Фриц шел по улице и думал, что слова Просандеева нисколько его не утешили. Шменкель только сейчас по-настоящему почувствовал, как трудно немцу находиться в стране, которая подверглась нападению его соотечественников. Войдя в избу, он быстро собрал свое незатейливое имущество, потом вышел во двор и закурил. Он видел, как хозяйка дома раздавала партизанам хлеб и копченое мясо. Фриц слышал, как Виктор Коровин позвал его, но не откликнулся.
      Через минуту переводчик тоже вышел во двор.
      - Ты здесь, Фриц? Что с тобой?
      - Ничего.
      - Тогда пошли, хозяйка каждому из нас подарила по бутылке самогону. Пошли же.
      - Я не хочу.
      Коровин подошел к Фрицу.
      - Что ты ходишь мрачнее тучи? Что случилось?
      - Говорю тебе, ничего, - ответил Фриц, стараясь придать лицу добродушное выражение.
      - Тогда пошли, выпьешь стопку за здоровье нашей хлебосольной хозяйки. У нас уж так заведено. А то она может обидеться.
      Фриц нехотя вошел в дом и остолбенел. Хозяйка, полная крестьянка с темными глазами и немного скуластым лицом, приготовила подарок и для него. Она сразу же пригласила Шменкеля к столу.
      - Ешьте, ребята, ешьте, - угощала она и, тяжело вздохнув, проговорила: - Мой муж с первого дня на фронте. Известий о нем давно нет. Кто знает, жив ли?
      Все выпили и тепло простились с хозяйкой. Фриц тоже обнял добрую женщину. Увидев ее затуманенные слезами глаза, он подумал: "Нет, я здесь не чужой. Я такой же, как они. Глупо думать, что нас что-то разделяет. Все обращаются со мной как с равным".
      Оставив район Ярцево, партизанский отряд переместился в соседний район. Партизаны остановились в селе Комарово.
      Здесь все было иначе, чем в Курганово. Крестьяне, конечно, и здесь встретили партизан приветливо, но накормить гостей им было нечем. Фашисты не раз заглядывали в село и каждый раз угоняли скот и отбирали продовольствие. Гитлеровцы обложили село такими налогами, что жители едва сводили концы с концами. В один из таких визитов фашисты повесили на площади шестнадцатилетнюю комсомолку. Это была славная девушка, в селе ее все очень любили. Дом ее гитлеровцы сожгли, а потом согнали всех жителей села смотреть на казнь. Мрачные стояли крестьяне. Их глаза горели ненавистью к оккупантам. Позже в селе появились гитлеровцы из другой части. Эти забрали у крестьян все, что не успели захватить их предшественники. Жители села были обобраны до нитки. Дети и старики умирали с голоду. Все, кто мог держать в руках оружие, ушли в лес.
      Фрицу Шменкелю за два месяца пребывания на фронте не раз приходилось бывать в таких деревнях. Тогда он скрывал свое возмущение поведением фашистов, а когда видел, как немецкие солдаты избивали русских женщин лишь за то, что те не несли им масла и яиц, отворачивался. Теперь же всеобщая ненависть к фашистам поразила его как удар. Он слышал, как русские крестьяне называли немцев паразитами, и думал: "Паразитов надо уничтожать. Но можно ли уничтожить целый народ? Я ведь тоже сын этого народа. Там, в Германии, осталась моя жена, которую я люблю. Там живут мои дети - моя кровь и плоть. Живут в Германии и другие люди, те, кто борется против фашизма. Они сидят по тюрьмам и концлагерям, они без страха идут на смерть. Но эти крестьяне ничего не знают о них..."
      Фриц был угнетен, он не смел открыто смотреть в глаза жителям села. Когда же он отдал хозяйке, у которой остановился на ночлег, копченое мясо и кусок сала, она разрыдалась. Фриц не вынес этой сцены и вышел из дома. Даже в этом селе русские смотрели на него без ненависти, хотя и знали, что он немец. И от этого Шменкелю было еще больше не по себе.
      Вечером того же дня Петр Рыбаков завел с Фрицем такой разговор.
