Турецкий спустился к себе и позвонил Денису Грязнову. Договорились встретиться через час у цирка на Цветном бульваре.
      Начинать определенно стоило с квартиры, где Жеку видели последний раз, а там — по обстоятельствам.
      Если окажется, что это все-таки похищение, нужно подключать РУБОП и не заниматься самодеятельностью, если Промыслов-младший из потребителей переквалифицировался в распространители и получил распределение в какой-нибудь Новохоперск. Тогда этим опять же должны заниматься профессионалы, то есть УНОН, а если он просто под кайфом ушел из дому и потом забыл, как его зовут, тут уж придется поработать Денису.
      Турецкий взглянул на фотографию пропавшего: обычный парень, брюнет, волосы ровные, зачесанные назад, немного узкоглазый или щурится, тонкий нос, тонкие губы, ямочка на подбородке. В общем, бабам такие нравятся, особенно если он еще и трепаться умеет — подружек, случайных знакомиц, партнерш по развлечениям, должно быть, не один десяток. Странно, а в папином списке ни одной женской фамилии.
      И вообще, фамилий только три — очевидно, Жека друзей предпочитал домой не водить, зато имеется краткая биография. И учился наш Евгений не чему-нибудь и как-нибудь, а в химико-технологическом институте имени товарища Менделеева и даже его закончил, а это, собственно, дает еще один вариант развития событий. Жеку, как классного химика, наркоторговцы вполне могли припахать на каком-нибудь подпольном заводике, а зарплату ему выдают прямо натурой. В таком случае найти его будет крайне затруднительно — сам он от такой кормушки не сбежит, а когда его услуги больше не занадобятся, хозяева его просто пристрелят в целях конспирации.
      Еще в папке лежал ключ — очевидно, от квартиры на Цветном бульваре — и фотография Жеки в возрасте лет десяти в плавках, где четко просматривалось большое родимое пятно на правом бедре, по которому его, конечно, можно будет опознать, если лицо вдруг изуродуют до неузнаваемости.
      Турецкий поймал себя на том, что начинает злиться и нервничать, но причиной, как ни странно, служил не Жека и даже не его папа, а необходимость выбираться из прохладного кабинета на жаркую улицу.

      Денис ждал на лавочке в сквере. Посидели, покурили. Поглядели издалека на дом, в котором располагалась Жекина квартира.
      — То есть придется притоны шерстить? — справился Денис.
      Подтекст вопроса был ясен как день. Денису, как Турецкому, идти никуда не хотелось. В скверике было хорошо, еще бы пивка.
      — Придется, — лениво согласился Турецкий. Кроме пивка ему мнился еще и уютный гамак с подушечкой, и чтобы бриз с моря, и чтобы сосны шумели.
      — И клиники, и диспансеры, и анонимные консультации частных наркологов?
      — И их тоже.
      — А также бордели, общаги…
      — Угу.
      — Сан Борисыч, — вдруг оживился Денис, — а квартира у нашего героя на каком этаже?
      — На пятом.
      — А это не у него на балконе тетка дымит с голыми сиськами, пардон, с бюстом?
      — Пошли, — скомандовал Турецкий.
      Они рысью достигли нужного подъезда и, не дожидаясь лифта, взбежали на пятый этаж. Из-за двери доносилась приглушенная музыка и тошнотворный запах. Турецкий позвонил. Открыла, судя по всему, та же девица, которую они узрели на балконе, по крайней мере, другой одежды, кроме шорт, на ней не было.
      — Сгущенку принесли? — требовательно поинтересовалась девица, пропуская их в квартиру.
      — Чего? — не понял Турецкий.
      — Вас только за смертью посылать, — огорчилась она, — или на фиг.
      — Женя дома? — спросил Денис.
      — А кто это?
      — Ну, хозяин квартиры.
      — Эй, пиплы, тут Женю аскают! — Девица потащилась в комнату. — Женя!!!
      Мебель в комнате отсутствовала напрочь. На полу сидели пятеро парней не старше двадцати пяти, длинноволосые, голые по пояс, в джинсах и носках. Между ними стояла бетонная урна, на которую они неотрывно смотрели, не обращая ни малейшего внимания на вновь прибывших. Промыслова-младшего среди них не было. В углу комнаты кучей валялись три гитары и саксофон.
