Стоял прекрасный майский день. На небе ни облачка. Солнце светило ласково, но ненавязчиво. Москвичи, скинув наконец опостылевшие за холодные деньки куртки и свитера, прогуливались по Манежной площади в майках и легких рубашках.
      Стройная женщина средних лет с коротко стриженными каштановыми волосами и упрямо вздернутым носиком сидела на скамейке, скинув туфельки, и со скукой во взгляде рассматривала гуляющих.
      Было видно, что это занятие не приносит ей никакого удовольствия, а занимается она этим лишь затем, чтоб хоть как-нибудь убить время. Женщина мельком взглянула на часики и тихо вздохнула.
      Несмотря на скучающий вид, в ее блестящих глазах, под которыми легла легкая тень, какая обычно бывает после бессонной ночи, читалась тревога.
      На другой конец лавочки присел пожилой мужчина в потрепанном костюме, посмотрел на женщину, улыбнулся и подмигнул ей. Видимо, рассчитывал на ответную улыбку. Однако просчитался. Женщина лишь сердито нахмурилась и поближе пододвинула к себе небольшой портфель из коричневой кожи. Мужчина хмыкнул и отвернулся.
      Народу на площади было полно, в особенности молодежи. Однако попадались и вполне зрелые люди. Кто-то сидел на скамейке и потягивал пиво, кто-то лениво прогуливался, что-то насвистывая себе под нос и глазея на кремлевские стены.
      Ее всегда удивляло, откуда в разгар буднего дня берется столько бездельников? Складывалось впечатление, что в Москве люди не работают, а только и делают, что шляются по кафе, пьют пиво и совершают шопинги. Хотя чего удивляться, подумала она, Москва огромный город, и на восемь миллионов жителей всегда отыщется несколько сотен тысяч тех, для кого жизнь сплошной и бесконечный праздник. Как там у Хемингуэя? Париж — это праздник, который всегда с тобой? То же самое можно сказать и о Москве. А если добавить к этому десятки, а может быть, даже сотни тысяч приезжих…
      — Привет, — произнес у самого ее уха густой, хрипловатый баритон.
      Женщина вздрогнула и подняла лицо.
      Высокий парень с широченными плечами пожимал руку пожилому мужчине, не обращая на нее никакого внимания.
      Пожилой поднялся, и оба мужчины удалились.
      «Дорогая моя, у тебя паранойя, — сказала себе женщина. — Успокойся. Ты уже не маленькая. А то ведь так недолго и с ума сойти».
      Однако, несмотря на все доводы разума, волнение осталось. Сидеть просто так было невыносимо. Нужно было скорее чем-нибудь себя занять.
      Женщина сунула босые ноги в туфельки, взяла портфель и поднялась со скамейки. Подумала мгновение, не вернуться ли домой, но тут же обозвала себя трусливой дурой и, решительно тряхнув каштановыми прядями, направилась к подземному переходу.
      По сравнению с улицей в переходе было прохладно и мрачно. «Прямо как в склепе», — подумала женщина и усмехнулась. В отличие от площади, людей здесь было немного.
      Она огляделась по сторонам, и взгляд ее упал на газетный киоск. «А почему бы и нет?» — подумала женщина и двинулась к нему.
      Посмотрела на выставленные в витрине киоска газеты и журналы, сунула руку в карман, достала мелочь. Посчитала. Хватало на пару газет.
      — Вы берете? — обратился к ней невысокий худощавый паренек в круглых очочках, с реденькой бородкой и всклокоченными волосами. По виду типичный студент.
      — Разумеется, — недовольно проворчала женщина, окинув его таким взглядом, что паренек смущенно поежился.
      Он виновато улыбнулся и тут же отошел в сторону, уступая ей место у окошка.
      Женщина хмыкнула и, наклонившись к окошку, произнесла:
      — Будьте добры, «Версию» и…
      Договорить она не успела. У нее за спиной раздался легкий хлопок.
      Брызнувшая фонтаном кровь залила стекло киоска. Женщина покачнулась и медленно сползла на цементный пол.
      Стоящая рядом торговка с охапкой легких блузок в руках повернула голову и, увидев лежащую на полу женщину, энергично перекрестилась.