      - Зачем они это делают? - спросил Петр. - Разве можно воевать с женщинами и детьми? Это же отвратительно! И что это за страна такая, где родятся такие люди?
      Фриц ничего не ответил, и Петр, подперев голову руками, продолжал:
      - Помню, в школе учительница географии рассказывала нам о Германии, показывала снимки больших немецких городов. На одной из открыток были сняты красивые девушки. Я думал тогда, что Германия - красивая страна. А сейчас от старых представлений не осталось и следа. Когда я вижу, что творят фашисты здесь, прости меня, Фриц, но я представляю твою родину не иначе, как страной, где живут только варвары...
      Шменкель долго молчал, потом сказал:
      - В нашей батарее служил один учитель математики из Нюрнберга. Однажды он показал мне снимки своего старого города. Там много исторических памятников и улицы чистые такие. Учитель был член нацистской партии. Он считал себя гуманистом. Математик тщательно следил за своей внешностью: всегда чисто выбрит, всегда в отутюженной форме. Войну эту он считал своеобразной туристской прогулкой, опасной, но интересной, во время которой он хотел подробно изучить вашу страну. "Русские что дети, - говорил он, - и у них плохие обычаи. Мы принесем в эту страну цивилизацию, а начнем с того, что построим в каждой деревне приличные нужники..."
      - Что?.. - переспросил Петр.
      - Слушай. - Шменкель не любил, когда его перебивали. - Потом ударили первые морозцы, и вдруг растаяло. Наши орудия завязли в грязи, лошади околевали, и мы сами, как вьючные животные, тащили орудия. Учитель математики ругался на чем свет стоит. Вскоре у него завелись вши... Потом опять ударили сильные морозы. Когда учитель из Нюрнберга подхватил дизентерию, он уже не говорил, что русские - это дети и что мы несем в эту страну цивилизацию, а в деревнях нужно строить приличные нужники. Образованный математик оправлялся прямо в избе, там, где спал. Теперь он говорил, что Россия - это какая-то снежная пустыня, в которой живут не люди, а звери, не заслуживающие ничего другого, кроме расстрела на месте, за исключением девушек. За какие-нибудь два месяца математик опустился, оброс и одичал, как волк. Я видел своими глазами, как он ударил старую женщину, не имея на то никакой причины, просто так, ради шутки.
      Фриц рассказывал, с трудом подбирая русские слова. В избу вошел Виктор Коровин. Его заинтересовал рассказ Фрица, и он стал переводить его Рыбакову.
      - Дальше, - попросил Петр.
      - Учитель математики был одним из тех, кто причисляет себя к высшей расе, - продолжал Шменкель. - Но в нашей батарее служили и совершенно другие люди, которым было стыдно за своих соотечественников. Однако эти люди ведут себя пассивно, они живут по принципу - лишь бы не запачкаться самим. Они стараются вести себя так, чтобы вина за содеянное не пала непосредственно на них. Перед тем как уйти к вам, я прислушивался к разговорам солдат. Все они говорили о скором конце этой войны. Я тогда не мог сказать то, что думал. Одни из солдат боялись репрессий фашистов. Другие, а таких большинство, считали, что раз мы стоим под Москвой, то ничего страшного для нас произойти уже не может. Разумеется, были и настоящие убийцы, для которых убивать - ремесло. Тот фашист, которого я застрелил в Курпаново, был одним из таких.
      Шменкель увлекся воспоминаниями. Он вдруг вспомнил своего брата, который стал эсэсовцем. Значит, брат - такой же убийца? А ведь они родились от одной матери! А теперь даже может случиться так, что однажды они встретятся в бою как враги. Фриц был уверен, что брат, не задумываясь, убьет его.
      Когда Коровин перевел слова Фрица, Рыбаков, дотронувшись до руки Шменкеля, посоветовал ему:
      - Фриц, тебе не следует так много думать об этом.
