Лейтенант Виктор Георгиевич Васнецов знал, что его в отделении милиции недолюбливали. Как-то за праздничным столом, когда все собрались отметить День милиции, Савельев спьяну выразил общее мнение. Дескать, заносится лейтенант, компанию избегает — не желает участвовать в дружеских застольях по случаю прибавления семейства своих коллег, дней рождения и прочих радостей, коими и так не слишком богата их опасная работа. Васнецов не запомнил дословно, но обиду затаил. Да, он заносчив, слишком гордый, с большим самомнением, но так имел право думать о себе только он сам. И за компанию не любил выпить только потому, что знал: алкоголь делает человека слабым. Спьяну мало ли что можно ляпнуть лишнее, а потом твоя откровенность может против тебя таким обернуться! Его не пугали неприятности в работе, он умело им противостоял, потому что продумывал каждый свой шаг и ошибок не допускал. Он опасался тех неприятностей, которые могли подпортить его репутацию. А главной ценностью для Васнецова была его репутация человека неподкупного, ответственного и здравомыслящего.
      И праздного трепа он не выносил, потому что мужчины не должны болтать о всякой ерунде. А разговоры о женщинах вызывали в нем и раздражение, и даже презрение к болтунам. Мужчина должен заниматься делом и не разбазаривать драгоценное время. Вот он — не для того же закончил юрфак с отличием, чтобы прозябать в районном отделении милиции до конца своей жизни. У Васнецова были далеко идущие планы. А для этого нужно было отличиться, раскрыть какое-нибудь запутанное дело, чтобы его заметили, выделили среди других. Карьеру нужно делать смолоду. У Васнецова была только одна слабость — но о ней никто не знал, даже с мамой он не делился, хотя она всегда была у него на первом месте. Васнецов уже два года был тайно влюблен в жену своего сотрудника Володи Краюшкина — Лену. Как увидел впервые на новоселье у другого коллеги — Бориса Медведева, так сразу и понял — это его женщина.
      Васнецов девушками интересовался мало. В школе, как прилично воспитанный сын учительницы, никогда не подводил ее, учился хорошо. Да и никто из девочек в школе ему не нравился. Как-то мама решила отметить его день рождения, пятнадцатилетие, и разрешила пригласить весь класс. Точнее сказать, не разрешила, а навязала ему свое решение созвать разношерстную компанию одноклассников. Наготовила еды, напекла пирожков, что в доме было большой редкостью — мама вечно сидела над школьными тетрадями и на подобные изыски у нее просто не хватало времени. Пришел действительно весь класс. Сначала было шумно и весело, Виктор даже успел втянуться в общее веселье, и оно его уже не раздражало, потом девочки устроили игру «Поле чудес». И начался такой гам, что у Виктора разболелась голова и он незаметно вышел на балкон. Решил не участвовать в этом безобразии, потому что терпеть не мог шума. За ним вышла Юля — хорошенькая и рано оформившаяся девочка, за которой ухлестывали десятиклассники. Она стояла рядом, и неожиданно он почувствовал, как от нее исходит нечто волнующее, необъяснимое, что он до сих пор еще не испытывал.
      — От тебя исходят какие-то необыкновенные флюиды… — облек в слова свои чувства начитанный Виктор.
      — Чего? — переспросила Юля.
      Он даже не успел объяснить, что имеет в виду. Но она, взглянув на его лицо, заявление именинника поняла по-своему и сначала провела теплой рукой по его щеке, потом по губам, а затем осмелела и обняла Виктора, прижимаясь всем телом. Сквозь тонкую белую сорочку он почувствовал ее упругую грудь, а Юля тем временем выставила колено и попыталась протиснуть между его ногами. Виктор окаменел. Потому что еще секунду назад он испытывал что-то возвышенное, щемящее, а она так грубо разрушила его романтические иллюзии своими вульгарными намеками.
