утепленной избушке, из трубы которой валил густой белый дым. Раз дым, значит, там люди, а раз эти люди не на работе, значит, они охранники, а может, даже и хозяева.
      Окно было закопченным, и сквозь него ничего нельзя было разглядеть. Но зато были открыты ставни на чердак. Цепляясь, как кошка, за неотесанные бревна, Мамонтов мигом вскарабкался по стене и нырнул в ароматное сено.
      – Нет, больше не буду, – сразу донесся до него приглушенный голос снизу.
      Гоша принялся раскапывать душистую солому, пока не добрался до дощатого пола. Между досками обнаружилась небольшая щель, в которую можно было видеть, что происходит внизу.
      Егор Петрович сидел за столом и аккуратно перекладывал из кучки в кучку мутные желтоватые камни.
      «Алмазы!» – сразу догадался Мамонтов.
      Напротив начальника сидел мужчина. Гоша тотчас узнал его. Это был тот самый пилот, который привез их сюда.
      – Ну, что скажете? – поинтересовался пилот. – Ничего себе?
      – Какие-то они все мелкие, – вздохнул начальник. – Нет, что ни говори, а кривое не может сделаться прямым. Сколько сил на все это положили, а тут такая туфта лезет. Ну разве это хоть куда-то годится?
      – Ну, Петрович, какие есть. – Пилот развел руками и одним движением свернул голову бутылке водки. – За ваше здоровье.
      – Ты давай не увлекайся. – Егор Петрович недовольно покосился на пилота, который опорожнял бутылку прямо из горла, глоток за глотком. – Тебе еще обратно лететь.
      – Да я помню. – Мужчина встал, поставив бутылку на стол. – Что ментам передать?
      – А что передать? – Егор Петрович пожал плечами. – Пусть ловят еще. Работники тут всегда нужны. Они ж дохнут, как мухи, больше трех месяцев никто не выдерживает. И скажи, чтобы доходяг не присылали, а то меньше получат. Я тут одного на крепость попробовал, так он больше минуты не простоял. Ну что это за работники, спрашивается…
      Егор Петрович еще долго возился со своими камушками. Сначала взвесил их на маленьких весах, потом высчитывал на калькуляторе караты, потом рассортировал по величине и только после этого ссыпал всю кучку в маленький бархатный мешочек.
      – И скажи, чтобы следующую партию сами сортировали! А то здесь только я пять кондиций насчитал!
      Пилот вышел из дома и захрустел сухой травой в направлении вертолета. Как раз удобный случай, чтобы улететь отсюда в город. Незаметно пробраться в кабину и дать о себе знать только в воздухе…
      Гоша уже спрыгнул на землю, уже перекатился в кусты и побежал к поляне, но вдруг остановился.
      Как же так? Выходит, что пилот привозит сюда камушки, а не отвозит их отсюда? Или есть еще прииски? Допустим, если этот прииск – главный и всю добычу свозят сюда, то в этом нет ничего странного. А камни отправляют на Большую землю каким-нибудь другим способом.
      Но где тогда другие прииски? И каким способом переправляются камни?… Нет, бежать отсюда еще рано. Да и зачем торопиться? Воздух тут хороший, работа пока не напрягает, да и угрозы для жизни еще нет. Борю с его кулачищами и автоматом Мамонтов за большую угрозу не считал.

      Телефонный звонок ничего не дал.
      Во– первых, сам звонок стоил Сомову стольких нервов, что лучше и не вспоминать. Малинов был неуловим. Причем неуловим в каком-то высшем смысле. Он все время был то в Кремле у президента, но в Белом доме тоже у президента, но уже американского. Иногда для разнообразия заходил к премьер-министру. Скорость его передвижения по миру была космической. Еще вечером он разглядывал в Вашингтоне улицу имени академика Сахарова, а утром уже беседовал в Барвихе.
      Сомов начинал искать Малинова довольно вяло. Конечно, он понимал, что за птица случайно чиркнула крылом по его сети, конечно, понимал, что радостных песен эта птица не споет. Но с какого-то времени ему стало противно. Противно, что он крутится-вертится на ничтожную следовательскую зарплату, а все вокруг воруют, и воруют миллионы. И не в рублях. В долларах.
      Сколько раз он ловил подонков за руку, сколько раз выкладывал на стол генеральному прокурору самые серьезные материалы, тот приказывал: «Докручивай». А потом все спускалось на каких-то неведомых ему тормозах. И при этом никто и никогда не был виноват. Находились объективные причины – выборы, саммиты, политическая обстановка…
      Сомов ходил к Меркулову, тот тоже пытался как-то двигать застревающие на каждом шагу дела, несколько раз ему это удавалось, но чаще всего он лишь разводил руками на вопросительный взгляд Сомова:
      – Высшие интересы. Говорят, еще время не пришло.
      – Да придет ли? – взрывался Сомов.
      – Придет, Вадим Сергеевич, придет. Правда, боюсь, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе»… – мрачно шутил замгенерального.
      Сомов видел, что Меркулов сам нервничает, но – бессилен.
      На этот раз Сомов решил: во что бы то ни стало докручу.
      И он стал названивать Малинову с упорством любовника, который и дня не может прожить без своей пассии.
      Наконец почти недельное висение на телефоне дало кое-какой результат.
      Он вдруг наткнулся на самого Малинова.
      – Слушаю вас, – мягко отозвалась трубка.
      – Вас из Генеральной прокуратуры беспокоят. Следователь по особо важным делам Сомов.
      – А! Добрый день, Вадим Сергеевич, – вдруг чему-то обрадовался Малинов.
      Сомова немного удивило, что Малинов знает его имя-отчество, но, с другой стороны, немного и польстило.
      – А я давно вашего звонка жду, – разливался Малинов. – Уж собирался сам вам звонить…
      – Нам бы встретиться, Дмитрий Яковлевич, – все еще пытался держать расстояние Сомов.
      – А как же! Обязательно! Завтра же. Что у нас завтра – десятое? В половине третьего вас устроит?
      – Вполне. Я оставлю вам пропуск.
      – Нет, я, к сожалению, не смогу заехать к вам в следственную часть. Давайте лучше вы ко мне, в Министерство обороны, встретимся у центрального входа.
      Сомов отметил, что Малинов мягко взял ситуацию под свой контроль. «Ладно, пусть потешится», – подумал.
      – Хорошо, в половине третьего у центрального входа.
      – А как там наш общий знакомый? – вдруг сам снял недоговоренности Малинов. – Коровьев?
      – Коровьев – нормально. Вернее, что может быть нормального у человека, который сидит в Лефортове.
      – Да-да… – загрустил Малинов. – Ну ничего, я думаю – ненадолго.
      Сомов не стал комментировать этот оптимизм Малинова. Ему вдруг захотелось швырнуть трубку. И хорошо бы прямо в самого Малинова. Беда – не долетит.
      – Ну что ж, Вадим Сергеевич, значит, уговорились. Целую, обнимаю.
      До встречи Сомов перебирал в памяти все вопросы, которые, как он был уверен, приведут Малинова в полное замешательство. И очень хотел отблеск этого замешательства увидеть в глазах сытого мальчика-мажорчика. Как же он ненавидел всех, кто вылез наверх таким нечистым способом.
      Правда, что за способ такой, Сомов, пожалуй, ответить бы вразумительно не смог. Но были догадки, какие-то разговоры, какой-то нездоровый шум в газетках. «Вокруг порядочных это не вертится», – думал Сомов.
      Вообще настроение у следователя, как, впрочем, и во всей прокуратуре, было далеко не радужное. Высокие профессионалы и в общем честные люди, под водительством Меркулова они бились с такой расползающейся гидрой, что даже если бы никто не ставил им палки в колеса, вряд ли справились бы.
      В коридорах он порой беседовал с коллегами так, на ходу – времени у всех было в обрез. Он знал, что уже известен и убийца Холодова, и заказчики убийства Листьева, но опять же – выборы, политическая ситуация, саммит…
      Телефонный звонок ничего не дал. Сомов напрасно ожидал от Малинова хоть чего-нибудь. Это же сразу слышно – волнуется человек или нет, есть ли грех за его душой, или он чист, как слеза младенца.
      С Малиновым было все непонятно. Вернее, все было слишком ясно – если и есть за душой этого мальчика-мажора какой-нибудь грех, то индульгенцию он себе уже давно прикупил.
      Сомов был похож сейчас на супруга, который все никак не может доспорить с собственной женой. Я ей скажу, а она мне скажет, а я ей на это, а она мне на это, а я тогда как выдам…
      Он мысленно выстраивал все возможные вопросы и ответы в этой предстоящей беседе. Нет, не сможет Малинов ответить на все его сто восемьдесят миллионов вопросов.
      Телефонный звонок ничего не дал, зато встреча будет из напряженных. У Сомова, как у хорошей гончей, уже раздувались ноздри от предчувствия добычи.
      С утра он надел все чистое и глаженое. Не было у него жены и не было даже любовницы, все приходилось делать самому. А на прачечную денег не хватало. Куда-то разлетались они моментально.
      Служебную машину не дали. Пришлось добираться муниципальным транспортом.
      Но поспел Сомов на встречу вовремя. За две минуты до срока. А ждал еще двадцать минут.
      Дежурный на входе ничего про следователя не знал. Вежливо, но настойчиво отвечал:
      – Гражданин, не мешайте проходу. Отойдите в сторонку.
      Сомов начинал закипать. Мимо него шмыгали туда-сюда генералы-полковники-майоры, все холеные, сытые, чистенькие, на следователя – ноль внимания, фунт презрения.
      – А что же вы тут стоите? – наконец раздался сладкий голос прямо за спиной.
      Откуда вынырнул Малинов, Сомов не понял. Вероятно, из-под земли, как черт из табакерки.
      Собственно, Малинова Сомов видел первый раз. Ну конечно, по телику там, в газетах, но вот так, можно сказать живьем, впервые.
      И был страшно разочарован. Потому что на лице Малинова никакого блуда, никакого греха написано не было. А совсем-совсем наоборот – приветливое, открытое лицо, добрые чистые глаза и ясная улыбка.
      Сомов даже растерялся.
      – Заждались? Вы уж извините, негодника, – виновато развел руками Малинов. – Шеф сегодня был весьма разговорчив. А мужик, должен вам сказать, крепкий. Говоришь с ним, и аж подтягиваешься изнутри. Знаете, там про погоду, ля-ля-тополя – не проходит. Он сразу в корень, сразу быка за рога. Без подхода.
      На этом монологе Малинов увлек Сомова за собой, они беспрепятственно прошли мимо строгого дежурного, двинулись по холлу направо, потом по какой-то лестнице.
      – Я и сам только подъехал, – продолжал Малинов. – Кстати, вовремя. Но как тут обойдешься без доклада. Министр к себе кличут! – иронично улыбнулся генерал. – Докладывай подробно, обстоятельно… А сам с ним каждый день по телефону треплется.
      Дверь распахнулась, и Сомов оказался в здоровенном кабинете. Обставленном соответственно.
      «Соответственно, чему соответственно? – задал себе вопрос Сомов. – Что этот Малинов собой представляет?»
      – Оказалось, что наше правовое государство совсем не в ладах с правом, – вдруг словно понял мысленный вопрос Малинов. – Вот и зовут толковых юристов. Я не про себя, конечно, я не волшебник, я только учусь. Но вот видите, даже я сгодился. Присаживайтесь, где удобно.
      И вопреки ожиданию, Малинов не сел в начальственное кресло за мавзолееподобным столом, а по-простецки опустился на диванчик.
      – Вопросы у вас, надеюсь, давно ко мне готовы. Мамочка родная, а сколько у меня вопросов! – всплеснул он руками. – Впрочем, я заболтался. Слушаю вас.
      И он даже подпер ладошкой щеку.
      – Я, собственно, по поводу «Голден АД»…
      – Понятно-понятно, не стесняйтесь.
      – Пропало сто восемьдесят миллионов долларов…
      – Именно эта цифра! Ужас!
      – Коровьев дал показания, что вся эта затея исходила от вас.
      – Да, от меня.
      – И…
      Сомов запнулся. Дальше спрашивать было бессмысленно. Малинов сам сознался. Все, его можно брать тепленьким.
      – И? – напомнил ему незаконченный вопрос Дима.
      – Вы только что подтвердили, что вся операция была предложена вами? – переспросил Сомов.
      – Да, подтвердил. Коровьев не врет.
      – Выходит… – уже совсем растерялся Сомов.
      – Выходит, что Дима Малинов, этот мальчик-мажор, надул государство на сто восемьдесят миллионов долларов. Верно. Но вы же понимаете, что я не президент и даже не премьер, чтобы запустить всю операцию. Я только предложил. Кстати, вы с деталями знакомы?
      – В общих чертах.
      – И это хорошо, товарищи, – передразнил горбачевский говорок Малинов. – Меньше знаешь – крепче спишь. Там действительно такие силы задействованы… Лучше в общих чертах.
      – Тем более странно – «Голден АД» пропадает бесследно…
      – Это не странно, это ужасно. Собственно, я сегодня с шефом и говорил об этом. Ничего, их найдут. И все вернется на круги своя.
      Сомов прищурился.
      – И не надо даже думать, – поймал его взгляд Малинов. – Я вас прекрасно понимаю. Мое слово для вас – не закон. Но я же не буду себя бить кулаком в грудь и клясться. Я вас просто отправлю к самому главному человеку. Он все и подтвердит.
      – К шефу? – иронично спросил Сомов.
      – Нет, зачем, шеф этим не занимался, он только дал добро. Занимался этим Петр Иванович Чабрец. Вот к нему, дорогой вы мой следователь, мы и поедем.
      Сомов непроизвольно сглотнул. Имя Чабреца знала вся страна. Это был, пожалуй, самый близкий к президенту человек. Одни его люто ненавидели за то, что упорно и даже фанатически проводил в России западный образец рыночной экономики. А другие, таких было, увы, меньшинство, в основном «новые русские», поддерживали его. Конечно, вокруг Чабреца ходили темные слухи типа того, что он агент ЦРУ, что он скупил половину России. Но такие слухи ходили вокруг каждого видного политика. Сомов же знал точно – ничего из этих слухов не подтверждалось. Прокуратура время от времени тайно или открыто пыталась проверить Чабреца – он был чист.
      – Когда? – наконец вымолвил следователь.
      – Хороший вопрос, – улыбнулся Малинов, удовлетворенный произведенным впечатлением.

      Брайан Спенсер и Патрик Силлитоу наблюдали за Лидо из соседнего кабинета, сквозь зеркальное с одной стороны окошко.
      Спенсер, подтянутый, седовласый, безупречно одетый мужчина чуть за пятьдесят, вот уже почти четверть века возглавлял подразделение британской контрразведки МИ-5. Силлитоу, тучный загорелый детина с одутловатым лицом и кулаками-булыжниками, был шефом внешней разведки – МИ-6.
      Хоть оба они представляли схожие по своим задачам ведомства и беззаветно служили ее величеству, королеве Елизавете Второй, иногда их интересы расходились или же, наоборот, пересекались под слишком острыми углами. И тогда из друзей-соратников они превращались в заклятых врагов, готовых использовать любую возможность, чтобы насолить «конкурирующей фирме».
      В тот день камнем преткновения стала Лидо. И Спенсер, и Силлитоу имели на нее свои планы.
      – Патрик, я уже двадцать лет пытаюсь раскрутить это дельце, – горячечно шептал Спенсер, умоляюще глядя в глаза Силлитоу. – Двадцать лет! И вот когда наконец оно начинает двигаться с мертвой точки, заявляешься ты! Черт побери, она моя! Моя!
      – Брайан, ты же знаешь, что сам Аффенгеймер попросил меня оказать ему эту услугу, – рассудительно отвечал Патрик. – Помилуй, ты ставишь меня в неловкое положение. Что я должен делать? Сказать: «Простите, у меня живот заболел»? Не переживай, я с тобой поделюсь. Чуточку позже, но обязательно поделюсь.
      – Ага, себе вершки, а мне корешки, – скрестив руки на груди, обиженно надулся Спенсер.
      – Патрик, я имею все права удалить тебя из этого помещения, – иезуитски улыбнулся Силлитоу. – Но я же этого не делаю, правда?
      – Не делаешь…
      – И ты мне за это благодарен?
      – Несказанно. Ты даже представить себе не можешь.
      – Я сейчас поговорю с этой крошкой, – Патрик поднялся, с трудом застегнул жилет на своем необъятном пузе, – а ты будешь сидеть здесь и слушать. Договорились?
      – Договорились.
      – И только попробуй сунуть свой нос… – Силлитоу погрозил Спенсеру увесистым пальцем. – По стенке размажу…
      Марго сидела на стуле посреди совершенно пустого кабинета и со скучающим видом рассматривала треснувший на мизинце ноготь. Но лишь одному Богу известно, чего ей стоило изобразить на своем лице этот скучающий вид. Все ее мысли были сосредоточены на одном, и от напряжения мутилось в глазах.
      Сейчас кто-то войдет. И сразу все станет ясно – провал или удача. Верней, не удача даже, а крошечный шанс удержаться на плаву…
      Дверь открылась, и в кабинет тяжело ввалился здоровенный мужчина с зажатой в зубах вонючей сигарой. Прислонившись плечом к стене, он какое-то время пронзительно смотрел на Марго, перекатывая сигару из одного уголка рта в другой. Девушка отвечала ему наивной растерянностью.
      – Так вот ты, значит, какая… – наконец изрек здоровяк. – Что ж… С благополучным прибытием.
      Она хотела прыгать от счастья. Этот тип никогда не встречался с настоящей Лидо и не знал, как она выглядит!…
      – Спасибо…
      – Меня зовут Патрик Силлитоу, я буду тебя патронировать. – Мужчина не менял позы, так и стоял у стены, словно приклеенный. – Не возражаешь, если мы начнем с самого главного? Материал с собой?
      – Нет… – виновато опустила глаза Ляффон. – Я не была готова к бегству, все получилось неожиданно…
      – Боюсь, что завтра было бы уже поздно. Мы получили верную информацию, что над тобой сгустились тучи. Надо было предпринимать экстрамеры. Мы дорожим тобой, Лидо. Ты должна это понять.
      – Я понимаю…
      – И оценить. – Патрик выразительно прищелкнул языком.
      – Я ценю вашу заботу обо мне, – «смутилась» Марго. – И все-таки до сих пор не могу поверить… Неужели моя прежняя жизнь кончилась?
      – Увы. Впрочем, этому можно только позавидовать. Кому еще доведется дважды родиться?
      – Мне нужны гарантии.
      – Что? – Силлитоу сделал вид, что не расслышал.
      – Мне нужны гарантии, – повторила Ляффон.
      – Гарантии чего?
      – Моей новой жизни.
      – Как ты себе это представляешь?
      – Вы подпишете контракт, в котором будет оговорена каждая мелочь, чтобы потом между нами не возникло никаких разногласий. – Голос Марго зазвучал тверже. – Я хочу быть уверена в своем будущем.
      – Ты нам не веришь?
      – У меня работа такая – никому не верить. Разве это плохо?
      – Мне говорили, что ты крепкий орешек… – Патрик не мог скрыть своего удовлетворения. – Черт побери, я бы не отказался, если бы ты стала моей напарницей.
      – Я бы тоже не отказалась. – Ляффон одарила Силлитоу обворожительной улыбкой. – Но сначала уладим все формальности.
      – Ты голодна?
      – Я готова сожрать собственную задницу.
      – Вот это да! – хохотнул Патрик. – Сейчас тебя накормят, а я пока подготовлю контракт.
      – Есть! – вскричал Фрэнки и в изнеможении рухнул грудью на стол. Его футболка насквозь пропиталась потом, а пальцы рук тряслись от перенапряжения, как у алкоголика с большим стажем.
      Искомое оказалось в видеокассете с фильмом «Девять с половиной недель», как раз в том месте, где Микки Рурк сидит у холодильника и кормит Ким Бэссинджер всякой снедью. Всего лишь секунда, но в эту секунду уместились целых двадцать четыре кадра. И в каждом из них – море неуловимой информации…
      – Но откуда? – не верил своим глазам Турецкий. – Откуда ты знал?
      – В нашей профессии, как в ателье, – устало проговорил Джек. – Главное – следить за модой, и всегда окажешься в выигрыше. А я даже забежал чуть вперед. Но поверь, через год-два только ленивый не будет использовать эту хитрость.
      На компьютерном мониторе возникло изображение светло-коричневой бархатной папки. Из-за потрясающей графики папка выглядела как настоящая, даже появлялось неимоверное желание потрогать ее руками…
      На обложке большая буква "К" и надпись красными чернилами «Хранить вечно». Папка открывается. Первая страница: «Совершенно секретно. Берии Л. П. 22 июля 1951 г. Операция, разработанная особым отделом МГБ под кодовым названием „Кристалл“. Цель операции – незамедлительное и полномасштабное проникновение в…»
      Дальше текст обрывался, и все остальные сто тридцать девять страниц занимали замысловатые крючки, квадратики и кружки. Это был шифр.
      – Ты можешь сделать копию? – спросил Турецкий.
      – Запросто. – Фрэнки встряхнул взъерошенной головой и вновь защелкал клавишами. – Мы эту мутотень расшифруем в два счета. У меня где-то завалялась первоклассная программа-дешифратор.
      – Оставайся пока здесь. – Александр взглянул на часы. – Дай мне эталон. Только бы Рита продержалась… Мы должны успеть…
      Марго неимоверно долго изучала контракт, прежде чем заверила его своей подписью. Все это время Силлитоу сидел напротив и, покусывая сигару, нервно постукивал костяшками пальцев по краешку стола.
      – Все в порядке. – Патрик придирчиво рассмотрел размашистый вензель и выжидающе взглянул на Ляффон. – Ну?
      – Вот, – она расстегнула блузку и вынула из чашечки бюстгальтера маленький ключик. – Национальный банк Франции, вклад на предъявителя, хранилище номер три, пятьсот шестнадцатая ячейка.
      Она мельком взглянула на кулон-часики. Пока люди Силлитоу доберутся до Парижа, пройдет не меньше двух часов. Она сделала все от себя зависящее, чтобы потянуть время. Дальше тянуть было просто невозможно…

      Мамонтов вернулся к экскаватору и принялся для порядка стучать ключом по мотору, как вдруг с разных концов леса стали доноситься возбужденные голоса. А через минуту мимо пробежало несколько человек с криками:
      – Поймали! Поймали его, гада!
      Мужики, копавшиеся в карьере, побросали кирки и лопаты и стали карабкаться наверх.
      – Чего ты тут возишься?! – кто-то пихнул Мамонтова в бок. – Дезертира поймали! Пошли смотреть, как его вешать будут!
      Мамонтов бросил инструмент в кабину и поспешил вслед за остальными.
      Дезертиром оказался длинный худой парень в старой матросской шинели и с грязными, слипшимися волосами. Сидел прямо на земле и затравленно зыркал по сторонам. Лицо у него было все в крови, но еще не распухло и не покрылось лиловыми синяками. Значит, побили его совсем недавно, только что.
      Вокруг парня уже собралась целая толпа, человек сто. В основном тут были такие же бомжи, как и те, с которыми прибыл Мамонтов. Грязные, худые, с сизыми носами и белесыми от водки глазами. Существа, которых людьми можно было бы назвать, только обладая большим воображением.
      Когда собрались все, на середину круга вышел Егор Петрович. Подошел к мальчишке, присел на корточки и, сочувственно заглянув в глаза, тихо спросил:
      – Ну что, Илюшка, зачем убежал? Знал же, что далеко не уйдешь.
      – Я в город хочу-у! – заныл парень, размазывая по физиономии кровь и сопли.
      – В город? А зачем тебе в город? – Егор Петрович погладил его по голове. – Тебе разве тут не нравится? Ты посмотри, какой воздух, какая природа. Где ты такое в городе найдешь?
      – Не нравится… – Илюшка немного успокоился.
      – А почему не нравится? Тебя кто-то обидел? – Начальник окинул собравшихся грозным взглядом.
      – Меня Тимофей бье-от! – опять заплакал Илюшка.
      – Тимофе-ей? Это твой надзиратель? – Егор Петрович выпрямился. – Эй, Тимофей, ты где? А ну выходи сюда!
      На середину круга вышел здоровенный татарин с большой черной бородой.
      – Ты его бил? – строго спросил начальник.
      – Бил, – зычным голосом ответил надзиратель.
      – Да-а… – Егор Петрович покачал головой. – Кривое не может сделаться прямым. А скажи нам, Тимофей, за что ты его бил?
      Илюшка смотрел на начальника с надеждой, совсем не понимая, что тот просто издевается над ним. Мамонтов огляделся вокруг и увидел, что все отводят глаза в сторону, стараясь не смотреть на то, что произойдет. Ему стало не по себе.
      – Он у Вахромеева хлеб воровал. – Тимофей старался скрыть довольную улыбку.
      – Воровал? – Егор Петрович опять покачал головой, как детсадовский воспитатель. – Ай-ай-ай. Илюшка, это правда, что Тимофей говорит? Ты на самом деле хлеб у Вахромеева воровал?
      – Я больше так не буду! – Илюшка еще громче заплакал.
      – Тимофей! – Егор Петрович опять повернулся к надзирателю. – А покажи нам, как ты его бил.
      – Это запросто! – Тимофей расхохотался и изо всей силы стукнул мальчишку кулаком по роже. Тот только взмахнул руками, как тряпичная кукла, и кубарем покатился по земле.
      – Вот так я его бил! – ревел надзиратель, глаза которого постепенно наливались кровью. – Вот так бил! И вот так!
      Он избивал парня остервенело и жестоко, по-звериному, не обращая внимания на то, что тот даже не может сопротивляться. Илюшка только хрипел, истекая кровью и все косился на Егора Петровича ничего не понимающими глазами.
      – А еще я его вот так бил! – продолжал реветь Тимофей. – И вот так… И так тоже бил!…
      Начальник улыбался. Даже не улыбался, а скалился, как волк, который хочет показать свою силу. Бывает у человека такое животное состояние.
      И вдруг Мамонтов заметил, что скалятся все. Смотрят не мигая и скалятся. И сам он тоже скалился, глядя на кровавое месиво, в которое быстро превращалось лицо Илюшки. И пожалел, что не улетел с вертолетом.
      Тимофей уже раскраснелся и вспотел. Воздух со свистом вырывался из его прокуренных легких. А он продолжал бить коваными башмаками по голове лежащего на земле человека. Череп под кожей у Илюшки раскололся на мелкие кусочки…
      – Вот так вот я его бил… – еле слышно пробормотал надзиратель и устало опустился на почерневшую от крови землю.
      А люди продолжали смотреть, не в силах оторвать глаз от жуткого зрелища смерти.
      – Ну вот, – наконец объявил Егор Петрович. – Ведь сколько раз я вам говорил: не бегайте, вам же хуже будет. Так ведь бегут и бегут, бегут и бегут. Ну вот чего он добился? Неделю бродил голодный, как волк, трех наших собак сожрал. А теперь вообще…
      Неожиданно Мамонтов получил сильнейший удар в спину и полетел на землю, чуть не угодил прямо на труп.
      – Ах ты, падла лупоглазая! – Заревел кто-то у него за спиной, и Гоша еле увернулся от просвистевшего над самым ухом башмака.
      Это был Боря. Глаз его был красным от гнева, ноздри раздувались, как у норовистого скакуна. Вид убийства подействовал на него возбуждающе.
      – Вы чего? – Гоша вскочил на ноги. – Чего я такого сделал?
      – Я тебя поставил трактор чинить, падла! А ты где шлялся? Вернулся через десять минут, а его уже нет! – Боря медленно шел на Мамонтова, отбросив автомат. – Да я тебя с дерьмом смешаю, паскуду эдакую!
      Бомжи и надзиратели, которые уже собрались было расходиться, замерли в ожидании новой крови.
      – Да я просто… – попытался было что-то сказать Гоша, но в воздухе просвистел тугой кулак одноглазого и угодил в солнечное сплетение. Мамонтов опять оказался на земле. Но в следующую секунду вскочил на ноги.
      В драке главное – попытаться как можно дольше устоять на ногах. Если упадешь, пиши пропало. И Гоша больше падать не собирался. В последние моменты уворачивался от ударов, стараясь не дать сдачи. Короткорукий Боря никак не мог достать его и от этого приходил в ярость.
      – Да я тебя! Ты мне повертишься, сучонок! – ревел он, продолжая впустую махать кулаками.
      В толпе раздались редкие смешки.
      Это произошло совсем неожиданно, помимо Гошиной воли. Просто очень трудно бороться с инстинктами. А приемы рукопашного боя ему привили как раз на уровне инстинктов. И когда Боря всей своей тушей попер на него, он просто присел, выбросив вперед локоть. Надзиратель налетел на локоть зубами и, охнув от неожиданности, грохнулся на землю.
      Гоша еле сдержался, чтобы коротким ударом пятки не вогнать надзирателю кадык в позвоночник.
      – Ах ты… – Боря поднялся на ноги и выхватил из кармана большой охотничий нож. – Ну все, конец твой пришел.
      Мамонтов огляделся. Все с интересом ждали, что же произойдет дальше. И только начальник лагеря еле заметно улыбался.
      – На, сука! – Нож, сверкнув на солнце, просвистел прямо перед Гошиным носом.
      Мамонтов отскочил в сторону и неожиданно, зачерпнув песку, запустил им прямо Боре в глаз. Пока тот вертел головой, ударом ноги вышиб нож.
      – Давай его! Вали! – взревели бомжи, радостно захлопав в ладоши.
      Справиться с надзирателем не составило для Мамонтова большого труда. Он просто с разворота саданул ему ногой в челюсть, и Боря, сверкнув башмаками, кубарем полетел в кусты под всеобщее ликование.
      А Мамонтов схватил валявшийся на земле нож и кошкой прыгнул на грудь надзирателю. Все мигом смолкли, и в воздухе повисла томительная тишина. Мамонтов только слышал, как зло сопит под ним надзиратель, косясь полным ненависти глазом на острие кинжала.
      Гоша оглянулся и встретился взглядом с Егором Петровичем. Тот смотрел на него так спокойно, будто Мамонтов собирается зарезать курицу, а не его помощника.
      – Ну, чего остановился? – тихо спросил начальник. – Добей его. Если не добьешь, он тебя точно в живых не оставит.
      Гоша не шевелился. Чувствовал, что мышцы руки, сжимавшей нож, просто свело судорогой, так хотелось вогнать этот нож в лихорадочно дергающийся кадык.
      – Ну убей его, убей, я разрешаю. – Егор Петрович улыбнулся. – Тебе ничего не будет, это просто закон природы.
      – Убей! – заревела толпа. – Прикончи кривого! Заколи его, как кабана!
      Гоша посмотрел на Борю. И увидел, что тот плачет. Как побитый мальчишка. Он плюнул ему в рожу, отпустил его и встал.
      – Не буду, – тихо сказал он и медленно побрел прочь, все еще сжимая нож в руке.
      – Струсил, – вздохнул начальник. – Кривое не может сделаться прямым.
      – Зато я буду! – Боря резко вскочил, схватил с земли автомат и передернул затвор.
      Но очередь ушла в небо, подняв с деревьев стаю перепуганных ворон. Потому что Мамонтов успел отпрыгнуть в сторону, на лету метнув нож, который короткой молнией вонзился прямо надзирателю в глаз.