      - Нет, я должен об этом думать, - возразил Фриц. - Когда мы сегодня вошли в Комарово, мне было стыдно. Я проклинал немцев и думал, что не хочу больше знать такой нации и что меня теперь ничто не может связывать с Германией. Все мосты сожжены, говорил я, и я теперь уже больше не немец! Однако я не могу отречься от своего народа, так как хорошо знаю, что у нас в подполье, в тюрьмах и концлагерях честные немцы борются за новую Германию. Народ сам по себе у нас неплохой. У нас есть своя история и культура. И вы ведете войну не против немецкого народа, а против фашизма, который должен быть уничтожен, вырван с корнем. Сегодня я многое понял. Мне нечего скрывать, что я немец. Больше того, я должен доказать, что есть и другие немцы. Вы должны понять, что есть на свете и другая Германия. И я хочу бороться против гитлеровцев!
      - Ждать долго не придется, - успокоил Фрица Коровин.
      - Дело в том, что, по рассказам местных жителей, через Комарово проходит дорога, по которой фашисты свозят в Сафоново все награбленное добро. Сафоново - небольшой районный городок, и до него отсюда не больше двенадцати километров. Так что скоро вновь у нас будет фейерверк.
      На следующее утро Просандеев приказал оборудовать в домах по обе стороны от дороги огневые точки, а перед домами насыпать снежные валы. Новички тем временем учились обращаться с оружием. Тихомиров с группой партизан ушел в лес, чтобы разыскать там кое-кого из молодежи села.
      План партизан был прост: в первую очередь они хотели обеспечить себя и жителей села продовольствием. Через село проходила дорога, связывавшая многие деревни с районным центром. Части вермахта и немецкие полицейские, обобрав жителей района, теперь свозили все "трофеи" в Сафоново именно по этой дороге. Местные жители сообщили партизанам, что на днях в город должен возвращаться немецкий отряд "заготовителей". Именно на этот отряд Просандеев и решил напасть.
      Командир тщательно продумал план предстоящего боя. В тактическом отношении партизаны находились в более выгодном положении, чем гитлеровцы, однако это ни в коей мере не исключало, что кому-то из немцев удастся бежать и поднять но тревоге соседний гарнизон. И тогда в Комарово сразу же нагрянет отряд карателей, которые начнут издеваться над мирными жителями.
      - Нужно устроить здесь фашистам такой горячий прием, чтобы у них надолго пропала охота появляться в этих местах, - заметил командиру Тихомиров.
      - Обычно ты очень осторожен, - ответил командир.
      - Надо нанести противнику такой удар, чтобы он не сразу мог опомниться. Тогда мы успеем уйти в более безопасное место. Крестьянам же в селе нечего делать. Здесь они как на пороховой бочке. К тому же у них совсем нет продовольствия. Молодежь поступила правильно, уйдя в лес. Пусть и все остальные уходят в лес. Там они организуют своеобразный лагерь. В бою нужно захватить столько оружия, чтобы обеспечить всех крестьян. А дичи в лесу сколько хочешь.
      Тихомиров долго говорил с крестьянами и тремя комсомольцами. Вместе они детально обсудили дальнейший план действий.
      - Эти парни очень дисциплинированны. В лесу у них выставлены посты. Один из них однажды напал на гитлеровца и отнял у него оружие. Они будут передавать нам информацию о противнике. А чем тут без меня занимались наши ребята? - поинтересовался комиссар.
      - Обучали новичков обращаться с оружием.
      - Ну а разведчики?
      - Разведка сообщает, что немцы обычно ездят небольшими группами. Вполне возможно, что и назад гитлеровцы будут возвращаться так же. Для нас это было бы удобнее всего. Ну а если они поедут все вместе, то это будет колонна в сто повозок, не меньше. Правда, я возлагаю большие надежды на внезапность нашего нападения, но если подумать... Сто повозок - это сто повозок. Когда поднимется стрельба, лошади начнут метаться, будет сущий ад.
      - Я передам старикам, чтоб они где-нибудь за деревней ловили лошадей, иначе те, испугавшись, будут мчаться до самого Сафоново, - предложил Тихомиров.
