Но тогда зачем же пересматривать дело? Вытащить из узилища уже настрадавшегося Андрея, чтобы отправить туда Григория? Что это, месть оскорбленной и брошенной женщины? Жажда справедливости, возникшая вдруг? Отсюда резонный вопрос: раньше-то где были?
      Значит, и суть действий адвоката должна сводиться к следующему: доказать невиновность Андрея и освободить его из колонии, чтобы его место там занял братец Гриша. Перевести стрелку, другими словами. А Гриша захочет? Конечно, нет. Ведь он же отец Лидиного сына. Она и сама категорически отказалась назвать имя убийцы, хотя бесспорно знает. Может, их разрыв - это результат именно этих ее знаний? Не исключено.
      - Так что вы говорите? - словно очнулся Гордеев.
      Он все еще не принял для самого себя окончательного решения, впрочем, двадцать тысяч долларов - сумма достаточно приличная, чтобы взяться за это муторное и, в общем, неблагодарное дело. Но почему-то торопиться не хотелось, то ли предчувствие какое нехорошее, то ли настроение не то: собрался в Домбай, а тут на тебе! - да и мысль возникла спасительная: может, плюнуть и Вадьке спихнуть? - все как-то один к одному... А она ведь ждет, не бросает трубку.
      - Ну хорошо, уважаемая Лидия Валентиновна, тогда, если позволите, последний вопрос - и решим окончательно. Из того, что мне пока известно, напрашивается малоутешительный вывод. Если вы настаиваете на том, что убийца не Андрей, по логике вещей им должен оказаться отец вашего сына Григорий. Вас устроит такой вариант?
      - Я не называла вам фамилию убийцы! - воскликнула она возмущенно. - Не надо передергивать! И уж тем более - отец! То есть я хотела не то сказать...
      - Ну то, что убийцей Инны мог стать ваш папаша, я сразу отрицаю. Но ведь он мне не пожелал назвать хотя бы подозреваемого им. А вот косвенные доказательства найти, пожалуй, можно. Однако я возвращаюсь к тому вопросу, на который вы мне не ответили: вас устроит, если в колонии строгого режима займет место Григорий Носов?
      - Если будет доказано, что виноват он, пусть так и случится! - твердо произнесла Лидия. - Но... ведь вы должны по роду своей деятельности, кажется, защищать невинно пострадавшего, а не ловить преступника?
      - Все так. Но я должен представить ходатайство о внесении протеста в порядке надзора должностным лицам, которым это право предоставлено. Возможно, прокурору города Москвы или заместителю генерального прокурора, пока не знаю. Они потребуют дело из суда, и, если усмотрят, что приговор является необоснованным, его направят в соответствии со статьей триста семьдесят шестой Уголовно-процессуального кодекса в надзорную инстанцию. Предположим, что президиум Верховного суда России примет решение направить дело на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия. И все закрутится по новой! Мало доказать невиновность, надо найти виноватого. Вот и постараемся отыскать истинного убийцу. И последствия расследования могут быть непредсказуемыми. Вы хотите этого? Другими словами, извините за прямоту, вы желаете, чтобы отец вашего ребенка сел хорошо и надолго? А возможно, что и не он один?
      - Я хочу, - решительно заявила Лидия, - чтобы невиновный человек не страдал ради каких-то высших своих соображений. И потом, я иногда почему-то думаю, что... словом, можете назвать меня как угодно, но мне кажется, что я могла бы ответить взаимностью на его чувства. Понимаете?
      - В общем... почему ж не понять?.. - промямлил Гордеев. - Можно, конечно. А что, в свидетельстве о рождении Василия в графе "отец" у вас разве прочерк?
      - Нет! - жестко ответила Лидия. - Там написано как и должно быть: Василий Григорьевич Носов! Но, полагаю, что теперь это будет длиться недолго.
      - Понятно, - хмыкнул Гордеев. - Василий Андреевич, разумеется, звучит лучше. Как поэт Жуковский. Вы это имеете в виду?
      - Я не хочу сейчас обсуждать с вами эту проблему. Кажется, к компетенции адвоката данный вопрос отношения не имеет?
