- Это ты, что ли, людям руки ломаешь?
      - Да, - отвечаю. Чего скрывать, раз они все уже знают?
      - Ну и ну, - качает головой один из них, бугор видимо, то есть главный, - а по виду не скажешь. Худенькая, маленькая.
      - Я еще не то могу, - небрежно так отвечаю. У самой, конечно, душа в пятки давно ушла от страха, но это даже как-то подстегнуло. Все равно терять нечего, думаю, так что лучше испуг не показывать.
      Все засмеялись.
      - Ну, как нам сказали, самого главного для бляди ты как раз и не умеешь.
      - А я и не блядь.
      Снова загоготали.
      - Ничего. Все со временем приходит. Так что давай-ка шмотки свои скидывай. Целку твою мы потом с умом используем, а пока что...
      Что мне оставалось делать? Против троих здоровенных мужиков, которые в секунду меня в порошок сотрут? Но не думайте, что я так сразу и смирилась. Я злобу затаила и стала ждать.
      Короче говоря, это оказался подпольный публичный дом. В четырехкомнатной квартире жили пять девушек и трое бандитов. В двух комнатах устраивали оргии каждый день. Приходили разные мужики, мелкие бизнесмены скорее всего, развлекались. Девушки мне рассказали, что они здесь вроде пленниц. Их в этой квартире держат уже по нескольку месяцев, выводят, только если клиент просит на дом ему девушку привезти. Кормят всякими объедками, денег на руки не дают. Хотя от каждого клиента бандиты в среднем по сто баксов имеют. А каждая в день обслуживает по пять-шесть человек. Вот и подсчитайте. Барыши, конечно, огроменные.
      А самое главное, что все девчонки оказались землячками моими. З родной батькивщины. И попали сюда примерно одинаково - позвали их в столицу будто бы на работу в фотомодельное агентство. Те, конечно, варежки разинули и за аферистами как овечки пошли. Ну а приехав сюда, поняли, что на самом деле это за "агентство". Но было уже поздно. Вот так и живут. Главное дело, бандиты сразу же паспорта у них отняли и спрятали. И пригрозили, что если сбегут, то их все равно на вокзале линейная милиция выловит. Что все менты у них в кармане. Насчет этого они не врали - сама видела, как люди в милицейской форме девок "навещали". Ну а чтобы совсем девчонки не рыпались, бандиты обещали, что через полгода отпустят и зарплату дадут. Ну а те, дуры, верили.
      Прошло два дня. Меня в работе не задействовали: девственность спасала. Девки мне сказали, что бандиты клиента подходящего ищут, чтобы побогаче. Девственница на ночь пятьсот баксов стоит, а то и больше.
      И вот, это позавчера было, Федя, один из бандитов, говорит:
      - Готовься, Маша, сегодня у тебя главный день в жизни будет. Пойдешь сегодня на работу первый раз.
      Ну я ничего не ответила, только кивнула. Пусть думают, что я смирилась. Эти подонки любили нам разные лекции читать, что, дескать, женщина должна быть покорной, послушной и все такое. Я за эти дни раз десять успела такие лекции выслушать. Но конечно, постоянно ждала момента.
      И такой момент пришел. Мое счастье, что не через пять месяцев.
      В общем, делаю я вид, что к ответственному моменту готовлюсь. Душ приняла, накрасилась. В квартире двое осталось - Федя и еще один, Вова. Третий, Сергей, по делам ушел. Так вот, Вова как раз в уборной закрылся. А Федя на кухне сидел. Ну я зашла на кухню, дескать, спичка для реснички мне нужна. А сама в легком халатике, который будто бы ненароком все время на груди распахивался.
      Федя на меня глянул, мерзко улыбнулся и говорит:
      - А ну иди-ка сюда.
      И ширинку расстегивает.
      Я как послушная девочка иду и на коленки становлюсь.
      - Молодец, - говорит, - делаешь успехи. Давай начинай.
      А на поясе у него кобура болтается. Маленькая такая. Я ее давно приметила. Пистолеты у каждого были, но Федя носил именно эту игрушечку. Еще хвастался, что она посильней "макарыча" будет.