      Партизаны по всем правилам готовились к предстоящему нападению на гитлеровскую колонну. Они хорошо оборудовали свои позиции и тщательно замаскировали их. Если б в деревню попал незнакомец, он ничего бы не заметил. Вечером хозяйственники подсчитали свои запасы продовольствия и поделились с местными жителями.
      Рыбаков, Коровин и Шменкель разместились в доме одной крестьянки. Она же и, варила для них обед. Сначала Шменкель почти не обращал никакого внимания на хозяйку, но однажды разговорился с ней. Изба была жарко натоплена, все давно спали, а Фриц ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
      Заметив, что он не спит, женщина спросила:
      - Почему ты не спишь, партизан?
      - Я и сам не знаю почему, - ответил он.
      - Пить, может, хочешь? Квас у меня есть, его немцы не забрали. Даже две бутылки самогонки удалось припрятать от них. Налить стопочку?
      Фриц не особенно любил спиртное, но сейчас не отказался бы выпить, надеясь, что от водки сможет скорее заснуть. Однако хозяйке он ответил:
      - Не беспокойтесь напрасно, стоит ли...
      Но женщина уже встала и, накинув на плечи полушубок, начала копаться в углу. Через несколько минут она поставила на стол самогон и квас.
      - Выпейте стопочку, не стесняйтесь.
      Фриц сел к столу и, достав краюху хлеба, разломил ее, подав хозяйке большую часть. Затем отпил глоток самогону.
      - Чудно, - проговорил он, с трудом подыскивая нужные слова. - От одних немцев ты прятала самогон, а другому немцу даешь. Ты ведь знаешь, что я тоже немец?
      Женщина только махнула рукой:
      - Ты коммунист?
      - Комсомолец, отец у меня был коммунистом.
      - А сейчас он чем занимается?
      - Убили его. Полиция его застрелила.
      Женщина тяжело вздохнула:
      - Мой муж - человек мирный, а вот сейчас он тоже в лесу, у партизан. Зовут его Андреем Семеновичем Демидовым. Может, встретишься с ним? Тогда передай ему привет от меня и скажи, что я жду его.
      Женщина немного помолчала.
      - Ну и что из того, что ты немец? Не это важно, родину-то ведь не выбирают. Ведь ты был немецким комсомольцем...
      Женщина сидела в ночной рубашке, поверх которой был накинут полушубок, две тяжелые косы заброшены за спину. Только сейчас Фриц заметил, что женщина была еще молода и хороша собой. Шменкель удивился, как быстро и точно она охарактеризовала его.
      - Я все время думал, как мне тяжело чувствовать себя немцем, а ты вот сказала несколько слов, и все стало ясно.
      Фриц улыбнулся.
      - Я вот только сейчас заметил, что ты еще молодая и симпатичная. Как тебя зовут?
      - Марфа Степановна.
      - Ну за твое здоровье, Марфа!
      Шменкель выпил стопку и закусил хлебом.
      Женщина заговорила снова:
      - Ваш комиссар советует уйти всем в лес. Построить там землянки и забрать стариков и детишек. Комиссар опасается, что фашисты, захватив село, сожгут его дотла, а нас всех расстреляют.
      Фриц почувствовал, что женщина будто советуется с ним. "Конечно, ей жаль оставлять дом. А может, она думает, что комиссар преувеличивает опасность?"
      - Комиссар прав, - ответил Фриц. - Сюда могут прийти эсэсовцы или какая-нибудь полицейская часть. Эти не пощадят ни детей, ни стариков.
      Фриц закурил и продолжал:
      - Забирай своих детей и уходи в лес. Конечно, жить в лесу нелегко, но там вас никто не тронет. Дичи в ваших краях много, так что не пропадете.
      - Комиссар то же самое говорит. Для начала обещает дать нам лошадей и продовольствие. И оружие тоже.
      - Уходи, Марфа, уходи! Забирай детей и уходи.
      Хозяйка убрала со стола посуду и спросила:
      - Ну как, партизан, теперь заснешь?
      - Конечно.
      Погасив свет, хозяйка легла спать.
      Через два дня партизанская разведка доложила, что фашисты группируют на шоссе крупную колонну, которая, видимо, после обеда прибудет в Комарово.