      — Обдолбанные, — пожала плечами девица, — оттягиваются.
      — Зачем они на урну смотрят? — шепотом спросил Дениса Турецкий.
      — Они ее взглядом поднимают, и им там внутри кайфа кажется, что она поднимается, — объяснил Денис.
      — Я Зая, — девица потерлась обнаженной грудью о плечо Дениса. — Пыхать будешь?
      — Я уже, — не моргнув глазом, соврал Денис и показал ей фотографию пропавшего Промыслова. — Это Женя, ты его знаешь?
      — Пошли потарахтим, я же вижу, у тебя на меня стэнда. — Зая плотнее притерлась к Денису и совершенно недвусмысленно занялась его брюками.
      Турецкий заторопился на помощь младшему товарищу, который как-то сопротивлялся неактивно. «Важняк» сгреб девицу в охапку и поволок на кухню.
      — Первый, да? — загоготала она ему в самое ухо. — А мне олдовые мэны даже больше по кайфу. Только надо пыхнуть. Будешь?
      — Не буду, и ты не будешь. — Турецкий усадил ее на вращающийся рояльный стульчик, единственное на кухне посадочное место, и продемонстрировал корочку. — Не пыхнуть нужно, а поговорить.
      На кухне тошнотворный запах, которым была пропитана вся квартира, только усиливался, а в районе плиты достигал своего апогея. Его источала двухлитровая алюминиевая кастрюля с томящимся на медленном огне варевом. Рядом на столе стоял большой полиэтиленовый пакет со свежей, еще даже не завядшей коноплей и три пустые банки из-под сгущенки. Турецкий выключил газ и распахнул окно.
      — Полиса? — скривилась девица.
      — Чего?
      — Ну, мент?
      — Генпрокуратура. Как вы попали в эту квартиру?
      — Была маза вписаться во флэт.
      — А по-русски?
      — Ну, пустая хата, никто не гонит… Я пыхну, да? — Не дожидаясь позволения, она схватила сковородку и, насыпав на нее немного листьев, поставила на огонь. Пока трава подсыхала, Зая ловко распотрошила беломорину и тут же набила папиросу коноплей.
      — Надо бы наряд вызвать, — шепнул Денис Турецкому, — в отделении и поговорим.
      — Тут она нам больше расскажет, — ответил «важняк». — Раньше вы бывали в этой квартире?
      — Найтовали пару раз…
      — Ночевали?
      — Ну.
      Он еще раз показал ей фотографию:
      — Вы его знаете?
      — Ну чего ты прискипался?! Не видишь, и так не вставляет. — Девица глубоко затянулась и медленно выпустила вонючий дым.
      — Повторяю, вам знаком этот человек?
      — Безмазняк. — Она с сожалением затушила окурок. — Клевый мэн, оттяжник.
      — То есть вы его знаете?
      — Ну.
      — А где он сейчас? Когда вы его в последний раз видели?
      — Подписал гирлу на фак, — высказала предположение девица, — или скипнул.
      Похоже, ей все-таки вставило — зрачки сузились до размера булавочной головки, речь, и без того неторопливая, замедлилась до одного слова в минуту, по лицу блуждала блаженная улыбка.
      — Скипнул — это сбежал? Скрылся? — пытался как-то растормошить Заю Турецкий. — Почему сбежал? От кого?
      — Миноносец стремительный! — заржала она во весь голос. — Прайсовал всю тусовку, а потом стал беспрайсовый. Его тут аскали цивилы…
      На этом она отключилась — медленно сползла со стульчика и завалилась на пол.
      — Пошли наряд вызывать, — махнул рукой Турецкий. — Тут, кажется, должен быть телефон.
      Они обследовали квартиру. Парни, натешившись урной, отставили ее в сторону и взялись за инструменты, рядом стоял магнитофон, включенный на запись, и квартет выдавал мелодию, чем-то напоминающую кришнаитские песнопения. Пятый парень барабанил ладонями по полу, создавая ритм. Попытки Дениса выдернуть хоть кого-нибудь из них из транса оказались бесплодными.
      Телефон отсутствовал — только розетка с оборванными проводами, аппарат, очевидно, унесли и продали или эти гости, или, возможно, еще сам Жека.
      Звонить отправились к соседям. Тощая дама бальзаковского возраста, открывшая им дверь, долго изучала удостоверение Турецкого.