      Пока «важняк» Сомов пытался вызвонить Малинова по телефону, Солонин поступил проще – поехал к Малинову домой, дождался, когда тот вернулся и уснул сном праведника (сон ему тоже организовал Солонин – такой легкий усыпляющий газ, как-то использованный на учениях на базе НАТО), проник в квартиру, обойдя примитивную сигнализацию, которая, впрочем, была отключена, полюбовался на сопящих в объятиях друг друга мужа и жену и, не долго думая, оставил несколько «жучков» на одежде Малинова, на его «дипломате» и даже на обуви.
      Все, что происходило с генералом в последующие дни, Солонин знал подробно до противного.
      Если Сомов свято верил помощникам Малинова, говорящим, что их начальник то у Клинтона, то у Ельцина, то Солонин точно знал, что Малинов летал на пару деньков на Гавайи отдыхать с пышнотелой француженкой, а потом закатился с друзьями на вертолетную охоту на волков.
      С начальством он разговаривал в основном по телефонам. Их у него было целых три.
      Несколько раз Солонин натыкался на какие-то загадочные разговоры, но толком ничего не понял.
      И вот у его подопечного состоялась встреча с неким Вадимом Сергеевичем Сомовым. Они что-то говорили о «Голден АД», о «Марс», а потом договорились, что Сомов отправится на встречу к самому Чабрецу.
      Этой встречи Солонин пропустить не мог. Хотя знал, что пропустить придется.
      Его «жучки» хотя и высочайшей технологии, легко обнаруживались специальным искателем. А то, что Сомова у Чабреца просветят от и до, сомнений не было.
      Значит, на Сомова ставить «жучки» было не просто опасно – преступно. Оставалось одно из двух – либо стать самим Сомовым, либо стать невидимкой.
      Последнего техника еще не достигла, поэтому Солонин всерьез начал готовиться к первому.
      Во– первых, он сделал кучу снимков Сомова. И фотографии были самые разные -деловая встреча, какой-то веселый разговор на улице, мрачный поход домой, расслабуха после работы.
      Когда дилетант сталкивается с таким количеством выражений человеческого лица, он просто теряется. Но Солонин дилетантом не был.
      Это очень похоже на пасьянс. Надо отбирать только нужную карту, только нужную масть, остальное – пока в сброс. Потом из этого сброса тоже появится необходимое.
      Для настоящего гримера вовсе не обязательно повторить все родинки на лице. Солонин знал даже, что и цвет волос не обязательно сделать идентичным. Да даже рост не имел решающего значения.
      Вся беда в том, что люди удивительно невнимательны. Виктор вспоминал, как мать не раз обижалась на отца, что тот не замечает ее новую прическу.
      Но стоило матери прийти с работы радостной или грустной, отец сразу спрашивал: что случилось? Впрочем, мать тоже, как ни пытался отец говорить и шагать твердо, сразу понимала – поддал.
      Поэтому – вывел для себя Солонин – настоящий гример создает не внешность, а характер. Характер же у Сомова был удивительно ровный. Почти без всплесков, чаще всего Сомов был угрюмый, мрачный, но иногда и улыбчивый, и светлый. Но та и другая крайность были не нормой – нормой была полная непроницаемость. Вот это уже сложнее.
      Почему теперь все кому не лень пародируют говорок Горбачева и Ельцина? Да потому, что в этих говорках есть яркость, изюминка, «особинка». А Сомов был как бы бесцветен и стерт, как старый башмак. Впрочем, серость тоже бывает яркой. Но Сомов был совершенно серым, без полутонов.
      Солонин отчаялся. Без характера весь его скрупулезный грим останется мертвой маской. Впрочем, могло и так сойти. За ним заедет машина Малинова, водитель в лицо Сомова не знает. Ну, проверит документы, ясно. Это проскочит и без характера. Но дальше – если они поедут к Чабрецу вместе с генералом Димой? Тот-то с ним уже встречался, беседовал, и его не проведешь. Малинов приметлив и, как все юристы, ужасно подозрителен. Нет, мимо Малинова Солонин не проскочит.
      Даже если допустить, что Малинов вдруг на целый день ослепнет и оглохнет, остается самое трудное: встреча с Чабрецом. Тут все будет обставлено по высшей технологии. Малинов ведь не просто везет Сомова к Чабрецу. Очевидно, здесь тайна государственной важности. И проверка будет на уровне. Может, даже зрачок станут сканировать, не говоря уж о дактилоскопии.
      И все– таки Солонин готовился.
      Вчера утром он даже зашел в следственную часть прокуратуры, когда точно знал, что Сомов выехал в МВД на оперативное совещание в связи с терактами в московских троллейбусах.
      Встретил нескольких сомовских приятелей, даже перекинулся с ними парой слов. Кажется, прошло незаметно. Грим сработал отлично.
      А сегодня с утра Виктор был как на иголках, хотя все продумал заранее. Он должен был подменить Сомова в короткую минуту, когда тот выйдет из собственной квартиры и будет спускаться по темной лестнице. (Лифт, да не будут жильцы сомовской девятиэтажки в обиде, Сомов вывел из строя.) Вот там, на темной лестнице (лампочки пропали не по вине Солонина), Сомову будет сделан безвредный, но очень надежный укол, который на время лишит следователя возможности двигаться, говорить и даже думать. Попросту тот сладко уснет.
      Затем Солонин перенесет его в собственную квартиру, уложит в кровать, отключит телефоны, закроет окна и дверь и отправится к Чабрецу.
      Но всему этому продуманному до мелочей плану не дано было осуществиться.
      В 7.45 Малинов позвонил Сомову домой и сказал:
      – Ну, Вадим Сергеевич, машина за вами уже вышла. Петр Иванович предупрежден. Он ждет вас у себя на даче.
      – А вы не поедете?
      – К сожалению. Шеф велит ехать в Бельгию. У меня через полтора часа самолет. Но вы, я уверен, сможете расспросить Чабреца обо всем, что вас интересует. Или без меня – никак?
      – Нет, почему… Можно и без вас, – неохотно ответил Сомов.
      – Тогда ждите. Черная «ауди», номер «н 234 ор». Впрочем, водитель вам позвонит, когда подъедет. Его зовут Николай Павлович. Фамилия Кратов. Вы уж проверьте у него документы. Впрочем, он тоже у вас документы проверит. Вы не обижайтесь – такой порядок.
      – Понятно, – сказал Сомов.
      – Значит, минут через двадцать.
      Солонина прошиб холодный пот.
      Весь его рискованный план летел к чертовой матери. И именно потому, что Малинов не ехал к Чабрецу. Солонин забыл, что именно острого, наблюдательного глаза Малинова он больше всего опасался. Сейчас же он опасался совсем другого, куда более страшного.
      Все дело в том, что ни в какую Бельгию Малинов не летел. Ни с одной из своих любовниц не договаривался. С друзьями – тоже. Он как раз договаривался ехать к Чабрецу. И именно сегодня утром подробно говорил об этом с Петром Ивановичем.
      И вдруг – не поеду!
      Времени оставалось всего ничего, чтобы принять решение. И Солонин понимал, что любое решение обречено на самую жестокую ошибку. Но еще он понимал, что в предстоящей поездке таится какая-то опасность. Только вот какая?
      Сдирая с лица латексные нашлепки, размазывая рукой грим, Виктор вылетел с темной лестницы, где ждал появления Сомова, на улицу, простреливая пространство у дома затравленным взглядом.
      Так, машина поедет здесь. Из окна Сомова ее не видно. Это уже хорошо, это дает какой-то шанс. Но что делать вообще? На что шанс дает ему вот эта узкая разбитая дорожка, по которой прокатит черная «ауди»?
      Виктор действовал почти механически. Словно кто-то вел его. Хватаясь за грязный мусорный контейнер, он еще сам не знал, что в следующую минуту развернет его поперек дорожки.
      А развернув, не отдавал себе отчета в том, зачем снимает плащ, пиджак, рубашку (копия сомовских вещей, даже с запахом его любимого одеколона «Деним классик») и трется чистейшей майкой об этот вонючий контейнер.
      Но уже через минуту он был «пьян» и копошился в мусоре, выискивая объедки с чьих-то богатых столов.
      Черная машина подкатила через три минуты.
      Громко посигналила, не сбавляя скорости, но Виктор «ничего не услышал», поэтому машине пришлось остановиться.
      Водитель загудел еще раз.
      «Рост – метр восемьдесят – метр восемьдесят пять, волосы русые, возраст – двадцать восемь – тридцать, глаза голубые. Прищуривает правый глаз, – зачем-то отмечал Виктор, продолжая невозмутимо копаться в мусоре. – Курит, палец желтый от никотина. Спокоен, не нервничает. Женат, кольцо массивное. Накачанный. Очевидно, по совместительству телохранитель…»
      – Ну и надолго ты там устроился? – наконец перестал гудеть и приоткрыл окно водитель.
      «Скорее всего волгарь, – продолжал замечать Виктор. – Окает, растягивает гласные. Незлобив. Мог бы и обматерить».
      – Погоди, корефан, тут такие закусоны пропадают.
      – Может, ты меня пропустишь, а потом продолжишь? – снова спокойно поинтересовался водитель.
      – Ага, счас! Кодла набежит – хрен чего оставят, – импровизировал Солонин.
      – Ох, парень, – посочувствовал водитель. – Здоровый мужик ведь, шел бы работать.
      «Не торопится, – отметил Солонин. – А ведь время поджимает. Странно».
      – Пусть трактор работает – он железный.
      – Ну ладно, поговорили, и будет – откати свой ларек, дай проехать.
      – А я нанимался тебе? Ящик здесь не мной поставлен.
      – Ну так откати, я заплачу.
      – Десюнчик! – вскинулся Солонин.
      – Круто, – улыбнулся водитель, но полез в карман за деньгами. – Ладно, откатывай.
      – Бабулек вперед пропускаем, – поставил условие Виктор. – А то ты потом по газам, а я пустой.
      – Держи! – водитель высунул десятитысячную купюру в окно.
      Солонин подковылял.
      Действительно, водитель был накачан. И с реакцией у него неплохо. Он ухватил Виктора за шею и резко опустил кадыком на стекло.
      – Я тебе что сказал, падаль? – так же спокойно спросил водитель-волгарь. – Я кому сказал – контейнер откатить?
      Солонин заглянул в салон машины. И в этот момент понял, что все делает правильно. Что решение принимал не он, но кто-то более мудрый.
      В следующую секунду он двинулся головой вперед и ударил лбом водителя в бровь. Тот сразу ослабил хватку. Дальше все было просто.
      Укол, предназначенный Сомову, вырубил волгаря моментально.

      Работа была настолько скучна, хоть вешайся. Дни напролет он сидел в микроавтобусе со спущенными шинами и через оптическую трубу вел наблюдение за окнами квартиры, в которой проживала Лидо со своим мужем, а также за всей близлежащей территорией. Он диктовал напарнику все, что видел и примечал, вплоть до каждого колыхания занавески и номера мопеда разносчика молока. Иногда они менялись обязанностями, чтобы хоть как-то отвлечься от невыносимой монотонности. Но это все равно что заменить газовую камеру электрическим стулом.
      Часто между ними возникал диалог примерно следующего содержания.
      – Таращимся на эти чертовы окна, как два козла! Кому это нужно?
      – Не говори…
      – Нет чтоб сходить с женой и детишками в цирк или выехать на природу, как это делают все нормальные люди.
      – Так мы ж ненормальные…
      – Понимаю, если бы деньги приличные платили.
      – Это ты точно подметил…
      Он был агентом четвертой ступени, это значит – второй с конца. Перспективы продвинуться по служебной лестнице ничтожно малы, уже ведь не мальчик. Словом, тоска зеленая…
      Он ходил обедать в итальянскую кафешку, которая занимала первый этаж углового дома в конце улицы. Спускался в канализационный люк, который был прямо под днищем микроавтобуса, заученно петлял по низкосводчатому лабиринту и вскоре оказывался в подвале кафешки. Отмычкой отпирал дверцу и, поднявшись по винтовой лесенке, входил в зал, где садился за столик у окна и заказывал себе двойную порцию спагетти. Большее ему было не по карману.
      В тот день его обслуживала очаровательная негритяночка. Настолько очаровательная, что он, позабыв о всех законах конспирации, осмелился с ней заговорить.
      – Ты новенькая?
      – Не-а, – выдув огромный жвачный пузырь, лукаво улыбнулась девушка. – Очень даже старенькая.
      – А почему я тебя раньше не видел?
      – А я на кухне работала. Посуду там мыла, пол подметала. А сегодня Фанни заболела, вот хозяин и попросил ее подменить. Кстати, как я справляюсь?
      – Превосходно… Если не секрет, как вас зовут?
      – Не секрет. Кати. А вас?
      – Люк.
      – А можно тебя кое о чем спросить, Люк? – очаровашка неожиданно перешла на «ты». – Ты случаем не гомик?
      – Не-е-ет, что ты… – Он залился краской.
      – Слава Богу, успокоил, – облегченно выдохнула Кати. – А я уж вся испереживалась. Такой клевый парень – и гомик… Я просто наблюдала за тобой с кухни… Ты приходишь в одно и то же время, садишься за один и тот же столик, заказываешь одно и то же блюдо, а потом сидишь и грустно смотришь в окно… Хоть бы раз с бабой… Вот я и подумала, ты уж прости. Понимаешь, население земли на шестьдесят процентов состоит из женщин, и при таком дефиците мужиков многие из них еще умудряются трахаться друг с другом. Разве это справедливо?
      – Нет, – твердо заявил Люк.
      – Кстати, ничего, что я так выражаюсь?
      – Выражайся, как хочешь… Ты учишься?
      – Ага.
      – На философском?
      – Как ты угадал? – восторженно воскликнула негритяночка. – Ну прямо шпион! Кому рассказать – не поверят!…
      Люк чуть не поперхнулся, но все же сумел взять себя в руки.
      – Ты очень красиво размышляешь, – тихо сказал он. – Только философ может так размышлять.
      – У тебя жена есть? – Она пристально посмотрела ему в глаза.
      – Есть…
      – И дети?
      – И дети, – виновато сознался Люк. – А что?
      – Да так, ничего… Жаль… – Кати подхватила пустой поднос и, плавно раскачивая бедрами, удалилась на кухню.

      – Бригадирам – в контору!
      Мамонтов вскочил с лежака, накинул теплый дубленый полушубок и сунул ноги в валенки.
      Из барака выходить не хотелось – метель была такая, что даже на работу никого не послали. Бомжи еще со вчерашнего вечера отсыпались на теплых нарах или тихо играли в картишки на припасенную или украденную водку.
      – Вот, блин, лето называется! – в сердцах сказал Мамонтов. В Штатах он такой погоды не видел. Так, иногда специально ездил в Канаду покататься на лыжах, но снег в июне? Это дикость!
      – Эй, Тарзан! – окликнул его Череп, когда Гоша уже хотел выходить. – Ты там скажи за нас пару слов, а?…
      Тарзаном Георгия прозвали после той драки. Всем очень понравилось, как метко он бросил нож. Егор Петрович действительно ничего ему не сделал за убийство надзирателя. Только вечером позвал к себе, налил полный стакан спирта и сказал:
      – Ты его грохнул, тебе и бригадиром быть. Только автомат я тебе не дам. Ножом обойдешься. Пей.
      Гоша молча выпил и также молча вышел из избы. А на следующий день уже выводил барак на построение. Бомжи его слушались беспрекословно. И уважали. А как еще можно относиться к парню, который не побоялся на глазах у всех убить садиста?
      – Чего тебе? – Мамонтов посмотрел на Черепа.
      – Скажи там, пусть нам баб привезут. Я тогда тута навсегда жить останусь.
      – Может, пойдем со мной, сам скажешь? – ухмыльнулся Мамонтов.
      – Не-е, сам не пойду. – Череп замахал руками. – Я уже сказал один раз, хватит…
      Самое неприятное в положении Мамонтова было то, что большего он так ничего и не узнал за эти дни. Исправно ходил на работу, пытался завести дружеские отношения с остальными двумя бригадирами – Тимофеем, забившим насмерть пацана, и Артурчиком, маленьким шустрым кавказцем со злыми, колючими глазками. Но они не шли на контакт. А Тимофей даже сказал, когда они остались наедине:
      – Меня бы ты так легко не завалил… То есть не завалишь.
      С работягами разговаривать было бесполезно. Весь день они копались, как кроты, в мерзлом грунте, а под вечер, выпив залпом чекушку водки, падали на нары мертвецки пьяными и храпели до самого утра.
      Но что удивительнее всего, за все эти дни на прииске не было ни одной находки. Ни одного, даже самого маленького алмаза. Хотя переваливалось, прощупывалось и просеивалось по многу кубометров породы. Что-то здесь было не так. И Мамонтов никак не мог понять что.
      В избе было накурено так, что у Гоши защипало в глазах. К табачному дыму примешивался устойчивый запах сивухи и квашеной капусты.
      – Ну садись, чего встал! – закричал из-за стола Тимофей. – И дверь закрой, а то продует!
      Гоша бросил шапку в угол и сел на край дубовой лавки.
      – Пей. – Егор Петрович пододвинул ему железную кружку, до краев наполненную мутным вонючим самогоном. – Закуски у нас мало, зато выпивки – залейся!
      Они втроем были пьяны вдрызг, поэтому разговаривали очень громко, почти кричали и долго хохотали после каждой фразы.
      Гоша сразу понял, что ему приготовили испытание. Если Тимофей с Артурчиком были пьяны по-настоящему, то начальник только притворялся. У него тоже заплетался язык, лоб тоже был покрыт похмельной испариной, движения тоже были плавные, замедленные и неуверенные, как в воде, только глаза зыркали по сторонам, следя за каждым движением собутыльников.
      – Ну пей, чего ты на нее пялишься? – зло приказал он, заметив, что Гоша никак не может решиться выпить самогон. – Это ж не баба, чтоб на нее смотреть!
      Тимофей с Артурчиком снова закатились смехом. Гоша выпил. От предложенной закуски отказался, хоть от крепкого пойла перехватило дыхание.
      – Наш человек! – Артурчик изо всей силы хлопнул Мамонтова по спине.
      – А вот скажи, наш человек, где ты так научился с пером обращаться? – спросил Егор Петрович, сразу наполнив кружку по новой. – Сидел, что ли?
      – В армии. – Мамонтов понял, что это был наводящий вопрос. Если бы ответил, что научили на зоне, сразу попался бы на вранье. Там ножи метать не больно научишься – рискуешь в карцер загудеть.
      – А армии? А где ж ты служил? В Афгане?
      – Не, в каком Афгане? Я тогда еще маленький был. – Это тоже был капкан. – Во Владике. Я морпех. Сержант гвардии второй девизии морской пехоты. – Гоша снова выпил, икнул и заел капустой.
      – Тогда понятно. – Егор Петрович улыбнулся и кивнул. – А че ж тебя менты взять смогли, если ты морпех?
      Гоша пожал плечами.
      – А я помню, что ли? Я бутылку «Рояля» в палатке выпил, очнулся только в клетке.
      – Морпех, а пить не умеет! – захохотал Тимофей.
      – Это кто не умеет? Я не умею?! – взвился Мамонтов. – Да я вас обоих перепью! Начальство не в счет, с ним не спорят.
      – Ты перепьешь?! Меня?! – Татарин шарахнул по столу кулаком так, что чуть не упала бутылка. – А ну давай посмотрим! Кто первый свалится, тот проиграл. На что спорим?
      – Кто выиграет, – тихо сказал Егор Петрович, хитро прищурив глаза, – того я сам к Ульянке отведу на всю ночь. Как, годится?
      – Годится! – Гоша схватил бутылку и налил в кружки самогону. – Как, с закуской или без?
      – Конечно, без. На кой хрен зря капусту переводить? – захихикал Артурчик. – А можно я тоже? Я тоже к Ульянке хочу.
      – Обойдешься! – Тимофей взял свою кружку. – Она на твою тычинку не взмокнет даже!
      Выпили вместе, залпом, шумно выпустив из легких весь воздух. За первой порцией сразу последовала вторая, а потом третья и четвертая.
      Игра была, конечно, нечестная, потому что Мамонтов перед пьянкой выпил таблетку нейтрализатора. Гадость страшная, живот крутит потом – кошмар, но ни в одном глазу. Пьяным ему теперь приходилось притворяться.
      После пятой кружки, когда Мамонтов дрожащей от напряжения рукой потянулся за бутылкой, татарин вдруг вскочил из-за стола и зло закричал:
      – Ты, сука, зачем Борю зарезал? Никогда не прощу, так и знай!
      Гоша тоже хотел вскочить и что-то закричать, может, даже вцепиться в ненавистную бороду бригадира и вырвать ее из его рябой рожи, но ноги вдруг не послушались. Голову мотало из стороны в сторону, и тело норовило соскользнуть с лавки под стол. Нейтрализатор оказался против самогона слаб. Более того, Гоше показалось, он еще и усиливал действие пойла.
      – Пей давай, не ори! – Егор Петрович внимательно смотрел на новенького. – А то он у тебя еще и бабу уведет.
      – У меня уведет?! Хрен ему на босу морду! – Татарин вылил остатки самогона в кружки. – Пей, посмотрим, какой ты у нас мужик!
      Пойло уже не лезло в горло, и его приходилось проталкивать туда почти насильно. Гоша лихорадочно дергал кадыком, зажмурив глаза, пока не понял, что самогон уже кончился. И как только он это понял, тело его обмякло, кружка выпала из руки, а сам он против воли соскользнул с лавки прямо под стол.
      – Готов, – заключил Егор Петрович. – Я в его годы лучше пил.
      – Веди меня к Ульянке! – радостно заревел Тимофей. – Я выиграл, веди меня к Ульянке.
      – И я хочу! Я тоже хочу! – оживился Артурчик.
      – Обойдешься, мартышка долбаная! Спи давай!
      Артурчик послушно уронил голову на залитый самогонкой и рассолом стол и тихо засопел.
      – Ну что, ведешь меня к ней?! – Тимофей зло посмотрел на Егора Петровича. – Не отпирайся, сам обещал!
      – А я и не отпираюсь, – спокойно улыбнулся начальник. – Только давай новенького в барак оттащим. А то он до утра не проснется.
      – Потом оттащим! – не унимался татарин. – Ничего с ним не станется! Если что, Артурчик за ним присмотрит!
      – Да Артурчика самого откачивать нужно. – Егор Петрович недоверчиво посмотрел на спящего кавказца.
      – Неправда ваша, – пробубнил сквозь сон Артурчик. – Я еще нормальный. Вы идите, а я потом приду, когда Петрович вернется.
      – Вот видишь! – Тимофей схватил шубу и бросился к двери, роняя на пол табуретки. – Придется тебе меня к ней вести!
      Егор Петрович заглянул под стол и внимательно посмотрел на Георгия. Но парень спал как убитый, запрокинув голову и разбросав руки, под столом.
      – Ладно, пошли, что с тобой поделаешь… – Начальник вздохнул и снял с крюка свою шубу. – Кривое не может сделаться прямым.
      Как только они вышли из дому, Мамонтов вскочил на ноги и бросился к окну, зажав рот ладонью. Он следил за их силуэтами, пока они не скрылись в белом мареве метели. Тогда он метнулся к двери и выскочил на улицу.
      Чтобы очистить организм от пойла, даже не пришлось совать в рот два пальца.
      Когда рвота прекратилась, стало легче. Гоша упал на землю и принялся лихорадочно глотать снег. Потом начал обтирать им лицо, шею, грудь, пока не почувствовал, что весь дрожит от холода.
      Артурчик все еще спал, пуская слюни на грязный стол. Мамонтов тихо подошел к нему и аккуратно взял пальцами за шею. Резко надавил за ухом и отпустил. Артурчик только чуть дернулся, открыл глаза, но тут же закрыл их, уснув еще крепче.
      Что искать, Мамонтов не знал. К тому же было очень мало времени. Минут семь, не больше. Поэтому он сразу бросился к старому, покрытому ржавчиной, еще довоенному сейфу, который стоял тут, наверное, с тех пор, как построили эту зону.
      Открыть сейф при всей кажущейся сложности замка для Гоши было делом плевым. Пришлось немного согнуть один зубчик на вилке. Распахнув тяжелую дверцу, Мамонтов заглянул внутрь.
      В сейфе лежал маленький вороненый пистолет «макаров», несколько мешочков с алмазами и стоял старенький приемник «ВЭФ-1». Гоша включил его, но ничего, кроме шипения, не услышал. Хотел поискать какую-нибудь волну, но реле поиска диапазонов было сломано, наверное, отвалилось, когда приемник уронили на пол.
      Кроме пистолета, приемника и алмазов, в сейфе ничего не было. Мамонтов лихорадочно обшарил все стенки, прощупал каждый винтик, но так и не нашел никакого потайного отсека.
      – Где же ты бумаги прячешь, сука?… – закрыв сейф и воткнув вилку в капусту, Георгий бросился к постели начальника. Под подушкой отыскал книжку. Это были «Дети капитана Гранта» издания года сорок восьмого. Книжка была так замусолена, что название прочитать можно было с большим трудом. Мамонтов долго тряс ее в надежде отыскать какую-нибудь записку, хоть что-нибудь, но тщетно. Никаких записей в ней тоже не было, кроме одной, на последней странице: «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1954 года».
      Под кроватью тоже ничего не было, кроме двух пар вонючих сапог. Мамонтов хотел было простукивать стены, но вдруг услышал, как тихо скрипнула дверь в сенях.
      Когда Егор Петрович вошел, оба бригадира все еще спали. Сняв шубу, старик подошел к Артурчику, тихо потряс его за плечо и похлопал по спине.
      – Эй ты, чудо, просыпайся, хорош дрыхнуть, петушок пропел давно.
      – А? Что? – Кавказец вздрогнул и вскочил на ноги. – Где я?
      – На звезде. – Старик тихо засмеялся. – Этот тоже спал все время?
      – Этот? – Артур заглянул под стол. – Ах, Тарзан… Храпел, как паровоз.
      – Как паровоз, говоришь? – Егор Петрович огляделся, но ничего подозрительного не заметил. – Ну и хорошо, что как паровоз. Помоги мне его в барак отнести, а то еще обоссытся на полу, убирай за ним потом.
      Мамонтова отнесли в барак и бросили на нары.
      – Слабый у вас бригадир оказался! – засмеялся Артурчик. – Пить совсем не умеет, прямо баба.
      Гоша поднял голову и что-то промычал в ответ, но никто его не понял.

      Ее не выпускали дальше внутреннего двора. Может, устроили такой своеобразный карантин? Впрочем, в этом даже был какой-то плюс. Отдыхай себе, телик смотри, спи сколько влезет. Давно Марго не дрыхла так крепко и долго.
      Она уже ни о чем не думала. Просто решила не забивать себе голову. Будь что будет…
      После сытного обеда ее по извилистым коридорам проводили в огромную комнату, где она могла подобрать себе одежду на любой вкус. Этакий склад домашнего платья. Предусмотрительные эти англичане, ничего не скажешь. Тряпки на все случаи жизни. У них в Гармиш-Партенкирхене «костюмерная» была беднее.
      А в начале пятого вечера в ее комнату вошел старый знакомый – Патрик Силлитоу. И по его цветущему виду Ляффон мгновенно определила, что явился он явно с хорошими намерениями.
      – Отличная работа, Лидо. – Он протянул ей раскрытую ладонь. – Спасибо тебе, агент.
      – Вы получили информацию? – на всякий случай уточнила Марго.
      – Да.
      Значит, ребята все-таки успели… Интересно, каким деликатесом французская перебежчица намеревалась угостить своих английских коллег? Согласитесь, не мешало бы это знать. И желательно во всех подробностях.
      – Мы гонялись за этим материалом шесть лет, с тех пор как узнали о его существовании. – Патрик растянулся в низком кожаном кресле и опять задымил своей вонючей сигарой. – Ты даже представить себе не можешь всю ценность той услуги, что нам оказала.
      – Мы в расчете, – улыбнулась Ляффон. – Когда я получу свободу действий?
      – Скоро, – неопределенно произнес Силлитоу.
      – Мне нужен конкретный ответ, – сурово посмотрела на него Марго.
      – Я пока не могу назвать точной даты. Все будет зависеть от расторопности наших дешифровщиков. – И через небольшую паузу, во время которой он выпустил в потолок несколько табачных колечек, Патрик торжественно проговорил: – А сейчас с тобой хочет познакомиться один человек.
      – Тебе что-нибудь говорит фамилия Аффенгеймер? – спросил Силлитоу, когда они с Марго опускались в кабине скоростного лифта куда-то глубоко под землю.
      – Хм… Скорей нет, чем да. – Ляффон наморщила лоб. – Но фамилия очень знакомая, похожа на Маннергейм… Так кто это?
      – Сейчас ты его увидишь, – с мрачноватой интонацией произнес Патрик. – Он давно уже хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.
      – Значит, он большая шишка?
      – Что-то вроде того…
      – И чем же ему так приглянулась моя персона?
      Створки лифта распахнулись, и Марго поняла – впереди ее ждут неприятности и встреча с таинственным господином Аффенгеймером не сулит ничего хорошего.
      Они оказались в огромном зале со стеклянными стенами, по которому блуждали хмурые люди в белых халатах. От яркого света рябило в глазах. Весь этот антураж очень смахивал на больничный, но в том, что это была не больница, можно было не сомневаться.
      – Садись, – Силлитоу указал на деревянное кресло с высокой спинкой и массивными подлокотниками.
      Марго повиновалась. Но не успела она принять удобную позу, как Патрик прикрепил ее запястья кожаными ремнями к подлокотникам, а подскочившие люди в белых халатах начали прилаживать на ее груди какие-то датчики с длинными разноцветными проводами, бравшими свое начало в недрах мудреных электроприборов.
      – Что все это значит?
      – Ты должна говорить правду, и только правду. – Силлитоу присел рядом с Марго на корточки, пронзительно сверля ее взглядом. – Детектор лжи последнего поколения, вероятность попадания девяносто восемь процентов. Надеюсь, ты понимаешь, что с этой игрушкой лучше не шутить?
      – Оставьте нас, – раздался за спиной Марго чей-то властный мужской голос.
      Силлитоу вскочил и, не оборачиваясь, быстрым шагом удалился к лифту, прямо как ветром сдуло.
      А через секунду Ляффон могла разглядеть лицо господина Аффенгеймера. Ничего выдающегося… Вылитый бур. Отнюдь не красавец, лет под пятьдесят, подтянут (не иначе как армейская выправка), плечи узкие, маленькие, близкопосаженные глазки, чуть вздернутый нос, тонкие губы, бородка клинышком, на лоб падает аккуратная челка, щеки впалые, но гладкие и загорелые.
      – Фамилия, имя, дата и место рождения? – теперь он стоял перед Марго, деловито уперев руки в бока. – Отвечайте быстро, не задумываясь. И учтите… Я и так знаю о вас практически все.
      – Агнешка Лябушински, тринадцатое сентября шестьдесят девятого, Лодзь.
      – Когда ты перебралась на постоянное место жительства во Францию?
      – В семьдесят пятом.
      – Твои родители?
      – Мать жива. Отец умер три года назад.
      – Где сейчас находится твоя мать?
      – В Лодзи.
      – Где ты познакомилась со своим будущим мужем?
      – На вернисаже абстрактной живописи.
      – Когда это произошло?
      – Точно не помню… Мы повенчались пятого ноября девяносто второго.
      – Муж изменял тебе?
      – Нет.
      – Ты уверена в этом?
      – Не знаю…
      – А ты ему изменяла?
      – Нет.
      – Где ты работала?
      – В салоне-парикмахерской, мастером модельных причесок.
      – Ты училась на парикмахера?
      – Да, я закончила курсы.
      – Когда тебя завербовали?
      – В восемьдесят девятом.
      – Твой муж знал об этом?
      – У меня тогда не было мужа.
      – А позже, когда появился?
      – Нет, не знал.
      – Кличка агента, который тебя вербовал.
      – Адольф.
      – Тебя часто подключали к работе?
      – Да.
      – Твоя последняя миссия?
      – Контакт в качестве газетного журналиста с послом Зимбабве, проникновение в его резиденцию под предлогом интервью и установка подслушивающей аппаратуры.
      – Кто передал тебе микрофильм с планом «Кристалл»?
      «Какой еще „Кристалл“?!… Спокойно! Представь, что ты на автомобильной свалке! Вокруг куча искореженного металла. Разглядывай каждую железяку. Созерцай. Заставь свое сердце биться медленно, ровно».
      – Я не могу раскрыть эту информацию.
      – Отвечать! – сжав кулаки, гаркнул Аффенгеймер. – Кто передал тебе микрофильм с планом «Кристалл»?
      – Это очень ценный агент.
      – Имя! Кличка!
      – Вы играете не по правилам.
      – Я сам устанавливаю правила!
      – А я не имею права раскрывать агента и тем самым обрекать его на провал. Он действует без прикрытия. Он очень рискует жизнью. Его имени не знал даже мой непосредственный начальник.
      – Он нам очень нужен.
      – Мы так не договаривались. Я его не сдам, и не надейтесь.
      – Ты забыла, что теперь работаешь на нас?
      – Нет, не забыла.
      – В таком случае, в чем проблема? Твой осведомитель автоматически становится нашим осведомителем. Мы не причиним ему зла. Мы выполним все его условия.
      – Это уже другой разговор. Если вы хотите выйти с ним на связь – пожалуйста. Но только через меня.
      Марго устало прикрыла глаза. Смерть прошла совсем рядом.