      Командир отряда еще раз все проверил и приказал бойцам после обстрела колонны противника обязательно навязать ему ближний бой, а затем перейти врукопашную.
      Шменкель вместе с Петром Рыбаковым устроились в сарае на краю села. Задача у всех партизан была одна - не пропустить в город ни одного фашиста. Марфа Степановна дала Фрицу кусок красной материи, и он сделал себе красную повязку на рукав, какие носили партизаны.
      После обеда разведчики сообщили, что фашистский обоз находится километрах в семи от села. Волнение партизан росло с каждым часом. Комиссар лично обходил боевые позиции и наказывал бойцам, чтобы они смелее переходили врукопашную.
      - Нельзя давать противнику опомниться, - повторял Тихомиров.
      Командный пункт Просандеева был оборудован на вершине холма в бывшем клубе. Отсюда хорошо просматривались и дорога, и почти все село. Здесь же находились посыльный и пулеметчик.
      Тихомиров стоял рядом с командиром и наблюдал.
      Картина была самая мирная: деревня как деревня, из труб вился дымок, во дворах тявкали собаки. Только вот людей нигде не видно. Но к этому оккупанты уже привыкла: при их появлении все живое обычно пряталось, а двери запирались на засов.
      - Пока ничего не видно, - проговорил командир.
      - Они не заставят долго ждать, - заметил комиссар и опять стал смотреть на дорогу.
      Вдруг он тихонечко присвистнул.
      - Что случилось?
      - Сани.
      Просандеев тоже увидел сани с одиноким седоком в тулупе.
      - Смотри-ка! Немцы, видно, кое-чему уже научились и высылают вперед наблюдателя. Ну что ж, его-то мы пропустим, не спугнем.
      - Подожди-ка. - Тихомиров поднес бинокль к глазам и неожиданно громко рассмеялся: - Глазам своим не верю. Ведь это твой дед катит из Курганово! И передал бинокль командиру: - Посмотри, убедись сам.
      Командир сразу узнал знакомого деда.
      - Скачи ему навстречу. Пусть поторапливается, а то, чего доброго, приведет фашистов на хвосте, - приказал Просандеев посыльному.
      Предупреждение было своевременным. Как только старик въехал в село, на шоссе показалась колонна гитлеровцев.
      - Товарищ командир, прибыл с важным сообщением, - обратился дед к Просандееву.
      - Только не сейчас. Видишь, мы приготовили здесь тепленькую встречу фашистам.
      - Это я прекрасно вижу, товарищ командир.
      - Тогда иди в погреб.
      - Что-о-о?! - совсем не по-военному воскликнул старик. - Я тоже умею стрелять.
      Только теперь все увидели, что у деда был с собой дробовик.
      - Что ты собираешься делать со своим ружьишком? - не без иронии спросил Тихомиров. - Сбивать пуговицы у немцев с шинелей?
      Дед обиделся и проворчал:
      - Подожди, посмотришь, на что способно охотничье ружье!
      Но на старика больше никто не обращал внимания, так как передние сани гитлеровцев уже подъезжали к околице.
      Шменкель из своего укрытия всю дорогу видел как на ладони. Метрах в ста пятидесяти дорога делала небольшой поворот, но там был командный пункт: пулемет командира возвестит о начале атаки.
      - Немцы уже едут, разве ты не видишь? - прошептал Рыбаков.
      В морозном воздухе отчетливо слышался скрип множества саней, Вот из-за поворота показались первые сани, за ними вторые, третьи... Сани приближались, росли в размерах. Солдаты, сидевшие в санях, были закутаны до самого носа, воротники шинелей подняты. Немцы били в ладоши, стараясь как-то согреться.
      Шменкель изготовился для ведения огня, взяв на прицел первые сани. В руках у него был трофейный автомат. Сани подъехали так близко, что Фриц хорошо видел посиневший нос фашиста. Но команды стрелять все еще не было. Фриц уже боялся пропустить первые сани, которые ехали от него метрах в пятидесяти.