      — Дура ты, Кручинина, — резко вырвался он из ее объятий и зашел в комнату. Его душили гнев и возмущение. Как она могла так плохо подумать о нем? Он же не самец, как эти здоровые лбы из десятого класса, которые, может, ни одной книги в своей жизни не прочитали. У них только одно в голове — полапать девчонок, которые глупо хихикали и, похоже, были не против таких примитивных забав. Юля ему казалась другой. Хотя бы потому, что не смеялась, как дурочка, когда парни заигрывали с ней, а проходила мимо гордо и независимо. А оказывается, она еще хуже. Вся ее гордость и неприступность — сплошное позерство.
      В комнате стоял невыносимый галдеж, и он уже не чаял, когда же все это прекратится и все отправятся по домам. Настроение было безнадежно испорчено. А когда заметил, что Юля что-то рассказывает девчонкам и те, поглядывая на него, смеются, захотелось вытолкать гостей из дома. Он уже жалел, что поддался на мамины уговоры и согласился на это сборище. Мама так часто обвиняла его в том, что он сторонится коллектива, демонстративно ставит себя выше других, что Виктор ей уступил. По существу свой день рождения он решил отметить в угоду ей, чтобы она не волновалась и не переживала, что он такой замкнутый и одинокий среди своих одноклассников. На самом деле он чувствовал себя вполне комфортно, держась на некоторой дистанции от ребят, которые любили дурачиться, и их шалости казались ему глупыми и детскими. И теперь, поняв, что стал объектом насмешек глупых девчонок, ощутил, как внутри накапливается уже не раздражение, а настоящая злоба. «И трещат, и трещат…» — думал он про девчонок и был несказанно рад, когда все разом засобирались и повалили к выходу. Больше таких шумных компаний он домой не приглашал, объяснив маме, что у него обостряется головная боль. Но стал ходить на карате и даже вошел во вкус, тренер его хвалил. Да и ребята стали относиться к нему с большим уважением.
      На выпускном вечере они с одноклассниками в школьном дворе напились и потащились в порт смотреть на корабли. Виктор почувствовал себя необыкновенно свободным. Наконец-то школа позади, теперь не надо будет постоянно помнить о том, что в этой же школе работает его мама. И нужно вести себя достойно, не то учителя донесут маме о любой его проделке, и она огорчится, или того хуже — устроит взбучку. У него было одно неприятное воспоминание, которое хранилось в памяти все школьные годы. Еще в пятом классе на переменке, когда все вокруг носились и орали, он стоял у поручней лестницы и неожиданно для себя плюнул с четвертого этажа в пролет и попал учительнице физики на ее блузочку. Она как раз поднималась с третьего этажа. Счастье, что никто не увидел. Но как же он боялся, что кто-то заметил его выходку и донесет маме! А теперь он свободен, свободен! Голова кружилась от выпитого шампанского, одноклассники смеялись, все говорили одновременно, и в эту ночь он единственный раз в жизни почувствовал, что любит всех.
      Недалеко от них стояла голубятня, и Виктор поднял голову, потому что услышал голубиное курлыканье. Ребята так расшумелись, что разбудили голубей.
      — Давайте и их выпустим на свободу! — вдруг пришла ему в голову шальная мысль.
      — А кто полезет? — спросил Юрка, который набрался больше других, но тем не менее еще что-то соображал и понимал, что в таком состоянии лучше не рисковать. Голубятня стояла на высоких столбиках, и снизу лестница казалась довольно опасной.
      — А я и полезу! — раздухарился Виктор.
      Ребята пытались его остановить, девчонки даже хватали за руки. Но Виктор решил хоть раз в жизни совершить безрассудный поступок. Просто испытать себя. И хотя в модных остроносых туфлях это было не так просто, он все-таки долез по узеньким перекладинкам до голубятни и перочинным ножичком сломал в дверце замок. Потом забрался внутрь, распахнул окошко и захлопал в ладоши. Голуби заметались в темноте, от птичьего гама он одурел, но на кораблях горели прожекторы, и птицы вылетели, ориентируясь на эти огни. Виктор спустился весь в пуху и перьях, на рубашке осталось несколько неприятных пятен, но его встретили, как героя. Вот смеху было! А голуби носились ошалелой стаей и кружили, кружили над выпускниками, и Виктору казалось, что это очень хороший знак.