      Кати ждала его у закрытых дверей кафешки, зябко пританцовывая на одном месте. Люк уже давно сдал смену, но пока бегал за цветами, пока снимал наличные деньги с кредитной карты (на непредвиденные расходы, а в том, что они будут, он не сомневался), часовая стрелка успела сделать круг.
      Он был, что называется, примерным семьянином. Для него жена и дети всегда стояли на первом месте, ему и в голову не приходило «сходить налево». Наверное, некогда было. Все работа, работа, работа… И вдруг – случилось. Он никогда прежде не бывал в подобных ситуациях и сейчас совершенно не знал, как себя вести. Он боялся. Он думал о том, что совершает предательство, но в следующую секунду убеждал себя – нет, это всего лишь невинное увлечение, оно не зайдет далеко. И чем его привлекала Кати? Верней, не привлекала, а будто магнитом притягивала… А может, потому и притягивала, что была негритяночкой? Многие друзья Люка говорили ему, что если не попробовать негритянку, значит, жизнь прожита зря.
      – Ты опоздал, – в этих словах не было ни недовольства, ни укора. Простая констатация факта.
      – Так уж получилось. – Он протянул ей букет цветов. Недорогой, но составленный с тонким вкусом.
      – Работа?
      – Работа…
      – Кстати, а почему ты не говоришь, где работаешь? Боишься, что я буду доставать тебя телефонными звонками? Не бойся, я не такая…
      Он подавленно молчал, внимательно разглядывая носки своих ботинок.
      – А хочешь, я угадаю?
      – Попробуй.
      – Ты физик-ядерщик, – прищурив глаза, таинственно произнесла Кати. – Ты разрабатываешь секретное оружие массового поражения и к тому же дал подписку о неразглашении военной тайны. Близко?
      – Почти в точку попала, – натянуто заулыбался Люк.
      – Почти? – Девушка радостно запрыгала на одной ножке. Господи, какая она молоденькая и цветущая! – Что значит – почти?
      – Ты же сама сказала, что я давал подписку. Поэтому я не имею права отвечать на твой последний вопрос, – нашелся Люк, окончательно переводя весь этот томительный разговор в шутку.
      Ему надо было срочно брать инициативу на себя, но он растерялся, как ребенок. Счастье, что Кати уловила его пораженческие настроения и сама пришла на выручку.
      – Ну мы так и будем здесь торчать до ночи?
      – Я не знаю… – пожал плечами Люк. – Все будет зависеть от твоего желания…
      – Ты на самом деле такой скромный и стеснительный?
      – Нет, притворяюсь…
      – В таком случае своди же меня куда-нибудь! Будь джентльменом!
      – А куда?…
      – Ты меня спрашиваешь? – рассмеялась Кати. – Боже мой, с кем я связалась, мамочка дорогая! Ладно, так уж и быть, я тебя поведу. Тут неподалеку есть одно местечко. – Она ловко взяла его под руку и действительно властно повела Люка вдоль по улице, положив голову ему на плечо.
      С этого момента он пребывал на вершине блаженства и потерял всяческий контроль над своими действиями и поступками.
      Вечер выдался очаровательный. Люк и Кати провели его в безлюдном и очень уютном баре на окраине Парижа. Под тихие звуки сентиментальной музыки они тянули через соломинку терпкий коктейль и молча смотрели друг на друга. Слова им только мешали.
      Люк даже не задумывался о том, что его ждут дома. Он словно впал в глубокий гипнотический транс. И был счастлив.
      – Поедем ко мне? – предложила Кати. Не предложила даже, а констатировала факт, как что-то само собой разумеющееся.
      И он с детским восторгом воспринял эту идею, чуть не расплакавшись от радости. Они покинули райское местечко, быстро поймали такси…
      – Раздевайся и ложись. – Они едва успели войти в квартиру, как Кати бросилась в ванную, по дороге скидывая с себя одежду. – Я мигом…
      И он разделся. И лег в постель. И уже сгорал от нетерпения.
      Люк лежал на мягкой перине, слушал доносившуюся из ванной капель и рассеянно разглядывал изящное убранство маленькой комнатки, которая одновременно была и спальней, и столовой, и гостиной. Стоявший на тумбочке электронный будильник светился нулями, показывая полночь.
      За окном продребезжал последний трамвай, и Люк проснулся. Он сел на кровати, тряхнул головой, ошарашенно глянул на будильник. Половина третьего… Он не сразу вспомнил, где находится и что здесь делает. А когда вспомнил…
      Поспешно натягивая брюки, он выбежал в прихожую. Из ванной все еще доносился плеск воды. Наверное, именно он так сладко убаюкал его.
      «Сколько можно мыться? – заторможенно подумал Люк. – Понимаю, если бы она работала на рыбном комбинате…»
      Телефон оказался на кухне. Поставив на плиту чайник, незадачливый любовник зябко поежился и набрал домашний номер. Жена сняла трубку мгновенно.
      – Я на работе, – стараясь придать голосу деловитую бодрость, произнес Люк. – Да, задержусь… Милая, это не телефонный разговор… Не знаю… Как только, так сразу… Дети спят? А что с ним? Сколько? Тридцать семь и пять? Не пускай его завтра в школу. Постараюсь быть до утра. Хорошо. Целую.
      На душе было гадко. Он чувствовал себя подонком. А все из-за Кати, это она его спровоцировала, сам бы он никогда в жизни! Люк вдруг так люто возненавидел негритяночку, будто она действительно затащила его в свою каморку под угрозой смерти.
      – Грязнуля чертова, – злобно пробормотал он.
      Люк дождался, пока закипит чайник, медленно, по глоточку, выпил чашку пустого кипятка, затем оделся и еще какое-то время тупо торчал в прихожей, раздумывая, попрощаться ли ему с грязнулей или же уйти по-английски. Выбрав первый вариант, настойчиво постучал в дверь ванной.
      К тому моменту он окончательно проснулся, а еще через мгновение его хватил паралич.
      Дверь оказалась не заперта. От его прикосновения она распахнулась, открыв Люку следующую картину – Кати болталась в петле, безобразно выкатив глаза и вывалив лиловый язык. Из ее рта хлопьями стекала пузырчатая пена. Другой конец веревки был прикреплен к трубе, торчавшей из стены под самым потолком. На зеркале губной помадой было выведено: «Я ухожу из жизни добровольно. В моей смерти прошу винить Люка Бартеза. Он разбил мне сердце. Кати».
      Он стоял в оцепенении, как любители живописи стоят перед полотнами великих художников. И не мог пошевелиться. И не слышал, как кто-то отпирал входную дверь. Он очнулся только тогда, когда ему дали понюхать нашатырь, но еще долго не мог прийти в себя, сидел на табурете и, раскачиваясь всем телом, повторял:
      – Это не я… Это не я… Это не я…
      Его окружали люди в штатском. Трое мужчин. Один из них, самый старший, присел перед ним на корточки и грубо произнес:
      – Хватит врать! Хватит притворяться! Мы знаем, что это твоя работа! Признавайся, сволочь!
      – Кто вы такие? – Люк наконец сумел сфокусировать взгляд.
      – Здесь вопросы задаю я! – рявкнул мужчина, размахивая перед его носом какой-то тетрадью. – Мы сравнили почерк Кати с надписью на зеркале. Так вот, это не ее рука! Рассчитывал таким образом запутать следствие? Тебе не удалось, голубчик! Несчастная девушка так громко звала на помощь, что ее крики услышали соседи и вызвали полицию, то есть нас.
      – Это не я… – уже без особой уверенности пробормотал Люк.
      Бабушка как-то рассказывала, что в детстве он страдал лунатизмом, мог целую ночь расхаживать по квартире, а наутро ничего не помнил. С возрастом эта болезнь прошла, но вдруг ее симптомы опять проявились. Да еще в такой зловещей форме.
      – Знаешь, что тебя ожидает? – хищно зашипел второй незнакомец, молодой смуглолицый парень, внешне похожий на итальянца. – Тебе обрежут воротник, подведут к гильотине и отрубят голову. Она покатится по полу, а потом ее бросят в корзину. Нет, сначала ее сфотографируют и передадут снимок твоей жене. А твоя жена поместит его в семейный альбом и будет показывать детям. Смотрите, детки, это ваш папа. А детки будут спрашивать, почему у папы нет туловища? А мама скажет, что папа изнасиловал одну тетю, а потом зверски убил ее. И за это суд вынес ему высшую меру наказания.
      – Хватит! Замолчите! – Люк закрыл уши руками. Он находился в столь расстроенных чувствах, что напрочь забыл о том, что во Франции давным-давно отменили смертную казнь. – Не смейте трогать моих детей!
      – Слушай, дружок, у тебя есть последняя возможность выкрутиться из этой ситуации, – почти ласково проговорил первый. – Через пять минут сюда приедет бригада экспертов, и тогда уже будет поздно. Сколько у тебя осталось времени?
      – Пять минут… – глотая хлынувшие бурным ручьем слезы, прохрипел Люк.
      – Молодец, здорово соображаешь, – похлопал его по плечу мужчина. – Так ты поможешь нам? Ответишь на парочку наших вопросов?
      – Да-да, конечно, – закивал Люк.
      Он хотел добавить «с радостью», но решил, что уж больно момент для этого неподходящий.
      – С кем работала Лидо? Кто снабжал ее секретной информацией?
      – Что-что? Что вы сказали?
      – Помни о времени, нечего переспрашивать! Кто работал с Лидо?
      – А разве это должно интересовать полицию? – вконец растерялся Люк. – И как вы узнали про Лидо?
      – Не твое собачье дело!
      – Так вы не из полиции! – догадался Люк. – Кто вы такие, черт бы вас побрал?
      – Это не имеет значения, – процедил сквозь зубы незнакомец. – Но я обещаю, что головушка твоя полетит с плеч, если…
      – Я не знаю!
      – Чего ты не знаешь?
      – Я не знаю, кто работал с Лидо. Откуда мне знать? Я мелкая сошка!…
      – Ну-у-у, не стоит принижать своих достоинств. У тебя ведь был приказ следить за Лидо?
      – Был…
      – Значит, ты был в курсе ее деяний?
      – Осталось три минуты, – взглянул на часы итальянец.
      – Поторопись, браток, – подал голос третий, парень интеллигентного вида в очках, до этого не открывавший рта. – Вспомни о своей семье, подумай о своем будущем. Жизнь только начинается, правда? Зачем в расцвете сил ставить на себе жирный крест?
      – Это засекреченная информация, первая степень защиты, – затараторил Люк. – Я даже предположить не могу, сколько нужно потратить времени, чтобы проникнуть в компьютерную сеть УОТ. Там несметное количество замков, ловушек и сигнализаций. Стоит допустить хотя бы одну ошибку, и ваше местонахождение мгновенно засекут.
      – Об этом можешь не беспокоиться. – Интеллигент поставил на стол ноутбук, поднял голографический экран. – Вся эта черновая работа уже сделана, я вошел в сеть. Осталась самая малость – код доступа.
      Люк долго и подавленно молчал, прежде чем, сумев окончательно задушить в себе чувство долга, произнес:
      – «Марлен Дитрих».
      – Ох, как романтично, – защелкал клавишами интеллигент. – И где же интересующий нас персонаж?
      – Директория «Мэрилин Монро», файл «Жан Габен».
      – Не иначе как ваш шеф помешан на кинематографе.
      На экране высветился фотопортрет мужчины. Тусклый, размытый, ужасающего качества. Вместо лица – неопределенное пятно с едва уловимыми контурами. Еще можно разглядеть (с большим трудом) советские погоны на плечах. Три звездочки на двух полосах. Полковник. И под портретом одна строчка: «Georgi Tsireff».
      – Ну что там? – спросил итальянец.
      – Порядок, – удовлетворенно крякнул интеллигент и захлопнул ноутбук.
      – И что теперь вы собираетесь со мной делать? – затравленно спросил Люк.
      – Ты хороший парень, – улыбнулся старший. – Отдохни немного.
      С этими словами он поднес к шее Люка шприц-пистолет, наполненный сильнодействующим снотворным, и нажал на спусковой крючок…
      …Француз очнется через пять часов, не раньше, а за это время Турецкий, Гарджулло и Стюарт сто раз успеют вывезти его за город и оставить в чистом поле.
      Последней покинет квартиру Кати Вильсон, предварительно уничтожив в ней все следы чужого пребывания. А настоящие хозяева вернутся из свадебного путешествия только через два дня, и им даже не придет в голову, что в их отсутствие здесь разворачивались такие интересные события…
      Турецкий с самого начала не очень-то одобрял этот, мягко скажем, не вполне законный план. Он по пятам ходил за Реддвеем и бубнил:
      – Давай все же пойдем официальным путем, давай запросим французскую разведку, давай свяжемся с англичанами.
      – Нет, – коротко отвечал Реддвей, стараясь не раздражаться.
      Но когда Турецкий пришел к Реддвею в три часа ночи и завел снова:
      – Давай пойдем официальным путем… – тот взорвался:
      – Нет, мы не пойдем официальным путем, Александр, мы будем действовать так, как задумали.
      – Но почему? Почему?
      – А почему ты не доверяешь своим русским, почему послал Солонина без прикрытия, даже не сообщил никому в ФСБ или в милиции?
      – На то есть причины, – мрачно ответил Турецкий.
      – Вот и на это есть причины. Я тоже не очень-то доверяю всяким службам. Думаешь, только у вас в России чиновники берут взятки? Не смеши меня! – расхохотался Реддвей, хотя Турецкий молчал. – Здесь берут не меньше, только, как бы это выразиться, цивилизованнее. У меня вовсе нет уверенности, что какой-нибудь из французских или английских чинуш уже не продался с потрохами «Джихаду», мафии, якудзам… А потом, думаешь, кто-нибудь хочет делиться своими секретами? Нам все придется выцарапывать самим. Понял, почему мы не пойдем официальным путем?
      – Слушай, давай пойдем все-таки официальным…
      – Хорошо, – согласился Реддвей, – я запрошу англичан и французов, а ты будешь действовать по нашему плану.
      Результаты ночного разговора теперь известны: кое-какие секреты «Пятый уровень» получил в свое распоряжение.
      Англичане и французы так и не ответили Реддвею.
      Впрочем, Турецкий подозревал, что полковник никуда попросту не обращался.

      Силлитоу был удовлетворен результатами теста. Детектор вынес бесстрастный вердикт – показания Лидо на девяносто шесть процентов оказались правдой. Остальные четыре процента можно было объяснить мгновенным и вполне естественным волнением, возникшим от реакции на неожиданный вопрос.
      – Что ж… – Закинув руки за спину, он неторопливо прохаживался вокруг кресла, и Маргарет приходилось вертеть головой, чтобы постоянно держать его в поле зрения. – Признаться, я несказанно рад, что ты выдержала испытание. Я очень многое на тебя поставил, детка. Ты уж прости, если я был с тобой чересчур резок.
      – Я все понимаю… Быть может, вы меня все-таки развяжете?
      – Разумеется, – спохватился Силлитоу. – Немедленно освободите ее!…
      После того как запястья Маргарет выскользнули из кожаных ремней, он галантно поклонился и поцеловал ей ручку.
      – Отужинаем вместе?
      – Почему нет? – Марго чувствовала себя настолько опустошенной, что едва ворочала языком. – Наверное, мне нужно подобрать вечернее платье?
      – Обойдемся без протоколизмов. – Силлитоу помог девушке подняться с кресла. – Надеюсь, в неформальной обстановке мы сможем познакомиться поближе и найти общий язык.
      – Вы вывезете меня за пределы этого ужасного бункера?
      – Почему нет? – игриво передразнил ее Силлитоу. – Знайте, что мы ограничиваем вас в свободе исключительно в целях вашей же собственной безопасности.
      – И как долго?
      – Поживем – увидим… Все будет зависеть от обстоятельств. И от твоей сговорчивости.
      – Это шантаж?
      – Ни в коем случае. Просто, ненавязчивое предупреждение.
      – Я подписала с вами контракт.
      – Клочок бумаги, грош ему цена.
      – Вот как?
      – Отдай мне своего агента, и мы станем лучшими друзьями.
      – Вы можете предложить мне иную альтернативу?
      – Увы, нет.
      – И что меня ожидает, если я не соглашусь на сделку?
      – Честно? Маленькие неприятности по службе и в личной жизни.
      – А если поконкретней?
      – Представь себе трогательную картину. – Силлитоу мечтательно запрокинул голову. – Тихое, ухоженное кладбище, холмик свежей земли, букетик искусственных цветов. Скромная безымянная могилка… Пройдет совсем немного времени, и холмик опадет, его размоет дождем, после чего он совсем исчезнет. И люди будут ходить, не подозревая, что под их ногами лежат останки очаровательной молоденькой польки… Ну как? Радужная перспектива?
      – Вы меня успокоили, – нервно передернула плечиками Ляффон и с невозмутимым видом произнесла: – Хорошо, я подумаю.
      – Вот это выдержка… – восхищенно прицокнул языком Силлитоу. – Как жаль, что ты теперь работаешь на нас.
      – Жаль?
      – Да-да, ты не ослышалась. Обожаю иметь дело с сильным противником. – Он склонился к ее уху и понизил голос до шепота: – Я испытываю настоящий оргазм, когда кладу его на лопатки…
      – И как часто вы оставались неудовлетворенным? – пококетничала Маргарет.
      – Представь себе, ни разу. – Глаза Силлитоу горделиво заблестели. – Ни разу! Другое дело, что сильные противники попадались на моем пути крайне редко…

      Солонин еще такого не видел – в «ауди» было всего два сиденья – водительское и одно сзади – для пассажира.
      Собственно, это и решило дело.
      Неизвестно, как собирался волгарь объяснять следователю Сомову, почему других сидений нет, может быть, и объяснять не стал бы. Может быть, Сомов и не спросил бы ни о чем. Мало ли что у шишек положено. Но Солонин только утвердился в собственной мысли – готовилась какая-то гадость.
      «Он же будет проверять документы, он же следователь. Я вообще рехнулся! – Мысли Солонина путались, а сам он почти механически делал свое дело. – Я уже опаздываю, я уже катастрофически опаздываю. Нет, все это надо сейчас же прекратить…»
      Волгаря пришлось положить на пол, машина развернулась почти на месте, но куда отвезти спящего, Солонин не знал. Просто выбросить в кустики – не годилось. Он еще намеревался побеседовать с волгарем по душам. Значит, тот должен дождаться его возвращения.
      «Да я что, собираюсь всерьез ехать с Сомовым к Чабрецу? – сам себе удивлялся Солонин. – Сдурел, шизанулся!»
      Сотовый телефон работал исправно, поэтому Солонин уже через минуту разговаривал со старшим лейтенантом милиции. А еще через две набрал номер Сомова и сказал, растягивая "о":
      – Вадим Сергеевич? Тут такое дело – пробка. Минут десять уже стою. Ждете? Это водитель от Дмитрия Яковлевича.
      – Жду, – ответил Сомов.
      – Я уж и мигалками и сиреной пробовал – не пускают. Но вы не волнуйтесь, минут через пятнадцать подъеду.
      Передать волгаря с рук на руки старлею из «Икаруса» Солонин решил на полпути. Получалось – Тверская.
      А пробки на дорогах действительно были. Москва уже не выдерживала такого наплыва машин. Москва трещала по швам. Шутка сказать – десятимиллионный город с провинциальной автодорожной системой.
      Но вот по этим провинциальным проселкам и гнал сейчас машину Солонин.
      «Ауди» летела послушно и юрко. За пять минут он добрался до Манежной, перегороженной заборами. Что-то там копали, что-то строили.
      И тут он прочно встал.
      Увидел, что в его ряду еще две машины с мигалками, водители тоже суетятся, но двинуться некуда. Депутаты опаздывали в Думу, хотя до нее было два шага пройти. Но какой же депутат пойдет пешком?
      А вот Солонину ничего другого не оставалось. Он притулил машину к забору, взвалил волгаря на плечо и хорошим принтерским бегом пустился по Тверской в сторону памятника Пушкину.
      Конечно, останови его первый милиционер, хлопот не оберешься. Но кому придет в голову, что здоровый парень тащит на плече при всем честном народе усыпленного им же правительственного водителя.
      Наоборот, прохожие с сочувствием провожали Солонина взглядами – надо же! Такое бережное отношение к пьяному товарищу.
      Старлей подкатил вовремя. Солонин уже так задохнулся от бега, что сказать ничего не смог. Только пихнул волгаря на заднее сиденье, а сам помчался обратно.
      Назад ехал веселее, от центра теперь добрался до Сомова за семь минут.
      Успел только на перекрестке, пока горел красный свет, обернуться назад, осторожно прощупать заднее сиденье, прикреплено было намертво, велюровая подушка не поднималась. Кажется, ничего страшного. Но почему? Почему?
      – Вадим Сергеевич, это Кратов Николай Павлович, подъезжаю, выходите.
      Все в режиме последней секунды. Солонин не успокоился. Пока Сомов спускался вниз, еще раз прощупал заднее сиденье – ничего. Было бы время, открутил бы все болты, осмотрел бы все досконально – но режим, режим…
      К сожалению, «важняк» Сомов оказался невнимательным. Он только глянул в удостоверение волгаря и тут же сел в машину. Почему в машине всего два кресла, он, конечно, не спросил.
      – Вы уж простите, – заокал Солонин, – влетит мне от Петра Ивановича. Но вы свидетель – я в пробке торчал.
      Никаким свидетелем Сомов быть не мог. Но в случае чего – все равно подтвердит.
      «А в случае чего? – с полным отчаянием думал Солонин. – Неужели я попрусь прямо на дачу Чабреца? Вот уж там меня точно схватят за задницу. Да, наломал я дров…»
      Сомов мрачновато смотрел в окно. Город уже остался позади, постепенно его сменил зеленый лес, тихая дорога, прохлада узорчатых теней.
      – Хорошая погода, – небанально попытался завязать разговор Солонин.
      – Да, – ответил Сомов и не продолжил тему.
      – Мне тут мужик один рассказывал. – Солонин сделал вид, что ему невероятно смешно. – Приходит в Склиф дядька с доской на голове. Оказывается, шел он мимо стройки, доска свалилась и гвоздем прибилась к башке. Но как-то удачно прибилась, мозг не повредила…
      Сомов слушал вполуха.
      Злился, наверное, на болтливого водилу. Кажется, даже и лица его не видел.
      А водила злился на себя самого. Во всей этой истории что-то не вязалось, но размышления Солонин оставил на потом. Сейчас ему необходимо было довезти до места Вадима Сергеевича и услышать хоть краем уха его разговор с Чабрецом. Хорошо бы и на самого Чабреца посмотреть, но кто же водителя пустит на такие переговоры?
      У Солонина не было ни времени, ни возможности связаться со своими и быстро получить необходимую информацию. Ведь вполне возможно, что он пугается пустоты. Может быть, водитель-волгарь просто приписан к кремлевским гаражам. Может быть, Чабрец его и в глаза не видел. Но если видел, если охрана дачи волгаря знает?
      И почему, почему два сиденья?!
      – …Так пришлось сначала доску пилить, а потом гвоздь вынимать, -продолжал рассказ Солонин, не очень даже смущаясь тем, что историю ему эту поведал покойный русский еврей Фридман.
      До дачи оставалась минута езды.
      И тут машина – гордость немецкого автомобилестроения, – зачихала, задергалась и стала.
      – Вот те на! – развел руками Солонин. – Что за трам-тарарам?! Вчера только на диагностике был! Ну, скажу вам, Вадим Сергеевич, хоть нашего слесарюгу самым-пресамым компьютером снабди – халтурщик он был, есть и будет.
      Сомов заволновался.
      – И что теперь делать?
      – Ну, если вам не внапряг, вон домик-то. Дойти можно. А?
      – Конечно.
      – А я позвоню, что заломался тут. И вы тоже скажите.
      – Да-да… – Сомов вылез из машины.
      – А обратно вас уж довезут, думаю.
      Когда следователь скрылся за воротами дачи Чабреца, Виктор завел «ауди» и тихонько откатил в лесочек.
      Нет, он не может не слушать разговора. И он его услышит.
      Не такую охрану оставляли они с носом, не такую сигнализацию обходили. Это Виктору раз плюнуть.
      Плевать пришлось, правда, не раз и не два. Потому что дача Чабреца охранялась очень грамотно.
      Но уже через три минуты Солонин сидел за будочкой, напоминающей вход в бомбоубежище, и направлял миниатюрный электронный радар на окна дачи.
      – …это странно, -услышал он наконец сквозь шумы. – Ну ладно, мы и вдвоем можем побеседовать. – Это был голос Чабреца. – Я, собственно, сам собирался вас вызвать. Выпьете?
      – Спасибо, нет, – ответил Сомов. – А по какому поводу?
      – Как – по какому? – Звякнул стакан, видно, сам Чабрец от «выпить» не отказался. – Вы же Коровьева задержали.
      – Да, он у нас.
      – Так его отпустить надо, уважаемый Вадим Сергеевич. Ни в чем Коровьев не виноват.
      Снова звякнул стакан.
      – Простите, я не понял, – сказал Сомов.
      – А чего понимать-то? Дело, которым занимался Коровьев, было разработано секретными службами России. Промашка с «Голден АД» ничего не меняет. Этих ребят найдут и примерно накажут. Люди уже над этим работают. Дмитрий Яковлевич вам говорил об операции?
      – В общих чертах.
      – Вот и правильно.
      – Но…
      – А чтобы вас убедить, – перебил Чабрец, – моих слов достаточно?
      – Я просто хотел…
      – Ну, милый мой, к президенту, как вы понимаете, я вас не поведу. А Коровьев не виноват. Его надо отпустить. А вам бы я посоветовал: помогите лучше Малинову. Он сейчас в полном замоте со всеми этими неприятностями.
      – Вы предлагали выпить, – вдруг напомнил Сомов. – Если можно, водки.
      Солонин так хорошо понимал сейчас Сомова. Потому что и сам был не прочь запить эту оглушительную информацию чем-нибудь покрепче…
      Получалось, воля ваша, что всю эту грязь затеяли на государственном уровне. Солонину, правда, и без водки было горько.
      «Нет, – подумал он, – какой я, к чертям собачьим, космополит, какой гражданин мира? Я россиянин. И за державу обидно…»

      Информация поступала настолько разрозненная и странная, что ни Реддвей, ни Турецкий, никто вообще из смертных наверняка не смог бы ее разложить по полочкам, никто бы вообще не смог понять, нужна она кому-нибудь или это всего-навсего шлак.
      Ну, во– первых, расшифровка папки на видеокассете. Теперь, конечно, все становилось на свои места. Лидо выкрала у французов этот знаменитый план «Кристалл». Именно по нему велась сейчас широкомасштабная исследовательская работа. План был террористический. А уж это прямое дело «Пятого уровня» -борьба с террором. Но англичанам план, конечно, был куда нужнее. «Кристалл» острием был направлен именно против «Марс». Англичане должны были знать, что же еще затевают террористы против этой знаменитой, богатейшей корпорации. Сами же решили стать ее разведывательным, охранным и информационным обеспечением. Но этому плану, украденному у французов Лидо, англичане должны были радоваться, как дети. А сами французы купили план у…
      Под размытой фотографией стояло неоднозначно – Цирев.
      – Ерунда, – сказал Реддвей. – Во-первых, Цирев не был полковником, а во-вторых, он к этому времени был мертв. Кто-то выступает от его имени.
      – Что это нам дает? – спросил в свою очередь Турецкий. – Пока расшифровывают план, мы должны сидеть сложа руки.
      – А когда его расшифруют, мы сразу забегаем? – иронично осведомился Реддвей. – Надо еще сто раз перепроверить – не деза ли это?
      – Скорее всего, – кивнул Турецкий. – Запускать план по разрушению «Марс» и самим же продавать его противникам… Согласись, странно… Или…
      – Или очень хитро, – подхватил Реддвей. – Впарить сейчас англичанам дезу, сделать это нашими руками… Да…
      – И притом что британцы знают не меньше нашего. Я слышал, сам Аффенгеймер собирается участвовать в расследовании. Все-таки против его корпорации началась настоящая война. А продавцу было бы выгоднее, как это ни странно звучит, продать именно настоящий план. Его-то англичане как раз и примут за дезу. Возможен такой расчет?
      – Слушай, а мы сами себя не перехитрим?
      – Тоже верно. Слишком мудрено.
      – Ладно, Саша, подождем расшифровку.
      – Подождем, – тяжко вздохнул Турецкий. Он достал другие донесения и развернул несколько из них на столе. – А что с этим начальником Кулойского месторождения? С Дроновым?
      – О! Тут запутано – будь здоров! Мы уже ведь крутанули его через наши информационные каналы…
      – Знаю… Какая-то неразбериха. Он же никакой не алмазодобытчик. Военный строитель.
      – Ну, профессии не так уж разнятся…
      – Только наш Егор Петрович занимался ракетными шахтами.
      – Ну какая разница – тоже копал…
      – Последнее место службы – Африка. Понимаешь? Из огня да в полымя…
      – Нет, из огня да в лед, – поправил Реддвей. – И с какой стати?
      – Знаешь, мне, в общем, все равно, но как-то противно. Если это все затеяла Россия… Противно…
      – Милый мой. Ты только сейчас узнаёшь гадости о своей стране, а я и про Иран-контрас давно знаю, и про Уотергейт, и про убийство Кеннеди мне кое-что известно… Политика – грязная штука.
      – Не банально, – краем губ улыбнулся Турецкий. – Но все равно противно.
      – Плюнь.
      Турецкий трижды сплюнул через левое плечо.
      – Главное, мы вырастили неплохих ребят, – блаженно улыбнулся Реддвей. – Да, совсем неплохих.
      – Почему грязь разгребать должны всегда хорошие люди? – риторически спросил Турецкий.
      – А у тебя есть способ заставить делать это мерзавцев? – в свою очередь риторически осведомился Реддвей.
      – Изобрести бы… – помечтал Александр. – Знать бы такое слово, кодовое, чтоб все подонки сами себя прикончили…
      Какое– то время молчали. Каждый думал о своем.
      – У меня из головы не идет русская фраза у террористов.
      – Да вычислили их всех. Ни одного русского. Самое странное – старик там у них был, семьдесят два года.
      – Старик… Странно… Старикам надо о вечном думать…
      – Ладно, отвлеклись, – посерьезнел Реддвей. – Что там у нас в расшифровке?
      – Ну, кое о чем мы догадывались… Значит, так – выброс на рынок огромного количества алмазов, обвальное падение цен, банкротство дилеров, перехват инициативы у «Марс» и создание нового рынка. Это в общих чертах…
      – Слушай, а ведь кто-то должен был все это закручивать, – вдруг прервал Турецкий.
      – Цирев…
      – Нет, я не про это… Не один человек. Один человек с таким объемом не справится. Это десятки агентов должны быть…
      – Ну, десятки, это ты загнул. Один тоже может – были бы деньги и связи.
      – Нет, такую махину одному не провернуть. Смотри, только за последние дни – взрыв в Тель-Авиве, Кулойское плато, «Голден АД», убийство Фридмана, а что-то еще и не всплыло. И там наверняка айсберг. Мы даже и верхушку не всю видим.
      Реддвей почесал небритый подбородок.
      – Ты прав, с тебя пол-литра, – сказал он по-русски.
      – Я тебе два поставлю, если мы все это раскрутим…
      – Знаешь, Саша, мне в последние дни как-то не по себе. Вроде все идет по плану, а чувство такое, что мы на каждом шагу лажаемся.
      – Да?! – вскинулся Турецкий. – У меня то же самое! Это как плыть против быстрого течения. Гребешь изо всех сил, а тебя несет и несет назад…
      – Куда нас еще вынесет? – сумрачно спросил Реддвей.
      – А знаешь, что я думаю: пусть сами разбираются, это уже не наше дело – государственное.
      – Возможно, ты прав, – не очень уверенно сказал Реддвей.
      Но сейчас он хотел тоже именно этого – спихнуть грязный ком именно тем, кто его сотворил…

      Два шага – вдох, два шага – выдох, два шага – вдох, два шага – выдох. Рядом семенит первая леди. Да, постарела она за последние четыре года. Что ни говори, а политика – самая вредная работа.
      – Пора завтракать, господин президент, – холодным официальным голосом констатировал вездесущий охранник, который даже трусцой по утрам бегает в туго застегнутой белой рубашке и негнущемся двубортном пиджаке.
      Интересно, а он его хоть ночью снимает, когда с женой в постель ложится? Или, может, он вообще не спит? Сидит за портьерой, пока жена президента плещется в ванной, а потом сторожит чуткий сон главы государства и его драгоценного семейства.
      – Господин президент, пора завтракать.
      – Еще один круг, – выдохнул бегун.
      На завтрак, как обычно, подали тосты с кавиаром, яичницу с ветчиной и кучу документов, которые нужно просмотреть за утренним кофе.
      – Привет, па, привет, ма! – Дочь чмокнула президента в щеку и убежала вниз, к машине.
      – Ты сегодня ночью опять плохо спал. – Жена улучила момент, когда повара унесли грязные тарелки, а с кофе еще не вернулись, и прижалась к мужу. – Ты уже третий день не спишь.
      Президент улыбнулся широко и покойно. Дескать, все хорошо.
      – Ладно, извини, мне работать надо, – сказал он.
      Жена тоже поцеловала его в щеку и ушла.
      И президент открыл папку.
      Это были снимки из космоса и куча каких-то бумаг. Таблицы, доклады, агентурные данные. Хозяин Овального кабинета в Белом доме долго и с интересом рассматривал донесения. А потом пригласил помощника по национальной безопасности и молча протянул ему папку.
      – Что за информация? Я что-то упустил?
      Помощник долго бегал глазами по докладу и наконец сказал:
      – Это снимки из космоса.
      – Спасибо, я понял. Это в России, да?
      – Это Кулойское плато. – Помощник президента по национальной безопасности аккуратно присел на самый краешек стула. – Несколько месяцев назад из ЦРУ мы получили сведения, что Россия хочет подорвать монополию «Марс» на торговлю бриллиантами. Так вот здесь подтверждение тому, что они начали нелегальную добычу сырья на Кулойском плато. Засняты эти самые месторождения. – Помощник протянул президенту несколько фотографий. – Мы сделали запрос в русское посольство, но их посол уверил нас, что этих месторождений просто не существует и соответственно никаких разработок вестись не может.
      – Значит, врут? – удивился президент.
      – Выходит. – Помощник захлопнул папку и положил ее на стол.
      – Ну и что теперь делать?
      – Вы должны представить эти доказательства им. Не может ведь быть такого, чтобы Россия не контролировала добычу драгоценных камней.
      – Ох! – Президент махнул рукой и засмеялся. – У них все может быть. Ладно. Переговорю с их послом при встрече.
      …– Русский посол. Нет, правда же, это самый настоящий русский посол! – не переставала восхищаться первая леди. – Посмотри, в каких он великолепных пупырышках.
      – Ну и что? – Президент пожал плечами. – Ну и что, что русский. Не вижу никакой разницы.
      – Да ты только попробуй! – Жена отчаянно пыталась положить президенту на тарелку соленый огурчик. – Это же русский посол, а не какой-нибудь. Больше никто так солить не умеет. Ты попробуй, как он хрустит.
      – Ну ладно, давай. – Президент вздохнул и нехотя съел огурец, запив его пепси-колой.
      За огромным столом сидели сенаторы, банкиры, звезды кино и иностранные дипломаты. А во главе сидела дочь президента и откровенно скучала. Это для простых детей день рождения – праздник, а для дочери президента – самое настоящее испытание. Локти на стол не клади, не чавкай, улыбайся, когда с тобой разговаривают, не зевай, громко не смейся. Президент понимал муки любимой дочери, но ничего поделать не мог. Светский раут на то и светский раут, чтобы вести себя прилично. Зато есть возможность в непринужденной обстановке решить кучу дел, на которые потом не нужно будет тратить драгоценное время.
      Во время смены блюд, когда все перешли в огромную залу покурить, президент незаметно подошел к послу России, аккуратно тронул его за локоть и тихо произнес:
      – Мне хотелось бы с вами переговорить. Что называется, тет-а-тет. Вы не против, если мы пройдем в мой кабинет?
      – С радостью, конечно. – Посол погасил сигарету и поспешил за президентом.
      В кабинете хозяин плотно закрыл двери и сел за стол, указав послу на кресло.
      – В этом кресле еще сам Авраам сидел, представляете?
      – Да-а? – Посол осторожно погладил кожаную обивку. – Хорошее кресло. И как сохранилось. Сам Авраам…
      – Он в этом кресле придумывал свою знаменитую декларацию прав человека. Вы садитесь вот туда, на диван. Нам серьезный разговор предстоит. – Президент открыл ящик стола и вынул оттуда папку с фотографиями.
      Посол сел.
      – Господин посол, если помните, недавно мы обращались к вам по поводу ваших операций на рынке драгоценных камней…
      – Да, помню. – Посол кивнул. – Мы ведь послали вам подробный отчет. Разве вам не доложили? Мы свято чтим наши обязательства.
      – Но у нас несколько иные сведения. – Хозяин открыл папку и протянул послу несколько снимков. – Именно поэтому я и пригласил вас. Мне хотелось бы утрясти это недоразумение, пока оно не попало в сенат. Вы не представляете, что начнется. Это не нужно ни мне, ни вам, поверьте моему слову. Вы меня понимаете?
      – Да-да. – Посол закивал, с интересом разглядывая фотографии.
      – Как вы видите, нам известно, что вы ведете незарегистрированную добычу алмазов на Кулойском плато, под Архангельском, – продолжал президент. – Снимки, которые вы держите в руках, это документально подтверждают. Эти снимки сделаны из космоса. Как вы это объясните?
      Посол пожал плечами.
      – Не знаю. Я в фотографии не очень силен. А вы уверены, что это действительно Кулойское плато?
      Президент не ответил. Просто знал, что послу нечего сказать. Возможно, тот сам ничего не знает про эти разработки.
      – Я хотел бы попросить вас передать эти фотографии господину президенту, – сказал хозяин, когда посол наконец закончил рассматривать снимки. – Уверен, что он даст этому какое-нибудь нормальное объяснение и больше никаких недоразумений между нами не возникнет.
      – Да-да, конечно. – Посол снова закивал. – Я обязательно передам. Я просто не был поставлен в известность.
      – Надеюсь, этот разговор останется строго между нами. – Хозяин встал. – Очень приятно было с вами поговорить. Прошу к столу.
      – Да-да, спасибо. – Посол вздохнул.
      На следующее же утро в Москву диппочтой ушло письмо посла. С ним ознакомился сам президент России.
      Вот теперь та мимолетная мысль вернулась – становилось ясно, почему так встревожился из-за взрыва в Тель-Авиве американец. Видно, ему сразу же доложили: это не просто теракт, все это как-то связано с бриллиантами.
      Впрочем, об этом нетрудно было догадаться, если метили как раз в верхушку международных торговцев алмазами.
      Президент России мысленно подосадовал на нерасторопность своих помощников – могли бы и ему подсказать, а потом подумал, что все-таки здорово, что они создали команду при ООН. Так что американцу гордиться особенно нечем – наверняка про Кулойское плато разведали ребята из «Пятого уровня», а в этой команде половина – русские. Надо будет иметь этих ребят в виду…
      Было дано поручение соответствующим силовым ведомствам немедленно расследовать сообщение и пресечь всяческие попытки добывать алмазы вне государственной монополии…
      В тот же день об этом стало известно в Гармиш-Партенкирхене.