      Короче говоря, была не была, думаю. Улучила момент, когда Федя совсем расслабился, пистолет выхватила и к противоположной стене отскочила.
      Федя глазенки открыл, сначала побледнел, а потом взял себя в руки:
      - Эх, дура ты дура безмозглая. Пистолет-то не заряжен!
      Ну, думаю, маху дала. И главное, так по-глупому... Теперь они из меня точно котлету сделают. Федя увидел, что я молчу, и продолжает давить на психику:
      - Если ты сейчас положишь пистолет на стол, я никому не скажу. Ну а если нет, то не обижайся. Мы с ребятами найдем способ, как тебя приструнить.
      Я сижу на полу, пистолет на Федю направлен, и думаю, что дальше делать. А этот мудак улыбается своей сальной рожей:
      - Ну давай, давай. Не заряжен он!
      И тут я кино вспомнила. Там про девушку, которая в налете на магазин участвовала, а потом ее в секретную тюрьму заточили и на специального агента учить стали. Что? Да, точно. "Ее звали Никита". Мы еще с девчонками смеялись, почему это ее мужским именем зовут. Так вот, там есть момент, когда она своего инструктора вроде как в заложники берет. Приставляет ему пистолет к горлу и ведет через весь дом. А он потом ей говорит, что пистолет не заряжен. А еще потом оказывается, что на самом деле заряжен. Короче, в дураках девку оставили.
      Я этот момент вспомнила и решила попробовать. Ну с "макаровым" я обращаться могла, меня Петюня учил. А тут устройство почти такое же. Щелкнула предохранителем сбоку и на спусковой крючок нажала...
      Выстрел грохнул, и у Феди во лбу дырка появилась. Он даже, по-моему, испугаться не успел. В глазах удивление появилось, и он медленно так сполз с табуретки. Даже ширинку застегнуть не успел.
      Короче, замочила я его. Кровища по стене разбрызгалась.
      А тут Вова из уборной выскакивает. Штаны рукой держит, в другой журнал "Деньги". Все время он его читал, видимо, бизнесменом себя мнил. Он как Федю увидел, вернее, то, что от него осталось, так и побелел.
      - Т-ты, ч-т-то, - заикается и назад пятится. Конечно, в уборную он с собой пистолет не взял.
      - Стой, - говорю ему так спокойно, - где паспорт мой?
      - Т-там, в сейфе, - пальцем, вернее, журналом показывает в комнату.
      - Открыть можешь?
      Он так быстро замотал головой, что я испугалась, как бы она у него не отвалилась. Раньше времени.
      - Нет у меня ключа. Его с собой Серый носит.
      Я раздумывала недолго. Все равно, если бы я его в живых оставила, он с силами собрался бы и... Короче говоря, я недолго думая и Вову прикончила. Он поперек коридора упал.
      А? Нет, в тот момент мне их жалко не было. Я их ненавидела. А по-настоящему жаль мне было тех дур малолетних, которых они как рабынь держали и всякие гнусности с ними проделывали. И еще деньги большие за это получали. А сколько у этих подонков потом могло таких девушек быть? А что с ними потом делают, когда они отработают свое, я знаю. Если в подмосковных лесах хорошенько поискать, думаю, много костей белых отыщется... Так что не жаль мне их было. Тогда, во всяком случае. Потом, конечно, и жалко и страшно стало. Но не тогда.
      Тут девчонки сбежались на выстрелы. Увидели трупы и заголосили в пять глоток. Я им ничего говорить не стала, в комнату загнала, в которой телефона не было, и дверь заперла.
      Ну, думаю, все. Соседи наверняка выстрелы слышали и милицию вызвали. Хотя пистолетик этот не слишком громко стреляет. Так, хлопок и все... Но все равно надо ноги скорее делать. Я быстро нацепила на себя то, что под руку попалось, кого-то из девчонок платье, уже собралась уходить, когда в замок входной двери вставили ключ.