      - Ни малейшего. Тут вы абсолютно правы.
      - Тогда каков же будет ваш ответ?
      - Приезжайте, - согласился наконец Гордеев. - Будем заключать соглашение. Если вас устроит, захватите половину оговоренной суммы, чтобы часть внести в кассу юридической консультации, а остальные деньги обеспечили мне возможность действовать без оглядки на имеющиеся средства.
      - А сейчас разве еще не поздно?
      - Если вы поторопитесь, почему же? Или вы хотите сделать это завтра?
      - Нет уж, давайте покончим сегодня со всеми проблемами, потому что... ладно, это неважно.
      - Хорошо, я жду...
      Она примчалась запыхавшаяся и красная - не то от крепчающего к вечеру морозца, не то от волнения.
      С формальностями покончили быстро. Составили соглашение, потом Гордеев отвел ее в кассу. Запер пачку денег в своем сейфе, оставив себе на расходы тысячу долларов. И когда со всеми этими делами закончили, спросил:
      - Так все-таки почему вы торопились закончить именно сегодня? Есть причина?
      - Есть. И я вам назову ее. А что, я сильно поломаю ваши сегодняшние планы, если попрошу подвезти меня до дома? В Староконюшенный.
      - Не сильно. Тем более что и у меня к вам найдутся два-три вопроса по делу.
      Уже сидя в машине, Лидия хмурила лоб, сопела, будто ее что-то беспокоило. Наконец не выдержала сама - Гордеев, поглядывая искоса, вопросы не задавал, ждал - и заговорила.
      - Понимаете, Юра... - Ага, вернулась ко вчерашней доверительной интонации! - Моя личная беда заключается в том, что я не уверена в полнейшей невиновности Андрея...
      - Здрасте вам! - воскликнул Юрий и даже притормозил слегка. - Вы что же, уважаемая, после всего рассказанного пытаетесь использовать адвоката втемную?
      - Нет, вы не поняли. А я не объяснила. Я о том, что если он ни в чем не виноват, тогда что он делал в квартире покойной? Зачем он ходил к ней? И почему она принимала его у себя? Что у них могло быть?
      - Как вы уже предположили, он мог там быть вдвоем с убийцей, ведь так? Это многое объясняет.
      - Но зачем он там был? Он что, знал заранее? Чтобы в нужный момент взять вину на себя? Это же бред сивой кобылы!
      Гордеев кивнул и пожал плечами. Ясно - запоздалая ревность. Но отвечать не стал. Поехали двое молодых мужиков к красивой бабе - зачем? Вопрос, конечно, очень интересный! Но главное - необычайно умный.
      - Вот вы сказали, что Василий Андреевич звучит гораздо лучше, чем... она запнулась, словно не зная, как продолжить.
      - Не передергивайте, - спокойно заметил Гордеев. - Я сказал всего лишь, что это сочетание звучит благородно, как у поэта Жуковского, не более. А выводы - предварительные - вы уже сделали сами. И вероятно, достаточно давно. Так что и не лукавьте. Но почему спешка, вы так мне и не ответили. Не хотите - не надо.
      - А я отвечу! Потому что уже завтра с утра я могла бы переменить свое решение!
      - Вот даже как? - изумился Гордеев. - Так не кажется, что вы все-таки поторопились? И есть смысл вернуться и отменить вашу игру? Прекратить, пока не поздно. Хотя поздно никогда в таких случаях не бывает. Скажите, и я верну аванс. Ну? Зачем же совершать неразумные действия? Пусть все у вас катится как есть. То есть к чертовой матери! Вы что, в самом деле уверены, что разгребать человеческое дерьмо - приятное занятие?..
      - Ишь вы какой умный! А потом я буду думать, что могла однажды помочь человеку, но испугалась в последний момент?
      - Так вы его любите или нет? - более, чем следовало, резко спросил Юрий.
      - Я знаю точно только одно: он меня любит.
      - Вам этого мало?
      - Возможно, даже больше, чем нужно. Но...