      Пенная струя шампанского взлетела под потолок. Наполнились бокалы. Все, затаив дыхание, обратили свои взгляды на Реддвея.
      – Я понимаю, вы ждете от меня каких-то слов… – смущенно начал Питер. – Да, сегодня действительно торжественный и знаменательный день. Знаменательный для всех нас. Теперь мы знаем, на что способны. Знаем, что можем достигнуть любой поставленной перед нами цели. И я счастлив, что мне довелось поработать с такими замечательными людьми. Спасибо вам. За то, что не подвели в трудную минуту. За то, что ставите свой долг выше личных интересов. Вероятно, вы все думаете, что я человек-пробка? Нет, это не так… На самом деле я очень сентиментален, но по роду службы приходится скрывать свои чувства… И сейчас мне хочется плакать от радости…
      – Виват полковнику! – вскричали все.
      – Алаверды! – коротким взмахом руки привлек к себе внимание Турецкий. – Я полностью присоединяюсь к словам Питера, но кое-что хочу добавить от себя. Давайте представим себе, что сейчас вместе с нами здесь находятся еще трое наших друзей. Скажем им: «Привет, Марго. Привет, Георгий. Привет, Виктор!»
      – Привет, Марго! Привет, Георгий! Привет, Виктор! – повторили все хором.
      – Нам вас так не хватает! – добавила Кати.
      – Я хочу выпить не столько за удачное завершение нашей операции, сколько за возвращение Мамонтова и Ляффон. Пусть этот момент наступит как можно скорей.
      – И да хранит их Бог, – изрек Барагин.
      – Вот только сдадут свои дела тем, кто должен ими заниматься, так сразу и домой, да? – внимательно посмотрела на Турецкого Кати.
      – Да, теперь у нас материалов предостаточно. Хотя еще пару дней назад мы с Реддвеем думали, что зашли в полный тупик.
      Все молча осушили бокалы, и сразу стало немножко грустно. Так всегда бывает, когда какой-то важный жизненный этап подходит к концу. Вроде ждешь этого момента, ждешь, а когда он наступает…
      – Между первой и второй перерывчик небольшой, – напомнил Фрэнки. – Так, кажется, говорят в России?
      Эта русская шутка вдруг сорвала торжественную тишину. Начали шумно вспоминать операцию по расследованию взрыва, по внедрению Марго к англичанам, миссию Солонина в Москве. О подвигах Мамонтова и Ляффон знали не так подробно, но вспоминали ребят с восторгом.
      – Кстати о России. – Гарджулло ловко откупорил вторую бутылку и начал разливать шампанское по бокалам. – Раньше было принято считать, что настоящая мафия существует только в Италии. И мне, признаться, было невыносимо обидно мириться с этим общественным мнением. Как-никак у меня все-таки итальянские корни… Но теперь я спокоен. Русская мафия – самая мафиозная в мире!
      – У нас раньше был такой лозунг – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», – улыбнулся Солонин. – Он уже давно устарел, но в свете последних событий его можно перефразировать. «Мафиози всех стран, соединяйтесь!»
      – А это еще зачем? – не понял Марио.
      – А чтобы их легче было ловить.
      С военной базы доложили, что самолет через час будет готов и можно будет вылетать на Аляску. Группе предстояло начать новый учебный «семестр», посвященный изучению способов боевых действий в условиях полярного Севера. Для этих целей и намечалась длительная экспедиция на Север Америки, там, где всегда лежит снег.
      Но сначала надо будет дождаться возвращения в строй Мамонтова и Ляффон, а за это время остальные агенты смогут отдохнуть после тяжких испытаний и восстановить силы.

      Вертолет ждали часов в семь утра, но повалил такой снег, что никто и не надеялся, что он прилетит вовремя. Шум моторов услышали только в половине десятого, через час после того, как последняя снежинка опустилась на мохнатую лисью шапку Дронова.
      – Новую партию привезли! – радостно вздохнул Тимофей, глядя, как железная стрекоза исторгает из своего чрева оборванных, пропахших мочой людишек. – Че-то они все хилые опять…
      Дальше все пошло по расписанию. Бомжей построили, Егор Петрович представился, как и в прошлый раз.
      Мамонтов стоял в стороне и с интересом наблюдал за происходящим. Даже не удивился, когда начальник стал избивать кого-то. Здесь это было традиционной мерой запугивания. Одного отметелишь до полусмерти – на остальных голоса повышать не нужно. Будут как шелковые.
      На этот раз под тяжелую руку начальника попался какой-то лысый толстячок. При каждом ударе он взвизгивал и скороговоркой клялся, что больше никогда так не будет. Но бить его перестали только тогда, когда он выплюнул в снег последний зуб.
      – Теперь всем понятно, что тут шутников не любят? – спокойно спросил Егор Петрович. – Надеюсь, что всем. Кстати, хочу представить вам ваших бригадиров. Они будут следить за вами, как няньки. Если кого обидят, сразу к ним. Они разберутся.
      Закончив говорить, начальник взмахом руки разделил строй пополам.
      – Вот эти Тимофею, а эти новенькому.
      – Почему новенькому? – обиженно воскликнул Артурчик. – А почему не мне?
      – Потому что у новенького одни доходяги в бригаде остались, – урезонил его Дронов. – А тебе в следующий раз.
      – Пошли за мной, – тихо сказал Гоша своим новым подчиненным и побрел к бараку, не дожидаясь конца перепалки между бригадиром и начальником прииска. – Не отставать. Десять минут на переодевание – и на работу.
      На самом деле он спешил еще и потому, что нужно было успеть сделать одно очень важное дело. Раз прилетел пилот – значит, опять привез алмазы. А привез алмазы – значит, опять будет какой-нибудь разговор, короткий, но разговор. А если будет разговор – значит, Гоша должен его слышать.
      – Быстро, быстро, не отставайте! – буркнул он через плечо пятерым оборванцам, семенящим за ним, как цыплята за наседкой.
      – А мы и не отстаем, – вдруг послышался за плечом спокойный знакомый голос.
      Старика Мамонтов узнал не сразу, потому что теперь он был не в старом, потрепанном пиджаке с дырками от орденов на лацкане, а в рыжей кожаной куртке, правда, еще более старой.
      – А я тебя узнал, гражданин начальник. – Старик осклабился. – Не помнишь меня?
      – Нет. – Гоша пожал плечами. – И не приставай, а то в зубы дам. Тоже мне, знакомец отыскался.
      – Ну как же? – Старик продолжал заискивающе улыбаться, забегая вперед и заглядывая в глаза. – Я Степка, ты мне еще червонец на водку дал.
      – Я тебе дал? На водку? – Гоша расхохотался. – Чтоб я кому-то на водку деньги давал, ты че, дед? С катушек слетел, что ли? Я те щас дам на водку, допросишься у меня.
      Этот поворот событий был для Мамонтова полной неожиданностью. Не хватало еще проколоться на таком пустяке.
      – Ты че, совсем не помнишь? – не переставал удивляться дед. – Ты меня еще расспрашивал про…
      – Вспомнил! – Гоша вдруг остановился. – Вспомнил, ну конечно.
      А в следующий момент дед с разбитой губой полетел в сугроб.
      – Вот теперь я тебя вспомнил, сука! – Гоша за шиворот вытянул старика из снега. – Ты ж у меня ботинки на вокзале спер прошлой весной, козел старый! Ну вот, повстречались наконец!
      – Какие ботинки? – Старик испуганно заморгал глазами. – Не знаю я никаких…
      – Ах, не знаешь? – Мамонтов приподнял деда над землей. – Ты же, гнида старая, говорил, что вспомнил. Мне тогда Любка все рассказала, что ты у меня спер. Ну теперь все, ну теперь тебе не жить, мухомор паршивый!
      – Нет, это не я! – завизжал старик. – Не брал я никаких башмаков! Это Костыль свистнул, я сам видел! Точно говорю!
      – Костыль? – Мамонтов отпустил деда, и тот грохнулся на землю. – Не помню такого. Ну все равно, сука, ты у меня попляшешь. Лучше мне на глаза не попадайся, а то долго не проживешь, так и знай.
      – Хорошо-хорошо, все понял. Просто ошибся, просто ошибся. – Дед шустро вскочил на ноги и быстренько убежал в конец строя.
      В бараке Мамонтов заставил новеньких убирать помещение.
      – Подмести пол, натаскать дров, протереть все окна, вымыть толчки и вынести весь мусор. Дневальный будет следить за всем. Если вечером выяснится, что у кого-то пропала хоть корка хлеба, на десять дней лишу водки и вас, и дневального. Это чтобы неповадно было. Все ясно? Через сорок минут прихожу и удивляюсь – казарма уже блестит, а вы переоделись в рабочую форму, вон она, в сушилке, и построились перед бараком на плацу. Если что не так, у меня разговор короткий – после отбоя два часа физических упражнений на свежем воздухе, форма одежды – голый торс. Время пошло!
      Бомжи бросились врассыпную, выхватывая друг у друга веники и половые тряпки, а Мамонтов вышел на улицу.
      У самой начальничьей избушки он чуть не напоролся на Артурчика, который сидел на ступеньках и с аппетитом уплетал шоколадный батончик «Стратос». Как-то очень умильно смотрелась эта сладость в его руках. Грузин откусывал по маленькому кусочку и размазывал шоколад языком по небу, чтобы растянуть удовольствие. А удовольствия оставалось еще больше половины. Физиономия Артурчика расплылась в довольной улыбке, он причмокивал и показывал язык огромному цепному псу, который готов был из собственной шкуры выскочить от ярости.
      – Что, тоже шоколадку хочешь? – смеялся Артурчик, швыряя в собаку очередную еловую шишку. – Пососешь, тогда дам.
      Гоша тихонько вынул из голенища нож и быстрой тенью метнулся к конуре.
      – Ай вкусный шоколад, ай вкусный! – Артурчик качал головой. – Дурной собака, зачэм тебе?
      Цепь была привинчена к стенке конуры огромным ржавым болтом. Правда, пес немного расшатал болт и доска чуть треснула. Но как раз достаточно для того, чтобы в щель просунуть лезвие ножа. Осталось только немного надавить, чтобы дерево треснуло пополам, освободив цепь.
      – Эй, песик, я твой мама зарезал, знаешь?! Ох вкусный шоколадка, ох вкусный!
      А дальше все произошло мгновенно. Раздался треск, пес стрелой метнулся к ненавистному надзирателю и вцепился ему в ногу. Артурчик от неожиданности выронил батончик, схватил с земли палку и, отбиваясь от собаки, побежал прочь.
      – Беги-беги, – пробормотал Мамонтов, спрятав нож. – Ты его на всю жизнь запомнишь.
      Взобравшись на чердак, Гоша бросился разгребать солому, чтобы застать хоть конец разговора. Старался не шуметь, но сено шуршало так громко…
      Наконец Мамонтов отыскал заветную щель и застыл над ней, стараясь не дышать.
      – Ты уверен, что ничего серьезного? – Егор Петрович ходил по комнате взад-вперед, то и дело бросая короткие тревожные взгляды на пилота, того самого, что был и в прошлый раз.
      – Нет, просто прогорели один раз. – Пилот пожал плечами. – С кем не бывает. Рано или поздно, в конце концов, это должно было случиться.
      – Как это произошло? – Начальник наконец сел за стол, но тут же вскочил опять. – Все ведь было рассчитано до мелочей.
      – Да по глупости. Курьер новенький был, неопытный. Так перепугался, что от страха весь вспотел. Самым натуральным образом вспотел. Таможенника это насторожило, и он задержал груз. Приехал эксперт из алмазного фонда и установил, что часть камней – не технические.
      – На сколько мы погорели?
      – Триста восемьдесят шесть с половиной каратов. – Пилот вздохнул. – Но самое неприятное, что теперь груз придется месяц-другой попридержать, пока новый канал не разработаем.
      – Это ничего страшного, у меня пока запасы есть. – Егор Петрович махнул рукой. – Справимся как-нибудь.
      – Ну и хорошо. – Пилот встал. – У вас-то как, все нормально?
      – Нормально. – Старик ухмыльнулся. – Пашут, как положено. Не подкопаешься.
      – Люди еще нужны?
      – Люди всегда нужны, – вздохнул Егор Петрович. – Это только демократам люди не нужны, а уж мы им найдем применение. Да, кстати, что с курьером-то случилось? С этой стороны неприятностей не будет?
      – Все как положено. – Пилот улыбнулся. – Покончил с собой еще в машине, пока в изолятор вели. Вогнал в глаз ручку с отравленным стержнем.
      – Порядок. – Старик закивал. – Нужно будет его родственникам деньги послать какие-нибудь. Мы ж не звери, правда?
      – Не звери. – Пилот засмеялся. – Пошлем, обязательно пошлем, жалко, что ли?
      Гоша слушал их разговор, стараясь не пропустить ни единого слова. Сейчас он был похож на записывающее устройство. Главное, чтобы все осталось в памяти, все сохранилось. Анализировать он будет потом, отматывая слова назад и вперед. Сейчас этим заниматься нельзя, потому что упустишь нить разговора, можешь потерять самое главное.
      – Ну что, я поскакал? – Пилот встал и надел шапку. – А то пурга опять разыграется – торчи тогда тут у вас до завтра.
      – Да, можешь лететь.
      Когда пилот ушел, Егор Петрович постоял еще немного посреди избы, сосредоточенно разглядывая желтый дощатый пол, а потом открыл сейф и достал оттуда приемник. Включил его, но там было только шипение и попискивание, как в тот раз, когда его слушал Гоша. Выключив приемник, старик закрыл сейф, накинул тулуп и решительным шагом вышел из дома.
      Во дворе несколько человек безуспешно пытались поймать сорвавшегося с привязи пса. Пес метался из угла в угол, скаля зубы и рыча.
      – Застрелите его, чего возитесь?! – зло кричал Артурчик. – Дайте мне автомат, я его сам застрелю, сволочь такую!
      Все штаны у Артурчика были разорваны в клочья и покрыты бурыми пятнами крови, которая стекала на снег по располосованным клыками штанинам.
      Никто даже не заметил, как из чердачного окна выпрыгнул человек и скрылся за углом.
      Когда Гоша вернулся к бараку, бомжи уже построились у стены. Не было только старика Степки.
      – А где этот пень? – грозно спросил Мамонтов, заглянув в барак и проверив чистоту уборки.
      – Он, гражданин начальник, сейчас вернется, – ответил дневальный. – Другой бригадир позвал кого-нибудь помочь тачку на кухню оттолкать, он и пошел.
      – Что? – Гоша насторожился. – Какой бригадир?
      – Ну такой высокий, с бородой, татарин…

      В городке стоял теплый осенний вечер. До аэропорта было часа полтора езды, и эти полтора часа дарили пассажирам последнюю возможность насладиться умеренной теплотой баварского климата.
      – А я ведь так и не попробовал ни одну немку, – почему-то вкруг вспомнил Гарджулло, тоскливо вглядываясь в затуманенное окно. – Вон сколько их… А я как последний евнух. Это закон подлости – только появилось свободное время, и сразу надо уматывать. Нет чтобы задержаться хотя бы на денек…
      – А Марго чем тебя не устраивает? – поинтересовался сидевший рядом с ним Николай Барагин.
      – Не шути так… – грозно зыркнул на него Марио.
      – Я не шучу. – Николай с трудом сохранял серьезное лицо. – У тебя под боком была очаровательная француженка, а ты глазел по сторонам. А каково приходилось ей? Думаешь, приятно сознавать, что тебя в упор не видит самый сексуальный мужик группы?
      – Это я – самый сексуальный?
      – А кто же еще? Не я же…
      – Хм… Надо будет подумать, – нахмурил брови Гарджулло. – Действительно, неудобно получается…
      Реддвей был человеком совершенно непьющим, и крошечная доля алкоголя сморила его мгновенно. Он запрокинул голову и, чуть приоткрыв рот, тихонько похрапывал. Фрэнки решил воспользоваться столь благоприятным моментом и повеселить публику.
      – Господин начальник, – обратился он к спящему полковнику, – а не кажется ли вам, что пора бы повысить нам жалованье? Сколько можно ломаться за гроши? В конце концов, мы приносим гораздо большую пользу государству, нежели оно нам. А чем мы хуже других? Мой школьный приятель, тоже компьютерщик, заламывает в одной фирме такие деньжищи, что его жена каждый вечер меняет жемчужное ожерелье. Так сколько вы еще будете эксплуатировать наш труд? Как долго будет продолжаться это рабство?
      Реддвей причмокнул губами и захрапел пуще прежнего. Все захихикали, тем самым подначивая Джека на новые подвиги.
      – Дрыхнешь, старый боров… – громко произнес Фрэнки и насторожился. Реддвей спал мертвецким сном, а значит, можно было не опасаться его гнева и еще покуражиться. – Нет у тебя ни стыда, ни совести. Тупой солдафон. Безмозглый дятел. Пузо-то отрастил, как беременная баба.
      – Ты наглец и мелкий пакостник, – не открывая глаз, трезвым голосом проговорил Питер. – Тебе сейчас пендель отвесить или через пять минут?
      – Лучше через пять минут, – покраснел от стыда Джек и от греха подальше удалился в конец салона.
      В Мюнхенском аэропорту автобус подрулил прямо к трапу. Группа торопливо выгрузилась и уже через несколько секунд заполнила собой маленький реактивный самолет. Загудели турбины, медленно поползли навстречу сигнальные огни.
      – Меня почему-то не покидает ощущение, что это еще не конец, – шепнул на ухо Турецкому Солонин.
      – В каком смысле?
      – Поездка Сомова к Чабрецу из головы не выходит. Тут что-то не так… Мы явно что-то упустили… Словно дернули за ниточку, размотали клубок, а он опять свернулся, но совсем в другую сторону… А если его хотели убить? Зачем? Значит, он разузнал что-то такое, что нам до сих пор неизвестно… Кстати, водитель-волгарь, помните, я рассказывал, сбежал из милиции. Оказалось, что в кремлевских гаражах он не работал. Значит, он собирался убрать Сомова.
      – Да нет, вряд ли. Сомов простой следователь-"важняк", что с него взять? Тем более он наверняка знает, куда можно совать свой нос, а куда нельзя. Я его хорошо знаю – крепкий служака.
      – Вот именно! Но тем не менее его, скорее всего, хотели убрать. А ведь Малинов не настолько глуп, чтобы подставляться из-за мелкой сошки… Выходит, он испугался. Но чего?
      – На это есть тысяча объяснений. Например, нервы не выдержали… К тому же он не сильно рисковал. Вряд ли нашлись бы доказательства его причастности к убийству. Кстати, как у него с алиби?
      – Оказывается, в самом деле полетел в Бельгию.
      – Ну вот видишь. А насчет Сомова – нет человека, нет и проблемы. Теперь понимаешь?
      – Разреши мне вернуться в Москву.
      – Витя, мы уже вышли из игры. Теперь этим делом займутся другие. Те, у кого есть соответствующие полномочия.
      – Я прошу тебя. Как друга.
      – Хватит об этом.
      – Но я же чувствую, что здесь есть какая-то обманка!
      – Ты просто слишком чувствительный, – улыбнулся Турецкий. – Отдыхай, Витюш, пока время есть. Расслабься.
      – Мистер Реддвей, пройдите к капитану корабля. – Над Питером почтительно склонилась стюардесса.
      – А что такое?
      – Вам поступило радиосообщение.
      Спустя минуту полковник вышел из кабины.
      Турецкий невольно поднялся со своего места.
      – Что случилось, Питер?
      – Биосигнала номер девять больше нет. Это значит, Мамонтов погиб… – дрожащим голосом произнес полковник.

      Мамонтов так и знал, что рано или поздно это должно произойти. Понял это сразу, как только узнал, что дед сам вызвался толкать тачку для Тимофея. Не зря вызвался, наверняка хочет рассказать про свое знакомство с ним.
      Поэтому, когда после ужина за ним прислали дневального, для Гоши это не было неожиданностью.
      – Иду. – Мамонтов лениво поднялся с койки. – Чего им приспичило?
      – А я откуда знаю? – Парень пожал плечами. – Мне велено тебя доставить, и весь разговор.
      – Хорошо, подожди на улице, пока я оденусь.
      Еще можно было сбежать. Одеться потеплее, взять с собой шесть припасенных чекушек, чтоб не замерзнуть, и убежать через окно.
      Но Гоша только накинул телогрейку, сунул ноги в валенки и вдруг накинулся на мужика, который лежал на своей койке и бренчал что-то на старой, расстроенной гитаре.
      – Ты что, сука, людям спать не даешь?! – Ударом ноги Мамонтов перевернул койку, и мужик полетел на пол. – Тебе что, зубы жмут?
      – Зачем ругаться, начальник? – испуганно забормотал мужик. – Больше не буду, честное слово.
      – Больше ты точно не будешь! – Гоша схватил гитару и с размаху шарахнул ею об пол. Инструмент с треском раскололся на части.
      – Вот так, блин, козел! Будет он мне тут Джимми Хендрикса строить. – Гоша пнул мужика под зад и выскочил из барака.
      – Че там такое? – поинтересовался дневальный.
      – Да вот… – Мамонтов зашвырнул гитару в кусты. – Нашелся тут бандурист. Третий вечер по мозгам своей балалайкой тренькает.
      Затылок дневального маячил метрах в двух впереди. Одним прыжком догнать, свернуть шею, как куренку, и в лес. За час можно пробежать километров семь, не больше – очень глубокий снег. Но и этого достаточно, потому что они через час только хватятся. Еще час уйдет на сборы, час, пока найдут следы и спустят собак. А за это время он будет уже далеко.
      Но Гоша не сделал и этого. Потому что знал, что через шесть часов бега он выдохнется и придется сделать остановку, к завтрашнему полудню он сможет пройти километров сорок и окончательно потеряет силы, к вечеру свалится где-нибудь под деревом, а к утру его найдут собаки.
      Поэтому когда дневальный распахнул дверь избы, Мамонтов спокойно шагнул внутрь.
      Удар пришелся прямо по темени. Сними он шапку перед тем, как войти, его мозги забрызгали бы весь пол. А так Гоша на несколько минут потерял сознание.
      Очнулся Мамонтов оттого, что кто-то ударил его в пах. Попробовал встать, но не смог, потому что руки и ноги были связаны.
      – Ну что, Тарзан, теперь сможешь меня завалить? – Перед его глазами из тумана вынырнула бородатая рожа Тимофея. – Попробуй, может, получится.
      Гоша не ответил, только тихо застонал.
      – Конечно, сможет, ара! – засмеялся где-то рядом Артурчик. – Он сейчас из веревок выпрыгнет да как надает тебе за то, что ты его обижаешь.
      Голова у Мамонтова просто раскалывалась. Он чувствовал, как по затылку течет кровь.
      – Поднимите его, – раздался спокойный голос Дронова. – И посадите на лавку. А то он мне весь пол запачкает.
      Мамонтова подняли и усадили за стол. Плеснули в лицо водой, и он очнулся окончательно.
      – Ну что, оклемался, Тарзан? – Начальник прииска наклонился над Гошей и заглянул ему прямо в глаза. – Давай рассказывай.
      – Вы что меня скрутили? – простонал Мамонтов. – Что я такого сделал?
      Вместо ответа он получил удар по почкам и чуть снова не потерял сознание от боли.
      – Рассказывай, – тихо повторил Егор Петрович. – И тебе легче будет, и нам.
      – Что рассказывать?
      – Что знаешь. – Начальник пожал плечами. – Зачем к нам пожаловал, что ищешь, кто ты есть такой на самом деле. Все рассказывай. Мне, например, очень даже интересно.
      – Ничего я не ищу. – Мамонтов покосился на Тимофея, который стоял за его спиной. – Меня менты на вокзале взяли, когда я пьяный спал…
      На этот раз удар пришелся по шее, и Гоша полетел с лавки на пол, больно стукнувшись об доски головой.
      – Это мы уже слышали, – сказал Егор Петрович, когда Мамонтова посадили на место. – Ты нам лучше правду расскажи. Погорел, так будь умницей, не строй из себя Олега Кошевого. Сейчас ведь не война, медаль тебе не повесят.
      – Я не Кошевой, я… Тюленев, – пробормотал Мамонтов и вдруг плюнул начальнику прямо в лицо.
      – Ах, ты Тюленев?! – закричал Тимофей и набросился на Мамонтова. – Ну сейчас мы из тебя, Тюленев, Зою Космодемьянскую сделаем!
      От удара в спину Гоша опять оказался на полу. Татарин остервенело лупил его ногами. Что-то кричал Артурчик, прыгая вокруг, но крики его затихали и скоро совсем смолкли…
      Когда Мамонтов открыл глаза, то первое, что он увидел, был кусок чистого звездного неба. Небо было как будто в черной рамке. Гоша попробовал пошевелиться, но только тихо застонал от боли. Было такое ощущение, что по нему только что прошлись несколько асфальтоукладчиков. Жутко замерзли ноги. Гоша с трудом поднял голову и наконец смог разглядеть, что он лежит на дне замерзшего колодца, без валенок и без тулупа. Правда, руки и ноги были развязаны – наверное, Дронов подумал, что Мамонтов не скоро очухается после таких побоев.
      Наверху ритмично хрустел снег. Сторож. Интересно, Артурчик, или Тимофей? Лучше бы Артурчик.
      Преодолевая боль, Мамонтов сел и полез за пазуху. Струна от гитары оказалась на месте, намотана на руку. Ее они не смогли найти. Вынув ее, Мамонтов стал шарить руками по обледенелым стенам, пока не отыскал торчащий кусок бревна. Дрожащими пальцами прикрутил один конец струны к нему, а из другого сделал маленькую петельку.
      – Это совсем не больно, – пробормотал он и сунул петельку в рот. – Совсем не больно. Раз, и все.
      Нащупав пальцами запломбированный зуб, Гоша с трудом накинул на него стальной арканчик и затянул его потуже, пока не начала хрустеть зубная эмаль.
      – Это не больно, ни капли. – Он сел на землю и уперся ногами в стену. – Три… Два… Один!
      На последнем счете Гоша резко разогнул ноги и отлетел к противоположной стене. Струна зазвенела, словно от мажорного аккорда, и всю челюсть пронзила дикая боль. Мамонтов даже вскрикнул от этой боли. Схватил большую пригоршню снега и сунул в рот, чтобы хоть немного притупить ее.
      – Ну что, оклемался? – В колодец нырнул пучок света от фонарика и заглянул Артурчик. Но Гоша лежал все в той же позе. – Ну-ну, отдыхай пока.
      Они прибудут часов через семь, не раньше. Мамонтов это знал наверняка. Но знал он и то, что они прибудут обязательно. Просто не могут не прибыть. Теперь главное – продержаться эти семь часов, остаться в живых. Дело не в том, что Гоша так уж дорожил своей жизнью, хотя кому охота помирать в двадцать четыре года. Дело было совсем в другом – если он не останется в живых, то вместе с ним погибнет вся информация, которой он владеет. А этого никак нельзя допустить.
      Снег все так же монотонно хрумкал метрах в пяти над головой. Гоша встал и начал тихонько ощупывать стены колодца. Но стены были ровные и скользкие, и вскарабкаться по ним наверх было невозможно…
      Когда через четыре часа Тимофей сменил Артурчика, Мамонтов уже не чувствовал пальцев ног. Она стали белыми и почти не шевелились. Приходилось каждые пять минут растирать их снегом, чтобы хоть как-то заставить кровь двигаться по застывшим венам.
      Сосулька…
      Она висела в паре метров над головой, мерцая в лунном свете. Длинная и тонкая, как игла. И как же он не заметил ее сразу?
      Вскочив на ноги, Мамонтов быстро слепил тугой снежок и прицелился. Нужно было попасть не в саму сосульку, чтобы не сломать ее, а немного выше. Бросил. Не попал. Слепил второй снежок и снова прицелился. Опять не попал. Вновь зачерпнул снега и принялся упрямо лепить маленькое белое ядро.
      Сосулька оторвалась от бревна только после седьмого попадания. И чуть не выскользнула из его закостеневших пальцев, когда он поймал ее на лету.
      – Эй, там, – тихо позвал Мамонтов, сев на землю. – Мне холодно.
      В проеме колодца показалась рожа татарина.
      – Что, еще живой? – злорадно спросил он.
      – А че ж вы меня сторожите, если я мертвый? – Гоша сделал вид, что пытается встать, но у него не выходит.
      – Ничего, – улыбнулся Тимофей. – К утру окочуришься.
      – Может, и окочурюсь. – Гоша наконец встал. – Только ты меня все равно не завалил бы, если бы я наверху был.
      – Что? – Татарин удивленно открыл рот и вдруг рассмеялся. – Я бы его не завалил… А что, ты б меня завалил, да?
      – Ага. – Мамонтов бережно, чтобы не переломить, сжал сосульку в руках.
      – Ну так завали! – весело сказал Тимофей. – Вот он я, тута.
      – Что, прямо сейчас? – Гоша напрягся.
      – Ну да, а чего тянуть? – теперь уже рассмеялся Тимофей.
      – Пожалуйста…
      Сосулька попала татарину прямо в рот. Пробила гортань и вонзилась в основание черепа. Тимофей захрипел, выкатив глаза, попытался выдернуть изо рта ледяное смертоносное оружие, но только дернулся два раза и застыл, свесившись в колодец. Не упал, как рассчитывал Гоша, а только повис на краю.
      – Зараза, скотина! – выругался Мамонтов и начал лихорадочно срывать с себя одежду. Через двадцать минут она была разорвана на полоски, а через час из нее уже была сплетена веревка.
      После третьего броска удалось накинуть петлю на шею мертвого татарина, и его тело грузно упало в колодец.
      – Нет, милый, это ты до утра в ледышку превратишься, а не я. – Мамонтов, стуча зубами от холода, схватился за автомат, но потом отбросил его в сторону и начал раздевать мертвеца. Надел на себя еще теплые ватные штаны, свитер, шерстяные носки, краги на меху и тулуп. В кармане нашел флягу самогона, того самого, которым его спаивали два дня назад. Теперь он выпил его до последней капли и пожалел, что этого живительного напитка во фляге было так мало.
      – Живем… Живем, – радостно застонал он, почувствовав, что начинают страшно болеть пальцы ног. – Еще посмотрим, Егор Петрович, кто кому всю правду рассказывать будет.
      Небо начало бледнеть. Значит, они будут через час-полтора. А это значит…
      – Тимофей!
      Это был голос Артурчика. Гоша схватил автомат и тихо снял его с предохранителя.
      – Эй, рожа татарская, ты где?
      Только бы высунулся, только бы высунулся… Мамонтов поднял автомат и прицелился.
      Его нервы не выдержали, когда над колодцем показалась шапка грузина, и он нажал на спуск. Очередь вспорола ночную тишину, разорвала шапку в клочья и вместо головы в колодец полетела длинная палка.
      – Он его убил! Он его убил! – закричал Артурчик и бросился бежать.
      Хуже положения не придумаешь. Сейчас они вернутся вдвоем с начальником и расстреляют его, как в тире. Мамонтов готов был кричать от бессилия, но это не поможет. Нужно думать, думать, искать выход. Нет безвыходных положений, из каждого тупика бывает выход…
      Они появились ровно через двадцать секунд. Два автомата сунулись в проем колодца и начали поливать длинными очередями. И сразу кровь начала заливать Гошу – его лицо, руки, ноги. Только это была не его кровь, а кровь мертвого татарина, тело которого как будто ожило, задергалось, зашевелилось на нем от вонзающихся в него пуль.
      А Мамонтов лежал под ним, как под щитом, и благодарил Бога за то, что Тимофей вымахал таким великаном, которого даже автоматная очередь не может прошить насквозь.
      – Хватит, хватит! – закричал наверху Дронов. – Он уже готов, наверное.
      – А если жив еще? – испуганно ответил грузин.
      – Ну так посмотри.
      Теперь Гоша не торопился и выстрелил только тогда, когда увидел глаза Артурчика. Снес ему очередью половину черепа и опять нырнул под окровавленную тушу татарина.
      – Ах ты, падла! – закричал начальник, и в колодец полетело что-то тяжелое. – А как тебе это понравится?
      Мамонтов схватил толовую шашку, пока не догорел бикфордов шнур, и швырнул ее вверх. Она взорвалась в воздухе, вылетев из колодца и не успев упасть на землю. Взрывная волна сорвала несколько бревен, и они посыпались прямо на Георгия.
      – Осторожно, поднимайте его осторожно. – Голос был сочувственным. – Смотрите, он весь в крови. Доктора, доктора сюда!
      Гоша открыл глаза и увидел перед собой озабоченное лицо спецназовца в камуфляжной форме.
      – Не волнуйтесь, это не моя кровь, – пробормотал Мамонтов, счастливо улыбаясь, и закрыл глаза.
      Команда спецназовцев успела вовремя, хотя такой цели – спасти Мамонтова – у нее не было. Команда выполняла приказ министра внутренних дел очистить от самодеятельных добытчиков алмазов Кулойское плато, шеф МВД, в свою очередь, исполнял приказ президента.
      Операция прошла почти бескровно. Бригадиры, когда с неба посыпались вертолеты, бросились в бега, но их быстро выловили – на белом снегу они отлично были видны сверху. Дронов даже не пытался скрыться. Молча протянул руки, на которых тут же защелкнули наручники.
      Мамонтова поначалу тоже приняли за преступника, хотя и оказали медицинскую помощь. Довольно грубо запихали в вертолет и пристегнули браслетом к ручке сиденья.
      Но когда винты уже раскрутились и машина тяжело задрожала, готовая взлететь, двери вертолета раскрылись и в темное нутро, набитое спецназовцами, бомжами и бригадирами, заглянуло вдруг несколько человек.
      – Где труп?! – почти хором спросили люди. – Куда вы дели труп Мамонтова?!
      Секундная недоуменная пауза, и вдруг из-за спин пассажиров вертолета показалось бледное лицо Гоши.
      – Я живой, ребята, я живой труп.
      Турецкий, Барагин, Гарджулло ринулись в толпу, отцепили наручник и успели подхватить на руки падающее тело Гоши. Напряжение спало, усталость навалилась на него сильнее мертвого Тимофея, и Мамонтов моментально провалился в глубокий сон, похожий на обморок…

