И коли это так, то имелся прямой резон лично встретиться с Федоскиным, услышать из первых уст то, о чем рассказал Костя.
      Турецкий вообще старался как можно меньше думать о высокой политике и о политиках с верхних этажей власти. Он постоянно делал свою работу. Но именно эта работа, совершенно конкретные расследования, и сталкивали его с большой политикой, будь она трижды неладна! А точнее, с теми, кто делал эту политику.
      Вот и в деле с исчезнувшими драгоценностями завязаны люди выше некуда! Председатель Гохрана, министр финансов, всяческие высшие советники, наконец, не исключено, что и сам президент. Разумеется, последний не брал и не воровал. Но народного-то достояния нет! Так с кого спрос в первую голову? А с хозяина и спрос, с президента…
      Настораживало еще то обстоятельство, что туговато обстояло дело и с виновниками аферы. Тот же Комар, к примеру, до сих пор на свободе, за кордоном — как это? — в ресторанных джунглях Дикого Запада? А ведь уже давно должен был бы припухать в крытке. На персональной шконке в том же Лефортове. Но почему не сидит? Может быть, тягомотина с поиском и задержанием бывшего бухгалтера кому-то выгодна? А кому? Если тянуть без конца, бухгалтер может однажды просто исчезнуть с лица земли. Или так задумано с самого начала? Старая ведь истина: нет человека, — нет и дела. С трупа-то много не спросишь…
      Турецкий припарковался на Арбате, в Оболенском переулке, во дворе старинного дома, после капитального ремонта ставшего, судя по всему, элитным. Поднялся лифтом на седьмой этаж и нажал кнопку звонка.
      Дверь немедленно открыл хозяин. Возможно, он увидел из окна «семерку» Турецкого. Обменялись рукопожатиями.
      — Тишина, — с улыбкой констатировал Турецкий.
      — А мои все на даче. Я вообще-то по мелким делам приехал. А Константин Дмитриевич, как угадал, вмиг высвистал!
      — Это он умеет! — поощрительно заметил Турецкий.
      В кабинете, на журнальном столике возле дивана, было уже накрыто — для беседы накоротке.
      — «Арарат»! — с уважением заметил Турецкий, разглядывая бутылку.
      — Без туфты, — подтвердил Кротов. — Я не изменяю своему вкусу.
      Они выпили по рюмке, стали закусывать золотистыми шпротами с лимоном. Наконец Кротов откинулся на спинку дивана и закурил. Александр понял, что этикет соблюден, можно и о деле поговорить. И он кратко изложил свою нужду, а затем, в свою очередь, уставился на собеседника.
      Кротов кивнул. Затянулся глубоко, вжал сигарету в пепельницу и заговорил:
      — Давай сперва по поводу убийства Левона. Я так считаю, что они оба и Левон, и Жорж — приговорены. И приговорены к ритуальному мусульманскому убийству. Что уже с одним произошло.
      — Кем приговорены, если не великий секрет?
      — Кое-какой информацией я владею. А кто конкретно — это вопрос времени, надо им просто всерьез заняться. Вероятно, кто-то из арабских шейхов.
      — Значит, братишки, как я могу представить себе, всучили-таки фальшивую диадему шейху?
      — Ты же своими глазами ее видел! — усмехнулся Кротов. — Нет, всучили они ее не шейху. Тот вряд ли допустил бы лицезреть свою особу каким-то там торговцам драгоценностями. Я думаю, облапошили управляющего, кого-то из приближенных шейха. Такая картина вероятнее.
      — Я, конечно, не видел оригинала, но та, что побывала в моих руках, меня поразила. Тончайшая работа!
      — А что ты хочешь, Жорж Аракелян — мастер высшего класса.
      — Как полагаешь, сколько времени ему потребовалось, чтобы сработать эту вещь?
      — В любом случае не меньше года. При том условии, что подлинник будет все время находиться перед глазами… Но времени этого у него не было. Однако подделка имеет место быть? И где она обнаружена? Прямо на трупе господина Аракеляна. Это тебе известно?
      — Я еще не встречался с Грязновым. После разговора с Костей позвонил ему, а его не было.