      — Эй! — окликнула она. — Эй, девушка!
      Проходящий мимо седой мужчина остановился.
      — Что это с ней? — спросил он у продавщицы блузок. — Обморок? Подошел чуть ближе. — Да нет, не похоже.
      Паренек в очочках страшно побледнел, попятился назад, чтобы не наступить в расплывающуюся по полу лужу крови, поднял глаза на седовласого и тихим, дрожащим голосом сказал:
      — В нее стреляли.
      — Кто стрелял? Когда? — не понял седовласый.
      — Я не знаю, — пролепетал парень. — Вы что, не видите? — Голос его сорвался на хриплый шепот: — У нее из головы… кровь.
      Скрипнула дверца. Молоденькая белокурая продавщица вышла из газетного киоска и в растерянности остановилась перед лежащим телом. Левая щека продавщицы была испачкана кровью. Она явно была в шоке. Еще несколько человек из прохожих остановились перед лежащей женщиной и, не зная, что предпринять, изумленно уставились на расплывающуюся по цементному полу вязкую багровую лужу.
      Парень в очочках присел рядом с женщиной на корточки. Робко заглянул ей в лицо и в ужасе отшатнулся. Затем повернулся к торговкам и произнес нервным, срывающимся голосом:
      — Позовите милицию! Она мертва!
      Какой-то подросток, вертевшийся рядом, бросился исполнять приказание.
      Он пулей пронесся по ступенькам, ведущим вверх. Выбежав на улицу, огляделся и со всех ног кинулся к зданию Государственной думы, где приметил двух милиционеров в голубых рубашках.
      Тем временем студент поднял с пола кожаный портфель женщины. Повернувшись ко все еще не пришедшей в себя публике спиной, он открыл портфель, лязгнув позолоченными замочками, что-то быстро оттуда достал и засунул во внутренний карман пиджака.
      Затем поднялся с корточек и, бросив через плечо: «Я за „скорой“», быстрыми шагами двинулся к выходу, в сторону Тверской улицы.
      Возле тела стал собираться народ.
      — Что такое? — спрашивали те, кто стоял позади. — Что дают?
      — Убили! — отвечали им.
      — Кого убили?
      — Да вот же, женщину. Не видите, что ли?
      Продавщица газетного киоска приложила ладони к забрызганному кровью лицу и зарыдала.
      Из толпы вывернулась какая-то тетка с красным, испитым лицом и крикнула:
      — Я видела! Я видела, кто убил! Крепкий такой. В пиджаке. Туда пошел. Туда! — Она махнула рукой в сторону выхода на улицу и добавила: — А пистолет в руке нес!
      Через несколько минут подоспела и милиция. К этому времени тело мертвой женщины было окружено плотным кольцом зевак. А жаждущий развлечений народ все прибывал.
      — Отойдите! — рявкнул на публику коренастый краснолицый сержант. Дайте пройти милиции!
      Не дожидаясь реакции на свой призыв, он усиленно и без всяких церемоний заработал локтями. На милиционера посыпалась ругань:
      — Куда прешь?
      — Совсем менты обнаглели!
      — Явились не запылились!
      Не обращая никакого внимания на эти реплики, милиционеры пробились наконец к телу. Краснолицый нагнулся. А его коллега — белобрысый молодой паренек — попробовал оттеснить публику назад.
      — Ну что? — спросил он сержанта, обернувшись к нему через плечо.
      — Аллес, — устало ответил тот. — Вызывай оперов.
      Белобрысый вынул из кармана рацию, а краснолицый повернулся к окружившим тело женщины людям и громко сказал:
      — Граждане! Кто из вас видел, что здесь произошло?
      Народ невнятно загудел. Милиционер поморщился, сдвинул фуражку на затылок, провел ладонью по вспотевшему лбу и сказал еще громче, чем прежде:
      — Свидетелей происшествия я попрошу остаться. К остальным, милиционер сделал строгое лицо, — убедительная просьба разойтись. Разойдитесь, граждане. Имейте совесть. Тут вам не цирк.

      — Здравствуйте! — Невысокий крепкий мужчина протянул капитану руку: Дежурный следователь Звягинцев.