      Конечно, если б я тоже была такой же козой, как остальные девчонки, в этот момент со мной случился бы обморок. Трое мужиков, да еще бандитов, да еще с оружием, против меня одной... Конечно, двое из них уже трупы, но все равно это слишком. И кроме того, я понимала, что, если мне не удастся последнего, Серого, укокошить, то... И мои кости найдут в подмосковных лесах. Причем, скорее всего, окажусь я там уже сегодня вечером. Так что выбирать мне не приходилось.
      Серый ввалился в прихожую веселый, выпивший. Даже песенку какую-то бубнил под нос. А чего бы ему не веселиться? На него бабы пашут. А он только деньги получает. Знаете, настоящие уголовники таких не любят. Считается, что они за счет баб живут. В общем-то так оно и есть. И на зоне им приходится несладко.
      Раздумывать было некогда, и я выскочила из комнаты прямо как Брюс Уиллис. С пистолетом на изготовку. У него тотчас же улыбка с лица сошла. Потом Серый пригляделся, что в кухне творится (из прихожей через коридор все видно было), и сразу понял, что товарищам его хана. Он побледнел, перепугался, и на брюках его стало быстро увеличиваться темное пятно.
      - Ключ от сейфа, - говорю, - быстро!
      Никогда не видела, чтобы человек с такой скоростью вытащил из кармана ключ.
      - Не надо, - шептал Серый, - не надо, Машенька! Я тебе все отдам. Все деньги, вообще все!
      Я для него теперь Машенькой стала! А когда... Ну ладно, вспоминать не буду.
      Он шепчет и ко мне ползет. И только я сообразить успела, что задумал он что-то, как Серый нож из кармана выхватил и на меня кинулся. Руку с пистолетом перехватил и нож занес. Успел все-таки, метнулся как смерч. Только он не на ту напал. Мы с девчонками в подвале такие ситуации раз сто проигрывали. Я руку с пистолетом вместе с его рукой дернула дальше от себя, по ходу движения. Серый на ногах не удержался и споткнулся. Но ножом успел полоснуть меня по щеке.
      Дальше уже дело техники. Я его руку за спину завернула и свою освободила. Он лицом вниз на пол грохнулся.
      Короче говоря, я и его замочила.
      Знаете, у меня как будто внутри что-то оборвалось. Я как автомат стреляла, стреляла... А потом на эту кровь смотрела. И ничего не чувствовала. И эти дырки от пуль совсем не такие, как в кино. И кровь не такая, и выражение глаз. Особенно мертвых...
      А потом сейф открыла, вынула свои и девчонок документы. И долларов несколько пачек. Я их даже не считала, три сотни в сумку сунула, а остальное девкам отнесла.
      - Вот, - говорю, - честным трудом заработанное. Берите и сваливайте отсюда как можно скорее. Езжайте на батькивщину и больше сюда ни ногой. А то вас тоже как соучастниц привлекут. Поняли?
      Они ни слова не говоря собрались и ушли. Все на меня с испугом поглядывали и на мой пистолет. Наверное, вид у меня был в ту минуту... Думаю, что они до самой Украины не оборачивались.
      А я кое-как кровь из щеки остановила, дверь аккуратно заперла и тоже ушла. До сих пор не понимаю, как это никто из соседей милицию на стрельбу не вызвал. Может, подумали, что кто-то ремонт делает, гвозди забивает?
      Вышла я во двор, потом на улицу и шла очень долго. Район какой-то новый, все дома одинаковые. Я шла, шла и шла, наверное часа два. Пока не замерзла. Добралась до метро, разменяла сотню баксов в обменнике и поехала на "Киевскую". На вокзал, значит.
      И тут-то до меня дошло, что домой-то мне теперь ходу нет. Помните, я говорила, что братец мой сам меня под этого богатея подстелил? То есть, как ни крути, он меня им продал. И если выяснится, что это я всю компанию укокошила, то наедут на Петюню. А значит, и на меня. И раз он однажды меня продал, то и вторично это сделает не задумываясь. А может, и хуже что сделает. А значит, не жить мне.