      Сомов приехал в деревню Ном на личной машине, втайне от всех, и особенно от коллег по работе. Простому смертному пробраться в этот тихий, окруженный со всех сторон еловым лесом участочек ближнего Подмосковья было непросто. Точней, невозможно. Ведь на пути обязательно встретятся вооруженные пикеты, милицейские патрули и высокие каменные заборы с мотками колючей проволоки на острых зубцах, вокруг которых как бы невзначай прогуливаются широкоплечие «грибники».
      К чему такие меры безопасности? Все объясняется очень просто. Деревня Ном – ареал обитания особо важных персон, их место отдыха. Многоэтажные особняки, один краше другого, черные представительские лимузины, неприступные секьюрити с повадками бультерьеров – всего этого здесь было в избытке.
      Без специального пропуска посторонним вход категорически воспрещался. Но у Вадима Сергеевича такой пропуск имелся – распоряжение Малинова.
      Сомов преодолел все препоны без особых проблем, и лишь при въезде на дачный участок Дмитрия Яковлевича его подвергли тщательному личному досмотру, поставили лицом к забору, хорошенько облапали, вывернули все карманы…
      – Чисто, – изрек один из охранников, и металлические ворота бесшумно уползли в стену. – А автомобиль вам придется оставить. Не беспокойтесь, мы присмотрим, никуда не денется.
      Вадима Сергеевича провели по безупречно выметенной дорожке в дом, попросили подождать в холле, мол, у шефа важный телефонный звонок.
      Он закурил, вольготно расположившись на диванчике для посетителей, и прислуга мгновенно принесла откуда-то красивую пепельницу на длинной ножке.
      «Вот бы так пожить недельку… – помечтал Сомов, чувствуя, как в нем начинает закипать классовая ненависть. – Не успеешь рот открыть, как все твои желания исполняются. Интересно, а задницу они своему владыке подтирают или с этой процедурой он умудряется справиться сам?»
      – Стоять! – услышал за своей спиной Солонин. – Куда направляемся, товарищ?
      И по этому отжившему, но такому родному слову Виктор без труда определил, с кем имеет дело. Обернувшись, он увидел перед собой коренастого мужичка в расхристанной телогрейке, ватных штанах и болотных сапогах. Незнакомец держал на поводке напрягшуюся овчарку. Чем не деревенский житель, выведший на прогулку своего Шарика?
      – Капитан Горьков, Четвертое управление. – Солонин привычным движением распахнул красную «корочку».
      У мужичка больше не возникло вопросов.
      – Тихо, Дантес, свои, – он приструнил зарычавшего было четвероногого друга и, не сказав больше ни слова, отправился своей дорогой.
      Виктор вел наблюдение за Сомовым из автомобиля до тех пор, пока тот не въехал в закрытую зону. Дальше надо было передвигаться на своих двоих, и через несколько минут Солонин уже был у цели.
      Это деревце он специально присмотрел прошлым вечером – высокое, с развесистой кроной, украшенной россыпью золотисто-багряных листьев. Но главное – оно вплотную примыкало к забору, за которым маячила скошенная крыша особняка Малинова. Лучшего наблюдательного пункта представить себе было невозможно.
      Солонин прикрепил к ботинкам железные «кошки» и быстро вскарабкался по шершавому стволу. Теперь он удобно примостился в развилке двух толстых веток на высоте примерно восемь метров. Дачный участок открылся перед ним как на ладони. Оставалось только надеть наушники, включить приемник-радар и направить его на окна верхнего этажа. Что Виктор и сделал…
      Малинов был хмур, как тот вдовец, которому богатая супруга не оставила ни гроша. Сгорбившись, он восседал во главе массивного стола Т-образной формы и рассеянно смотрел на свои радиотелефоны. Сомов понял, что Дмитрий Яковлевич только что имел с кем-то нелицеприятный телефонный разговор.
      – Садитесь, – вяло махнул рукой Малинов. – Ну и денек сегодня выдался… Врагу не пожелаешь…
      Вадим Сергеевич опустился на стул, скромно сложил руки на коленях. В кабинете воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь тиканьем старинных часов. Мысли Дмитрия Яковлевича витали где-то очень далеко, не позволяя ему сосредоточиться на своем посетителе.
      – Плохо, – наконец произнес он. – Все очень плохо.
      Сомов приосанился и прочистил горло, прикрыв рот ладонью. Он всегда так делал, когда не понимал, о чем, собственно, идет речь и чего от него хотят.
      – Я давно уже высчитал этот парадоксальный закон, – продолжал Малинов. – Вот делаешь людям добро… По собственной инициативе, никто не просит… Просто возникает желание помочь человеку, выручить его из беды. И что потом? Проходит время, и тот, кому ты помог, выливает на тебя столько дерьма и грязи…
      – Политика вообще дело грязное, – констатировал Вадим Сергеевич.
      – Политика, хренитика, какая разница? – Дмитрий Яковлевич скривился, как от зубной боли. – Дружбы больше не существует, вот в чем весь ужас. Людей не связывают никакие моральные принципы. Мы превращаемся в питекантропов… Но не в этом суть. Я вас пригласил вовсе не для того, чтобы мы размышляли о бренности жизни.
      – Я уж догадываюсь… Признаться, меня встревожил ваш ночной звонок. Обычно в это время суток меня вызывают на место происшествия.
      – Место происшествия… Быть может, пройдет совсем немного времени, и вас вызовут в очередной раз. – Малинов боязливо заглянул Сомову в глаза. – По мою душу…
      – Не совсем понимаю…
      – Кажется, меня хотят убить.
      – Кто?
      – Если бы я знал…
      – Хорошо, поставим вопрос иначе, – оживился Вадим Сергеевич. Угроза убийства – это уже ближе, в этом он разбирается. – Вы только что произнесли слово «кажется»?
      – Да, кажется. Чтобы осознать, что тебя хотят грохнуть, иной раз достаточно вслушаться в интонации окружающих…
      – Почему вы говорите это именно мне?
      – Потому что я вам доверяю.
      – На каком основании? Ведь мы едва знакомы.
      – Основания есть. – Дмитрий Яковлевич откинулся на спинку кресла. – Я внимательно ознакомился с вашей биографией. И потом… Того недолгого общения мне вполне хватило, чтобы сделать определенные выводы. Кроме того, разве Чабрец не дал вам поручение помочь мне?
      – Значит, вы предлагаете мне сотрудничество?
      – Предлагаю.
      – И в чем оно будет выражаться?
      – В сложившейся ситуации, ситуации ложной и противоречивой, мне необходим человек, который…
      Звук неожиданно оборвался. Что такое? Эта аппаратура еще никогда не подводила Солонина. Просто не может быть.
      Виктор раскрыл пластмассовый корпус радара и обмер. Батарейки… Черт бы их побрал… Растеклись черной липкой жижей…
      «Идиот несчастный… – мысленно проклинал себя Виктор. – Как ты мог допустить такую ошибку? Грош тебе после всего этого цена!»
      Из– за нехватки времени он вынужден был купить батарейки в коммерческой палатке. Наверное, вместо фирменного «Дюрасела» ему подсунули китайскую подделку.
      Надо было что-то срочно предпринимать, менять план действий. А ведь все так замечательно складывалось…
      На самый крайний случай у Солонина был припасен еще один звукоулавливающий прибор, но гораздо меньшего радиуса действия. Значит, надо подобраться поближе к дому, иного выхода нет.
      Он выглянул из-за листвы, мгновенно оценил обстановку. Все охранники столпились у ворот, и лужайка перед домом была пуста. Отчего бы не воспользоваться ею?
      Балансируя на пружинящих ногах, Виктор быстро пробежал по толстой ветке и спрыгнул. И ощутил резкую боль в колене. Настолько сильную, что из глаз непроизвольно брызнули слезы…
      Сцепив зубы, Солонин пополз к кустам сирени, что росли в каких-то пяти метрах от него. Там можно дождаться темноты и попробовать вправить колено. Только бы успеть, только бы его не заметили.
      Но беда не приходит одна…
      С визгливым лаем к Виктору бежал беспородный щенок. Вероятно, его подкармливали охранники, и теперь он решил отблагодарить их единственным доступным ему образом – прогнать чужака. Он был совсем маленьким, с неуклюжими лапами и обвисшими ушами-тряпочками. Но как громко лаял!…
      – Заткнись! – цыкнул на него Солонин. – Замолчи, дурачок!
      Но щенок, прыгая вокруг незнакомца, заверещал пуще прежнего. Наверное, от испуга…
      Виктор перекатился на бок, выхватил пистолет. Пистолет духовой, стреляющий совершенно бесшумно, а пуля, выпущенная из него, легко пробивает любой бронежилет, что уж говорить о маленьком, тщедушном тельце.
      Он щелкнул предохранителем, прицелился щенку в голову и… опустил руку. Не смог.
      Его заметили, от ворот во весь опор бежали люди с оружием навскидку. Что толку сопротивляться? Ничего хорошего из этого не выйдет.
      Солонин отбросил пистолет, лег на спину. Он до сих пор не мог поверить, что прокололся, как сопливый мальчишка.
      – А я вам говорил, – услышал он голос Малинова. – Видите, у него оружие.
      – Вижу, – сказал Сомов, – действительно.
      – Очевидно, этого человека надо арестовать? – спросил генерал Дима озабоченно.
      – Очевидно, – согласился Сомов.
      Солонин криво улыбнулся. На ловца и зверь бежит. Только теперь зверь ловца поймал.

      У Ляффон было необычайно приподнятое настроение, ее душа распевала райские песни. Настало время, когда Марго должны были выдать новые документы (паспорт гражданки Великобритании и водительские права) и сопроводить в Манчестер, где уже были приготовлены все условия для начала ее новой жизни – комфортабельное жилье в самом центре города, интересная работа на государственном телевидении.
      Отныне она будет агентом службы МИ-6 со всеми вытекающими из этого последствиями. По сути дела, она подобралась к самой сердцевине этой мощнейшей европейской контрразведки и в скором времени обязательно получит доступ к любой секретной информации. Об этом можно было только мечтать…
      Правда, центр пока находился в глубоком раздумье и никак не мог решить, что же все-таки лучше – оставить Марго в МИ-6, снабдив ее заданием разузнать о деятельности охранной службы корпорации «Марс», но тем самым навлечь на себя угрозу крупного международного конфликта или немедленно отозвать ее в Гармиш-Партенкирхен, от греха подальше.
      Конечно же Ляффон постоянно держали в курсе всех последних событий. Раз в сутки, ровно в полночь, она зажимала в кулачке заколку-передатчик и «считывала» подушечками пальцев слабые электромагнитные импульсы, которые подавались в системе элементарной азбуки Морзе.
      Она теперь знала, что ребята обнаружили спрятанную Лидо информацию и успели вовремя подложить ее в банковский сейф, что информация эта была зашифрована, однако Фрэнки с помощью компьютерной чудо-программы сумел подобрать код и расшифровать ее, что документы Лидо передал русский агент по фамилии Цирев… Вот в общем-то и все. Скупо, но конкретно и исчерпывающе.
      Силлитоу принял Марго в своем кабинете. Он поднялся ей навстречу, но руки не протянул, ограничившись сухим кивком.
      – Присаживайся, милая.
      Ляффон опустилась на стул. Она не могла не уловить в интонациях Силлитоу завуалированные недовольство и агрессивность, и это заставило ее насторожиться. Как позже выяснилось, не зря…
      – Это твой паспорт. – Патрик взял со стола желтоватую «корочку». – Хм, Джоанна Вулкомб… Красивое имя, красивая фамилия, красивое лицо на фотокарточке. Хочешь получить его?
      – Хочу. – «беззаботно» пожала плечиками Марго. – А почему вы об этом спросили? Разве может быть иначе?
      – Может, – Силлитоу небрежно бросил паспорт в ящик стола. – Все может. Иногда нам кажется, что мы ухватили истину за задницу, что крепко держим ее в руках. Но проходит время, и истина самым непостижимым образом превращается в ложь. И только после этого мы спохватываемся, бьем себя по лбу, корим за непростительную доверчивость… Но уже поздно, поезд ушел.
      – Я не совсем вас понимаю… – Губы Ляффон растянулись в заискивающей улыбке. – Вы так загадочно выражаетесь…
      – Хорошо, буду выражаться не загадочно. – Он раздраженно смахнул упавшую на лоб прядь рыжих волос. – Ты подкинула нам дезу. Понимаешь?
      – Дезу? – растерянно переспросила Ляффон.
      – Дезинформацию! – Патрик стал нервно вышагивать по кабинету. – Да, это прекрасная подделка, ничего не скажешь. Девяносто девять процентов правды и лишь один – ложь! И именно этот процент ставит все с ног на голову! Высший класс!…
      – Мне ничего об этом не известно. Я всего лишь передала вам сведения…
      – И ведь мы чуть не клюнули! – продолжал бушевать Силлитоу. – Чуть не пошли по ложному следу! Мы перекрыли все каналы, о которых говорилось в плане «Кристалл». Казалось бы, все кончено! Ан нет… Вдруг выяснилось, что все неприятности «Марс» только начинают разворачиваться по новому кругу. Кто-то выкинул на рынок огромную партию чистейших бриллиантов. Это случилось вчера…
      – Странно, вам это должно было понравиться.
      – Что понравиться? – Патрик ошарашенно уставился на Марго.
      – Ну… Вы же получаете удовольствие от контакта с сильным противником.
      – Так кто этот противник? – Силлитоу коршуном навис над Ляффон. – Ты?
      – Повторяю, я лишь передала вам сведения…
      – Полученные от русского офицера?
      – Да.
      – Напомни, как его фамилия?
      – Цирев.
      – Когда происходил контакт?
      – В начале июня.
      – Ты опытный агент и должна помнить точную дату.
      – Третьего.
      – Где?
      – В Марселе.
      – Ты уверена в этом? Не ошибаешься?
      – Я еще не настолько стара, чтобы впадать в маразм.
      – Так вот, милая… Приготовься, я тебя сейчас немножко удивлю. – И Патрик горячо задышал ей в лицо: – Генерал армии Цирев скончался 29 мая сего года в Москве. Ему было больше восьмидесяти лет, а последние четыре года он не поднимался с постели. Выходит, что либо ты обманывала меня…
      – Либо есть еще один человек с такой же фамилией! – взорвалась Ляффон. – Черт возьми, может, у русских это самая распространенная фамилия, откуда мне знать?
      – Нет, милая, таких совпадений не бывает. – Силлитоу помахал перед ее носом коротеньким пальцем. – Во-первых, Цирев – очень редкая фамилия. А во-вторых, генерал Цирев курировал план «Кристалл», когда занимал высокий пост в МГБ. Ты дуришь меня, милая… Ты с самого начала водила меня за нос! Я дам тебе возможность подумать. – Патрик вернулся к столу, упал в свое кресло. – Ровно сутки. Если через двадцать четыре часа ты не раскроешь мне все карты, к тебе в гости придут очаровательные ребятки. У них совершенно нет интеллекта, но зато сильно развит звериный инстинкт. Я не советую тебе встречаться с ними, по-дружески не советую… Мы ведь до сих пор остаемся друзьями?
      – Мне больше нечего вам сказать. Я чиста перед вами.
      – Двадцать четыре часа, – притворно улыбнувшись, повторил Силлитоу, после чего вдавил кнопку селектора: – Отведите эту женщину в камеру и посадите ее на диету. Не давайте ей ни есть, ни пить. Это полезно для здоровья.

      – Вот. – Гарджулло швырнул на стол картонную папку с документами. – Это все, что нам удалось на него добыть.
      – На Дронова? Это интересно. – Мамонтов раскрыл папку и начал читать. – Дронов Егор Петрович, тридцать второго года рождения. В пятьдесят третьем закончил высшее общевойсковое училище в Москве. Специальность – военный инженер. А по нему не скажешь, что инженер. – Мамонтов сел на диван и поправил повязку на плече. – Он больше на профессионального убийцу похож.
      – Про это тут ничего не написано. – Реддвей пожал плечами.
      – До шестидесятого проходил службу в Мурманске, с шестьдесят второго по семьдесят первый был военным советником в Уганде. Наверное, помогал ракетные базы строить или систему ПВО налаживал. Тут про это тоже ничего нет. В семьдесят втором уволился из армии по собственному желанию. Это все? – удивился Мамонтов.
      – Да, это все.
      – Негусто.
      – Остальное ты нам рассказать должен. – Реддвей взял папку у Мамонтова. – Есть у тебя что рассказать, кроме того, как ты надзирателя грохнул?
      – Троих, – поправил Мамонтов.
      – Прости, троих. – Полковник улыбнулся.
      – Думаю, что есть. – Гоша задумался. – Значит, так, прииск там по полному профилю. Работников они набирают из числа бомжей, которых никто никогда не хватится. Менты их хватают и продают Дронову, как рабов… Вернее, продавали. На сто сорок километров вокруг ничего нет, так что конспирация полная – ни убежать, ни на помощь позвать. Хоть ядерные испытания устраивай.
      – Дальше. – Полковник внимательно слушал.
      – Дальше алмазы отправляются на обработку. Как, куда и с кем, мне выяснить не удалось. Но самое главное… – Гоша сделал паузу, будто задумался, стоит ли ему говорить эти слова. – Но самое главное заключается в том, что прииск этот – липа.
      – Как это? – удивленно воскликнул Барагин.
      Реддвей не проронил ни звука. Только веки его слегка вздрогнули.
      – А вот так. – Мамонтов вздохнул. – За все время, пока я там был, они не нашли ни одного камушка. Зато пилот вертолета, который привозит рабочую силу, привозит и алмазы.
      – Может, есть другие прииски? – спросил Турецкий.
      – Я тоже так сначала думал. – Георгий улыбнулся. – Но в последний раз пилот прилетел без камушков и сказал, что весь груз накрыли на таможне. Значит, везли из-за границы? – Мамонтов вопросительно посмотрел на Турецкого, как будто искал в его взгляде подтверждения своим умозаключениям.
      – Дальше, – задумчиво сказал Реддвей. – Говори, не останавливай мысль.
      – Я сначала подумал, что пилот говорит про вывоз из страны. – Гоша закрыл глаза, стараясь до мельчайших деталей вспомнить все подробности того разговора. – Но когда он сказал, что перевозки нужно будет приостановить, пока не наладится новый канал и сырья не будет, Дронов ответил, что ничего страшного, он продержится на сырье, которое у него есть. Отсюда выводы, что алмазы привозят в Россию откуда-то из-за границы, Дронов является передаточным звеном, а от него они идут на обработку, которая тоже где-то в России. Если возьмем пилота, сможем узнать подробнее.
      – А если не возьмем? – все так же спокойно спросил Реддвей. – А если этот пилот сейчас уже спит вечным сном в каком-нибудь овраге в тайге? Наверняка ведь того курьера, которого с алмазами задержали, уже нет в живых. Ведь так?
      – Так. – Мамонтов кивнул. – Но дед-то еще жив. Его раскручивать будем.
      – Он уже не девочка, чтоб его раскручивать, – вздохнул Турецкий. Он сорокалетней выдержки, как хороший коньяк. Такие, как он, на войне под пытками помирали, а ему и терять нечего.
      – Попытка не пытка, а? – улыбнулся Гоша. – И потом, если он ничего не скажет, зачем мы его у себя держим? Сдать властям, и всех делов…
      Турецкий механически кивнул, но мысль его улетела далеко. Он вдруг вспомнил, что и в террористической банде был старик. «Что бы это значило? Если собираются вместе несколько стариков – будет вечер воспоминаний», – некстати подумал Турецкий.
      Дронов ходил и ходил по камере как заведенный. Как маятник, который шатается туда-сюда двадцать четыре часа в сутки. Гоша наблюдал за ним по монитору уже с утра, а старик даже не сбавил темпа, даже не сменил диагональ. Все отмерял и отмерял пять шагов, тупо глядя перед собой.
      – Что, все ходит? – спросил Реддвей, на секунду заглянув в операторскую.
      – Да, ходит. – Мамонтов вздохнул.
      – Ну и как ты думаешь его допрашивать? Он просто через тебя переступит, даже не остановится. Бить его тоже не советую – замкнется сразу.
      – Его сломать надо, – тихо сказал Мамонтов.
      – Дельная мысль. А как?
      – Не знаю. – Мамонтов пожал плечами. – А как девушку уламывают? По обстоятельствам. Никакой стратегии тут быть не может.
      – Ну тогда вперед, Казанова! – засмеялся Реддвей и добавил уже серьезно: – Только постарайся, чтобы эта девушка тебе не отказала.
      – Постараюсь. – Гоша стал выкладывать на стол все колющие и режущие предметы. – Уж я постараюсь.
      Когда открылась дверь, Дронов уже не метался по камере, а сидел на койке. Наверное, услышал, как загремел замок.
      Гоша вошел и молча сел напротив. Так они сидели минут десять, стараясь проникнуть в душу друг друга.
      – Ту ти ту ту ту, знаете, что такое? – неожиданно спросил Мамонтов.
      – А? – Егор Петрович настороженно вздрогнул. – Ничего я не знаю. И ничего я вам не скажу.
      – Это два русских туриста в гостинице пытаются заказать два чая в двадцать второй номер, – спокойно сказал Мамонтов. – Загадка такая. Просто загадка.
      Егор Петрович удивленно вскинул брови, а потом на его лице промелькнула тень улыбки. Как ни пытался скрыть, а промелькнула.
      – А что такое – маленькое, сморщенное, коричневое, есть не у каждой женщины? – сразу спросил Гоша, чтобы не упустить инициативу.
      – Не знаю. – Старик пожал плечами. – Сосок?
      – Ну почему сосок? – Мамонтов расхохотался. – Они розовые. И потом, я такие огромные видел…
      – Ну тогда не знаю.
      – Это изюминка.
      На этот раз Дронов не смог не рассмеяться.
      – Ну и много у вас таких загадок?
      – Много, очень много. – Мамонтов приветливо улыбнулся. – У меня в детстве даже тетрадка специальная была, куда я их записывал. Потом выбросил, конечно, но много вот тут осталось. – Он постучал себя пальцем по лбу. – Идут по улице богатый завмаг, бедный завмаг и Дед Мороз. На земле лежит бумажник с деньгами. Кто из них поднимет?
      – Бедный, наверное? – хихикнул Егор Петрович.
      – Нет, богатый! – весело расхохотался Гоша. – Два других – сказочные персонажи. А вот еще. – Он не стал дожидаться, пока Дронов устанет смеяться. – Ус-сатый, полосатый, знаете, что такое?
      – Ну это легко. – Егор Петрович смахнул слезу. – Тигр, конечно.
      – Не-а! – Гоша довольно хлопнул себя по колену. – Это матрац в пионерлагере!
      – Матрац! – Дронов покатился со смеху.
      – Еще загадка – зачем устраивать целый прииск, если там никаких алмазов и в помине не было?
      Старик покачал головой, вздохнул устало и сказал:
      – А это чтоб вам служба медом не казалась. Вон вы сколько времени на нас потратили. Следили, даже тебя заслали. А все впустую.
      Гоша все это знал, давно догадался. Но все равно вздохнул облегченно, потому что дед начал говорить. А раз начал говорить – значит, есть шанс.
      – Ну почему впустую? Все-таки базу-то мы накрыли. Через кого теперь алмазы ювелирам поступать будут?
      – Да, твоя правда. – Егор Петрович развел руками. – Месяца три, а то и пять они теперь потеряют. Нужно будет новый план разрабатывать, людей искать, каналы организовывать.
      – Но ведь и мы сидеть сложа руки не будем эти три месяца, – улыбнулся Гоша.
      – И это тоже, – кивнул Егор Петрович. – Ту ти ту ту ту… Смешно.
      – Вам-то зачем все это нужно, Егор Петрович? Наверняка ведь на старость вы себе уже заработали. Сидели бы сейчас где-нибудь на Черном море, вино молодое потягивали, футбол по телику смотрели. Или вы не болельщик?
      – Болельщик, еще какой. – Дед мечтательно вздохнул. – Видел бы ты, Гоша, какие Эдик Стрельцов в свое время мячи вколачивал. А теперь что, покупают игроков, как поросят. Разве это футбол?… А вина мне нельзя – у меня печень слабая. Мне только самогон можно и водку. Да и климат на Кулоях полезнее. Так что…
      – Так что вы нам ничего не скажете? – перебил его Мамонтов. – Что-то вы мне говорили по поводу того, что сейчас не война, чтобы из себя героя строить. Вы это тогда серьезно или так?
      – А что вы хотите узнать? – Дронов улыбнулся. – Вы спрашивайте, а я скажу, что знаю. Я человек старый, мне бы в лесу где-нибудь последние годы допиликать, а не тут, в конуре вашей. Ведь устроите, если скажу?
      – Запросто. – Гоша серьезно посмотрел на старика. – Раз я вас тогда у колодца не грохнул, значит, еще сто лет проживете.
      – Это ты, конечно, мужик, что из такой передряги выскочил. – Дронов покачал головой. – В мое время тебе бы уже дырку в погонах провинтили и дали дачу в Матвеевском, рядом со сталинской. В пионеры бы принимал по выходным… Усатый-полосатый. Только не мог ты меня грохнуть. Кого бы ты сейчас допрашивал? Бомжей этих, что ли?
      – Откуда камни? – спокойно спросил Гоша. – Только давайте сразу договоримся – про прииски в глухой тайге вы мне сказки рассказывать не будете. Я знаю, что они не русские.
      – Ну а чего ж спрашиваете? – вполне искренне удивился старик. – Больше мне нечего добавить. Знаю только, что собирают их там-сям, а везут сюда. Разработок-то по всему миру знаешь сколько…
      – А как же домик у речки? – поморщился Гоша. – Ну зачем вы так, Егор Петрович?
      – Нет, правда. – Старик развел руками. – Я мало что знаю. Вы просто, ребята, на хорошую структуру напоролись. Как жемчужное ожерелье.
      – В смысле? – не понял Мамонтов.
      – Ну в ожерелье ведь каждая жемчужинка только с двумя соседними соприкасается. Схватишь одну, потянешь, ниточка порвется, и весь жемчуг рассыплется, собирай его потом по полу. Так и у нас. Я вам только про соседние жемчужинки рассказать могу, но ищи их теперь – ниточку-то вы разорвали.
      – Ничего, отыщем, – тихо сказал Мамонтов. – Вы нам только расскажите, а дальше наша забота.
      – Ну да, конечно. – Дронов ухмыльнулся. – Зачем я вам тогда буду нужен? Расскажу вам все, на блюдечке принесу, а вы меня потом в тюрягу упечете где-нибудь подальше, чтоб не слышно было. Вы давайте, молодой человек, приходите ко мне с гарантиями, а не с загадками про завмагов, тогда и поговорим.
      – Точно поговорим? – Мамонтов испытующе посмотрел на старика.
      – А чего ж не поговорить? – Егор Петрович пожал плечами. – Ты парень веселый, а мне тут одному сидеть скучно. Ты пойми – кривое не может сделаться прямым. – Он как-то странно посмотрел на Гошу и что-то еще прошептал одними губами.
      – Что? – переспросил Мамонтов.
      Но старик не ответил. Кажется, он уже и не видел Георгия, глядя куда-то сквозь него…
      – Ну что? – спросил Мамонтов у Турецкого, как только вернулся в операторскую. – Что будем ему предлагать?
      – Молодец. – Турецкий похлопал его по плечу. – Ловко ты его раскрутил. По крайней мере, не сразу он тебя послал, а поболтал маленько… Ну что мы ему предложить можем – хорошую пенсию, двухэтажную дачу в Крыму, личный транспорт. Счет тысяч на сто долларов можно организовать на его имя, потом еще яхту прикупить, самолетик личный не мешало бы, чтобы мог к внукам летать, если они есть у него. Также неплохо было бы организовать ему…
      – А если серьезно? – перебил Мамонтов.
      – А если серьезно, – Александр зло посмотрел на своего ученика, – в живых оставим, но при условии, что он нам чистосердечно во всем признается! И как ты вообще можешь давать ему какие-то обещания, не посоветовавшись ни с кем? Ты ему что, из своей зарплаты домик строить будешь или, может, нам всем скинуться, чтобы этот дедушка жил хорошо? Да он же людей за скотину у себя на прииске держал, ты только вспомни!
      Гоша опустил голову.
      – А за так он ничего не скажет. Вы ведь сами знаете.
      – Да, знаю, -сказал Турецкий уже спокойнее. – Так он нам ничего говорить не будет. Но ты ему не только пряник предлагай, но и кнут покажи.
      – Какой еще кнут? – удивился Гоша.
      – Скажи ему, что мы его просто выпустим, если он колоться не начнет. – Александр улыбнулся. – Пусть тогда с ним свои разбираются. Понял?… А про домик у речки мы подумаем.
      Турецкий снова вдруг подумал про стариков. Что-то все-таки Дронов сказал. Но что? Про жемчужное ожерелье это он очень образно. И что ниточка порвалась – тоже верно. Но вот какая была между жемчужинами ниточка?
      – Значит, лажанулся? – спросил Гоша понуро.
      – Не совсем, – смягчился Турецкий. – Про домик мы действительно подумаем…
      Но думать про этот домик не пришлось. Потому что дверь вдруг распахнулась и в операторскую влетела перепуганная Кати.
      – Дронов! – выкрикнула она, глядя на Турецкого бешеными глазами. – Он… Его в душ повели, а он там…
      Не дожидаясь, пока она сможет выговорить, Турецкий и Мамонтов бросились в душевую.
      Егор Петрович лежал на полу в луже крови. Живот у него был вспорот…
      – Как это случилось? – ледяным голосом спросил Турецкий у охранника.
      – Я не виноват, – залепетал тот. – Я просто замешкался на секунду, просто замешкался… Не виноват я.
      – Как это случилось? – повторил Александр и вдруг со всей силы шарахнул охранника о стену, чтобы тот пришел в себя.
      – Он мыться начал, – заговорил наконец тот, – все как положено. Я только на секундочку отвернулся, напор воды проверить, а он вдруг как шарахнет ногой по стене. Плитка кафельная отвалилась. Я пока замок отпирал, он ее разбил и осколком себе прямо в живот. Прямо в живот…
      – Угадай загадку. – Турецкий повернулся к Мамонтову и посмотрел ему прямо в глаза. – Без рук, без ног, без глаз, без ушей, и задница на британский флаг разорвана. Что это такое?
      – Не знаю. – Гоша недоуменно посмотрел на учителя.
      – Это ты у меня такой будешь, если к утру не выложишь мне на стол все, что он не рассказал…
      Гоша кивнул, а Турецкий снова вспомнил старика из банды террористов. Почему, он и сам сейчас не мог понять… Но кажется, что-то начинало брезжить.