      — А-а, ну понятно. Работает Грязнов, — улыбнулся Кротов. — А я только появился с дачи… да, впрочем, ладно, разговаривал я уже с ним. И Денис в курсе. Вячеслав Иванович с ним созванивался. Чего-то хотел проверить по нашим каналам. Так я понял.
      — А что, частный сыск — большое подспорье генералу!.. Но вернемся к нашим баранам… Итак, если Жорж Аракелян, как ты утверждаешь, просто физически не успел бы сработать копию драгоценной вещицы, возникает вопрос: откуда она вообще могла появиться?
      — Помнится, — сказал Кротов, закуривая новую сигарету и подавая огонек Турецкому, тоже решившему подымить, — лет пять-шесть назад в печати появились сообщения о том, что в Эрмитаже хранятся не подлинники, а копии, кстати, здорово выполненные, тех картин, что еще в тридцатых годах, практически почти за бесценок, были скуплены небезызвестным Армандом Хаммером. Не слышал?
      — Да, сообщения появились, но быстренько и пропали, — согласился Турецкий. — У тебя есть на этот счет…
      — Нашлись умные головы, — улыбнулся Кротов, — и прекратили измышления. Более того, в зарубежной печати немедленно кинулись опровергать сию провокационную информацию. Утверждали, что за всю историю расставание Эрмитажа со своими подлинниками носило единичный характер, что хорошо всем известно. Впрочем, время покажет, кто тут прав. Но я уверен, что Иосиф Виссарионович был хотя и злодей, но далеко не дурак.
      — Ты на что это намекаешь, Алексей Петрович? — улыбнулся Турецкий.
      — Совсем не на то, о чем ты сейчас подумал, — парировал тот. — В залог, скорее всего, была отдана подлинная диадема. Как и все остальные драгоценности. Хотя бы потому, что в России сегодня нет человека, подобного Сталину.
      Турецкому были известны убеждения Кротова, хотя бы та их часть, которая касалась «жесткой руки», и он не стал спорить и обсуждать чужую точку зрения. Его интересовало сейчас совсем другое.
      — Но ведь я своими глазами видел, в руках держал подделку! Да и эксперты не могли ошибиться.
      — А они и не ошиблись, — ответил Кротов. — Ну догадался наконец?
      — То есть что же? Выходит, что в Гохране или другом подобном месте рядом с настоящими драгоценностями, с подлинниками, не имеющими цены, припухают и подделки?
      — Верно. Но практикуется это не только у нас.
      — Тогда где же находится оригинальная диадема графа Демидова?
      — Если навскидку? Ну, к примеру, у Жоржа Аракеляна. У бывшего бухгалтера Комара. В сейфе американского миллиардера. Наконец, в кармане одного известного тебе российского олигарха, бывшего толкового офицера из Афгана.
      — Даже так?! Ты полагаешь, в столице-матушке?
      — А почему бы и нет?
      — В кармане господина Боярова? Я ведь правильно тебя понял?
      — Не исключаю, тем более что его жена, Елена Юрьевна, прямой потомок тех самых графов Демидовых.
      — А вот этого не знал…
      — Так ее девичья фамилия Демидова. Она член Московского дворянского собрания.
      — Они, кажется, проживают где-то поблизости от тебя? Тоже на Арбате?
      — На Пречистенке, если быть точным. Небольшой симпатичный особняк этот когда-то принадлежал предкам Елены Юрьевны. Купили коммунальную развалюху, которая, как говорится, даже не охранялась государством, и сделали конфетку. И теперь можно вешать любую табличку, хоть золотую, — улыбаясь, рассказывал Кротов. — Пока расселял жильцов да возводил заново стены, многие Боярову советовали отказаться от этой затеи. Проще, конечно, соединить, к примеру, четыре квартиры в одну и заполучить себе целый этаж, этак по-американски. Но видимо, демидовская жилка Елены Юрьевны подвигла Николая Андреевича на строительный подвиг. Поинтересуйся как-нибудь, в самом деле замечательный особнячок.
      — Действительно, любопытно.
      — И главное — есть над чем поразмышлять.