      — Инспектор угро капитан Мурадов, — отрекомендовался капитан, пожимая следователю руку.
      У Звягинцева было усталое, желтоватое лицо. Он достал сигарету и закурил.
      — Что скажете, капитан?
      — Женщину убили, — ответил капитан Мурадов.
      Звягинцев нервно усмехнулся.
      — Сам вижу, что она не на корке арбузной поскользнулась.
      — Извините, — стушевался капитан. — Это я машинально. По свидетельству очевидцев, женщина покупала газеты. У нее за спиной прошел молодой мужчина и прямо на ходу выстрелил ей в шею.
      — И затем, я полагаю, растворился в толпе? — докончил за него Звягинцев.
      — Так точно.
      Следователь выпустил густое облако табачного дыма и, повернувшись к своим, коротко приказал:
      — Приступайте, ребята.
      Судмедэксперт, пожилой, грузноватый мужчина с аккуратно зачесанными назад седыми прядями, склонился над трупом. Поднял голову и сказал:
      — Перебита артерия. Шанса у нее не было.
      Звягинцев коротко кивнул и вновь повернулся к капитану:
      — Свидетелей много?
      — Трое, — ответил капитан Мурадов. — Вон они стоят. Хотел отвести их в отделение, но музыкант заартачился. Твердит про какой-то концерт.
      — Ладно. — Звягинцев помахал перед лицом рукой, отгоняя табачный дым, и, сурово сдвинув брови, рявкнул на худосочного юношу с фотоаппаратом.
      — Хватит топтаться на месте. Ты криминалист или хрен собачий? Работай!
      Юноша встрепенулся и защелкал фотоаппаратом, фиксируя общее положение трупа. Звягинцев подошел к телу и присел рядом с судмедэкспертом. Внимательно осмотрел тело и, потирая большим пальцем лоб, протянул: «Н-да…»
      Через пару минут его окликнул один из оперативников:
      — Сан Саныч, взгляните на это!
      Звягинцев выпрямился и посмотрел на предмет, который протягивал ему оперативник.
      — Парик, — констатировал он. — Где нашли?
      — В урне возле выхода к гостинице «Москва», — доложил оперативник.
      — Понятненько, — тихо произнес Звягинцев, почти не разжимая губ. Почесал рукой небритый подбородок и добавил: — Тащи сюда Славика со служебно-розыскной. Шанс, конечно, минимальный, но попробовать стоит.
      Оперативник умчался наверх и через несколько минут вернулся со смуглым, лохматым Славиком. На поводке впереди Славика бежала большая черная овчарка, такая же лохматая, как и ее хозяин.
      Собаке дали понюхать парик, и вскоре она рванула в сторону выхода к гостинице «Москва».
      — Пока все верно, — хмыкнул Звягинцев, глядя вслед удаляющейся собаке. — Ну поглядим, поглядим…
      Он отбросил окурок, достал из кармана пачку сигарет, вытряхнул одну, вставил ее в рот и, чиркнув зажигалкой, посмотрел на свидетелей в хищный прищур. Затем выпустил струю дыма, достал из кармана блокнот, ручку и быстрыми шагами направился к ним.
      Старушка была преисполнена собственной значимости.
      — В общем, так, — начала она, искоса поглядывая на усмехающегося музыканта. — Стою я, значит, вот здесь, продаю… — Тут она осеклась и бросила на краснолицего сержанта, который стоял тут же, быстрый взгляд. То есть стою я, значит, разговариваю с… — Она опять запнулась, ища глазами предполагаемого собеседника.
      — Короче, бабуля, — прервал ее поиски капитан Мурадов. — Что ты как первый раз замужем. Стоишь ты, значит, и торгуешь. Дальше.
      — Кто сказал, что я торгую? — встрепенулась старушка, возмущенно всплеснув руками.
      Милиционер вновь поморщился. Видимо, эта тема начала его доставать.
      — Неважно, — резко сказал Звягинцев, царапая ручкой по блокноту. Стоите вы — и дальше что?