      И в этот момент началось. Шменкель, увидев сноп трассирующих пуль, летящих со стороны КП, начал бить из автомата по саням. Солдаты попадали в снег. Испуганная лошадь рванулась в сторону, но тут же запуталась задними ногами в постромках соседних саней. Стрельба со всех сторон ошеломила гитлеровцев.
      Шменкель выскочил на улицу. Из домов и сараев, стреляя на ходу, бежали к дороге партизаны. Гремело громкоголосое "ура".
      В кустах Фриц заметил нескольких немецких солдат. Он расстрелял их длинной очередью, но, когда нажал спусковой крючок еще раз, автомат молчал: магазин был пуст. Тогда Фриц настиг убегающего от него офицера и со всего маху ударил его прикладом по голове.
      Не останавливаясь, Шменкель бежал дальше. Подобрав валявшийся на снегу немецкий пулемет, он начал стрелять в убегающих гитлеровцев...
      Через десять минут все было кончено. Наступила тишина. Постепенно из погребов и подвалов начали выходить местные жители. Напрасно Шменкель пытался увидеть на их лицах злорадство. Для них этот бой был ни больше ни меньше как справедливой расплатой с гитлеровцами. И это возмездие русские несли с достоинством и гордостью.
      Фриц забрал ручной пулемет убитого офицера и стал искать своего друга Рыбакова. Петр оказался неподалеку, он уже разгружал одни сани. Слышалась команда взводных командиров. Просандеев с комиссаром и дедом-связным медленно обходили поле боя. Вскоре местные жители, те, кто был в засаде, привели пятнадцать пойманных лошадей.
      - Ты обещал дать нам оружие, командир, - сказал один из крестьян, обращаясь к Просандееву, - а то с охотничьими берданками много не навоюешь.
      - В первую очередь необходимо укрыть в надежном месте трофеи. Все жители сегодня же должны покинуть село и уйти в лес.
      Во дворе правления колхоза складывали отбитое у фашистов добро: мешки с мукой и картофелем, птицу, меха, шубы, ковры, посуду и даже постельное белье. Двое саней целиком были нагружены бутылями с самогоном.
      У саней с самогоном стоял шум и гвалт. Оказалось, что кое-кто из партизан захотел было прихватить с собой несколько бутылок, но доктор Кудинова и две медсестры мужественно защищали сани.
      - Ах ты, рыжая сатана! - кричала хрупкая на вид Кудинова на здоровенного партизана. - А что я с тобой буду делать, если тебя ранят? Рану нечем будет обработать! Уходи отсюда! Понял?!
      Однако великан не уходил и жалобно просил:
      - Дорогая вы наша докторша, сердца у вас нет, что ли? Хотя бы в качестве премии дали поллитровочку!
      Неизвестно, чем бы закончился этот спор, если б не свисток командира, звавший всех на построение.
      Отряд построился. Командир принял доклады взводных. Оказалось, что у партизан имеются лишь легкораненые, и то несколько человек.
      - Смирно! - скомандовал Просандеев и, обведя взглядом бойцов, сказал: - Товарищи партизаны! Вы мужественно сражались с врагом. Противник понес большие потери. Вы воочию убедились, что немецкую армию можно побеждать. Но для нас это только начало борьбы. Нескольким фашистам все же удалось бежать в Сафонова. Там они, конечно, поднимут по тревоге весь гарнизон. Так что работы у нас много. Смерть фашизму! Ура!
      Раздалось громкое "ура". Партизаны хорошо знали своего командира: он был храбр в бою, но речи говорить не любил и обычно поручал это своему комиссару. И уж если сейчас Просандеев обратился к партизанам с речью, значит, командира переполняла радость победы.
      Комиссар в это время вел переговоры с жителями села и комсомольцами. Отбитые у фашистов трофеи были так велики, что отряд не мог забрать с собой и четвертой доли. Из тридцати захваченных; у гитлеровцев лошадей в отряд взяли только десять да пятеро саней, груженных продовольствием.
      - Все остальное берите себе, - сказал комиссар. - Зерно вам будет очень кстати. Село ваше фашисты наверняка сожгут. Сеять пока придется где-нибудь в лесах на полянах и просеках, так что забирайте с собой плуги и сеялки. Оружие мы вам тоже дадим...