      — Вообще-то это безобразие, — заметила она, — сколько раз милицию вызывали. Придут, узнают, чья это квартира, и улепетывают, поджав хвосты. И совершенно никаких мер. Понимаете, никаких! Можно подумать, английская королева здесь живет.
      — Меры примем, — пообещал Турецкий, — причем немедленно. Позвонить позволите?
      — Вы мне зубы не заговаривайте, — вдруг возмутилась дама, — я вашу фамилию запомнила, буду жаловаться прямо генеральному прокурору. Приличный дом в бордель превратили, в притон, можно сказать. Люди из квартир выходить боятся, соседей с первого этажа недавно ограбили. Наверняка эти волосатые, а милиция вся раскуплена. Они деньги зарабатывают, а не порядок охраняют. Мы всем подъездом письмо писали лично мэру, из канцелярии пришел ответ: жалоба направлена для рассмотрения в РУВД. Поняли? Ничего, мы и до Белого дома дойдем, в газеты писать будем…
      Турецкий протолкался к телефону и вызвал наряд из ближайшего отделения.
      А дама продолжала разоряться:
      — Дверь железную поставили с домофоном. Домофон свинтили, продали, замок свинтили, продали, журналы из почтовых ящиков воруют, весь дом вонью их отвратительной провонял…
      — Простите, как ваше имя-отчество? — прервал Турецкий ее бесконечную тираду.
      — Анна Львовна.
      — Анна Львовна, когда вы в последний раз видели Евгения Промыслова?
      — Двадцатого июня, я уже его матери рассказывала. — Дама жестом попросила сыщиков оставаться у порога, а сама удалилась в комнату и вернулась с зажженной сигаретой и пепельницей. — Бедная женщина, за что ей такое наказание…
      — Вы столкнулись в подъезде?
      — Где же нам было еще столкнуться? К себе я этого бандита на порог не пущу и к нему заходить также не имею ни малейшего желания.
      — Он был один, спускался или поднимался, в какое время? — встрял Денис.
      — Около девяти вечера, спускался с каким-то вполне прилично одетым молодым человеком, явно не из этих его друзей-наркоманов. Я, когда входила в подъезд, заметила у тротуара машину «скорой помощи», а после — Промыслова и решила, что его наконец-то забирают в психиатрию. Думала, хоть немного поживем спокойно.
      — Но как его сажали в машину, вы не видели?
      — Нет.
      — И вообще, его ли ждала «скорая», не знаете?
      — Думаю, его… Хотя тогда меня тоже смутило, что санитар без халата и Промыслов идет совершенно добровольно… — неуверенно сообщила дама.
      На площадку, тяжело топая шнурованными ботинками, взбежали семеро омоновцев во главе с капитаном.
      — А это квартира вице-премьера Промыслова, — ехидно сообщила омоновцам Анна Львовна — и уже Турецкому: — Смотрите, сейчас покрутятся, покрутятся — и уберутся ни с чем. Это я вам обещаю.
      — Не уберутся, — заверил ее Турецкий.
      Он предъявил капитану свое удостоверение и проводил в Жекину квартиру. Там за последние десять минут ничего не изменилось: музыканты продолжали наяривать тибетские напевы, Зая балдела на полу в кухне. Бравые потные блюстители порядка за руки, за ноги поднимали вялых хиппарей и сносили в лифт.
      — Подержите их до утра в отделении, пусть проспятся, мне нужно их допросить, — попросил Турецкий капитана, — а квартиру я опечатаю.
      Омоновцы забрали также инструменты и пакет с травой.
      — До утра подержим, но дольше не обещаю — арестовывать их не за что, на учете они и так состоят и у большинства богатые родители, любой штраф заплатят.
      — Как это — не за что? — удивился Турецкий. — А хранение наркотиков? Проникновение в чужую квартиру, хулиганство? Или эти статьи уже отменили?!
      — Может, мне им еще по паре пакетиков героина по карманам рассовать, чтобы пошли за распространение?! — усмехнулся капитан.
      — Не понял?
      — А чего тут понимать. До утра посидят, а там хотите — себе забирайте.
      К Турецкому, опечатывавшему дверь, быстрыми мелкими шагами приблизилась Анна Львовна и взялась энергично трясти ему руку.