      Так что в Бердичев мне нельзя. А куда? В Москве я никого не знаю. В России из родственников только троюродная бабка в Иркутске. Кстати, и на вокзале мне лучше не тусоваться, особенно с такой щекой. Помните, что я говорила про линейную милицию?
      Что делать? Вчера я до одури по городу шлялась, ночевала в подъезде у батарей. Проснулась оттого что какой-то вонючий бомж меня ногой пинает. Я его место, оказывается, заняла. Ну я спорить не стала, ушла. Ну и сегодня то же самое. Самое главное, я бояться стала, что трупы бандитов уже нашли, девчонок поймали, они про меня рассказали... И теперь на меня розыск объявлен. В общем, на вокзалы я не пошла, в гостиницы тоже. А куда еще? В кино пару раз сходила. Но там не переночуешь. Короче, выхода никакого не было.
      Сегодня с утра ходила по городу, ела одни сникерсы. Вот к этому киоску, где вы меня нашли, подошла и почувствовала, что сознание от холода и усталости теряю. И подумала, что нельзя падать прямо на улице, что надо спрятаться. И спряталась. Куда - сами знаете.
      Вот и все".
      Ну вот, Гордеев, на этот раз ты действительно основательно вляпался. Перед тобой сидит убийца троих человек, причем орудие убийства имеется. Как и чистосердечное признание.
      Твои действия?
      Маша закончила рассказ и сидела опустив голову. По щекам ее стекали слезы. Она то и дело хлюпала носом. Эх ты, бедная девочка. Что же ты наделала? Хотя, с другой стороны, если бы она не убила этих подонков, что бы ей грозило? Ей и остальным девушкам из подпольного публичного дома? Не более страшной ли оказалась бы их участь? Подмосковные леса, белые кости...
      Итак, твои действия, гражданин Гордеев? Как бывший работник правоохранительных органов и нынешний - органов юстиции ты обязан предпринять некоторые, абсолютно точно известные тебе действия. И самое главное - выдать преступницу. И оружие, которое ты нашел при ней.
      Маша подняла глаза и посмотрела на меня.
      - Что мне делать? - просто спросила она.
      Ну и вопросик!
      - Пока не знаю.
      - Вы меня отправите в милицию?
      Я помолчал, внимательно изучая ногти. Я не знал ответа.
      На мое счастье, зазвонил телефон.
      Я поднял трубку.
      - Здравствуйте. Можно Юрия?
      - Я слушаю.
      Голос в трубке показался мне знакомым.
      - Юра! Это я, Игорь.
      - Игорь?.. - напряг я память.
      - Ну неужели не помнишь? Это Игорь Вересов.
      - Сколько лет, сколько зим! Погоди-ка, дай вспомнить. Это ж сколько лет мы не виделись?
      - Ну да, много. Со времени окончания юрфака всего пару раз.
      Конечно, я помнил Игоря. Его голос показался мне встревоженным. Даже очень встревоженным. Неужели неприятности на сегодня не закончились?
      - Рад тебя слышать.
      - Я тоже. Но я звоню по делу. Очень нужна твоя помощь. Можешь приехать прямо сейчас?
      Я посмотрел на часы. Половина девятого.
      - Да, могу.
      - Тогда срочно. Записывай адрес.
      Я натянул пальто, и тут мне в голову пришла мысль: а что делать с моей новой знакомой? Оставить ее просто так нельзя. Иди знай, что ей в голову придет? Все-таки не далее как вчера она убила трех человек! И я ее почти совсем не знаю.
      - Ну что, Маша, - наконец принял решение я, - мне надо идти. А тебе, во избежание всяких случайностей, придется провести несколько часов взаперти.
      В конце концов, воровать у меня нечего, до пистолета она не доберется, а если вздумает выбраться через окно - седьмой этаж, милости просим.
      "Вэсна, вэсна, вэсна, прыйдэ!.. Вэсна, вэсна, вэсна..."