      — Послушай, может, не так уж глупа мысль, что господин Бояров, обивая, как ты говоришь, пороги американских финансистов, как раз и старался ради той самой демидовской диадемы?
      — Отчего же глупа? — уклончиво заметил Кротов.
      Турецкий выложил на стол фотографию. Алексей Петрович мельком глянул:
      — Комар это. Валерий Михайлович.
      — Ты его знаешь?
      — Встречался в Штатах.
      Турецкому было известно, что Кротов провел несколько месяцев в Нью-Йорке в связи с делом об отмывании российских денег в американских банках, но, зная скрытность товарища, предпочитал не задавать прямых вопросов, а делать как бы намеки. Кротов сам отвечал, когда считал нужным, либо отделывался шуткой. Вот и сейчас, чувствуя, что не настроен Алексей продолжать, Турецкий плеснул себе в рюмку коньяка и жестом предложил Кротову последовать его примеру.
      — Понимаю, — хмыкнул Кротов. — Но сейчас можешь не стесняться. Задавай вопросы.
      — Что-то изменилось? — поднял брови Турецкий.
      — В некотором роде… Я подумал, что можно попытаться вернуть все-таки национальное достояние России.
      — А не получится так: что с возу упало, то пропало?
      — Тут особый случай. Драгоценности, как тебе известно, не едят. Их можно либо уничтожить, скажем, переплавить, или спрятать подальше. Первое не годится, поскольку все предметы имеют не только материальную, денежную, но и еще большую художественную ценность. Да и не уничтожения ради их, видимо, приобретали. А значит, их можно найти.
      — Но ведь наши драгоценности представляют собой прежде всего залоговую ценность. Это значит, что они могут просто находиться в сейфе какого-то банка, откуда ты их никакими силами не выцарапаешь!
      — Не думаю, — возразил Кротов. — По моим соображениям, большая часть может находиться в частных руках.
      — Это сведения от председателя Гохрана? — Сарказм был, конечно, в данном случае неуместен, но Турецкий ничего не мог с собой поделать. — Или от министра финансов?
      Кротов с улыбкой посмотрел на Турецкого и без всякого выражения произнес:
      — В отличие от тебя, я не вхож в столь высокие сферы. Турецкому, честно говоря, уже стала надоедать эта игра в прятки, хождения вокруг да около.
      — Я тебе вот что хочу сказать, Алексей Петрович. Я не буду из тебя ничего вытягивать, надеясь, что ты по старой дружбе сам расскажешь то, о чем посчитаешь нужным сказать. Ибо ради возвращения домой нашего национального достояния я и приехал к тебе.
      — Чудак-человек! Я ж и не собираюсь ничего скрывать. Извини, если у тебя создалось такое впечатление. Здесь меня совсем иное заботит…
      — Что же?
      — Будут огромные трудности. Почти непреодолимые.
      — Да уж не без того… — снисходительно заметил Турецкий.
      — Но они возникнут совсем не с той стороны, с которой ты думаешь.
      — Да? — сделал удивленное лицо Турецкий.
      — Мешать станут не всякие там Жоржики или Комары. Даже наши мафиози, на худой конец. Сопротивляться будут деятели из президентской администрации. Если не сам.
      — Ну уж! — развел руками Турецкий. — При всем моем, мягко говоря, не самом позитивном отношении к этой личности я все-таки думаю, что в таком грязном деле… Это при его-то характере!
      — Характер тут ни при чем, — задумчиво заметил Кротов. — Скажут — и послушается…
      — Если ты имеешь в виду это?.. Впрочем, на то она и семья.
      — Хотя, — усмехнулся Кротов, — я готов согласиться с тобой: вопрос не бесспорен. Его могли и просто обвести вокруг пальца, показав радужные перспективы и ни слова не сказав о конечной цели.
      — А чего ты мафию помянул? Она какое отношение имеет?
      — Да я просто уверен, что хорошо всем нам известный Отец не мог бы пропустить мимо своего рта хотя бы куска столь жирного пирога.
      — Это означает, что какая-то часть залога вполне может оказаться в кармане господина Коновалова, крестного отца?