      "А это даже хорошо, – думал Солонин, обливаясь потом на провонявшихся нарах. – Во-первых, сам узнаю, что такое сидеть в русской тюрьме. От сумы и от тюрьмы… Опыт не очень приятный, но весьма полезный. – Сосед рядом с ним мирно спал, тяжело постанывая во сне. – Во-вторых, будет наконец время подумать. А то все в каких-то казаков-разбойников гоняю, а для чего – поди разберись. Пойти особенно некуда – помещение маловато, а вот разобраться самое время. Итак, что мы имеем? Когда-то давно, еще в той жизни, когда я и в проекте не был, нашлись на земле не столько умные, сколько хитрые людишки, порешившие раз и навсегда прибрать к рукам алмазный бизнес. Вернее, не алмазный – бриллиантовый. Но как эту непростую операцию провернуть? Вот посидели они, покумекали и придумали – дай-ка мы этот поганый буржуазный добропорядочный закон поломаем и установим на его месте наш, большевистский, в котором цель оправдывает любые средства. Хотя, может быть, они так и не думали, наверняка с идейностью у них далеко не все было в порядке, а вот с подлостью – другой бы позавидовал. И тогда в каких-то секретных мозговых центрах разработали план. И назвали его достаточно пошло – «Кристалл». Вообще интересная связь: фашизм, коммунизм – злейшие штуки на земле, а поди ж ты, такая сентиментальность и романтичность. Когда-то, помнится, когда я курсантом стажировался в московской милиции, задержали мы проститутку. Девчонка совсем дура дурой. Но жалкая, несчастная, больная даже – ужас. Я ее потом куда-то пристраивал на работу, хотя какая ей работа после таких шальных денег. Но дело не в этом – был у нее дневничок такой. Она туда свои впечатления заносила. Сама же дала мне почитать. Зачем, не помню, наверное, чтоб разжалобить. И странная вещь – в этом дневнике все про цветочки, про восходы и закаты, про высокие чувства – любовь и нежность, стихи какие-то, виньеточки, журнальные фотографии невест, а про грязь своего ремесла – ни слова. Ну просто ни намека! Сплошная патока и слюни с сахаром. Я поначалу даже решил: украла чей-нибудь дневник. Потом расспросил – нет, сама писала.
      Вот загадка! Как это, почему? Ее же и на «субботники» вывозили – хором имели, издевались изощренно, хотя и платили потом, ее и дурили все кому не лень, били страшно, взятки она платила и тогдашним коллегам моим, и врачам, и сутенеру отстегивала, а как ее имели – это никакому де Саду не снилось. Словом, в свои четырнадцать только грязь и видела. А в дневнике – «солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!».
      А потом дошло – это она так от жизни своей поганой пряталась. Дневник ей был и мамой родной, и подругой лучшей, верной, и любовью чистой, вечной.
      Но тут– то хоть человек сам себя защищал таким странным образом. А у коммунистов и фашистов романтика -как маскировка грязи и крови…
      М– да… О чем это я? Ах да, о плане «Кристалл».
      Теперь получается такая схема. План тот давно накрылся медным тазом. Так все думали. Хотя, возможно, о плане том и не знали ничего. Ну как-то пощекотали нервишки буржуям, да и бросили. Но тут опять начинаются всякие скандалы на добропорядочном мировом рынке бриллиантов. Почему? Кто? Что?
      Оказывается, государство мое родное Российское каким-то краем в этом плане замаралось. Ну, не все государство, но кто-то очень крупный. Решили провернуть его через «Голден АД». Но как-то неумело начали, пришлось давать обратный ход. До президентов США и России дело дошло. Круто. Завернули все, прикрыли, ищут теперь эту «Голден», снова с «Марс» заигрывают. (Хотя, отмечу в скобках, все-таки несправедливо. Мы-то алмазов добываем – дай Бог каждому, а пенки снимают другие.)
      А планчик сам исходил от Цирева. Малинов его подхватил – и к Чабрецу. Тому глянулось. Поговорил с кем надо – закрутили… Стоп. Вот тут первая неувязочка. Зачем было затевать этот липовый прииск на Кулойском плато? Абсурд. Алмазов там не было, сами завозили, чтобы… Чтобы государство и подставить… Ни фига себе! А зачем?"
      Солонин и не заметил, как сполз с нар и стал прохаживаться – если короткие два шага туда и два обратно можно назвать проходкой – по узкому пространству камеры, забитой потными телами подследственных.
      «Зачем было подставлять себя же самих? Ведь знали же, что сегодня из космоса можно газету читать, не то что обнаружить целый алмазный прииск. Или… Ах ты, мама родная! Именно – „или“! Расклад такой – государство начинает, стыдливо умалчивая, раскручивать старый план „Кристалл“, ну, конечно, безо всякой там уголовщины и терроризма, так, только на торгово-дипломатическом уровне. Вполне законно. В любой момент отступится, если что не так пойдет, дескать, мы просто пытаемся спасти российскую экономику, извините нас, цивилизованные страны, мы маленько перестарались. Но рядом с этими почти пристойными попытками – алмазодобыча на Кулойском плато. А из этого следует, что рядом с государственными интересами кто-то прокручивал свои. А всю государственную машину просто использовал, как ту несчастную проститутку. И с самого начала этому кому-то было ясно, что кинет он государственных мужей. И не просто кинет, а подставит. Чтобы скандал был погромче. Чтобы с треском и грохотом. Чтобы именно страшным надувательством этих самых цивилизованных стран запахло, чтобы завоняло терроризмом и уголовщиной. Чтобы государство за чужие грехи оправдывалось, а затем – отскочило в сторону. Оно и отскочило…»
      – Слышь, паря, не трись тут, и так дышать нечем, – встал на коротком пути Солонина «комод» с бритым затылком.
      Солонин только сфокусировал свой рассеянный взгляд на «комоде», как тот вдруг сник, отступил куда-то в сторону. Видно, бешено горели глаза у Виктора.
      "Государство отскочило, а план дальше крутится! Теперь уже Кулойское плато никому не нужно. Никто там по-настоящему алмазов и не искал с пятидесятых годов. Все, путь свободен – крути план дальше. Вот в чем дело! И крутит его не кто иной, как Малинов! Ах ты, юрист продажный! Ах ты, мальчик-мажор! Ах ты, сука! Он же теперь еще и следователя Генпрокуратуры Сомова обработал… И теперь уже не государство, не страна, а Малинов с компанией выходит на рынок бриллиантов.
      Погодите, господа-товарищи! А что, если Малинов только пешка? А что, если Чабрец?"
      Солонин незаметно для себя остановился прямо напротив «комода» и уставился на него невидящими глазами. «Комод» начисто сник и чуть не заскулил от страха.
      «Да, боюсь, Малинову, при всей его изворотливости, такая махина не под силу. Это надо самые высокие государственные связи иметь. Выйти на рынок бриллиантов – это же целую империю надо иметь! Целую армию! Кучу денег! (Может, туда и улетели сто восемьдесят миллионов?) И чтобы было не три телефона, а тридцать три, и все с гербами. Чтобы по первому слову – в бой, не обсуждая приказы, а исполняя их с рвением. Это надо такие убедительные слова знать, чтобы беспрекословно…»
      Солонин ждал вызова Сомова.
      Его не трогали. Почему-то здешнему сброду было абсолютно ясно – среди них очень сильный человек. Зверье чует вожака, хотя Солонин никаким вожаком быть не собирался.
      В запале собственных мыслей он взлетел снова на нары, случайно разбудил мирного соседа и сказал весело:
      – От тюрьмы и от сумы…
      – Да, это очень русская пословица, – сонно заметил сосед.
      – Бывали за границей, – констатировал Солонин.
      – Можно сказать, не вылезал, – с грустью отозвался сосед.
      – И там в тюрьму не сажают? – улыбнулся Солонин.
      – Там – за дело.
      – А! – Солонин преувеличенно согласно кивнул. – А вы, стало быть, не за дело?
      – А вы? – в свою очередь спросил сосед.
      – Я – за дело. Пробрался в частные владения. При себе имел оружие.
      – Грабитель, что ли? – не очень поверил Солонину сосед.
      – Вроде того, только меня интересуют не материальные ценности, а информация.
      – Это с пистолетом вы информацию добывали? – все еще подозрительно косился сосед.
      – Так ведь по доброй воле не отдают!
      Сосед отвернулся. Солонин ему не нравился, он не любил грубых людей.
      – А вы за что? – поинтересовался Солонин.
      – Знаете, мне тут сразу сказали – и стены имеют уши. Но я, честно говоря, ничего и не собираюсь скрывать. Только вот у меня вы информацию не получите. Даже с пистолетом.
      – А спорим, что получу? – вдруг ни с того ни с сего завелся Солонин.
      – Как это? Бить будете?
      – Да бросьте вы, я же по поводу пистолета пошутил. Информацию так не добывают. И вас я бить не собираюсь. Я просто посмотрю вам в глаза – и все.
      – Интересно, – усмехнулся сосед. И уставился в глаза Солонину.
      Это была, конечно, игра. Ничего путного про соседа Солонин сказать не мог. Но он знал, как работают гадалки. Их этому учили тоже. Есть некий набор фраз, которые касаются любого и каждого, хотя кажутся сокровенными и очень личными.
      – Ну что ж, – начал Солонин, – вы человек честный и открытый. Только вот за эту свою открытость и пострадали.
      Это была как раз одна из таких универсальных фраз. Ну кто же не думает про себя, что он честный и тем более открытый? И кто из сидящих в тюрьме не считает, что именно за прямоту свою и пострадал?
      – Ну? – уже не так иронично спросил сосед.
      – Были вы человеком видным, но слишком болели за дело…
      Собственно, об этом Солонину рассказал сам сосед, когда обмолвился о частых поездках за границу.
      – Положим…
      – В общем, вас подставили…
      Эта весьма туманная фраза, однако, подействовала.
      – Как вы это делаете? – спросил сосед.
      – Смотрю вам в глаза, – пожал плечами Солонин.
      – А ведь правда, – покачал головой сосед. – Меня Евгением Ивановичем зовут. А вас?
      – Виктор, – еле выговорил Солонин. В такую удачу он и поверить не мог. – Коровьев, если не ошибаюсь?
      Вот на этот раз сосед удивился по-настоящему.
      – Вы слышали? Нет, меня не вызывали еще… Откуда вы знаете?…
      – Смотрю вам в глаза…
      Через полчаса оба арестанта лежали на нарах и горячо шептались о том, что их волновало больше всего в эту минуту.
      – Я вижу, вы действительно что-то знаете. Вполне возможно, что вы подсадная утка, мне говорили, что здесь даже стены слышат, но я не боюсь. Мне нечего скрывать. Я выполнял задание правительства…
      – А кто конкретно разрабатывал план?
      – Да особого-то плана и не было. Как говорит наш премьер: хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Вы же понимаете, что «Марс» нас просто грабит. Целые десятилетия грабит. Неужели у нас нет мастеров, которые смогли бы гранить алмазы. Да, уверяю вас – есть! Они у меня на учете! И высочайшего класса! Левши! Почему же мы должны из года в год соблюдать эти кабальные условия?
      – Ну так не идите на них…
      – Сказать просто. Рынок-то весь в руках Аффенгеймера. Он и блоху туда не пропустит, даже если ее сам Левша подкует.
      – Ну, – поторопил Солонин.
      – Вот и решено было – создать эту несчастную компанию, «Голден АД», чтобы она выступила на рынке самостоятельно. Конечно, что-то пришлось бы отстегнуть «Марс», но у нас был бы свой канал сбыта.
      – Однако все пошло не по сценарию, – подсказал Солонин.
      – Именно. Именно не по сценарию. Кто-то закрутил какую-то другую пластинку…
      – Кто? – как бы ненароком спросил Солонин.
      И этот вопрос вдруг заставил Коровьева мучительно скривиться, закрыть глаза и замотать головой, словно он отмахивался от страшного наваждения.
      – Нет-нет, даже не спрашивайте… Мне и думать боязно…
      – Малинов? – пошел ва-банк Солонин.
      Коровьев вскинулся.
      – Вы и о нем знаете?
      – О нем кто только не знает…
      Коровьев помотал головой.
      – Ой, боюсь, не он…
      Солонин прижал свои губы к уху Коровьева и прошептал еле слышно:
      – Чабрец?
      Коровьев не ответил, только прикрыл утвердительно глаза.

      – Кривое не может сделаться прямым… Кривое не может сделаться прямым. – Мамонтов метался по комнате, как недавно метался по камере старик. – Он уже готов и ничего не расскажет. Ничего. Все, что мог, уже рассказал. Думай, Гоша, думай…
      – Алло, Джек. – Он набрал телефон Фрэнки. – Ты никогда не слышал такой поговорки – кривое не может сделаться прямым?
      – Нет, никогда. – Джек засмеялся. – Это что, Кати твой пенис увидела?
      – Попробуй выяснить. – Мамонтов даже не улыбнулся шутке. – Что хочешь делай, но к вечеру выясни. По компьютеру прокрути, в энциклопедиях полистай. Это какое-то изречение. Давай дерзай!
      Когда– то Турецкий учил их, что все нити преступления есть уже на месте этого преступления. Нужно только уметь их увидеть и вытащить. Даже подлинную историю можно учить по газетам. Собрать издания за один год и вычленять одни факты. Не комментарии, не интервью, а только факты. По фактам видна вся картина.
      – Вся картина… Вся картина. Факты. – Гоша подошел к столу, на котором лежали личные вещи Дронова и его дело. – Факты… – Он взял книгу. «Дети капитана Гранта». «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года».
      – Егору от папы и мамы. – Мамонтов схватил папку и начал читать дело. Дронов Егор Петрович, год рождения тридцать второй, в сорок восьмом поступил в общевойсковое училище, которое закончил… Стоп! – Мамонтов вдруг хлопнул себя по лбу. – Тридцать два плюс двадцать пять будет пятьдесят семь. – Опять схватил книгу и прочел надпись. – Одиннадцатое июля пятьдесят шестого! Есть!
      Это была явная нестыковка. Разница на год. Не могли же ошибиться папа с мамой. Да и не будет взрослый человек всю жизнь возить с собой детский приключенческий роман. Значит, это не просто книга, а нечто большее.
      – Алло, Марио! – Гоша позвонил по телефону. – Заскочи ко мне и отдай книгу экспертам на анализ. Пусть исследуют все, что только можно. Страницы, которые читались больше других, следы от подчеркиваний, скрытый текст – короче, все.
      Когда Марио заскочил за книгой, Гоша даже не заметил его, продолжая метаться по комнате, держа в руках папку с делом Дронова и бормоча в диктофон:
      – До шестидесятого проходил службу в Архангельске. До шестидесятого. Кулойское плато как раз под Архангельском. – Гоша вдруг вспомнил старый сейф. – Ну конечно! Этим делом он начал еще тогда заниматься. План «Кристалл», как же я забыл?! Военный инженер, информации о том, что строил, никакой, секретный план, Архангельск. Он же там, на этих приисках, и работал, пока его в Уганду не отправили… в шестьдесят втором. Сталин помер, план еще немного поработал и прикрылся. Ну и что? И что дальше? А дальше, уйдя на пенсию, он взялся за старое. Это уже кое-что. Уганда, Уганда… Чунга-Чанга, синий небосвод… Уганда…
      Тут запищал телефон.
      – Алло, это я! – закричал Джек в трубку. – Вычислил.
      – Так быстро? – обрадовался Мамонтов.
      – Да! Это не про твой пенис. Это изречение из Библии. Только не полностью. А полностью оно звучит так: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».
      – И чего нет, того нельзя считать, – машинально повторил Гоша. Это было последнее, что прошептал старик. Гоша почти угадал конец фразы. – Отлично! – Мамонтов захлопнул папку. – Собирай всех.
      Все собрались через десять минут. Слетелись в кабинет, будто должны были выдавать чеки за месяц.
      – Ну что? – строго спросил Реддвей, стараясь скрыть надежду в глазах. – Что расскажешь?
      – Отгадайте загадку, – хитро улыбнулся Мамонтов. – Большой, страшный, всех пугает, а его никто не боится.
      – Как дам больно. – Полковник рассмеялся.
      – Значит, так, – начал Георгий. – Есть у нас несколько фактов. Первый – Дронов родился восьмого мая тридцать второго года. Второй – первым местом службы его был Архангельск. Третий – книга с дарственной надписью, где в пятьдесят шестом году ему почему-то не двадцать четыре, а двадцать пять лет. «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года…» Четвертый факт – вторым и последним местом службы был закрытый военный полигон в Уганде. Он и сейчас ведь существует?
      – И для этого ты нас собрал? – тихо разочаровался Реддвей.
      – Подождите! – досадливо перебил его Гоша. – Не сбивайте с мысли. Так, был человек, который что-то делал в Архангельске, потом уехал советником в Африку, потом вернулся и стал вести незаконную добычу алмазов. Нельзя ли предположить, что и с пятьдесят второго по шестидесятый он занимался тем же? Только раньше это был план «Кристалл», а теперь подпольные махинации с драгоценными камнями.
      – Раньше это действительно был прииск, а теперь банальное прикрытие, – в тон ему сказал Реддвей.
      Мамонтов посмотрел на него и улыбнулся.
      – А теперь скажите, кто помнит, откуда был наш белый человек среди арабских террористов?
      – Из МИ-5, – ответил Барагин.
      – А как мы его вычислили, что он оттуда? – спросил Мамонтов и сам же ответил: – По формуле ДНК. А где отыскалась эта формула – в госпитале в Уганде. А что он делал в Уганде – участвовал в секретной операции. А теперь скажите мне, бывает такое, чтобы два секретных агента дважды пересекались по одному делу, и это оказалось бы случайностью?
      – Уганда?! – Реддвей даже со стула вскочил. – Ну конечно, Уганда! Его туда и посылали, потому что здесь месторождение истощилось!
      – Так! – в комнату ворвался Марио. – Проверил я твою книжонку. Никаких пометок, никаких скрытых текстов, ничего.
      – Вообще ничего? – удивился Гоша.
      – Почти. – Гарджулло загадочно улыбнулся. – Есть лишь один интересный момент. Я заложил в компьютер почерк Дронова и почерк на книжке. Оказалось, что он сам себе ее подарил.
      – Шифр! – воскликнул Турецкий. – Это какой-то шифр. А фраза из Библии – пароль.
      – Но какой шифр? – Кати задумалась.
      – Числовой. – Реддвей почесал затылок. – Допустим, что это не определенная дата, а какие-нибудь параметры выхода на связь. Двадцать пять, одиннадцать, июль – это семь, и пятьдесят шесть. Что это может быть?
      – Время или место, – размышлял Турецкий… – Скорее всего, время. Семь пятьдесят шесть – похоже на часы и минуты. А вот что такое двадцать пять? И одиннадцать? Кто-нибудь может мне это сказать? А какой способ связи?
      – И что это за изречение? – спросил Джек. – Зачем я за компьютером час торчал?
      – Ах да! – Гоша хлопнул себя по лбу. – «Прямое не может сделаться кривым, и чего нет, того нельзя считать». Это, наверное, пароль. Вернее, первая половина – пароль, а вторая – ответ. Хотя для чего он повторял его все время? Чтобы не забыть? Странно.
      – Постойте… – встала с места Кати. – «Считать»… Это же и террористы сказали, кажется… По-русски. Помните?
      В комнату тут же притащили запись последних минут разговора террористов, и сквозь шум стрельбы услышали вполне явственно:
      – …нельзя считать…
      – Ага! – завопил Гоша. – Поняли?
      – Нет, – остановил его эйфорию Реддвей. – Что мы должны понять?
      – Он тоже сказал эту фразу.
      – Кому, интересно, он говорил отклик на пароль? – Реддвей сложил руки на груди. – С кем он там в эти секунды встречался?
      Гоша виновато опустил голову.
      – Главное мы знаем. – Реддвей хлопнул кулаком по столу. – Уганда. Всем быть готовыми завтра к шести утра. Я пока свяжусь с местными властями и с русским армейским командованием, чтобы накладок не получилось. Есть у меня там люди…

      Солонина вызвали на допрос ровно в тот момент, когда уставший от бурного объяснения Коровьев закрыл глаза и тихо всхлипнул.
      – Ничего, Евгений Иванович, – еще успел его успокоить Солонин, – не все так безнадежно. Спасибо вам, вы очень помогли нашей работе.
      – Какой работе? Что вы вообще делаете? – вскинулся испуганный Коровьев.
      – Ну хотя бы пытаюсь узнать правду. Правда, это ведь тоже информация, да?
      По коридорам тюрьмы Солонин почти бежал. Он не знал, что почти так же весело бежал поначалу на допросы Коровьев. Однако его энтузиазм ни к чему не привел.
      Сомов ждал его в маленьком кабинетике, уже даже налил из термоса свой любимый «Липтон».
      – Итак? – скучно начал следователь.
      – Да, – решил повеселиться Солонин.
      – Что – да? – легко попался Сомов.
      – В том смысле, что согласен.
      – С чем согласен?
      – Да.
      – Успокойтесь, Солонин, объясните спокойно, с чем вы согласны? – уже по уши увяз в розыгрыше Сомов.
      – Да. Честное слово, да, – уже вовсю разошелся Солонин. – Вы только спросили, а я сразу говорю – да, честное слово.
      Он мог так морочить голову часами. Этому тоже учили в школе. Но сейчас ему что-то надоело.
      Сомов моргал непонимающими глазами.
      – Ладно, Вадим Сергеевич, – сжалился Виктор. – Действительно, нельзя время на пустяки тратить. Иногда, конечно, хочется предаться философским размышлениям типа: ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Но это потом, для мемуаров, а сейчас жду благодарности.
      Сомов заморгал еще чаще.
      – Какой благодарности?
      – Да за то, что я вам жизнь спас, Вадим Сергеевич.
      – Как это? – недоверчиво скривился Сомов.
      – Вы же меня уже встречали, не правда ли? Я вас на дачу Чабреца отвозил, помните?
      Сомов недоверчиво уставился на Солонина, потом взгляд его прояснился, кажется, он узнал его.
      – Так вот, вместо меня приехал к вам совсем другой водитель. Странный такой, знаете ли. Ездит на госмашине, а ни в одном госгараже не числится. Из милиции, куда я его переправил, сбежал, никак найти не могут. И еще – сиденья в машине, их всего два было… Помните?
      – Да, – завороженно кивнул Сомов.
      – Не показалось странным?
      – Показалось.
      – Ну и что? – задал в свою очередь вопрос Виктор.
      – А вы кто? – Сомов придвинул чашку Солонину.
      – На вас так много всяких тайн навалилось, Вадим Сергеевич, что еще одна не перегрузит. Я работаю на Организацию Объединенных Наций. Это секретная служба ООН.
      – Очень приятно, а я как раз Наполеон, – тяжело пошутил Сомов.
      – Ясно, – улыбнулся Виктор. – В КВН играть не буду. Разминка закончена. Я серьезно. Мы боремся против терроризма, мафии, наркотиков…
      – Наркотиков?… – уже не так недоверчиво спросил Сомов.
      – Наверное, в вашем случае это не имеет места, но тут тоже недешево – алмазы…
      – Я все знаю, я все понимаю. Я же сам задерживал Коровьева… Но потом…
      – А потом вам сказали, что это в интересах государства? – перебил Солонин.
      – Именно, сам Чабрец.
      – А Малинов? Он ведь вам не нравится, Вадим Сергеевич. Вы чуете, что мальчик гребет под себя, да?
      Сомов отвел глаза.
      – Так вот, – быстро заговорил Солонин. – Малинов лежал в клинике вместе с зампредом КГБ генералом Георгием Карловичем Циревым. Есть все основания полагать, что Цирев был очень хорошо знаком с планом бериевского МГБ под названием «Кристалл». Во всех подробностях, вы понимаете? Возможно, Цирев поделился с Димой этой интересной информацией. В конце июня он умер, а Дима решил продолжить его дело.
      – Ну, кое-что и я знаю. Только это ведь было по заданию правительства.
      – Конечно! – улыбнулся Солонин. – Он такой хитрый, этот юрист-мажор. Он, понимаете ли, государство к этому плану подключил. Я же сам только что с Коровьевым беседовал.
      – Ну, Коровьев вам наговорит…
      – А я верю этому мужику. – Виктор посмотрел Сомову прямо в глаза.
      – Малинов? – как бы пробуя на вкус эту фамилию, проговорил Сомов.
      – Чабрец, – утвердил Солонин. – Там такое закручено – Малинов не вытянул бы.
      Сомов отшатнулся от приблизившегося лица Солонина.
      – Ох, как все красиво…
      Солонин его потерял. Сомов вдруг почему-то Солонину не поверил.
      – Слушайте, Вадим Сергеевич, мне неохота в который уже раз перемалывать всю эту историю. Но я скажу одно – Коровьев ни про какое Кулойское плато и слыхом не слыхивал.
      – Я – тоже, – все еще язвительно улыбался Сомов.
      – Да и плато это все – липа. Но ведь откуда-то они брали алмазы…
      Солонин сам себя прервал. Этих подробностей Сомов никак не мог знать. Его вообще кто-то держал за болванчика. Но сейчас было не до психологических игр, сейчас надо было выпутываться самому и распутывать эту историю до конца.
      – Какие алмазы?
      – Ладно, это все потом. Слушайте, Вадим Сергеевич, вы звоните по одному телефону, а там вам дают самые точные разъяснения. Потом мы продолжим.
      – Ерунда, – отмахнулся Сомов. – По телефону все можно сказать.
      – Это телефон Меркулова, – выдал последний козырь Солонин.
      – Константина Дмитриевича? – не поверил своим ушам Сомов.
      – Да, а мой шеф – Турецкий.
      Через час Солонин и Сомов покинули Лефортово. Теперь их путь лежал к Малинову.

      Марго не вышла на связь, отключив радар. А может, у нее отобрали электронную заколку. Узнав об этом, Реддвей встревожился и поднял на ноги всю свою лондонскую резидентуру. За короткий срок узнать о местонахождении и функциональном состоянии Марго было просто невозможно, а на раскачку времени не оставалось. Когда с агентом теряется связь, это может означать лишь одно – он в беде.
      – Мы должны ее вытащить оттуда любыми средствами, – безапелляционно произнес Турецкий, отвечая на вопрос Питера «как нам быть?». – Если она провалилась, то это наша вина. Только наша. Значит, мы что-то не предусмотрели. А Марго полностью зависела от нас.
      – Это скандал… – мрачно пробурчал Реддвей.
      – Не первый и не последний. Что вам дороже? Репутация или все-таки жизнь близкого, почти родного человека?
      – Репутация, – отводя взгляд в сторону, признался Питер. – Но из каждого правила есть исключение. Агентом Ляффон я жертвовать не собираюсь.
      Наверное, не стоит скрывать, что старина Реддвей испытывал к Марго определенную слабость. Нет, это не была в чистом виде платоническая любовь. Скорее, это больше походило на отцовскую заботу…
      И Питер поступил так, как должен поступать настоящий мужчина в самые экстренные моменты. Он во всех красках представил себе взбучку, которую обязательно получит от вышестоящего командования. Не исключено, что его вежливо попросят подать в отставку…
      Теперь другого ничего не оставалось, и Реддвей решился на контакт с «конкурирующей фирмой». Когда его соединили с Силлитоу, Питер без всякого предисловия заявил:
      – Я буду с вами предельно откровенен и надеюсь на взаимность. Давайте поговорим как разведчик с разведчиком. Начну с того, что Лидо – наш агент, но, поверьте, мы не хотели причинить вреда вашему ведомству. Я сейчас постараюсь вам все объяснить…
      Но Патрик категорически отказался обсуждать столь пикантную тему по телефону. Реддвей сразу просек, что дело тут не в боязни быть подслушанным, ведь линия имела стопроцентную защиту от вражеского проникновения. Просто Силлитоу был настолько ошарашен признанием Питера, что не смог мгновенно выработать стратегию своих действий. Ему нужна была передышка, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями…
      С мыслями ему помогли собраться такие люди, о заинтересованности которых своей персоной он и не мечтал.
      Реддвей звонил американскому командованию, а те связались с президентами США и России. Ситуация создалась довольно щекотливая, потому что британский премьер был не совсем в курсе дела. Пришлось ему долго и подробно говорить о том, что команда «Пятый уровень» была создана экспериментально. Англичан об этом не поставили в известность именно потому, что очень уважают их здоровый консерватизм.
      Впрочем, эти доводы американского президента не очень-то успокоили премьера. Пришлось звонить президенту России.
      Уж какие он доводы нашел – неизвестно, но заставил-таки британца смириться с тем, что, по сути дела, у него за спиной создали высококлассную команду, и даже с тем, что команда эта ухитрилась за короткое время внедрить в английскую разведку своего агента.
      – А французы об этом знают?
      – А как же! – слукавил российский президент, – как раз агентом у вас француженка.
      То ли британский премьер внял доводам, то ли, столкнувшись с русской политикой, просто махнул рукой – через час Силлитоу получил приказ контактировать с «Пятым уровнем» и всячески ему помогать.
      На сей раз Силлитоу позвонил сам. Уговорились о личной встрече. Через пять часов, в Лондоне, в штаб-квартире МИ-5.
      – Вы поедете один или мне с вами? – спросил Турецкий, снимая с головы подключенные к телефонному аппарату наушники.
      – Я не могу бросить дела, – Реддвей кивнул на заваленный бумагами стол. – Так что…
      – Понял! – и, не дожидаясь, пока полковник скажет что-то еще, Александр выбежал из кабинета.

      Силлитоу жал руку с такой силой, что Турецкий от боли заскрипел зубами. Ясненько… Шеф контрразведки «Марс» был настроен более чем решительно. Впрочем, его лицо выражало вполне натуральное миролюбие.
      – Может, прогуляемся? – предложил Патрик. – После пачки сигарет необходимо хотя бы немного провентилировать легкие.
      Они вышли во внутренний дворик замкнутого квадратного здания, сели на скамеечку. Силлитоу, позабыв о вреде табака, опять закурил.
      – И не надейтесь, – жадно заглатывая дым, он вдруг начал разговор откуда-то с середины. – Ее будут судить за шпионаж по всей строгости закона Соединенного Британского королевства. Обрадую вас, она выйдет на свободу не позже, чем через десять лет.
      – Вы уже знаете, какой приговор вынесет судья?
      – Он поступит так, как ему скажут.
      – Но все-таки…
      – Никаких «все-таки»! – Силлитоу сказал как отрезал. – Вы хотите со мной договориться? Так не о чем нам договариваться. У нас разные интересы.
      – Разные? – хмыкнул Турецкий. – А мне всегда казалось, что мы работаем в одной упряжке, делаем общее дело.
      – Ну-ну, продолжайте, интересно послушать, как вы будете пудрить мне мозги. Но предупреждаю, все это бесполезно, девчонка останется здесь.
      – Спасибо, я постараюсь, – с готовностью принял вызов Александр. – Впрочем, я не собираюсь вам врать. Мне скрывать нечего.
      – Странно слышать такое от шпиона…
      – Я не шпион. Я следователь по особо важным делам. Согласитесь, это разные понятия.
      – Соглашаюсь. Дальше.
      – Все началось со взрыва в центре Тель-Авива. Мне и моей команде было поручено расследование этого террористического акта. Очень скоро мы вышли на организацию «Исламский джихад» под предводительством некоего Ахмета Дустума…
      Турецкий рассказал Силлитоу все без утайки, чуть ли не по минутам восстановив события, происшедшие с момента взрыва. Патрик слушал молча, не перебивая, прикуривая одну сигарету от другой. А Турецкого не оставляло чувство, что шеф контрразведки «Марс» только более или менее удачно демонстрирует свой интерес.
      «Странно, – подумал Турецкий, – ведь кое-чего он знать никак не может… Очень странно. Неужели и у нас в группе сидит его человек?…»
      – М-да, действительно мы с вами двигались в одном направлении, – задумчиво проговорил Силлитоу, когда Александр закончил свою речь. Теперь Турецкому показалось, что Патрик сказал это с плохо скрытой досадой. – Но вам не следовало играть с нами в грязные игры. Именно в этом вы допустили самую большую ошибку.
      – Вы же сами не шли на контакт. Мы пытались скооперироваться с вами, этого вы не будете отрицать.
      – Не буду. Однако из-за вас мы чуть не оказались по уши в дерьме. Липовый план «Кристалл» мог стоить нам очень дорого… Мы понатыкали туда своих агентов, где ровным счетом ничего не происходило, правда, ухитрялись как-то не растратиться совсем, но липовый «Кристалл» отнял много наших сил.
      – Мы сами не знали, что он липовый.
      – И вы хотите, чтобы я в это поверил?
      – А вы хотите, чтобы я поверил в то, что фирма «Голден АД» создана без вашего участия?
      Сигара едва не выпала изо рта Силлитоу, а в его глазах появилась такая беспомощная, почти детская растерянность, что Турецкий забеспокоился, как бы Патрик «на радостях» не свалился в обморок.
      – Да-а-а… – быстро взяв себя в руки, выдохнул Силлитоу. – «Голден АД» – это отдельная история… Один Господь знает, сколько я положил сил для того, чтобы провернуть эту комбинацию. В лучшем случае, постарел на десяток лет…
      Выглядел Силлитоу действительно немолодо.
      – И цель комбинации – подставить русских?
      – Русских? – вскинул брови Патрик. – Нет, ни в коем случае. Я очень хорошо отношусь к вашему народу и не желаю ему зла. Когда все это начиналось, было совсем другое время. Холодная война, железный занавес, постоянная конфронтация между коммунизмом и демократией. Мы воевали не против людей, а против жестокой и нелепой системы… Системы, которая губила все живое, что находилось вокруг… Мы разработали план, с помощью которого пытались осуществить глобальную дискредитацию советского руководства, пытались убедить мировую общественность в том, что русским нельзя доверять, что с ними опасно иметь дело. И в какой-то степени нам это удавалось… Повторюсь, не полностью, а именно в какой-то степени, потому что противник вел ожесточенное сопротивление и доставлял нам немалые неприятности.
      – План «Кристалл»?
      – Мы знали о его существовании, но никак не могли определить, в чем же его суть. Все попытки наших людей в КГБ хоть что-нибудь узнать о плане проваливались. Но временам свойственно меняться, и Советский Союз превратился в независимую Россию. Сменился строй, сменилась внешняя политика. Мы больше не враги… Я десятки раз бывал в Москве, встречался со многими вашими руководителями и, как мне показалось, легко нашел с ними общий язык. Они пообещали, что больше не будут становиться на пути нашей кампании. За это мы выдали им несколько крупных кредитов.
      – Но неприятности «Марс» не закончились?
      – Стало еще хуже. Обещания тем и хороши, что их не обязательно выполнять. План «Кристалл» снова начал действовать…
      – И тогда вам в голову пришло создать «Голден АД»?
      – Мне пришло это в голову лет двадцать назад, но возможность, а главное, необходимость осуществить план появилась совсем недавно. «Марс» вдруг снова оказался в состоянии войны, и мы точно знали, что воюют с нами русские. Это была просто ответная мера. Мы хотели дать вашим, простите, нечистоплотным политикам по рукам.
      – Для этого вам нужно было завербовать кого-нибудь из российской политической верхушки, из этих самых «грязных политиков», как вы выразились?
      – Завербовать – не точное слово. Скорей, заинтересовать, взять в долю. Ведь человек добросовестно выполняет свою работу только тогда, когда получает за нее соответствующее вознаграждение.
      – И вам это удалось?
      – Как видите…
      – Кто был этим человеком?
      – Малинов. Знакомое имя?
      – Более чем.
      – Он очень помог нам. «Голден АД» благополучно просуществовала несколько лет, принося нашей компании неоценимую пользу. Это был, собственно, форпост нашей крепости. Которая называется…
      – «Марс», – закончил Турецкий.
      – Именно. Русские и не подозревали, что их мышеловка на самом деле – наш капкан.
      – Выходит, «Голден АД» прикрывать вам не было никакой необходимости?
      – Зачем нам было самим обрубать себе крылья? Здесь действовала некая третья сила.
      – Третья сила?
      – Да, кто-то еще включился в игру. И этот кто-то чертовски хитер и смел. На протяжении трех лет мы тщетно пытались его вычислить, а он вдруг возьми и объявись сам. Передал нам иезуитский привет в виде дезы. Это же открытое издевательство, насмешка… Еще четверть часа тому назад у меня сохранялась надежда, что Лидо… то есть Марго, видела его в лицо. Теперь приходится сознавать, что все надо начинать с нуля…
      – А если я покажу вам человека, который представился офицером Циревым? – Александр вынул из кармана пиджака фотоснимок.
      – Покажите! – протянув раскрытую ладонь, потребовал Силлитоу.
      – Вы отпустите Марго?
      – Дайте сюда, немедленно! Ну хорошо, хорошо! Но только в том случае, если это лицо существует на самом деле и имеет прямое отношение к… – Он буквально вырвал фотографию из рук Турецкого. – Где вы это откопали? Ничего не разобрать… Вы знаете, кто это? Отвечайте, вы знаете?
      – Еще четверть часа тому назад я даже не догадывался, – невольно повторяя интонации Патрика, загадочно улыбнулся Александр. – Но теперь у меня появились кое-какие подозрения…
      …С помощью сканера в компьютер ввели два фотопортрета. Первый – размытую физиономию «Цирева». Второй – качественный цветной снимок Дмитрия Яковлевича Малинова.
      – Этого не может быть… – нервно пританцовывал на одном месте Силлитоу. – Глупости! Этот человек – наш! Он не мог нас надуть!
      – Подождем минутку, – предложил Турецкий, – и узнаем, как вы разбираетесь в людях.
      Оператор запустил программу сравнительного анализа. Фотопортреты наложились один на другой, после чего экран монитора разбился на микроскопические квадратики. А вскоре в верхнем углу замигала ярко-красная строка:
      «Идентификация произведена. Вероятность совпадения 99,6 процента».
      – Вот вам и «наш человек», – ухмыльнулся Александр. – Вот вам и третья сила.
      – Черт побери. – Патрик не мог оторвать от экрана изумленного взгляда. – Мерзавец… Гнида… Предатель…
      «Вот теперь он искренен, – отметил про себя Турецкий. – Теперь он не играет».