      В последнее время эта песня модной группы "Вопли Видоплясова" постоянно звучала в ушах у Оли Мартемьяновой. Даже сегодня утром, когда она, опаздывая на занятия, поймала у метро машину, водитель слушал эту песню, и пока она ехала к университету, всю дорогу мысленно подпевала:
      - Вэсна, вэсна, вэсна, прыйде! Вэсна...
      Стояли самые морозные дни середины зимы. Казалось, весна никогда не наступит. А Ольге так нужна была весна! И лето! Как никогда раньше!
      Тогда наконец можно будет встречаться с Костей не только в душных и шумных университетских коридорах, студенческом буфете и аудиториях. Можно будет гулять с ним по бульварам, не дрожа от холода и не испытывая неловкости от того, что все время приходится заходить погреться в разные кафе, в которых такая суетная, неподходящая для свиданий атмосфера! Слишком много людей, слишком много шума и света, слишком много высоких, уверенных в себе девиц, на фоне которых Ольга совершенно тушевалась, чувствуя себя маленькой и ничтожной.
      Да, поскорей бы началась оттепель, растаяли сугробы, потекли ручьи, скорее бы солнце просушило асфальт. Весна в Москве всегда начинается неожиданно, внезапно и сразу. Просто просыпаешься однажды, смотришь в окно, а там все течет и тает, солнце дробится в бесчисленных лужах, воробьи оглушающе чирикают, а дворничиха Татьяна в оранжевой униформе легко счищает с асфальта широкой лопатой пласты почерневшего льда и бросает его с тротуара на газон, где в тени их многоэтажного дома притаился последний, оседающий с каждым днем, рыхлый грязный сугроб, из которого торчит скелет чьей-то осыпавшейся новогодней елки...
      Каждый день, сидя на последней лекции возле окна, Оля мечтательно вглядывалась в краешек голубого неба над крышами соседних девятиэтажек и представляла себе, что на улице - лето. Небо уже не было по-зимнему низким, серым, бесцветным. С каждым днем оно становилось все более ясным, ярко-голубым, словно в стакан воды добавляли ультрамарина, каплю за каплей.
      Хотя бы в одном в этой жизни можно не сомневаться: что когда-нибудь все-таки наступит весна. Тогда наконец Ольга сбросит с себя надоевшую длиннющую шубу, купленную матерью на свой собственный вкус, и наденет любимое кашемировое полупальто оранжевого цвета, который так идет к ее каштановым волосам и голубым глазам. Она представила, как идет в этом пальто по красивым арбатским переулкам и одной рукой держит подаренный Костей букетик мимозы, а другая рука уютно покоится в Костиной теплой крепкой ладони...
      Эта картина так ярко вставала у нее перед глазами, что Оля слышала даже стук собственных каблуков о брусчатку тротуаров на Малой Бронной, чувствовала ласковые лучи заходящего солнца, греющего им спины, когда они с Костей поднимаются к Гоголевскому бульвару.
      Зажигаются фонари, и в полумраке деревьев они стоят, обнявшись, и Костя ее целует.
      Все. Дальше этого фантазия идти отказывалась, как Оля ее ни пришпоривала. Вершиной мечтаний оставалась романтическая прогулка с Костей по вечерней весенней Москве с букетиком мимозы в руках (можно и с букетиком ландышей, но они занесены в Красную книгу, и покупать их - значит потворствовать уничтожению редких растений, а Оля в душе была ярой защитницей природы).
      С Костей Маковским она познакомилась во время зимней сессии. Точнее, после того, как она эту сессию с позором провалила.
      Оле нравился английский язык, нравилось заниматься, переводить, узнавать что-то новое о культуре и мире англоязычных стран, но... Вот беда, она не производила нужного впечатления на преподавателей! Когда отвечали ее сокурсники, высокие, умные, уверенные в себе, то, даже если они допускали ошибку, педагог поправлял их со снисходительной улыбкой и отпускал с Богом, ставя в зачетку "отлично" или, в крайнем случае, "хорошо". Но стоило выйти ей, маленькой, худенькой, с тихим невнятным голосом, и преподаватели, казалось, заранее решали, что перед ними серенькая троечница. Они даже не дослушивали ее ответ до конца, перебивали:
      - Благодарю вас, переходите к следующему вопросу.
