В это утро Ирина Генриховна Турецкая проснулась с тяжелой головой. Рядом похрапывал муж; лицо у него было задумчивое и сосредоточенное, словно даже во сне он разгадывал загадку очередного преступления, а храп являлся при этом необходимым следственным методом. На потолке играли пробивающиеся из-за штор полосы солнечного света, как будто время перевалило за полдень, но Ирина знала: летнему солнцу доверять нельзя. Ночи сейчас короткие, дни длинные… Электронный будильник на тумбочке подсказывал, что до звонка, возвещающего подъем, остается около часа. Сперва Ирина попыталась еще чуток подремать, но сон, в котором она собирала на фантастическом зеленом лугу отличную темную сладкую вишню для маленького Васьки, сына Антона Плетнева, начисто испарился. А жаль – это было так замечательно,
      точно в добром старом детском кино. Самое смешное, что вишня росла прямо в траве, как земляника… Ее сок пачкал босые ноги… Понаслаждавшись удивительным сновидением еще примерно пять минут, Ирина не заметила, как ее мысли постепенно перешли в другую область. Гораздо более напряженную.
      О двух Плетневых – старшем и младшем – она в последнее время думала очень часто. Ну, так ведь и заглядывала к ним нередко… Мальчик-сирота, лишенный матери, Вася прямо-таки прикипел к «тете Ире», которая не отказывала ему в заботе и ласке. Что касается Антона, этот сложный, много переживший человек долго скрывал свои чувства, но во время последней их встречи, которая произошла не далее как вчера на кухне плетневской квартиры, признался, что ему трудно без Ирины. Учитывая характер Антона, не привыкшего произносить высокие слова, это было фактически признание в любви!
      Но у нее – муж. Единственный и неповторимый Александр Борисович. Которому она отдала более пятнадцати лет жизни. Которого она любила так, как больше никого в мире. Которого она изучила так, как ни одного мужчину в мире. Которого не раз ловила на супружеских изменах… Вот и последний эпизод из этого ряда, который кончился совсем недавно – а может быть, еще не кончился. Турецкий пообещал Ирине, что пойдет с ней в ресторан. Она, конечно, обрадовалась, прихорошилась… И вдруг любимый муж звонит и извиняется: дескать, очень жаль, Иришка, но тут такая ситуация, нужно срочно встретиться с представителем экологической службы. Это касается дела об авиакатастрофе, в которой погиб Кирилл Легейдо… Ну, работа есть работа, за много лет супружества жена сыщика приучилась понимать, что работа для Саши – это святое. Что ж, эколог так эколог, ничего не поделаешь. Ладно, замяли, как-нибудь в другой раз пойдем, на наш век ресторанов хватит… И вот – случайно выясняется, что ни с каким экологом он не встречался. Врет? Откровенно врет! А в каких случаях врет Турецкий – за много лет супружества Ирина приучилась моментально отвечать на этот вопрос. Когда очередную бабу обрабатывает…
      При других обстоятельствах Ирина, может, и не слишком переживала бы по этому поводу. Из опыта ей было известно, что любовницы приходят и уходят, а она, законная жена, остается. Не лучше ли потерпеть, переждать? Но любовь Антона Плетнева изменила мироощущение Ирины. Почему она обязана терпеть измены Турецкого? Она себя не на помойке нашла! Ей всего сорок два года, она отлично выглядит, к тому же – несмотря на то, что муж так давно не напоминал ей об этом, она красива и умна. Она еще ой как способна нравиться мужчинам. Почему единственный, кто этого не замечает, ее блудный муж?
      Ирина, повернувшись на подушке, уставилась прямо в профиль спящего Турецкого. Профиль остался неподвижен и невозмутим.
      «Что-то нехорошее происходит между нами в последнее время, – тихонько вздохнула Ирина. – Он мне врет, я… Я ему тоже зачем-то соврала, что была дома, а на самом деле… На самом деле была у Антона, выслушивала его признания… А когда пришел домой Саша, притворилась, будто сплю… Как же сложно все! И напряжение какое-то нагнетается, будто перед грозой. Жарко, вдали погромыхивает, скоро начнут сверкать молнии, и в кого-то еще они попадут?»
      Турецкий улыбнулся. По-видимому, ему снилось что-то хорошее и светлое.