      — Я потрясена! Вы единственный честный человек среди всего продажного милицейского сброда. Я лично буду наблюдать за квартирой, и если эта шпана снова появится, буду звонить прямо вам.
      — Анна Львовна, а насчет «скорой», — Турецкий с трудом освободил ладонь из цепкой хватки впечатлительной дамы, — вы ничего больше не припомните? Возможно, еще кто-то из соседей видел, как увозили Промыслова?
      Она энергично затрясла головой:
      — Не знаю. С соседями я об этом не говорила, но после ухода Евгения в квартире оставался его дружок, он так отвратительно свистел на своей дудке, что я просто не могла этого не услышать. Так вот, этот тип регулярно побирается в подземном переходе у цирка. Так свистит, мерзавец, что люди согласны отдать последние деньги, только бы замолчал.
      — Как он выглядит?
      — Бородатый, с лысиной на макушке и засаленным хвостом, ему, наверное, около сорока. Совершенно аморальный тип…
      — Спасибо, Анна Львовна, вы нам очень помогли. — Турецкий поспешил ретироваться, увлекая за собой Дениса…
      — Слушай, а что они из сгущенки варят? — спросил он, когда они наконец выбрались на улицу. После зловонной атмосферы Жекиной квартиры и подъезда на улице был просто рай.
      — Молоко варят, — ответил Денис.
      — Шутишь?
      — Нет, замечательное средство. На банку сгущенки стакан воды и пару килограммов свежей конопли, варить около часа, подбрасывая траву по мере уваривания, а потом отжать получившуюся кашу через плотную хэбэшку. От пары глотков эффект почище, чем от хорошего заборного косяка. Ровно через сорок пять минут улетаешь часа на два-три, и главное — никакого запаха, кроме того, конечно, который в квартире.
      — Ты сам-то пробовал когда-нибудь?
      — По молодости, — смутился Денис. — Траву пару раз курил.
      — По молодости, — скривился Турецкий. — Тоже мне, старый хрыч выискался. Ну и как, понравилось?
      — Нет, ощущения жуткие. Народ говорит, музыка оживает, бродишь среди звуков, а они как цветные макароны вокруг тебя переплетаются или летаешь как бы среди ангелов. Но это у позитивных травников, раскрывшихся. Меня же «демоны» все время мучили, идешь и всего боишься, дорогу перейти — страшно, машина там в километре фарами мигает, а страшно, отбегаешь под дом, ждешь, пока просвистит мимо, а вокруг тени какие-то, того и гляди, растащат на кусочки, сердце колотится, по ступенькам поднимаешься часами. Короче, мерзость сплошная…
      В подземном переходе было прохладно, и был жуткий сквозняк, а парня с бородой, хвостом, лысиной и дудочкой не было. Но здешние завсегдатаи, продавцы книг и плакатов, объяснили, что Нинзя — так, оказывается, звали искомого субъекта — приходит попозже и имеет смысл подождать.
      Решили, что ждать лучше в кафе с пивом, а когда вернулись через полчаса, Нинзя уже был на месте и, разложив на земле старый рюкзак, в который, очевидно, полагалось бросать деньги, довольно прилично выводил на деревянной флейте «Елоу субмарин».
      — Знаешь его? — спросил Денис, дождавшись конца мелодии и протягивая Нинзе фотографию Промыслова-младшего.
      — Монетку брось, — предложил тот.
      Денис уронил на рюкзак десюлик.
      — А теперь знаешь?
      — Это Менделеев. Погремуха такая, флэт у него тут.
      — А сейчас он где?
      — У Вовика, наверно. Давно его не видел.
      — А мужика, с которым он двадцатого числа прошлого месяца уходил из своей квартиры, помнишь? — спросил Турецкий. — Ты там оставался.
      Нинзя наморщил лоб и зашевелил губами, изображая бурную работу мысли, и, чтобы ее ускорить, Денис бросил на рюкзак еще две двухрублевые монеты.
      — Не, брат, не помню, — виновато пожал плечами Нинзя, — под кайфом был. Я это часто, под кайфом.
      Выяснив адрес Вовика, сыщики снова выбрались в жару.