      - А может, вам психиатру показаться?
      - Вам нравится обижать меня?
      - Обижать мне вас неприятно, чего я стараюсь и не допускать. Но вот врать адвокату, точно так же как и своему лечащему врачу - я уже второй раз говорю вам об этом, уважаемая Лидия Валентиновна, - совсем негоже. И даже вредно. Для дела и для здоровья.
      - Если бы я врала, я была бы... вернее, выглядела бы более уверенной, разве не так?
      - Согласен. Так вот, вопрос первый. И оставим пока ваши сомнения. Вы знали, что ваша мачеха была и, возможно, по сей день является любовницей Носова-старшего?
      - Папа вам рассказал?
      - Ну а кто еще? Не вы же...
      - Я бы, наверное, не решилась... Да, знала. И даже гораздо больше того.
      - А так бывает? - усмехнулся Гордеев. И позже пожалел о своей ухмылке.
      Позже - когда подъехали к дому в Староконюшенном, а Лидия продолжала тихо рассказывать, и они сидели в машине и дымили в открытое окно.
      Однажды Лидия вернулась домой позже обычного.
      После участившихся скандалов между отцом и мачехой, предметом разборки в которых теперь постоянно была лишь одна фамилия - Осинцева, Лида вообще, если могла бы, не возвращалась сюда. Хоть отдельное жилье себе снимай! Так все осточертело.
      Ну, во-первых, чего отцу понадобилось на старости-то лет! Лида видела пару раз эту дамочку. Да, достаточно эффектная, крупная такая, стильно одевается, вся из себя. Таких больших женщин почему-то особенно любят мужики маленькие и невзрачные, будто находят себе в рослых подругах определенную компенсацию собственных недостатков, недоданных природой. Но отец-то ведь совсем не карлик какой-нибудь, вполне прилично еще выглядит мужик! Опять же нравится она ему. Ну предположим. Хотя довольно трудно обсуждать эту тему, если мужчине уже седьмой десяток, а женщина тридцатник перевалила, то есть вошла в самый бальзаковский возраст.
      И тем не менее бывает, пусть.
      Итак, заимел ты сердечную, или какую-то там другую, привязанность, вот и навещай ее время от времени, если вам обоим так неймется! Но не афишируй своей связи! Это вам зачем? Старческий маразм играет? Хочется, чтоб все кругом видели и обсуждали, какой ты молодой и удачливый? Вон, поглядите, бывшая супруга миллионера Осинцева у него в любовницах бегает! Так, что ли? Есть же предел всякому неприличию.
      Ну ладно, ему так хотелось. И ей - тоже. Тогда разведись себе спокойно с женой, с которой прожил два десятка лет, а детей так и не нажил - с ней, объясни, что бес в ребро, останься с нею хотя бы в приятельских отношениях, переезжай к новой своей пассии и живи как хочешь. Ведь что прежде было самым главным у вас? Ваше дело! За него ведь боялись Юлия и Носов. Были уверены, что рухнет выстроенная немалыми усилиями пирамида, в основании которой были заложены власть, умение и удача, а на вершине - огромные возможности и деньги. В кои-то веки выстроишь подобное! И вот взять и все обрушить своими же руками? Нет, партнеры на такой твой шаг не согласны. Более того, они категорически против и, вполне возможно, даже готовы предпринять свои шаги, защищающие общее дело. Ты же, вместо того чтобы страдать от всеобщего непонимания, лучше бы предпринял попытку объяснить твоим партнерам свою позицию и предоставил делу двигаться так, как оно всегда двигалось. Не создавая при этом ненужных проблем.
      Но вместо разумных действий ты гордо удалился, практически разорвав с ними дружеские отношения.
      Во-вторых, если тебе действительно приспичило и ты не можешь часа прожить, чтобы не видеть, не держать в руках свою молодку, откажись по-честному от дел и занимайся только любовью. Пока сил хватит...
      Дети редко понимают своих родителей, особенно когда у тех возникает "любовь" на стороне. Да еще, не дай бог, всерьез! Это уже выше любой крыши. Молодые эгоистичны, они уверены, что настоящая любовь - это их личный удел. У старших же все давно в прошлом.