      Вот и в этот раз все получилось именно так. И Оля от растерянности совсем сбилась и наделала таких глупых непростительных ошибок в устной речи, что после экзамена, стоя у окна в коридоре, готова была сама себя отшлепать по щекам. Но было поздно что-нибудь поправить. Она получила тройку на первом же экзамене.
      А дальше все пошло как по заколдованному кругу. Едва экзаменатор видел в ее зачетке первую тройку, как Оля по выражению его лица догадывалась, что он уже заранее решил больше тройки ей не ставить. И от волнения и отчаяния она отвечала все хуже и хуже, так, что последний экзамен провалила уже по-настоящему - получила "неуд".
      - Мартемьянова, если вы и летнюю сессию так же думаете завалить, вас отчислят, - ледяным тоном предупредила ее секретарша деканата, проштамповывая и возвращая ей зачетную книжку.
      В коридорах университета царила каникулярная тишина и леность. Оля добрела до курилки, села на свою любимую скамейку, укрытую между кадками с тропической растительностью, и расплакалась, с ужасом представляя, какой скандал из-за оценок выйдет у нее с матерью. Сначала мать будет кричать на нее, упрекать, затем станет хвататься за сердце, потом - за телефон, искать связи и устраивать судьбу незадачливого дитяти.
      Как у большинства подростков, у Оли Мартемьяновой были натянутые отношения с матерью. На домашнем фронте это выражалось в ежедневных мелких стычках.
      - С твоей внешностью нельзя одеваться как вечный подросток, поучающим тоном всякий раз твердила Елена Александровна, обнаружив в дочкином гардеробе что-нибудь из "неформальной" одежды, которую Оля покупала на сэкономленные деньги из тех, что мать выдавала на карманные расходы. - Люди не будут воспринимать тебя всерьез. Ну посмотри на себя в зеркало, что это за вид? При твоем росте метр пятьдесят три зачем тебе эти огромные ботинки? Зачем растянутый свитер до колен? На кого ты в нем будешь похожа? На Гавроша-беспризорника? Не забывай, чья ты дочь!
      Оля думала про себя, что лучше бы мать была обычной женщиной. А не депутатом Государственной думы, коей являлась Елена Александровна Мартемьянова. А так... Что тут скажешь? Все ясно - надо держать марку.
      Если Оля робким голосом пыталась возразить, что ей нравится свободный стиль, мать только патетически восклицала:
      - Господи, ну мне в твоем возрасте не с кем было посоветоваться, что надеть, как надеть, носила всякое барахло, но ты-то почему так плохо одеваешься? Мне самой приходилось подбирать одежду, а ведь тогда не было ни журналов, ни таких магазинов. А у тебя же все это есть. И деньги есть. Что тебе еще надо?! С жиру бесишься, честное слово. Мне перед знакомыми стыдно, да что ж это за мать, скажут, раз единственную дочь и ту совершенно забросила. Оленька, одевайся солидно, я тебя прошу. Мы ведь не богема, не артисты. Эти пускай что угодно на своих детей напяливают. Мы интеллигентные люди. Брынцалов видела во что своего сына превратил? Несчастному малышу всю голову в разные цвета покрасил под панка. И ты хочешь с ними на одну доску встать?
      - Мам, а Ирина Хакамада? - тихим голосом возражала Оля, чувствуя себя совершенно несчастной. - Посмотри, как она одевается: черные джинсы, черный свитер. Ну или просто черное платье.
      - Ай, - отмахивалась мать, - она же японка. Это дело другое.
      В устах Елены Александровны это звучало как железный аргумент в пользу того, что японка Хакамада может себе позволить одеваться как ей угодно, а вот простой русской девушке Оле Мартемьяновой можно носить лишь классические вещи.
      - С твоей внешностью сочетается только классический стиль! Ты должна одеваться скромно и с достоинством, как настоящая английская леди.