      — Не там ищем, Денис, — констатировал Турецкий, — это не те люди. Промыслов сидел на тяжелых наркотиках, кололся. А эти просто панки, шпана — принципиально иной круг. Ты обратил внимание — вены у всех чистые: и у тех, в квартире, и у этого Нинзи. Они нас будут футболить от одной тусовки к другой, а толку — ноль.
      — Вижу, — согласился Денис, — на серьезные притоны они нас не выведут.
      — Значит, так, ты давай проверь лечебницы, диспансеры, места, в которых лечился или мог лечиться Промыслов, а я займусь этой «скорой помощью». Вечером мы с твоим дядюшкой запланировали у меня дома тихий мальчишник, так что заходи с отчетом.

      Турецкий просидел у себя в кабинете почти до девяти вечера, удерживали его на работе по преимуществу не дела, а наличие кондиционера. И слоняться по собственной пустой квартире — пренеприятнейшее занятие. Дома тихо и жутко, как в мертвом городе. В результате, когда он добрался до своего жилища, под дверью уже торчал Грязнов и терзал звонок.
      — Скажи спасибо, что я культурный человек, — сказал злой и потный Славка. — В следующий раз буду из пистолета замок открывать. Или группу захвата приглашу.
      — Лучше пожарную команду. Тогда не придется подниматься на лифте, подадут прямо на кухню через балкон.
      Несмотря на поздний час, жара и не думала спадать. Турецкий распахнул настежь все окна, но от этого стало только хуже: воздух на улице за день накалился, и асфальт во дворе, и вообще вся Москва. Вдобавок пацаны подпалили где-то поблизости несколько шин, вонь и копоть стояла по всей Фрунзенской набережной.
      Турецкий с Грязновым разделись до трусов. Бутылку коньяка на пять минут поставили в морозилку, изъяли оттуда миску со льдом и направили на нее все вентиляторы в доме (три штуки), а принесенных Грязновым цыплят кинули на сковородку разогреваться. Атмосфера стала частично пригодной для жизни.
      — Есть оригинальный тост, — объявил Грязнов, доставая из морозилки коньяк. — За идиллию!
      — За отсутствующих здесь дам! — поддержал Турецкий.
      Но настоящей идиллии не получилось. Именно из-за отсутствия дам. К тому моменту, когда цыплята окончательно обуглились, сыщики поглотили не более трети бутылки. Без всякого энтузиазма.
      — Сашка, надо пригласить Старухину, — в задумчивости произнес Грязнов. — Шутка.
      — Согласен. Шутка.
      — Зря шутишь — не улавливаешь сути момента. Еще через двести граммов с тебя начнет спадать маска «важняка», и после этого она, как великая физиономистка, все прочтет на твоем лице, тебе даже говорить ничего не придется.
      — Она не согласится, — вздохнул Турецкий. — Твоих волосатых ног испугается. Давай лучше Клаву Шиффер пригласим. Может, она цыплят лучше тебя разогревать умеет.
      Потом они обсудили более реальные кандидатуры, и Грязнов принялся звонить. А еще через пятнадцать минут раздался звонок в дверь.
      — Открывай ты! — Турецкий подскочил и вприпрыжку помчался за брюками. До того успех Славкиной затеи казался столь же сомнительным, как в случае со Старухиной и Клавой Шиффер.
      Турецкий принял парадный вид, тщательно оглядел себя и с замиранием сердца проследовал на кухню.
      — Добрый вечер, Сан Борисыч! — Это был Денис.
      Грязнов-старший недовольно стаскивал штаны. Турецкий последовал его примеру. Потом подал Денису стопку, но он отказался.
      — Жарко, я пивка принес. — Он указал на холодильник с неплотно прикрытой дверцей.
      Внутри оказалось два ящика «Амстела». В этом просматривалось какое-то скрытое неуважение к его, А. Б. Турецкого, персоне, но в чем именно оно состоит, он так и не смог сформулировать для себя. Возможно, в том, что пришел Денис, а не Старухина.
      Денис открыл себе бутылку пива, взглядом поискал стакан, не нашел — пришлось удовольствоваться чашкой. Турецкий наблюдал за ним с ехидцей и, все еще непонятно на что обиженный, не сказал, что стаканы в гостиной в серванте.
      А Денису и из чашки оказалось вполне удобно.