      Лида не составляла исключения. Она и во время ссор чаще, чисто по-женски, бывала на стороне Юлии. Даже и звала ее - Юля, а не мама и не тетя. Она выросла у Юли на руках и никогда не испытывала какой-либо ущемленности, недовольства действиями мачехи. И поэтому отцовский поступок, отягощенный его настойчивым желанием поставить на своем, не вызывал понимания в душе Лидии. До определенного времени...
      И вот папа переехал в Староконюшенный, где купил себе жилье. Юлия, естественно, свирепела, когда до нее долетали слухи о похождениях "старика". Лидия вечерами коротала время в своей комнате, выходящей окнами на Москву-реку, и с высоты двенадцатого этажа наблюдала за бегущими по воде речными трамвайчиками. Размышляла о том времени, когда Юля с папой, возможно, помирятся, ну хотя бы заключат временное перемирие, чтобы отвезти ее в родильный дом. Ребенок уже жил внутри нее, правда, активно еще не давал о себе знать. Но она его чувствовала.
      Забегали в гости Гриша с Андрюшей - оба большие, веселые, - и тогда становилось празднично на душе. Юля пила с ними совсем чуточку шампанского, угощала гостей разными вкусностями, и казалось, будто ничего в ее жизни не случилось. Гриша обсуждал с Юлей им двоим ведомые проблемы, поскольку он возглавлял службу, которая занималась охраной и ее фирмы.
      С Лидией Гриша всегда был добрым и ласковым. Правда, иногда ей казалось, что где-то у него есть другая, более важная для него жизнь, а она, Лида, у него вроде пушистого котенка, с которым, отдыхая, можно и поиграть бумажным бантиком на ниточке. Но, с другой стороны, так ведь приятно быть именно котенком в сильных руках любящего хозяина!..
      Знай Лида заранее, что может случиться, она бы ни за что не пошла в тот проклятый вечер домой. Поехала бы к кому-нибудь из подруг, да в конце концов, к отцу бы отправилась. И ничего бы не произошло. Но она ничего не знала и ни о чем не догадывалась, а Гриша ведь был, ко всему прочему, еще и отцом ее ребенка, который скоро уже начнет толкаться ручками своими и ножками, желая поскорее увидеть белый свет.
      Своим ключом она открыла дверь. Показалось, что в квартире кто-то есть, но в прихожей было темно. Наверное, показалось.
      Лида разделась, снова погасила ненужный свет и прошла в свою комнату. И испугалась. За ее рабочим столом, возле прислоненного к книжному шкафу кульмана, сидел на стуле Андрей и что-то читал. Он резко обернулся на ее шаги и как-то растерялся. Вскочил, стал суетливо ее усаживать и при этом говорил и говорил что-то без умолку. Но у Лиды будто заложило уши. Она смотрела на Андрея и ничего не понимала. Наконец спросила:
      - А где?..
      И он опять сбивчиво что-то понес, но, когда она встала, чтобы выйти в кухню, вдруг словно стена преградил ей путь, держа за обе руки и не отпуская. Это почему-то ее сильно разозлило, и она решительно отстранила его, вышла за дверь и... замерла.
      До нее донеслись непонятные, усиливающиеся стоны, почти вопли, и летели они определенно из спальни Юли.
      Выскочивший следом Андрей попытался снова схватить ее за руки, но Лида резко отпихнула его и ударом ноги распахнула дверь в спальню.
      То, что она увидела, было ужасно! Отвратительно и подло!
      В совершенно неприличной, раскоряченной позе, выгнув спину и упираясь лбом в спинку кровати, взад-вперед качалась, стоя на локтях и коленях, голая, распаренная, будто после ванной, Юлия, а сзади, припав к ней всем телом и ухватившись руками за полные, отвисшие груди, ее грубо насиловал такой же голый и почему-то кошмарно волосатый, огромный Гриша...