      «Новую любовницу видит, – с неприязнью, которую больше не хотелось сдерживать, подумала Ирина. – При виде меня он почему-то так не улыбается!»
      Отбросив простыню, Ирина села на супружеской постели, отметив, что правильно вчера перед приходом Турецкого сообразила надеть ночную рубашку, несмотря на жару. Скандалить голышом было бы труднее. А сейчас она намеревалась именно поскандалить. Психологическая наука, которой Ирина Генриховна посвятила немалую часть своего времени, утверждает, что скандал – не метод выяснения отношений, но… Когда доходило до перипетий собственной личной жизни, Ирина Турецкая не считалась с рекомендациями выдающихся психологов. Она не верила, будто худой мир лучше доброй ссоры. Ссора, точнее, ее худшая разновидность, скандал – оружие, которое она в многолетней любви-войне с мужем применяла часто и охотно. Особенно когда речь шла о его изменах…
      Лицо спящего приобрело сладострастное выражение. До неприличия сладострастное. Прямо какой-то послеполуденный отдых фавна!
      – Турецкий! – сказала Ирина голосом, не сулящим ничего хорошего.
      Турецкий чмокнул губами и перевернулся на бок, обратив к жене стриженую гладь русого, с немалой уже примесью седины, затылка. Затылок, в отличие от выдающего блудные помыслы лица, выглядел таким родным и беззащитным, что градус боевого накала снизился.
      – Шура, – все еще требовательно, но не так резко, произнесла Ирина.
      На этот раз голос супруги пробился сквозь сонную пелену. Взвопив что-то нечленораздельное, Александр Борисович соскочил с кровати и на автопилоте принялся натягивать трусы и брюки – он вчера лег обнаженным, в отличие от жены!
      – Что, проспал? – наконец-то Турецкий смог выжать из себя внятные слова.
      – Нет, Шура. – В голосе Ирины не осталось и следа предшествовавшего гнева, наоборот, он звучал мягко – подозрительно мягко. – Будильник еще не звонил. Я тебя разбудила, потому что считаю, нам надо поговорить.
      Посмотрев на электронные часы, Турецкий замер на одной ноге, со штаниной в руках. Застонал. Рухнул на край кровати. Брюки так и остались не надеты.
      – Какого черта, Ирка? Еще семи нет! Я лег в полтретьего ночи, устал, как собака…
      Ирина собиралась запальчиво провозгласить, что сама легла не раньше, но спохватилась: ведь вчера, звоня из квартиры Плетнева на мобильник Турецкому, она сказала, что находится дома и сейчас же ложится спать! Людям, непривычным ко лжи, когда они к ней все-таки прибегают, надо постоянно следить за собой, чтобы не ляпнуть лишнего.
      И тут же крохотный червячок шевельнулся в сердце: «А ведь до того, как в твоей жизни появился Антон Плетнев, тебе не приходилось врать мужу. Он тебе изменял, зато ты могла чувствовать себя во всем правой и безупречной…»
      – Вот-вот, я как раз собиралась обсудить с тобой то, от чего ты так устал, – после небольшого колебания избрала беспроигрышный вариант Ирина.
      – А что тут обсуждать? Мою работу, на которой ни сна, ни отдыха измученной душе? – Турецкий тоже завелся. Сбросив полунадетые брюки, он шумно затопал по комнате в одних трусах, что вполне соответствовало погоде. – Вчера срочно пришлось встречаться с этим жуликоватым типом из экологической милиции…
      «Не вешай мне лапшу на уши, Турецкий, не встречался ты ни с каким экологом!» Этот крик зародился и умер в груди Ирины, не вырвавшись наружу. О том, что прошлым вечером ее благоверный встречался с кем угодно, только не с типом из экологической милиции, она услышала опять-таки от Антона Плетнева, упоминать которого в данном контексте не рекомендовалось. Да-а, как же тяжела ты, ложь, в супружеских отношениях!
      – Хотя бы о работе, – согласилась Ирина. – Шура, я более или менее разбираюсь в твоей работе. Сколько раз я как практикующий психолог консультировала агентство «Глория»! Видела его и с лица, и с изнанки. Работа, не спорю, напряженная. Но разве это причина для охлаждения наших отношений?
      – Какое еще охлаждение? А-а, дошло наконец! Так ты устроила весь этот паноптикум потому, что я вчера из-за этого хмыря-эколога не смог повести тебя в ресторан?