      — Во всяком случае, не исключаю. Его, кстати, тоже могли надуть в этом деле.
      — Комар? Братья Аракеляны?
      — Думаю, второе теплее. По моим сведениям, Жорж и покойный Левон в короткое время стали в Штатах миллионерами. У Жоржа собственный особняк, яхта, личный самолет. И до последнего времени ни у одного, ни у другого братца, кажется, не было никаких сложностей с налоговой полицией.
      — Может, фирма «Голден» была под «крышей» господина Коновалова?
      — А вот это бесспорно.
      — В таком разе не могли ли люди твоего Отца и убрать Левона? За какие-то нам пока неизвестные провинности?
      — Во-первых, он не мой, а, мягко выражаясь, общероссийский, как любая достопримечательность нашего смутного времени. А во-вторых, люди Отца не приговаривали Левона. Не будем торопиться, может быть, что-то сумеет раскопать Вячеслав Иванович.
      — Алексей Петрович, а ведь ты был в Штатах именно тогда, когда замочили исполнительного директора «Голден» господина Дондероу?
      — Ну.
      — Много было шуму?
      — По их меркам маловато.
      — Странно…
      — Мне тоже так кажется. Вернее, показалось. Потому что я, помню, и особого внимания на этот факт не обратил. Не знал, кстати, и о том, что фирму основали братья Аракеляны. Это меня потом Саймон Нэт просветил. Самую малость.
      — ФБР?
      — Руководит нью-йоркским отделением. Но по призванию — сыщик. Причем классный. К данному делу он отношения не имел, как мне поначалу показалось. А когда я его спросил, он просто ушел от ответа. Ну мало ли, неинтересно человеку, не знает, а я не стал настаивать.
      — Но как, если не секрет, ты вообще узнал об этих драгоценностях? добрался наконец до главного Турецкий.
      — В высокие сферы я не вхож, это тебе уже известно. Но с референтом президентского советника по экономике господином Маркиным Игорем Леонидовичем много лет поддерживаю дружеские отношения. На каких, спросишь, основаниях? Да просто потому, что мы с ним выросли в одном дворе.
      — Маркин… Игорь Леонидович? Нет, не слыхал, — сказал Турецкий.
      — Немудрено. Референт, мелкая кремлевская сошка…
      — Однако в наше время, насколько мне известно, Алексей Петрович, именно сошки и решают самые крупные дела. А потом, референт советника самого президента не такая уж и мелкая сошка. И если он человек с умом… Турецкий выразительно посмотрел на Кротова.
      — Игорь — человек неглупый. Даже очень… Разве глупый человек ездил бы сегодня на представительском «мерседесе»? Имел бы в центре пятикомнатную квартиру? Особняк на Истре?
      — Да, на подобные приобретения нужны хорошие мозги, — согласился Турецкий. — Особенно если иметь в виду его зарплату.
      — А знаешь, сколько он получает?
      — Чиновники его уровня получают не больше четырех-пяти сотен баксов.
      — Примерно. Вот и думай, на какие шиши сделаны приобретения?
      — Женат?
      — Был. Но с этим делом у него порядок, женщин хватает, может и поделиться.
      — Хорошо устроился!
      — Неплохо, — тактично поправил Кротов. — Но я подозреваю, и не без оснований, что именно с подачи Маркина и получил теплое местечко советника председателя Гохрана Валера Комар.
      — Интересный альянс! — воскликнул Турецкий. — А что же их свело? Какой-то бухгалтер и кремлевский служащий!
      — Однажды оба они оказались в служебной командировке в далеком сибирском городе Алдане…
      — И Маркин тебе об этом поведал? — недоверчиво усмехнулся Турецкий.
      — А почему бы и нет? Говорю же, мы в одном дворе выросли. И никогда врагами не были.
      — Вероятно, именно в это время Валерий Комар занимал должность главбуха на заводе «Кристалл»? — задумчиво сказал Турецкий, и Кротов заулыбался.
      — Ну вот видишь, оказывается, и сам все уже знаешь!