      Самое интересное, что хоть все одноклассники и одобрили его выходку, на следующий день мама об этом знала. И не только мама. Были неприятности, хозяин голубятни хотел заявить на Виктора в милицию. Но маме как-то удалось уладить это дело. Попросту — заплатить за причиненный ущерб. Тогда она ему и прочитала целую лекцию о таком важном понятии, как репутация. Сказала, что десять лет он работал на свою репутацию. И один-единственный этот его глупый поступок перечеркнул все его труды. Теперь в школе учителя будут вспоминать, как на выпускном вечере отличник учебы Васнецов Виктор напился и в пьяном виде взломал голубятню. Из материнских слов Виктор вынес, что хорошая репутация действительно очень важна для успешного человека.
      В институте Виктор погрузился в учебу, занимался с удовольствием и о девушках не думал. Иногда отмечал про себя, что вот Валя симпатичная, с ней приятно было бы пойти в кино. Но пока он раздумывал, Валя уже начинала встречаться с его однокурсником. Так было и с Таней, и с Ларисой, но он почти не огорчался. Впереди вся жизнь, и он знал — когда встретит ее, единственную, сразу поймет: вот она.
      Так и произошло. Когда младший лейтенант Борис Шебалтин отмечал новоселье и все женатые приехали в гости с женами, Володя Краюшкин пришел с Леной. Они запоздали, и их встретили уже хорошо поддатые и поэтому возбужденные гости. С воплем: «Ну, наконец-то!» Борис кинулся снимать шубку с Лены. Она весело со всеми поздоровалась, и Виктор неожиданно для себя почувствовал стеснение в груди. Девушка как девушка — молоденькая, стройная, личико с мелкими чертами и ясными карими глазами. Разрумянившаяся с мороза, она показалась ему необыкновенно красивой. Более того, в ней было что-то необъяснимо милое, какой-то шарм, которым обладают далеко не все красавицы и что подвигает мужчин идти за такими следом, как будто их заколдовали. «Боже мой, как хороша!» — мелькнула мысль. В это время Лена заметила Виктора, который стоял в стороне от всех с книгой в руках. Ему надоел треп ни о чем, и он решил ознакомиться с небогатой библиотекой Бориса.
      — Познакомь меня с новым сотрудником, — попросила она Бориса и улыбнулась приветливо Виктору.
      — Да он у нас уже полгода, просто еще не было случая представить его тебе. Это наш самый серьезный и трудолюбивый молодой следователь, Виктор Васнецов, — представил его Борис. — И к тому же большой любитель книг. Видишь, даже у меня нашел, хотя моя библиотека самая скромная, — пошутил Борис. Действительно, у него на полке стояло едва ли с десяток книг.
      — Надеюсь, он сюда не читать пришел, — засмеялась Лена и протянула руку. Виктор осторожно пожал ее прохладные пальцы и почувствовал себя счастливым. «Это она!» — подумал он и вдруг неожиданно для себя предложил:
      — Хотите я вам стихи прочитаю? Про вас.
      — А разве в этой библиотеке есть стихи? — пренебрежительно кивнула она на полку с книгами и улыбнулась.
      — Здесь нет, я уже просмотрел, — серьезно ответил он. — Но есть здесь! — коснулся он пальцем своего лба.
      — Вы пишете стихи? — удивилась Лена и с любопытством посмотрела на Васнецова.
      — Я не пишу. Но у Блока есть строчки, которые удивительно подходят к моменту вашего появления… скорее явления… — он смешался и почувствовал смущение.