      Вскоре к беседующим подошел и Просандеев. Крестьяне благодарили партизан за помощь.
      - По нашему партизанскому обычаю после такого боя не мешало бы выдать по чарке водки. Как ты думаешь, Сергей Александрович? - обратился к Тихомирову командир.
      - А если гитлеровцы сегодня же нападут на нас? - со своей стороны спросил комиссар.
      Просандеев улыбнулся:
      - Сегодня они этого при всем желании не смогут сделать.
      Комиссар провел ладонью по лбу:
      - А откуда тебе это известно?
      - Потому что я знаю фашистов.
      Просандеев вытащил из планшетки карту.
      - Сегодня вечером они будут только совещаться. Представь себя на месте противника. В Комарово засела сильная группа партизан, или бандитов, как они нас называют... Это мы-то бандиты? По их мнению, бандиты - опасный, но трусливый противник. Гитлеровцы, конечно, полагают, что мы уже ушли из села.
      - Ну а дальше что?
      Командир скрутил цигарку и закурил.
      - Фашисты считают, что мы уже ушли из деревни, бросив население на произвол судьбы. Что они сделают? Через несколько дней пришлют карательный отряд или отряд полицейских, чтобы спалить село и уничтожить жителей.
      - Ты мне лучше ответь на мой вопрос. Почему они не нападут на нас сегодня?
      - Почему? Почему? - начал сердиться командир. - Потому что они боятся, а вдруг мы заминировали шоссе! Вот мне и Шменкель рассказывал, что гитлеровцы не осмеливаются появляться по ночам... Пойми же ты наконец, что они действительно боятся нас.
      Тихомиров не выдержал и улыбнулся, но тут же строго спросил:
      - Где выставлены наши посты?
      - Один двойной пост - в семи километрах от Сафоново, а дальше - через каждые два километра. Тут только одна дорога, по которой могут появиться гитлеровцы!
      Комиссар еще раз улыбнулся:
      - Раздачу спиртного поручи доктору, если, конечно, надумаешь.
      Марфа Степановна расцеловала Фрица в обе щеки и, улыбнувшись, сказала:
      - Ну, счастливого тебе пути, партизан! И не забудь передать привет мужу, если где его встретишь.
      Так же сердечно она простилась с Рыбаковым и Коровиным и вышла. Женщина ловко вскочила в сани, где уже сидели ее дети, и, крикнув на лошадей, дернула вожжи. Сани покатились со двора.
      Один за другим крестьяне покидали село. Кто сидел в санях, кто деловито вел лошадь под уздцы. Это небольшое село было для них родиной. Многие родились здесь и. никуда дальше Сафоново или Смоленска не выезжали. И вот теперь они покидали родное гнездо. Никто не плакал. Никто не оглядывался, и отнюдь не потому, что они не надеялись сюда вернуться. Просто сейчас это было для них прошлым. Война осиротила их село, принесла страх и беспокойство, но не согнула этих людей. И сейчас они уходили для того, чтобы вернуться.
      Шменкель с грустью смотрел вслед удалявшимся саням. Партизанам было невесело. Все молчали. Фриц понимал, что сейчас всё, видимо, вспоминают своих близких, жен, невест, детей, судьба которых, быть может, сложилась так же. Когда деревню покинули все жители, партизаны стали расходиться по домам. И только выданные им сто граммов понемногу развеяли грустное настроение.
      Дед из Курганово тоже стоял в очереди за чаркой. Когда черед дошел до него, он затараторил:
      - Вообще-то мне положено не сто, а целых триста граммов, потому что я в три раза старше этих зеленых юнцов, которых еще молоком поить нужно. Ну уж ладно, я выпью только двести, свои сто граммов мне комиссар отдал.
      Все это старик придумал не сморгнув глазом, но строгая докторша как ни в чем не бывало вылила в трофейный котелок деда только две манерки.
      Выпив, старик раскраснелся и, сдвинув меховую капелюху на затылок, уселся среди партизан.