      — А после этой встречи в командировке наш главбух неожиданно сел на стул советника председателя Гохрана? — продолжал угадывать Турецкий.
      — Не сразу, не сразу, — охладил его Кротов. — Но мыслишь, Александр Борисович, в абсолютно верном направлении. Действительно, сел, но спустя полгода.
      — И за эти полгода из заводской кассы исчезли сто двадцать миллионов рублей! — уже твердо заявил Турецкий.
      — Ну почему же так сразу и исчезли? Нет, они были переведены на счет одного коммерческого банка.
      — Была такая нужда?
      — Ага. Речь шла о создании международной фирмы по торговле изделиями из драгметаллов.
      — А директором той фирмы был назначен Валерий Михайлович?
      — Он, — подтвердил Кротов. — Комар.
      — Стоп! — сказал Турецкий. — Попробую домыслить дальше. Фирма уже не существует. Коммерческий банк сгорел.
      — Но фирма была. Я даже имел честь присутствовать на открытии. Но, к сожалению, здание на Сретенке, в котором она располагалась, пошло на снос… А вот коммерческий банк действительно сгорел. Хотя и не сразу.
      — А знаешь, Алексей Петрович, что я тебе скажу? Твой детский приятель и в самом деле не дурак.
      — А я про что? — весело согласился Кротов. — Между прочим, кое-кто считает его одним из наиболее толковых наших экономистов.
      — И кто же?
      — Ну, к примеру, доктор экономических наук Эдуард Эдуардович Штиль.
      — Фамилия мне ничего не говорит, — подумав, ответил Турецкий.
      — А он между тем очень большой человек. Мозг, теоретик движения! Ну как тот старый анархист Аршинов у Махно, так и он у Отца — Коновалова. Хочешь познакомиться?
      — Возражений-то нет, но лучше бы все-таки с твоим товарищем детства.
      — С этим проще. Познакомишься в собственном кабинете. Когда будешь его допрашивать.
      — Чего-то ты не договариваешь, Алексей Петрович… — помедлив, заметил Турецкий. — Или мне кажется? Нет?
      — Я говорю лишь о том, в чем твердо уверен. А домыслы, тебе известно, не по моей части.
      — Меркулов мне сказал, что Комар знал Боярова еще по Афганистану. Это так?
      — Больше того, гордился этим знакомством.
      — А он был вхож в дом Бояровых?
      — Не думаю. По-моему, Елена Юрьевна на дух не переносила Комара.
      — Но ведь Бояров, так или иначе, оказался замешанным в историю с пропавшими драгоценностями. Не Комар ли тут летал рядом?
      — Все может быть, — неохотно ответил Кротов, пожав плечами. — Валера вообще-то парень компанейский. Без мыла в задницу залезет. А Николай Андреевич, по старой армейской привычке, и выпить, и закусить мастер. По пьяни всякое могло случиться. Но ты сам подумай: чем мог рисковать Бояров? Ну попросил его советник председателя Гохрана посодействовать, это преступление? Напротив, доброе дело для государства. Никакого криминала не вижу. Вот так, дорогой ты мой Александр Борисович!
      Турецкому показалось, что Кротов устало вздохнул, сдерживая зевок, и как бы мельком глянул на часы.
      — Спешишь? Я задерживаю? — спросил он.
      — Ждут, — кратко ответил Алексей Петрович.
      — Ну так на чем порешим?
      — А разве мы уже не порешили? — улыбнулся Кротов. — Я в отпуске. Думаю, Константин Дмитриевич сумеет уладить все свои вопросы с Денисом Андреевичем, моим непосредственным шефом. А может, он захочет вообще привлечь тебе в помощь нашу «Глорию». Пути начальства неисповедимы. А у нас как раз нынче мертвый сезон. Вот давай и предоставим им двоим возможность решать. Мое отношение к проблеме я тебе изложил, готов соответствовать.
      — Приятно с тобой работать, Алексей Петрович, — улыбнулся, прощаясь, Турецкий.
      — Взаимно!..
      Когда начальнику МУРа генерал-майору милиции Вячеславу Ивановичу Грязнову сообщили об убийстве в отеле «Метрополь» американского гражданина Уолтера Макклина, он недовольно пробурчал:
      — МУР-то здесь при чем? Американец? Вот и пусть бегают чекисты.