      — Сан Борисыч, — он осушил полбутылки и, блаженно растянувшись на стуле, закурил, — тут одна интересность обнаружилась: наш Жека совсем недавно лечился в клинике при НИИ нейрофизиологии и нейропатологии. Выписался он тринадцатого июня, а шестнадцатого руководитель клиники профессор Сахнов был убит.
      — И? — осторожно спросил Турецкий.
      — Я, конечно, не утверждаю, что это Жека его пришил, но есть повод проверить его последнюю госпитализацию более подробно.
      — О чем это вы, мужики? Мы пиво пить собрались или на производственное совещание? — возмутился Грязнов и, решительно отодвинув бутылки, разлил по стопкам коньяк. — И с каких это пор, герр Турецкий, мой родной племянник на тебя батрачит? Ты что, его на полставки младшего прокурора оформил?
      Турецкий слегка разомлел и вдруг понял, что дамы в такую жару были бы внапряг, и даже хорошо, что их нет. И на Дениса он зря обижался.
      — Не-а, Слава, я ему такого клиента нашел! Целый вице-премьер, большой человек, а главное — не стеснен в средствах. Кстати, пиво, Денис, тоже включи ему в счет, в качестве расходов на форс-мажорные обстоятельства.
      — И по две бутылки коньяка в день, — добавил Грязнов. — Вернее, в сутки.
      — Коньяк, Слава, придется квалифицированно отрабатывать, — заметил Турецкий.
      — А я что, я разве против? Все равно у вас без меня ни хрена не выйдет, а так — лишний стимул к конструктивному сотрудничеству. Чего там стряслось у вашего вице-премьера, жена, что ли, к нефтяному магнату ушла?
      — Он у нас сам магнат, — откликнулся Турецкий, — курирует энергетические отрасли, а ушел от него сын.
      — С магната можно и по четыре бутылки потребовать, — прикинул Грязнов, — а то и по пять. Будем создавать стратегический запас на зиму. Ладно, быстро излагайте, чего нужно, и на том о работе закончим.
      — Ты про этого профессора что-нибудь знаешь? — лениво спросил Турецкий. — Как его там…
      — Сахнов, — подсказал Денис.
      — А это разве не твое дело? — удивился Грязнов. — Я думал, у вас в Генпрокуратуре только ты один и работаешь…
      — А это мы расследуем?
      — Ну.
      — Значит, еще кто-то работает, — вздохнул Турецкий.
      — Сахнов ваш на машине разбился, а потом у него дырку в голове нашли. Я, собственно, особенно не в курсе. Но если нужно, могу поговорить…
      Турецкий снова вздохнул:
      — Ладно, я сам.
      — Дядь Слава, нужно нашего пропавшего Промыслова по сводкам проверить: ДТП, неопознанные трупы или, может, он вообще в розыске числится.

      С утра Турецкий поехал навестить хиппарей с промысловской квартиры.
      Они уже проспались, и все, кроме Заи, способны были воспринимать окружающее вполне адекватно. Промыслова по фотографии опознали трое из пяти парней, но никто из них понятия не имел о его нынешнем местонахождении. Двадцатого июня, когда в последний раз Жека появлялся на своей квартире, они всей компанией были в Крыму, о чем заявили единодушно, и даже взялись расписывать Турецкому прелести пеших походов по южному берегу. С Сарыча на Балаклаву. И обратно. А потом…
      Турецкий переписал их координаты, хотя был почти уверен, что пользы от этого мало. Можно, конечно, проверить, действительно ли они были в Крыму или врут, но это уже в крайнем случае. Судя по всему, с Жекой у них мало общего, просто пользовались его квартирой — ничего особенного в этом не было: нерушимое наркоманское братство.
      И еще маленький нюанс, который грозил вырасти в огромную проблему. Любители тибетских напевов дружно утверждали, что Жека давно и прочно сидит на героине, что не очень согласуется со словами его папаши, но, возможно, тот не совсем в курсе. Жека мог ему всего и не рассказывать (наркоманы не самый искренний народ), а какова рыночная стоимость дозы колес или опиума и почему сын просил больше денег, Промыслов-старший наверняка не уточнял.
      По поводу убийства Сахнова нужно держать военный совет с Меркуловым. Для начала выяснить, кто ведет дело, потом получить доступ к материалам следствия, и, по возможности, без объяснения причин собственной заинтересованности. А без помощи Меркулова тут не обойтись никак.