      — А дальше так. Подходит эта дамочка к киоску… Я сразу на нее внимание обратила. У нее кофточка голубая, как у моей невестки. Только у моей невестки шовчик понизу двойной, а у этой…
      — Короче, бабуля, — простонал капитан. — Давайте ближе к делу.
      — А я и так ближе, — обиженно проворчала бабуля. — А вы на то и милиция, чтобы людей слушать, а не рты им затыкать. — Она повернулась к Звягинцеву и, беззубо улыбнувшись, спросила: — Правильно я говорю?
      — Абсолютно, — кивнул следователь. — Вы оказываете нам неоценимую помощь. Продолжайте.
      Бабуля с гордостью и вызовом посмотрела на ухмыляющегося музыканта и продолжила:
      — Ну подходит она, значит, к киоску. Нагибается к окошку… А тут мимо парень этот…
      — Какой парень? — быстро перебил Звягинцев.
      — Какой, какой… — Старушка задумалась. — Откуда ж я знаю — какой? Он ко мне спиной был. Проходит, значит, мимо — и вдруг достает из кармана пистолет. — Старушка сдвинула брови и, стрельнув на милиционера глазами, добавила: — С глушителем.
      Милиционер усмехнулся.
      — Откуда ж вы, бабуля, про глушитель знаете?
      Старушка обиженно фыркнула:
      — Чай, не дура. И кино смотрю. Опять же звука выстрела не было. Только хлопнуло, как будто выбивалкой по ковру.
      — Давайте по порядку, — прервал ее излияния Звягинцев. — Вы сказали достал он пистолет. Дальше.
      — Ну да, я и говорю: достал пистолет, качнул им в сторону девушки этой и быстро пошел своей дорогой.
      — Как он выглядел? — вновь встрял в разговор капитан Мурадов.
      Старушка уставилась на него как на идиота.
      — Откуда ж мне знать, милок, когда он со спины был. Помню только, что в пиджаке он был. В коричневом таком, из этой… как ее… мягкая такая…
      — Из замши? — спросил Звягинцев.
      — Точно, — обрадовалась старушка. — Из ее, из замши. А больше-то я ничего и не видела.
      — Ну а, — Звягинцев вновь почесал ладонью подбородок, — высокий он был или низкий?
      В ответ старушка лишь пожала плечами:
      — Да и не высокий, и не низкий. Так, обыкновенный. Вот примерно как вы. — Она скептически оглядела Звягинцева. — Ну или чуток повыше.
      Звягинцев вздохнул.
      — А телосложение? — спросил он безнадежным голосом.
      Старушка надолго задумалась и наконец уверенно выдала:
      — Обыкновенное.
      — Понятно, — кивнул следователь.
      Бомж не добавил к описанным событиям ничего нового, кроме того что парень этот был не в пиджаке, а в плаще, и вовсе не в коричневом, а сером, а росту был никак не меньше метр девяносто. И при этом прихрамывал то ли на левую, то ли на правую ногу.
      — Понятно, — опять кивнул Звягинцев, выслушав эту ахинею. На этот раз голос его звучал еще более пессимистично.
      Покончив с бомжем, он обратился к музыканту. Это был ироничный молодой мужчина в белой рубашке и черном кожаном жилете. Он уже упаковал саксофон в футляр и теперь стоял, зажав этот футляр между ног, как величайшую ценность, и засунув руки в карманы. Показания старушки и бомжа он выслушивал с кривой ухмылкой.
      — Бабулин портрет правдоподобней, — сказал музыкант. — Я как раз отдыхал после соло. Достал сигаретку, закурил. Стал глазеть по сторонам. Люблю посмотреть на людей в метро. Встречаются такие интересные типажи… Впрочем, неважно. Тут мимо меня проходит парень… В коричневом пиджаке, как и сказала бабушка. Роста скорей высокого, чем среднего… — Музыкант задумался. — Где-то около метра восьмидесяти с копейками. Стройный, поджарый, в темных очках. И вот еще деталь — длинные черные волосы.
      — Конский хвост? — спросил Звягинцев.
      — Нет, — покачал головой музыкант. — Наоборот, распущенные. Из-за этой шевелюры и из-за темных очков лица было совсем не разглядеть.
      — Понятненько, — сказал следователь. — Что было дальше?