      И с чувством полнейшего собственного достоинства положил трубку.
      Но короткое время спустя снова позвонили:
      — Товарищ генерал, майор Самохин докладывает!
      — Слушаю, Николай.
      — Убитый-то, оказывается, никакой не Уолтер и не Макклин. Наш это человек — Левон Аракелян. Не вспоминаете?
      — А ты не ошибся?
      — Товарищ генерал, мы же вместе его брали! Помню я его наколочки.
      — Но у него же брат-близнец имеется. Жорж его зовут.
      — Так точно! Только у Жоржа на ногах все пальцы в целости, а у нашего трупа не хватает мизинца на левой ноге.
      — Тогда жди, Николай, выезжаю.
      — Товарищ генерал, на всякий случай, для страховки, захватите с собой «пальчики» Левона. И еще деталь. На груди покойника шкатулочка лежит.
      — Открыл?
      — Не утерпел, уж больно затейлива!
      — Ну и что в коробочке этой? В шкатулке-то?
      — Сказка! Ни словами сказать, ни пером описать!
      — Короче, сказочник!
      — Золотая диадема, товарищ генерал, — понизив голос, сообщил Самохин. — С камушками…
      — Звонишь из номера?
      — Так точно.
      — Один там?
      — Трое. Но это мои ребята.
      — Ладно, не сильно разоряйся. Никого не пускать и ничего пока больше не трогайте. Еду.
      — Четвертый этаж, Вячеслав Иванович, номер четыреста шестнадцатый…
      По пути в «Метрополь» Грязнов с удовлетворением подумал, что он сумел вовремя принять решение и заменить во всех злачных отелях молодых и самоуверенных сотрудников на более опытных, видавших виды оперов. Словно предчувствовал, как избежать естественных проколов. Молодежь пока еще дойдет до понимания, а профессионалы типа Самохина того же не подведут. Вот так оно и получилось.
      Братьев Аракелянов Грязнов сажал дважды. Впервые брал их в Армянском переулке, в квартире известного коллекционера картин и древних икон, а ко всему прочему картежника-любителя, которого братишки обыграли вчистую. Когда оказалось, что коллекционер не может расплатиться, партнеры по карточной игре, угрожая ножом, заставили хозяина отдать им все свои раритеты, в десятки раз превышающие проигранное им.
      Сели тогда братишки, но ненадолго. А выйдя на волю, вскоре снова попались. На этот раз на подделке ордена Андрея Первозванного. Но что удивительно, даже хозяин ордена не смог сразу определить фальшивку. Около года продолжал любоваться талантливой копией. Раскусили подделку эксперты, когда хозяин, чуя приближение кончины, собрался подарить свою коллекцию государству, Историческому музею завещать. Дело это по всем признакам было глухое, но тут сыграл свою роль Алексей Петрович Кротов. Он и вывел следствие на Жоржа Аракеляна. И снова братья отправились на нары.
      К Левону Грязнов относился безо всякого уважения. Мошенник — он и есть мошенник, пусть даже и высокого класса. А вот к Жоржу испытывал невольное уважение. После первой ходки Грязнов даже познакомил его с кремлевскими ювелирами, пытаясь наставить на путь истинный. Но потом узнал, что Жорж, увидев их работы, лишь усмехнулся и молча двинулся к двери.
      Вторично братья вышли на свободу по амнистии, и следы их быстро затерялись в смутных годах приватизации и стремительного рывка к капитализму. Грязнов знал только, что братья быстро разбогатели, рванули за рубеж и растворились в кварталах Брайтон-Бич в Нью-Йорке. И вот спустя почти десяток лет один из братьев всплыл таким странным образом. Да еще под чужой фамилией. Но, к сожалению, с ним уже не поговоришь, как когда-то, за честную жизнь…
      Дверь номера открыл Николай Самохин.
      Тело Левона лежало на столе в луже загустевшей крови. Голова была просто приставлена к туловищу. Шкатулка тонкой и изящной работы по-прежнему находилась на груди покойного.