      Они не любили друг друга и не получали наслаждения, а именно как зверье, как шелудивые собаки, жадно и грязно совокуплялись... Черт знает как еще можно было назвать то, что вытворял будущий Лидин супруг и отец ее ребенка со своей потенциальной и такой миниатюрной по сравнению с ним тещей.
      Лида вскрикнула. Так ей показалось.
      Григорий резко вскинул мокрую, оскаленную физиономию с выпученными глазами, но вряд ли увидел Лиду, люто, по-звериному, зарычал и ринулся продолжать свое гнусное занятие. А Юля мучительно изогнулась под ним и взвыла с новой животной силой.
      Лида пришла в себя уже в собственной комнате. Над ней склонился Андрей и мокрым полотенцем вытирал ее лицо. Увидев, что она открыла глаза, сказал, что очень испугался, когда она истошно закричала, а потом рухнула на пол и потеряла сознание.
      Она захотела приподняться, но Андрей мягко и сильно уложил ее обратно.
      - Я не желаю его больше видеть никогда... - сказала она.
      - Его здесь нет, - ответил Андрей и отвел взгляд.
      - И ее - тоже, - добавила она.
      - Она спит давно... Они были пьяные, и Юля его дразнила. Вот и доигрались...
      - Помоги мне. Я хочу уехать отсюда.
      - Куда ты поедешь? Ночь на дворе. Спи, завтра разберетесь. Вы женщины, вам проще самим.
      - Я ничего не хочу о них слышать!
      - И не надо. Выспишься, придет утро. Будет желание - объяснитесь, нет - возьмешь что надо и переезжай, да хоть и к Валентину Васильевичу. А необходимые вещички перевезем, если понадобится. Как ты себя чувствуешь?
      - Пустота... Ты же видел это все, Андрюша, скажи мне: зачем? За что? Разве я заслужила?!
      - Я ж повторяю - пья-ны-е, - произнес он раздельно, будто оправдывая их этим.
      - Но ведь ты же...
      - А что я? - словно бы смутился Андрей. - Я вообще смотрю на такие вещи иначе. Понимаешь, и повода особого не было. Это Юлька его завела. Я ушел к тебе, сюда, а она уже поддала сегодня где-то, приехала на нерве, ну то-се - и поехало дело... Противно, конечно, но ведь это жизнь, Лидок, куда, родная, денешься?..
      - Значит, ты уже все видел и знал? - начала закипать Лидия.
      - Да они и сами не шибко скрывали... А вот если бы ты приехала попозже, ничего б и не было. Я тебя понимаю, но и ты пойми Гришку, не каждый выдержит, когда тебя хватают, тянут, ну и...
      Она послушалась Андрея и никуда не уехала. Но они проговорили почти до самого утра: Лида жаловалась на свою нелепую судьбу, а Андрей как мог утешал ее, уговаривал простить Гришку. Ну сорвался парень, да ведь и Юля, если говорить правду, баба в самом соку. А дорогой папаня, вместо того чтобы ублажать жену, на стороне шашни заводит. Разве ей не обидно, не горько? А то, что, как говорится, не всегда эстетично любовная страсть выглядит, не очень красиво со стороны, так то персональное дело каждого. Бывает ведь по-разному, оно, может, вроде и грубовато, а люди от наслаждения сознание теряют, всяко случается...
      Настолько долгим и искренним был разговор, что в конце концов, уже под самое утро, истосковавшаяся душой и телом Лида, перед внутренним взором которой нет-нет да вспыхивало вдруг расслабляющее ее видение яростной схватки мужчины и женщины, маленько приобняла друга своего детства, потом шутливо поцеловала его в висок, а завершилось это все неожиданными объятиями и мощной вспышкой обоюдной страсти, от которой она едва не сомлела теперь уже сама.
      Потом Андрей оставил ее, и она долго лежала в изнеможении, каясь и клянясь немедленно забыть то, что случилось сегодня. Сознание было в полнейшем смятении, но душа оглушительно кричала от переполнявшего ее счастья. Вот и пойми себя после этого...