      — Вы романтик. Удивительно для человека такой профессии. Ну, читайте же скорее свои стихи, пока нас не отвлекли… — приказала она строгим тоном, но глаза ее смеялись.
      Виктор опустил глаза, потому что ему было почему-то неловко, и негромко начал читать. В комнате стоял шум, и Лене пришлось подойти поближе. Аромат ее духов волновал, и голос Виктора слегка дрожал.
 
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнив комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
 
      — О чем это наш лейтенант так увлеченно говорит с моей женой? — вмешался Краюшкин и все испортил. Потому что при нем Васнецову казалось уже немыслимым читать стихи.
      — Виктор мне читал стихи Блока, — выдала его Лена. Но Володя Краюшкин не успел отреагировать, потому что всех опять позвали к столу.
      Вечеринка получилась веселой, оживленной, с музыкой и танцами, и Виктор несколько раз пригласил Лену. Положив руку ей на талию, он мучительно искал тему для разговора, но, как назло, ничего не приходило на ум. Оказалось, он выдохся, прочитав строфу из Блока. Лена взяла инициативу в свои руки и стала рассказывать о собственной работе. О том, как в турбюро, где она работает оператором, недавно для сотрудников была организована поездка в Вену и как здорово они там провели время. Язык у нее был живой, энергичный, Виктор обрадовался, что она ко всему еще и не глупа.
      — А какое у вас образование? — спросил он.
      — Филологическое. Одесский университет закончила. Но учительницей работать не захотела. Мне вполне хватило педпрактики. Кажется, я детей возненавидела до конца своей жизни. Надеюсь, когда появятся собственные, я изменю свое мнение, — рассмеялась она.
      Ее муж тем временем не на шутку увлекся спиртным, и когда настало время расходиться, он уже лыка не вязал. Лена огорчилась и, застегивая молнию на его курточке и нахлобучивая шапку, вполголоса отчитала:
      — И когда ты только успел? Как же мы теперь домой доберемся? Мне не дотащить тебя даже до автобуса.
      — Я вам помогу, — вызвался Виктор, заранее пугаясь, что она откажется. Лена поблагодарила и согласилась. На улице взяли такси, с трудом впихнули Володю в салон. У дома так же не без усилий выволокли и попытались поставить на ноги, потому что в машине он благополучно успел уснуть и просыпаться никак не желал. Наоборот, теперь норовил сесть в снег, ноги у него подгибались, а глаза никак не хотели раскрываться. Так и потащили его, подпирая с двух сторон. Виктор уже готов был взвалить его на спину, но не рассчитал силы, и они оба едва не повалились на тротуар. Володя был здоровым мужиком, Виктор на его фоне выглядел довольно субтильным, хотя ростом и выше.
      Лена развеселилась, а Виктору было не до смеха. И когда наконец поднялись в лифте и буквально свалили Володю на пол, как куль, Лена уже не боролась с собой и хохотала во весь голос. Виктор смущенно потоптался, не хотелось уходить, но Лена, отсмеявшись, опять поблагодарила его, и он понял, что пора.
      — Извините, что я так развеселилась. Очень смешно было, как вы его волокли, будто мешок с картошкой. Что-то Володька сегодня напился, как никогда. Вот я ему завтра задам! А вы заходите к нам как-нибудь, — пригласила она Виктора радушно, но он решил — из вежливости. Лена протянула ему руку, и Виктор неожиданно для себя наклонился и поцеловал ее. Она погладила его по волосам и тихо сказала:
      — Вы такой милый… И спасибо вам за стихи.
      — Вам правда понравилось? — обрадовался Виктор.
      — Просто мне никогда не читали стихи… А Блока я тоже люблю.
      Он стоял и молчал, не отпуская ее руку. Лена тоже не отнимала. Потом осторожно высвободила руку и мягко сказала:
      — Уже поздно, вам пора…
      На остановке, дожидаясь автобус, Виктор чувствовал себя счастливым. Он понял, что влюбился. Его совсем не пугало, что Лена замужем, он просто об этом не думал. Есть женщина, которую он любит, и никто не вправе запретить ему думать о ней.