      — Дальше? Шел он очень быстро. А как только поравнялся с киоском, тут же выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил. Прямо на ходу. И, не останавливаясь, зашагал дальше.
      Звягинцев прищурился:
      — Куда он пошел?
      Музыкант растерянно развел руками:
      — Вот этого я, извините, не заметил. Все мое внимание было обращено на упавшую женщину. Да и… — Музыкант усмехнулся. — Разве это так уж важно? Он мог пойти куда угодно. Может, он сидит сейчас в баре, под землей, и спокойно попивает кофе. Метрах в пятидесяти от нас.
      — Ну это вряд ли, — сухо заметил Звягинцев. — Еще что-нибудь необычное заметили?
      — Не знаю. — Мужчина пожал плечами. — Был еще один парень в очках. Свидетель. Похож на студентика. Но как-то уж очень быстро он ретировался.
      — Точно, — поддакнула бабуля. — Был очкарик. Он еще за милицией побежал.
      — Сержант, — подозвал к себе Звягинцев краснолицего милиционера. И когда тот подошел, спросил: — Кто вас позвал?
      — Да мальчонка какой-то. Шустрый такой, лет десяти — двенадцати.
      — Где он теперь?
      Сержант сдвинул на затылок фуражку и пожал крепкими плечами.
      — А шут его знает. Где-то потерялся. Может, тут где-нибудь бегает?
      Звягинцев повернулся к свидетелям и вопросительно посмотрел на музыканта.
      — Нет, — покачал головой музыкант. — Это не тот. Тому лет двадцать двадцать пять. Он в тот момент стоял у киоска. А когда женщина упала, наклонился над ней и… — Музыкант замер, как будто пораженный какой-то мыслью.
      — Что? — нетерпеливо спросил Звягинцев. — Что он сделал?
      — Точно не знаю. Но я видел, как он взял в руки ее портфель. Потом повернулся и крикнул, чтобы звали милицию.
      — Да, — опять вмешалась в разговор старушка. — Так и сказал: бегите, говорит, за милицией. Женщину, говорит, убили.
      Вернулся Славик с собакой. Оба тяжело дышали.
      — Ну? — спросил Звягинцев.
      — Потеряли метрах в тридцати от выхода, — доложился Славик, с трудом переводя дыхание. — Рэд довел до большой лужи с серными разводами — и каюк. Дальше ни в какую.
      Звягинцев посмотрел на пса тяжелым, полным осуждения взглядом. В ответ Рэд прижал уши и, опустив лохматую голову, уткнул взгляд в землю, словно почувствовал свою вину.
      — Ладно, — сказал псу Звягинцев. — Не казни себя.
      Он ласково потрепал Рэда по загривку.
      Подошедший сзади оперативник тронул следователя за плечо. Звягинцев вздрогнул. Быстро обернулся и процедил сквозь зубы:
      — Еще раз так сделаешь — пристрелю.
      — Простите, Сан Саныч, — весело откликнулся оперативник. — Вот ее документы, достали из портфеля. Я думал, вам интересно. Но если нет — я могу отнести их обратно.
      — Поговори мне еще, — с угрозой сказал Звягинцев. И проворчал, раскрывая паспорт: — Тоже мне остряк-самоучка… Так-так-так… Что тут у нас? Доли Гордина. Сорок четыре года. Родилась в Новгороде… А это? — Он взял из рук оперативника коричневую кожаную корочку с золотым тиснением. Журналистское удостоверение… И где же это мы работаем?.. Ага, радио «Свободная волна»… Интересно, интересно…
      — Сан Саныч, — прервал его размышления оперативник, — в сумочке не было кошелька. Вряд ли женщина могла отправиться гулять по центру Москвы, имея в кармане восемь рублей мелочью…
      — Соображаешь, — кивнул Звягинцев. — Стало быть, это…
      — Ограбление, — с готовностью предположил оперативник.
      Звягинцев смерил его уничтожающим взглядом, тихонько покачал головой и тихо произнес:
      — Не думаю. Слишком уж хитро сработано для простого ограбления. Скорей всего, нас хотят пустить по ложному следу. Хотя… — Он пожал плечами. Если в сумочке кроме кошелька был еще и конверт, туго набитый долларами, то почему бы и нет. Что у нас с пальчиками?