      – Ресторан – это пустяки, – твердо заявила Ирина, хотя и не считала, что это такие уж пустяки. – Главное – тенденция: ты в последнее время совершенно меня игнорируешь. Ты вечно отговариваешься занятостью, но на самом деле для супружеской любви много времени не надо. Достаточно улыбки, поцелуя, какого-нибудь знака внимания… А ты… Мы вроде бы не хамим друг другу, не ругаемся – просто сосуществуем рядом, как чужие.
      – Да? Значит, так? Отлично, буду хамить и ругаться. Надеюсь, такой я тебе понравлюсь больше.
      – Не сомневаюсь, Шура, что ты это умеешь, – Ирина попыталась улыбкой разрядить напряженность. – Но этого мало для доверия. Если супруги не умеют общаться, для них и ругань служит формой общения. Но мы-то с тобой вроде были близки? Еще не так давно… до этого дела мы с тобой постоянно разговаривали. Даже на твои служебные темы.
      – Ну да, скорее, это ты разговаривала. Наши разговоры мне в последнее время напоминают лекции по психологии, в ходе которых меня потрошат, как курицу.
      – Я тебе просто помогаю осознать скрытые мотивы твоих поступков. Как психолог. Что же тут страшного? Я не собираюсь никому выдавать твоих тайн. Я ведь твоя жена, и ты можешь быть со мной откровенен.
      – Я и так – с тобой – откровенен, – отчеканил Турецкий.
      – Так признайся мне: что такое скрывается в этом деле, из-за чего ты ко мне охладел? Я ведь все чувствую…
      – Ох, какие вы, женщины, чувствительные существа! Даже непонятно, зачем ты мне постоянно звонишь и спрашиваешь, где я и чем занимаюсь. Настрой на меня радар своих чувств, и все узнаешь.
      – Чувства у меня отлично работают, – увлекшись, Ирина потеряла осторожность, – но и разум пока что есть.
      – На что ты намекаешь?
      – Ни на что! На твоего странного эколога, который засиделся с тобой в ресторане до двух часов ночи. У него как вообще с сексуальной ориентацией?
      На какой-то миг Ирине померещилось, что муж, исполняя свое обещание, начнет хамить и ругаться. Лицо Турецкого покраснело, челюсти сжались; он посмотрел на нее в упор, прищурив глаза, будто собрался пристрелить из черных отверстий зрачков. Ирина ответила взглядом, полным упрямого достоинства, непроизвольно отодвигаясь подальше. Она сжалась на кровати, Турецкий навис над ней… И вдруг!.. В их чреватое экстренными происшествиями молчание врезался истошный улюлюкающий звук – будто включили очень необычную милицейскую сирену! Ира от неожиданности вскрикнула, Саша, подскочив на месте, чертыхнулся… Самое смешное, что никто из супругов в первый момент не узнал этого звука, хотя они слышали его каждое утро, за исключением выходных. Звонил будильник, о котором увлеченные выяснением отношений Турецкие напрочь забыли…
      Звонок разрядил обстановку, и в Шуре что-то изменилось. Кажется, он сумел оценить ситуацию и прийти к удачному решению.
      – Я все понял, Ириша. Дело, которым занимается «Глория», действительно сложное, требует много времени. Но это, наверное, не самое главное, просто я свинья... Бессовестный свин, который совершенно не уделяет времени жене. Исправляю свою ошибку и готов повести тебя в ресторан. Назначай место и время. Командуй!
      Не успела Ирина Генриховна назначить место и время, как снова в утреннюю тишину квартиры Турецких ворвался звонок. На этот раз звонил мобильник Александра Борисовича. Потратив некоторое время на то, чтобы добыть его из-под сваленной вчера кое-как одежды, Турецкий нажал на кнопку приема. Немедленно, не дав сказать «алло», из трубки его огорошили сбивчивой речью. Турецкий нахмурился:
      – Антон, я не понял – чья прослушка сейчас сработала? Говори помедленнее…
      – И попечальнее, ага! – кипел в трубке голос Плетнева. – Сейчас мы печально упустим подозреваемого! Турецкий, просыпайся, блин! Прослушка инспектора сработала. Эколога Ярослава...
      – Так! – наконец-то дошло до Турецкого.
      – Ему двое звонили. Один – постарше – нес что-то про Иоганна Себастьяна Баха.