      С тех пор как Елена Александровна, став депутатом Государственной думы, по своим парламентским делам побывала в Великобритании, где посетила тамошний парламент и Букингемский дворец, ею овладел культ английской леди. В принципе в этом не было ничего плохого, кабы не один нюанс: к сожалению, образ этот Елена Александровна трактовала несколько своеобразно, так что из-под пера ее воображения английская леди любого возраста, от десятилетней девочки до девяностолетней старухи, выходила облаченной в строгий твидовый костюм и шелковую блузку, с высоко уложенными "ракушкой" волосами и с нитью жемчуга на шее. В дурную погоду леди надевала шляпу, лайковые перчатки и укрывалась от дождя нескладывающимся зонтиком с загнутой деревянной ручкой. Короче говоря, Мэри Поппинс какая-то!
      Чтобы облагородить облик провинциальной выскочки, каковой она в глубине души себя считала, Елена Александровна незамедлительно обзавелась всеми этими атрибутами и поспешила точно так же одеть дочь. Елена Александровна считала, что, раз дочь не вышла ростом, ей нужно добирать солидности за счет тяжеловесного дамского гардероба. У четырнадцатилетней Оли появились такой же, как у матери, только на десять размеров меньше, твидовый жакет с замшевыми заплатами на рукавах, бархатные жилетки на серебряных пуговицах, шелковые блузки и костюмы из джерси. Нитка жемчуга и нескладывающийся черный зонт с крюкообразной ручкой довершали превращение провинциальной Золушки в породистую даму.
      Теперь каждое утро, собираясь в гимназию, Оля должна была укладывать свои непослушные жесткие волосы "ракушкой" на затылке, а учебники носить не в удобном рюкзачке, а в коричневом портфеле из дорогой кожи с красивыми золотыми пряжками. Впрочем, портфель этот ей очень нравился.
      В тот год Мартемьяновы только-только перебрались из провинции в Москву и поселились в депутатской квартире на Рублевском шоссе. Квартира была совершенно голой и неуютной, дом новый, соседи незнакомые. Впрочем, большинство соседей можно было почти ежедневно видеть по телевизору - дом населяли почти сплошь депутаты Госдумы. Когда в квартире громко разговаривали, то в разных концах коридора откликалось эхо.
      В Олиной комнате из мебели поначалу стояла лишь раскладушка да старый письменный стол и, за неимением другого, шикарный стул от нового итальянского гарнитура, купленного в мебельном салоне для гостиной. На этом стуле по большей части висела одежда. Впрочем, продолжалось это недолго: через неделю в квартиру привезли мебель, оборудование для кухни, и с тех пор квартира приобрела обжитой вид.
      В Москве родители словно вдруг вспомнили о существовании дочери. Они бросились наверстывать упущенное, когда у них самих не хватало времени и сил заниматься ребенком, бабушек-дедушек поблизости не было, а общественное положение не поощряло приглашать к дочери частных учителей и репетиторов. Мало ли что скажет начальство?
      Олю определили в престижную гуманитарную гимназию, где наряду с углубленным изучением английского языка школьникам преподавали основы латинского, древнегреческого, искусствоведение и музыку. Гимназия находилась довольно далеко от их дома. Непривычная к жизни в большом мегаполисе, Оля мучительно свыкалась с тем, что до школы и обратно ей теперь приходилось добираться довольно долго на маминой служебной машине.
      Отношения с новыми одноклассниками у нее тоже не сложились. Стоило лишь ей появиться в классе в своем коричневом костюме из джерси, со взрослой прической-ракушкой, как свободомыслящие московские тинейджеры сочли ее занудой и кривлякой и дали кличку, как припечатали: Талула.
      Оля долгое время не знала, что такое Талула, а спросить было не у кого, но по тону, с каким мальчишки произносили: "А, Талула!" - и при этом закатывали глаза к потолку и делали томный взмах рукой, изображая некую фифу, можно было догадаться, что это особа отрицательная.