      Грязнов взглянул в мертвое лицо, которое было совершенно чистым, без кровинки.
      — Ты чего, мыл, что ли, его? — нахмурился Грязнов.
      — Никак нет! — отозвался Самохин. — Так было. Аккуратно работали. Профессионально. И, похоже, не спешили.
      — Почему в пижаме?
      — Так еще ночью порешили.
      — Понятно. Полагаю, и ты, Николай, тут времени не терял, — сказал начальник МУРа, садясь у окна и закуривая. — Рассказывай.
      — В десять тридцать утра дежурной по этажу позвонил водитель «ауди», которую арендовал в Москве Левон Аракелян…
      — Ну для дежурной-то он все-таки был мистером Макклином, — поправил оперативника Грязнов.
      — Виноват. Позвонил и сказал, что ожидает мистера Макклина, заказавшего машину на десять тридцать. Шурочка попросила его не беспокоиться и обождать…
      — Шурочка, надо понимать, дежурная? — прищурился Грязнов.
      — А что, плохое имя?
      — Я так не думаю. Слушай, а это не та симпатяга, что была с тобой на концерте в нашем клубе?
      — Та самая, — слегка смутился Самохин.
      — Я ж говорю, симпатичная девушка. Ну дальше?
      — Минут через пятнадцать водитель перезвонил и сказал, что вообще-то мистер Макклин — мужик пунктуальный и такого, чтоб он опоздал хоть на минуту, еще не было. Шурочка, естественно, пошла в номер… Дверь была не заперта. Не закрыта на защелку… Вот и все. Чего еще рассказывать? Поглядела, схватилась за голову — и ко мне.
      — К кому ж еще-то! — буркнул Грязнов. — Конечно, к тебе. А от тебя куда?
      — К администратору. Инструкция обязывает. А я — на телефон и в МУР. Дежурному. Чтоб вам, значит…
      — Понятно… — Грязнов и сам теперь увидел свою ошибку. Просто дежурный доложил не очень внятно, вот и не сообразил. — Шурочка показания свои уже подписала?
      — А то как же!
      — Где она сейчас? Я проходил — никого не заметил.
      — Так в медпункте. Зрелище все-таки не для слабонервных.
      — С непривычки и у мужика башка кругом пойдет, — поморщился Грязнов, искоса поглядывая на труп на столе. — Подай-ка шкатулочку… Ты поглядел, я тоже хочу… Н-да… Поди, не на один миллиончик тянет. В «зеленых». Грязнов тяжко вздохнул. — Ладно, вызывай дежурную оперативно-следственную группу.
      — Вы «пальчики» Аракеляна прихватили?
      — Сейчас подвезут.
      Грязнов вышел в соседнюю комнату и снял телефонную трубку.
      — Привет, Константин Дмитриевич, узнал?.. Ну так вот, он самый. Клюнуло. Клюнуло, говорю! Я твой списочек при себе всегда ношу. Считай, одна из вещиц у меня. Первая в списке… Не бойся, у меня как в сберкассе! Хо-хо-хо! Не все же банки коммерческие! Приеду.
      Вернувшись в гостиную, где лежало тело Аракеляна, Грязнов некоторое время смотрел на него, потом обернулся к Самохину:
      — А ты что скажешь, майор?
      — Разборка, Вячеслав Иванович.
      — Кого — понятно. С кем?
      — А с чеченцами.
      — Ну вот тебе! Чуть что — сразу чеченцы!
      — Так ведь строгая работа. По ритуалу.
      — А за что?
      — Могли быть долги по старым авизо. Народец-то упрямый.
      — Барахлишко проверил?
      — Все, похоже, на месте. Деньги, документы, ключи, сигареты, зажигалка… Золотая, между прочим.
      — Золотая зажигалка? Плюс золотая диадема с камушками. Опять же деньги в бумажнике из крокодиловой кожи, документы…
      — А ведь точно! — улыбнулся опер. — Бумажник из крокодила. Как догадались?
      — Миллионеров без крокодилового бумажника, Коля, не бывает. Или почти не бывает, — ухмыльнулся Грязнов. — Значит, уверен — чеченцы?