      – Ты любишь классику? Не знал…
      На другом конце связи наступило краткое, но очень удивленное молчание. Как будто Антон не мог решить, вправду ли Турецкий ничего не понял или издевается над ним. Затем Плетнева прорвало:
      – Саш! Проснись уже! Это явно кто-то из авиационной комиссии Иоганыча. Они договорились встретиться. Тут взятка, точно тебе говорю!
      – Ну и отлично… Записать надо и заснять, – отдавал распоряжения Турецкий, потирая лоб: и вправду, что-то он несообразительный сегодня… А откуда взяться сообразительности, когда он все еще переживает, проигрывает мысленно разговор с женой? Плюс еще недосып проклятый…
      Предоставив мужу общаться с сослуживцем по мобильнику, Ирина вышла в коридор. Пробуждение состоялось, пора начинать новый день. Нас утро встречает прохладой… любимая, что ж ты не рада? А вот не рада, и все тут…
      – Сам понимаю, – отрезал Плетнев. – Мне его вести сейчас?
      – Веди, конечно… ну, если можешь… – вяло ответил Турецкий, вытягивая шею и прислушиваясь: где Ирка, чем она там занимается? В последнее время жена как-то странно себя ведет… На кухне послышался плеск наливаемой в чайник воды. В дверном проеме мелькнул силуэт Иры. Турецкий, облегченно вздохнув, попытался снова вникнуть в то, что говорил ему Антон.
      – Не мочь я не могу…
      «Тоже мне стойкий оловянный солдатик!»
      – Ну что ты тогда от меня хочешь? – не выдержал Турецкий. – Какая разница, кто какую линию разрабатывает?
      – Тебе, кажется, есть разница. – Голос Плетнева приобрел жесткие, почти обвинительные интонации. – Ты у нас разрабатываешь одну линию – линию Ольги. И как разрабатываешь!
      – Антон… – в замешательстве промямлил Саша, но Плетнев не позволил ему ничего объяснить:
      – Все, командир, отбой!
      Ирина, разумеется, не могла слышать, что сказал мужу Антон Плетнев. Однако при взгляде на лицо Шуры в ее сердце зашевелилось неубитое подозрение. В прежние времена у Турецкого тоже бывало похожее выражение лица, при попытке поймать его на измене. В таких случаях он, как правило, бурно возмущался. А будучи пойман с поличным, старался каким-нибудь простым способом загладить свою вину… Турецкий, ты думаешь, ресторан способен загладить то, что ты проводишь время с другой женщиной?
      Но, может, никакой другой женщины нет? И причина твоих отлучек – в самом деле работа, сложная и напряженная? Ах, Шурик-Шурик, сколько лет изучает тебя твоя жена – и до сих пор что-то в тебе остается неизвестным…

      К трем часам дня жизнь в агентстве «Гаррисон Райт» затихает: гениальные мозги рекламщиков нуждаются в поступлении свежей порции белков, жиров, а особенно углеводов. Выражаясь проще, – обеденный перерыв! Некоторое время назад агентство провело эксперимент, заключив договор с ближайшим кафе, откуда сотрудникам приносили готовые обеды: думали, что это повлечет за собой экономию сил, денег и времени. Однако эксперимент провалился, потому что кулинарные пристрастия асов рекламного творчества унификации не поддавались. Кто-то обожал китайскую кухню, кто-то не мог полноценно работать в жару без стакана пива, кто-то облюбовал поблизости кафе подешевле, кто-то вообще использовал законный час отдыха для того, чтобы послоняться по окрестностям и, плотоядно облизываясь, купить с лотка исключительно жирный и вредный для здоровья чебурек с неведомо чьим мясом. Обязаловка вызывала всеобщее возмущение и подрывала творческий потенциал… Короче, теперь в пятнадцать ноль-ноль народ разбегается с рабочих мест кто куда.
      Таня и Леня обосновались в креативном отделе, в креслах, за одним из низких столиком. Пили чай, заваренный в большом глиняном чайнике.
      – Правда, здесь лучше, чем в любой кафешке? В обеденный перерыв – никого. И лица родные кругом, – указала Таня на шаржи на сотрудников, украшающие стену.