      Оля замкнулась в себе и так и проучилась все три года, не вылезая из своей раковины. Единственным ее развлечением в то время было скользить в носках по покрытым лаком деревянным половицам коридора в их огромной квартире и представлять, будто она катается на коньках.
      Порой ей казалось, что у нее не было детства в том смысле, какой вкладывают в это слово поэты и писатели, вспоминая с ностальгией, какой красотой и тайной была наполнена в детстве их жизнь. Ничего подобного о себе Оля вспомнить не могла. Занятые работой и карьерой родители сразу взвалили на нее жизнь взрослого человека...
      - Привет! - услышала она вдруг.
      Поспешно промокнув бумажным платком глаза, Оля подняла голову. Рядом стоял высокий симпатичный парень, которого она иногда видела на общих лекциях. Он ей в общем-то нравился, хотя более "продвинутые" по части общения с противоположным полом девчонки с их курса считали его "ботаником", думающим только о занятиях. В отличие от них, Оля иногда мечтала когда-нибудь с ним познакомиться. И вот...
      - Начался вселенский потоп? - сочувственно улыбаясь, спросил Костя.
      - Да, что-то вроде, - буркнула Оля.
      Оттого что ее застукали в таком неприглядном виде, ей хотелось провалиться сквозь землю.
      - Кажется, мы вместе учимся в третьей группе? - спросил он. - У тебя неприятности?
      - Нет, ничего особенного, - поспешно ответила она и поднялась, чтобы уходить.
      - Ты торопишься? А я хотел предложить тебе зайти в буфет, выпить кофе, съесть по сосиске. Ну как?
      Оля на секунду заколебалась. В свете предстоящего семейного скандала рано возвращаться домой совершенно не хотелось.
      - Ты всегда так внезапно исчезаешь, что за полгода у меня сегодня впервые появилась возможность с тобой познакомиться, - не то шутя, не то серьезно сказал Костя.
      Эта фраза оказалась решающей.
      - ..."С твоей внешностью..." Мне столько раз приходилось слышать от нее эту фразу, что я про себя думала, будто я карлик или уродец какой-то. Ну ты сам представляешь, когда мать тебе такое постоянно твердит. А дело всего лишь в моем росте. Разве я виновата, что не родилась длинноногой дылдой? У меня рост метр пятьдесят три, ну что с того? Мне же не в гренадеры поступать. А времена, когда билетерши не пропускали коротышек в кино "до 16", давно прошли! У меня такое чувство, будто мать уверена, что из-за моего роста мне уготовано во всем остальном в жизни тоже оставаться "ниже среднего". А это неверие меня убивает, понимаешь?
      Оля быстро освоилась в общении с Костей и теперь вовсю жаловалась ему на мать.
      Костя понимающе кивал. Он не перебивал ее лишними вопросами, давая ей высказаться, выплеснуть свои чувства.
      Оле приходилось громко кричать, чтобы Костя мог расслышать ее за грохотом музыки. Они сидели друг против друга за столиком латиноамериканского бара. Порой им приходилось так близко наклоняться друг к другу, что Оля почти дотрагивалась губами до Костиной щеки.
      "Аррива ва, эль мундо ста де пье! Гоу, гоу, гоу! Оле, оле, оле!" раздавался из динамиков знаменитый футбольный гимн Рикки Мартина, заглушаемый зажигательным соло на трубе.
      - Два "дайкири", пожалуйста!
      - Рекомендую тартилью с креветками.
      - Ты что больше любишь, оливки или маслины?..
      - Оливки есть с лимоном и с чесноком, вам какие?
      "Какое потрясающее чувство, - думала про себя захмелевшая с непривычки после одного-единственного коктейля Оля. - Еще утром я его совершенно не знала, а теперь могу рассказать ему то, что никогда никому не рассказывала, словно он для меня самый близкий человек на свете..."
      - Смотрел летом чемпионат по футболу?
      - Конечно. Неужели ты тоже?.. За кого болела?
      - За Бразилию.
      - И я.
      В его обществе Оля потеряла свою обычную скованность, всю жизнь мешавшую ей правильно подбирать слова, чтобы выразить свои мысли.