      - Смотрите, наш дед еще орден схватит, - заметил пулеметчик. - Я как сейчас вижу, как он пришел к комиссару со своим дробовиком, с которым, наверное, еще Адам в раю ходил на охоту. Когда же фашисты стали приближаться и командир скомандовал: "Огонь!", я застрочил из пулемета и совсем забыл про деда. Смотрю, а старик-то рядом со мной. Целится так спокойно, а потом как трахнет, да так, будто под домом мина разорвалась. Когда дым рассеялся, гляжу - на шоссе убитый фашист лежит.
      Пока пулеметчик рассказывал, старик сидел молча и только посмеивался, а потом проговорил:
      - Эх, молодо-зелено. Да неужели старый охотник не справится с фашистской сволочью? У меня такая дробь, что любого свалит. Я еще в гражданскую таким манером не одного беляка на тот свет отправил. - Старик хитро улыбнулся. - Есть у меня теперь трофей, карабин фашистский. Вот заберу его домой, смажу как положено, заверну в холстину и пусть себе лежит, пока не понадобится.
      - Я тоже у одного прихватил винтовку, - вставил кто-то из партизан. Только прицел какой-то странный.
      Увидев винтовку, Шменкель, который до этого сидел молча, встал и, взяв оружие в руки, сказал:
      - Эта винтовка с оптическим прицелом, а на стволе даже глушитель имеется, чтобы звук выстрела был не очень сильным. - Разобрав винтовку, Фриц объяснил партизанам назначение отдельных частей. - У кого отобрали эту винтовку?
      - У одного офицера.
      - Ага. - Шменкель задумался. - Наверное, это собственное оружие офицера. Видно, хотел поохотиться в здешних лесах.
      - А ты, я вижу, неплохо разбираешься в оружии, - удивился Петр.
      - И всегда интересовался техникой, - ответил Фриц, собирая винтовку.
      Заметив на себе внимательный взгляд деда, Шменкель добавил:
      - Сама по себе винтовка - это еще не все. Главное, в какие руки она попадет.
      И он сел на свое место.
      Партизаны вновь стали спрашивать о винтовке. Он отвечал на вопросы, сопровождая рассказ показом. Никто и не заметил, как исчез дед.
      Через полчаса Шменкеля вызвал командир. Войдя в комнату, Фриц сразу почувствовал что-то неладное. Тихомиров стоял у окна и нервно постукивал пальцами по стеклу. Дед сидел какой-то насупленный.
      - Садись, Фриц, - по-дружески, но без своей обычной улыбки предложил Просандеев.
      Шменкель, ничего не понимая, переводил взгляд с одного на другого.
      - Я слышал, - начал командир, - что ты только что объяснял ребятам устройство снайперской винтовки?
      - Да.
      - Это хорошо. Очень хорошо. Многие партизаны не умеют владеть немецким оружием, а мы обязаны научиться этому. Сегодня ты захватил в бою пулемет?
      Шменкель кивнул:
      - Так точно, товарищ командир.
      - Ты хорошо знаешь оружие?
      - Меня этому учили.
      - Что это за пулемет?
      - Пулемет МГ-34. Он используется и как ручной, и как станковый. Может применяться и для стрельбы по воздушным целям.
      Коровин переводил слова Фрица.
      - У нас есть несколько таких пулеметов и патроны к ним тоже есть в достаточном количестве, - сказал Просандеев. - Комиссар предложил назначить тебя инструктором, чтобы ты научил партизан обращаться с трофейными пулеметами.
      - Слушаюсь, товарищ командир.
      Шменкель встал, полагая, что разговор окончен. Однако Просандеев сделал знак рукой, и Фриц снова сел.
      Комиссар перестал барабанить по стеклу и, повернувшись, проговорил:
      - Товарищ Шменкель, мы получили печальное известие. Вот дед, комиссар кивнул в сторону старика, - сообщил нам, что в Паделище прибыл карательный отряд. Лесник Порутчиков арестован, а его дом сожжен. Лесника фашисты увезли в Заборье, где, наверное, и повесили.