      Прошло несколько дней, Виктор боролся с собой, потому что ему очень хотелось услышать ее голос. Он никак не мог придумать причину для звонка. Если бы Краюшкин хотя бы заболел после того, как валялся в снегу — вспотевший после сна в теплой машине, тогда можно было бы позвонить Лене и спросить, как он себя чувствует. Но Володя мужик крепкий, на следующий день после вечеринки явился в отделение хоть и с сильно помятой рожей, но абсолютно здоровый. И Виктор ломал себе голову, пока не придумал, что есть причина — общая любовь к стихам Блока. Он дождался, когда Краюшкин в одно из своих дежурств вечером отправился на место происшествия, и позвонил Лене.
      — Это Васнецов, Виктор.
      — А я вас по голосу узнала, — радостно ответила Лена.
      — Ну как вы живете? — спросил он.
      — Нормально, то есть хорошо, — ответила она, и оба замолчали.
      — А я вспомнил стихи Блока и хотел вам прочитать.
      — Прочитайте, пожалуйста, — мягко попросила Лена. — А то мне уже неделю никто не читает стихов.
      Васнецов не видел ее лица, поэтому все смущение куда-то девалось, и он прочитал:
 
Ваш взгляд — его мне подстеречь…
Но уклоняете вы взгляды…
Да! Взглядом вы боитесь сжечь
Меж нами вставшие преграды!
 
      Он умолк. Лена помолчала, потом заговорила:
      — Даже не знаю, что вам сказать. Слова очень точные. Лучше и не скажешь. Я имею в виду — «вставшие преграды»…
      Они оба понимали, о чем она говорит. Но Васнецов решил, что ни за что не сдастся.
      С тех пор они иногда виделись, но каждый раз рядом с Леной был муж. Виктору казалось, что Лена смотрит на него как-то по-особенному, словно ждет чего-то, какого-то решительного шага с его стороны. Но Васнецов хоть и славился своими строгостью и требовательностью — одним словом, сильным характером, не решался даже намекнуть Лене о том, что он на самом деле испытывает, какие чувства обуревают его. Он просто любил ее и был счастлив, что она есть на свете. Он даже не ревновал ее к мужу, поскольку как-то не связывал их воедино, хотя появлялись они на его горизонте всегда вместе.
      Виктор просто ждал. Он почему-то был уверен, что рано или поздно все решится само собой, и Лена каким-то образом станет его. Они были еще молоды, а ведь впереди вся жизнь. Ему только двадцать девять, он на хорошем счету у начальства, и когда получит очередную звездочку, тогда уже можно будет предпринимать какие-то шаги в личной жизни. Хотелось предложить любимой женщине не только руку и сердце, но и что-то более конкретное, в виде звездочки на погонах и оклада повыше. Это были даже не мечты, а расчет. Его повысят в звании — и как награду он получит женщину, которую любит. Почему-то Виктор был уверен, что Лена ждет его так же, как он ее. Потому что всегда, всегда ловил в ее взгляде немой вопрос. А Володя не помеха. Он уйдет сам, как только узнает, что его жена полюбила другого. Поэтому к Володе он относился как к близкому человеку, которого берегут и не огорчают преждевременно.
      Работа следователя Васнецову нравилась. Он любил поломать голову над решением задач еще со школьной скамьи, а здесь приходилось напрягать мозги покруче. Он гордился собой и мысленно всегда одобрял себя, когда приходило правильное решение.