      — Коля работает. Есть на портфеле… Не знаю, правда, чьи…
      — Хорошо, — отрезал Звягинцев. — Приобщим к делу, а там видно будет. Он закурил новую сигарету и выпустил дым в сторону молодого оперативника. Иди помоги ребятам. Загляните в каждую урну в радиусе пятидесяти метров. Может, найдем еще что-нибудь интересное.
      — Ага, — кивнул оперативник. — Например, пару-тройку бутылочек. Сдадим — и заработаем себе на мороженое.
      — Не знаю, как остальные, а ты у меня точно заработаешь, — погрозил ему дымящейся сигаретой Звягинцев. — Хватит трепаться. Действуй.
      Оперативник демонстративно поморщился, тяжело вздохнул — дескать, такая уж наша сыскарская доля — и отправился выполнять приказание.
      А Звягинцев, смоля сигаретку, принялся заполнять протокол осмотра.
      Прошло несколько минут.
      — Так, граждане, — обратился к свидетелям Звягинцев. — Теперь подходим ко мне и сообщаем свои адреса и номера телефонов.
      — Что, опять? — всплеснула руками старушка.
      — А паспорта вернете? — блеснув белоснежными зубами, спросил музыкант.
      — Да, разумеется. — Звягинцев посмотрел на музыканта тяжелым взглядом. — Сейчас проедете с нами для составления фотопортрета.
      — Товарищ милиционер, я не могу, — заартачился музыкант. — У меня сегодня еще концерт.
      — Что за концерт?
      — Играю в парке.
      Звягинцев задрал рукав пиджака и взглянул на часы.
      — Во сколько? — спросил он музыканта металлическим голосом.
      — В пять, — ответил тот.
      — До пяти успеете.
      — Батюшки, — встрепенулась бабуля. — А как же моя сумка?
      Звягинцев поморщился:
      — Какая еще сумка?
      — Да с товаром! — воскликнула старушка, но тут же поправилась: — То есть… с вещами… разными.
      — Большая? — поинтересовался Звягинцев.
      — Да не то чтобы. Но…
      — Ладно. — Звягинцев милостиво махнул сигаретой. — Можете взять ее с собой.
      Старуха обрадованно метнулась за полосу ограждения и вернулась с огромным полосатым баулом — метра два на два.
      Звягинцев посмотрел на баул, и лицо его — и без того не пышущее здоровьем и жизнерадостностью — помрачнело еще больше. Однако делать было нечего: слово есть слово.
      — Ну, есть какое-нибудь мнение? — обратился Звягинцев к судмедэксперту.
      Тот кивнул головой:
      — Выстрел был произведен с близкого расстояния. Примерно метра два. Пуля попала пострадавшей в шею, перебив артерию… Контрольного выстрела не понадобилось. Поскольку пистолет был с глушителем, можно предположить, что работал профессионал.
      Звягинцев повернулся к молодому оперативнику:
      — Ориентировку по приметам дали?
      — Так точно, — доложил оперативник. — Правда, с такими приметами надежд мало.
      — Скоро будет фоторобот, — заметил Звягинцев. И усмехнулся: — Если предположить, что парик принадлежал киллеру, то у нас остаются только темные очки. Остальное не в счет. Со вторым парнем то же самое. Кудряшки, очки, бородка — все это могло быть простым маскарадом.
      — Ничего другого у нас пока нет, — вздохнул оперативник.
      Звягинцев пристально на него посмотрел, но ничего не сказал.

      Звягинцев сидел в кабинете шефа и смотрел в стол.
      — Ну, — обратился к нему шеф. — Что скажете, Сан Саныч?
      Следователь пожал плечами:
      — Информации мало. Боюсь, что это очередной «глухарь».
      Шеф усмехнулся:
      — А не рановато ли лапки кверху подымать?
      — Обижаете, Семен Сергеич. Я ведь пока и не подымаю. Просто трезво оцениваю ситуацию.
      Шеф помолчал. Побарабанил пальцами по столу и спросил:
      — Что с отпечатками?