      В креативном отделе все осталось по-прежнему: и немыслимая расцветка интерьера, и приделанный к стене под самым потолком стул с табличкой «Садитесь, пожалуйста», и стол с компьютером, и проекционный экран, и белая маркерная доска. Вот только среди шаржей на ведущих сотрудников агентства выделяется портрет Кирилла Легейдо в виде Карлсона, обведенный траурной рамкой.
      – Ты права… – без особого энтузиазма согласился Леня.
      – Кстати о лицах… если можно так сказать… – Таня начала прощупывание противника. – Насколько я помню, Кирилл один подписывал с французами сметы…
      – Правильно помнишь, – подтвердил Леня. – Я даже начало съемочного периода пропустил.
      – Да, помню, в Аргентину без тебя улетели.
      А почему так?
      – Тань… ну, несколько проектов мы чуть не завалили… ты не думай, это не к тебе претензия.
      – Ну почему не ко мне? – у Тани все-таки обиженно дрогнули губы. – Я же за креатив отвечаю…
      – А я – за финансы, – твердо сказал исполнительный директор. – Короче, если б я месяц назад не бросил французов на одного Легейдо, не взялся за новые проекты и не стал нас за волосы из болота тянуть…
      – Ясно, – пришла ему на помощь Таня. – Я, в общем, так и думала. Долить тебе еще?
      Не дожидаясь ответа, она налила дополнительную порцию благоухающего мелиссой чая в Ленину чашку. Леня едва успел растерянно кивнуть.
      – Но к сегодняшней сдаче ролика у тебя вся документация есть? – Таня не оставляла прежней темы.
      – Нет, – сокрушенно покачал головой Леня. – Все у Легейдо в директории. Ты, наверное, знаешь, у нас была с ним одна общая, а одна была его, личная.
      – И в общей что?
      – По французам – ничего. Наверное, все в личной. Но я не знаю пароля. Может, ты знаешь?
      При этом он пристально посмотрел на креативного директора. Что означал его взгляд? Подозрение? Или, хуже того, уверенность?
      – Что ты! – поспешно открестилась Таня. – Нет! Он меня в финансовые дела никогда не посвящал…
      «В самом деле не знает пароля – или прикидывается? Прощупывает меня? Знает, что я заходила в личную папку Кирилла? Надо быть очень осторожной… Пока он сам себя не разоблачит. А это случится совсем скоро…»
      В комнату вошел арт-директор, полноватый и бородатый, компенсирующий начальственную солидность облика пристрастием к молодежному жаргону:
      – Ребят, на пятьсек отвлеку! Тут вот такое дело… Тань, у тебя тут мой ящик открывается?
      Таня кивнула. Арт-директор подошел к компьютеру и открыл почтовую программу. Далее он показал Лене и Тане письмо, пришедшее с адреса krl_flight@yandex.ru. В письме оказалась всего одна строка – ссылка на интернет-страницу http://lemurlemur.livejournal.com/51665.html
      – И тебе пришло? – не то обрадовался, не то возмутился Леня.
      – Это же не письмо, – удивилась Таня.
      – Верно мыслишь! – подтвердил арт-директор. – Это круче. Вот, смотрите…
      Арт-директор навел курсор на ссылку, нажал на кнопку мыши. Открылась страница в Интернете. Текст с заголовком «Сергей Борисович и Карлсон».
      – Сергей Борисович и… – неуверенно озвучил Леня. – Так, кто у нас Сергей Борисович?
      – Никто. Персонаж, типа, сетевой литературы. Чувак этот, – толстый арт-директорский палец уперся в экран монитора, – автор то есть, ЛемурЛемур, в Америке живет. Пишет страшилки всякие. Очень классные. И выкладывает их в сети.
      – Давно выкладывает? – уточнила Таня.
      – Вот эту – год назад выложил. Я тогда Легейдо показал: во, про Карлсона. И он тоже на эти страшилки подсел. Я ЛемурЛемура с института знаю. Дима его звать. Прикольный чувак.
      Потрясенная Таня начала читать вслух:
       «Жил-был… Как бы назвать его. Сергей Борисович. Дальше он нарисуется сам, под звуки имени. Это старик, похожий на больную птицу или сломанный зонтик. Пижама в рябой коричневый цветочек, красные слезящиеся глаза, большой горбатый нос, как у Гессе, и длинные седые волосы, все желтые от сигаретного дыма.