      Она в самом деле поклялась забыть, постараться понять и простить Гришу. Еще бы, после стремительных и нежных ласк Андрея она уже не чувствовала себя способной судить отвратительный Гришкин поступок. Все мужики в определенном смысле кобели - так ведь и сказал ей Андрей. Что потом с успехом продемонстрировал. Так какой же из нее после всего этого судья?..
      Юрий Петрович стал первым, кто узнал об этой ее слабости. И последний. Сидя в его машине и глядя за окно, она словно исповедовалась в самом своем сокровенном. Да оно, вероятно, так и было. Говорил же ей Гордеев, что адвокат - он как домашний врач. А оказалось, еще и почти священник.
      Меньше всего, честно говоря, хотел им быть Юрий Петрович, а вот пришлось. В какой-то момент даже почувствовал, что зря согласился на такую роль. Исповеднику как-то неловко слишком уж ласкать глазами кающуюся грешницу. А может, в этом и заключается тоже одна из их замечательных ловушек? Женщин, разумеется...
      Глава третья
      КОМАНДНЫЕ ИГРЫ
      Озабоченное выражение не сходило с лица Юрия Петровича Гордеева. Появилось такое ощущение, что кто-то, определенно информированный о его действиях, взялся мешать ему и при этом - мелко пакостить.
      Неожиданно с утра он обнаружил, что оба передних колеса его "форда" проколоты. Вообще менять колеса вещь малоприятная, а на морозе тем более. Хорошо, что запаска имелась в багажнике, а уж вторую - летнюю резину пришлось тащить с балкона.
      Гордеев уж знал: раз началось, не отстанут, и отправился в ближайшую автомастерскую. Там потерял почти полдня, у мастеров непонятно почему вдруг оказалось слишком много работы, хотя до его приезда они курили у раскрытых настежь дверей. Ну ладно, это все, в общем, чепуха, поменьше мнительности, Юрий Петрович, и все образуется.
      Потом он отправился на Богородский Вал, к Преображенке, в Московский городской суд. В канцелярии суда получил разрешение на ознакомление с делом по обвинению Андрея Репина в убийстве Инны Осинцевой и отправился в архив делать выписки.
      И снова показалось ему, что в логике судьи, которая два года назад зачитывала несколько десятков страниц приговора по делу, прослеживается какая-то странная нотификация, что ли. Оно вроде бы все правильно и в соответствии с законом, но кругом сплошные недоговоренности, а собственно обвинение построено на наличии пальцевых отпечатков Андрея, найденных экспертом-криминалистом на кнопке дверного звонка и бронзовой статуэтке, стоявшей в гостиной Осинцевой на каминной доске, на опознании Репина, произведенном охранником, работающим в доме на Тверской, где проживала ныне покойная, и, самое главное, добровольном признании самого подозреваемого в убийстве. Иными словами, все собранные доказательства как бы и способствуют установлению истины, но, с другой стороны, представляются и несколько формальным действом, словно бы притянутым за уши для утверждения заранее установленного факта: кто - кого и каким способом убил. За что? - этот вопрос практически никого не волновал. Ревность - и все.
      Фигурировала в деле и визитная карточка из казино "Карусель", на которой имя владельца указано не было, но она "явно" могла принадлежать Репину, с чем тот также немедленно согласился. Почему? Заставили? Уговорили? Или, чувствуя шаткость обвинительных аргументов, совали каждое лыко в строку?
      Вопросов возникало гораздо больше, чем ответов на них.
      Юрий Петрович не был особо знаком с председательствующей в том судебном заседании Маргаритой Леонтьевной Афанасьевой. Мнения о ней среди постоянно вращающихся в судебной системе прокуроров, следователей и адвокатов были самыми противоречивыми. Говорили, что она несомненно умна, но и достаточно беспринципна. По понятным причинам может по незначительной статье вкатить вдруг под самый потолок, а то почему-то позволить явному уголовнику воспользоваться подпиской о невыезде и тут же скрыться от правосудия. Бывает груба и слащава до отвращения. И суть совсем не в настроении - мало ли какие у женщины средних лет случаются в жизни капризы и проблемы! - а в особом статусе определенной вседозволенности, которая и руководит чаще всего в нашей сумеречной действительности решениями и поступками людей, облеченных властью. Вот в чем беда...