      Два дня назад, когда в кабинет ввели москвича Плетнева, подозреваемого в убийстве и к тому же оказавшегося бывшим спецназовцем, Васнецов испытал чувство, которое испытывает охотник, обнаружив дичь. Проводя допрос, он прощупывал Плетнева и все ожидал, когда тот допустит ошибку. Но москвич отвечал логично и подловить его никак не удавалось, хотя и выглядел он неважнецки — уставший, невыспавшийся. Еще бы, провести ночь в «обезьяннике» среди отбросов общества — испытание не из легких. Но Васнецов не терял надежды и был очень разочарован, когда начальство велело отпустить Плетнева. Нашлись заступники, и Васнецов не сомневался — по звонку из Москвы. Сегодня, едва он пришел на работу, ему доложили, что задержаны два типа, оказавшие вооруженное сопротивление наряду милиции. Самое интересное, что один из них оказался тем самым Плетневым. Фамилия второго вызвала у Васнецова сильное удивление. Имя Турецкого совсем недавно прозвучало в городе в связи с расследованием дела об энергетическом кризисе. Васнецов тогда еще подумал, что вот к чему нужно стремиться. Чтобы его имя произносили в Новороссийске так же уважительно, как имя московского важняка. Но прошло совсем короткое время, и вот уже Турецкий всплывает в связи с совсем другими обстоятельствами, да еще вместе с Плетневым, человеком подозрительным и лично Васнецову антипатичным. Чего уж душой кривить, себе можно признаться, что взыграло в следователе уязвленное самолюбие. Не дали ему самому провести следственные действия в отношении задержанного Плетнева, а Васнецов нюхом чувствовал — дело нечисто. Плетнев каким-то образом связан с убийством проститутки Гавриленко. Конечно, не он убивал. Но что-то его связывало с ней.
      Что же происходит прямо под носом Васнецова, а он не имеет об этом ни малейшего представления? Почему Турецкий оказался замешанным в странной истории с оказанием вооруженного сопротивления? Как человек закона, он и должен был этой букве закона подчиниться, не противостоять правоохранительным органам. А тут не просто оказание сопротивления, а со стрельбой. Что такого они оба делали на заброшенной стройке, что им пришлось применить оружие при задержании? И главное — откуда у них оружие?
      Васнецов продумал план допроса и решил начать с Плетнева. Человек в течение трех дней второй раз попадает в отделение милиции, с него первого логично и начать.
      Плетнев зашел уверенно, без нервозности, хотя в прошлый раз он едва держал себя в руках, Васнецов тогда с удовлетворением подметил это. И если бы не звонок начальства, он бы успел хорошенько попортить нервы Плетневу. Но увы — не удалось. Так, прочь обиды, еще можно и отыграться.
      Васнецов молча указал на стул напротив себя, и Плетнев вольготно расселся, положив ногу на ногу. Чувствует себя уверенно, подметил следователь.
      — Гражданин Плетнев, как вы и гражданин Турецкий оказались на стройке? — приступил к допросу Васнецов.
      — Скрывались от преследователей, — четко отрапортовал Плетнев.
      — А кто открыл стрельбу на стройке?
      — Двое мужчин. Те, которые напали на меня в гостинице «Ставрида».
      — И почему они стреляли? Что им от вас нужно?
      — Не знаю. Они преследовали меня… То есть нас.
      — Но милиционеры, задержавшие вас, утверждают, что вы оказали вооруженное сопротивление.
      — У нас не было оружия. Ошибочка произошла. Ваши не разобрались. Это бродяга, бомж, афганский ветеран, оружие его. Он не в себе был. Подумал, что на него нападают, ну и…
      — Да, после войны многие ведут себя неадекватно, — многозначительно подтвердил слова допрашиваемого следователь.
      — Никто не застрахован, — пожал плечами Плетнев. Он был настроен держать себя в руках и на всякие мелкие уколы и намеки старлея не реагировать. Да, Антон тоже воевал, да, лечился после этого… долго… Горячий, так он всегда таким был, на военное прошлое сваливать свою вспыльчивость не собирается. Ну если честно, то немножко стал вспыльчивее… А этот безусый в своих профессорских очечках хрен что понимает в жизни ветеранов хоть чеченской, хоть афганской войн…
      — Ясно… Но вот какая закавыка, гражданин Плетнев, — довольно ехидно продолжил Васнецов. — Тех двоих мужчин, которых вы уже второй раз пытаетесь мне описать, никто, кроме вас, не видел. Ни в «Ставриде», ни на стройке. Вам не кажется это странным?