      – Завидую тебе, – сказал Сомов, когда машина вырулила на загородное шоссе и покатила к деревне Ном.
      – Да я сам себе завидую, – ответил Солонин. – Знаешь, вольным стрелком быть здорово.
      – Я не поэтому. Ты ведь теперь гражданин мира. Ну, я имею в виду международный паспорт.
      – Да, вроде того.
      – Можно даже сказать, что ты – космополит.
      – И чему ж тут завидовать? Знаешь, меня тут в первый день милиционеры пытались ограбить. Так я их даже арестовать не смог. Вот тебе и гражданин мира.
      – Но ты их хоть проучил?
      – Естественно.
      – А я и проучить не смогу. Меня раз, знаешь, вечерком останавливает милицейский патруль. Посадили в свою машину, обыскали, деньги отобрали, часы, авторучку дорогую. Я им говорю: ребята, вы доложите дежурному прокурору, поскольку я из Генпрокуратуры. А они: на хрена ты нам это сказал? Теперь тебя замочить придется и в Яузе утопить. Ты же нас потом достанешь.
      – Интересный поворот, – ухмыльнулся Виктор.
      – Вот так.
      – И как ты выкрутился?
      – Да сказал им, что пошутил. Ну, отметелили меня, выбросили, чтоб не шутил так больше.
      – Ну?
      – Потом я их, конечно, нашел… А что я им могу сделать? Свидетелей нет. А! – Сомов с досадой махнул рукой. – Я знаешь, сколько отделений милиции полностью пересажал? И что? А ничего! Такие же приходят или еще хуже. Ты знаешь, например, что вся Тверская – это милицейская вотчина. С проституток дань берут, с торговцев, с музыкантов в переходе, с магазинов, банков, отелей, со всех…
      – Иди ты, не трави душу, – ударил по баранке в сердцах Солонин.
      – Вот я и говорю: хорошо тебе, все ясно – там враг, здесь друг…
      – Тоже мне – нашел ясность!
      Они притихли, потому что машина подъезжала к даче.
      – Ты один войдешь, – сказал Солонин.
      – И что я скажу?
      – Скажешь… Да, а что ты скажешь?
      Сомов пожал плечами.
      – Да ни хрена я не скажу. Санкции нет, вообще ничего нет… Так только, догадки одни.
      – Ни фига себе – догадки! А Кулойское плато? А взрыв в Тель-Авиве? А «Голден АД»? А Дронов? А водила, который тебя грохнуть собирался?
      – Что-то я не понимаю как… Ну и что, что сиденье одно?
      – Да вылезла бы из этого сиденья какая-нибудь иголочка, в задницу тебе вонзилась бы. И дал бы дуба. А потом оказалось бы, что от сердечного приступа.
      Сомов помрачнел.
      – Как легко убить человека…
      – Человека – легко. Сволочь – трудно…
      – Ладно, я скажу…
      – Ничего ты не скажешь, – перебил вдруг Солонин. – Ты ему сейчас позвонишь.
      – И что?
      – Говори, что Чабреца арестовали, а тебе надо снять показания.
      Солонин остановил машину.
      – О! – воскликнул Сомов. – Чабреца! А почему не президента? И ты хочешь, чтобы он в это поверил?
      – Он поверит. Он сейчас собственной тени боится.
      – А если он перезвонит? Прямо возьмет и позвонит Чабрецу?
      – И отлично! Вот мы сейчас одним выстрелом двух зайцев. Звони сначала Чабрецу. Объясни ситуацию, а потом проверим – перезвонит он Малинову или нет.
      – Ну ты завернул! Это же Чабрец!
      – Ну и что!
      Сомов набрал номер, долго объяснял секретарю, кто он и по какому делу.
      – Слушаю вас, Вадим Сергеевич, – наконец раздалось в трубке.
      – Я вот по какому необычному делу, – начал Сомов, выдавив улыбку. – У нас есть все основания подозревать в самых неблаговидных поступках, а проще говоря в преступлениях, Дмитрия Яковлевича Малинова.
      Чабрец не отвечал.
      – Алло.
      – Я слушаю, – подал голос Петр Иванович.
      – И нам нужна ваша помощь.
      – Какая помощь?
      – Мы должны задержать Малинова.
      – Это не ко мне, Вадим Сергеевич, – ответил Чабрец.
      Солонин закусил губу, вот сейчас-сейчас…
      – Это к генеральному прокурору.
      – Некогда, Петр Иванович. Он уйдет.
      Чабрец снова замолчал. Теперь Сомов его не тревожил. Он ждал так же напряженно, как и Солонин.
      – Что от меня требуется? – наконец послышался тихий голос.
      – Собственно, ничего. Мы решили пойти на небольшую мистификацию. Сказать, что вы задержаны, а ему нужно срочно явиться в прокуратуру.
      – И что?
      – Если он вдруг вздумает вам перезвонить…
      – Хорошо, я отдам распоряжение.
      – Большое вам спасибо…
      – А все-таки я у вас под подозрением? – спросил вдруг Чабрец.
      Сомов не нашелся что сказать.
      – Понимаю, – не дождавшись ответа, сказал Чабрец. – Ну что ж, как только освободитесь, приезжайте ко мне. Я готов дать любые пояснения.
      Сомов попрощался.
      – Теперь звони Малинову. Он и перезванивать не будет, он теперь от Чабреца будет открещиваться, как от дурной наследственности.
      – Слушай, а если это все-таки Чабрец? – Сомов снова взял сотовый телефон.
      – Это мы потом узнаем, – ответил Солонин.
      Сомов уже хотел набрать номер, но Солонин вдруг его остановил:
      – Погоди, дай послушать.
      Он поставил на крышу машины антенку и покрутил на сканере ручку.
      – Звонит, – упавшим голосом сказал он.
      – Кто? Куда?
      – Чабрец Малинову.
      – И что?
      – Погоди… Нет, все нормально. Он ему говорит, что к нему пришли из прокуратуры.
      – Значит, не Чабрец.
      – Пока это ничего не значит. Только то, что Россия ни при чем, – добавил он уже тише. Это были его собственные мысли и Сомова никак не касались.
      – Теперь так, по дороге он поедет минут через пятнадцать, – вслух размышлял Солонин, выруливая в придорожные кусты. – Ты сиди здесь. А я сбегаю вперед, там, кажется, дорогу ремонтировали. Если повезет…
      – А если не повезет?
      – Повезет…
      Через две минуты Солонин добежал до дорожных рабочих, которые отдыхали на обочине, подстелив под головы свои оранжевые безрукавки.
      – Стройнадзор, – на ходу бросил он, – где ваш прораб?
      Рабочие лениво подняли головы, а один лениво кивнул в сторону вагончика, который стоял на пригорке у обочины.
      «Вагончик – это хорошо, – отметил почему-то для себя Солонин. – И очень он удачно стоит, перпендикулярно дороге».
      Что из этого вытекает, Солонин еще не знал. Он просто постучал в железную дверь и крикнул громко:
      – Хозяева дома?
      – Чего нужно? – высунулась из вагончика сонная рожа.
      – Это вы прораб? – официальным тоном спросил Солонин.
      – Ну я, а чего?
      – Стройнадзор, – Виктор махнул перед красным носом красной «корочкой». – Вы что же это вытворяете, товарищ прораб? Вы что, не знаете, что это правительственная трасса? Почему нарушаете технологию?
      Прораб мигом проснулся. Поправил расстегнутый воротник.
      – Мы нарушаем?! А чего они не везут битум? А чего асфальт привозят холодный? А чего…
      – Идите на площадку, я сейчас позвоню в трест. У вас где телефон?
      – А у нас нет телефона! – обрадовался прораб.
      – Ничего, у меня есть, – Солонин достал из кармана сотовый. – Кто еще в вагончике?
      – Да тут… Это просто… Даш, иди домой, – крикнул он в темный дверной проем.
      Солонин усмехнулся. Вот, поломал мужику весь кайф.
      Из вагончика выскочила и опрометью бросилась в лес здоровенная девица. Груди ее и зад колыхались при беге так соблазнительно, что прораб даже рот открыл.
      – Шустрая.
      – Идите, я сейчас вас догоню, – оборвал его наблюдения Солонин.
      Прораб поплелся к строителям, а Солонин обошел вагончик, увидел, что тот удерживается на месте обыкновенным поленом, подложенным под колесо, выбил полено ногой и подправил покатившийся прямо на дорогу вагон.
      Сомов от нетерпения прохаживался у машины.
      – Все в порядке. Трассу я на час где-то перекрыл. Теперь в лес. Там объездная дорога есть.
      Он вскочил за руль и рванул с места так быстро, что Сомов не успел захлопнуть дверцу. Чуть не вывалился.
      Дорога действительно была. Довольно сносная, только в одном месте терялась в луже.
      – Вот здесь мы их и встретим, – сказал Солонин, лихо проскакивая через лужу.
      – Так и они проедут, – не понял Сомов.
      Солонин не ответил, просто бросил в окно белый шарик, тот булькнул в лужу, и через несколько секунд столб воды и грязи взметнулся к верхушкам деревьев.
      – Теперь не проедут.
      …Джип Малинова показался через пять минут.
      Юрко проскакал из-за кустов, вкатил, разбрызгивая воду, в лужу и вдруг осел передком по самый капот.
      – А дальше что? – прошептал Сомов.
      Они с Солониным наблюдали за происходящим из-за дерева.
      – А дальше он вызовет вторую машину, – догадался Солонин.
      – А что с охранниками?
      – Им надоест ждать, они уснут.
      Сомов недоверчиво уставился на Солонина, но тот и не собирался шутить.
      Он вынул духовой пистолет, зарядил его специальными капсулами и прицелился.
      Первым вылез дядька с бритым затылком, наверное водитель, протопал по луже к передку и чуть не провалился в яму.
      Потом в машине о чем-то совещались. А затем охранники и водитель на руках вынесли из машины Малинова. Солонин точно рассчитал. Малинов не собирался мочить ножки.
      Три выстрела были тихими, как хруст ветки. Охранники и водитель вскрикнули и зашатались.
      Малинова они, конечно, уронили. И он громко плюхнулся в лужу.
      Но тут же вскочил и бросился к машине. Капсула со снотворным достала его почти у самой дверцы.
      Он еще раз плюхнулся в лужу, но на этот раз лицом.
      – Ну и что, куда его теперь?
      Малинов мирно спал на заднем сиденье. Солонин вел машину лесом, соображая, как бы ему сподручнее вырулить на трассу подальше от строителей.
      – А теперь мы его отвезем в укромное местечко. А потом допросим хорошенько.
      – Блин, что я творю? – радостно хихикал Сомов. – Слушай, если узнают, меня по головке не погладят.
      – А никто не узнает. Даже мальчик-мажор. Он, видишь, спит сном праведника, хотя он страшный грешник. Когда проснется, тебя уже рядом не будет.
      И в этот момент запиликал пейджер на брюхе у генерала Димы.
      – Что там? – спросил Солонин, оборачиваясь на спящего Малинова.
      Сомов перевесился через сиденье и прочитал сообщение на пейджере.
      – Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, нельзя считать, – только успел прочитать он, как Солонин вдавил тормоз в пол и выбросил Сомова из машины.
      В следующую секунду в машине громко хлопнуло и по стеклам стала стекать кровавая жижа…

      – Вот и все, – сказал Турецкий, когда сообщение от Солонина легло ему на стол. – Вот и провал.
      – Полный и безоговорочный, – мрачно подхватил Реддвей. – И какого черта мы цеплялись за каких-то англичан, крутили террористов, когда все беды идут из России. Нам надо было бросить туда всю команду. Нам вообще надо было поселиться в Москве. Тоже, понимаешь, выбрали тихий уголок – Гармиш-Партенкирхен! Что тут интересного? Что тут вообще происходит? Если и случается автомобильная авария, то об этом говорят весь год во всех подробностях.
      – Ну, ты завелся, Питер, – попытался остановить его Турецкий. – Мы же тут только готовимся.
      – Готовимся! Пока не станешь женщиной, сколько к этому ни готовься – все равно больно!
      – Откуда такой опыт? – неудачно сострил Турецкий.
      – Пошел ты… – грубо ответил Реддвей.
      – Ладно, не пыжься. Мы ничего не проиграли. Мы выиграли. Все кончено…
      – Именно – кончено, только не нами. И не все! Кто грохнул Малинова? Кто, я тебя спрашиваю?
      – Видать, такая его доля горемычная. Главное, мы покончили с этим алмазным беспределом. «Марс» по-прежнему будет сосать соки из России. А Россия по-прежнему будет сосать… Да… любите вы нас…
      – Только без пошлостей! – отмахнулся Реддвей. – На рынок надо выходить цивилизованно.
      – Ага! Так вы нас и пустили! – саркастически хохотнул Турецкий.
      – Это не моя сфера, Александр, я разведчик, а не бизнесмен и не политик, – опять отмахнулся Реддвей. – А по поводу беспредела… Кто все же грохнул Малинова?
      – Пейджер, – пожал плечами Турецкий. – Может, он у него заведен был на самоуничтожение…
      – Не городи глупостей, Александр. Малинов никогда сам себя не убил бы! Он бы согласился всю жизнь дерьмо есть, чем помереть достойно.
      – Господи, Питер, что мы гадаем? Мы никаких концов сейчас не сыщем. Может, через месяц, может, через год…
      – Может, в другой жизни, – язвительно продолжил Реддвей. – Раз остался кто-то на свободе – ничего не кончилось!
      – Значит, мы что-то упустили.
      Турецкий устало уставился в стол.
      Реддвей стал еще быстрее ходить по комнате.
      – Чабрец?
      – Пока неизвестно. Сейчас Солонин к нему едет.
      – Больше не осталось никого.
      – Больше никого.
      – И ничего.
      – И ниче… – Турецкий осекся. – Постой, Питер, почему ничего? А Дронов?
      – А что Дронов? Или ты научился оживлять мертвецов с выпущенными кишками?
      – А зачем его оживлять? Он и так наследил по-черному.
      Реддвей остановился.
      – По-черному, ты сказал?
      – Ну, есть такой русский идеоматический оборот…
      – Дурак! Это не оборот, это ниточка! – Реддвей потер руки с такой силой, словно собирался добыть огонь. – Африка!
      – Ничего себе ассоциации… – восхитился Турецкий.
      – Он же в Уганде работал? Работал. Строителем? Строителем. И теперь ты мне скажи, откуда на плато под Архангельском возили алмазы?
      Турецкий поднял голову.
      – И ты хочешь сказать, что в этом пузатом теле такие гениальные догадки?
      – Хочу, уже сказал. – Реддвей снова потер руки. – Они там добывали алмазы! Они там их и до сих пор добывают!
      – Я тебя задушу в своих объятьях, Джон Фальстаф! – захохотал Турецкий. – Ты больше не будешь мучить несчастных ребят.
      Он действительно обнял Реддвея довольно крепко.
      – Отпусти, урод, я еще пожить хочу!
      – Зачем?! Зачем тебе жить?! – хохотал Турецкий. – Свою миссию на земле ты уже выполнил.
      – Так. – Реддвей метнулся к пульту. – Гарджулло, запроси НАСА, пусть осмотрят район Уганды на предмет алмазных приисков.
      – Понял, шеф, – весело отрапортовал Гарджулло.
      Видно, ребята тоже приуныли, но теперь, услышав бодрый голосок Реддвея, приободрились.
      Сообщение поступило к вечеру того же дня.
      Есть, бывшая советская база в последнее время проявляет некие признаки жизни. Похоже, копают. А вот что – из космоса не видно.
      – Значит, посмотрим с земли! – снова потер руки Реддвей.
      – У тебя от радости мозоли появятся! – сказал Турецкий.
      – Это все равно будут трудовые мозоли!
      Реддвей был сегодня победителем.

      Рыжая, вихрастая, мальчишески неприглаженная шевелюра хозяина странно контрастировала с его солидным кабинетом, молчаливыми охранниками, сообразительными референтами и кучей правительственных телефонов на столе.
      Да и сам Петр Иванович был угловатым, с ломающимся голосом, словно было ему не далеко за тридцать, а пел он в юношеском хоре и скоро должен был вылететь оттуда, потому что голос ломался.
      Впрочем, Чабрец старался выглядеть соответственно. Он то и дело щелкал клавишами компьютера, вызывая какие-то одному ему видные и ведомые сведения, при этом хмурил лоб и делал пометки в блокноте.
      «На Сомова это может подействовать, – подумал Солонин, – он собьется, испугается высоты, голова закружится».
      На занятиях по психологии, которые Солонин обожал, он научился сразу же находить верный тон со всеми потенциальными собеседниками. Это была увлекательная игра, в которой он был ведущим, а собеседник помимо своей воли становился более или менее послушной куклой в руках Виктора.
      Сомов сел на краешек кресла, суетливо достал из кейса папку с документами, затем спрятал, потом начал сбивчиво извиняться за то, что потревожили столь занятого человека…
      – Ничего-ничего, – отмахнулся Чабрец. – Я готов ответить на все ваши вопросы. Я специально отменил все дела… Я же понимаю…
      Он то и дело искоса поглядывал на Солонина, очевидно не вполне уясняя себе присутствие этого человека при столь непростой беседе.
      – Это Виктор Солонин, – понял беспокойство хозяина Сомов. – Он тоже имеет отношение к следствию.
      – Понятно, – кивнул Чабрец.
      – «Пентиум»? – вдруг как бы некстати спросил Солонин, кивнув на компьютер.
      – Что, простите?
      – Сколько герц?
      Напряженное лицо хозяина вдруг преобразилось веселой заинтересованностью.
      – Да, «Пентиум», ММХ. Сто шестьдесят шесть герц. Тридцать два – оперативка, – не без гордости заметил Чабрец.
      Ну вот, ниточки уже были в руках Виктора.
      – Крутит, наверное, со скоростью света? – вполне восхищенно сказал он.
      – Просто атас! Напихали мне туда программ, думал, не выкарабкается, – мотал в сторону компьютера вихрастой головой Чабрец, – нет! Крутит!
      – Я на таком не работал, – позавидовал Солонин. – Великая штука.
      В глазах Чабреца горели мальчишеские искорки превосходства.
      – Вы позволите? – Солонин двинулся к столу. – Тут у вас секретного ничего?
      – Да нет, только из сети иногда идет информация.
      – Я отключу, – профессионально сказал Солонин.
      Он склонился над клавиатурой и быстро забегал по ней пальцами.
      Сомов недоуменно вертел головой. Уж от Солонина он такой выходки не ожидал. Пришли же по важному делу!
      – Ух ты! – проглядывал программы компьютера Солонин. – Дефраг по умолчанию! Скандиск каждые два часа! Виртуальный драйв! Ну, я вам скажу, это штука!
      Чабрец не успевал следить за руками Солонина, да и мало что успевал заметить на мелькающем экране.
      Зато Виктор успевал заметить все. Нет, он не лез в секретные файлы не только потому, что они были запаролены. Просто он знал, что и без секретных файлов узнает о хозяине почти все.
      – Ну штука! Только вам бы еще поставить стример.
      – Да? Вы думаете? – заинтересовался Чабрец.
      – Очень важная штука. Компьютер все же машина. Если человека трахнуть по башке, он и то многое забудет, а этот вообще все.
      – Да-да, я сам хотел, мне советовали.
      – Поставите на него пароль и будете каждый день скидывать важную информацию…
      – Я вижу, вы разбираетесь в компьютерах, – уже совсем подчинился властной руке Виктора Чабрец.
      – Я и в людях разбираюсь, – резко дернул ниточку Виктор.
      Пауза.
      Чабрец понял, что эта фраза неспроста. Что это даже не утверждение, а вопрос.
      – А я нет? – точно среагировал Чабрец.
      – А вы – нет. – Солонин смотрел, казалось, прямо в лицо Чабрецу, хотя пальцами как бы машинально бегал по клавишам. Именно в этот момент он и считывал краешком глаза нужную информацию о хозяине.
      – Вы имеете в виду Малинова? – напрягся Чабрец.
      «Внимание, психологический тест. Если будет хаять – не все чисто».
      – Да, мальчика-мажора Диму, – нарочито грубо сказал Солонин.
      Чабрец откинулся на спинку кресла, щелкнул несколько раз по мыши и отключил свой грандиозный «Пентиум».
      – Вы ошибаетесь, я прекрасно знаю, что это за человек. Вы уж конечно видели на компьютере файл «MALIN». И вам очень хотелось в него заглянуть. Да, это материалы о Дмитрии Яковлевиче. Достаточно полная картина. И весьма неприглядная.
      Солонин понял, что вся его психологическая игра была ни к чему. С Чабрецом не надо было хитрить. Его надо была спрашивать напрямик.
      – Малинов мертв, – сказал вдруг Сомов. Виктору показалось, что очень не вовремя.
      Чабрец сжал губы. Побледнел даже.
      – Как это случилось?
      – Его убили, – сказал Солонин. – Кому-то теперь он сильно мешает. Не вам?
      Казалось, Чабрец должен был бы обидеться. Вот так прямо обвинять в убийстве человека с правительственными телефонами…
      – Нет, – просто ответил Петр Иванович, – я его не убивал. Более того, мне очень жаль, что Малинова нет. Хотя я отдаю себе отчет, что рано или поздно это должно было случиться.
      – Почему?
      – Потому что я всегда знал – Малинов играет на две или даже на три команды одновременно.
      Солонину не сразу удалось переварить это откровение.
      – Подождите, это значит…
      – Это значит, что нами задумывалась весьма хитрая операция. Думаете, мы не знали, что «Голден АД» – изобретение контрразведки «Марс»? Знали. Думаете, им удалось действительно снять со счетов сто восемьдесят миллионов долларов? Ничего подобного. Это были пустые счета. Это была ловушка.
      Солонин вернулся к столу и сел.
      – Погодите, – замотал головой Сомов, – выходит…
      – А как вы думали?! – горячо заговорил Чабрец. – Вы думали, это все игрушки? Они против нас целой трансконтинентальной корпорацией, самыми ведущими банками мира, они против нас даже президентами супердержав, а мы постоянно будем в убытке? Думаете, они честны с нами? Думаете, они хоть на секунду задумались о том, что просто обдирают Россию, как липку. Им, думаете, важна наша демократия, наши реформы? Да бросьте вы! – махнул рукой хозяин, словно кто-то с ним спорил. – Только деньги и выгода. Им до нас дела нет. Что у нас шахтеры бастуют, что учителям нечем платить… А! – снова махнул он рукой. – Они с нами воюют. А нам что, предлагаете, сидеть сложа руки. А ля гер, ком а ля гер! Мы должны были отвечать адекватно. За Малиновым следили день и ночь. Мы все знали и о его связи с Силлитоу. Нам эта связь и нужна была. Потому что мальчик Дима сам себя перехитрил. Он в конечном счете работал на нас. Даже если сейчас все кончилось, мы сможем говорить с Аффенгеймером совсем другим языком. Теперь мы сможем ставить условия. Россия будет гранить алмазы, я вас уверяю. Потому что мирового скандала «Марс» не захочет. Потому что они попали в ловушку, которую нам же и приготовили. Вот такой «Пентиум», уважаемые господа следователи. Так и передайте в своем «Пятом уровне».
      Последняя фраза, разумеется, особенно ошарашила Солонина.
      – Да бросьте вы! – уловил его растерянность Чабрец. – Я же сам принимал участие в разработке этой программы. Меркулов ее создавал по нашему поручению. Он и Турецкого посоветовал к вам направить. Настоящие, кстати говоря, мужики – и Константин и Александр. Как он там, Турецкий?
      – А… э… Нормально.
      – Привет ему передайте при случае.
      – Передам. Только…
      – Что? Документы все по этому делу засекречены, как вы понимаете, – предупредил вопрос Солонина Чабрец. – Но вам я их могу предоставить в полном объеме.
      Он снова включил компьютер, нашел нужные файлы, и из принтера выползли странички с полной информацией.
      – Только наш план назывался не «Кристалл», а «Полярная звезда».
      Солонин уже пришел в себя. Он тронул рукой колено Сомова, который собирался попрощаться с хозяином.
      – Петр Иванович, но вопрос-то остается открытым. Кулойское плато. Смерть Фридмана. Смерть Малинова. Взрыв в Тель-Авиве… Это что, тоже все в плане «Полярная звезда»?
      Чабрец опустил голову.
      – Нет, конечно, это не в плане. И это не случайность. Кто-то постоянно вел параллельную игру. Не Малинов, кто-то другой.
      – Значит, план «Кристалл» все-таки работал…
      – Выходит, так. А Малинова, я думаю, убрали англичане.
      – Не сходится, – покачал головой Солонин. – Нет причин.
      – Больше некому.
      – Действительно.
      Солонин взял пачку распечатки. Встал, чтобы попрощаться.
      – У меня постоянное желание мыться, – вдруг сказал Чабрец. – У меня в каждом кабинете по ванной комнате. Политика – грязное дело.
      – Слава Богу, что вы хотя бы это понимаете, – сказал Солонин. – Значит, как говорится, виден свет в конце туннеля…