      Гордеев решил узнать, где Афанасьева и можно ли встретиться с ней по делу Репина. Ничего не подозревающая девица из канцелярии выяснила, что Маргарита Леонтьевна в суде, в своем кабинете, и что он может прямо хоть сейчас подойти к ней и договориться о времени встречи.
      Либо не в курсе оказалась девушка, либо нечаянно поддалась обаянию Юрия Петровича. Но когда Гордеев, вежливо постучавшись в дверь кабинета с красно-золотой табличкой "Судья Афанасьева М. Л." и услышав резкое "Да?", открыл дверь, первым же вопросом был следующий:
      - Кто вы и что вам здесь надо? Кто вас послал сюда?
      Ого! Приветливо, ничего не скажешь. Вполне в духе того, что об этой даме рассказывают. Но резкости вовсе не входили в планы Гордеева. Он заявил, что прибыл исключительно по личному почину, ибо неоднократно слыхал от коллег, что она - человек хоть и, бывает, шумный, однако справедливый, чего отрицать не может никто. После чего достал свои документы, соглашение и ордер на ведение дела Репина в Мосгорсуде - словом, все необходимое - и протянул судье. Она внимательно прочитала и только после резким, как и ее голос, жестом пригласила его сесть.
      - И с чего вы намерены начать, господин... - она заглянула в его удостоверение, которое держала перед собой в вытянутой руке: дальнозоркость, что ли? - э-э... Гордеев?
      - Предполагаю встретиться с осужденным в колонии, надеюсь, возражений с вашей стороны не последует, ваша честь? - с легкой улыбочкой ответил Гордеев.
      - Не последует, - как отрубила она. - Еще что?
      - Вопрос можно?
      - Ну слушаю, слушаю, - нетерпеливо и недовольно бросила она, словно ей было очень жаль времени, которое отнимает у нее этот вежливый размазня адвокат. - Излагайте же наконец!
      - Вы не вспомните, по какой причине Репину определен срок наказания пятнадцать лет строгого режима? Разве не нашлось смягчающих вину обстоятельств? Извините, если у вас сохранилось в памяти это дело.
      - Сохранилось. Адвокату не удалось доказать, что убийство Осинцевой не было заранее спланированным и хладнокровно выполненным преступным актом. Снисхождения этот убийца не заслуживал.
      - А адвокат?..
      - Обвиняемый отказался от защиты, и ему был назначен адвокат из Московской городской коллегии. Фамилию можете узнать в деле. Еще вопросы?
      - Хочу уведомить вас, ваша честь, что постараюсь приложить все силы, чтобы найти доказательства невиновности осужденного. Вот, пожалуй, и все. А еще хотел с вами познакомиться лично. Благодарю.
      - Старайтесь, - философски усмехнулась судья. Остро взглянула на адвоката и добавила: - Слушайте, а вы не тот самый адвокат Гордеев, который пришел из Генеральной прокуратуры? Кажется, в девяносто пятом году. Так?
      - Истинно так, ваша честь, - улыбнулся Гордеев. - У вас отличная память.
      - На что?
      - Даже на такие мелочи, - подчеркнул он.
      - Я предпочитаю знать, с кем приходится работать... А вы что же, вероятно, надеетесь на свои прежние связи?
      - Не без этого, Маргарита Леонтьевна, - вздохнул Гордеев. - А что, это нехорошо?
      - Ваши проблемы. Если пожелаете, дам житейский совет. Не напрягайтесь. И не обостряйте ситуацию, вы еще достаточно молоды, чтобы рисковать зря. Извините, время дорого.
      Гордеев поднялся, отвесил поклон и вышел.