      — Ничуть… Если бы при совершении преступлений всегда были свидетели, это сильно облегчило бы следствие. И с преступностью было бы бороться куда как легче. Может, она бы тогда в разы снизилась. Но увы — сами знаете, как часто отсутствие свидетелей осложняет следствие.
      Васнецов поправил очки и внимательно посмотрел на Плетнева.
      — Не могу с вами не согласиться, — наконец после продолжительной паузы признался он, а сам подумал: ишь как разговорился. Да с ним не поспоришь, все правильно говорит, прямо как лекцию читает…
      Плетнев сочувствующе вздохнул и развел руками. Дескать, и рад бы помочь следователю, да не могу. Чем богаты, тем и рады…
      Но у Васнецова был заготовлен козырь, и он очень надеялся, что если Плетнев выкрутится и из этой ситуации, то во всяком случае кровь он ему попортит.

      В вагоне пассажиры спешно собирали вещи, и Крюкин прилип к окну. Поезд замедлял ход, и некоторые встречающие бежали по перрону вдоль вагонов, заглядывая в окна. На лицах улыбки, словно великое счастье их ожидает в этих вагонах. Уже слышались приветственные крики, пассажиры махали встречающим из окон. Крюкина никто не встречал, и он с рюкзачком вышел одним из первых.
      В Новороссийске он не бывал много лет и пришлось спросить на привокзальной площади, как добраться до улицы Ленина. Таксисты наперебой предлагали свои услуги, но заламывали такие цены, что он сразу отсекал их.
      — Да я за такие бабки могу назад в Пермь вернуться! — злобно выкрикнул он в лицо молодому амбалу, который небрежным движением крутил в руке ключ от машины.
      — Ну и возвращайся, своих таких полно… — спокойно ответил тот, бросив быстрый взгляд на наколки на руке Крюкина.
      Но нашлась нормальная тетка, которая сказала, что нужный ему автобус на той стороне площади, а к улице Ленина ехать минут двадцать. Но нужно выйти немного раньше, потому что по самой улице автобус не идет. Только до перекрестка.
      Всю дорогу он стоял — автобус брали штурмом, и мест, конечно, на всех не хватило. Крюкин с любопытством смотрел в окно и думал, примет его тетка Варя или даже калитку не откроет. Своим угрюмым нравом она очень отличалась от всех родственников, которых когда-то было много, но порода почему-то оказалась не из живучих, и вся родня вымерла за последние лет десять, словно их поразила чума. Даже молодые — двоюродный брат Сенька угодил под трактор, уснув спьяну в поле, троюродный брат Петр упал со скалы в Гурзуфе, опять же по пьяни. Сестра Женя в свои сорок умерла от рака груди, оставив двух ребятишек, которых забрали в детдом, потому что ее муж уже несколько лет как срывался от алиментов, и его поиски не дали никаких результатов. Все эти похоронные новости в своих редких письмах Крюкину сообщала его тетка Варя, единственная родственница, которую он считал близкой родней.
      Автобус остановился на перекрестке улиц Павлова и Ленина и нужно было пройти почти всю улицу Ленина. Вот эти места Крюкин уже начал вспоминать, потому что когда-то бегал здесь еще мальчишкой. Он шел не спеша, рюкзачок в такт его шагам подпрыгивал за спиной. Надо было бы тетке какой-нибудь подарок купить, задобрить ее, запоздало подумал он, но потом решил, что лучше даст ей сколько-нибудь денег, посмотрит по обстоятельствам. А то ведь неизвестно, как она его примет. Что ж зря тратиться?