      – Что-то странное. – Турецкий оторвался от бинокля и передал его Реддвею. – Посмотри. Ничего не заметил?
      Полковник долго смотрел на вышки, на проходную, на длинные казармы, но так ничего и не увидел.
      – Да все вроде нормально. – Он отдал бинокль Турецкому и пожал плечами. – Если не считать этих дурацких бубнов.
      – Не говорите так. – Капитан Мбуту благоговейно посмотрел на джунгли за оградой базы, из которых доносились равномерные гулкие удары вперемежку с какими-то странными завываниями. – Это не бубны. Это ритуальные тамтамы.
      – Ну и что? – Реддвей пожал плечами.
      – А то, что этот полигон построен на исконных землях местного племени нугарду. Раньше здесь была земля мертвых. Даже боги оплакивали этих мертвых, и тут везде их слезы.
      – Алмазы, – пояснил Мамонтов.
      – Ну хорошо, а зачем они стучат? – спросил у капитана Мбуту Турецкий.
      – Убивают злых белых людей. – Негр смутился. – Сегодня сорок пять лет, как они пришли на эту землю. И местный шаман сказал, что если они не уйдут, то на сорок пятый год, в праздник поминовения усопших, все они отправятся в страну теней. Умрут, то есть. Сегодня день поминовения усопших.
      – Так, может, мы подождем, пока они все не перемрут сами? – улыбнулся Реддвей.
      – Не надо так шутить. – Мбуту укоризненно посмотрел на полковника. – Я сам нугарду и знаю, что предсказание может сбыться. Вот и господин заметил.
      – Что заметил? – Реддвей удивленно посмотрел на Турецкого.
      – Да так, ничего. – Турецкий спрятал бинокль в футляр. – Просто постовой на вышке не шевелится. Уже минут сорок в одной позе, будто застыл. Заснул, что ли. Хотя, в такой позе…
      – Ладно, пора. – Реддвей, не обратив внимания на слова Турецкого, встал с травы и быстро зашагал к дороге, ведущей на базу, по которой медленно ехала огромная повозка с сеном.
      Мбуту и Турецкий тоже вскочили на ноги, но побежали не к дороге, а к забору, прячась за кустарником и стволами деревьев.
      У забора их встретил Мамонтов. Вид у него был явно озабоченный.
      – Что случилось? – Турецкий огляделся. – Где Марио?
      – Я здесь, – раздался голос Гарджулло откуда-то сверху. Турецкий задрал голову и увидел его на дереве.
      – Так что случилось? – спросил Турецкий у Гоши.
      – Постовой. – Мамонтов растерянно пожал плечами. – Сначала все было нормально. А потом он тоже начал завывать, как эти в лесу. Затем прислонился к столбу и больше не шевелится. Уже минут сорок.
      – Я говорил! Я вам говорил! – Мбуту начал трястись от страха. – Это все они.
      – Да заснул просто. – Александр попытался отогнать дурные мысли. Он же образованный человек, а испугался страшилок этого угандийского вояки. – Ладно, можно начинать, – тихо сказал он, услышав тихий скрип колес подъезжающей повозки.
      Марио тут же бросил на ограду веревку с крюком, и через десять минут все они были уже по ту сторону забора. Турецкий с Мбуту остались лежать на земле, за грудой старого металлолома, которая когда-то была грузовиком, а Мамонтов и Гарджулло бросились к вышке.
      – Молодцы ребята, хорошо работают, – улыбнулся Турецкий, глядя, как две тени быстро передвигаются в предрассветных сумерках.
      Они вернулись через три минуты.
      – Ну как? – спросил Турецкий. – Готово?
      – Он мертв, – дрожащим голосом прошептал Гарджулло.
      – Молодец, – похвалил его Александр.
      – Нет, вы не поняли. – Марио смотрел на него глазами, полными ужаса. – Он уже давно мертв.
      – Как это? – не понял Турецкий.
      – Так. Я залез туда, только схватил его за руку, чтобы нейтрализовать, а он вдруг упал.
      Турецкий посмотрел на угандийца. Лицо Мбуту из иссиня-черного превратилось в серое.
      На КП тоже все оказались мертвы. Дежурный офицер лежал на полу, возле стола, а два мертвых сержанта – в комнате отдыха, рядом со столиком, на котором стояла шахматная доска с фигурками.
      – Если сейчас ход черных, то мат, – пробормотал Мамонтов, в ужасе глядя на эту доску.
      Реддвей долго не хотел верить. Даже когда ему открыли ворота и на базу беспрепятственно просочилось полсотни спецназовцев. Даже когда ему показали мертвых дежурных и рассказали про постового.
      – Как это может быть? – Он посмотрел на Мбуту. – Это же все сказки. Я в это не верю.
      – Можете не верить, – ответил капитан с какой-то непонятной, зловещей улыбкой на лице. – Вот они лежат, перед вами.
      – Но как? – Реддвей присел и потрогал пульс офицера. – Каким образом?
      – У вас это называется – зомбировать. – Мбуту пожал плечами. – А у нас просто – колдовать. Вот увидите, что в казармах все тоже мертвы. И вообще все, кто находился за забором.
      – Бегом! – закричал вдруг Реддвей. – Найти мне хоть одного живого! Если все уже умерли – это же провал! Чего вы стоите?! Бегом!
      Обшарили все. Но везде были только трупы. Трупы лежали в койках, трупы сидели на толчках в туалете, труп сидел за рулем машины в парке. Какое-то страшное, мистическое, похожее на фантасмагорию царство.
      – Ты видел что-либо подобное? – испуганно спрашивала Кати у Мамонтова каждый раз, когда пыталась нащупать пульс у очередного мертвеца. – Так же не бывает. Это, наверное, сон. Мне страшно.
      – Ну да, а мне весело. – Георгий тщетно пытался унять дрожь в руках.
      – Сюда! Сюда! – закричал вдруг кто-то, и все бросились на голос.
      Мамонтов выбежал на улицу и вдруг увидел странное зрелище – на плац торжественно входила процессия, состоящая из дикарей, утыканных перьями. Впереди шествовал старенький сгорбленный человек в одной лишь набедренной повязке. Все лицо у него было вымазано красной глиной. В одной руке он нес живую тропическую змею, а в другой – поблескивающий в лучах восходящего солнца белый человеческий череп. Дикари через каждые пять шагов останавливались, крутились на месте и шли дальше.
      Посреди площади процессия остановилась. Старик воздел руки к небу и что-то истошно заголосил. Все остальные тут же бухнулись на землю, накрыв головы руками. А старик аккуратно положил череп себе под ноги и отпустил змею, которая сразу свернулась колечком и замерла так, словно статуэтка.
      – Что это? – спросил Турецкий у Кати.
      – Если я черная, это не значит, что вы можете задавать мне подобные вопросы. – Девушка пожала плечами. – Они молятся, наверное.
      Старик, погладив змею по головке, что-то отрывисто прокричал, и все вскочили на ноги.
      – Он хочет говорить с самым главным, – прошептал Мбуту на ухо Реддвею.
      – Со мной? – Реддвей испуганно покосился на дикаря. – А зачем?
      – Он скажет об этом. – Негр поклонился.
      Реддвею действительно было страшно. Полковник армии США вдруг понял, что он, такой здоровый и сильный человек, организовавший несколько весьма опасных боевых операций и прошедший не одну войну, боится этого старика.
      – Я старший! – решился он наконец и сделал шаг вперед.
      Старичок подскочил к нему, ткнул пальцем в его каску на поясе и что-то защебетал.
      – Он хочет, чтобы вы подарили ему эту каску, – перевел Мбуту.
      – Пожалуйста, пусть берет, – удивился Реддвей.
      Он отстегнул каску и протянул вождю. Старик засмеялся, обнажив беззубые десны, надел каску на голову и опять что-то сказал. Питер Реддвей вопросительно посмотрел на Мбуту.
      – Вождь говорит, что он очень рад, потому что наконец сбылась его мечта, – перевел капитан Мбуту. – Он очень боялся, что так и не сможет увидеть в своей жизни ни одного белого человека, который отдает что-то безвозмездно. Он также сказал, что и вы теперь можете его о чем-нибудь попросить.
      – Пусть скажет мне, как он это сделал. – Полковник Реддвей вежливо улыбнулся старику.
      Мбуту начал переводить. Старик долго и внимательно слушал, а потом вдруг расхохотался. За ним начала смеяться и вся остальная процессия.
      – Он говорит, что ничего не делал. – Мбуту опустил глаза. – Он только попросил об этом богов, а они сделали все сами.
      – И он находит мой вопрос смешным? – Реддвей удивленно посмотрел на капитана. – Я вообще не понимаю, что здесь за карнавал? Они что, до сих пор Хелоуин отмечают? Вы мне объясните.
      Мбуту опустил глаза.
      – Вы их не понимаете, господин Реддвей, они не понимают вас. Тут нет ничего удивительного.
      – Он находит, что в этом нет ничего удивительного! – Реддвей недоуменно посмотрел на своих подчиненных. – Нет, вы слышали? Он не находит в этом ничего удивительного. Может, вы тоже? Может, я немного подвинулся от этих тамтамов?
      – Нет. – Мбуту улыбнулся. – Просто вы другие люди. Вы давно потеряли свои корни, ваша связь с богами давно оборвалась. Она всегда обрывается, как только жизнь богов записывают на бумагу.
      – То есть вы хотите сказать, что нам бесполезно с ними разговаривать? – подытожил Реддвей. – Эти божьи человеки уничтожили целых два взвода солдат, а я даже не могу узнать у них, каким образом они это сделали?
      – Я попытаюсь вам это объяснить, если позволите. – Мбуту что-то сказал старику, и тот закивал головой. – Думаю, что меня вы больше поймете, чем их.
      – Ну давай. – Реддвей оглянулся на ребят. – А вы чего стоите? Бегом обыскать всю базу. Сдохнуть-то они сдохли, но документы ведь должны были остаться, алмазы, записи, деньги, да хоть что-нибудь. Бегом, вашу мать!
      Все опять бросились врассыпную. На площади остались только Реддвей, Турецкий, Мбуту и дикари, которые уселись в кружок и, не обращая никакого внимания на военных, стали молиться, воздевая руки к небу и что-то ритмично бормоча.
      – Видите ли, – начал Мбуту, бросая короткие взгляды на вождя, – раньше люди верили в сверхъестественное так сильно, что общались с потусторонними силами так же, как и с другими людьми. Нугарду сохранили эту способность до сих пор. А вы всему пытаетесь искать научное объяснение. В то, что нельзя объяснить формулами, вы просто отказываетесь верить. Поэтому, видя, как индийский йог спокойно сидит на раскаленных углях, как тибетские монахи останавливают свое сердце, а потом пускают его снова, вы говорите: «Этого не может быть. Это какой-то фокус». Но почему-то верите в то, что удав может загипнотизировать кролика и тот безропотно лезет ему в пасть. Я изучал эту проблему, когда учился в Кембридже. Все объясняется довольно просто – современное человечество не хочет использовать то, что ему непонятно. Оно использует только то, что само отвоевало у природы, и не хочет брать то, что она ему дарит. Но вы ведь не будете отрицать, что человека можно вогнать в гроб, если каждый день говорить ему, что он смертельно болен. Через месяц он начнет чувствовать себя плохо, через полгода сляжет, а потом вообще умрет. И наоборот, вы – больны, но чувствуете себя совершенно здоровыми, потому что не знаете об этом, пока не сходите к врачу и он не скажет вам, что вы уже давно больны чем-то серьезным. Ведь так?
      – Точно. – Турецкий улыбнулся.
      – Александр, ты что-нибудь понимаешь? – Полковник толкнул Турецкого в бок. – Это же просто мистика.
      – Подожди, Питер. – Александр внимательно слушал угандийца. – Не такую уж он ерунду и говорит. Вспомни, что после августа девяносто первого творилось. Несколько десятков вторых секретарей горкомов и обкомов КПСС самоубийством покончили, и все за несколько месяцев. И сценарий один – выбросился с балкона. Самостоятельно, при куче свидетелей.
      – Да, может быть. – Реддвей пожал плечами. – Я даже готов поверить в то, что они убили всех этими тамтамами. Но что мне в отчете написать? Не напишу же я, что все подозреваемые были убиты при помощи рок-музыки. Как ты думаешь, что мне на это скажут?
      – Какая разница? Напиши, что это было массовое отравление. Поверить, конечно, не поверят, но звучит более правдоподобно.
      – Вот-вот! – оживился угандиец. – И у вас это тоже используют. Просто зомбируют человека. Он может в дальнейшем вести себя совершенно нормально, пока не получит какой-нибудь сигнал. Как мина с дистанционным управлением. На этом принципе, кстати, построено кодирование от алкоголя и табака. Человек чувствует себя нормально, пока ему не предложат выпить или закурить. Это начинает действовать на него как код, который включает негативную реакцию. Начинает тошнить, кружится голова, и человек теряет сознание.
      Реддвей долго еще слушал объяснения Мбуту. Но главное он понял давно – ничего из этого он понять не сможет. Да и ни к чему это понимать. Они все мертвы, ни одного свидетеля не осталось. Малинов мертв, Дронов мертв, курьер мертв, пилота, который привозил сырье Дронову, не поймать. А это означает только одно – провал.
      – Ладно, хватит с меня лекции по сказочным явлениям. – Он махнул рукой. – Поехали отсюда.
      Грузовик никак не хотел заводиться. Водитель долго бегал за водой, гремя жестяным ведром, потом долго заливал воду в карбюратор, потом еще менял масло и проверял проводку. Все это время команда молча сидела в кузове под пятнистым брезентом, слушая ритмичный гул тамтамов и песни дикарей, похожие на странный вой. Эти звуки действовали угнетающе. Хотелось заткнуть уши.
      Реддвей впервые за последние годы чувствовал себя совершенно беспомощным. В его распоряжении были радары, космическая связь, системы спутникового наведения, все последние достижения человеческой мысли, какие только можно себе представить. А у этих дикарей только их бубны и их голос. И все равно они его победили. Им плевать на «Марс», на Интерпол, на ООН, на все мировое сообщество. Им важна была только эта земля, на которой они веками хоронят своих стариков. И они победили. Если бы на месте оказался Реддвей, он бы тоже ничего не смог сделать. Наверное, потому, что ему было не важно, где похоронить отца с матерью и где похоронят его самого.
      Наконец мотор затарахтел и машина медленно поползла прочь от этого страшного и непонятного места.
      – Что будем делать? – тихо спросил Турецкий.
      – А что делать? – Полковник пожал плечами. – Все кончилось. Операция завершена. Рудник уничтожен, начальник рудника ликвидирован, Дронов ликвидирован, канал переправки уничтожен, Малинов ликвидирован, сырье захвачено. – Он развязал небольшой брезентовый мешок и зачерпнул оттуда горсть алмазов, как дети зачерпывают конфеты из бумажного кулька.
      Камни, еще не ограненные, похожие на маленькие кусочки льда, мутно поблескивали в его ладони. Реддвей грустно улыбнулся и швырнул всю пригоршню за борт, в зеленое месиво тропиков, медленно проплывающее мимо. За первой пригоршней последовала вторая, потом третья, четвертая и так до тех пор, пока мешок не оказался пуст. Реддвей швырнул его вслед за содержимым и тихо сказал:
      – Сырье тоже уничтожено. Все равно из Уганды вывезти не дадут.
      Марио тупо смотрел на грязные доски кузова, вертя в руках старенький приемник «ВЭФ», найденный в кабинете командира части. Перед глазами у него все стоял тот мертвый постовой на вышке. Тамтамы до сих пор гулко стучали в его голове, а из приемника, реле настройки которого было выломано, доносилось шипение, похожее на шипение той маленькой пестрой змейки, которую нес в руках вождь дикарей.
      – Всех нам так взять и не удалось, – тихо сказал Турецкий, массируя виски большими пальцами рук. – И что такое двадцать пять и одиннадцать, мы тоже не выяснили.
      – Какая теперь разница? – улыбнулся полковник Реддвей.
      – А я, кажется, знаю, – вдруг заговорил Марио. – Это волна.
      – Какая волна? – все будто проснулись от спячки и посмотрели на Гарджулло.
      – Да вот. – Он ткнул пальцем в шкалу приемника, риска которой была установлена на отметке 25…11. – Тут установлено и не движется.
      И будто в подтверждение его слов динамик приемника вдруг ожил, заговорил монотонным женским голосом, повторяя одну и ту же фразу:
      – Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым. Прямое не может сделаться кривым…
      – Который час?! – закричал полковник.
      – Без четырех восемь. – Мамонтов посмотрел на часы.
      – То есть семь пятьдесят шесть, – поправил Турецкий.
      – Да, но это ведь местное время. В Мурманске, думаю, сейчас совсем другое время. И что все это значит? Какой же это может быть пароль? – Он выхватил приемник из рук Марио и закричал в динамик: – И чего нет, того нельзя считать!…
      Ну и что? Что от этого изменилось? Нужно будет послушать через час. Если семь пятьдесят шесть по местному времени, то они должны транслировать эту фразу каждый час.
      Через час, когда они уже были на военном аэродроме и погружали снаряжение в грузовой самолет, все повторилось снова. Голос звучал ровно четыре минуты а потом пропадал. И еще через час, когда были в воздухе. И еще через час. И так целые сутки.
      Каждый час команда бросалась к приемнику так, как будто идет война и передают сводки с линии фронта. И каждый раз эта фраза звучала по-новому.
      Гоша не находил себе места. Это изречение из Библии крутилось у него в голове, как испорченная пластинка. И каждый раз при этом он вспоминал невидящие глаза старика Дронова.
      На следующий день, когда вернулись на базу, разобрали оборудование, все собрались в кабинете у Реддвея. Приемник стоял на самом видном месте, как почетный спортивный кубок. В положенный час шипенье прекратилось и пошла знакомая запись.
      – Ну что это может быть? Что это может быть? – твердил Турецкий, внимательно вслушиваясь в приятный женский голос. – Передатчик может быть где угодно, его не засечь. Что же это такое? Прямо как молитва.
      – Что? – Гоша вздрогнул. – Что вы сказали?
      – Я говорю – прямо как молитва какая-то.
      Мамонтов медленно встал, окинул взглядом всех присутствующих и тихо сказал:
      – Это не молитва. Это код.
      – В каком смысле? – Реддвей удивленно вскинул бровь.
      – Это код. – Повторил Гоша. – Знаете, какие были последние слова Дронова?
      – Какие? – спросил Турецкий, чувствуя, что сейчас последнее звено в цепочке замкнется.
      – «И чего нет, того нельзя считать». А через несколько минут он уже был мертв.
      – Ниточка! – выдохнул Турецкий.
      – Что? – не понял Реддвей.
      – Дронов говорил про жемчужное ожерелье. А я все думал, какая же нитка связывает воедино бусины? Это код.
      – Да, первая половина фразы включает механизм! – подхватил Гоша.
      – Считать! Помните? Кто-то у террористов тоже сказал эту фразу, а потом взрыв! – торопил свою мысль Турецкий.
      – Вторая половина фразы заставляет механизм саморазрушиться, – продолжил Реддвей.
      – Кажется… – Турецкий забегал по комнате. – Кажется… И даже не просто кажется – точно. Я когда-то изучал документы МГБ. Оказывается, еще с тридцатых годов там велись опыты по гипнотическому внушению. Курировал сам Берия. Даже Вольфа Мессинга приглашали. Был такой у нас знаменитый гипнотизер. А потом в сорок девятом лабораторию вдруг всю разогнали, а руководителей ее расстреляли.
      – За что?
      – Ну, как бы за антисоветскую деятельность, за шпионаж. За метафизические ненаучные способы в работе.
      – Ерунда какая-то, – не понял Реддвей.
      – То-то и оно, что ерунда. Я тогда еще сомневался. А теперь уверен. Лаборатория опыты завершила. И завершила успешно!
      – Ты хочешь сказать, что им удалось…
      – Им удалось закодировать агентов, как механизмы, на включение и самоуничтожение! Вот что им удалось! – почти закричал Турецкий.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Это же элементарно. Все разведки это используют. Законсервированные агенты. Еще с пятидесятых. Понимаешь, откуда старики? Это же огромная сеть. Их внедрили тогда еще, а потом дали отбой. Их законсервировали. А теперь дали им команду на включение.
      Реддвей все еще недоверчиво смотрел на Турецкого, а тот вдруг помрачнел…
      – И знаешь, что еще?… – начал он тихо, но договорить не успел.
      В комнату влетел Мамонтов. В руках он держал дроновский приемник. Оттуда раздавался красивый женский голос:
      – Кривое не может сделаться прямым… – после паузы вдруг добавивший к набившей оскомину фразе: – И чего нет, того нельзя считать.
      – Именно этого я и боялся, – сказал Турецкий.

      …Сообщения стали поступать через час.
      Только выделить из сотен самоубийств те, что касались плана «Кристалл», было не так уж просто.
      У компьютера собралась почти вся группа. Интернет выдавал интересующие группу сведения почти непрерывно. Цифры подавляли. Оказалось, что на Земле огромному числу людей не остается ничего другого, как сунуть голову в петлю или броситься из окна.
      Да, здесь попадались люди психически ненормальные, их было большинство, но были и вполне здоровые. Странно, но по возрастам этот траурный состав почти не различался. Всплеск был в юношеском, нежном возрасте (возможно, любовные переживания, а может быть, – это предположила Кати, – наркотики), а потом ровно-ровно-ровно. И опять всплеск в старости. Это тоже понятно – болезни, безысходность… Но пугали больше всего цифры. Их было столько, этих самоубийц!
      – Когда лежишь в больнице, – сказала Марго, – кажется, что весь мир болен. А теперь создается впечатление, что всем сразу надоело жить.
      Из этих тысяч и тысяч покончивших с собой надо было по деталям установить тех, кто мог быть причастен к плану. Работа оказалась почти непосильная. Ведь приходилось почти что гадать на кофейной гуще. Ну кто точно знает, почему покончила с собой обычная домохозяйка, у которой пятеро детей и муж водитель-дальнобойщик.
      – Потому и покончила, – невесело пошутил Гарджулло.
      Однако кто знает, не могла ли эта многодетная мать в свободное от кухни время скупать акции «Марс» или переправлять в тайные гранильные мастерские необработанные алмазы.
      – Ограничим круг, – сказал Турецкий, когда понял, что сейчас они просто вязнут в этом море суицидов. – Будем искать только тех, кому к пятьдесят второму году было не меньше двадцати лет. Они были внедрены тогда, значит, должны были быть вполне взрослыми людьми.
      Да, круг ограничился, но не намного, потому что всплеск самоубийств приходился именно на этот преклонный возраст. Но все-таки искать стало легче.
      По именным карточкам, по незначительным деталям, а чаще всего интуитивно группа находила тех, кому было внушено более сорока лет назад: убей себя во что бы то ни стало.
      – Страшная штука – человеческий мозг, – сказал Мамонтов. – В него можно такого навалить – фильм ужасов покажется мелодрамой. Кстати, сами фильмы ужасов тоже ведь продукт ума.
      – И все-таки хорошо, когда мозг есть, – иронично заметил Джек. – Подумать можно…
      Он уже дописывал свой фантастический роман. Что-то про космонавтов в тридцатом веке на планете Альфа.
      Всем было очень неприятно копаться в личных делах людей, сведших счеты с жизнью.
      Но картина, даже если сбросить пятьдесят процентов на ошибки, представала грандиозная.
      Министры, военные, банкиры, торговцы, промышленники, служащие таможен и аукционов были разбросаны по всему миру. От Нью-Йорка да Сиднея, от Хельсинки до Пекина.
      Но самым сенсационным из этих сообщений было сообщение о том, что покончил с собой шеф контрразведки «Марс» Патрик Силлитоу.
      Турецкий несколько раз перечитал распечатку с этим сообщением и все никак не мог поверить. Позвонили в МИ-5, оказалось – точно. Правда, там выдвинули какой-то пристойный предлог – болезнь, неурядицы, проблемы с «Марс».
      – Что-то раньше эти проблемы не заставляли его пускать пулю в лоб, – сказал Турецкий.
      Все остальные агенты были ему неведомы. А с Силлитоу он разговаривал всего несколько дней назад. Кто мог подумать?
      – Только не говори, что ты давно обо всем догадывался, – сказал Реддвей.
      – Я – нет. А вот русская пословица гласит: рыба тухнет с головы. Нам бы сразу понять, что против англичан, против мощной контрразведки, которая даже внедрила своего агента к террористам, даже самому гениальному мошеннику воевать было бессмысленно. Если бы не подсадная утка… И потом, ты знаешь, Питер, я с ним разговаривал… Что-то меня в нем насторожило. Теперь – понятно.
      – Вот черт! А ведь мы к нему сунули Марго! – запоздало испугался Реддвей.
      – Мы ему и план «Кристалл» сунули, хотя он его знал как свои пять пальцев, – напомнила Марго, прищурив огромные глаза.
      – А может быть, и не знал, – мотнул головой Турецкий. – Скорее всего, он выполнял только свою часть работы, а в остальное посвящен не был…
      – Может быть…
      Сводки поступали еще, но теперь сенсаций уже не было. Потрясал только масштаб.
      – Эти люди могли бы начать мировую революцию, – задумчиво сказал Реддвей.
      – У них была другая задача, хотя в чем-то схожая, – согласился Турецкий. – А ведь где-то сидят, наверное, агенты и с таким заданием – устроить мировую революцию…
      – Не дай Бог, – замахал руками Реддвей.
      – Интересно, какой они выберут код?
      – Включение будет звучать так, – подхватил тему Барагин, – «как у тети Маши в попе потеряли клизму». Отклик: «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма».
      – Типун тебе на язык, – суеверно замахала руками Кати, памятуя о мрачных пророчествах Барагина.
      – А наш-то призрак, – не дал даже отсмеяться команде Турецкий, – тоже где-то бродит.
      – Вы имеете в виду Солонина? – спросила Кати, продолжая юмористическую ноту.
      – Я… Я даже не знаю, кого имею в виду.
      – И вот это мы будем сообщать президентам трех, нет теперь уже четырех стран? – спросил Реддвей. – Вот для этого они создавали наш «Пятый уровень»?
      – Ну, кое-что мы сделали, – вяло заметил Турецкий.
      Ему стало тоскливо. Снова он думал ни о чем, вернее, очень конкретно и очень безысходно: «А уж эту загадку мне не разрешить…»

      Солонин снова ехал в Шереметьево. Ехал за три часа до отлета. Просто не хотелось без дела сидеть в Москве.
      И ругал себя на чем свет стоит:
      «Вот не надо было тогда уезжать. Вот надо было докопать все, а потом ехать к Турецкому и плакаться на свою долю горемычную, дескать, я вам не мальчик, я не могу без полного знания ситуации. Ну вот я ситуацию всю узнал. И что? Много я доброго сделал? Малинова упустил. Еще раз узнал, что политика – дело циничное. И все? Ну, наказал несчастных ментов, дал поспать водителю-волгарю и прислуге мальчика Димы. Единственный добрый человек встретился на моем пути – Фридман, так и его уберечь не смог».
      Автобус шел со всеми остановками. Долго стоял в пробке у метро «Аэропорт», потом снова потащился со скоростью черепахи.
      «Сыщик хренов, придурок с бицепсами. Это тебе не часовых валить. Тут думать надо. Куда все тропки вели с самого начала? Да к Малинову и вели. Если, конечно, исключить Берию и Цирева. Вот за Диму и надо было сразу браться. Он же лежал с гэбэшником в больнице, он был у его смертного одра, ему тот поверил свою сокровенную тайну. Только он один мог завертеть всю эту катавасию…»
      Солонин нахмурил лоб. Что-то в этих размышлениях ему не нравилось. Что-то царапало его, какая-то была ложь во всей этой истории. Какая-то изначальная неорганичность.
      Он начал прокручивать ее в своем мозгу еще и еще раз и вдруг остановился.
      «Мамочка родная! Ну и вкус у меня, если я во все это поверил! Ну и психолог из меня, если я даже мысль такую мог допустить! Да гнать меня из „Пятого уровня“ в три шеи! Что за умильную картинку я себе нарисовал – прожженный гэбист исповедуется Малинову на смертном одре! Ну и картинка! Фигня все это, дорогие товарищи! Все это липа и развесистая клюква!»
      – Метро «Сокол», – сказал водитель.
      «Сокол ты, Сокол, жопа, – вспомнил старый анекдот про космонавта Солонин. – Сокол…»
      А в следующую минуту он уже протискивался в закрывающуюся дверь.
      Нет, все– таки из команды его гнать рано. Он умеет хотя бы исправлять свои ошибки. Он хоть и запоздало, но начинает что-то сопоставлять. В памяти вдруг всплывают детали. Чьи-то глаза, руки… Да-да, именно руки… Вот именно на руки он внимания и не обратил. А ведь это так бросалось в глаза.
      Через Ленинградку в этом месте перебежать – смерти подобно. Машины несутся с такой плотностью – иглу не просунешь! Но Солонин бежал, как по чистому полю.
      Вот и Алабяна. А здесь – направо, в этот уголок рая посреди загазованной Москвы.
      Дача Фридмана была третьей. И Солонин остановил свой лёт почти у калитки.
      Сейчас все должно было решиться. Или он полный идиот, или операция «Кристалл» будет сегодня завершена.
      Во дворе лаяла огромная собака. У Солонина радостно забилось сердце. В прошлый раз ее не было.
      Да, эта собака могла разорвать на мелкие кусочки. Но только не Солонина. Впрочем, хитрости здесь не было никакой. Любое животное понимает доброе слово. Вот люди – нет.
      Как только собака завиляла хвостом и скрылась в будке, занавеска в доме чуть колыхнулась.
      Солонин успел это заметить. Поэтому не стал стучать в дверь и дожидаться, пока хозяева соизволят ему открыть.
      Он со всей дури ломанулся в окно – и успел вовремя.
      Белоголовый старик с водянисто-голубыми глазами вскидывал ружье. Солонин выбил оружие ударом ноги и повалил старика на ковер. Впрочем, больше резких движений не потребовалось. Старик затих.
      – Здравствуйте, Георгий Карлович, – сказал Солонин, вставая с пола. – Или вас теперь надо звать Семеном Семеновичем.
      Старик пополз к дивану и с трудом на него взобрался. Мучительный кашель заставил его тщедушное тело забиться надолго.
      – Не долечились? – сочувственно спросил Солонин. – А вроде бы лечились от во-от такущей язвы, – растянул он руки по-рыбацки. – Интересно как. Я думал, только у нас мастера грима работают, оказывается, нет ничего нового под луной. Кстати, это не вы выбирали фразу из Екклезиаста? Нет, наверное, не вы. Вы же в Бога не веруете, правда? А вот во что вы верите, Георгий Карлович, так это в то, что можно всех на свете обвести вокруг пальца? Что можно запросто убить своего лечащего врача и выдать его за свой собственный труп? А потом еще жить в его доме. А ведь это какое-то некрофильство. Вы что, труп потом сами сюда таскали? Чтоб уж наверняка.
      – Кто тебя навел? – наконец подал голос Цирев.
      – Никто, отдам должное вам, Георгий Карлович, вернее, вашему большому вкусу.
      – Мне насрать! – гаркнул Цирев.
      – Да, помнится, фекальная тема вас очень прельщала, – улыбнулся Солонин. – Но очень уж грубо вы действуете. Знаете, врачи все же больных не судят. Они их лечат. И очень переживают, если больной умрет. Вот с этим вы переборщили. А по сути – верно. Такая самокритика!
      Цирев сжал кулаки.
      – А теперь мне объясните ради, знаете ли, любопытства, зачем вы остальных агентов-то кончили? Они бы на вас еще работали и работали…
      – Негде уже работать стало, – зло передернулся старик. – Везде успели кислород перекрыть.
      – И вот так просто – потому что не нужны? – поразился Солонин.
      – Да, шваль выбрасывают, – ощерился Цирев.
      Солонин пожал плечами. И загрустил. Старик беспощадно тащил за собой в могилу и остальных.
      Цирев сидел, сжав костлявые кулаки.
      – Заинтригованы, да? – решил не жалеть старика Солонин.
      – Ну хорошо, заинтригован, как догадался, гаденыш? – выдал свой потайной интерес Цирев.
      – А руки, – кивнул Солонин. – У Фридмана руки были работящие, сильные, надежные. А у вас – слабые, тонкие. Это я раньше палачей представлял себе с волосатыми ручищами. Теперь знаю – у них руки изнеженные, бездельные. Ими только на гашетку и нажимать…
      Цирев опешенно уставился на свои пальцы.
      – Ну, пошли, – сказал ему Солонин. – Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал.
      – Ты же агент? – опустив голову, вдруг спросил Цирев. – Из наших?
      – Нет, дядя, я из других. Как хорошо заметил один мой знакомый, я – космополит. А изменников даже у вас наказывали строго. Пеньковского вот, говорят, живьем сожгли, а потом другим в назидание об этом кино показывали.
      – Я не Пеньковский.
      – Вы, дядя, хуже.
      – У меня есть счет в швейцарском… – вскинул на Виктора умоляющие глаза Цирев.
      – Мимо, – перебил Солонин.
      – Наличными пять миллионов…
      – Проехали.
      – Я не хочу умирать, – вдруг сузил бесцветные глаза Цирев.
      – Это ваше личное дело. Поехали.
      Цирев встал.
      – Я убил Берию! – закричал он почти истерично.
      – У вас будет хорошая компания, – беспощадно улыбнулся Солонин. – Довольно, не до мемуаров.
      – Кривое не может сделаться прямым, а чего нет, нельзя считать! – выкрикнул, как заклинание, Цирев.
      Солонин сложил руки на груди. Он ждал, он, конечно, не дал бы этому мерзкому старику покончить с собой, но он точно знал – тот и не покончит.
      – Кривое не может сделаться прямым! – закричал Цирев.
      – Это точно, – согласился Солонин. – И не пытайтесь.
      Он приобнял старика за плечи, накинул на него пиджак и тихо вывел из дому.
      До прокуратуры они добирались на частнике.
      Разбитной парень, водитель «Жигулей» решил, что везет нежно любящих друг друга отца и сына.
      Разбор операции проводили Турецкий, Реддвей и Меркулов, который специально для этого прилетел в Германию.
      Теперь– то все оказалось ясным и даже до обидного простым.
      «Марс» – корпорация, которая почти монопольно владеет рынком бриллиантов по всей нашей планете и не хочет делиться ни с кем, когда-то показалась нашим эмгэбэшникам весьма уязвимым и очень лакомым куском. Чтобы подвинуть, а если возможно, то и вообще прикончить «Марс», была затеяна операция «Кристалл». Сам Берия принимал участие в ее разработке. Была создана грандиозная цепь агентуры по всему свету. Причем агенты были не просто преданы делу, они были по существу механизмами. Кодовыми словами этот человеческий механизм «включался», а в случае провала или опасности «выключался» – человек просто кончал с собой.
      Однако Берию расстреляли, МГБ реформировали, операцию не завершили.
      Казалось, о ней вообще забыли. Но далеко не все. Генерал КГБ Цирев (это он допрашивал Берию перед казнью) дождался наконец своего часа. И снова запустил «Кристалл» в действие. Хитроумный его план сводился к тому, что легальную часть операции завертит само Российское государство – России тоже выгодно подвинуть на мировом рынке «Марс», а вот нелегальную – грязную, террористическую, уголовную, которая в конечном счете отсечет государство от операции, проводили расконсервированные бывшие агенты Берии, а теперь – Цирева.
      Взрыв в Тель-Авиве имел двойную цель – сорвать конференцию алмазодобытчиков, которые пытались вполне законно договориться о своем участии в торговле бриллиантами, то есть несколько потеснить «Марс», а с другой стороны, оставить столь явные улики участия самого «Марс» в этом взрыве, чтобы и тут разразился мировой скандал. В «Исламском джихаде» было два агента Силлитоу – англичанин, исполняющий роль болванчика, якобы следящего за этой террористической организацией, и агент Цирева – старик, который и «выключил» себя вместе с остальными.
      С этого взрыва все и завертелось.
      Тут же стали известны миру не вполне честные действия России, которая добывает алмазы на Кулойском плато. Здесь реноме государства очень ловко подпортил Дронов. На самом деле плато не разрабатывалось. Алмазы возили из Африки. Сложновато, но цель оказалась достигнутой – Россия отступилась от своей цели – потеснить «Марс». Да еще «Голден АД»! Эта хитрая выдумка Цирева реализовывалась руками Силлитоу. Тут тоже было несколько целей. Опять же подставить Россию и снова нагадить «Марс». Обе цели достигнуты.
      Малинов, конечно, был действительно мальчиком на побегушках. Его и кончили, потому что отбегался.
      «Пятый уровень» наступал событиям на пятки. И в конце концов раскрыл почти всю дьявольски хитроумную операцию. Вот тогда Цирев и отдал приказ своим законсервированным агентам – «выключиться».
      Силлитоу тоже оказался среди «механических» людей, агентов Берии – Цирева. Начальник службы «Марс» всю жизнь работал против своих же.
      Разгребать эти завалы предстояло теперь дипломатам и политикам.
      Президенты России и США долго говорили обо всем случившемся. Не во всем согласились друг с другом, однако одно утвердили точно – «Пятый уровень» создан не зря.
      – А вот я не доволен вами, – сказал Турецкий, когда Меркулов разложил все события по полочкам и даже передал приветы и благодарности от президентов Америки и России. – Ну-ка вспомните, сколько мы дров наломали…
      – Брось, Саша, – мягко остановил его Меркулов. – Это же была первая широкомасштабная операция. На ошибках учатся. Слава Богу, ваши ребята не заплатили за свои ошибки жизнями. Все живы и здоровы.
      Джек Фрэнки вдруг достал из-под стола свой ноутбук и стал быстро стучать по клавишам.
      – Э-э, – поднял палец Реддвей, – ничего не записывать.
      – А я и не записываю, – отозвался Джек. – Я стираю.
      – Что?
      – Да свою фантастику.
      – С ума сойти! – рассмеялся Марио. – Столько трудов!
      – А почему? – поинтересовалась Кати.
      – С планеты Альфа улетели все злодеи? – спросила Ляффон.
      – Нет, Джеку самому стало страшно, – балагурил Барагин.
      – Ничего мне не страшно. Просто жизнь куда богаче любой выдумки, – как откровение выдал он.
      – Это точно! – рассмеялся вдруг Солонин. – Теперь-то мы знаем это наверняка.
      И вдруг все, кто сидел в просторном кабинете, кто только что серьезно и даже мрачновато выслушивал «разбор полетов», улыбнулись.
      – «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать», – нараспев заговорил Мамонтов. – А дальше там вот что – «во многой мудрости много печали» и «кто умножает познания, умножает скорбь».
      – Не согласен! – сказал Турецкий.
      И эти его слова почему-то вызвали бурный всплеск веселья.
      Действительно, чего ж тут скорбеть – зла на земле стало чуть меньше…