      Интересный намек: рисковать зря... Ну уж сама-то она, вынося приговор, ничем не рисковала, скорее, наоборот. Лепила по максимуму. И опять возникло ощущение какой-то очень нечистой, закулисной игры. Значит, надо было начинать с азов: ехать в Потьму и допрашивать заключенного Репина Андрея, как там его по батюшке-то? Петровича. Ну да, он же двоюродный брат Григория, а мать его - родная сестра Ильи Андреевича Носова. Как сказала про него Лера? А сказала она, что этот дядечка, на содержании которого еще до замужества с Поспеловским находилась юная красотка Юлечка Федина, очень серьезный и опасный человек, одно слово - бульдозер. Ну а после замужества... это уж у них, видно, как получалось. И с папочкой жила, и с его сыном Гришей не брезговала кувыркаться, и муженька законного своего ревновала напропалую. Чудны, чудны дела твои, Господи, как же терпишь этакое?..
      Юрий Петрович обошел свою машину, находящуюся на служебной стоянке Мосгорсуда, - на колеса больше никто не покушался. Сел за руль, собираясь ехать к себе на Таганку, в юрконсультацию, чтобы выписывать командировочное удостоверение в колонию строгого режима, находящуюся под городом Потьмой. Но тут заверещал мобильник.
      - Гордеев слушает, - сказал спокойно, думая, что это кто-нибудь из своих. Однако голос был ему неизвестен.
      - Слушай сюда, адвокат, - басовито заговорил очень уверенный в себе мужчина. - У тебя халявное дело завелось, да? За сколько взялся?
      - Простите, - не повышая голоса, ответил Гордеев, - представьтесь для начала и объясните причину вашего ко мне интереса. Иначе разговора у нас не получится.
      - Ну ты фраер! - грубовато хохотнул голос. - Да если я вышел на твою мобилу, неужели думаешь, что мне интересно долго с тобой базарить? Говори, сколько хочешь отступного? И чтоб сразу хер покласть на все твои соглашения! Сумму свою называй!
      - Это не разговор. И тем более не базар. А номер этот забудьте, он вам больше не понадобится.
      - Погоди, адвокат, - несколько смягчился голос, - не гони волну! Какая тебе выгода выпуливать-то фраера? Ну два десятка кусков, ну три! Да? А я тебе полтинник отстегиваю. Налом, адвокат! Без налога. Бери и, хрен с тобой, волынь, лепи ему чего хошь, пока он сам копыта не откинет. Ну прикинул?
      - Прикинул, - ответил Гордеев, в глубине души понимая, что совершает очередную ошибку, продиктованную пресловутой профессиональной честью. Считай, братан, базара у нас с тобой не было.
      И отключил трубку.
      Вот они и обозначились окончательно - первые-то ласточки. То - колеса, теперь - предложение взятки, потом пойдут угрозы. Кто-то категорически не хочет, чтобы дело, по которому сел Репин, начали пересматривать. Теперь уже не зевай и гляди в оба, Гордеев! Полтинники просто так не предлагают, тем более не за дело, а, наоборот, за безделье.
      Номер мобильника придется переиграть. По этому уже спокойно жить не дадут, советами замучают. И Юрий Петрович переменил свое решение: поехал не на Таганку, а в центр, на Неглинную улицу, в частное охранное предприятие "Глория", которое занималось не только охранной деятельностью, но и частным сыском.
      Денис Грязнов, директор "Глории", сидел за большим своим столом у компьютера и делал пометки для себя по мере рассказа Юрия Гордеева, заглядывающего в выписки из дела Репина. Время от времени он, будто дирижер оркестра, движением остро отточенного карандаша останавливал приятеля и делал акценты на отдельных моментах того расследования, которое собирался поручить ему и его сыщикам адвокат.
      Намекая нынче на прежние связи Гордеева и в Генеральной прокуратуре, и вообще, судья Афанасьева была, собственно, не так уж далека от истины. Вряд ли бы удалось Юрию Петровичу без помощи и поддержки "важняка" Александра Борисовича Турецкого, или его шефа - заместителя генерального прокурора по следствию Константина Дмитриевича Меркулова, или без тех же Дениса с его парнями и дядей Вячеславом Ивановичем Грязновым, возглавляющим Московский уголовный розыск, быстро и надежно справиться с задачами, которые, случается, бывают не под силу даже бригаде опытных следователей и оперативников.