      Но он уже и не помнил, когда курил последний раз. И кем он был до того. И сколько он уже здесь. Днем он видел окно, белую стену, по которой ползла решетчатая тень рамы, и капельницу. Еще он мог видеть свою руку в пижамном рукаве – желтую и высохшую, всю в старческих пятнах. В полдень, когда боль становилась нестерпимой, Сергею Борисовичу кололи лекарство. Через какое-то время боль становилась тупой, но ей на смену приходило то, что он мысленно называл «горками» – чувство обрывающейся тошноты, когда, закрыв глаза, будто летишь вниз, вниз, вниз. А вечером открывали окно и проветривали палату, и Сергей Борисович, открыв глаза, видел, как красное солнце просвечивает капельницу насквозь.
      Но этим вечером солнца не было, свет кто-то загородил.
      Сергей Борисович открыл глаза и увидел, что в окне сидит большой карлсон.
       Карлсон сидел и смотрел на улицу, Сергей Борисович видел его коническую голову, прямой затылок, весь заросший рыжей звериной шерстью, и торчащий из грязной брезентовой спины ржавый винт с погнутыми лопастями. Мощными четырехпалыми лапами карлсон упирался в подоконник; короткие пальцы с квадратными ногтями были все перемазаны мазутом. От карлсона пахло кабаном, соляркой и сапожной ваксой.
      – Карлсон», – сказал Сергей Борисович и сам удивился – его голос прозвучал как тихий свист. – Карлсон, когда я умру?»…
      – Похоже, – хмыкнул Леня, – тут Карлсон – вроде ангела смерти.
      – Заметьте, не Карлсон, а карлсон – везде с маленькой буквы. То есть что-то вроде того, что их, карлсонов, много? – не могла не удивиться Таня.
      – Ага, это такой биологический вид сверхъестественных существ. Новейшей генерации. Раньше чаще встречались, типа, домовые, водяные, лешие, инкубы и суккубы там всякие, а в наше время, здрасьте я ваша тетя, карлсоны развелись! Киборги, блин, смесь Пантагрюэля с вертолетом, – арт-директор, по обыкновению, прикалывался, но голос его звучал неподходяще для веселых шуток. – Так, что тут у нас дальше? «Карлсон, оставась неподвижным, медленно повернул голову – голова у него вращалась, как у совы или куклы – и посмотрел на Сергея Борисовича безо всякого выражения. Глазки у карлсона были маленькими и мутными – роговица отслаивалась. Редкие железные зубы торчали из полуоткрытого рта.
      «Хр» – сказал карлсон. «Хр. Хр. Х-ррррррр ».
      И с его отвисшей нижней губы потекла слюна».
       «Карлсон перевалился через подоконник в комнату, – нарочно пропустив несколько строк с особенно мрачными описаниями навестившего больничную палату персонажа, подхватила Таня, – но не упал, а завис в воздухе. Потом карлсон подлетел к Сергею Борисовичу, схватил его за волосы, сдернул с кровати, протащил вдоль комнаты, повалив ненужную уже стойку с капельницей, и прыгнул за окно, в апрель.
       Сергея Борисовича обдало теплым воздухом и вечерним мотоциклетным дымом, они все падали и падали вниз, и Сергей Борисович подумал – «Горка». Они почти касались верхушек деревьев, когда падение замедлилось. Высохший Сергей Борисович был легок как мумия, и карлсон полетел, понес его над верхушками больничных тополей»… Не могу я больше это читать!
      Отвернувшись от коллег, она вскочила и быстро вышла из комнаты. Недопитая чашка чая с мелиссой осталась на столе.
      – Что Кирюха этим сказать мне хотел? – развел пухлыми руками арт-директор. – Не пойму я…

      Студия изобразительных искусств, которую посещал пропавший мальчик, размещалась на другой стороне обширного, чуть ли не в целый квартал, двора, в полуподвале кирпичного дома. Найти это место оказалось легко: входное отверстие, предварявшее ведущую вниз короткую лесенку, было оформлено, точно ворота сказочного дворца. Башенка, увенчанная многолучевой синей звездочкой, слева и справа – окна, откуда выглядывают люди в старинных одеждах, из земли поднимаются гигантские тюльпаны, фиалки и ромашки на толстых стеблях… Все это выполнено в красках, которые применяются для граффити. Празднично, колоритно, броско. Особенно эта роспись должна радовать глаз посреди безнадежной длинной московской зимы, когда вокруг все так тускло и уныло…