      — Пальчики проверили. Кроме тех, что принадлежат убитой, нашли всего два смазанных отпечатка. В дактилокартах ничего похожего нет.
      Семен Сергеевич вновь побарабанил пальцами по столу. Звягинцев откинулся на спинку кресла, закинул нога на ногу, положил ладонь на коленку и принялся с усиленным вниманием рассматривать свои пальцы.
      — А что с париком? — спросил шеф.
      — Я же уже докладывал. Эксперты нашли несколько волосков.
      — Ну вот видишь. Это уже хорошо. В наше время волосок — стопроцентная улика.
      — Да, неплохо, — вежливо поправил начальника Звягинцев. Криминалистическая наука, конечно, не стоит на месте. И волосок, конечно, улика. Но для начала не мешало бы поймать того, на чьей голове эти волоски красовались. — Звягинцев вздохнул. — А с этим пока туго.
      — Ладно. Ты только не раскисай раньше времени. Что-то рожа у тебя, Сан Саныч, больно желтая. Не высыпаешься?
      — Да где уж там, — махнул рукой следователь. — Выспишься тут.
      — И куришь много, — констатировал Семен Сергеевич, продолжая разглядывать Звягинцева в упор. — Ты давай с этим завязывай, парень, пока не поздно. У меня и так хороших сыскарей не хватает…
      — А я вроде умирать пока не собираюсь, — осклабился Звягинцев. — И увольняться тоже. По крайней мере, по собственному желанию.
      — Ну-ну. — Семен Сергеевич усмехнулся. — Ты же знаешь, Звягинцев, твое желание для меня закон. Так что будешь работать, пока ноги держат и котелок варит. Кстати насчет ног, что там у нас со связями погибшей? Выяснили что-нибудь интересное?
      Звягинцев взял со стола папку, которую сам же и принес, раскрыл ее и положил себе на коленки.
      — Доли Гордина была сотрудницей радиостанции «Свободная волна». Слыхали про такую?
      — Еще бы, — кивнул Семен Сергеевич. — Еще с советских времен. Американская?
      — Ага. Только у них и русская служба есть. И свое бюро в Москве. В нем-то наша овечка Долли и работала.
      Семен Сергеевич поморщился:
      — Не будь циником, Звягинцев. При чем здесь овечка?
      — Да это я так, шеф, к слову. Ладно, идем дальше. Руководителем московского бюро радио «Свободная волна» является небезызвестный вам Зелек Александрович Шустов.
      — Постой, постой… Это не тот ли, который ведет на телевидении передачу… Как, бишь, она называется…
      — «Участник событий», — подсказал Звягинцев.
      — Точно. Только на кой черт ему сдалась эта передача, если он и так имеет неплохие дивиденды со своего радио?
      — Ну, во-первых, радиостанция принадлежит не ему, — деликатно заметил Звягинцев. — А во-вторых — амбиции. К тому же… Вот представьте, захочет наш Зелек Шустов баллотироваться в депутаты или там еще куда. Для того чтобы победить на выборах, кандидату желательно иметь узнаваемую физиономию. Вот он ее и раскручивает по ящику.
      — Да, — вздохнул шеф. — Голубой экран — штука сильная.
      — И не говорите, Семен Сергеич. Посильнее «Фауста» Гете, как заметил Иосиф Виссарионович!
      Шеф нахмурился:
      — Хватит сыпать цитатами. Давай дальше.
      — Руководит русской службой некий Юлий Семенович Леонидов, — доложил Звягинцев. — Личность тоже небезызвестная.
      Начальник в ответ лишь кивнул.
      — Дальше — больше, — продолжил Звягинцев. — Директором «Свободной волны» является американский гражданин Стивен Кросс. А наша Доли Гордина приходится ему — не падайте со стула — женой.
      Звягинцев сделал паузу, чтобы насладиться произведенным эффектом. Но на начальника сие важнейшее сообщение никакого видимого эффекта не произвело.
      — Ничего удивительного, — пожал он плечами. — Мало ли кто и куда пристраивает свою жену.
      — Вы вот, однако, на мое место свою жену не посадите, — огрызнулся Звягинцев.