      — А больше некому!
      — И много их в «Метрополе» проживает?
      — Семнадцать человек.
      — Да… Чтобы справиться с Левоном, более чем достаточно. А ты, Николай, когда-нибудь видел, чтоб чеченец не взял денег, золотую зажигалку, не говоря уж о крокодиловом бумажнике?
      — Не приходилось, — помолчав, смущенно ответил Самохин.
      — Мне тоже не приходилось. Добавь, что они не только ничего не взяли, но еще оставили для нас с тобой подарочек, о котором ты сам уже прекрасно выразился: ни словами сказать, ни пером описать. А?
      Самохин в ответ лишь гулко кашлянул.
      — Значит, поступим так. Приготовь мне списочек всех зарубежных граждан-мусульман, проживающих или уже проживавших в гостинице. Это первое. А второе… Вот эту шкатулочку ни ты, ни твои ребята даже в глаза не видели. Почудилось вам. Примстилось, понял, Коля? А я ее с собой заберу. Что-то подсказывает мне, будто эта шкатулочка может увести нас совсем в другую сторону. Я тут посоветуюсь с одним умным человеком, и мы решим, что делать с ней дальше. А пока вы ее не видели, понял?
      — Так точно. Нам всем троим примстилось, — серьезно ответил Самохин.
      — Водителя «ауди», надеюсь, не отпустили?
      — В дежурке. Чаи гоняет с моим Мишей Сироткиным.
      — Буду в дежурке. Если что, там и найдешь…
      Водитель имел непосредственное отношение к органам — это Грязнов определил с первого взгляда. Молодой, крепкий парень с простоватым лицом и чрезмерно внимательными глазами.
      Вячеслав Иванович представился первым, протянул парню руку. Тот пожал и сказал:
      — Платонов. Можно просто Вадим.
      — Я прекрасно понимаю, Вадим, что вы мне будете рассказывать лишь то, что посчитаете нужным, но хотелось бы сразу, чтоб не терять времени, найти общий язык.
      — Не понял, — улыбаясь, ответил парень.
      — А чего ж тут не понять? На вашу работу просто так, со стороны, не берут. Требуется проверочка.
      — Вы имеете в виду медицинское освидетельствование?
      — Прекрасно знаете, о чем я говорю, — вздохнул Грязнов. — Ну ладно, давайте пока отвечать на вопросы.
      — Спрашивайте.
      — Когда вас прикрепили к этому Макклину?
      — Как только поступила заявка. Возил его четыре дня. Сегодня — пятый. Но он так пока и не вышел. Вот и жду сижу. Попросили не уезжать.
      — Далеко возили?
      — В разные места.
      — Рестораны? Казино?
      — Лично я не подвозил. Мое рабочее время — восемь часов. С девяти до семи.
      — Ошибочка выходит, Вадим. Десять часов получается. Вы плохо считаете?
      — А разве у вас нет обеденного перерыва?
      — Есть. Один час. А у вас два?
      — Работа тяжелая, — криво усмехнулся парень.
      — Разве что… А что это за разные места? Не уточните?
      — Армянский переулок, дом четыре… Кутузовский, шесть… Армянское кладбище… что напротив Ваганьковского, в курсе?
      — Знаю. Еще?
      — А еще за город ездили.
      — Куда?
      — В Жостово.
      — Любопытно, — улыбнулся и Грязнов. — Армянский переулок, Армянское кладбище… А обедали тоже в армянском ресторане?
      — Угадали.
      — А с чего это американца явно ирландского происхождения Уолтера Макклина вдруг потянуло на армянскую кухню, не думали?
      — У каждого свой вкус, — пожал плечами водитель.
      Грязнов вздохнул и стал говорить ему «ты», что Вадим сразу заметил, но не отреагировал.
      — Я бы, дорогой ты мой, с удовольствием и дальше поиграл с тобой в кошки-мышки, да времени мало. Мне, может, стоит позвонить… ну, скажем, генералу Федоскину Сергею Ивановичу, чтоб сократить момент притирки? Как считаешь?