      Меркулов разговаривал по телефону. Точнее, слушал с утомленным видом. Должно быть, высокое начальство.
      — Давай, что там у тебя, — сказал он, прикрыв трубку ладонью.
      — Я хочу ознакомиться с делом об убийстве директора клиники, где лечился наш пропавший.
      Турецкий не успел изложить свои соображения, Меркулов кивнул и, продолжая внимать начальству, набрал номер на другом аппарате:
      — Алексей Геннадиевич? Сейчас к тебе подойдет Александр Борисович Турецкий, он занимается одним из пациентов Сахнова, введешь его в курс дела.
      — Что за Алексей Геннадиевич? — вполголоса поинтересовался Турецкий.
      — Азаров. — Меркулов хотел что-то добавить, но по телефону от него, похоже, потребовали отчета. — Все необходимые меры… — Меркулова опять перебили, и он махнул Турецкому рукой, что означало примерно следующее: иди работай и не мешай другим.
      С Азаровым Турецкий до сих пор не пересекался. Ему было двадцать восемь или даже двадцать семь лет, тем не менее он уже успел стать «важняком». За какие такие особые заслуги — неизвестно, наверняка чей-то протеже. Никаких слухов и сплетен по этому поводу Турецкий вспомнить так и не смог, сколько ни старался, единственное, что ему удалось восстановить по памяти совершенно отчетливо, — лицо Азарова. Волосы прямые, темные, глаза близко посаженные, лицо вытянутое, нос орлиный, сломанный. И это правильно.
      Азаров ждал его в коридоре с толстой папкой под мышкой.
      — Александр Борисович? Я Алексей Азаров, добрый день. Давайте пройдем к вам: у меня кондишен барахлит.
      Такой поворот Турецкого обрадовал: на своем поле на правах хозяина проще давить авторитетом. Поэтому он молчал, пока не уселся в свое любимое кресло.
      — Ну что там у нас есть?
      — Сахнов Георгий Емельянович, профессор, директор НИИ нейрофизиологии и нейропатологии, ведущий специалист действующего при НИИ наркодиспансера, действительный член Академии медицинских наук Российской Федерации и прочая, и прочая, и прочая. Погиб в результате дорожно-транспортного происшествия при выезде из Москвы по Дмитровскому шоссе шестнадцатого июня около шести часов утра — на большой скорости не справился с управлением.
      — Стоп, стоп, стоп. Я что-то не понимаю. Его все-таки убили или он погиб в результате несчастного случая? Если последнее, тогда при чем здесь Генпрокуратура, с каких это пор мы занимаемся ДТП?!
      — Одну минуту, Александр Борисович, я как раз подхожу к сути дела. По данным судмедэкспертизы, Сахнов скончался не от травм, полученных при аварии. К этому моменту он уже был мертв от десяти минут до получаса.
      — Замечательно, — пробурчал Турецкий. — От травм при аварии он не скончался. От них он ожил.
      Азаров открыл следственное дело на нужной странице и протянул Турецкому. Он быстро пробежал глазами акт экспертизы. Акт не содержал ничего сверх того, о чем только что было сказано. Итак, профессор Сахнов действительно убит. С этим, по крайней мере, разобрались.
      Убедившись, что Турецкий прочел заключение судмедэксперта, Азаров продолжил:
      — Есть пять (!) очевидцев, все ехали в одной машине, возвращались с дачи.
      — Очевидцев чего?
      — Непосредственно самой аварии — как он вылетел на обочину и врезался в столб — никто не видел. Свидетели слышали сильный удар и подъехали к месту происшествия меньше чем через минуту. Дальше начинается самое интересное. Пока свидетели вытаскивали тело Сахнова из-под обломков, появились двое сотрудников автоинспекции, очень оперативно: прошло, по разным показаниям, от двух до пяти минут. Они покрутились вокруг сахновской тачки, якобы вызвали по рации опергруппу, записали фамилии свидетелей происшествия, попросили не расходиться и отчалили. Свидетели прождали еще полчаса, пока не появились еще одни гаишники — на этот раз уже настоящие.
      — А первые, значит, больше не светились?
      — Нет. Я проверил все зарегистрированные сообщения. Сведения об аварии на Дмитровском шоссе поступили в шесть тридцать две, когда наших виртуальных ментов и след простыл.