      — Ну у тебя и самомнение, — усмехнулся в ответ Семен Сергеевич. Сдалось ей твое место как собаке пятая нога.
      Звягинцев насупился.
      — Ладно, Сан Саныч, не горюй. Какие твои годы. Может, еще и до моего креслица доберешься.
      — Это уж как пить дать, — согласился следователь.
      — Ладно. Хватит подколок. Какое отношение имеют перечисленные тобой лица к убийству Гординой?
      Звягинцев тяжело вздохнул.
      — Похоже, никакого. А если и имеют, то нам об этом ничего не известно. Мотивов мы никаких не раскопали.
      — Ты был в московском бюро этой самой «Свободной волны»?
      — Так точно. Встретился и с Шустовым, и с сослуживцами. С Леонидовым вот только не удалось. Он сейчас в командировке.
      — Ну и чего говорят?
      — Ничего особенного. Не участвовала, не привлекалась. С коллегами отношений не портила, хотя язычок у бабы, говорят, был острый. Многим от нее доставалось. Бывало, что и скандалила и на три буквы публично посылала.
      — Вот, — расплылся в улыбке начальник. — А говоришь — нет мотива.
      Звягинцев криво усмехнулся и махнул рукой:
      — Да ладно вам, Семен Сергеевич. Мало ли кто кому чего скажет в запальчивости. Это еще не повод для того, чтобы нанимать киллера.
      — Вообще-то обычно за это не убивают, — согласился шеф. — Если только не пьяная разборка. Но мир сложен, Сан Саныч… Мир сложен…
      Семен Сергеевич достал из кармана платок и вытер пот со лба. Спрятал платок обратно в карман, протянул руку и нажал на кнопку вентилятора, стоящего на столе. Лопасти с тихим гулом завертелись, и лицо Семена Сергеевича прояснилось.
      — Что с ее работой? — спросил он Звягинцева, с удовольствием подставляя потное лицо под поток прохладного воздуха. — Может, какое-нибудь журналистское расследование?
      Звягинцев с завистью посмотрел на вентилятор и пожал плечами.
      — Да нет. Она редко занималась журналистикой. В основном менеджерская работа. Разные там связи с VIP-персонами, переговоры и тому подобное.
      — Финансы?
      — Нет. К финансам она никакого отношения не имела. Я же говорю — чисто менеджерская работа.
      С лица Семена Сергеевича сошла краснота. Но и улыбка куда-то улетучилась. Он нахмурил косматые брови и строго спросил:
      — Есть какие-нибудь версии?
      — Пока нет, — вздохнул Звягинцев. И тут же добавил: — Работаем, шеф, работаем…
      — Плохо работаете, — небрежно обронил Семен Сергеевич. — Боюсь, что одним «глухарем» в нашем курятнике станет больше. Ладно, иди работай.
      Следователь поднялся с кресла, козырнул и быстрыми шагами вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      Оставшись один, Семен Сергеевич достал из ящика стола флакончик с валидолом, вытряхнул одну таблетку и положил ее под язык. Повернулся к окну, посмотрел на проплывающие по небу облака и грустно сказал: «Скоро лето».

      — Тихо, Гиточка, кажется, я дозвонилась.
      Высокая, худощавая и прямая, как палка, Фира Гордина поплотнее прижала к уху телефонную трубку и, посмотрев на сестру, поднесла к губам сухой, тощий палец.
      — Сделай громкую связь, Фира, — попросила Гита Гордина, сложив руки замочком в немой мольбе.
      В отличие от рыжеволосой и поджарой Фиры, Гита была полнокровной и румяной, а ее черные волосы отливали синевой. Над пухлой верхней губой Гиты пробивались маленькие усики. Походка ее была грузной, а взгляд тусклым, что в общем-то неудивительно для женщины, которой недавно перевалило за полтинник.
      — Алло, здравствуйте! Это межрегиональная прокуратура центрального округа Москвы?.. Могу я поговорить с Семеном Сергеевичем Вороновым? Что значит — кто? Клиентка… Ну если вы так настаиваете — Фира Гордина… Да, так и передайте… Ага… Ага… Жду…
      — Фирочка, громкую связь! — напомнила Гита.